Владимир Ягличич Прогулки в поле и другое. Цикл.

Владмиир Ягличич Прогулки в поле
(С сербского).

Бывает так, что разговор совсем наскучил -
и обращаюсь к добрым безголосым существам,
к садовым пугалам на вернисаже чучел:
тела из тыквы и одеты в рваный хлам.

И полный ягод куст малины греет душу.
Он - будто мне сродни и прикасался до лица.
Пленяла щедрость безрассудной дикой груши,
что всем свои плоды дарила до конца.

Я брёл в полуденной жаре, был неприкаян.
До Солнца, думалось, дотянешься рукой.
Навстречу мне не вышел с камнем Каин.
Лишь пыльная трава. Угрозы никакой.

А кто бы одолел, когда б столкнулся с ним ?
Мелькнула птичья тень и тронула мне темя.
Возникла мысль, что кем-то тайно я любим,
с кем я встречался в незапамятное время.
-------------------------------------
Излазак у полье

Сад, јер су речи льудске медж нама изостале,
већ више се hутльивој дарежльивости прикланьам
твари бесловесних. Свидеше ми се поставке
польских страшила са дроньама и тиквама.

Сад схватам жбун пун бобица кад ми се лицу примакне,
ко да би нешто да има са мном о врелом подневу,
и чему суманута штедрост крушке дивльаке,
која је све што има изнела, други да поберу.

Небо је надохват скоро, сунце топлину зрачи
и уз мене је ваздух и пут што травке праши.
Ако изаджох самцит то можда само значи
да се Каин не ближи за камен да се маши.

Сусретльивости таквој ко може да одоли?
Сенком прелетне птице што продже преко темена
радује ми се неко ко да ме кришом воли
а нисам га видео дуго, предуго времена.

Владимир Ягличич    Воспоминания
(С сербского).

Глядеть на это было жутко.
Поэт Васильев раз домой,
где жил он с первою женой,
привёл с панели проститутку.
Когда с Алтаузеном бился,
так громче после отличился,
но и на этот раз - не в шутку -
пришлось платить большой ценой.
Свидетель гадкой сцены Липкин
о ней поведал без улыбки.

Презрев, что было наяву
и всевозможную молву,
воображение зову:
немного изменю канву.

Стыдясь, что вздумал об измене,
Васильев выдал гостье мзду,
упал пред нею на колени
и, каясь, молвил, как в бреду:
"Прости меня !" - Он зарыдал,
смутясь от глупого финала,
не доведя задумки до конца.
(Теперь его страшил скандал,
но спутнице вполне хватало
его смятённого лица).

Она ушла, а он - в страданье,
в тоске пленялся станом гибким,
в типично русском покаянье.
(Такой в стране менталитет.
У классиков к гулящим - пиетет)...
Но всё иначе рассказал нам Липкин.

Услышав от жены упрёк
и разглядевши уличное чудо,
Васильев расстегнул свой кошелёк
и крикнул гостье: "Вот поди отсюда !"

Зачем же Липкин, чтоб избегнуть фальши,
не сжёг своих отравленных страниц ?
Не разберу, кого теперь мне жальче:
Васильева, жену, беднейшей из девиц ?

А мог бы в ней узнать сестрицу
и породниться сердцем и умом !
Так и над ним могли б не поглумиться
и в двадцать семь не расстрелять потом.

Вся жизнь могла б давить не так весомо,
чтоб слабый духом доглядел свой сон,
и многое текло бы по другому,
да только благодать текла со всех сторон.

Не стоит лгать. Воспоминанья зыбки -
как зрелища о дрязгах и трухе;
и было б лучше, например, чтоб Липкин
не вспоминал о разной чепухе.
 
Мне мило то, что б душу ублажало,
что было б ароматнее духов.
И, верно, лучше б с самого начала
не затевать столь тягостных стихов.
---------------------------------------
Успомене

Изгледа да је једном приликом
Павел Васильев својој куhи
где је живео, са првом женом,
довео проститутку.
Још се није плашио никог,
Није се потуко с Алтаузеном,
нити је знао у том тренутку
а ће у мемоаре ући
које, словцима читким,
записа Семјон Липкин.

Цео тај случај немио
можда бих занемарио
да се овакав десио
могуhи сценарио:

Унапред плати за чин гнусни,
Васильев, ал, уздрхтавши,
допусти реhи својој усни
још и на колена павши:
- Опрости! - И пред њньом зарида,
збуньеном, због плаhеног
ал необавльеног посла.
(Стиже га навала стида.
А ньој је лица му напаhеног,
сигурно, веh било доста.)

И отишла је до краја не
схвативши га, ходом гипким.
Типично руско покајанье!
Ја читах руских класика речи -
да се пред проституткама клечи.
Ал друкче записа Липкин.

Када га супруга прекори,
Васильев шврльну, брже-болье,
новац, и проститутки прозбори:
„Марш наполье!“

О, зашто Липкин није спалио
такве странице, рад виших цильева?
Не знам кога бих пре ожалио:
проститутку, супругу, ил Васильева?

Могао ју је окумити,
зарад судбине ньене бедне.
И - могли су га не убити,
тридесет седме.

Могао је манье свет да кошта
слабог човека, да сан свој досније.
Могло је друкчије бити штошта,
могло се живети милосније.

Не сме се лагати, знам, и типски
писати холивудске сапунице.
Ал могао је Јеврејин Липкин
не сетити се сваке ситнице.

Хтео бих нешто што милује,
што блажи светске вихоре...
И можда болье било је
избеhи - и ове стихове.

Примечание.
В заметках "Литературные забавы", в 1934-35 гг. опубликованных в "Правде" и в "Известиях", М.Горький написал:
Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время, как одни порицают хулигана, — другие восхищаются его даровитостью, “широтой натуры”, его “кондовой мужицкой силищей” и т.д. Но порицающие ничего не делают для того, чтоб обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать. А те, которые восхищаются талантом П. Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его. Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно “взирают” на порчу литературных нравов, на отравление молодежи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние “короче воробьиного носа”.
У молодого Семёна Липкина и Павла Васильева были вполне дружеские отношения.
Липкина, как и многих, поражала и восхищала необычайно яркая поэтическая одарённость друга, этому в основном и посвящены его воспоминания о погубленном поэте, но в воспоминаниях Липкина есть несколько строк о случае, который произошёл у Липкина на глазах. Разнузданное поведение, пьянство, загулы, ссоры, фобии нисколько не украшали облик поэта и лишь способствовали его преждевременной гибели.

Владимир Ягличич Клад
(С сербского).

В земле зарытое богатство:
в шкатулке ценные цехины.
Вокруг - зыбучая трясина.
Века попыток докопаться.

Где ж клад ? Отыскивают карты.
Фальшивки покупают с риском.
Нет меры жадному азарту -
но клад покамест не отыскан.

Богатство прячется надёжно.
О нём слагают небылицы.
Оно - сверкающий манок !

Почти нашли - наткнуться можно.
Но диво, как умеет скрыться,
хоть до него всего вершок.
---------------------------------
Закопано благо

Тихује под земльом, непознато.
У шкриньи - царски дукати.
Свуд наоколо - глиб и блато,
векови, окати, рукати.

И не виде га. Лажу мапе
пустолова, на продају.
Обманьују им жудне шапе,
ал скровиште - не одају.

Вредност се сама не излаже.
Она је сјај из митске приче,
полуостварльив снохват.

Пролазе изнад нье, и траже,
жудеhи блага - и измиче
мада скоро на дохват.

Владимир Ягличич Поединок
(С сербского).

Прошу его сперва, чтоб не зудел -
и так уж голова болит от дел.

Всё ни к чему. Ни тишины, ни мира.
Не устаёт, шпыняет злой придира.

Во всех речах скрывается упрёк.
Что б я ни делал, всё ему не в прок.

Как будто пальцем бьёт - наносит раны
по нервам из зеркального экрана.

Другим такого права я не дам,
а он - затейник самых лютых драм.

Я хмурюсь. Напрягаюсь до предела.
Вскипает кровь. Вот брызнет вон из тела.

Как будто Ад набрасывает тень.
И нет спасения. И меркнет день.

И не похвалит ради ободренья:
одни наскоки, только осужденье.

И так проходят год за годом вслед.
Мы всё дерёмся. Примиренья нет.

С чего дуэль ? И думать бесполезно,
но только вижу: между нами бездна.

Мне по ночам мешал заснуть раздор,
но часто самже затевал тот спор.

И лишь в могиле кончится сраженье:
война с самим собой, без примиренья.
-------------------------------
Двобој

Најпре кажем да не зановета,
веh је глава болно заузета.

Али чему, зна - веh приговара.
изговоре укольица стара.

Изговоре? Не, скрите кривице
немилосно сипа ми у лице.

Ко да ме у живац рука такла
с оне стране огледалног стакла.

Све што нико други не сме да ми
каже, он hе - у крвавој драми.

Лице ми се веh унапред мршти:
биhе крви, тако да све пршти!

Ко сен дошла ту са светом оним -
немам кудa од нье да се склоним.

И никада похвале бар декор:
тек замерке, осуде и прекор.

Крвимо се, ево, годинама,
а никакве помирбе медж нама.

Чему раздор, одавно и не знам,
ал знам да је меджу нама бездан.

Од трвеньа не могу да тренем -
тим пре јер га први заподенем.

Утихнуhе тек у гробу двобој
непомирльив, льут - са самим собом.

Владимир Ягличич    Сообщение из библиотеки
(С сербского).

Всё пишешь, между тем библиотека
битком набита вплоть до потолка,
и участь новой книги нелегка:
как втиснут где-то, так уже калека.
На полках книги сжаты, как брикет.
Как дождь, так в помещении не сухо.
Когда подмокнет яркий факел духа,
искать огня в нём больше смысла нет.
За фонды отвечает директриса.
За деньги служит. Знает наперёд:
любую книгу - текст и переплёт -
 всё плесень съест, сгрызут жучки и крысы.
Идут года, дожди текут рекой.
Но те, что духом правды воспылали,
пусть выступают в выставочном зале:
где можно тронуть истину рукой.
-----------------------------------------
Извештај из библиотеке

Ти пишеш, али сва библиотека
препуна веh је, од дна па до врха,
и није била заједничка сврха,
она се негде осамито чека.
На полицама више нема места,
и ко да киша по кньигама, каплье,
као да тули невидльиве баклье,
у духу који беше, али неста...
Библиотечки фонд. И директорка.
Она ту ради за новац. Свако би.
Па нека каплье. Трули, све, у коби,
и златотиск, и збирка танкокорка.
Све прокишньава у борби за ситнеж,
у притульеном изложбеном холу,
као приправно за истину голу,
близу, да можеш дланом да је пипнеш.

Владимир Ягличич Камень
(С сербского).

Все мы - актёры и актрисы -
равны у Бога на эстраде.
При том не позабыли Мисы,
что побирался Христа ради.
С чего же ? А с того, что Стамен-
каменотёс, стараньями своими,
своим коштом, поставил камень
и высек там на память имя.
При жизни Миса не был сытым,
а нынче сел, как будто пожиная
в застолье травном с аппетитом
плоды чужого урожая.
Желаю всем живым, чтоб снилось:
вот кончатся земные муки -
и тут, радея, явят милость
такие ж мастерские руки.
---------------------------
Камен

Господе, теби сви су
једнаки, то сам чуо.
Ипак, просјака Мису
ко би још споменуо,
да није клесар Стамен,
због чега? Враг би знао,
о трошку свом, у камен
име му урезао.
Миса је ту засео
за софру од павити.
Није се, жив, најео.
Ни земльу не засити.
Кад продже земна мука
чекаhе, дотад живи,
нека мајсторска рука
да им се смилостиви.

Владимир Ягличич   Храм
(С сербского).

Теряюсь в городе. Стремлюсь к простору -
к деревьям-воинам и скромным травам.
Мне хочется рукой, в любую пору,
касаться там, в лесу, к стволам шершавым.
Весна рождает щедрое богатство,
и пчёлы мчатся за цветочным мёдом.
И не случайно, я и сам по-братски
радушно встречен всем лесным народом.
Там, на опушке с нежною травою,
я обретусь, как в настоящем храме,
склонясь благоговейно головою,
с молитвенно простёртыми руками.
И если б я уже успел упрямо
прожить всю жизнь, как мне мечталось, честно,
так не ушёл бы из лесного храма
и там почил навеки и безвестно.
--------------------------
Храм

Ја без ширине польске дишем тешко,
ја се ван шуме улицама губим.
Цвеhе монашко, дрвеhе витешко
дотичем овим длановима грубим.
Нашле су место травке давним збегом,
ту стигле пчеле за медом ливадским.
Нисам случајем обрео се, него
припавши нечем што ме прима братски.
Да hу у храму дивном се обрести,
свим духом ми се намеhе прониhи -
и молитвено у незнаној чести
склопити руке, и главом пониhи.
И да је правде, да сам ојачао
снагом да живим то што дублье снивам,
не бих се из тог храма ни враhао,
ту би требало, незнан, да почивам.

Владимир Ягличич Пчела
(С сербского).

Лето не в радость. Будто в пустыне,
хочется скрыться где-то под тенью.
Брызнула, треснув, пухлая дыня.
А на лугу - никакого спасенья.

На солнцепёке тяжко и скверно.
Я задыхаюсь. Воздух - как пламя.
Здесь меня слышит только люцерна.
Я от жары защищаюсь стихами.

Вдруг полегчало. Я стал спокоен
и присмирела вся раздражимость.
Всякие муки сняла как рукою
необратимая невозмутимость.

Всё ещё длится дорога земная.
Я - как пчела. Ей всюду хоромы.
Пчёлы слетают с цветка, не зная,
где и зачем примчатся к другому.
---------------------------------
Пчела

Није ми овог лета доста,
ове тортуре сунца. Ево,
прска из врежа буцмаст бостан.
А до ливаде води превој.
Тамо, у зноју, сав задихан,
полажем рачун детелини.
И пре но пукне брана стиха
он ври у даху, у врелини.
Прија ми духу то спокојство,
та непомичност безизгледна.
Изгубих све. Ал то је својство
једина драма, коби вредна.
Напуштам овај свет, не сада,
одувек. Као она пчела
што оде с булке, да никада
не дозна шта је и куд хтела.

Примечание.
Перевод не получил безусловной авторизации.
Отзыв автора, Владимира Ягличича:
"Спасибо,... в переводе утрачено многое из метафизического.
(В оригинале) говорится о том, что и в знойный день человек, несмотря на "тортуру (пытку) солнца", может найти отдохновение в этом тепле, когда повсюду есть поэзия и музыка, и прежде всего отдохновение в стихотворчестве, в сочинении песен. Но человек не забивает при том, что в таком природном окружении "потерял все" и что только эта позиция "наготы" перед природой, стоит жизни, в которой (в итоге) мы должны всё потерять. И тогда человек представляет себе пчелу и думает: вот би уйти так, как она улетает с цветка, инстинктивно, без осознания, куда бы она хотела. Наша жизнь - куда бы мы ни пошли - ухождение из мира.
(Другая) тоже важная идея: "отдаю отчёт клеверу" (в переводе - люцерне), потому что, в конце концов, из нас вырастет трава, и нужно быть достойными этого, а не земных государей и их ценностей. Может быть, в оригинале не всё сказано полно и ясно, как было бы нужно, а Вы, как переводчик, всегда отдаете первенство конкретним картинам, а не метафизическим идеям, и я это понимаю".

Владимир Ягличич Пентхаус
(С сербского)

Тот эзотерик жил на верхотуре,
в высотном доме, под стеклянной крышей.
Согласно не простой своей натуре,
он счёл большой чердак удачной нишей.
Там страстно нежил он цветы и лозы,
кусты и овощи для пропитанья.
Благоухали лилии и розы,
и окрылилось всё существованье.
Он почву под посев готовил дома,
набиравши в роще бедную, сухую,
сам доводил до качеств чернозёма.
Весь этот труд не пропадал впустую.
Он с виду был таким, как все соседи, -
на службе день до вечера радея,
любезно примыкал к любой беседе.
Никто не узнавал в нём чародея.
Его ж влекла не прихоть и не мода,
прекрасное ценил он больше хлеба.
Он жил мечтой возвышенного рода -
хотелось дотянуться вплоть до неба.
Вид с небоскрёба: снизу копошенье,
там муравьи, там суетно и сиро.
И кажется, что в гордом возвышенье
ты больше не из низменного мира.
-------------------------------
Поткровље

На висинама градског небодера
у свом потровльу под дебелим стаклом
тај езотерик наставльа да тера
своје: нешто га изнутра подстакло.
Он овде гаји цвеhе, сади шиблье,
притке с поврhем, и разводи гранье.
Лика питомог уз стабльике дивлье
окрилаhује земно постојанье.
Залива земльу масну из саксија
донету горе из шумских предела.
И, кад под сунцем црница засија,
чини се да је труда завредела.
Зато се чини да је више врачар
но станар који станарину плаhа,
льубазни сусед, незлобиви трачар,
који се радним даном с посла враhа.
То није каприц, ни једино мода -
да узнесеност примиш ко потребу.
Схватиш, он живи у висини ко да
становати је хтео ближе небу.
Поглед одозго: врвеж мрава истих,
не вратити се, да може, никада.
У илузији да је изнад свих ньих -
да доньем свету веh и не припада.


Владимир Ягличич Дом на холме
(С сербского).

Там гомонят скворцы друг с другом
и тени ходят строгим цугом.
В густом саду вблизи дорожки
остался след от лёгкой ножки.
Мы целовались без оглядки,
а зори золотили грядки
и холм, и дом на нём счастливый
над грустной после жатвы нивой.
Пёс громко лаял у порога -
наш пыл вводил его в тревогу,
как сядем мы - в руке рука -
при свете радио-жучка.
У нас там как подарок с неба
бывал запас вина и хлеба...
Пред сном мы вечно видим сценки -
танцующую тень на стенке
и вновь село: ночная темень там
и тот же дом, тоскующий по нам.
---------------------------------
Кућа на брегу

Ту, где смо били, брборе чворци,
промичу сенке, у поворци.
Постоји у воhньаку, при крају пута,
путоказ стопа, нежно-рутав.
Польубац зажарен: још hе, усијан,
да се зазлати понад бусија
и брег, на коме куhа снива
мајчинску тугу обраних ньива.
Лајави чувар, на прагу, брине
за наших тела две дивльине.
Радија жижак собицом пламти,
чврсто ме бедро стеже и памти.
На столу комад неба унет
с хлебом и вином, крај фуруне.
Мрешкави сан нам склапа зене,
док славе га, по зиду, сене.
Ту где смо били, над селом тама,
самује куhа, чезне за нама.

Владимир Корман, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 118338 от 24.02.2016

3 | 4 | 1303 | 27.04.2024. 00:38:02

Произведение оценили (+): ["Эмма Соловкова", "Сергей Шестаков", "Сергей Семёнов"]

Произведение оценили (-): []