Пожалеть Бога...

1. Любить слабого...

У вас дома есть зверушки? Собака, кошка, кролик, птички, ну, хотя бы крыса? Есть? Тогда вы меня поймёте.
За что мы их так любим? Может за то, как говорит Джон Фаулз, что они «невинны», без первородного греха. Сравнивать не умеют, завидовать…Говорит, мол, день, проведённый с животными, - это возвращение в Эдемский сад, а в обществе себе подобных – грехопадение. Может, поэтому мне так хорошо и спокойно с ними? Поухаживаю за ними, и, считай, на весь день зарядилась положительной энергией.
И всё-таки, за что мы их так любим? Может быть, любить по-настоящему можно только слабого, беззащитного, который от тебя зависит?

И кротость, и робость,
и лапочкой тянется,
извивы - из «Я» и из «Вы»,
и радость-разбег
ритуального таинства -
неравенства, сиречь,
любви…

2. Пожалейте Бога…

Кажется, я нашла нужное слово: жалость. Именно жалость. Только ею можно достучаться до нашего загрубевшего от первородного греха сердца. Жалкого можно любить. С ним не страшно сравнение. К нему невозможна зависть. Юродивые, шуты. Они понимали свою силу. И русский народ недаром любил юродивых. Поэт – всегда, во все времена – юродивый.
И Бог послал Сына своего, потому что трудно (невозможно?) любить – преклоняться, любить коленопреклоненно. И жены-мироносицы особенно поняли, поверили, пошли за Иисусом, полюбили Его по-человечески, как сына, возлюбленного. Женщины более чуткие душой, к их сердцу легче пробиться. И не выше ли подвиг жён декабристов, чем подвиг их мужей, пострадавших за идею? Можно только представить себе, как смягчались сердца всех каторжников (не только политических) при виде этих нежных, беспомощных, сильных жертвенностью обнажённого сердца женщин…
Он был Сыном, Братом и Любимым трём Мариям. Матери, сестре Марфы и Лазаря, той, что избрала благую часть, - Сыном и Братом, оставаясь Учителем. А Любимым, таким, какие бывают единственными в жизни женщины, был он для Марии Магдалины, воспетой Рильке, Цветаевой, Пастернаком. Первой, кому Он, Воскресший, открылся.

Знал, когда лила масла:
Кровью выкупить могла.
Знал: одна из тех немногих -
Душу выплеснет под ноги.
Знал: сама, своей бы волей
С ним на крест, когда б позволил.
В скорбном бдении у тела
Чудилось все время: звал.
Первую пришел утешить:
Знал.
………………………………
- Не касайся Меня! - Почему - не касайся ?
К вознесенью готовясь, берег Свой покой ?
Но ведь лишь от нее Он запретом спасался,
Ведь коснулся Фома равнодушной рукой ?

Взгляд безмерной тоски - эта встреча-прощанье,
Прежних взглядов любви - о, насколько сильней!
Взгляд безмерной тоски, как мольба о пощаде.
Крестной мукой опять - расставание с ней.

Взгляд безмерной тоски - просветленней и выше,
А Ему - напоследок - острее ножа.
- Не касайся Меня! - Ибо срок Ему вышел,
А безмерной любовью могла удержать.
………………………………….
Судьба моя - сплетенье многих линий,
И тело - только сплав умерших тел.
Я помню: Ты явился Магдалине
Не осуждать - в слепящей чистоте.

Не пристыдить - в святейшем отдаленьи,
Не грозным: за грехи свои плати !
Я помню Ты явился Магдалине
Единственно доступным - во плоти.

И в ней, любовью и стыдом палимой,
Экстаз неявным привкусом горчил.
Я помню: Ты явился Магдалине
Единственным из всех ее мужчин.

Так исподволь и так неодолимо
Даруя свет греховной слепоте, -
Явись и мне, явись, как Магдалине,
Когда закаменею от потерь...

Нельзя любить равного – говорит Марина Цветаева, и не только Марина. Холод – в равенстве. Ещё больший – если глядеть на любимого снизу вверх. Живая кровь – в жалости. Стать униженным, пострадать – чтобы люди пожалели Бога. Пожалели и полюбили.

Знаешь, Бог, как ребёнок
Доверчиво просит утешить.
Поцелуй, чтоб утихла
Обидой рассказанной боль.
И неправда досадой в душе
Не напрасно скребётся.
Знаешь, Бог, как ребёнок.
Он погибнет без веры твоей.

3. Нужен ли страх Божий?...

И как это можно: стоять в церкви, верить, что стоишь перед Богом и молить Его... о том, чтобы остался тайным грех, сладкий для одного человека и горчайший, смертельный для другого, не просто ближнего, - близкого, потому что всё тайное рано или поздно... Молить Его о продолжении этой жизни во грехе, жизни во лжи, жизни в грязи.... Значит, нужен этот Страх Божий, страх перед Божьей Карой, ничем другим не одолеть в себе беса? Бедные люди, утратившие страх и не обретшие ничего взамен...
Ходим-ходим по земле, не раз, наверное, наступаем на тот её кусочек, где суждено нам упасть, чтобы уже не подняться. Молим-молим Бога, чтобы помог нам переносить тяготы жизни в усыхающем с возрастом нашем мирке, за близких молим, за покойников дорогих, чтобы даровано им было Царствие Небесное. Но в каждой душе – червяк сомнения, а есть ли Он, а не зря ли молим, а что, как там – ни – че – го? И всё-таки страшно умирать, если грех тяжкий на душе, а никто о нём не знает, если не захотел, не осмелился, не успел попросить обиженного тобой о прощении. Ну, а если бы знали наверняка: есть Тот Свет, где всё тайное станет явным, где не скроем сердца своего, а боли, причинённые когда-то другим, пройдут через наше сердце, больнее, страшнее, чем собственные прошлые боли. Если бы знали? Были бы и тогда преступные и просто, злые, дурные, люди, были бы и тогда обманщики и лицемеры? А людей честных, живущих по совести, называли бы тогда людьми, живущими в страхе Божьем? И не было бы заслуги в добрых мыслях и поступках? И, думается, не больше ли заслуги у тех, неверующих, готовых уйти в пустоту небытия, но в поступках своих, в жизни своей не могущих преступить...

3. «Грубое» и «тонкое» Чудо.

Во времена апостолов, думаю, чаще случались чудеса. Чудеса откровенные. «грубые», ну как персты Фомы в рану. Но и тогда говорилось о ценности веры без этих перстов. Нам подарена свобода. Бог «не имеет права» на грубое, материальное чудо. Только на намёк. На что-то, похожее на плод нашей собственной фантазии. Так было со мной. Были живые глаза Иисуса, смотревшие на меня с маленькой иконки во время вспышек молнии, когда я сидела одна с отключенным электричеством в летнем оздоровительном лагере у открытого окна, за которым лил дождь. Он понял, как я нуждаюсь в нём, и как я не могу преодолеть барьер холода, отчуждение недосягаемой высоты. Божья матерь доступнее, к ней я, воспитанная советской школой, сами знаете, в каком духе, впервые обратилась, когда серьёзно заболела моя маленькая дочка.
Тонкое чудо, оно начало приходить тогда, в грозу, впервые приблизив. Надеюсь, с тех пор оно незаметно присутствует со мной. Верю.
И ещё: думаю, всё, о чём я сейчас написала, уже написано кем-то, кто мудрее, давным-давно. Не знаю, все ли эти мысли собраны там. Или они разбросаны по разным книгам. Невозможно прочитать всё, написанное людьми за время существования письменности. И это неспроста. Всё неспроста в этом мире. Значит, так и надо. Потому что, не для людей ты думаешь, пишешь, а, главным образом, для себя. Вот почему и не так важно, пришло ли к тебе признание при жизни, и даже после жизни. Ты жил, ты думал, ты чувствовал. Всё это не погибает, если хоть один человек (ты сам ) был свидетелем живого биения мысли и чувства. Вот зачем нужны даже плохие стихи.
И всё-таки я не решила вопрос о простоте и сложности. О «грубом» и «тонком» Чуде. О страхе Божьем и любви-жалости к Богу. Не решён он Богом во мне. Думаю, я не раз вернусь к нему ещё. Приглашаю всех нас к раздумью.

Ирина Фещенко-Скворцова, 2002

Сертификат Поэзия.ру: серия 532 № 11121 от 05.10.2002

0 | 2 | 2710 | 27.04.2024. 00:28:13

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []