Сборник (последнее 27.04.24)

***

27 октября

И ничего не греет, кроме куртки:

ни тройка звёзд, ни водочный разлив.

Октябрь, в крышку гвоздики забив,

кидает сверху листики-окурки.

За форточкой спасительной печаль

цепляется за ветки паутиной,

а солнце режет жёлтой гильотиной,

и ни намёка - на Святой Грааль.

Деревья гонят ветер вдоль реки,

вода поймала в сети синеву,

и если не смотреть вослед дерьму

плывущему - дела не так горьки.

Но не уходит, заигравшись в жмурки,

осенний сплин охристо-дымных глаз.

И хочется открыть на кухне газ.

И ничего не греет, кроме куртки...

27 декабря

Плохая погода - не повод от смерти пешком не бежать.

В альпийских ботинках и снег по колено, что сено.

А ветер? Ну вспомнишь раз тысячу норда проклятую мать

И давишь рысцой до удушья, до розовой пены.

Наверное Ангел-Хранитель попотчевал cолнцем с утра.

А кто выставляет мне снежные хляби к обеду?

Измученных чаек кормлю, сердце жалостью в кровь ободрав.

Смешно поскользнувшись на льду, я подальше от смерти отъеду... 

***

Буро-малиновый полнится серым.

Тик на запястье - рваною мерой.

Краеугольный камешек - сердце

крошится каждым взорванным герцем.

В душу, цепляясь нотами строчек,

песнь пулемётную льёт калашкольчик.

И в обгоревших деревьях-скелетах

дым приходящей ночи фиолетов...

***

И только осталось - полкрика до смерти.

Унынье и дождь занимают окопы.

Гнездо пулемётное пухом приветит.

Не ладаном жив - уповаю на копоть.

В прицел залетела проклятая птица.

Запутавшись прочно в силках суеверья,

сам страшен себе, но звереть не годится.

Оставлю на память кукушкины перья...

***

Трассеры вонзаются в пригорок,

рваной нитью штопая огонь.

Желчью рвёт Луну.

Сон жёлто-горек.

Духом духов придушили...

Вонь пробилась в сердце.

Вши в шинели.

Дух портянок, плоти...

Вонь в душе.

Горы Гиндукуша обгорели.

Спишь, в затвор дыша,

на калаше...

***

Ветки трещин на паперти

расцветают окурками.

Слабый кофе, заваренный

не по-чёрному турками.

А минуты на ратуше

и на кирхе расходятся.

Звон на площади имени

твоего, Богородица.

Опускаются тугрики

в кружку вслед за вопросами:

"Собираешь для Родины -

мусульманского Косово?"

Высоченный типаж,

не шверинский - коломенский,

нагоняет пургу

на евреев житомирских.

И, кидаясь в лицо

пепсикольными банками,

готы спорят за жизнь

с полупьяными панками.

Рождество как всегда -

наше с вашим не сходится.

Крест на площади имени

твоего, Богородица...

***

Анвару Рашидову

В предгорье Cолнце катит пятым колесом

в обход, закрыты перевалы снегом.

А я на Гиндукуш смотрю бойцовым псом.

Туда, где Мазари-Шарифа купола

качаются не в мареве, но в неге,

с брони простой задрипанной телеги

стволом-оглоблей бью. А совесть проспала…

Въезжаю в грязь на долгие года.

Чинушам и буграм - тараном и бараном.

Захватчик звёзд, я не по штату пьяный -

ещё не сталь, но красная руда.

***

Убежищ глиняные маски,

мазки зелёнки,

сколы скал.

Гор купола, мечетей пики,

песок и воздух - многолики,

и солнце фарсом

после чарса -

то треугольник,

то овал...

С бачой болтаешь -

бычья шея,

но розой чайной пахнет пот.

И мусульман и иудеев,

балдея,

смерть не подберёт.

***

Не мути, детка, воду

распрекрасна она.

Страхи Чёрного леса

и людская вина

проплывают извечно

по могучей реке

опьяняюще-млечной.

На убитом песке

в мимолётном угаре

оживляю этюд.

...замутнённые волны

боль земную несут...

***

Горько черны колосья

короткозамкнутых строк.

Щедро флюиды злости

льёт извернувшись рок.

Тронуты прелой завистью

спелые льдинки губ.

Лжёт, искажённое записью,

золото медных труб.

Солнце ложится хною

под суету мазка.

Мёртв отпечаток строя

на полотне песка...

***

Раздирают еловые лапы

гимнастёрку - несносный наряд.

Новый год - серпантиновый гад

пробирается тихой сапой.

Фейерверк, как огонь "калаша".

Что готовит на закусь Харон? -

заполняет гнилая лапша

пустотелость сырых макарон.

Выпил мутную песню дарьи.

В плен забрал новогодний первач.

По убитым - вздохни и заплачь,

русским матом весь мир одари...

***

Просим Бога о милости,

о такусенькой малости -

Дай нам, Боже, терпения,

чтоб пройти через тернии.

Не на звёзды мы просимся,

нам на землю бы броситься,

к нашей Родины камушкам

и обнять её, матушку...

Но ответил нам Боженька:

„Больше нет вашей Родины...

Растащили по косточкам.

Разобрали по камушкам.

Потерпите немножечко,

лишь до смерти всего лишь-то,

заберу ваши косточки

и рассею по звёздочкам...“

***

Полетели серёжки вниз, ну а мы под берёзой - ниц.

На чужбине давно растут частоколы родных гробниц.

Ни попавших нежданно в цель, ни клянущих себя мазил

не спасают ни сладкий спирт, ни любимый тобой кизил.

Свет, распавшийся на цвета, не поделит - кому цветы

поправлять, а кому в речах по мосткам перейти на "ты".

Разгадал на берёзе код - невзначай, за серёжкой влёт,

и меня за тобой ведёт эта кода последних нот...

***

Даже ковыль не курится в степи,

как ни вздыхай и во сне ни сопи.

Будто в обойму набит "Беломор" -

щёлкает, дразнит, смакует затвор.

Солнышко -

...........кровью сдобренный шарик

тянет на жалкий тухлый чинарик,

но перед смертью нежности дыма

хочется просто невыносимо.

Воздух, цветами пропахший дурак,

в лёгкие рвётся - дело табак...

***

__Здравствуй, отец! Мы теперь живём с тобой по разные стороны

Моря Времени. И когда я вижу, что Солнце падает в него, знаю, что

оно там у тебя греет твои кости, и, наверное, тебе спокойно.

А здесь в это время появляются Луна или Месяц с белокурой Венерой,

и тогда мы с Лорой выпиваем по рюмочке памяти.

__А помнишь, на Угаме мы ловили солнечную маринку

и лунных пескарей? Я засмотрелся на рыжую Венеру

и упал в родник. Так холодно, как тогда в июле, мне было только

ещё раз в жизни - через двадцать лет, когда я, встречая Новый год,

лежал на снежном хлопчатнике, неосторожно проклиная свою страну.

__Ты хлебнул из чекушки, крякнул на пролетавших уток и остатком

водки стал растирать мои прозрачные ножки. А потом был потоп.

Гром не грянул - ревел не переставая. Как испуганные утки мы взлетели

на горку, и застенчивый Угам превратился в пугающего зверя. Ты сказал:

"Не ной, Серёжка, есть в жизни вещи и поважнее наших потерянных."

__Обдирая виноградные кисти, мы шли вдоль полотна к накрытому

акварельным облаком посёлку. Мальчик, хитро, по-лисьи улыбаясь,

лаял на встречных девчонок, собака! Ты был пятидесятилетне молод,

я счастлив так, как это бывает, наверное, только в самом начале жизни.

__Иногда мне кажется, что живу слишком долго и времени у меня уже

было море. Вот и опять сижу, жду хорошей погоды, чтобы увидеть,

как Солнце идёт к тебе...

***

Солнце вводит небо в краску

вечно первым поцелуем.

Всем достанется вниманья:

равнодушной водной глади

и взъерошенному лесу,

подстелившемуся полю -

утро ветреного дня.

***

Обниму одинокую статую:

безобразие ржавых грудей,

металлический смех, конопатая,

раскалю и добавлю страстей.

И щекою небритою, мятою

по плечам - ей и нужен наждак,

и на ушко слова непонятные,

как с живою распелся, дурак.

Ну, прощай... и по жилам холодная

прошипела, сковала волна -

доигралась моя сущность подлая,

то не статуи бедной вина...

***

Губами губы раздвигая...

Нет действа глубже поцелуя.

По рёбрам пальцем как по струнам...

Нет музыки красивей смеха.

И сердца лёд топить холодный...

Нет пламени теплей улыбки.

***

В доме, где мыши прогрызли лепной потолок,

где портреты чаще повёрнуты фейсом к стене,

плачет рыжий рассвет, а художник ставит урок

юной Венере, сидящей на старом веретене.

Они далеки друг от друга, как полюса Земли.

Сердца гордецов не колышет чужая струна.

И каждый мнёт свой мозговой пластилин

и мнит, что ему одному ошибка природы видна.

Два любовника сходятся взглядами только в одном:

окне, где ещё не смеётся кирпичный закат.

Но куражится свет на стене, добавляя в панно

то ли желчь, то ли солнечных пятен агат...

***

Просится... Бросится ночкою белой.

Горы стоят цвета тёплого мела.

Вишнями зрелыми пики увенчаны.

Тонкой материей под деревенщину.

Тенью навалится дымною, пьяною.

Губы сгорят от стыда деревянные...

***

Снегирь

Мне мороза не страшны

никакие шутки

потому, что я ношу

солнышко на грудке.

Утро красное теплу

открывает дверцу.

Песню радостно пою

для души и сердца.

Тают тихо на траве

звёздочки-снежинки.

Полетаю, поклюю

ягодки-рябинки.

***

царица пен-клуба а я просто член

к тебе иногда захожу

когда ты встаёшь предо мною с колен

в душе у меня всёважур

наполнил насытил своё естество

впитал вдохновения мир

и буду не раз приходить божество

стрелять в поэтический тир

***

Ломится стая клином

на юг - там добры демиурги,

а ты убиваешь осень

в затурканном Санкт-Петербурге.

Страхом замазаны губы -

губительная помада:

не выдавить звука против

общего крестопада.

Веры потерянной шелест,

закатная дрожь рисунка.

Сорваны клапаны сердца

сдавленным криком Мунка...

 

Сергей Красиков, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 762 № 100291 от 01.08.2013

1 | 2 | 1959 | 27.04.2024. 09:14:35

Произведение оценили (+): ["Моргунова Елена"]

Произведение оценили (-): []