Субстанция: деньги (из романа "Азартные люди")

Рука вора медленно, тихо, как змея к птице, пробирается к кошельку. Обмылок мыла у вора, чтобы давать скольжение артистичным пальцам. К изнанке длинного ногтя на мизинце приклеен отломочек бритвенного лезвия – взрезать сумки, а случись шухер – «писАть по лицу» и смываться.
Вор хочет денег.
Наличка. Агрегат М1. Капуста. Бабки. Бабло. Лавэ.
Автосервис рад известьям радио, что небесные шестерни циклона и антициклона назавтра сойдутся в бунтующих высях – и снова будет гололед, «День жестянщика», навалит снега и работы. Сервис хочет денег.
Долговязый кран тихо и бережно несет, как дитятю, бадью теплого раствора. Гастарбайтеры держат лопаты наготове. Они рады – снова ночами будет ломить поясницу от потливой работы на сквозняках, снова пойдет зарплата, и можно будет послать в далекий, в нищий свой кишлак денег.
Золотое перо паркера вынуто из колпачка, и страницы договора легли на нежную кожу стола, и уже все вопросы и вопросики перетерли – но рука обмирает. Твой визави – давно кунак, и он хочет денег, и кто бы сомневался – но сомненье не покидает. Разведка шепнула, что у испытанного партнера проблема, совсем маленькая проблемка, кассовый разрыв. Заигрался на бирже и многовато потерял. Бывает.
Но как бы его проблемы не сделались и твоими. Так тоже бывает.
Вон он весь напрягся, и глаза так и прикипели к руке, к жальцу пера. Не поиграет ли он с предоплатой-то, прежде чем перечислить по назначению?
Нужда богача – она не та (извольте мне простить невольный каламбур) малая нужда, что у бедного. Это такой пожар, что сожрет – не подавится ни своим, ни чужим. И водкой его не зальешь.
Весь мир жаждет денег. Кровью текут они по жилам, бензином – по трубкам моторов. Питают силой своей движенье жизни и сжигают жизнь. И в конце пути, когда ты сам уже безучастен, они же будут твоими родными вручены агенту похоронной фирмы. Тихий тот человек с тихим голосом, перечисляя услуги, будет глядеть в сторону, словно он таит что-то, словно говорит неправду – хотя нет его правдивей.
А пока ты жив – и весь мир живой. Мир празден, вальяжен, загорел, как пляжный живчик, выдающий лежаки и полотенца. Поджарый юный бог, он ленив и нетороплив, словно выдает не полотенца только, а солнце и море и душистые ломти бытия, что пачкают сладким соком.
Казино, в отеле, днем спит. Духи азарта забились, небось, куда-то в подсобку, повалились дремать на скатанные в рулоны ковры – их сгружали, ты видел, намедни, на замену истертым.
В режиме all inсlusive ты уже забыл, сколько платил разом за все – словно бы ты купил весь мир и теперь в раю, где не нужны деньги. За тенью камышового навеса песок и море ослепительны. Ты тянешь коктейль, спрашиваешь себя, хочешь ни понырять с аквалангом. Но пока думал об этом, лень и хмель привлекли в воображенье и рыб, и кораллы. И ты плывешь в прохладных глубинах, не выпуская из руки длинного стакана. И решаешь: не сегодня.
Лизнул лимонного райского льда – и забылся ты. Надвинь козырек бейсболки и засни, блаженный. Блажен, кто верует, что так и будет всегда.

А тем временем. Ночь накрыла биржу Токийскую – солнце встало над биржей Нью-йоркской. Кто сумел узнать, тот знает, что сегодня будет пробный вброс компромата сразу на нескольких из числа гигантов. Решено посмотреть, не пора ли явиться эффекту домино – мир застоялся в равновесном покое, он желает, мустанг, порезвиться. В неких очень тихих, укрытых от нескромных и всяких взоров местах, где нет вывесок, скромные люди (из тех, что никогда не пользуются калькулятором, ибо считают умом и даже душой) назначают магические числа, что в нужное мгновенье взорвутся, и бегущие строки на круговых дисплеях вызовут цунами, что раз за разом будет огибать весь мир, но не затухая, а набирая силу.
Скромные, тихие, не носящие ни золотых побрякушек, ни даже бриллиантовой дороговизны. Эти люди даже забыли, как выглядят купюры. Они не ходят в магазины, не сидят в баре. Но именно они-то и знают, что деньги – это стихия.
Миллионы людей будут работать столь же усердно, и будут готовы еще прибавить старания – но многие из множеств окажутся вдруг не у дел.
У прочих будет слишком много времени, чтобы прибрать рабочее место. Вот еще один металлический завиток выковырян из щели на рабочем столе, еще раз перебран и вычищен инструмент – но тишина, что вдруг разом пришла туда, где был всегдашний деятельный шум – эта тишина гнетет.
А поверх многих воль, могущих изменять мир, превыше немногих волящих, которые способны на большие, как грозовые фронты, перемены к лучшему или худшему – мистика денег, их имманентные сущности, которых до конца не знает никто.
Войско собиралось, и пассионарии замысливали поход – и властители, что давали золото на завоеванье или оборону проливов, поиск пути в Индию, приращиванье новых земель к уже колонизованным, и так обширнейшим, – они размышляли, бюджетировать ли прожект. И все конкистадоры говорили: польза, прибыток. А держали в уме: зов странствий, азарт.
Есть, есть для человека вещи превыше простой пользы, есть нечто весомей злата. Вера и азарт, гонор и любопытство – сколь много было богатых, довольных своей обыденностью – и вдруг как вихрем сорванных, поднятых и унесенных. Немногие из них обогатились пуще прежнего, гораздо большие потеряли. Претерпели тяготы и муки и вряд ли пожалели о своем выборе – или же о выборе неведомых сил, что вырвали их из обычности и унесли в волнующую новь.
В деньгах заключена энергия – энергия громадная, видимо, ядерная. Стиснутые силы, труд – редко радостный и в охотку, а больше унылый, каждодневный, клятая рутина.
Что там потрескивает, в напряженном железобетоне экономик?
И дольной лозы прозябанье, и гад морских подводный ход может услышать в них – слышащий. И того, кто к романтическим устам приникает вовсе не поэтично-грубо, рукой Геца фон Берлихингена в железной перчатке, – о, это захват-манипулятор вцепился в горячий язык металла и вытягивает его, и уже сварочные птеродактили изготовились нанести свои огненные, искрами брызжущие клевки в единственно нужные точки. И дальше, дальше катит по конвейеру бесформенное нечто, обретая форму, смысл и стоимость.
И уже новые пророки зорко дежурят над потоками новых времен. Это технологи, это разработчики.
И вот уже услуги поспешают, как череда слуг, подать, обслужить, поднести и унести, облегчить и без того все более легкую ношу, разнежить, умножить прихоти, разлучить тела с естеством. И мы, окружаемые комфортами, каких еще совсем недавно не знавали и короли, всё же требуем себе все новых, новейших утех.
Эта гонка – бег элементарных частиц в кольце коллайдера. Мы разогоняемы до нужных скоростей – нужных неведомо кому.
Те страны, какие не в силах понуждать свои человеко-частицы к субсветовым скоростям, считаются ущербными, именуются отсталыми, и у них низкий рейтинг. Им не верят в долг. И такие государства поспешают вдогонку, рвут постромки и летят вперед – но где у кольца «перед», никто уже не может сказать.
Поднесите пачечку купюр к уху, как раковину. Шорох денег – как шорох шагов утренней смены: торопливый, обезличенный, но живой. Куда они спешат? На работу. Что их жизнь? Что вообще – жизнь? Но вот дело сделано, день окончен. И снова шаги – уж не такие дружные, они уж не грозят слиться в марш. Усталые. Домой или в пивнушки, по делам попутным, в садик за ребенком – будущим трудником. Шуршат малые деньги. Покупаются покупки и покупочки, пьется пиво и вино, проходит усталость, чтобы назавтра накопиться снова. Уж эти-то накопления – самые верные, и на них не зарится вор.
Но и самый чуткий из нас не уловит приход (и уход) Инвесторов. Вы чуете тяжкие шаги? Если слышите, значит, это Командор шагает, а того верней, ремонтники внизу ремонтируют, строители строят, бурильщики бурят своё или же поддатый художник возвращается туда, где его уже не ждут.
А инвестор – он приходит тихо, осторожно. Валютная зеленая/желтая змея овивает древо познанья, дающее много, много плода. Безличные цифры безнала преображаются в высочайшие башни, стелются путями, вползают в тоннели и извиваются виадуками развязок.
Как исполинские комары, вонзаются в глубь земли жала нефтяных добыч. Кровь земная черна и жирна. Деньги, деньги текут по трубам, и бесконечная череда шестерен проворачивается силой сильной, и вращаются на осях денег в тех измереньях, где уж не скажешь, что денег всегда не хватает: сколь част их избыток, тоже грозящий великими прорухами.
Если означено: «Вход» или «Выход» – мы верим слову. Слова спекаются в друзы метафор, в лозунги, заголовки новостей. А есть ли там выход, и для нас ли вход – это становится ясно потом, позже, когда уже мало что можно поправить.
Власть темы – именно темы денег – такова, что и самолучшие из писателей пьес и романов пасуют, соблазняются, как дети конфетными фантиками. И вот «старый князь» или графиня помирают как раз к декабрьскому выпуску журнала, где роман печатается, когда публика уже заморочена любвями и изменами, и пора ставить точку. Тут и поступает известие о наследстве, и бедные люди делаются враз богаты.
Валютная змея обвивает всю землю, страны и эпохи.
Деньги любят, как лемминги, собираться в одном месте. И, как неразумные эти мыши, вдруг, когда их избыточно, обуреваются страстью самоубийства. И погибают многими массами.
А еще они любят тратиться – взлетать салютами куража, а в доброе старое время – еще и бить зеркала. Тектонический вымах туфты, пиры меценатов, пересол, перехлест. Это играет буйная сила денег. Подлая красота, попиранье всего и самих себя – это смех денег, утробный смех.
Деньгам милы детство и тинейджерство. Деньги мелкие любят звенеть и пропадать, прятаться за подкладку. Они сами прогрызают зубчиками гуртов дыры в бедном кармане и забиваются в полы. Такие денежки находятся во время, когда бывает обшариваемо всё в поисках недостающей жалкой суммы на хлеб или чекушку – и это слёзы денег, жалкие слёзы.
Деньги суеверны. В них есть мистика – а мистическое неисчисляемо, не так ли, господа? Есть мифы, преданья, приметы. В банках (храмах тельца златого) не называют деньги деньгами (как древле бывал табауирован страшный хомус – и говорили: видать, пошалил с бортями мёд ведающий!) Банкиры говорят: ресурсы, к примеру. «Я прикупил ресурсов на межбанке» или: авуары, агрегат М1 и М2 , то есть просто цифру. А что есть она, цифра в цифровом мире? Цифра, число – суть точка среди прочих таких же в системе координат в том мире, что не назовешь ни трехмерными, ни даже двухмерным. Однозначно постигаемое одномерное нечто, что для краткости среди понятий (а они составляют в сумме своей бесконечность вселенной) обозначается как число. То число – суть точка или, иначе сказать, колышек.
Помнишь? – вспомни детство золотое: как тебе, совсем еще пупсу, поручали жизненно важное дело – пасти козу. И мать твоя втыкала колышек в землю, и колотила тот колышек камнем. А к колу привязана веревка, а на той веревке – подательница молочного блага, коза-дереза. И вот длина той веревки и определяла круглое пространство, что назначалось козе в кормление зеленой травкой. Смирная лукавоглазая скотина выщипывала на лужайке макушку, что была в том начальном мире центром твоей чудесной страны.
И вот так же тебе некто отмерял длину постромка, и разрешил попастись, ссудил длинные деньги, какие ты должен превращать деньги короткие, несомненно-наличные. Время держанья кредита. Просрочки, штрафы и пени. Все отмеряно строго и точно. Неделимое без остатка округлено до целого. Подписан каждых лист договора, и приложения к нему, и приложенья к приложенью.
Откуда те деньги, виртуальные безналичные суммы? А дал Всемирный банк. Он везде и нигде. Самого его нет, у него даже счета нет – но он ссужает всех. Он дает ссуды, прочерчивает кредитные линии, что легли широтами и меридианами на эРэФ. Верней сказать, они невидимы, но всепроникающи, как линии магнитные.
Европа стала укрупняться, расширяться – а мы, как говорят, живем в расширяющейся вселенной, так что все по науке. Европа двигает натовские редуты к самым нашим священным рубежам, грозит поглотить нас вместе с нашими ресурсами. Хоть бы на карту посмотрели, неучи. А там, на карте, Россия нависает над Европой, стоит большой рыбиной и думает думу: а не заглотить ли мне самой ту Европу? Чай, не подавлюсь… Нет, драгая картинка: стоит медведем, возвышается над Евросоюзом, и по-доброму так: а вот вступлю!
Это ты смотришь в окно, и мысли прыгают с пятого на десятое, чтобы только не думать пока о важном – уж куда важнее. Вот ты добился, наконец, кредитной линии, для чего потратил уйму времени, насоставлялся бумаг, понашлепал печатей. И там, в тех подписанных и скрепленных, мелькает знобкое словечко залог. Стало быть, ты заложник, та, как в старину писалось – аманат. И там же, помнится, было: «Блажен не начавый, блажен – скончавый». И как там кредитные линии лежат на ладони твоей судьбы – кто ж его знает…

Широка страна моя родная. И всякому назначен свой бизнес-план. Кому даны нефтяные поля, а кому – ларек на пересеченьи Советского проспекта с Новым проездом, который еще недавно носил имя звонкого героя, но он в новой системе координат оказался – сволочь, палач. И возник в гомоне голос громче других: как раз близились выборы, и значилось в «повестке дня» - уберем «кровавый плевок» с той улицы, и многих других улиц/проспектов/площадей, не позволим оскорблять намять замученных! И пламенный трибун, борец с проклятым наследием, стал депутат.
И был другой пассионарий, его противник. Тот рубил по военному четко: это наша история, не позволим извратить, отобрать нашу историю и наши победы – это последнее, что осталось у нас, обманутых и ограбленных.
И он тоже теперь депутат.
А место для торговли тут хорошее. Было бы и вовсе золотое, кабы не стройка. Поперек перекопано, и поверх тех окопов проброшены скользкие трапы. А повдоль – забор. И вот подходит в нему, длиннейшему, детство золотое новейших времен с баллончиком краски и творит. Рисуется свастика и, в пандан, – звезда. Детство чешет свою лохматую репу и прибавляет именованье какой-то rock-группы, сердечко и, конечно, заветное: kiss.

Деньги – символы, принятая условность – сами любят шифроваться и прятаться. И зовут поиграть в догонялки, поддавки и прятки малых сих, простых-препростых. Нас. И мы играем, радуемся лукавым подаркам волшебников и досадуем, когда их отнимут.
Как мудреные ответвленья математики, чьи туманные смыслы обрастают лямбдами, корнями и знаками бесконечности, они, будучи сами тонкая двухмерная условность, прибегают к мимикрии. Этакие шалуны, юркие хамелеоны. И вот уж они – не они, а векселя, долговые расписки, деривативы, опционы и прочая, прочая, прочая.
Смыслы, истонченные до толщины стенок мыльных пузырей, вдруг утрачивают призрачную силу своего поверхностного натяженья – и вот уж дрожь проходит по биржам, по ходу солнца. И то, что виделось и звалось столпами крепкими, устоями твердыми, тверже самой твердой из валют, и кичилось мировой мощью своей, и мнило ее надмирной, падает, аки трава под косой. Коси, коса, пока роса…
Приходят кредиторы с описями, и уносят движимое, и изгоняют из недвижимого. Ты был легкомысленный, как флаг Панамы, но вот кончился твой фрахт. Ты на глазах делаешься стар – старее столь дорогих тебе, покрытых кракелюрами картин, которые одну за другой снимают со стен и уносят под окрики нового их хозяина: «Осторожней, дурила, не капусту ведь грузишь. Это ж картины, не хухры-мухры!».
А тебе, неосторожному, остаются бледно-белые квадраты на обоях, на месте тех картин. И они, когда ты уплываешь в морок обморока, стали – квадраты черные.

Александр Медведев, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 733 № 81293 от 16.07.2010

0 | 0 | 1568 | 05.05.2024. 17:10:57

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []