Москва и псковичи

Очерк к вопросу об участии псковских зодчих в застройке Соборной площади Московского Кремля в XV веке

 

В 70-е гг. XV в. Иван III, собравший вокруг Великого княжества Московского немало русских земель, развернул в своей великокняжеской отчине масштабную строительную программу. Подряд на возведение главного храмового сооружения Московского Кремля — Успенского собора — получила артель московских строителей-каменщиков под руководством Кривцова и Мышкина, предложившая за государев контракт наименьшую цену. Перед зодчими ставилась задача соорудить новый собор по образцу и подобию Успенского во Владимире, но большего размера. Стены собора были возведены уже под самые своды, когда что-то пошло не так, и в час ночи 20 мая 1474 г. (полагаем, читатель без труда запомнит эту дату), рухнули две стены. Согласно летописи, катастрофа произошла в результате редкого для Москвы природного катаклизма — «труса». Но согласимся с некоторыми исследователями: московское землетрясение 20 мая 1474 г. — факт сомнительный, и не только ввиду отсутствия в летописных источниках каких-либо подробностей и упоминаний о других разрушениях. Существует мнение, что автором или заказчиком летописи, как и проектировщиком строившегося собора, был первый (наиболее ранний из известных) московский архитектор и реставратор Василий Дмитриевич Ермолин. Такое предположение объясняет как попытку летописца умолчать о допущенных при проектировании просчетах, так и введение в исторический оборот фигур неких Ивашки Кривцова и «безымянного» Мышкина, вся биография которых, предшествующая неудачному строительству, как и дальнейшая их судьба, неизвестна. Известно, однако, что после обрушения Успенского собора сам Ермолин свою архитектурно-строительную деятельность завершил и занялся изложением русской истории и распространением рукописных книг. Современные историки вспоминают о нем с благодарностью не столько за его архитектурное наследие, не дошедшее до наших дней, сколько за летописное творчество. Впрочем, это лишь одно из неподтвержденных предположений, которыми вся историография московского храмового зодчества, начиная с летописей и заканчивая новейшими исследованиями, изобилует, как нам представляется, в переизбытке. Так, с легкой руки неизвестных авторов википедийной статьи о другом кремлевском соборе — Благовещенском — без указания на источники и, очевидно, ошибочно, фамилиями Кривцов и Мышкин наделяются псковские мастера, приглашенные на его строительство Иваном III. На эту фактологическую оплошность можно было бы не обращать внимания, если бы не два взаимоисключающих обстоятельства. Последующее воспроизведение этой ошибки в краеведческих публикациях, с одной стороны, бросает тень на неизвестных псковских мастеров, действительно, приглашенных Иваном III в Москву, поскольку в данном случае виновниками обвала Успенского собора полагаются «псковские» строители Мышкин и Кривцов. С другой стороны, напротив, те же Мышкин и Кривцов упоминаются в некоторых публикациях как сменившие московских артельщиков «великие русские архитекторы псковского происхождения». В действительности, Мышкин с Кривцовым и были теми неудачливыми московскими артельщиками, которых, по указанию Ивана III, заменили приглашенными в Кремль итальянским архитектором по имени Аристотель Фиораванти и артелью псковичей, чьи имена неизвестны. Заметим, что предположениями, высказанными как в виде гипотез, так и в виде интерпретаций летописных источников, изобилует не только популярная, краеведческая и — в целом — «любительская» литература, но и сугубо профессиональная, представленная целым рядом опубликованных научных докладов, статей и монографий. К тому же, как в научно-популярной, так и в научной литературе прослеживается, как нам показалось, определенная «местечковость». В то время как в науке о псковском зодчестве сформировалась точка зрения, согласно которой создателями московских храмов были мастера псковской артели каменщиков, и псковские исследователи не высказывали ни тени сомнений в непревзойденном опыте псковских зодчих, их московские коллеги, напротив, были склонны к преуменьшению вклада псковичей в становление московских архитектурных традиций. Не отрицая самого факта сотрудничества московских зодчих с псковскими, некоторые представители столичной историко-архитектурной школы последних десятилетий полагают роль москвичей в этом сотрудничестве главенствующей. Несмотря на то обстоятельство, что свободный жанр очерка не предполагает обширного цитирования научных и архивных источников, мы ставим своей целью не столько развитие дискуссии с авторами неподтвержденных гипотез, сколько попытку предложения собственной, в своем роде, обобщающей гипотезы, определяющей возможное направление для дальнейших научных изысканий по проблеме участия псковских зодчих в строительстве храмов Московского Кремля.

Период конца XV в. в русской архитектуре характеризуется, с одной стороны, упадком новгородской школы. Новгород, измотанный войнами с Москвой, в 1478 г. вошел в состав Московского государства. Вместе с тем, длительный разрыв московских архитектурных традиций, вызванный монголо-татарским игом, привел к тому, что московскими зодчими были растеряны их профессиональные навыки. То же в полной мере относится и к владимиро-суздальскому зодчеству. С другой стороны, названный период связан с расцветом псковской архитектурной школы, переживавшей «эпоху блестящего строительства». Псков вплоть до конца первого десятилетия XVI в. сохранял свою независимость от Москвы, укрепляя торговые связи с Европой в рамках Ганзейского союза. Последнее обстоятельство важно, поскольку, как известно из летописей, описывающих приглашение псковских зодчих в Москву, свое мастерство они совершенствовали именно в европейских странах (возможно, в Германии, но вероятнее всего, в Прибалтике, где в то время господствовала готическая архитектура).

События 20 мая 1474 г. представляются закономерным и символическим итогом упадка раннемосковского зодчества. Эту дату можно считать и отправной точкой проникновения в Москву и шире — в подвластные Москве земли Северо-Восточной Руси — псковской архитектурной традиции. Хотя исследователями и давались предположения о более раннем участии псковичей в московском строительстве, начиная с середины XV в., подтвержденных свидетельств правомерности этой гипотезы не обнаружено. Осмелимся и мы, в свою очередь, предположить, что признание Иваном III квалификации псковских мастеров, его заинтересованность в тесном сотрудничестве с Псковом в период небывалого строительного подъема в Москве определенным образом отразились на сохранении за Псковской вечевой республикой независимости от Московского княжества на всем протяжении княжения (царствования) Ивана III. Псков вошел в состав централизованного государства формально «добровольно» в 1510 г., уже в период царствования Василия III — сына Ивана III. Тем не менее, возможное присоединение Пскова к Москве на более раннем этапе не исключало вооруженного столкновения, а то и не единственного, по примеру трех московско-новгородских войн. Противостояние между Москвой и Новгородом длилось в общей сложности более 20 лет, в период с 1456 по 1478 гг. Военное решение вопроса о присоединении Пскова к Москве в последние два-три десятилетия XV в. грозило откладыванием всей «строительной программы» Ивана III на непредсказуемый срок.

С внутриполитической точки зрения, не говоря уже о внешнеполитической, обрушение Успенского собора имело для имиджа великого князя вовсе не нейтральное значение, поскольку древние храмы Владимира и, прежде всего, Успенский собор продолжали доминировать над московскими своими объемами и богатством архитектурных форм. Для Москвы, побеждавшей феодальную раздробленность, было жизненно важным обогатиться собственными произведениями архитектуры, достойными статуса столицы не отдельно стоящего княжества, но мощного восточноевропейского государства. Когда стало понятно, что возведение Успенского собора в Кремле нужно начинать заново, столкнувшись с фактом отсутствия собственных архитекторов, способных воплотить эту идею, Москва была вынуждена привлечь к проектированию и строительству кремлевских храмов зарубежных специалистов. Таковыми были представители итальянской эпохи Возрождения, в том числе упомянутый Фиораванти, автор дошедшего до наших дней Успенского собора Кремля, а также преуспевшие в храмовом зодчестве псковичи. При этом последние привлекли внимание Ивана III не столько своим «иностранным» происхождением, в силу независимости псковских земель от Москвы, сколько совершенствованием своей специализации в Европе. Проведя экспертизу разрушенных стен Успенского собора, псковские зодчие выдали заключение о несоответствующем качестве известкового раствора, подтвержденное впоследствии Фиораванти. По неустановленным причинам, среди которых называются как занятость на возведении других храмов, так и неподготовленность к созданию крупных архитектурных форм, псковичи якобы отказались от предложения Ивана III взяться за возведение Успенского собора. Так или иначе, к его строительству в 1475 г. приступил итальянский архитектор, на чем его участие в застройке Соборной площади Кремля ограничилось, в то время как псковской артели было доверено возведение пяти московских храмов: двух ключевых памятников Московского Кремля XV в. — Благовещенского собора (1484—1489) и церкви Ризоположения (1484—1485), а также, несколько ранее, церкви Св. Духа (1476—1477) в Троице-Сергиевой лавре, церкви Иоанна Златоуста (1478) и церкви Сретения на Поле (1482). Лишь два последних из пяти названных сооружений не дошли до наших дней.

Храмы, возведенные в Москве псковской артелью, далеко не во всем соответствуют псковским. По своему архитектурному облику они гораздо ближе к исконно московским, что дает некоторым исследователям основание вывести их за рамки псковской школы. Еще одним отличием от псковских храмов стало то, что московские храмы выстроены из кирпича, являвшимся традиционным местным строительным материалом. Преобладание характерных признаков московской архитектуры и кирпичная техника заставляли ученых поставить под сомнение летописный рассказ. Однако без исключения всем приглашенным из-за рубежа специалистам, не только псковичам, приходилось считаться с многовековыми национальными и архитектурными традициями Москвы. Тому же Фиораванти в период возведения Успенского собора пришлось детально изучить московскую храмовую архитектуру, дабы воплотить ее элементы в своем детище. Представляется вполне обоснованным, что соответствие стилю было продиктовано «техническим заданием». Что же касается применения кирпича в качестве основного строительного материала, то историками, ставящими под сомнение участие в застройке Соборной площади псковичей, упускаются из виду два обстоятельства. Первое: для зодчих, совершенствовавших свое мастерство на объектах европейской готики, работа с кирпичом была делом неновым. Второе, и особенно важное: при строительстве упомянутых храмов специально изготавливался уникальный для Москвы кирпич, отличающийся также и от того, из которого был выстроен новый Успенский собор. Этот кирпич соответствовал по своей форме и габаритным размерам псковскому плитняку.

Когда же исследователями ставится вопрос о том, были ли приглашенные псковичи артелью простых, пусть и достаточно опытных каменщиков, постоянно работавшей в Пскове и возводившей там небольшие храмы, или же группой архитекторов, которые возглавили артель местных московских мастеров, и которых в этом случае можно поставить в один ряд с итальянскими зодчими, работавшими в это же время в Кремле, ответ нам представляется вполне очевидным. Отмеченные экспертами декоративные элементы, Св.-Духовской церкви в Троице-Сергиевой лавре, позаимствованные, вероятно, в позднеготической архитектуре, некоторые конструктивные элементы «итальянского» Успенского собора, использованные при строительстве «псковского» Благовещенского собора, общая приверженность раннемосковскому архитектурному стилю и — на фоне всего вышеназванного — выявленный исследователями целый ряд сугубо псковских архитектурных и инженерных решений свидетельствует о тесном сотрудничестве группы итальянских, московских и псковских архитекторов, работавших в одно время на одной строительной площадке (не ограничивавшейся стенами Кремля). Вместе с тем, заметный, что называется, невооруженному глазу, псковский стиль декорирования барабанов Ризоположенческой церкви (особенно) и Благовещенского собора (в частностях) — знаменитые «бегунцы» и «поребрики», типичный орнамент для безусловного большинства храмов самой Псковщины, являющие собой «визитную карточку», т.е. традиционное визуальное отличие псковских церквей от храмовых сооружений других архитектурных школ, красноречиво свидетельствует о многом. Прежде всего, толерантность московских заказчиков в отношении псковского стиля декорирования храмов в «самом сердце» Москвы, подтверждает наш вывод о не лучшем на то время состоянии местной архитектурной школы и опровергает гипотезу о «главенствующей роли» московских архитекторов. Не исключим и того обстоятельства, что допущение псковских приемов в убранстве московских храмов могло пойти вразрез с политической конъюнктурой, разразись между Москвой и Псковом война за присоединение его земель и, возможно, не соответствовало вкусам московских архитекторов. В этой связи представляется неубедительным и вывод некоторых историков архитектуры о том, что псковичи «жили тревожным ожиданием» вслед за походами Ивана III на Новгород и его присоединением к Москве в 1478 г. Напротив, очевидное использование псковских декоративных узоров, расположенных под самыми главами кремлевских храмов говорит, скорее, о наличии доверительных и отнюдь не враждебно настроенных политических, деловых и культурных отношений между Москвой и Псковом в эпоху царствования Ивана III. Наконец, синтез московского и псковского архитектурных стилей, как привнесенных, так и выработанных на месте строительства инженерных решений, в сочетании с элементами европейской архитектуры, свидетельствует о том, что работавшая над возведением московских храмов группа псковичей была не просто артелью мастеров-каменщиков, но авторами или, что более вероятно, соавторами архитектурных проектов.

Недостаточная в настоящее время изученность проблемы участия псковских зодчих в строительстве храмов Москвы оставляет невыясненными много вопросов. Были ли псковские зодчие законтрактованы представителями Ивана III непосредственно в Пскове или в какой-то из европейских стран, где они совершенствовали свое мастерство? Если по возвращении из Европы артель работала в Пскове, то как ее европейский опыт отразился на псковской храмовой архитектуре? Исследователями установлено, что церковь Ризположения Московского Кремля архитектурно соотносится с группой храмов типа церкви Ильи в Выбутах, включающей также церкви в Старой и Новой Уситве (1471 г.) и Георгия в Камно. Если это предположение верно, то представляется, по меньшей мере, странным сам факт, что многоопытная и прошедшая европейскую школу артель подвизается на строительстве небольших храмов на весьма удаленных от Пскова погостах и не строит в самом Пскове. Также почти не затрагивался вопрос об ответном влиянии практики московского строительства на псковских мастеров, на отражении московского стиля в псковских произведениях храмовой архитектуры конца XV в. и особенно — после присоединения Пскова к Московскому государству в 1510 г. Ученые полагают, что в последние семь-восемь лет XV в. в псковской архитектуре появились приемы и формы, ставшие характерными для всего XVI в. и, напротив, с этого времени исчезают многие приемы, характерные для XV в. В подтверждение сопричастности псковской архитектуры московскому опыту исследователи обнаруживают лишь дисциплину форм, укрупнившийся масштаб, смелость пространственных решений и конструкций, интенсивные поиски новых фасадных композиций, но и не более того. Само же участие псковичей в застройке Соборной площади Кремля ученые подтверждают перерывом в псковском строительстве, наступившим после 1471 г. и продлившимся до 1483 г., связывая такой перерыв с тем, что с 1474 по 1489 гг. псковские мастера подвизаются в Москве.

Необъяснимое расхождение в датировках псковского перерыва и периода пребывания псковичей в Москве, отсутствие в Пскове памятников, несущих элементы европейского зодчества в период, предшествующий началу московского строительства, а также отсутствие явных признаков влияния московского стиля на псковскую архитектуру конца XV — начала XVI вв., на наш взгляд, ставит под сомнение правомерность всей гипотезы об артели каменщиков, «постоянно работавшей в Пскове и возводившей там небольшие храмы». Полагаем, что в Пскове работала не единственная строительная артель, чем объясняется расхождение в датах: после небольшого перерыва, который мог быть связан с отсутствием заказов, строительство в Пскове было возобновлено на шесть лет ранее окончания псковичами известного нам московского строительства (1483 и 1489 гг. соответственно). С учетом всех имеющихся фактов, мы полагаем, что псковская артель была законтрактована москвичами в Европе — и именно так, на наш взгляд, следует интерпретировать летописное «отъ Нѣмецъ». Таким же образом Фиораванти получил приглашение на работу в Москве, находясь непосредственно в Италии. После завершения вышеупомянутых московских работ, артель в Псков, по всей видимости, не возвращалась. Следуя этой гипотезе, свидетельства дальнейшего пути артели псковских мастеров необходимо искать как в Москве, так и на всех присоединенных к ней землях, причем как в объектах храмовой, так и гражданской архитектуры, но не в самом Пскове — в течение всего периода, вплоть до строительства известных памятников архитектуры XVI в., воздвигнутых с участием псковичей: Храма Василия Блаженного на Красной площади (1555—1561), Казанского Кремля и Благовещенского собора Казанского Кремля (1552—1562; в котором псковский стиль декоративных поясов на барабане центральной главы — поребрик-бегунец-поребрик — совершенно очевиден). Небезынтересным представляется и ответ на вопрос — было ли обучение псковских зодчих в Европе уникальным и единственным опытом или же такое трансграничное сотрудничество являлось относительно развитой практикой, чем, в таком случае, объясняются качественные изменения в псковской храмовой архитектуре на рубеже XV—XVI вв. Впрочем, упомянутые изменения могли являться и результатом совершенствования собственных технологий строительства с течением времени. Так или иначе, вопрос пребывания псковских зодчих в Европе практически не исследован.

 

Литература:

Вздорнов В.И. Постройки псковской артели зодчих в Москве (по летописной статье 1476 года) // Древнерусское искусство. Художественная культура Пскова. М., 1968.

Гончарова А.А., Зонова О.В., Хамцов А.И. Древние соборы Кремля. М., 1957.

Ильин М.А. Псковские зодчие в Москве в конце XV века // Древнерусское искусство. Художественная культура Пскова. М., 1968.

Комеч А. И. Каменная летопись Пскова XII — начала XVI в. М., 1993.

Федотова Л. И. К вопросу о псковских зодчих в Москве в последней четверти XV в. Историографический аспект // Актуальные проблемы теории и истории искусства. Сборник статей. СПб, 2011.

Яралов Ю. С. (сост.). Зодчие Москвы XV—XIX вв. Сборник. М., 1981.