Поэма ни о чем

Пролог

Вопрос вопросов — быть или не быть?
Конечно... быт, суровый и тверезый.
Поэтому и надо заострить
затертую веками антитезу.

И — в путь-дорогу. Но не напролом,
от междометия до восклицанья.
Попробуем иначе: побредем
путем простого самовопрошанья.

Мол, что да как? Где видели и с кем?
На все ответить — проще снять блокбастер.
Мы не от мира схем иль микросхем:
«сбойнет» компьютер — выручит фломастер.

Пусть все это из области химер,
одной из них займемся для примера.
Он в подворотне прячется, пример,
как извращенец ростом с Гулливера.

Что благородней — славить провиденье
и подставлять его ударам грудь
иль шастать по углам, как привиденье,
чтобы затем кого-нибудь проткнуть?

А бой принять, шагнуть во всеоружье
в пучину зла — так это не про нас.
Нам духи бездны головы не вскружат —
на всякий газ найдем противогаз.

Допустим, так: уснуть навек; уснуть —
и кончено. Смиренное кладбище.
Мороз и солнце. Голубая муть.
Надгробный спич. Могильщики. Гноище.

Вам не смешно? Могильщикам — смешно!
Но до чего же плоские остроты!
Для рифмы здесь пошло б словцо одно
из лексикона пьяных обормотов.

Но что с них взять! Ходить по черепам
утопленниц, холопов и жонглеров
способен только чистокровный хам,
рожденный под кладбищенским забором.

Легко ли не поверить, что, уснув,
избудешь сотни мук души и тела?
Легко ли не попасться на блесну
столь неоптимистичного удела?

Да разве можно благом не считать
финал такой, — когда, под балагура
работая, интеллигентный тать
затискивает мысли в каламбуры?

А мыслям — грош цена в базарный день.
Уснуть; навек уснуть, — что это значит?
Что всякий может взяться за кетмень,
особо тот, кто в подворотне зачат?

Уснуть навек. И, значит, видеть сны?
Да полно врать! И без того херово.
Слова, слова, слова... здесь не нужны:
одно не вытекает из другого.

Потребна вера здесь (вот где барьер!).
Реклама. Аксиома. Мелодрама.
А если выбирать из сотни вер,
то не до жиру вам. И не до храма.

Сомненье в том, что, сбросив путы жизни,
мы будем сны загробные смотреть,
удерживает нас на этой тризне,
которой имя — жизнь, точнее — смерть.

Когда же выбегает к микрофону
собою возбужденный индивид,
то он себе торит дорогу к трону —
пожизненные беды нам сулит.

Не знает он, что плаха или постриг
в итоге ожидают короля;
что в выигрыше будет только Озрик:
аренда, закладные, векселя;

Что стерпит Озрик пытки бытия:
ярмо тирана, чванство самозванцев...
Ну, наконец-то! Призрак короля
явился в ворохе протуберанцев.

Бормочет что-то: «Помни обо мне...
Быть иль не быть...» — сплошная мешанина.
А кто еще там прячется в стене,
с бойницей рядом? кажется, мужчина.

И не один — под молниевый свет
мелькнули тени три. Оружье, латы.
И что им призрак — есть он или нет:
играют в карты датские солдаты.

— Приперся. Ждите пенья петуха.
Холодновато здесь, зато не каплет.
Чего сюда он ходит, этот Гамлет?
Послать его куда-нибудь на «ха»!

— Сдавай, Лаэрт. Сними-ка, Фортинбрас.
Везет вам: перебор за перебором.
А если мы садимся в преферанс —
вы оба «на мизере» прете «в гору».

— Вы словно бы из одного яйца...
Опять очко... Не надо обижаться.
Уж вы бы отомстили за отца,
не то что этот недоносок датский.

— Гертруду бы сюда, что языком
умеет по-французски совершенно.
А Клавдий был сегодня в голубом —
как раз для Розенкранца-Гильденштерна.

— Уверен, это все из-за Платона.
Едва сойдутся вместе: «Пир» да «Пир»!
Для них Гай Юлий Цезарь что икона,
а есть и этот... как его... Шекспир.

— Пальнуть бы наудачу в эту тварь.
Подай мушкет и капни из бутыли.
А если что, доложим: государь,
стреляли в призрак — принца подстрелили...

Раздался выстрел... Нет, сначала мгла,
курясь, как дымка, со стены слетела.
Потом ударил гром — и тень ушла,
оставив по себе три мертвых тела...

Потом и замок канул в никуда.
И хрен бы с ним, как говорят в народе...
Боль от измены, канитель суда —
на этом мы остановились вроде.

Все кверху дном. Отец ушел в туман.
Мать, оказалось, тоже не святая.
Друзья — скоты. Стихи — самообман:
порой едва ль не вытошнит, читая.

Поэт не бог, но метит в полубоги,
и черт ли им не брат, полубогам,
когда они выходят из берлоги
и прикипают насмерть к верстакам!

Чиновников продажность и пинки
достойным людям в дар от негодяев —
об этом, уж поверьте, не с руки
поэту даже думать. Он гадает

все об одном и том же: ни о чем;
из никуда идет в миры иные,
потом из ниоткуда — в отчий дом,
где все давно чужое, все чужие.

И если б он, тоскуя и любя,
хотел освободиться, неужели
он не освободил бы сам себя
ударом стали? Нет, на самом деле:

поэты не из тех, кто тянет лямку
постылых лет, потея и скуля.
Когда они поднять не в силах планку,
их укрывает мать сыра земля.

Не страшно им проснуться после смерти
в неведомой стране, где Божий дар
не путают с яичницею черти
и угольками платят гонорар;

в заоблачной стране, где пропадать
паломникам навеки не мешало б.
А то порой приходит... чья-то мать
с охапкою проблем, обид и жалоб

и начинает бредить на ходу,
и всаживает в деток мести жало.
Кого такая тень не вынуждала
предпочитать известную беду

(петлю, женитьбу, розу или крест)
погоне за бедою неизвестной?
При том, что духу вряд ли надоест
эриннией носиться повсеместно.

Так делаешься трусом — от ума,
как от сумы, никто не застрахован.
А если повезет, то и тюрьма
не сделает дурного ничего вам.

Жаль, выцветают дерзости румяна,
побиты бледной немочью души.
А грандиозные по цели планы
до неприличия нехороши.

И не важны. Так переменим русло!
И разойдемся. И поступим так,
чтобы потом не стало очень грустно
за тех, кто создан наперекосяк;

чтоб между эпилогом и прологом
не затесался часом некролог;
чтоб мы могли поговорить о многом,
покуда нам не помешал звонок.

Как вот сейчас... Лечу, бегу, плыву!
Дверь распахнул — а на пороге та,
кого в мечтах, а может, наяву
давно облюбовала пустота.

Офелия, о нимфа, снова ты?
Ну, раз не утонула, не забудь
прибраться, постирать, полить цветы...
Ну, и меня в молитвах помянуть.

А мне пора назад, в свою берлогу,
в свой до секунд расчисленный бедлам.
Я шел по логу, как по монологу;
я шел по слогу, словно по следам.

Кончаю — и не страшно перечесть.
Страшнее — переделывать начало.
А есть ли в том резон? Быть может, есть:
резон замены шила на мочало.

А если все, от слова и до слова,
рассыплется стиральным порошком,
скажите так: бодливая корова
все подчистую слижет языком...



Эпилог

Вопрос вопросов: быть или не быть?
Что благородней — славить провиденье
И подставлять его ударам грудь?
Иль бой принять: шагнуть во всеоружье
В пучину зла? Уснуть навек. Уснуть —
И кончено. Поверить, что, уснув,
Избудешь сотни мук души и тела?
Да разве можно благом не считать
Финал такой? Уснуть. Навек уснуть.
И, значит, видеть сны? Вот где барьер!
Сомненье в том, что, сбросив путы жизни,
Мы будем сны загробные смотреть,
Удерживает нас на этом свете,
Пожизненные беды нам сулит.
И кто терпел бы пытки бытия:
Ярмо тирана, чванство самозванцев,
Боль от измены, канитель суда,
Чиновников продажность и пинки
Достойным людям в дар от негодяев, —
И не освободил бы сам себя
Ударом стали? Кто тянул бы лямку
Постылых лет, потея и скуля,
Когда бы страх проснуться после смерти
В неведомой стране, где пропадают
Паломники навек, не вынуждал
Предпочитать известную беду
Погоне за бедою неизвестной?
Так делаешься трусом — от ума,
Так дерзости румянец выцветает,
Изъеден бледной немочью мышленья,
А планы, грандиозные по цели
И важности, переменяя русло,
Расходятся с поступками. Но хватит!
Офелия, о нимфа, не забудь
Мои грехи в молитвах помянуть!

21 февраля — 10 марта 1999
г.Орск

Лифшиц Ю.И. Тетрадь и Слово и полку: Сб. поэм. Черноголовка: Богородский печатник, 2001.

Юрий Лифшиц, 2012

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 91752 от 04.02.2012

0 | 1 | 2138 | 19.04.2024. 08:55:51

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []