Уолтер Сэвидж Лэндор Алетейя - Фраорту и др.

Уолтер Сэвидж Лэндор Алетейя - Фраорту (12, PoemHunter)
(Перевод с английского)

После штурма и разграбления Милета.

Фраорт ! Где ж ты ? Приди ко мне !
Весь город в огненной стихии.
Смерть сеют лучники лихие.
А Боги нынче - как глухие, все в стороне.

Нет смысла изнывать в молебне.
От храмов - только груды щебня.
Не курят нард у алтарей.
Взамен Богов - лишь враг надменный
лютует над толпою пленной.
Казалось, ты добрей - ты ж скрылся поскорей.

Ты удалился в тучах пыли.
Меня два лучника тащили,
не расточая лишних слов.
Затем очнулась я в палатке
у кучи побывавших в схватке
мечей кровавых, копий и щитов.

От мучившей меня угрозы
я бурно источала слёзы.
А ты туда явился, мча -
уже без шлема, пики и меча;

стремительно вошёл с дороги.
Блеснуло золотом шитьё.
И я тебе поспешно - в ноги,
на грудь, пустилась в плач, и впала в забытьё.

"Дай волю мне ! Мне жить немило.
Пускай за мной прибудет мать.
Не то ударь ! Хочу в могилу.
Убей, чтоб больше мне в неволе не страдать !"

А ты прикрикнул непреклонно:
велел соратникам уйти.
Просил меня умерить стоны
и руку нежно сжал в своей горсти.

Я, волосы убрав, открыла
свой робкий устрашённый взор -
и лик военного громилы
в позорности своей уставился в упор.

Ты греческим владел умело.
Ты с доброй речью на устах
советовал забыть мой страх.
Я ненадолго хоть немного осмелела.

"Терпи, девица ! Я - не врач,
способный прекратить твой плач.
Но, может быть, придёт мгновенье -
и ты в конце концов получишь утешенье".

Шум битвы смолк. Явилась мать,
чтоб отвести меня до дома.
Нам было тяжко вспоминать
про смерть друзей и лютый страх погрома.

Несчастье ! Радость неполна.
Душа войной удручена.
Куда очами ни взгляни -
она всё крутит шестерни.
Фраорт ! Где ж ты ? Приди ко мне.
Не дай нас развести разлучнице-войне !

В той буче для Любви нет брода...
Ты ж - гордость матери родной !
Ты смог другой вернуть покой,
дав дочери её желанную свободу -

чьё сердце вовсе не черство:
вернись скорее с юной свитой,
торжественный и знаменитый, -
не сыщется сердец счастливей моего !


Walter Savage Landor Aletheia To Phraortes

AFTER THE SACKAGE OF MILETOS

Phraortes! where art thou?
The flames were panting after us, their darts Had pierced to many hearts
Before the Gods, who heard nor prayer nor vow;

Temples had sunk to earth, and other smoke
O'er riven altars broke
Than curled from myrrh and nard,
When like a God among
Arm'd hosts and unarm'd throng
Thee I discern'd, implored, and caught one brief regard.

Thou passest: from thy side
Sudden two bowmen ride
And hurry me away.
Thou and. all hope were gone
They loost me . . and alone
In a closed tent 'mid gory arms I lay.

How did my tears then burn
When, dreading thy return,
Behold thee reappear!
Nor helm nor sword nor spear .

In violet gold-hemm'd vest
Thou camest forth; too soon!
Fallen at thy feet, claspt to thy breast,
I struggle, sob, and swoon.

'O send me to my mother! bid her come,
And take my last farewell!
One blow!. . enough for both. . one tomb. .
'Tis there our happy dwell.'

Thou orderest: call'd and gone
At once they are who breathe for thy command.
Thou stoodest nigh me, soothing every moan,
And pressing in both thine my hand,

Then, and then only, when it tore
My hair to hide my face;
And gently did thy own bend o'er
The abject head war-doomed to dire disgrace.

Ionian was thy tongue,
And when thou badest me to raise
That head, nor fear in aught thy gaze,
I dared look up . . but dared not long.

'Wait, maiden, wait! if none are here
Bearing a charm to charm a tear,
There may (who knows?) be found at last
Some solace for the sorrow past.'

My mother, ere the sounds had ceast,
Burst in, and drew me down:
Her joy o'erpowered us both, her breast
Covered lost friends and ruin'd town.

Sweet thought! but yielding now
To many harsher! By what blow
Art thou dissevered from me? War,
That hath career'd too far,
Closeth his pinions. 'Come, Phraortes, come
To thy fond friends at home!'

Thus beckons Love. Away then, wishes wild!
O may thy mother be as blest
As one whose eyes will sink to rest
Blessing thee for her rescued child!

Ungenerous stil my heart must be:
Throughout the young and festive train
Which thou revisitest again
May none be happier (this I fear) than she!


Уолтер Сэвидж Лэндор Прощание с Италией (156, 1846)
(Перевод с английского).

Прекрасная Италия ! Прощай !
Мне больше, лёжа на спине, с террасы,
не видеть в небе золотой луны
по вечерам между скалой и мною;
не созерцать там Млечного Пути
в тисках между строями кипарисов.
Мечтой лишь станут Фьезоле с Вальдорной;
и Аффрико свой милый потеряв,
потом о нём услышу только в песнях.
Всего, во что я верил, не сочтёшь.
Мечталось мне, что старый, но без болей,
глаза закрою здесь в спокойный день,
и кости будут спать в тени мимозы.
Надежда ! Я тебе не доверял,
и не обманутых тобою мало.
Но ты звала. Всё было хорошо...
Мы любим размышлять о том, где ляжем.
Но пульс замрёт, и сердцу без врача
не поддержать дыхания. Мы помыслим,
что взгляд ещё живёт и то - не смерть.
Однако крышка гроба - не защита.
Здесь солнце радо тленью ! Вся вокруг -
с прелестною улыбкою - природа
сияет и заглядывает в склеп.


Walter Savage Landor Farewell to Italy

I leave thee, beauteous Italy! no more
From the high terraces, at even-tide,
To look supine into thy depths of sky,
Thy golden moon between the cliff and me,
Or thy dark spires of fretted cypresses
Bordering the channel of the milky way.
Fiesole and Valdarno must be dreams
Hereafter, and my own lost Affrico
Murmur to me but in the poet’s song.
I did believe (what have I not believ’d?),
Weary with age, but unoppress’d by pain,
To close in thy soft clime my quiet day
And rest my bones in the mimosa’s shade.
Hope! Hope! few ever cherish’d thee so little;
Few are the heads thou hast so rarely rais’d;
But thou didst promise this, and all was well.
For we are fond of thinking where to lie
When every pulse hath ceas’d, when the lone heart
Can lift no aspiration—reasoning
As if the sight were unimpair’d by death,
Were unobstructed by the coffin-lid,
And the sun cheer’d corruption! Over all
The smiles of Nature shed a potent charm,
And light us to our chamber at the grave.

Уолтер Сэвидж Лэндор Фезуланская идиллия. (83, 1846)
(Перевод с английского).

Здесь бысрая весна одним скачком
сплетается в объятьях с жарким летом.
Здесь поутру, и вечером, и в ночь
зефирам хочется играть на лютнях,
иначе принимаются вздыхать.
Мне слышно здесь, как в кроне апельсина
цветам, что снизу, верхние цветы
расхваливают здешние пейзажи.
От рощи я стоял невдалеке.
Казалось, что деревья мне кивали,
шептались и советовали глянуть,
как нежная девица на дорожке
шла и рвала цветы себе в подол.
Послышался хруст веток. Я собрался
прогнать быка, коня или козла.
(Решил - там кто-то был). Цветочный запах
вдруг вызвал целый поезд сладких дум.
Из вялой памяти, как из подушки
посыпался большой её запас
волшебных сказок и любовных песен...
Но я хотел и правилом считал,
чтоб жили вольно все цветы и вяли,
когда велит им их хранящий Дух,
среди родни и на природном месте.
Я роз не рвал. Фиалки, наклонясь,
когда дышал на них, меня терпели,
не упрекая. Святость гордых чаш
чистейших лилий в золоте тычинок
не пострадала у меня в руках...
Был ясный свет, и глянцевые листья
блестели ярче. А девичья щека
зарозовела. Взгляд искал добычи.
Увидел ножку. Та поднялась вверх
из серой туфельки наполовину.
Хозяйке нужно выше. Ветку гну.
Рву несколько цветов: пришло их время.
Их пчёлы ранят. Много бойких мух
пробились внутрь цветов на крепких крыльях
и сыплют цвет на землю по частям.
Бутоны мухи разрывали с треском.
Иные отделялись целиком,
а лепестки выглядывали после,
несмятые и белые, как снег -
тот снег, что глаз да солнце не видали.
Что ни цветок на девичий наряд,
то всё милей... Я - то так не думал -
такой была девичья похвала.
"Вы лучше сыщете" - сказал.
"Конечно !" -
кричит она: "Вот краше и крупней !"
Как быть ? Смотреть ли на него, схватить ли ?
Мы не знали оба. Когда б схватил,
верней решились бы её сомненья.
Я не посмел. Казалось, что цветок
был частью девушки - её натуры:
цветок созревший, но цветок ! Лишь тронь -
рассыплется ! Но нет -
не растеряла
предложенный мне дар. И не сыскав
тесёмки, чтобы прикрепить к корсажу,
хоть нехотя, отправила в подол.


Walter Savage Landor Faesulan Idyl

Here, where precipitate Spring with one light bound
Into hot Summer's lusty arms expires;
And where go forth at morn, at eve, at night,
Soft airs, that want the lute to play with them,
And softer sighs, that know not what they want;
Under a wall, beneath an orange-tree
Whose tallest flowers could tell the lowlier ones
Of sights in Fiesole right up above,
While I was gazing a few paces off
At what they seemed to show me with their nods,
Their frequent whispers and their pointing shoots,
A gentle maid came down the garden-steps
And gathered the pure treasure in her lap.
I heard the branches rustle, and stept forth
To drive the ox away, or mule, or goat,
(Such I believed it must be); for sweet scents
Are the swift vehicles of still sweeter thoughts,
And nurse and pillow the dull memory
That would let drop without them her best stores.
They bring me tales of youth and tones of love,
And 'tis and ever was my wish and way
To let all flowers live freely, and all die,
Whene'er their Genius bids their souls depart,
Among their kindred in their native place.
I never pluck the rose; the violet's head
Hath shaken with my breath upon its bank
And not reproacht me; the ever-sacred cup
Of the pure lily hath between my hands
Felt safe, unsoil'd, nor lost one grain of gold.
I saw the light that made the glossy leaves
More glossy; the fair arm, the fairer cheek
Warmed by the eye intent on its pursuit;
I saw the foot, that, altho half-erect
From its grey slipper, could not lift her up
To what she wanted: I held down a branch
And gather'd her some blossoms, since their hour
Was come, and bees had wounded them, and flies
Of harder wing were working their way thro
And scattering them in fragments under foot.
So crisp were some, they rattled unevolved,
Others, ere broken off, fell into shells,
For such appear the petals when detacht,
Unbending, brittle, lucid, white like snow,
And like snow not seen thro, by eye or sun:
Yet every one her gown received from me
Was fairer than the first . . I thought not so,
But so she praised them to reward my care.
I said: you find the largest.

This indeed,
Cried she, is large and sweet.

She held one forth,
Whether for me to look at or to take
She knew not, nor did I; but taking it
Would best have solved (and this she felt) her doubts.
I dared not touch it; for it seemed a part
Of her own self; fresh, full, the most mature
Of blossoms, yet a blossom; with a touch
To fall, and yet unfallen.

She drew back
The boon she tendered, and then, finding not
The ribbon at her waist to fix it in,
Dropt it, as loth to drop it, on the rest.


Уолтер Сэвидж Лэндор Акон и Родопа. (8, PoemHunter)
(Перевод с английского)

Поочерёдно, разные на вид,
прошли свой круг двенадцать дочек года:
та гордо, та степенно, та - надев
наряд поярче, а другая - скромный.
С вершин сошли снега. Уж вешний цвет
в лугах давно завял, инжир и сливы
на ветках ссохлись. Лишь одно висит,
алея, яблоко. Листва рыжеет.
Бредут в полях усталые волы.
Под лозами стоит пустая тара
и ждёт, скрипя, когда её сберут.

О верная в любви Хамадриада !
Уже двенадцать месяцев прошло,
с тех пор, как дом твой, скорбный дом в дубраве
вдруг рухнул. Место пусто, и никто
не смеет подступить к нему поближе,
не щиплют мох. От твоего добра
там только мох.

Старик Таллинос грустен.
Он онемел: история сложна.
(Когда скончался Райкос, рассказали).
В том деле был замешан Эхион,
но он и думать о дубах страшится.
Отец ему велел, чтоб, не скупясь,
набрал он в собственные руки воска
(Пусть даже кончится на том запас !),
затем, чтоб жечь его и днём, и ночью
на полом камне, где налиты мёд,
и молоко для всех богов и мёртвых.
Таллинос сам - на радость им - отнёс,
зажёг огонь и всё оставил.

Первой -
из навестивших в памятный тот день -
под старый мёртвый дуб пришла Родопа,
с ней Акон был, ровесник и жених.
Она была изящна, как и нимфа,
по ком грустили. Он был бледен, тощ,
сгорал от пламени любви; наследник
обширных пашен и немалых стад.
Они стояли перед полым камнем,
смотря на дуб, весь чёрный и нагой,
с большим почтеньем.

"Вряд ли мы сумеем
любить так сильно !" - высказался он:
он думал не о счастье, а о смерти.
Родопа уловила фальшь в словах:
и усмехнулась. Акон раскраснелся.
Он чувствовал: она была права,
но клялся в том, что никакая сила,
что воспротивится его любви,
его не сломит.

А отец для сына
желал отнюдь не красоты, желал
не песни, чтоб сняла груз прозы с сердца,
не осторожности, ведущей по земле,
не чистоты, что увлекает в небо -
он золота и серебра хотел,
хотел земель - не у родного дома,
а стелющихся пурпуром подальше.

Случается, отцы даруют жизнь,
не дав сердцам своих детей свободы;
гнетут их грубо, даже смеют рвать
их узы с высшею священной властью.

И Акон был стеснён и огорчён,
но не восстал - покорно примирился.

Мучь собственное сердце, человек !
Не рань другого сердца, что нежнее,
что доверяет только лишь тебе.
Касайся до него лишь с почитаньем
и, как святилище, не покидай
пока горит там свет и храм не заперт !

Родопа, одинокая душа,
пресыщенная мрачным гулом моря,
не вслушиваясь в шум, была в слезах,
и свежий ветер остужал ей щёки.
А юноша, бродя между дубов,
поглядывал меж тем на полый камень.
Там были молоко и мёд. Там он
клал руку перед этим при помолвке.
Весёлый, ближе к девичьей руке
шутливо придвигал на камне пальцы.
Но он о том не думал. Будь одна,
она бы помнила...

А день был тёплый.
Хотелось лечь. Мох холодил лицо.
Он руки погрузил в его прохладность
и в дрёму впал. Приснились чудеса:
к нему во сне пришла Хамадриада !
Она его за руку повела
вдоль по долине, устланной цветами:
где то пион, то мак, то цикламен...
Таясь средь мяты, разрослись росянки.
Весь тамариск алел фонтаном брызг.
Висели колокольцы мелких лилий.
Рос папоротник. Было много коз.
Краснеясь, поспевала земляника,
В пушистом семени был олеандр.

Там грудь цветочной прелестью дышала.
Изящнейшая роза поднесла,
свой кубок, погружающий в блаженство -
настолько был божествен аромат !
Все чувства юноши разволновались.
Он вновь увидел ту, кого любил.
Но радость вдруг прошла. Хамадриада
старалась быть подальше - в стороне.
Он шёл за ней послушно, как и раньше,
но зелени уж нет, земля - гола.
Всё восхищавшее его пропало.
Был удивлён, но нимфа не дала
вести расспросы, заявив:

"Бедняга !
Что привело тебя в родной мой лес ?
В моё прибежище, на этот берег,
где Дуб мой жил ?.. О верный... (Лишь теперь
узнала напоследок), верный Райкос !
Ступай домой, будь счастлив и прощай !
Здесь место тем, что неразлучны вечно !"

Он встать хотел, но мох, где он лежал,
засох и умер. Мертвенная бледность
покрыла щёки. Акон ослабел:
его отец имел земли в достатке...


Walter Savage Landor Acon and Rhodope

The Year's twelve daughters had in turn gone by,
Of measured pace tho' varying mien all twelve,
Some froward, some sedater, some adorn'd
For festival, some reckless of attire.
The snow had left the mountain-top; fresh flowers
Had withered in the meadow; fig and prune
Hung wrinkling; the last apple glow'd amid
Its freckled leaves; and weary oxen blinkt
Between the trodden corn and twisted vine,
Under whose bunches stood the empty crate,
To creak ere long beneath them carried home.
This was the season when twelve months before,
O gentle Hamadryad, true to love!
Thy mansion, thy dim mansion in the wood
Was blasted and laid desolate: but none
Dared violate its precincts, none dared pluck
The moss beneath it, which alone remain'd
Of what was thine.

Old Thallinos sat mute
In solitary sadness. The strange tale
(Not until Rhaicos died, but then the whole)
Echion had related, whom no force
Could ever make look back upon the oaks.
The father said "Echion! thou must weigh,
Carefully, and with steady hand, enough
(Although no longer comes the store as once!)
Of wax to burn all day and night upon
That hollow stone where milk and honey lie:
So may the Gods, so may the dead, be pleas'd!"
Thallinos bore it thither in the morn,
And lighted it and left it.

First of those
Who visited upon this solemn day
The Hamadryad's oak, were Rhodope
And Acon; of one age, one hope, one trust.
Graceful was she as was the nymph whose fate
She sorrowed for: he slender, pale, and first
Lapt by the flame of love: his father's lands
Were fertile, herds lowed over them afar.
Now stood the two aside the hollow stone
And lookt with stedfast eyes toward the oak
Shivered and black and bare.

"May never we
Love as they loved!" said Acon. She at this
Smiled, for he said not what he meant to say,
And thought not of its bliss, but of its end.
He caught the flying smile, and blusht, and vow'd
Nor time nor other power, whereto the might
Of love hath yielded and may yield again,
Should alter his.

The father of the youth
Wanted not beauty for him, wanted not
Song, that could lift earth's weight from off his heart,
Discretion, that could guide him thro' the world,
Innocence, that could clear his way to heaven;
Silver and gold and land, not green before
The ancestral gate, but purple under skies
Bending far off, he wanted for his heir.

Fathers have given life, but virgin heart
They never gave; and dare they then control
Or check it harshly? dare they break a bond
Girt round it by the holiest Power on high?

Acon was grieved, he said, grieved bitterly,
But Acon had complied . . 'twas dutiful!

Crush thy own heart, Man! Man! but fear to wound
The gentler, that relies on thee alone,
By thee created, weak or strong by thee;
Touch it not but for worship; watch before
Its sanctuary; nor leave it till are closed
The temple-doors and the last lamp is spent.

Rhodope, in her soul's waste solitude,
Sate mournful by the dull-resounding sea,
Often not hearing it, and many tears
Had the cold breezes hardened on her cheek.
Meanwhile he sauntered in the wood of oaks,
Nor shun'd to look upon the hollow stone
That held the milk and honey, nor to lay
His plighted hand where recently 'twas laid
Opposite hers, when finger playfully
Advanced and pusht back finger, on each side.
He did not think of this, as she would do
If she were there alone.

The day was hot;
The moss invited him; it cool'd his cheek,
It cool'd his hands; he thrust them into it
And sank to slumber. Never was there dream
Divine as his. He saw the Hamadryad.
She took him by the arm and led him on
Along a valley, where profusely grew
The smaller lilies with their pendent bells,
And, hiding under mint, chill drosera,
The violet shy of butting cyclamen,
The feathery fern, and, browser of moist banks,
Her offspring round her, the soft strawberry;
The quivering spray of ruddy tamarisk,
The oleander's light-hair'd progeny
Breathing bright freshness in each other's face,
And graceful rose, bending her brow, with cup
Of fragrance and of beauty, boon for Gods.
The fragrance fill'd his breast with such delight
His senses were bewildered, and he thought
He saw again the face he most had loved.
He stopt: the Hamadryad at his side
Now stood between; then drew him farther off:
He went, compliant as before: but soon
Verdure had ceast: altho' the ground was smooth,
Nothing was there delightful. At this change
He would have spoken, but his guide represt
All questioning, and said,

"Weak youth! what brought
Thy footstep to this wood, my native haunt,
My life-long residence? this bank, where first
I sate with him . . the faithful (now I know,
Too late!) the faithful Rhaicos. Haste thee home;
Be happy, if thou canst; but come no more
Where those whom death alone could sever, died."

He started up: the moss whereon he slept
Was dried and withered: deadlier paleness spread
Over his cheek; he sickened: and the sire
Had land enough; it held his only son.


Уолтер Сэвидж Лэндор Маленькая Аглая (51, PoemHunter)
(Перевод с английского).
Её отцу, назвавшему статую именем своей дочки.

Отец ! Портрет, хоть и хорош,
но на колени не возьмёшь.
С ребёнком в этом он не схож.

На статую надежды нет,
что поцелует вас в ответ
и убежит гулять в боскет.


Walter Savage Landor Little Aglae
To Her Father, on Her Statue Being Called Like Her


FATHER! the little girl we see
Is not, I fancy, so like me;
You never hold her on your knee.

When she came home, the other day,
You kiss’d her; but I cannot say
She kiss’d you first and ran away.


Уолтер Сэвидж Лэндор К его восьмидесятилетию (63, PoemHunter)
(Перевод с английского).

К девятому десятку я - без силы.
Никак не выправить кривых шагов.
Угасла та, что мной руководила.
Пускай покличет ! К Смерти я готов.

Walter Savage Landor On His Eightieth Birthday

To my ninth decade I have tottered on,
And no soft arm bends now my steps to steady;
She, who once led me where she would, is gone,
So when he calls me, Death shall find me ready.


Уолтер Сэвидж Лэндор На смерть леди Чарлз Боклерк (63, PoemHunter)
(Перевод с английского).

Дань благодарности всех нас к ушедшей -
не напрасна. В признательных сердцах -
огромный вал живых воспоминаний.
Все сострадают. Самый жёсткий нрав
смягчился. УпрочнИлись чувства лучших...
Вот, что я думал, Терезита, в ночь
и в день, когда тебя перемещали,
рыдая без тебя, в твой вечный дом,
туда, где нет ни радости, ни горя.
Там царствует незыблемый покой,
и взор твой обращён к престолу Бога.
Меня, немного месяцев назад,
ты утешала, проводя в дорогу.
А кто ж утешит твоего отца ?
Он побеждал, он охранял законность,
однако дочь, воспитанная им, -
вот главная его любовь и гордость...


Walter Savage Landor On Lady Charles Beauclerc's Death

Nor empty are the honours that we pay
To the departed; our own hearts are fill'd
Brimfull with grateful reminiscences;
Compassion is excited; the most stern
Relent; and better even the best return.
Such, Teresita, were my thoughts, all day,
All night, when thou wert carried to thy home
Eternal, amid tears thou couldst not share,
Thither where none, not even of joy, are shed.
Surrounded with God's own serenity
Is that pure brow rais'd humbly to his throne.
Leaving thy home and those most dear awhile,
Thou, a few months before, wouldst have consoled
My sufferings: Who shall now console thy sire's?
Proud not of victories won in southern climes
And equal laws administer'd, but proud
Of virtues he implanted in his child.

Владимир Корман, поэтический перевод, 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 88346 от 22.07.2011

0 | 1 | 2357 | 19.04.2024. 04:32:12

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []