Лалла Рук Гл I Пророк (06) (Т.МУР)

(Продолжение)

CXXII

Она была наивна и смущённа,
И в игрищах любви не искушенна,
Обязанная песней пробудить
В отважном сердце низменность желаний,
В душе была не в силах преступить
Невинности черту. Пугливой лани
Природой не дано, как видно, быть
Добытчицей, с повадками живца,
Манящей в омут юного ловца.

CXXIII

И песнь её, как будто, возвращала
К родному, незабытому причалу,
Дарящему добро и чистоту,
И вольный голубь, свой полёт стремящий,
Лелея нечестивую мечту,
В коварный дом любви ненастоящей,
ТотчАс, был остановлен на лету.
Спектакль Моканны прост был и красив,
Но семена от плевел отделив,

CXXIV

Азим отсек невинность от коварства...
Ах, как неугомонно бабье царство!
Божественным мерцанием Плеяд,
Закутавшись в прозрачность балдахинов,
С сияньем звёзд сплетя смешливый взгляд,
Две грации, как будто на смотринах,
Уж, продолжая праздничный парад,
Змеились исступленно перед ним,
Их страстный танец был неукротим.

CXXV

В нём было всё - мольба и дерзкий вызов,
И сети обольстительных капризов,
И откровенность сладострастных "па",
И сладкая эротика погони...
Их лёгкая, воздушная стопа,
Земли касаясь, отзывалась в звоне
Бубенчиков в косАх. Ах, как скупа
В сравненьи с ними песня бубенцов
На древе Аллы, в кроне вечных снов... [ 1 ]

[ 1 ] -имеются ввиду колокольчики, которыми увенчаны
деревья, окружающие трон Бога.

CXXVI

Какою хищной красотой блестели
Алмазы их роскошных ожерелий,
И волосы струились за спиной,
Как клочья черной, непроглядной ночи,
А та, что воспевала дом родной,
Украдкою, потупив долу очи,
Блеснув, мелькнула павшею звездой,
И тайный, восхищённый взгляд мужской
Навеки в никуда взяла с собой.

CXXVII

Но, вдруг движенье танца оборвалось,
Дыханье страстных див перемешалось
Со вздохами полУночных цветов,
Чья нежная мелодия, казалось,
Из омута прохладного садов
Взойдя, вдруг, падала и растворялась
В палитре сладкой юных голосов,
Рождающих кипение в крови,
Слагая гимн блаженству и любви:

CXXVIII, CXXVIII, CXXIX,
CXXX, CXXXI, CXXXII, CXXXIII, CXXXIV

"О, Дух, в чьём дыхании слито
Стихий животворных дыханье,
Живёшь ты в горящих ланитах
И страстных любовных лобзаньях.

Ты - в радуге красок цветенья,
Во взгляде и шалость и робость -
И роза, без тени стесненья
И синий застенчивый лотос.

Пришпорь безрассудное время,
Дух страсти, любви и блаженства,
Луна серебрит твоё стремя,
Чтоб вихрем лететь к совершенству!

Без радостных слёз
Любви не бывать,
Без молний и гроз
Букет не собрать,

Любовный удар -
И сладость и соль,
Блаженство и дар,
Страданье и боль,

Любовь заметёт
И стает, как снег,
Не долог её
Восторженный век,

Стечёт, как вода,
Успеешь испить?
Земле никогда
Эдемом не быть!

Приди, урони своё семя,
Дух страсти, любви и блаженства,
Час полной Луны - твоё время,
Чтоб вихрем лететь к совершенству!"


CXXXV

Но горше срама вражеского плена
Ему казалось буйство этой сцены,
Не страсть оно будило в нём, а злость -
Искусство в нем как будто потерялось,
Любовной песней не отозвалось
В душе, где эхо страшных битв металось.
В уставшем сердце, кто желанный гость?
Улыбка, нежность, радость. И цветы.
Иной ему не надо красоты.


CXXXVI

От грешных сцен соблазна и услады
Азим свой взор отворотил с досадой,
Он обратил его к убранству стен,
А там чредой безмолвной выступали
Панно, картина, тонкий гобелен...
И яркою палитрой наполняли
Затертый контур позабытых сцен,
Напомнивших из глубины веков
Кристальную эротику Богов.

CXXXVII

Могущество карандаша и кисти
Взывало к жизни чувственной, но чистой,
К высокому искусству, к красоте
Неброской наготы полуприкрытой,
Так горсть планет в небесной высоте
С фантазией дочерченной орбитой,
Где места нет греховной суете,
Сияет неподдельной красотой
И девственною мАнит чистотой.

CXXXVIII

Здесь Соломон, любовник, царь и Гений
В пылу своих амурных похождений,
Премудрость жизни с жадностью черпал
В глазах возлюбленной царицы Савской, [ 2 ]
Здесь Магомет Коран переписал,
Обман с любовью породнив и лаской, [3 ]
Здесь нежную Зулейку возжелал
Мальчишка-гебр, но искушенья страх
Гнал прочь его, с желаньем не в ладах. [ 4 ]

[ 2 ] -Вообще предполагалось, что у мусульман запрещено изображение всего живого;
Однако, Toderini показал, что, хотя практика запрещается Кораном, они склонны
к красивым изображениям людей. Из работ г. Мерфи, также, мы видим, что у ис-
панских арабов были свои соображения на этот счёт. ( Т. Мур)
[ 3 ] -Сюжет о страсти, испытанной Магометом к Марии, в оправдание которой он
добавил новую главу к Корану.(Т. Мур)
[ 4 ] -Зулейка - имя жены Потифара, некоторые аравийские авторы также называют
ее Раиль. Страсть, которой воспылал к ней иранский раб, легла в основу поэмы на
персидском языке, имевшей название "Yusef vau Zelikha"; копия рукописи которой
имеется библиотеке Оксфорда.(Т. Мур)


CXXXIX

Бредя в приливах призрачного света,
Азим читал нетленные сюжеты,
И встал заворожённо у окна,
Где лунная полнОчная прохлада
И блеск полей безжизненного сна
Сочились из серебряного сада.
Невидимая жизни сторона,
С божественным началом, не земным,
Как будто, приоткрылись перед ним.

CXL

И музыку, что душу развращала,
Божественность в молитву превращала.
О! Разве мог сейчас он не мечтать,
Восторженно заглядывая в вечность,
О той, кого он призван обожать?
Мечтай! Твоих мечтаний скоротечность,
И тщетность их, нетрудно предсказать,
Как скоро с этой сладкою мечтой
Простишься ты за роковой чертой!

CXLI

Вспорхнув, исчезли нимфы, песня стихла,
Но в тишине, что вслед за тем возникла,
Он одиночества не ощутил -
Несдержанное, горькое страданье
Он в глубине аркады уловил.
Кто во дворце любви и ликованья
Такую горечь в сердце накопил,
Что даже тот, кто цепко горло сжал,
Рыдания в груди не удержал?

CXLII

Он обернулся, в сумрак устремлённый
Тревожный взгляд его узрел склонённый
К колонне скорбный, женский силуэт
Под сенью траурного покрывала,
Где ярким украшеньям места нет.
Вот так же скорбно, в чёрном, провожала,
Полна предчувствий горестей и бед,
Его в поход когда-то Зелика.
И годы растянулись, как векА.

CXLIII

Но помнил он горячие ланиты
И слезы горем глаз её убитых,
Непроизвольно руки протянув,
Азим хотел помочь ей распрямиться...
Но, рухнув на колени и прильнув
К ногам его подстреленною птицей,
И покрывалом, как крылом, взмахнув,
Она лишилась чувств. И в этот миг
Увидел он смертельно бледный лик.

CXLIV

На лике том свой след года мучений
Оставили, но не было сомнений -
Пред ним была ОНА. Лишь он один
Божественность был разглядеть способен
Меж полуразвалившихся руин
Святыни, той, чей взгляд сейчас подобен,
Пришедшему со дна ночных глубин,
Скупому блеску меркнущей звезды,
В котором нет ни счастья, ни слезы.

CXLV

А в давний час разлуки поневоле,
Её глаза, исполненные боли,
Лучились неземною красотой,
По-своему их красило страданье,
Так красит мрак густою темнотой
Царицы Ночи [ 5 ] бледное сиянье.
Мгновение! Не ускользай, постой!
Последним блеском взгляда покажи,
Что ясен свет живой ещё души!

[ 5 ] - ночной цветок

CXLVI

Лишь Небеса судьбу души решают:
К себе влекут? В геенну низвергают?
Сомнения - они не для меня!
Из всех сокровищ мира выбирая,
Которые блистая и маня,
Не стОят толики блаженства Рая,
Ни злато, ни полцарства, ни коня...-
Сто тысяч раз, с надеждой, вновь и вновь,
Я выберу тебя, моя любовь!

CXLVII

И в нежном нетерпеньи с уст Азима
Лобзание спешит к глазам любимой.
И саван тьмы, как рыхлый талый снег,
Стал оседать, являя первоцветы
Из-под её полузакрытых век,
Весны грядущей первые приметы.
Проснувшись ото сна, длиною в век,
Глаза блеснули утренней звездой...
"Очнись, любимая. Я здесь... Я - твой!

CXLVIII.

Судьбе угодно так распорядиться,
Чтоб вновь двоим в одно соединиться.
Вновь нежностью своей и чистотой
Меня ты от беды лихой укроешь,
Ты вновь моя и снова я – с тобой,
Под сенью скорби чувств своих не скроешь:
Пробил наш час – порока Гений злой
Бессилен предо мной, уж мчится прочь,
Так луч зари рвёт в клочья бездну-ночь!

CXLIX.

Наивный мальчик! Как легко и просто
Души кровоточащую коросту
Бесследно уничтожить захотел!
В одно мгновенье взгляд её затмился,
Лицо вновь стало бледное, как мел,
И слабый голос с уст едва сочился.
От слов её Азим оцепенел:
«Чиста? О, нет… Свидетель – Сатана,
Из камня сердце, и душа – черна!»

CL.

Казалось, что минуту просветленья
Тотчас сменило полное затменье.
Небесный блеск души её светил,
Где прежде взгляд влюблённого мальчишки
С восторгом отраженье находил,
Прожорливая тьма, без передышки,
Глотала, набираясь новых сил,
И в сумрачный покров вертепа зла
Неслышною гадюкою ползла.

CLI.

И тьма, как смерть, границу прочертила,
Отчётливо и грубо разделила:
Ей – адов мрак, ему – небесный свет.
Жестоко и легко, без объясненья –
Их друг для друга в этой жизни нет.
И боль, пронзившая в одно мгновенье,
Была сильней страданий долгих лет:
Одно мгновенье – горестный рубеж,
Мечтаний крах, крушение надежд!

CLII.

«Душа черна, и глубока в ней рана –
Ужасный след коварного обмана.
Но искра в ней – любовь, блаженство, рай…
Её почуяв, дьявол злобно ропщет,
Но ты, любимый, твёрдо верь и знай –
Сей искры он копытом не растопчет.
Я лишь молю – меня не проклинай,
Лукавый демон день и ночь твердил
О гибели твоей и… убедил…


CLIII.

«Случись в канун опасности военной
Нам умереть с тобой одновременно,
Оплакивать тебя бы не пришлось,
И удалось бы избежать обмана,
Но слёз бессильных столько пролилось,
Сколь вод и соли в бездне океана.
Твои шаги мне долго ветер нёс,
И даль дороги видит до сих пор
Мой помутневший от страданий взор.

CLIV.

«Душа моя черна, мертва, бесплодна,
Отвержена и Небу неугодна,
Печать проклятья – на моих губах.
Я думала, что дьяволу служенье
Ведёт меня к тебе… Увы и ах…
Оно мне принесло лишь униженье,
Грехопадение, позор и страх.
Заплачь о грешной участи моей,
Не проклинай, молю, а пожалей.

CLV.

« Ты прав и чист передо мной и Небом,
И сердцу твоему обман неведом,
Так что же в этот дом тебя влечет?
Здесь, на души пустынном пепелище
Свою добычу дьявол стережёт,
Душа и сердце – дьяволова пища.
От князя Тьмы лишь Небо сбережёт:
Бежать отсюда, милый мой, спеши
И хладной тьме не отдавай души»

CLVI.

«Любимая, сквозь годы и страданья,
Нам Небо посылает испытанья.
Лишь Небесам дано судить и знать
Уродуем мы землю или красим,
Любовью нас карать иль награждать,
Ад или Рай – в любви две ипостаси:
Одна – порок, другая – благодать.
Молись и верь, что возгорится вновь
Звездой небесной чистая любовь!

CLVII.

«Ты, милостью небесной, как и прежде,
Вновь обретёшь невинность и надежду.
Молю тебя, во имя всех святых,
Бежим со мной…»
«с тобою? О, блаженство!
Так вот цена терзаний, мук моих –
Прощение, любовь и благоденство,
И сладость встреч в объятиях твоих,
Чтоб в радости и в горе, до конца
Разлуки вновь не ведали сердца.

CLVIII.

«И ты, мой благородный покровитель
В закатный час в Небесную обитель
Молитву принесёшь, чтоб защитить
Пред Небом ниц упавшую рабыню,
Не смеющую взгляда обратить
На чистую, безгрешную святыню
И за грехи прощения просить…
Пусть Ангелы, свершая правый суд,
Простив её, на Небо вознесут!

CLIX.

«Сомненья прочь! Бегу! Лечу с тобою!»
Но, вдруг, заставил вздрогнуть их обоих
Кошмарный, как из преисподней, глас:
«Как скоро клятву ты свою забыла!»
И этот глас тотчас её потряс.
Она, как изваяние, застыла,
Лишь простонав, не поднимая глаз:
«О, нет. Проклятья мне не пресупить,
Тебя могу я только погубить…

(Продолжение следует)

Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 82851 от 03.10.2010

0 | 1 | 1805 | 25.04.2024. 10:14:49

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []