Артур О'Шонесси Колибри-2

Артур О’Шонесси Колибри
Песнь вторая
(С  английского)

Я будто проклят. Жизнь проходит даром.
Я в Новом Свете в жажде перемен.
Лицо окрасилось густым загаром.
Его поллета обдавало жаром,
А в сердце боль и шрамы от измен.
Сперва неверность, после - фальшь во взоре,
а мне терпеть отчаянное горе.
Я вынес ад. И вывод был не прост:
Европа - смерть, украшенный погост !
Я вышел к солнцу !: « Если б ты спалило
весь прах уныния в моей груди !
Дай мне избыть тоску мою, светило !
Наставником и лекарем гряди !
Мне стало в Старом Свете слишком грустно,
и здесь, где страстно дышит тишина,
верни мне чистые простые чувства,
дай вновь любить, как просьба ни смешна».
Мне вывернули душу наизнанку.
Но я молчал, хоть было тяжело.
Мы жили, как король и куртизанка.
Так без конца тянуться не могло.
Иссякло всё душевное тепло.
И сердце стало, наконец , готово
произнести решительное слово.
Я понял холодность иных мужчин 25
при взгляде на притворные улыбки.
Беда произошла не без причин,
и все надежды оказались зыбки.
Её мишурный блеск был лжив и пуст.
Очарование открытых чувств
смертельным ядом в каждом поцелуе
мне отравила пёстрая змея,
доползшая до моего жилья,
от сердца к сердцу с алчностью кочуя,
неистребимый и коварный враг,
вредящий всюду, где найдёт очаг.
Теперь моя гневливость замолчала,
хоть горько клял изменницу сначала,
узнав, как я обманут был женой,
что только падший ангел предо мной.
И только лишь она всему виной.
А то, чему она не изменяла,
что обвязало сердце ей, как крепь,
всегда была лишь золотая цепь.
Ей дорог блеск камней и звон металла.
В ней всюду блещет золотой отлив -
отсвет страстей в подобие загару,
и кто б ни поспешил, её убив,
не дал бы ей узнать Господню кару -
чтоб дальше не могла уж больше пасть 50
и потеряла колдовскую власть.
Я вижу женщину в дворцовом зале,
где пышность и тщеславие сверкали,
куда входил под вечер шумный друг –
из тех бедняг, чьи судьбы так свирепы,
что дух их сотни лет не сыщет склепа,
а бродит неприкаянно вокруг.
Своей бедой он был обязан Клеопатре.
Как одинок был брошенный стратег !
Он говорил со мной как человек,
чья роль уже отыграна в театре.
Теперь он нрав избранницы своей
и осудил и разобрал до мелочей.
Была изящна и сговорчива царица.
Её черты достались по крупице
немалому числу известных дам,
прославленных и чтимых здесь и там.
Но он ценил красавиц по делам,
он мне сказал, чтоб не был слишком пылок
в насмешках, что история полна
копившихся в любые времена
забытых неоплаканных могилок,
бесстрастных плачей и пустых похвал.
Я схожесть в ситуации признал.
Пример царицы сбил во мне накал. 75
Притворщица меня поработила.
Должно быть, так мне было суждено.
Проклятье, изречённое давно,
не потеряв своей фатальной силы,
опять, через века, возрождено.
Вся горечь узнанного заставляла
всмотреться лучше и проникнуть в суть,
снять с пошлых тайн подруги покрывало,
проверить, вникнуть, выспросить, копнуть,
силком заставить память потрудиться
и растолочь в ней мелкие крупицы
моей былой несбывшеся мечты
и обнажить зиянье пустоты,
во имя правды, с тем, чтобы вглядеться
в мой собственный невыносимый ад
и ясно видеть с сокрушённым сердцем,
что из него мне никуда не деться
и нет пути из пропасти назад.
И я рыдал в бессмысленной надежде,
что стану вновь несведущим, как прежде.
О, если б длился сладостный обман !
Стать на колени, обнимая стан,
и, как слепой божок, вкушать дурман !
Увы ! Когда бы некий Богдыхан -
с собой как ровню - Солнце взял в походы, 100
Луна б рыдала схимницей в те годы
над бедствиями стран и всей природы.
Она б их только ставила в вину
супругу, учинившему войну.
Ей слаще был бы мир среди народа,
царящая повсюду благодать
и радостные храмовые своды.
Земля горячим полднем спалена,
а ночью одинокая Луна
всех утешает с высоты небесной...
Нет, грусть моя не только мне известна.
Я не один на этой тверди тесной.
Я долго был с собою не в ладу,
стремясь держать подругу на виду,
ловить её внимательные взгляды,
а нынче всё равно, одна досада
смотреть, как повели её пути
совсем иначе, чем должны вести.
В случайном неуютном отдаленье,
у моря ли, среди ли скал, в глуши,
отчаявшись, задумавшись в тиши,
я мог бы ей излить все откровенья
и тайные томления души.
А посреди домашнего интима,
в Венеции, в забавной толкотне, 125
в холодном горделивом блеске Рима
я не умел открыться ей вполне.
Среди руин и всех дворцов в округе
я привыкал к изяществу подруги.
Казалось мне, что, будучи женой,
она навек останется со мной.
Но тщетно я надеялся на вечность.
Всё треснуло и всё обречено.
Где были и обман и бессердечность,
там будущее с прошлым заодно.
В моём грядущем всё уж сожжено,
там тягостные мне воспоминанья,
там медленные муки умиранья
с отсрочкой смерти, если тяжкий труд
и новый край мне память отобьют.
Будь труд задаром, в дикой загранице –
мне б только, наконец, бесследно скрыться
во тьме лесов..

Arthur O’Shaughnessy Colibri
Canto the Second

1: I am that curst and hopeless one. My face
2: Has caught the brown glow of these Southern seasons,
3: And warm new virgin worlds have burnt the trace
4: Of half a summer on me; in its place
5: Is none the less that memory of treasons
6: And faithless faces, and that love, half hate,
7: The rest despair and lust, that woe—that fate—
8: That evil I perceive, not one man's doom,
9: But a great death in a decorous tomb
10: Called Europe.

10: Would the taintless sun could reach
11: To burn away the dull dust at my heart,
12: And quite transmute its yearnings, and then teach
13: The ruined intuitions of pure feeling

14: One frank, warm love of this unsullied part
15: Of lovely, passionate earth. I mock that thought!
16: The old world's wound is past the new world's healing,
17: And Europe holds the child that Europe taught.

18: The last days in a desolate-peopled city
19: Were long with wretchedness. I felt the whole
20: Dissembled pang that inwardly depraves
21: The love alike of king and courtezan,
22: And dries the very sources of soft pity,
23: Hardening the farewell word the heart most craves
24: To leave behind. I understood each man
25: In his consummate coldness, and the lying
26: Of every woman's love and jewelled smile
27: Was bare to me in secret. I saw dying
28: In agonizing bonds, beneath the vile
29: Enamelled falsehood of triumphant fashion,
30: All lonely loveliness of truth and passion,
31: Stung to a poisoned death by one small asp,
32: The deathless fiend, Mistrust—from kiss to kiss,
33: From heart to heart, crawling for aye unseen;
34: Given in the ready hands, unheeding clasp,
35: Lying in wait beneath each coming bliss,
36: Spoiling the fair place where a true past hath been.

37: And so I did not curse her whom I curst
38: In the appalling hour that taught me first
39: To see her as she is; to be alone
40: For ever with the angel overthrown,
41: The self she spoiled, and left me. No, the throne
42: She has not moved from hath a chain as cruel
43: As gold can be, drawn tight across the heart,
44: Till the restraint hath cankered every part,
45: And joyless is the splendour of each jewel,
46: And pitiless the semblance of each joy
47: Put on her daily. He who out of love
48: Or hate should change or slay her, would destroy
49: One long, keen punishment some Lord above
50: Sees and remits not. For she may not fall,
51: And she shall never dare to love at all.

52: Sitting at noontide in the gilded hall
53: Of one of those vain-glorious palaces,
54: Haunted ere night time by some shrieking host
55: Of void, disconsolate souls, whose miseries
56: Stalk tombless through the shifting centuries.
57: That shadowy horror that appalleth most,
58: The loneliness of kings, took hold on me.
59: Surely it laid a cold hand on my heart,
60: And with the cruel, supernatural speech
61: Of one who knoweth all things, made me see
62: And measure and consider, part by part,
63: The soul of Cleopatra; then of each
64: Most exquisite and exorable queen,
65: And still, in clear discourse, unshrinking, keen,
66: Told me the truth concerning many a dame,
67: Adored and of an all unspotted fame,
68: Laid bare the shallow secret or the shame,
69: And bade me then be wise with scarce a taunt.
70: And many times, in the histories of doom
71: Written of men and women, over whom
72: The graves are tearless, and the past makes vaunt
73: Of hollow praise or passionless lament,
74: I saw the face, I found the lineament
75: In all respects of her I was content
76: To bind myself the slave of: in my soul
77: She was the prophecy of page on page,
78: That named her with the name some former age
79: Counted its curse, and left its aureole.

80: And then I scarcely know what fatal rage
81: Urged me to seek such wisdom's sad extreme,
82: To probe yet further, and to find the core
83: Of all her life; to overthrow each dream,
84: To question, to examine, to explore,
85: To rack each reticent nerve of memory,
86: Piercing and ruining the lovely ore
87: Of many a fond illusion, just to see
88: How hollow the clear hollowness might be—
89: In truth, to work out with a fearful might
90: Myself mine own unmitigated hell;

91: For, when I stood in the cold, cruel light,
92: And knew the depths, and gazed up to the height
93: Of that consummate knowledge, O! I fell—
94: Yea, weeping as the hopeless souls may weep,
95: And for one little hope of her—to keep
96: One undestroyed deception as before
97: To love and live in,—would have knelt once more
98: And served the blindest God that men adore.
99: Alas! if some world-conquering Emperor,
100: Roaming among his ruins, with the sun
101: For compeer, and the moon, that weeping nun,
102: For pale, reproachful consort, should repent,
103: Loathing the loneliness of empire won,
104: And yearn to bring again the sweet content
105: Of people there, and life, and grace, and sound,
106: To fill once more each hollow tenement,
107: And lift the fallen temples from the ground,
108: Whom, yearning so, the sun's red taunt at noon
109: Must answer, and the misery of the moon
110: Mock him at night with silence; then my own


111: Great hopelessness were a thing not unknown,
112: Nor quite unparalleled, nor all alone.

113: I had long ceased from that consuming need,
114: To seek her where she was, to have indeed
115: The sight and presence of her; now, alas!
116: It mattered little how her days might pass,
117: I knew and saw; having so felt and seen,
118: There could not be one thing that had not been;
119: And in some rugged and remotest cell—
120: Rock-guarded, sea-environed solitude,
121: Silenced and overawed by my great mood
122: Of mightier desolation—I could tell
123: Her deepest thought that hour, and see and dwell
124: Most intimately with her in the home
125: Of inward self-avowal. There with crowds
126: In some cold glittering capital—at Rome,
127: In languid ease; at Venice, in disguise—
128: I reached her through the glitter and the shrouds,

129: I alone; for my soul's enlightened eyes
130: Had read her inward self, and did divine
131: A soul dividing solitude with mine.

132: And once, beholding vain eternity,
133: Made of irreparable life—aghast,
134: With nearness of her face for destiny,
135: And all the future plighted to the past,
136: Seen like an arid country, red and vast,
137: Scathed by one present memory—I besought
138: Some death that were not momentary—aught,
139: For blindness and oblivion and reprieve,
140: A grief not all of mine to share and grieve,
141: A labour to be lost upon, a wide
142: Inhuman wilderness, wherein to hide—
143: A darkness of a forest.

From “Songs of a Worker”, 1881.

Владимир Корман, поэтический перевод, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 71265 от 22.07.2009

0 | 0 | 2225 | 19.04.2024. 02:08:37

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []