Карл Сэндберг - Прерия

Я родился в прерии, и молоко ее хлеба, кровь
ее клевера, глаза ее женщин
дали мне песню и речь.

Здесь водопады смолкали, сползали с гор
ледники, теснины сменялись долинами, и за
черной глиной лежала желтая супесь.
Здесь меж хребтами Скалистых гор
и Аппалачей, здесь утренняя звезда несет
пламя над рощей и пастбищем, над полосой
кукурузы, над полем хлопка, над скотным двором.
Здесь улетают серые гуси за множество миль и,
вернувшись, ветер приносит на крыльях их
плач по новому дому.
Здесь я не жду ничего, кроме солнца или
лунного света и его двойника, дрожащего в
лунной воде.

Для меня песня прерии утром, и я знаю к ночи,
что мне засыпать на руках у прерии, на
груди у нее.

***

После дневного зноя
прислoнены к возу сена вилы –
после яиц, сухарей и кофе,
дымчато-серые стога сена
в свете сумерек –
словно прохлада молитвы
к урожайным рукам.

Над городом среди камня гремит переполненный
поезд, поршни бранятся, и сквернословят
колеса.

Над прерией поезда на призрачных рельсах
окутаны небом и почвой, и поршни
приветливы, и салютуют колеса.

***

Я здесь, где все города исчезли.
Я здесь, где вырастут города.
Я вскармливаю одиноких всадников.
Я хочу сохранить улыбку людям, влекомым
железом.
Я прах людей.

Вода на бегу болтала с оленем, кроликом,
сусликом.
Ты прибыл в фургонах, строил школы и улицы,
Собрат пилы и винтовки, собрат коня и плуга,
Распевавший «Янки Дудл», «Старина Дэн
Такер», «Индюк в соломе».
Ты в енотовой шапке в дверях бревенчатого
дома слушал вой одинокого волка,
Ты в дверях дома, крытого дерном, слушал
вьюгу, индейские ветры, выпущенные из
шапки заклинателя.
Я прах твоего праха, ибо я брат и мать
Меднолицему воздыхателю камня и глины,
Поющим женщинам и их сынам, тысячу лет
назад
Друг за другом идущим равниной и лесом.

Я креплю их прах среди переменчивых звезд.
Я длюсь, пока длятся старые битвы, мир
вынашивает во чреве,
Пока новые войны, врываясь, свежуют жизни
юных людей.
Я кормила мальчиков, шедших во Францию
в великие мрачные дни.
Эппоматокс – для меня прекрасное слово, и
Вэлли Фудж, и Марна, и Верден.
Я свидетельница кровавых рождений
и кровавых смертей
Дочерей и сынов; принимая мир и войну, не
говорю ничего и жду.
Вы видели красный закат, окропивший мое
кукурузное поле, берег кромешных звезд,
волны восхода над пшеничной долиной?
Вы слышали голос моих молотильщиков, шелест
шелухи и соломы, теченье пшеницы вдоль
тележных бортов, урожайные руки моих
молотильщиков пожинают посев, над ними
певчие сны женщин, миры, горизонты?

***

Реки режут пути в пустоши.
Громоздятся горы.
Океаны давят всей солью,
Изгибая кромку берегов.
Солнце с ветром приносят ливень.
И я знаю, что радуга пишет с востока на запад:
Все любовные письма дойдут.

***

Города на Су-Лайн,
Города на Биг-Мадди
Дразнят друг друга, подобно подросткам,
Как дети в играх растут.

Омаха и Канзас-Сити, Миннеаполис
и Сент-Поль, сестры в доме одном,
подрастая, бранятся.
Города в Озарке, хлебные грады Дакоты,
Вичита, Пеория, Буффало, сестры,
подрастая, бранятся.

***

Прочь от бурых трав прерии в лентах дыма
вигвамов – из дымового столба, голубого
посула, – прочь от диких уток, вкрапленных
в зелень и пурпур, –

Так, я видел, город восстал и сказал всем
народам мира вокруг: «Слушайте, я силен,
и я знаю, чего я хочу».

Прочь от бревенчатых срубов – каноэ,
содранные с деревьев – плоскодонки,
выдолбленные эхом лесных топоров, – так
в годы встреч красных и белых людей –
встали улицы и дома.

Прочь ушли тысячи красных людей, плача,
к новым станам, за хлебом и женщинами:
пришел миллион белых и воздвиг
небоскребы, вытянул рельсы и провода –
щупальца к соленому морю: теперь
дымовые трубы рвут небесную плоть
тупыми зубами.

В прежние годы – крик диких уток,
вкрапленных в зелень и пурпур; теперь –
причитание камня, полицейский патруль и
протяжный, гулкий гуд парохода.

Через тысячу лет человеку я протягиваю руку.
Я с ним говорю: «Брат, будем накоротке, ибо
кратко течение тысячи лет».

***

Чьи это братья во тьме?
Над кромкою небоскребов копоть покрыла луну.
Трепещут трубы утлых лачуг.
Лодки с углем превозмогают течение,
Сутулятся плечи зерновых элеваторов,
Пламенными плоскостями стекает сталь,
Люди без рубах в прокатных цехах
Против стального сплава ставят плоть своих
голых рук:
чьи это братья
во тьме
тысячи лет?

***

Головной огонь самолета просматривается в
метели.
Воронка света перед пилотом, пересекающим
Висконсин.
В утренний час рассвета
Солнце гасит звезды небес
И огни поездов на земле.

Пожарный машет, прощаясь, деревенскому
учителю в санках.
Школьник с соломенными волосами в красных
варежках и шарфе, везет с собою на завтрак
сандвич с отбивной и уголок пирога с
крыжовником.

Снег лошадям по колени.
Снежные шапки на покатых холмах.
По крутым холмам Миссисипи всюду снежные
шапки.

***

Откармливай боровов попеременно пшеничным
пойлом и кукурузой,
О фермер!
Набивай им нутро, пока короткие ноги их
держат,
Пока барабан брюха жирные ляжки влачат.
Забей своих боровов ударом ножа ниже уха.
Разделай туши плоским ножом.
Подвесь их на крючья за задние ноги.

***

Повозка с редиской в раннее летнее утро.
Брызги росы на пурпурных плодах.
Фермер держит поводья над спинами серых,
в яблоках, лошадей.
Дочка его с корзиной яиц мечтает купить на
ярмарке новую шляпку.

***

По дороге и влево и вправо –
торжественный марш кукурузы –
Она была ростом мне до колен неделю назад, а
теперь меня догоняет – кисти из красного
шелка щекочут мочки ушей.

***

Я прерия, мать человек, я в ожидании.
Вот мои молотильщики, поедающие бифштексы,
парни, загоняющие быков в телячьи вагоны.
Вот мои толпы на пикнике Четвертого июля,
слушающие чтение «Декларации
независимости», наблюдающие цевочные
колеса и факелы ночью, молодые
мужчины и женщины по двое в поисках
укромных тропинок и узких мостов.
Вот мои лошади, глядящие через заборы
в стужу позднего октября, говорящие
«доброе утро» лошадям, влачащим телеги с
брюквой на рынок.
Вот мои ветхие жерди забора, вот зигзаги
новой колючей проволоки.

***

Молотильщики носят кожаные рукавицы.
Ветер дует без передышки.
Концы синих косынок схватывают горячие
подбородки.

Поздние яблоки вбирают в себя тление раннего
ноябрьского заката: листья, костры,
жнивье – старое все уходит, и седеет
земля.
Земля и люди все наполняют памятью, всюду
заметы, даже среди муравейников и
дождевых червей, среди древоточцев и
жаб – среди надгробных надписей, стертых
дождями, – так берегут все старое, что оно
никогда не стареет.

Мороз развертывает початки кукурузы.
Солнце, дождь, ветер развертывают початки.
Им помогают женщины и мужчины.
Молотильщики – все они вместе.
Я вижу их в поздний западный вечер
в дымно-красной пыли.

***

Призрак желтого петуха-щеголя с красным
гребнем, поющий «аллилуйя» рассвету с
вершины навозной кучи.
Призрак старого охотничьего пса,
вынюхивающий ондатру в подлеске,
лающий на енота в древесной кроне в
полночь, грызущий кость, догоняющий
собственный хвост в беге вокруг кормушки.
Призрак старой лошади, тянущей лемех плуга
через сорок акров поля весной, впряженный
в борону летом, впряженный в телегу под
осень среди скирд и стогов,
Эти призраки ловят на слове и удивляют
людей на крыльце поздними летними
вечерами.
«Все ушедшие образы здесь остаются», –
сказал как-то вечером старик из Канзаса,
держа кукурузную трубку в зубах, когда
жаркий ветер веял в люцерне.

***

Глянь на шесть яиц
В гнезде пересмешника.

Слушай шестерых пересмешников,
Несущих чушь: «О-будь-счастлив!» –
Над болотами и холмами.

Глянь на песни,
Скрытые в яйцах.

***

Когда солнце утром играет на трубах цветов
винограда, пой под грохот посуды: «Шуми
на весь Рай Господень».
Когда хлещет ливень над полем картофеля и
солнце играет серебристым лучом на
последних струях, пой кусту у забора на
заднем дворе: «Всевышний взыскует Розу
своей благодатью».
Когда дождь со снегом колотит в осенние
окна – открывается в доме второе дыхание,
пой окрестным холмам: «Старую овцу не
собьешь с пути, ягнята пусть сами свой путь
найдут».

***

Весна проскальзывает с девичьим лицом,
взывающим вечно: «Для меня есть новые
песни? Есть ли новые песни?»
О девушка прерии, будь одинокой, поющей,
мечтающей, ждущей – твой любимый
придет – твой ребенок придет – годы
крадутся на цыпочках апрельского дождя
по свежевспаханной почве.
О девушка прерии, кто б ни оставил тебе на
прощанье алые маки одни, кто б ни
целовал тебя на прощанье в губы, чтоб
никогда не вернуться, –
Есть песня, глубокая, как поздняя ягода
боярышника, долгая, как слой чернозема,
в который мы идем, есть сияние утренней
звезды над полосой кукурузы, волны
восхода над пшеничной долиной.

***

О мать-прерия, я один из твоих сынов.
Я любил прерию по-мужски, всем сердцем,
полным любовной боли.
Здесь я не жду ничего, кроме солнца или
лунного света и его двойника, дрожащего
в лунной воде.

***

Я говорю о новых городах и новом народе.
Я говорю вам, прошлое – горсть пепла.
Я говорю вам, вчера – ветер, ушедший прочь,
солнце, упавшее в запад.
Я говорю вам, нет ничего в мире,
кроме моря завтрашних дней,
кроме неба завтрашних дней.

Я брат молотильщикам, говорящим
закату:
«Завтра будет день».

Вячеслав Куприянов, поэтический перевод, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 1109 № 61047 от 20.04.2008

0 | 0 | 3016 | 20.04.2024. 03:15:00

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []