Римские элегии 22, И.В.фон Гёте

Римские элегии

22

Нам сохранить нелегко доброе имя, поскольку

Фама с Амуром в споре, а он повелитель мой.

Знаете ли, отчего ненависть их обоюдна?
Я расскажу вам, в старых историях всё началось.
Властной была богиня, для общества невыносимой,

Ибо единственно верным чтила слово своё;
Боги её не любили, в большом да и в малом круге,

Голоса медный звук был ненавистен во всём.
Стала она однажды однако ещё известней,

Якобы сына Юпитера сделав своим рабом.

Торжествовала богиня: „ Моего Геркулеса

Я приведу возрождённым к тебе, о Отец богов.

Это уже не Геракл, рождённый тебе Алкменой:
Богом он стал на земле, почитая меня всегда.

Смотрит он на Олимп и думаешь ты, на коленях
Он пред тобой – прости! В эфире он ищет меня

Взглядом достойного мужа и только моей награды

Ждёт, на дороги ступая, нехоженные никем;
И на пути поджидая, имя его я славлю

Прежде, чем он успеет подвиг свой совершить.

Ты повенчаешь меня с победителем амазонок,

Будет моим - вдохновенно супругом его назову!“

Слушали молча все; дразнить не хотелось нахалку:

Быстро бы в гневе она придумала злую месть.

И лишь Амур один прочь ускользнул; Героя

Отдал во власть прекрасной, совсем немного смекнув.

Переодел он пару: ей львиная участь досталась,

Чтоб убедительней было, палку ей в руки дал
Волос героя взлохмаченный сверху украсил цветами,

Как полагается в шутке – прялку ему в кулак.

Быстро закончил дело, бежит вот, всем на потеху

Громко крича, по Олимпу: « Диво среди чудес!
Неутомимое солнце, небо, земля на орбите

Вечно такого чуда не видывали нигде.»

Все поспешили на зов, парню беспутному веря,

Вот ведь и Фама сама не захотела отстать.

Радовался униженьям достойного мужа кто же,
Думаете? Юнона. К Амуру весёлый взгляд.

Фама напротив, в смущеньи, пристыженна, безысходна!

Только вначале смеялась: „ Боги, здесь маскарад!

Мне ли не знать героя лучше! Да нас разыграли!“
Он это был! – разгневанно всё же призналась она –

Тысячной доли даже не стоили козни Вулкана

В час, когда жёнушку он с крепким дружком накрыл,
Вовремя в сеть попались и в нужный момент стянулась

Петелька, крепко вместе любовников повязав.

Как потешались юнцы Бахус, Меркурий – оба!
Дамы прекрасной грудь хотелось ласкать самим,

Позже признались они, просили в чудесной думе:
„Не отпускай, Вулкан! Миг созерцанья продли!

Ну, а старик-рогоносец связывал их покрепче. –

Фама отнюдь, убежала в ярости лютой прочь.
С этих вот пор вражда, нет этим двум передышки:

Только героя выберет, следом Амур тут как тут.

Тем, кто её лучше чтит, его наилучшая хватка,

Добродетельнейшим готовит опаснейший кнут.
Хочет кто-то сбежать, тому не хана так крышка.
Девушку он предложит: отвергнувший просто глуп,

Должен тогда прочуствовать его коварные стрелы;

Мужа к мужу влечёт, будит животную страсть,

Кто постыдится связи, тот пострадает; тартюфу

Горькую участь сулит: грешный блуд и нужду.
Также она, богиня, следит за противником в оба:
Раз у тебя увидит, тут же враждебный настрой,
Смерит презрительным взглядом, строгим, и беспощадно

Гневно дом заклеймит, где побывал он в гостях.

Так и со мною: страдаю немного уже; богиня

Ревностно на меня розыскивает компромат.
Только закон есть старый: молчи, уважая. Греки

Штрафы за царские распри платили также, как я.

***

Römische Elegien 

22

Schwer erhalten wir uns den guten Namen, denn Fama

  Steht mit Amorn, ich weiß, meinem Gebieter, in Streit.

Wißt ihr auch, woher es entsprang, daß beide sich hassen?

  Alte Geschichten sind das, und ich erzähle sie wohl.

Immer die mächtige Göttin, doch war sie für die Gesellschaft

  Unerträglich, denn gern führt sie das herrschende Wort;

Und so war sie von je, bei allen Göttergelagen,

  Mit der Stimme von Erz, Großen und Kleinen verhaßt.

So berühmte sie einst sich übermütig, sie habe

  Jovis herrlichen Sohn ganz sich zum Sklaven gemacht.

„Meinen Herkules führ ich dereinst, o Vater der Götter“,

  Rief triumphierend sie aus, „wiedergeboren dir zu.

Herkules ist es nicht mehr, den dir Alkmene geboren:

  Seine Verehrung für mich macht ihn auf Erden zum Gott.

Schaut er nach dem Olymp, so glaubst du, er schaue nach deinen

  Mächtigen Knieen – vergib! nur in den Äther nach mir

Blickt der würdigste Mann, nur mich zu verdienen, durchschreitet

  Leicht sein mächtiger Fuß Bahnen, die keiner betrat;

Aber auch ich begegn ihm auf seinen Wegen und preise

  Seinen Namen voraus, eh er die Tat noch beginnt.

Mich vermählst du ihm einst: der Amazonen Besieger

  Werd auch meiner, und ihn nenn ich mit Freuden Gemahl!“

Alles schwieg; sie mochten nicht gern die Prahlerin reizen:

  Denn sie denkt sich, erzürnt, leicht was Gehässiges aus.

Amorn bemerkte sie nicht: er schlich beiseite; den Helden

  Bracht er mit weniger Kunst unter der Schönsten Gewalt.

Nun vermummt er sein Paar: ihr hängt er die Bürde des Löwen

  Über die Schultern und lehnt mühsam die Keule dazu,

Drauf bespickt er mit Blumen des Helden sträubende Haare,

  Reichet den Rocken der Faust, die sich dem Scherze bequemt.

So vollendet er bald die neckische Gruppe; dann läuft er,

  Ruft durch den ganzen Olymp: „Herrliche Taten geschehn!

Nie hat Erd und Himmel, die unermüdete Sonne

  Hat auf der ewigen Bahn keines der Wunder erblickt.“

Alles eilte: sie glaubten dem losen Knaben, denn ernstlich

  Hatt er gesprochen; und auch Fama, sie blieb nicht zurück.

Wer sich freute, den Mann so tief erniedrigt zu sehen,

  Denkt ihr? Juno. Es galt Amorn ein freundlich Gesicht.

Fama daneben, wie stand sie beschämt, verlegen, verzweifelnd!

  Anfangs lachte sie nur: „Masken, ihr Götter, sind das!

Meinen Helden, ich kenn ihn zu gut! Es haben Tragöden

  Uns zum besten!“ Doch bald sah sie mit Schmerzen: er wars! –

Nicht den tausendsten Teil verdroß es Vulkanen, sein Weibchen

  Mit dem rüstigen Freund unter den Maschen zu sehn,

Als das verständige Netz im rechten Moment sie umfaßte,

  Rasch die Verschlungnen umschlang, fest die Genießenden hielt.

Wie sich die Jünglinge freuten, Merkur und Bacchus! sie beide

  Mußten gestehn: es sei, über dem Busen zu ruhn

Dieses herrlichen Weibes, ein schöner Gedanke. Sie baten:

  Löse, Vulkan, sie noch nicht! Laß sie noch einmal besehn!

Und der Alte war so Hahnrei, und hielt sie nur fester. –

  Aber Fama, sie floh rasch und voll Grimmes davon.

Seit der Zeit ist zwischen den Zweien der Fehde nicht Stillstand:

  Wie sie sich Helden erwählt, gleich ist der Knabe danach.

Wer sie am höchsten verehrt, den weiß er am besten zu fassen,

  Und den Sittlichsten greift er am gefährlichsten an.

Will ihm einer entgehn, den bringt er vom Schlimmen ins Schlimmste.

  Mädchen bietet er an: wer sie ihm töricht verschmäht,

Muß erst grimmige Pfeile von seinem Bogen erdulden;

  Mann erhitzt er auf Mann, treibt die Begierden aufs Tier,

Wer sich seiner schämt, der muß erst leiden; dem Heuchler

  Streut er bittern Genuß unter Verbrechen und Not.

Aber auch sie, die Göttin, verfolgt ihn mit Augen und Ohren:

  Sieht sie ihn einmal bei dir, gleich ist sie feindlich gesinnt,

Schreckt dich mit ernstem Blick, verachtenden Mienen, und heftig

  Strenge verruft sie das Haus, das er gewöhnlich besucht.

Und so geht es auch mir: schon leid ich ein wenig; die Göttin,

  Eifersüchtig, sie forscht meinem Geheimnisse nach.

Doch es ist ein altes Gesetz: ich schweig und verehre:

  Denn der Könige Zwist büßten die Griechen wie ich.

Бройер Галина, поэтический перевод, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 1709 № 130421 от 04.11.2017

1 | 0 | 1054 | 25.04.2024. 22:28:23

Произведение оценили (+): ["Владимир Корман"]

Произведение оценили (-): []