Дорога в Нижний Городец (1)

Дата: 29-11-2016 | 02:50:02

ДОРОГА В НИЖНИЙ ГОРОДЕЦ
Поэма


                              Арбенина втянуть опять бы надо мне

                              В игру…

                            М. Ю. Лермонтов. Маскарад

 

 

Глава первая

НА ВСЕХ ШИРОТАХ

 

 

 

   I

 

                      …В эфире «Маяка»

Передавали в ночь «На всех широтах».

Изящно, словно в лузу «свояка»,

Закладывал машину в поворотах

Арбенин на заснеженном шоссе ­–

То левой осью в левой полосе,

То правою срывая вихрь с обочин.

Полночный Псков был бел и обесточен

И почивал, как призрак на одре.

В наводках атмосферных завихрений

По всей шкале отыскивал Евгений

Лишь свист и треск, и точки и тире.

Скользила «двадцать первая», как сани,

И сквозь помехи пробивалось: «Sunny».

 

 

            II

 

Сверкнуло у почтамта в зеркалах

Пять горних сфер, вмонтированных в небо –

Скучающее небо в куполах

Над Псковом. Под аккорды Бобби Хебба

Выл резонатор, всхлипывал винил.

Арбенин ретрансляцию винил

И диктора Татарского в придачу,

Настраивая тщетно передачу:

Давая шанс на соло соловью

Из пут заатлантической чинары.

В обрывках септим блюзовой гитары

Рефренное ловил он I love You,

Вращая, изогнувшись в контрапосте,

Одною левой руль слоновой кости.

 

 

            III

 

Лучился геральдический олень

В обводах «Волги», далеко не новой,

С накрышною антенной набекрень.

Приемник ультракоротковолновый

Ловил малопонятный говорок.

Шел семьдесят четвертый на порог.

Вжимался Псков, морозом оскобенен,

Мостами в лед. Расхристанный Арбенин,

Обруливая ямы наугад,

Летел, и фонарей кривые выи

Тянулись слепо в вихри снеговые.

Арбенин торопился в Ленинград ­–

Свернул на трассу и помчался прочь той

Дорогою ­с фельдъегерскою почтой.

 

 

            IV

 

Так он служил – на почте ямщиком:

Водителем по линии фельдсвязи.

Портфель с никелированным замком

Подпрыгивал на темно-синей бязи,

Укрывшей псевдо-кожаный диван.

Тут встречных фур тащился караван

И строй попуток тонкой красной нитью

По серому неровному покрытью.

Кончался город красною чертой,

Наискосок прорезавшей названье,

И потянулось божье наказанье –

Разгадывать за гадкой чернотой

То гололед, то снежные наметы

И сбрасывать объятия дремоты.

 

 

            V

 

Развилка у гаишного поста,

За ней – огни ночной бензоколонки,

И стрелка трепетала от полста,

И ерзал тросик дроссельной заслонки

Туда-сюда. Вот русская езда:

Прикуриватель вынут из гнезда,

И дым, смутивший лики циферблатин,

Арбенину был сладок и приятен.

Верст через семь, за «пьяною верстой»,

Спрямлялась и редела автострада,

И двести шестьдесят до Ленинграда

Маячили безделицей пустой:

Вдоль изб и параллельно перелеску

Евгений жал на полную железку.

 

 

            VI

 

Он видел свет, но думал не про то.

Дурного года крохотный обглодок

Сжигал мосты, стирая феродо

На черный снег с предательских колодок.

А думал он, что если повезет –

Увидит утро с Пулковских высот

И взлетные огни аэродрома.

Тем временем исчадье автопрома –

Большой шестиколесный серафим

С распущенной телегою двуосной

Тащил к шоссе дорогой лесовозной

Живую елку, Господом храним –

На социалистический сочельник

(Который выпадал на понедельник).

 

 

            VII

 

И безотказно следовал за ним,

Карабкаясь, вминая снег под ельник,

Бескрылый, гусеничный херувим –

Трелевочник, а попросту – подельник,

Бродяга, шаромыжник и подлец.

И оба перли в Нижний Городец –

На край земли, в болотину, под Струги –

Последний населенный пункт в округе.

Был каждый под завязку подшофе:

Два ангела из Ветхого Завета.

На площадь поселкового совета –

На огненное аутодафе

Везли этапом жертвенное древо,

И пенился тосол от перегрева.

 

           

   VIII

 

С отринутым забралом, без прикрас,

Повырубив все дифференциалы,

Двужильный многотонный старый КрАЗ

Выкаркивал свои инициалы.

Бульдозер, воздух копотью тягча,

В кильватере сидельца-тягача

Корпел, звеня мальчишеским контральто.

Вот перед ними линия асфальта –

Внезапная, до тика на щеке!

Расширены зрачки и горизонты!

Груженый КрАЗ с спокойствием Джоконды,

С довольною ухмылкой на щитке

И тягою к солярочному смраду

Пополз из колеи на автостраду.

 

 

            IX

 

Как жирный червь, железный трал, кроша

Обочину и жаждая свободы,

Он облыми очами алкаша

Ощупывал округлые обводы

На рандеву спешившего авто.

С обратным счетом: триста, двести, сто

Пространство стало выпукло и емко.

Отматывала метры киносъемка:

Короткая, неравная дуэль,

Финал сколь предсказуем, столь же скверен,

Проплыли титры: некто Е. Арбенин,

Исполнена ненужная «Метель»

И по заявкам – «Лунная соната».

Последний трюк: Мотор! Хлопушка! Снято!

 

 

            X

 

Все разошлись, когда под гул цикад

Закат окрасил бархатное взморье,

И сахарный оранжевый цукат

Скатился за курляндское подворье,

А сосны отекали янтарем.

Арбенин с Ниной – все еще вдвоем,

Но будто люди разных полушарий:

Тут, в Юрмале, не сыщешь обветшалей

Домишка у стареющих чистюль,

Чем утлый брак Арбениных. Пуст берег.

Они любили Булдури и скверик,

В котором сняли домик на июль,

Но вышла эта глупая размолвка:

Испорчен отпуск, и двоим неловко

 

 

            XI

 

Среди людей – дурацкий маскарад.

Евгений Александрович Арбенин,

Из Пскова направляясь в Ленинград,

Печалился о том, как современен

И усложнен классический разлад:

В большой бокал, что стенками разлат,

Заужен к ножке, полон мускателя,

Воткнуты две соломки для коктейля

И всыпан лед упреков и обид.

И двое пьют, касаясь локотками,

Мускат самозабвенными глотками.

Когда до дна обоими отпит

Тот яд, так упоителен и сладок,

На стенках появляется осадок.

 

 

            XII

 

И настает безмолвное ничто:

Ни резких ссор, ни гневных монологов.

А от разрыва держит их лишь то,

Что общ очаг у двух враждебных логов.

Представь себе классический сюжет,

В котором у героев текста нет.

Сценический этюд, в котором двое

Хранят в себе молчанье гробовое,

Томах в шести. И подпись – Лев Толстой.

Какие шутки? Все-таки Арбенин

Едва ли был доподлинно уверен,

Тогда ли началось? Постой-постой…

Но вздохом отмечал, что да, пожалуй…

След от заката – медно-побежалый

 

 

            XIII

 

Покорно угасал поверх волны,

Несущей блик вечернего абсента,

И были заведения полны

Поддельного латышского акцента,

Поделок из стекляшек янтаря –

Приезжими, короче говоря.

От немоты, безделья и безволья

Арбенин проклял все оттенки взморья –

От каверзной лазури до белизн:

Поблескивая свежею побелкой,

Над берегом – летающей тарелкой –

Свисал бесчеловечный модернизм

«Жемчужины», и стены этой глыбы

Облюбовали чокнутые рыбы.

 

 

            XIV

 

Арбенины расстались у двери

Полутораэтажного коттеджа.

Над Булдури играло попурри –

Густое бесконечное арпеджо

Под звон и смех, и топот сотен ног.

Арбенин был предельно одинок,

Как гордый и изверженный расстрига,

И сорокакопеечная «Рига»

Курилась – сигарета за другой –

Под сенью кипариса на террасе.

Под Новый год, на Ленинградской трассе,

Припудренной невидимой шугой,

Евгений, мрачно думами влеком над

Поземкой, вспоминал, в какой из комнат

 

 

            XV

 

В ту булдурскую ночь зажегся свет,

И скуки для старался вспомнить адрес.

Но кадры непроявленных кассет

Хранили кипарис и темный абрис

Без окон – островерхий террикон,

Смотревшийся во мглу полубалкон…

Он более не думал о коттедже.

Молчала Нина, и Арбенин тем же

Ей отвечал. В июле душен Псков.

Он – в полусне, она – полураздета,

Но перед ним развернута газета,

А перед нею – Блок или Лесков,

И этот Блок до боли безголосен!

…Унылый город облачался в осень

 

 

            XVI

 

Как в старый плащ и плавными шассе

Вальсировал один, печальный стоик,

И перспективу Рижского шоссе

Не преломляли краны новостроек,

Но вписывались в общую канву

Опавших тополей, и наплаву

Покачивался сумрак пятиглавый

Над мокрою Довмонтовой державой.

Жил в городе бараков и церквей,

На Зáпсковье, камюшный посторонний:

Там улица была односторонней,

И не было ни ýже, ни кривей –

Двоим, увы, в ее хитросплетеньях

Не разминуться в разных направленьях.

 

 

            XVII

 

Какой был год? Мне помнится, в тот год

Входили в моду платья из кримплена,

С прилавков смылся в рубчик коверкот,

А в брюках, расклешенных от колена,

Гулял весь Псков. Какой же это год?

Чтоб клетчатый пиджак, и чтоб из-под

Него – высокий ворот водолазки.

Ах, до чего к лицу зеленоглазке

Демисезон в громадных огурцах

Колоколообразного покроя!

Я помню! Помню нашего героя

В потертых и подвернутых фарцах –

Любуйтесь: лейбл Lee, и тоже тертый!

Так приближался семьдесят четвертый.

 

 

            XVIII

 

Спросила Нина, как-то невзначай

Прервав обет молчания обоих:

«Который час?» – И тусклый иван-чай

Зарозовел на выцветших обоях

От первых нот забытых голосов.

– Шесть, без пяти. – «Осталось шесть часов».

Советское шампанское и шпроты

Из Юрмалы. – «Ты помнишь Pērle?.. Чтó ты!..

Нет, Женька!..» Шесть часов до коляды,

До ряженья и дуракавалянья.

Пружиною свернулось расстоянье,

Но что же тут ответить, коли ты

Уже на полпути, наизготовку

И напросился сам в командировку?

 

 

            XIX

 

Пружина распрямилась. Понесла

Нелегкая на север, наудачу!

– Вернусь. – «Вернешься?» – Первого числа.

Врубил Арбенин с треском передачу

И полетел в звенящей ендове,

И черт-те что творилось в голове,

Как в старом, непроветренном чулане,

И сквозь помехи пробивалось: «Sunny».

«Нет, Женька… Нет!» – Евгений целовал

Глаза жены, как взбалмошный подросток

Целует институтских вертихвосток –

Настойчиво, навылет, наповал,

Отъявленно, безумно, плотоядно!

И становилась улица двухрядна.

 

 

            XX

 

Он видел свет, но думал не о том.

О том, как отвратительны размолвки,

Когда из ада вырвался фантом,

Перерезая «двадцать первой» «Волге»

Короткую дорогу в Ленинград.

Руль влево, передачу наугад,

Заскрежетали шестерни стопало,

Дорога накренилась и пропала,

Руль вправо, передачу на себя,

Мелькали фары справа, фары слева,

Стекло рвалось, как девственная плева,

Баранку вправо-влево теребя,

Он видел свет и чуял пустотелость,

И света было больше, чем хотелось.





Александр Питиримов, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1006 № 123888 от 29.11.2016

13 | 14 | 2672 | 28.03.2024. 15:36:44

Произведение оценили (+): ["Екатерина Камаева", "Сергей Буртяк", "Ирина Бараль", "Редколлегия", "Валентина Варнавская", "Светлана Ефимова", "Александр Закуренко", "Михаил Пучковский", "Семён Эпштейн", "О. Бедный-Горький", "Вячеслав Егиазаров", "Леонид Малкин"]

Произведение оценили (-): []


Вячеслав, спасибо!

Рада читать, Саша! Спасибо!!!

Людмила, я всегда рад Вашему отклику. Вам спасибо!

Александр, прочитал поэму с большим интересом.

Многие детали быта и культуры семидесятых поданы метко и точно.

А о технике и говорить нечего.


"Приемник ультракоротковолновый

Ловил малопонятный говорок".


Уложить в онегинскую строфу слово, состоящее из 21 буквы (почти две трети русского русского алфавита!)  - это дорогого

стоит.


Спасибо за доставленное удовольствие!


М.Л.(год рождения - 1940) 

Здравствуйте , Марк!

Благодарю за прочтение и отзыв! Приятно его получить от автора, имеющего столь обширный опыт в написании сложных архитектонических форм.

О строфике.

Вы правы, это именно онегинская строфа, хотя и подвергнутая некоторым изменениям. Во-первых, это касается размера (5-стопный ямб вместо 4-стопного); во-вторых, онегинская рифмовка 

AbAbCCddEffEgg заменена на:

aBaBccDDeFFeGG, т.е. перевернута последовательность чередования длинных и коротких строк.

Строго говоря, и Ф.И.О. главного героя и второстепенных персонажей (в этой главе - только Нина, его жена), заимствованные у Лермонтова, и онегинская (пусть и измененная) строфа говорят о некой второстепенности, литературности и "ненастоящести" этих персонажей.

Примерно так оно и есть, и это станет очевидным во второй и третьей главах (всего их будет три), где от реализма почти ничего не останется. При этом всем сюжет поэмы, о котором можно будет говорить лишь по написании двух последующих глав, является оригинальным. 

...обыкновенная, казалось бы, житейская история... в финале, однако,  леденящая кровь... щедро, но остроумно сдобренная аллюзиями... :о)bg

Это только начало, Иван Михайлович. Дальше эта житейская история выйдет не то за рамки бытия, то ли в параллельные миры :) Посмотрим...

Спасибо за отклик!

...роман в стихах?.. :о)

Да ну, какой роман. Повесть страниц на 20 :)

Читал бы и читал...жду продолженья!

Писал бы и писал, а всё работа... работа...

Спасибо, Семён! Сам жду :)

Это написано великолепно - полётно и плотно вместе. Подумалось: если форма совершенна. она всегда исключает вопрос "зачем", как бы автоматически открывая огромные перспективы смыслов. Кстати, вне зависимости от продолжения, первая часть абсолютно самодостаточна. В ней есть всё - и завязка, и завершение. и большой простор недосказанности, в которой, возможно, самая суть поэзии.

Здравствуйте, Игорь. Спасибо за отзыв!

Я думаю, что с точки зрения композиции все три части будут представлять собой законченные, самодостаточные тексты. По крайней мере, в той или иной степени. По поводу соотношения формы и смыслов я бы поспорил (а может, я просто не очень правильно Вас понял). Как только на глаза попадается классическая форма, срабатывает принцип дежавю, типа: "ну... что-то такое уже было, раз сто, и какой смысл еще в одном подобном опусе?".  Т.е. вопрос "зачем" появляется сам собой. Если с первых строф не заставить читателя поверить в то, что перед ним не подражание, не подделка, а оригинальный текст, дальше можно не писать (разве что упражняясь в форме). Если же удается добиться должного эффекта, то форма представляется не более чем инструментом (точнее, одним из) для достижения цели. Вот, в общем так...