Вестники Сабы

             «…цари Аравии и Сабы принесут дары,
             и будут давать ему от золота Аравии»
             (Пс.71/72, 10 и 15)

 
Не всегда,
небо ласково смотрит на сушу,
но когда возвестили: «Звезда!»
и из тьмы осветили нам душу,
остаётся признать, что все «да» -
изменили прошедшее «нет»,
ведь не часто на небе звезда
освещает ночной Вифлеем.

Изнурение –
как порой не хватает предлога
подчеркнуть скупость слов,
отношение к Богу. Перечитано много:
мысль – фреон и заснеженный лес,
где сомненья подводят итоги
голосам нескончаемых пьес…


1.
Жаркий полдень, ветрянка-юла
ворошится в норе скорпиона,
рядом с ней отстранено легла
колея колесниц фараона:
обостренный - все жаждущий вид
в благодатной тени пирамид.

Трое путников - пыль на лице,
загорелы, обветренны лица,
будто их изваяли в свинце
и затем оживили в страницах.  
А страницы затерлись до дыр -
до надежд, в изнывающий мир.

Мир – огромен. И кажется им  
непонятным - в своём назначении.
Но волхвы, как любой пилигрим,
искушенные тайной вращенья
превратили сознанье в магнит
то, что с этим вращеньем роднит.

Очень трудно оставить свой дом:
сыновей, дочерей, домочадцев,
(но скорей остаться с трудом)
сесть верхом, чтобы тут же умчаться,
повторяя всё время «скорей!»
«там родится владыка царей».

Так впервые явилась Звезда
ниоткуда, над спящею Сабой,
поначалу – бледна, холодна    
и в свеченье казавшемся слабым
набирала стремительно рост
средь других примелькавшихся звёзд.

Ночь прошла. И к утру звездочёт
потирает устало глазницы,
аккуратно заносит в учет
звезды, путь пролетающей птицы.
Но сейчас он не знает ответ
почему так пленителен свет?

Он с тревогою прячет в сундук
астролябию, звездные карты.
Он впервые прозрел пустоту -
будто проигрыш в любимые нарды
и сегодня под тяжестью век
он уснул, как благой человек.

Так пришло откровенье во сне,
будто глядя в стекло голубое
вдруг увидел малиновый снег,
(мне признаться не снилось такое)
отчего же та сила дана
снам сбываться за гранями сна?

Снег идёт! Только это не снег -
мишура, да цветастые ленты:
перешедшие с шага на бег,
но в обратный виток киноленты.    
Свет вокруг затвердел. Невесом.
Спит младенец. И это наш сон.

И когда он откроет глаза,
и вберёт в себя запахи мира,  
вдруг внезапно смешает гроза    
ладан, мирту с приправой имбиря,
на дороге - следы под горой:
всё что днем изнывало жарой.

Так жара тяготит на песке
давит нас назиданием правил,
чтоб мираж - с родником вдалеке  
уводил свою жертву к отраве.
Не бывает достойней гордынь
чем великая тягость пустынь!

Надвигается сверху бархан
над сплетеньем верблюжьих колючек,
этот мир - рай ветров и песка
до сих пор до конца не изучен.
И наверно за тысячи лет
никогда не отыщут ответ:

для кого? для чего? и вообще
уподоблен пустыне оазис?
Почему для порядка вещей
соразмерно число безобразий?
Небом дан удивительный жест:
свет звезды так похожий на крест.

Это он их водил по песку
от иссохших колодцев - к колодцам!
Это он прилипал к языку
удивляя воинственных горцев
их рассказам - откуда они
как чумные бредут на огни.          

Трудно верить, что так оно есть -
мир без войн, без насилья, без злобы.
Кровник разве забудет про месть?
Или царь возжелает трущобы?  
Разве может один человек
изменить направление рек?

Но предсказано было давно
и по времени что-то случалось -
где? когда? с кем? (уже всё равно)
потому, что в нас стерто начало -            
с пересчета крупиц в жерновах,
как и скрытое в этих словах.

Но лишь стоит свой взгляд отвести
вглубь себя, в директорию сердца,
если должен Спаситель спасти:
то младенцу от долга не деться.
Если Мир - накопитель долгов,
в мире будет не зримо Голгоф.

То-то чувствуешь рану в душе
кровоточит в пустотах сознания,
правя фабулу в тесном клише,
на ребре отработанных знаний,
четко слышишь морзянку в груди
всё сильнее довлеет: «иди…»

Не набат – колокольчик, звонок,
белый шум, цепь - её замыкание.
Даже славный дамасский клинок
и состав философского камня
не затмят своей тайной – секрет:
в след идти за звездой на зоре.

«Как ярка она! Как тяжела!
(на сносях: небрезглива до света)
день придёт - прячут звёзды тела,
в остальном расхождения нету.
Говорил им старик звездочёт:
«Всех считайте, но эту не в счет!»

Всех считайте за ночи и дни,
там вдали на земле иудейской
с недр пробьётся великий родник,
и любовь повенчает злодейством.
Ибо так, с темных недр родника
выбирает название река.

Посох слаб, если поступь тверда,                
пыль дороги развеется вскоре.
Губ коснется прохладой вода,
выйдет свиток из Мёртвого моря,
и откроется свитка завес -    
откровением тайн и чудес.
 
И узрят - нет числа чудесам,    
оттого будоражит наш разум:
вот слепой открывает глаза,    
вот - проходит чума и проказа,
ибо множится сила в груди,    
в тех, кто раньше сбивался с пути.

Толкования чуда всегда
оставляет просвет на бумаге -
неспроста, где застыла звезда,
на полях появляются знаки
не известной природе кругов,
в пантомиме чудных облаков.


Достающий занозу - скорей
снимет боль, не познав испытания,              
не открыты ещё на Земле
родники чистых слёз состраданья,
в этом нет человечьей вины:
от войны мир живёт до войны.

Оттого: многократно Луна
спрячет свет благодатного Солнца.
«Бог – Живой!» И во все времена
по-другому, в Мирах, не зовется!
Он смещает орбиты планет
у которых затмения нет.

Дым клубится, стреляет костер  
угольками ментального хлеба,
ветер смял облака и для них распростер
Иудеи кровавое небо -
будто спелый гранатовый сок
из давильни течёт на песок.

И в вдогонку здесь ветер поёт
тихо плачет, чуть сдержанно злится,
удаляясь - ворчит о своём,
как безумец за искрами мчится:
разметать весь огонь у костра
в этот мир прибывают ветра.

Ну а наш: будто маленький бес
раскрывает полы балахонов,
подгоняя к костру под навес,
пастухов с прилегающих склонов,
и устало овечьи стада
прибывают к ночлегу. Когда

ночь вершится. И свет от звезды
без труда озаряет округу.
Свет далёкой для нас теплоты
проникающий в сердце друг друга.
Тот, кто светом нездешним крещен
будет им же: однажды прощен!

Здесь, сейчас - у подножья горы
ветер стих, в полумраке пещеры,
им троим – приносящим дары
к нескончаемой бездне прощенья,
оставалось три шага – туда,
где свой путь завершала звезда.


2.
Можно всё к абсолюту свести:
боль в коленке, дрожание пальцев,
здесь, на этой земле - бесконечность пути,
проявляет в зрачке у скитальца
удивительно матовый цвет,
независимый к возрасту лет.

Он с лихвой прибывает в дожди,
вглубь Земли: в сон её , в пробуждение,
невозможно сказать «подожди!»
праву жизни с рассрочкой мгновенья.
Не возможно пройди без потерь
гнев и радость, как некую дверь.

Ведь пока, здесь, под странной звездой,  
бледный ветер по-зимнему ропщет
он буравит бархан бороздой,
нависает над кедровой рощей.
Что он ищет безумный во тьме?
(это дерево видится мне)

Вот оно на вершине холма
одиноко стоит без соседей.
Всё в листве. (А в округе зима!)
Ночь. Зима. И воинственный ветер.
Ветер, силясь, приходит в восторг
оторвать хоть единый листок.

И терзаниям не видно конца…
(брадобрей распростер полотенце!)
Эта страшная участь отца –
отдавать на закланье младенца.
Ствол трещит - сея миру протест
из которого: вырубят крест.

Ствол трещит, истекая смолой,
(только боль говорит об обратном)
Тяжело, ствол трещит, тяжело -
всей земною надломленной правдой.
Он трещит, ожидая ответ,
в нашем мире - две тысячи лет.

И сейчас, где невидно ни зги,
где чернеет безжизненный космос,
свет есть жизнь, жизнь - чеканя шаги
рассыпает межзвездное просо.
Чтобы, вновь от зари до зари,
зажигать и тушить фонари:

наших душ. Наших чувств. Наших дел.
Сокровенных и тайных желаний.  
По прожилкам на клейком листе,
от вершин до корней мироздания,
отвергая - Вселенский Каприз,
лист кружится отчаянно вниз…

Владимир Рояко, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1686 № 121370 от 25.07.2016

0 | 0 | 1030 | 19.04.2024. 13:27:41

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []