Харьковские годы Георгия Шенгели (часть 4)

часть 4

Из "Четырнадцатизвёздного созвездья" Г.Шенгели и плана его "Элизиума" естественно, без принуждения, образуется созвездие чуть иной конфигурации - череда тех поэтов и писателей, чьи творческие пути оказались накрепко связанными с шенгелиевским - имеем, думаю, право сказать и так! - Харьковом. И.Бунин, В.Хлебников, О.Мандельштам, Б.Пастернак, В.Нарбут, С.Есенин, В.Маяковский, Н.Асеев, А.Ахматова, М.Цветаева, Д.Бурлюк, И.Северянин, В.Катаев, Ю.Олеша, Г.Петников, Е.Ланн - о каждом из них остались полные жизни и духа времени воспоминания и документы, входяшие в харьковский контекст. В том числе и воспоминания саиого Шенгели. Однако, подробное (да и благодарное, и любовное несомненно тоже) путешествие по их неостывшим следам достойно того, чтобы стать, например, отдельной и насыщенной реалиями книгой очерков "Харьков в истории поэзии серебряного века"). Надеюсь, что такая книга когда-нибудь будет написана и что одним из главных её героев станет именно поэт Георгий Шенгели. А пока что, в процессе написания этого очерка, словно сами собою выдохнулся лишь краткий поэтический намёк на возможные воспоминания такого рода с названием "Стихи в Харькове":

Ушёл сентябрь, холодный и лучистый
в разрывах между тяжких облаков,
унёс кудрявый чуб зеленолистый
и пачку всласть исчёрканных листков.
Отчалил вдаль тридцатый день осенний,
тот день, где, синеглаз и сизокрыл,
читал стихи и бражничал Есенин,
где Хлебников пророчества бубнил.

Почил сентябрь, но скоро Маяковский
в пиджачной паре по Сумской пройдёт,
октябрьский громогласный гость московский,
огромный пленник собственных острот.
С ним рядом мрамор мухи Мандельштама,
живьё Каррары. - Сей, осой звеня,
бросает обвиненье в фальши, - прямо! -
румынскому оркестру злобы дня.

И марафетом от Мариенгофа
помечен курс истории стиха
здесь, среди стен и лестниц облсовпрофа,
где жизнь - скорей реальна, чем глуха.
Прошёл сентябрь. И стало больше солнца.
Как странно обращение времён!
Едва умывшись, сядешь у оконца
и снова врубишь старый патефон.

Осенняя сова рязанца кычет,
и Велимир глядит в очки ЧК.
И чёт, и нечет, и начёт, и вычет,
и некая счастливая тоска
о том, что все здесь были и остались
здесь - в подлинных узлах координат,
что давность нот и молодости малость
усилены любовью во стократ.

И вот, кого опять зову - Шенгели!
Всегда на мушке века, сам стрелок,
всегда без дураков, на самом деле -
Боспора свежий первозданный вздрог.
Он, восемь лет по Пушкинской шагая,
Эредиа, фелюгу и себя
сберёг средь флагов октября и мая,
пером, словно уключиной, скрипя.

Миллениум добит. Добыт и скраплен
из-под пластов иной метан для ТЭЦ.
Но греет память - рядом Чичибабин,
улыбкой брат, сединами отец...
Все были здесь и все слышны доныне.
Озоном слов их лечится душа.
Ползвука от святыни до гордыни.
И, взвешен во всемирной паутине,
так и живёшь - и каясь, и греша...

Улица Пушкинская в Харькове, бывшая улица Немецкая, прекрасно помнит молодого и вдохновенного Георгия Шенгели начала прошлого века. Проходя, в силу своих жизненных обстоятельств, ежедневно по нашей с ним общей Пушкинской, я нередко вспоминаю о нём, о незаурядном и ярком поэте с нелёгкой, но значительной и полной явных и тайных смыслов, судьбой. Он несомненно остался до конца верен своей присяге "нового Пушкинства", данной им когда-то именно среди здешних городских камней. И потому именно на этой улице чаще всего видится мне его благородный облик - поэта, мыслителя, пантикапейца, человека живой духовной Вселенной, иноходца и "дальнесмотрителя маяка":

На улице Пушкинской мы и пребудем вовеки –
не ямбом-хореем, так яблоком и хороводом!
Спешат молодые и радостные человеки
вдоль утра её, становясь предвечерним народом.
И пусть бы потом, в андеграунде, в метровокзале,
иль, может, на самой высотной небесной опушке,
две наши души, улыбаясь, друг другу сказали:
«Увидимся снова, как прежде, – в кофейне на Пушке...»


2013

Сергей Шелковый, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 1205 № 101645 от 22.10.2013

0 | 2 | 1862 | 16.04.2024. 13:28:29

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []