Слава Баширов


другая опера


проснулся свеж, и трезв, и вдохновен

насвистывая арию сержанта:

сой туйа пара сьемпре, ми кармен

из популярной оперы бельканто


хорош собой, как молодой нахал

умею в рифму сочинять куплеты

могу тебе построить тадж махал

изобрести колёса и котлеты


навеки я с тобой, моя кармен 

всю ночь была со мной и будешь снова

а можно, я разрушу карфаген

к чертям собачьим, нуачо такого


пускай они тебе вослед свистят

все те, кого легко ты позабыла

а хочешь утоплю твоих котят

пока ещё меня не разлюбила


как тот хозе из оперы бизе

я тоже понимаю, дорогая:

своих любимых убивают все

хоть это вовсе опера другая


безответный


беспечный малый, никому

не в тягость, даже самому

себе, он прожил столько лет

без поражений и побед

усваивая белый свет

как дармовой обед


простим ему, что ел и пил

за счёт того, кто рядом был

жил, не испытывая мук

с ним разделял порой досуг

и ты, мой невесёлый друг

тяжелодум, бирюк


и обаяньем пустоты

охотно опьянялся ты

а если пил не допьяна

так это не его вина

ведь наливал он дополна

весёлого вина


прелестный, в сущности, балбес

он в душу никогда не лез

а ты в простое сердце нож

с тупою правотой суёшь

вопросом: для чего живёшь

как по стеклу скребёшь


но безответна пустота

воздушный шарик ни черта

не скажет, лишь уди-уди

и тихо сдуется в горсти

когда надавишь, отпусти

прощай, скажи, прости


про арбузы


трескают люди арбузы

ножи в грузные пузы

резко - раз! -

и вонзают

жестоко

раз-рез-зают


плачут кровавым соком

терзаемые

разрезаемые

подаваемые

на блюде


а если бы вас

уважаемые

вот так же на блюде

люди?


#издецких


"актёру черно-белого кино..."


актёру черно-белого кино

полуслепого и полунемого

довольно путаного и немного

невнятного, бессвязно и темно

рассказанного нам без эпилога

счастливого, немногое дано


как будто что-то должен, но забыл

что именно, представить с пылу с жару

из неуспешного репертуара

стараясь изо всех натужных жил

разжечь пожар из небольшого дара

остылый раздувая жар и пыл


и вот, столь мало одарённый, он

пытается исполнить роль, не шибко

ему присущую, без права на ошибку

поскольку знает: show must go on

и несмотря на памяти отшибку

он доиграет свой аттракцион


"как мальчик под мелким осенним дождём..."


как мальчик под мелким осенним дождём

рассеянным скучным за ворот натёкшим

как водится в ступе водицу толокшим

о чём-то пустом бестолковом своём

как мальчик продрогший бог знает куда

бредущий как маленький дождь втихомолку

по тёмным кривым переулкам без толку

как попусту в ступе толчётся вода

как мальчик заплаканный как этот вот

несчастный растерянный дождик бегущий

всё пуще и пуще по лужам толкущий    

пустое бормочущий это пройдёт


"освещённый косыми лучами..."


освещённый косыми лучами

(в этой фразе зловещее что-то)

дом с верандой увидел случайно

на слегка передержанном фото

незнакомого дома, однако

эти в стёклах пылающих блики

что-то вроде тревожного знака

или явной какой-то улики

там, наверное, страшное прячут

в закоулках невидимых комнат

половицы неслышные стонут

кто-то всхлипывает, кто-то плачет

это свет виноват умирающий

вечереющий, в окнах сгорающий


"все эти голуби-вороны..."


все эти голуби-вороны

такие странные и он

на этом свете посторонний

боится голубей-ворон

весь этот мир чужой и странный

в упор глядит со всех сторон

как острый месяц из тумана

из мира он выходит вон


реальности не принимая

он принимает вещество

и ощущенья ощущает

и торжествует торжество

и пролетает сквозь него

зелёных попугаев стая


вкратце про это

                           “Es tan corto el amor, y es tan largo el olvido.”

*

а до этого не было у него

ничего, даже имени

до того, как она позвала его

одного из племени

одного не самого удалого

злого, отпетого

позвала по имени

после этого


*

любили-разлюбили

всплакнув о пустяке

и слёзы не обильно

сползали по щеке

немного водевильно

bye bye mein lieber herr

как в том любимом фильме

it was a fine affair


*

за что, не спрашивай, за то за сё

за жизнь, катящуюся ровно

за страх, что жизнь проходит мимо, словно

трамвай последний, да за всё

хорошее, за все несчастья

за то, что было и прошло, за то

что уходящую не в нашей власти

вернуть, постой, вернись, да ни за что


*

воспоминания серого волка

были полны серой волчьей тоски

зачем отпустил ее как наверное страшно

одной в этом темном лесу полном всякой нечисти

леших оборотней ведьмаков упырей вурдалаков

ежиков зайчиков мышек-норушек лягушек-квакушек

и всем ничего от нее не нужно и никому она не нужна

в этом темном огромном чужом равнодушном лесу

эта маленькая бестолковая сумасбродная ведьма


*

был он невоспитанный и грубый

вообще плевать хотел на всех

полюбил нелепую особу

с красным бантом в чёрных волосах

никогда своею дорогою

вообще никак не называл

говорил что с дурою другою

не пойдёт в кино и на футбол

а она всё время улыбалась

странною казалась иногда

в странные наряды наряжалась

поселковая суперзвезда


*

она была ему верна

прекрасна и нежна

и пела для него она

пока заведена

но вот закончился завод

и кукла не поёт

а он ключа к ней не найдёт

несчастный идиот


*

ушла прекрасная елена

с хлыщом троянским от меня

(но деревянного коня

уже ввели за эту стену!)

в крови я утоплю измену

ворвется в город солдатня

парис и вся его родня

заплатят дорогую цену

я никого не пощажу

(как вожделенно это тело!)

как постарела ты, скажу

как ты с годами подурнела


*

не то, чтобы глупенькая,- простоватая

он не будет для нее пигмалионом

дважды эту роль не играют

его галатея, первая и последняя

тоже найдет для себя полено

и вытешет своего буратино

а он пожалеет эту маленькую

не то, чтобы дурочку,- простодушную

оставит в неведении неврастении


*

в свои семнадцать он был тот ещё ромео

чуть что, без памяти влюблялся очумело

он помнит чудное мгновенье в лесопарке

где загорала полуголая тамарка

плевать хотела на козлов парнокопытных

на скрытно-зыркающих, потных, любопытных

со всем роскошеством своим незагорелым

сказала: подь сюда, намажь-ка спину кремом


*

романтичная фотография

ночью, где-то, быть может, на

фоне моря, возможно, справа я

и наверно, слева она

фотокарточка то ли засвечена

то ли просто было темно

слева точно стройная женщина

и какое-то справа пятно

серо-бурое, мутно-грязное

и бесформенное весьма

неслучайно в углу размазанное

как нелепая размазня


*

довольно неприятно

узнать что никогда

и некуда обратно

и незачем куда

поплакали и будет

и хватит о пустом

об этом позабудет

не вспомнит и о том


*

конечно, был он в юности угрюмый анархист

всех презирал, естественно, от умности большой

доверчив был, застенчив, хотя и мускулист

пугливый, но драчливый и с нежною душой

он с молодцами бился, бывало, их лупил

хотя гораздо чаще мудохали его

а барышень пленительных он, как огня, любил

грубил, держался нагло, впадая в шутовство

ах, юность, в жизни самая прекрасная пора

сидел в чужой компании несчастный, как всегда

вошла, взглянула весело: ну что за ерунда

взяла героя за руку, сказала: нам пора


*

откуда бы тебе, нездешней, знать

что ничего нельзя в чужом лесу

в таком глухом полуночном часу

с дороги этой тёмной поднимать

лежачий камень ты подобрала

он был ничей, валялся на пути

и бросить жаль, и незачем нести

не понимая, что же в нём нашла


*

умелица нехитрых радостей

искусница самообманов

любительница всем понравиться

и дамских почитать романов

её заманчивые выпуклости

сокровища немалостоящие

загадочные недовыплаканности

давным-давно уже, но всё ещё

наивная такая, трепетная

холодноглазая и опытная


*

ты женщина, любовница, жена

прекрасная, несчастная, любая

я зеркало, ты мной поглощена

мне отдана душа твоя слепая

ты женщина, навек обречена

глядеть в меня, себя не узнавая

я зеркало, ты мне всегда верна

а я тебе с годами изменяю


*

мой ангел-хранитель, чёртова растеряха

рассеянная, бестолковая, не отличает

зла от добра, не знает страха

потерять то, за что отвечает

глядя в зеркало сосредоточенно

не находит времени оглянуться

моя хранительница, навсегда утраченная

моя потерянная ангелица


*

любовь так коротка

забвение так долго

бежит за тенью вслед

и плачет втихомолку

короткая строка

в ней никакого толка

любовь так коротка

забвение так долго


"где тихо бредят люди лишние..."


где тихо бредят люди лишние

по стеночке и ты бредёшь

и слушаешь своё неслышное

и за тобой плетётся дождь

в глуши стареющего вечера

где сны накрапывает тишь

ночь подступает, ждёшь доверчиво

что прочь отсюда улетишь

на злое не глядишь, на склочное

бурленье водосточных вод

твоё сознанье худосочное

не принимает эту вот

реальность, что течёт и рушится

где только видящие сны

защищены, и ты, крадущийся

вдоль тишины, как вдоль стены


Три рассказа

         

          В этом виде спорта


Разве можно быть таким дураком,

всё ей выложить, как на духу,

а всего-то делов, по столу кулаком,

чтобы знала она, ху из ху.

Ты с ней в шахматы, а она с другим

этим временем, в поддавки,

для неё любые все мужики

подкидные, блин, дураки!

Да она тебя хоть с какой доски,

словно шашку, одним щелчком,

хоть разлейся трепетным соловьём,

или дуйся в углу молчком.

В этом виде спорта, ты третий сорт,
обречён всегда проиграть,

в лучшем случае, принц, твою мать, консорт,

а она королева, глядь!



          Blind date


Сняла очки, представилась: например, Лариса,

старая дева, дура, библиотечная крыса.

Эрик так Эрик, неважно, вижу и так:

самоуверенный, поверхностный, не дурак,

в смысле, прекрасно знаете, чего хотите,

и всё получаете, сиси-писи и тити-мити.

Извините, пожалуйста, это не наглость, а страх,

буду держать себя, обещаю, в руках.

По гороскопу, видите сами, нечто рыбье,

да, спасибо, пожалуй, немного выпью,

разумеется, я понимаю, это ваше вино

достаточно дорогое, да мне всё равно.

Я от выпивки трезвею порою жутко,

это шутка, знаю, не очень смешная шутка.

Чувство юмора ваше не совпадает с моим,

и вы со мной не шутите, предлагая интим.

Даже не представляете, сколько об этом читала…

Только попробуй, тебе не покажется мало.



          Инициации


Так ветер распахнёт окно,

как будто, где же это было…

там, где давно его забыла

та, позабытая давно.

Там, где с девчонкою случайной,

с той первой,- как легко она

с ним поделилась жгучей тайной,

смешливая, была пьяна.

Там страшно ласточкой с моста,

и оказаться трусом страшно,

где всё ужасно и неважно,

всё бестолочь и маета.

Там, где избили в первый раз,

всей кодлой, беспощадно-подлой,

чудовищной, стозевной, облой…

Уже не верится сейчас

про неслучившуюся месть,

несмелую неосторожность,

упущенную невозможность,

несбычу небывалых мечт.

Здесь те же самые, точь-в-точь,

бессонница и дождь, и ветер,

и трепет заоконных веток,

и одиночество, и ночь.


как бы сказка


эту сказку детям на ночь

рассказал диван топчаныч

и не эту, а дурацкую

не арабскую-турецкую

идиотскую, но детскую

как однажды у надежды

у любови и у веры

были трижды кавалеры

то есть кавалеры трижды

ордена-значка-медали

вы таких и не видали

даже и не видели

дорогие дети

ни вблизи, ни издали

не́видали эти

как там жили-поживали

поживалых уважали

были гордостью страны

и однажды побежали

друг за другом бежуны

самокат за самокатицей

каракат за каракатицей

на каталке-катафалке

поскакали к раздевалке

где друиды, говорят
обрюхатили дриад

и зачем такое на ночь

рассказал тарзан пузаныч

а рамзан вованыч ртом

повторил за ним потом

он яичницу на небе

лично зря, не наблюдал

анонименно там не был

именинность соблюдал

в санбенито и в сан-марко

было холодно, но жарко

мир во сне погряз, во зле

в сан-тропе и в санузле

а на острове сукровиц

где макар гонял коровиц

там мычалое бычало

как бы сказку обещало

и не сказку, а стишок

кто услышал, дурачок!


#издецких


старый вор


по мазутно-чёрной густой воде

уплывает краденая байда

там на дне вода человек на дне

изнутри пустой а снаружи крепок

и неважно ему куда


у лисицы есть земляная нора

и у птицы гнездо из веток

только у человека нет ни хера

ни жены ни дома ни деток

и в душе и в ладье дыра


ничего ему никого не жаль

всё одно эта песня спета

по ночной реке уплывает вдаль

вдоль тупой тоски где ничья печаль

не найдут его до рассвета


то ли песня эта зовётся беда

никому никакое дело

не останется на воде следа

то ли спит и снится ему звезда

никуда она улетела


уплывает он из сознания

из дыхания жизни прочь

дело тёмное дело тайное

над его головой мироздание

мириадозвёздная ночь


#onemoreblues


это вот мои воспоминания


я крепился долго, зубы стиснув

и начальству верил, сколько мог

а потом монтажку вынул, вызнав

до чего несправедлив налог

а потом купил пугач за двести

у людей без чести и души

а потом с тремя друзьями вместе

понял, что все средства хороши


и пошли мы дружно в рэкетиры

мы пошли по трудному пути

твёрдо, как четыре мушкетёра

мироеду молвили: плати

тут, откуда ни возьмись, гвардейцы

охраняющие торгаша

собственным налогом кровопийцу

обложившие, как сторожа


и смекнул я, в чём моя ошибка:

я же не единственный герой

истинный, что по трясине зыбкой

шлёпает воинственной ногой

в обществе, таком небуржуазном

всякий - мушкетёр, в кого ни плюнь

если же не каждый героизмом

занят, значит, некоторым лень


это вот мои воспоминания

о лихих, о девяностых, но

не бывал я в них ни по заданию

от резидентуры, ни в кино

в это время на другой планете

я другие бороздил края

там, в непредсказуемой планиде

есть вина, надеюсь, и моя


потому что, каюсь, не оставил

я нигде глубокой борозды

где не жил, не нарушая правил

и не получил за то звезды

да кому теперь какое дело

если там, нигде и никогда

не моя планета улетела

и сгорела не моя звезда


телефон


за вычетом своего

не помню ни одного

номера телефона


себе позвонить нельзя

мы же с ним не друзья

для звона нету резона.


других номеров не смог

вспомнить, а монолог

поднадоел немного


решил позвонить ему

знакомому своему

без всякого там предлога


кто говорит? - слон

нагло ответил он


давай, говорю, не дури

вежливо говори

я вам не этот самый


а он отвечает так

сами вы, как дурак

беседуешь с голосами


мерзавец, а может псих

я не люблю таких


#издецких


восемь 8стиший


фиаско потерпела осень

печалью-грустью накатив

исполнить захотелось восемь

глубокомысленных октав

но вышло как-то так не очень

и спелось не на тот мотив

печальный автор озабочен

тут этих стиший накатав


1. орнитологическое


может это просто снится

иль душа моя как птица

ночью мне в окно стучится

что же ты душа моя

на серьёзные вопросы

и вокабулы и глоссы

и угрозы нетверёзы

отвечаешь нифига


2. гидротехническое


есть у воды такое свойство

она куда-нибудь течёт

не причиняя беспокойства

за это ей везде почёт

а если всё же причиняет

бывает всё наоборот

сантехник Саныч починяет

говённый тот водопровод


3. гендерное


у неё примерно столько

ног и рук ушей и глаз

как и у меня но только

мало общего у нас

и зовут её похоже

анжела а не андрей

и довольно непохоже

всё устроено у ней


4. семиотическое


и неведомо откуда

появилось чудо-юдо

в чудоизме-юдоизме

разбираюсь как-никак

демонстрируя не худо

оппоненту вот зануда

средним пальцем этот самый

всем известный знак лайфхак

         

5. политическое


великий солнцеликий ын

не бойся никого

но бойся ким чен ира сын

соседа своего

хоть близкий друг дороже двух

приятных издаля

китайский друг он вставит вдруг

такого фитиля


6. ориентальное


люди строящие из себя

по сути не сами строят себя

и отрицая законы воинственно

судят по этим законам себя

тот не творец себя самого

кто образец для себя самого

воистину не молодец кто единственный

творенья венец для себя самого


7. философское


если ни с того и ни с сего

у меня спросили бы доколе

я бы не ответил ничего

демонстрируя свободу воли

эти категории в виду

разумея волю и свободу

разницы меж ними не найду

ни в раздумьях тягостных ни сходу


8. трагическое


светило остыло время застыло

часы через силу идут

унылая в зеркале рожа постыла

что она делает тут

душа как бездомная кошка приблудная

паршивая вся не отмыть

шипит выгибается злая голодная

надо скотину кормить


Рождественское чудо


Бухметьев к ноябрю затосковал

что в это время года означало:

он запил, захворал, ушёл в астрал

ушёл в себя и перестал сигналы

воспринимать, уйдя туда, откуда

его могло бы вызвать только чудо


он, от природы склонный к молотьбе

языковой, безбожно заикался

не мог бы проповедовать толпе

орально, так сказать, не выражался

но душу в письмах выражал: к себе

другому, к альтер эго и т.п.


ни от кого ответа не дождясь

писал природе, женщинам (en masse)

поэтам позапрошлым, облакам

писал, как и положено витиям

невнятно, заковыристо, не вам

кто, как убитый, дрыхнет по ночам


но чувственным, как дождь и снег, стихиям:

горам и морю, хоть и вдалеке  

от горных кряжей и морской пучины

на долгой, как депрессия, реке

жизнь коротал, не находя причины

чтобы не выть в печали и тоске


раздавленный отчаянием, он

однажды выполз из берлоги вон

отравленный бухлом и никотином

брёл по тоскливым улицам, и вдруг

с ним приключился радостный испуг

или восторг со страхом беспричинным


случилось чудо ближе к Рождеству

во сне или, быть может, наяву

когда в грехопадении невинном

природа имитировала страсть

снежинки, перед тем, как наземь пасть

кружились, как в балете лебедином


он встретил ту, что потерял давно

она была прекрасна, как в кино

которое чем дальше, тем счастливей

как в том кино любительском, когда

была она жива и молода

и снег летел, как сон, неторопливый


она кружилась, падая на снег

смеялась, эти танцы, этот смех

воспоминанья эти означали

что он от пьяных слёз не просыхал

и мозгоправу злобному писал

свои проклятья-жалобы-печали:


красивые всегда - другое дело

им этот мир принадлежит по праву

так на картине у Джорджоне дева

прекрасная босой ногою левой

отрубленную голову попрала

у Климта обняла рукою правой


читал слова угрюмый доктор Блох

и продираясь сквозь кудрявый слог

позёвывая и вздыхая тяжко

разжёвывал метафору, она

была, как жёваная промокашка:

к чему слова, ведь дальше - тишина


о жизни


о жизни только то сказать хочу

чего не расскажу тому врачу

которому плевать на самом деле

он ковыряясь чем-то острым в теле

вполне возможно будет не вполне

прислушиваться к некоему мне

поскольку надо резаное штопать

так втуне пропадает ценный опыт

и не узнает мир что думал мой

лирический цинический герой

про жизнь которая так быстротечна

и смерть что с нею ходит парой вечно

как мы с тамарой обновляя путь

в грядущее куда потом-нибудь

приду где ничего тому врачу

но лучше мозгоправу заплачу

заплачу в тёплую его жилетку

как слёзы льёт испуганная детка

о ёлочной расколотой игрушке

так я о лживой милой потаскушке


из марсианских хроник


такое море в декабре

нет в мире цвета серого

как будто он погряз в добре

от юга и до севера

как будто нет войны кругом

ни деймоса ни фобоса

ни в нашем мире ни в другом

краю другого глобуса


как неприятно, как жестоко

ночь, улица, как встарь, потеха

бьют одного под фонарём

ему, похоже, не до смеха

кому валяют вчетвером

лежит он в позе эмбриона

руками голову прикрыв

и ждёт конца аттракциона

желает сделать перерыв


а кто же тут такой красивый

лежит в свои семнадцать лет

и не глядит на свет тоскливый

бессмысленный и тусклый свет

а это я в свои сто двадцать

вершу над ними самосуд

теперь им некуда деваться

я тоже, вроде, тут как тут


лежу, несчастный, одинокий

и не гляжу на свет слепой

как неприятно, как жестоко

ногами, одного, толпой

из тела душу выбивают

чего хотят, о чём орут

зачем так радостно пинают

да просто могут, вот и бьют


*
живи еще хоть четверть века

в других краях добра и зла

семья, работа, ипотека

хамас, теракты, хизбалла

и прочее, что бьёт по нервам

кончай уже валяться тут

и знаешь что, бей гадов первым

не жди, когда тебя убьют


"изучали мы три источника..."


изучали мы три источника                    

с составными частями тремя

и сдавали зачёт, истошненько

мировой капитал клеймя


был гагарин такой хорошенький

да и ленин такой молодец

а тем временем осторожненький

к нам подкрадывался песец


в красоте своей коммунальненькой

поддавали за мирумир

по большой нужде и по маленькой

будто в очереди в сортир


и земля-то была изобильненька

черноземненькая слегка

но к чернобыльскому рубильнику

потянулась вражья рука


никуда от судьбы не денешься

хоть противишься всей душой

потеряв небольшую денежку

мы наплачемся по большой


наши очень средние полосы

колосились вовсю в овсе

но уже на колёсах соросы

подкатили турусы все


покаянием обуянные

ждали худа со всех сторон

фукуямою окаянною

нам грозили в конце времён


жили мы в эпоху великую  

как писал один мудозвон

жаль, ушла она в даль далёкую

выплывая к нам, bлядь, как сон

 

*   “Три источника и три составных части марксизма” - статья В.Л.

** “У нас была великая эпоха” - повесть Э.Л.


за стеной


за выщербленною кирпичною

и грубо сложенной стеной

где населенье горемычное

гуляет осенью смурной

где он один такой из множества

и самому себе чужой

в глуши и дрожи одиночества

среди других больных душой


где из динамика больничного

несётся мусорный поток

корявого косноязычного

как хромоножка-дурачок

пинающий листву осеннюю

где дождик на исходе дня

такой же слабый и рассеянный

плетётся мелко семеня


где музыка гремит бравурная

колотит недоумок в таз

и на тоску архитектурную

глядит не открывая глаз

на всё убожество колхозное

на сумеречный свет больной

на то что сложится во взрослое  

живёшь и сдохнешь за стеной


"всё кончится такого-то числа,,,"


всё кончится такого-то числа

и обессиленные силы зла

от злобы зубы до корней раскрошат

или себя в бессилии изгложут


всё кончится и повторится вновь

тяжёлый труд и слёзы, пот и кровь

как, помнится, безрадостно пророчил

в палате общин sir winston churchill


в ожидании варваров


в сенате консулы и преторы с эдилами

слегка взволнованно беседуют вполголоса:

цивилизованные мы и утончённые

к лицу ли нам уподобляться грубым варварам


к тому же всё неоднозначно, есть достоинства

своеобразные и в их существовании

у нас законы, а у варваров обычаи

они ведь тоже как бы люди, хоть и варвары


народ на форуме в тревожном возбуждении:

придут к нам варвары и женщин изнасилуют

детишек малых заберут в свой лагерь варварский

где воспитают дикарями кровожадными


мы люди смирные, совсем не агрессивные

уже отвыкли наши руки от оружия

пускай воюют легионы пограничные

они ведь тоже набираются из варваров


один болтливый идиот-вольноотпущенник

из греков, видимо, разводит антимонию:

бояться нечего и не на что надеяться

они давно уже в сенате и на форуме


"лбом прислонясь, в иллюминатор..."


лбом прислонясь, в иллюминатор

сквозь призрачные облака

глядит, ещё слегка поддатый

и не проснувшийся слегка


там, за окошком самолёта

ни города и ни села

он вспоминает: было что-то

метель колючая мела


сквозь занесённый снегом город

тот самый, с пасмурною мглой

и этот холод, этот холод

то с изморозью, то с пургой


где ждёт ту самую, в кромешной

метели до костей продрог

от смертной стужи, от нездешней

заледенели пальцы ног


переминается неловко

притопывая, страх берёт

что и на эту остановку

трамвай последний не придёт


тоскою ледяной томимый

как часовой на рубеже

он вспоминает, что любимой

на этом свете нет уже


и самого его, быть может

и города, наверно, нет

снег заметает бездорожье

и этот сумеречный свет


всё затерялось, как дыханье

морозное, ушло в туман  

воспоминанье, колыханье

летящее за океан


“дурного обо мне не мня”

                         

представил, что судьбу мою двенадцать

разгневанных мужчин, а может, женщин

пытаются решать по своему

судебно-правовому разуменью

и эта дюжина свирепых тёток

с завязанными буркалами мне

припоминает все грехи былого


им всем о справедливости и праве

рассказывал какой-то аристотель

а может, некий цицерон, не важно

у нас другие мэтры на раёне

и если что-то я и говорил

про жизнь и смерть, то вовсе не того

о ком они подумали, ей-богу


но я же совершенно ни при чём

случайно мимо проходил и этих  

подмётных писем даже не видал

и не совал в компьютеры чужие

которых в этом времени и месте

возможно, даже не изобрели

чтоб руки-ноги у меня отсохли


но злобно-добродетельные эти

смешались в кучу бабы, мужики

и дамы вперемешку с господами

всей кодлою клекочут и стучат

тупым судейским молотком: доколе

ты будешь, непотребный катилина

терпеньем нашим злоупотреблять


как будто это я один такой

в стране, где все герои и святые

отпетые, зачем же я врагу

отдал свою страну на разграбленье

и тех, кого не бросил за решётку

я выгнал за родимые пределы

лишив ума и сердца остальных


но есть и высший суд, всем наплевать

пусть каждого десятого повесят

а пятого распятого простят

я мнил себя достойным человеком

клянусь на книге жалоб и печалей

и вы, дурного обо мне не мня    

меня вы помяните чем придётся


"какая в море тишь, да гладь..."


какая в море тишь, да гладь

какая в мире благодать

и благорастворение возду́хов

мольберт художник разложил

увидев чайку, уличил

во лжи всю эту гладь единым духом


шторма он в море увидал

и написал девятый вал

художник, как известно, не фотограф

потом к шедевру подошёл

ценитель и слова нашёл

чтоб выразить в них океан восторгов


вот только странно, он сказал

при чём здесь этот самый вал

и вообще, а что это такое

ему сказал творец в ответ:

да это же автопортрет

моей души, не знающей покоя


подумал критик: ну, покой…

и снисходительно щекой:

подумаешь, душа, большое дело

а тот, кто краски разводил

за этим искоса следил

а чайка всё летела и летела


"взбредёт же в голову такое, вдруг..."


взбредёт же в голову такое, вдруг

в припадке жути содрогнёшься, как

судак, на берег выброшенный из

дюральки, на песке лежащей без

мотора, утонувшего, когда

с рыбалки возвращался, виражи

закладывая, в пенные следы

от шедшей по фарватеру баржи

на всём газу влетая, круто вбок

руль вывернул, увидев что-то, вздрог

и тьмою оглоушенный на миг

как пробка вынырнул, и сразу, как

очухался, подумал: на топляк

моторка налетела, и потом

толкал её, тяжёлую, вверх дном

к полоске островков, и то одну

сводило ногу, то другую, и

когда уже по илистому дну

ступил, не ощутил ни счастья, ни

покоя, тошноту и гул в башке

и отрубился на сыром песке

и что-то трепыхнулось в носовом

кармане лодки, рыбу взял, и сном

всё показалось, всё ещё во сне

подумалось, что это было не

бревно, иначе бы услышал стук

и отшвырнув ещё живую, вдруг

представил: под водою, этой вот

рукою правой оттолкнулся от...


"это сон о ней, о большой реке..."


это сон о ней, о большой реке

где плывут неспешные облака

о ребёнке с удочкою в руке

об июле, долгом, как та река


это тихо-тихо, едва-едва

набегает, медленная, как сон

за волною, еле жива-жива

и другая, маленькая, вдогон


это сон о том, что пройдёт она

эта жизнь, не страшно, не жаль-не жаль

как проходит эта волна-волна

как восходит солнце, и птица вдаль


где с глазами открытыми мальчик спит

наблюдая медленных птиц полёт

над обрывом чайка летит-летит

над водою солнце встаёт-встаёт


Чужие сны


Им сны чужие снятся, как

чужие письма, только хуже,

когда всё попусту, и вчуже

отталкивая, как маньяк,

он пишет: “слышишь, тише, глуше

к нам в души заползает мрак…”

В ответ: “подай хотя бы знак,

что дышат вместе наши души.”


И дальше: “ничего не жаль,

тоска и скука, не печаль,

как нынче говорят, печалька,

что пустотой душа полна…”

В ответ: “душа твоя темна,

поэтому её так жалко.”


Жестокий Рим


Жестокий Рим, ты будешь осуждён,

не тем, кого сегодня бьёшь и судишь,

не варваром ты будешь побеждён,

но сам свое величие забудешь


и станешь духом и обличьем - он,

надменный старец, ты унижен будешь

и пролежишь забвенный до времён,

когда твой труп разбудят, а покуда ж


без удержу, до судорог живи,

и обладая миром без любви,

ему вливая в кровь свое наследство,


останешься ты вирусом в крови,

являя рецидивы декадентства,

в которые впадает мир, как в детство.


"не оглядывайся, Орфей..."


не оглядывайся, Орфей

ты увидишь бесплотную тень

не оборачивайся, ты снова её потеряешь

возвращайся скорее в свой бесчувственный день

из бредового сумеречного тумана, в который вперяешь

взгляд растерянный, подслеповатый, вот и опять потерял

ты же знал, ты догадывался, что бывает больнее, ещё больнее

но зачем оборачивался, от надежды бессмысленной обмирал

от своей безнадежной, ни проститься, ни жить не умея с нею

и опять ты скулишь и воешь, проклятья кричишь, и опять

повторяешь всё то же, своё незажившее растравляешь

и хотя невозможно однажды потерянное потерять

вновь и вновь оборачиваешься на тень

и снова и снова теряешь


"надтреснутое небо протекло..."


надтреснутое небо протекло

на лобовое брызнуло стекло

нахлынуло прибойною волною  

схватило, закрутило, понесло

в слепое половодье грозовое

где ни домов не видно, ни дорог

стихия злая, ужас и восторг

безумие в том самом смысле слова

как будто некто без ума исторг

рыдание из черноты громовой

как будто некий спящий демиург

очнулся от беспамятства и вдруг

затеял в буйном отделеньи свару

и с перепугу весь небесный круг

низверг в грохочущую ниагару


не бойся, детка, это ерунда

однажды схлынет чёрная вода

как и любая в жизни чертовщина

и этот вот, распялив невода

нас вытянет из ледяной пучины

и вообще, всё это не всерьёз

нет ничего, что стоило бы слёз

затянутся расхлябанные хляби

когда упьётся повелитель гроз

в своём небесном закемарив пабе

тогда мы уплывём за окоём

в укромный средиземный водоём

где, отрастивши плавники и жабры

клянусь, ни разу в жизни не умрём

покуда будем весело и храбро


"как будто на заброшенном вокзале..."


как будто на заброшенном вокзале

куда не ходят больше поезда

во сне или в астрале-виртуале

свидания слепые назначали

в реале не встречаясь никогда


как поезда исчезнувшего лета

курьерские истаявшей зимы

где головокружением планеты

огни, как тлеющие сигареты

в ночь унесли метельные дымы


как разминувшиеся на измене

на перемене стрелок часовых

любовников растерянные тени

в забвении былых исчезновений

потеряны среди теней иных


где он один на призрачном перроне

с изнанки тьмы скудеющей, она

одна в несуществующем вагоне

неясно прорисована на фоне

зияющего ужасом окна


проходит ночь, рассвет подслеповатый

заляпывает светом рандеву

она лосьон выкладывает с ватой

он достаёт из пачки непочатой

сырую сигарету наяву


в распахнутые окна спецбольницы

струит зефир нездешний сквознячок

проснулись психи и другие птицы

она смывает губы и ресницы

щелчком в окно швыряет он бычок


"то ли мелкий дождь, то ли грусть..."


то ли мелкий дождь, то ли грусть

то ли сумерки, то ли осень

притупление острых чувств

алкогольным анабиозом


то ли поздно, то ли пора

позабыть ни о чём, что было

в прошлом веке или вчера

то ли не было, то ли сплыло


то ли некуда, то ли вдаль

уплывая навстречу срокам

то ли вечер, то ли печаль

о забытом давно далёком


то ли около, то ли вниз

то ли это вот, то ли что ли

героический пофигизм

драным пугалом в голом поле


а там как в сказке

...
мне кажется иногда что я это кто-то другой
меня покидающий уезжающий неизвестно куда за другою судьбой
как будто на пристани провожающий пристально вдаль вернись
вздрагивая где-нибудь в трамвае тебе выходить проснись
вот уже ни следа навсегда с самим собою наедине
а ему каково с той судьбою моей одному в чужой стороне
...
а там как в сказке про трёх медведей
там кто-то ел из моей тарелки
и кто-то спал на моей постели
и кто-то жил не моею жизнью
и вышел только что на минутку
и всё оставил


четыре лимерика вдруг


какой-то забывчивый имярек

припомнить пытавшийся имя рек

Янцзы и Миссури

вдруг вспомнил по дури

наименование Лимерик


интересная дама из Кении

в интересном была положении

к ней какой-то балбес

проявил интерес

не сумел проявить уважения


есть на свете ужасно прекрасные

президенты с премьерами разные

но один господин

внук и сын Ким Чен Ын

всех прекраснее шарообразнее


и я и мой кореш Postmortem

сперва получили по мордам

а к финишу оргий

очнулися в морге

и я и мой кореш Postmortem


про быстрые и медленные сны


на тех немногочисленных цветных

и редких чёрно-белых он обычно

в сторонке стоя или сбоку сидя

глядит растерянно и виновато

как будто был фотографом застигнут

врасплох с полузакрытыми глазами

в полуприличном что ли полусне


он тугодумный был и криворукий

и занимался важною наукой

про быстрые и медленные сны

с годами наполняясь тихой скукой

угрюмо извлекал из тишины

глухонемые энцефалозвуки

которые профанам не слышны


однажды он проснулся знаменитым

вернее показалось, что проснулся

на самом деле спал, и вдруг приснилось

как это несуразно, знаменитым

проснуться ни с того и ни с сего

поскольку не был до сих пор замечен

в интимных отношениях с толпой


однажды он приснился с незнакомкой

как будто со своей чужой женой

с похмелья или с абстинентой ломкой

с душевной болью или с головной

в постели этой или в той стране

где как чужую простыню ни комкай

проснёшься снова в том же самом сне


ещё приснилось: ой как неудобно

как будто голым вышел на эстраду

а там сидят поклонницы с цветами

и критики с программою концерта

в костюмах чёрных и вечерних платьях

глядят с унылым воодушевленьем

а ты им должен спеть или сплясать


во сне о смысле жизни овощей

и о бессмыслице существованья

вселенной он позиции ничьей

не занимал и не пытался тайны

вотще разгадывать и вообще

не отличал объекта от субъекта

как, впрочем, демиурга от проекта


в последних числах августа приснилось  

как долго надо жить, чтоб научиться

красавицу за то, что постареет

жалеть, как мотылька, не ревновать

пускай себе кружится и пыльцу

с цветов недолговечных собирает

пора уже, приснилось, постареть


спросил в люцидном сне у нейросети

зачем, когда ни времени, ни сил

вот этот как бы я на этом свете

исчезли жёны, повзрослели дети

друзья, враги, он вспомнил о соседе

который все долги отдал, и с третьей

попытки все проблемы разрешил


как долго надо жить, чтобы забыть

обиды детства, как ужасно быть

ещё не человеком, а наброском

приснилось, как ужасно быть подростком

опасный возраст переходный тот

как будто через пропасть переход

по скользким и качающимся доскам


забытое забыто не вполне

в таинственной таится глубине

во сне, как дикий зверь, оно однажды

там заворочается в тишине

когда не ждёшь, от голода и жажды

пробудится, и аки тать в нощи

набросится со всей своей мощи


не надо бы ложиться на краю

здесь, в очереди к инобытию

страшнее тайных страхов явный ужас

разгадывая жизнь, как дежавю

не доживя до смерти, жизнь свою

как будто вдруг увидишь, отшатнувшись

от зеркала, где ты один в строю


вот так же фарами автомобиля

выхватываются из темноты

кусты, ограды, здания, деревья

мгновенной фотографией, и прочь

сгорающие улетают, были

и нет: ограды, здания, виденья

чудесные, все убегают в ночь


"в стране никем не прошенных советов..."


в стране никем не прошенных советов

в полузабытой, брошенной стране

приказов и указов и декретов

трёхбуквенных рассказов на стене

где молод был, порою даже счастлив

молодцеват, как юный комсостав

где маслом кверху бутерброд без масла

из рук валился, где, как космонавт

Гагарин Юра, был хорош собою

ну ладно, не настолько, но почти

и нас почтили некогда любовью

хоть некуда бывало их вести


любовь бывает не всегда взаимной

как, например, к нам родины любовь

она, подобно девушке невинной

без толку иногда волнует кровь

ну вот, мы, наконец, и срифмовали

лямур-тужур унд, извиняюсь, блад

хотя, мой Постум, речь пойдёт едва ли

я повторяю, речь пойдёт навряд

о чём-то, кроме речи, трали-вали

куё-моё, тускла моя тоска

страна, которую мы потеряли

была страной родного языка


глоссарий наш, родной вокабулярий

война и мир-труд-май, x y z

мы языком шершавым канцелярий

передовиц и здравиц из газет

о доблестях, о подвигах, о вздоре

не вспомним, теребя печаль-тоску

нас провожали буквы на заборе

сакральные, как Слово о полку

уж если тихим словом и помянем

того-сего, о чём там ни тоскуй

тот сабантуй уже за шеломянем

и где она, та слобода Кукуй


"грохочет море под обрывом как..."


грохочет море под обрывом как

чугунный стовагонный товарняк

в ночной бессонной голове бормочет

как будто хочет рассказать о том

что было есть и будет и потом

когда не будет ничего пророчит

бессмысленное тёмное кипя

прибоем без тебя не для тебя

о вечности которой соглядатай

не нужен в темноте своей когда

всё повторится вечность погодя

когда всё повторится никогда-то


Офелия


ничего, говорит, не знаю

раз пришла, раздевайся, зая
и давай хватать за места

за окном в это время года

тоже гаденькая природа

недозимняя нищета


заставляет мама рейтузы

надевать студентку педвуза

чтобы не застудила там

это финиш девичьим грёзам

как их снимешь, штаны с начёсом

мама, это же стыд и срам


убегает к реке поплакать

нет, не хочется ей поплавать

как Офелии Джона Милле

хочешь плачь, хочешь дурой смейся

на холодной мокрой скамейке

ах, спасибо мама, в тепле


#короткиерассказы


в день смеха


ничего не делаю

не жизнь а потеха

вся спина белая

в день смеха


никому не верю

себе тем более

вся стена серая

в день боли


и спина сгорблена

и стена плача

рожа тоже скорбная

вот незадача


“свободный труд свободно собравшихся людей”


“свободный труд свободно собравшихся людей”               *)

и холодно и потно, и тупо без затей

гоняли нас когда-то работать без оплаты

на ленинский субботник, как стадо верблюдей

бездарная до рвоты колхозная байда

где мы таскали что-то оттуда вон туда

потом туда оттуда и думали тогда

что так оно и будет до смерти навсегда

но вышел на трибуну архангел михаил

в трубу задорно дунул, куда-то поманил

и мы туда помчались, где горе не беда

чтоб лето не кончалось, хотели мы тогда

чего хотели, вышло, и в рай попали мы

где и закон не дышло, и адской нет зимы

мечтали мы о чуде, чуднейшем из чудес

ах если бы не люди, как чудно было б здесь

кричат, руками машут и создают толпу

и разной краской мажут господню лепоту

а мы другое дело, мы сядем в уголке

и вспомним: было дело на том субботнике

где все свои, всех в доску родимых коллектив

забил в ту доску жёстко, по шляпку вколотив


*) Хорошо! - В.В.М.


"безумные зимние бури кромешные..."


безумные зимние бури кромешные

в сезон обострения перед весной

сумятицей напоминают домашние

скандалы безудержные за стеной

фальшивые, пафосные, показушные

с истерикой лживою, блажью ночной


а там, за стеной, равнодушный к сумбурному

беспутству, мужик просветленья достиг

как будто уже к проявлению вздорному

страстей и порывов за годы привык

вот к этому бурному, бабьему, нервному

задору, чуть что, и готовому в крик


а он, безмятежный, ни бури не ищет

ни счастья не помнит, ни горя, ни бед

глядит безучастно, как ветер хлопочет

ветвями и листьями пишет портрет

разлюбленной, пусть она дурою плачет

его не колышет неискренний бред


стихия за окнами, ставнями хлопая

ветвями лохматыми хлещет и рвёт

и мечет, и хнычет, простуженно хлюпая

визжит, как припадочная, и ревёт

свирепые приступы эти нелепые

довольно обычны для южных широт


"ещё ядрён и первоздан..."


ещё ядрён и первоздан

простор зимы, в котором

снегирь манишку загваздал

рябиновым ликёром

ещё хрустит под каблуком

снежок с капустным хрустом

таким сияющим деньком

не хочется о грустном


а хочется в блаженном сне

с красоткою, не бойся

бежать, и падая на снег

не просыпаться вовсе

смешливой дурочке шепча

счастливое на память


о, как была ты горяча

в снегу могла истаять


под дождём. 3птих

*

остановилась тучка над речонкой

петляющей в лесочке небольшом

подглядывает мальчик за девчонкой

плескающейся в речке голышом

а визгу-то! - когда в два пальца свистнул

бежит она, сверкая белизной

за нею мимолётный дождик брызнул

весёлый, расторопный, шебутной

ему-то что, лихому баламуту

готовому затеять кутерьму…

вот дура! - рассердился почему-то

мальчишка, сам не знает, почему


*

задумчив юный турист сделался после распития

крепких напитков с юной туристкой после соития

с нею любовного, съел он печально завтрак туриста

и под гитару спел он песню про завтра туриста

милая ты моя, приключенье моё пережитое

вот собирается дождик, тоже вроде событие

как несуразно-своеобразна судьба гитариста

солнышко, блин, лесное, жизнь неказистая

мокрые струны перебирая, он вдохновенья-наития

с трепетом пиитическим испытывал от перепития

движенья души его, как пути туриста, тернисты

hasta la vista, baby, hasta la vista


*

на тёмном спуске, на высоком берегу

в глаза не глядя, попрощалась торопливо

сказала: ты меня прости, я побегу

и по-дурацки, в спину ей сказал: счастливо

дождь начался, зашёл в прибрежный ресторан

у барной стойки думал: водки или пива

здесь и курить запрещено, и в драбадан

уже напиться нелегко порой дождливой

какое горе, спотыкаясь, под дождём

где одиночество рифмуется и море

туда-обратно, где и волны ни о чём

о всяком вздоре бормоча, о всяком вздоре


"представить не можешь..."


представить не можешь

насколько легко и случайно

окажешься там, за тяжелою дверью, откуда

струится сюда то, чему и названия нету

божественная эманация, страшная тайна

откуда сюда излучается та радиация чуда

что жизнь наполняет единственным и неподдельным

мгновенным, бесценным, бесцельным

безмерным, смертельным


"природа не боится повторений..."


природа не боится повторений

оттачивая грани мастерства

не бережёт живых своих творений

рвёт облака, ломает дерева


но бедная душа другой природы

неповторимостью устрашена

глядит она в неведомые воды

в которых, снится ей, отражена


В нашем городе


В нашем городе было когда-то всё: и горком, и обком,

и театры с юными зрителями, и музеи с соцреализмами,

гастрономы с соками-водами, аптеки с таблетками-клизмами,

только цирка там не было, потому что товарищ, об ком

нам потом вспоминать разрешалось разве что шепотком,

как-то раз по столу как ударит своим, вашу мать, кулаком:

вы мне цирка тут не устраивайте с этими вот формализмами.


Шибко наши товарищи удивились, в себя приходя:  

как теперь понимать слова человечнейшего вождя,

что важнейшими из искусств для нас являются синема

и волшебные цирки с конями и акробатками полуголыми,

дрессированными крокодилами, лилипутами-клоунами,

в общем, так вот они подумали, не ихнего это дело ума

и опять занялись дорогими танковыми полигонами.


Но однажды к нам прилетел из далёкой тёплой страны

архиважный товарищ и друг нашей лучшей в мире страны,

архитектор и лауреат международной премии мира,

вот на этом вот бреге, сказал он, не очень великой реки,  

что впадает в великую реку, пусть способные ученики

гениального лауреата, в форме, всякому содержанию вопреки,  

возведут это самое для всенародного ради плезира.


И почти что внезапно как раз этот самый возник,

в форме самой что ни на есть тарелки летающей,

и в короткое для истории время, практически вмиг,

уважаемыми господами стали дорогие наши товарищи,

вот такая случилась история, и всё пошло кувырком

в городке, где когда-то было всё и тишком, и тайком,

подросло среди населения поколение подрастающее.


К безыдейным вещам с товарами проявляться стал интерес,

закружилась у всех голова, а над головой телеспутники,

интересные мысли прямо в голову закачивал интернет,

чудотворцы и чернокнижники, колдунов и шаманов тьма,

экстрасенсные психоложники, тайнознатные шелапутники

население нашего городка с небольшого сводили ума,

прямо в мозг передачи свои заколачивали телепузики.


Как же грустно, как жаль, дорогие товарищи-господа,

что однажды фокусники улетели на этом летающем блюдце,

обещали вернуться когда-нибудь, чёрт его знает, когда,

если некоторые условия ни с того, ни с сего соблюдутся,

мол, земля-то у вас изобильна, лесопильна и нефтебурильна,

но с порядком и высокодоходностью наблюдается белиберда,

да и ноша высокодуховности порядком для вас непосильна.


Ерунда, господа, как всегда, всё в порядке у нас, и пока

на любые условия мы отвечаем реакцией безусловной,

наблюдатели, исподтишка наблюдающие из далёкого далека,

убедятся, что жизнь вообще-то чудна здесь и баснословна,

всё на месте, горком с кувырком, никуда и не уходили мы,

всё путём, и тишком и тайком, и течёт мимо милого городка

непроворная наша река с одичавшими крокодилами.


"наверно, так ребёнку говорят..."


наверно, так ребёнку говорят
что это он, паскудник, виноват
в том, что мамаша смылась, так эпоха

ушла от нас, её любили плохо

не горячо, поэтому она

к неблагодарным стала холодна

пускай оон, минюст, домоуправ

родительских её лишают прав


"cкроется небо, свившись, как свиток..."


cкроется небо, свившись, как свиток

сдвинутся горы с мест своих

и погребать не станут убитых

те, кто останутся в живых

будут подсчитывать убытки

кубки, слитки, тут не до книг

больше не дам ни одной попытки

скажет бог, и уйдёт от них


"но это не моя вина..."


но это не моя вина

и это не моя война

да и страна уже едва ли

меня давно там не видали

теперь тем более навряд

но всё ещё саднит фантомная

тупая ноющая тёмная

не виноват не виноват


"эти пустынные зимние пляжи..."


эти пустынные зимние пляжи в глуши средиземья

яростно-сдержанный грохот январского бурного моря

серые волны бегут табуном, белогривою пеной

в диком смятенье одна за другой, разбиваясь о берег


в эти холодные дни с короткими злыми дождями

будто бессмысленный кто-то бродит и тупо бормочет

катит угрюмо свои шестистопные дактили с женской

клаузулой, написав эти длинные строки, стирает


будто играет огромным органом великую фугу

тяжеловесно-торжественную, с названием вечность

всё, что болело или страшило, это проходит

нет ничего, только море да хриплые гарпии-чайки


Кокошка


тревожит нас автопортрет

художника-дегенерата

сиреневато-синеватый

желтушно-жутковатый свет

его палитры грязноватой


его высокомерный взгляд

как будто нас не замечает

да и навряд ли отличает

в толпе других что стоя в ряд

глядят испытывая чувства


в искусстве дегенеративном

мы начинаем понимать

что языком ненормативным

нам поминают нашу мать

классическое так сказать

искусство


возвращенья не загадывая


возвращенья не загадывая

не заглядывая вдаль

мимоходом не обгладывая

дорогую невидаль


мимо ни села ни города

около того-сего

ни за так и ни задорого

и никак задёшево


за осеннюю околицу

стриженую наголо

после хочется да колется

околесиц около


до отчаянья холодного

от неясно и темно

возле счастья мимолётного

мимо всё растеряно


где ни столечко-полстолечко

никому и ни за что

до кусочка да осколочка

бито и расколото


когда погас в квартале свет


когда погас в квартале свет

побрёл наощупь в кабинет

искал в столе свечу и спички

на кухню со свечой пошёл

в буфете водки не нашёл

открыл окно, попил водички


свечу задуло сквозняком

невидимое что-то в дом

втянулось, может, привиденье

ни звёзд, ни фонарей, темно

потустороннее кино

нетутошнее наважденье


куда девался этот свет

когда начался этот бред

какого ляда испугался

покуда тянется дымок

горит табачный огонёк

не страшно, что свеча погасла


и не беда, что нет бухла

что жизнь куда-то утекла

и ни ответа, ни привета

и эти тёмные века

ещё огромные, пока

не докурилась сигарета


Бестолковое и быстрое кино


Бестолковое и быстрое кино,

слишком пёстрое, ни смысла, ни сюжета,

где случайно перемешано давно

мельтешащее и только что в окно

заглянувшее, когда и то и это

перебежками мелькающими света

пролетело, ни привета, ни ответа,

просыпайся, всё прошло уже, темно…


Шишел-мышел, и подумал: вот те раз,

ты же свет не погасил, остался газ

там не выключенный, или же включённый

счётчик тикает последние тик-так,    

погоди ещё, в последних новостях,

погляди, там что-то есть за этой чёрной…


зачем она

*

зачем она с тоскою этой вечною

с такою вековечной мерзлотой

где кроме своеволия кромешного

безволие с безмерной широтой


зачем её сумбурное напрасное

круженье в бесконечности дурной

с насквозь литературною несчастною

мечтой о беспредельности иной


зачем идея родины, которая

колеблемою тенью на стене

платоновой пещеры, как история

бог весть зачем придуманная мне



*

зачем запихивает неуемное

беспамятство в бессонницу свою

то спецприёмник ночью самой тёмною

то психбольницу бездны на краю


зачем порою ледяною утренней

несутся, завывая на бегу

ночные бесы, мутною да муторной

метелью заметая путь в снегу


"в лесу осенней средней полосы..."

в лесу осенней средней полосы

в прозрачно-сумеречные часы

на вянущей траве и мёртвых листьях

поблескивают капли, редкий дождь

прошёл недавно, ты за ним идёшь

пути не разбирая, в чащах мглистых


глухая тишина собой полна

в ней, кажется, издалека слышна

аукающих криков перекличка

давно уже ушедших грибников

там замирает звук твоих шагов

и глохнет в перестуках электричка


и чудится, проснёшься, вот сейчас

почувствуешь, не открывая глаз

что вслед тебе и падающим листьям

ползёт туман, и невидимка-страх

таится за спиной, стоит в кустах

в туманном этом сумраке слоистом


и ты на всё глядишь со стороны

тебе двенадцать, страхи не страшны

себя, пинающего листья, видишь

ведь это только тени и кусты

из леса очарованного ты

беги быстрее, никуда не выйдешь


есть ли жизнь на марсе


есть ли жизнь на марсе, мы решим

жребием или голосованьем

распри разрешим колесованьем

несогласных соблюдать режим


модус операнди наш таков

принимать нелепые решенья

для друзей заклятых устрашенья

и во изумление врагов


чтобы нам никто не навалял

сами этих гадов атакуем

чтобы перед полным ататуем

всех ужасный ужас обуял


более ни в чём не преуспев

от великой, вашу мать, культуры

как рванём со всей родимой дури

зуб даём, что это всё не блеф


модус наш вивенди хоть куда

есть у нас мечта и ахинея

планы и сверхценные идеи

бред и бредни да белиберда


В одном северном городе


В одном северном городе, где я прохлаждался полгода,

начиная с угрюмого, как и я, промозглого октября

и до конца такого же марта (собственно говоря,

там и в зимние месяцы тоже стояла погода

того же по-бабьи слезливого, ветреного рода),

серое небо висело, как скомканное сукно,

даже и снега не было, и я полгода хандря,

просыпался и уезжал на работу затемно,

а возвращался, когда уже было темно.


Итак, в этом городе, о котором я обязательно

расскажу как-нибудь подробно, и описательно

обо всех бесчисленных Кристианах и Фредериках,

об этих великих, голубями обдристанных горемыках,

с воинственно-гордым видом сидящих на лошадях,

пристально вдаль глядящих на всех площадях,

как будто мечтающих о грядущих блицкригах,

хотя для них уже всё это будущее прошло,

(впрочем, и для меня тоже, если на то пошло).


Итак, в этом городе, в стране высокого уровня быта,

великолепных дворцов и высокого уровня суицида,

тошнее всего бывало после праздников и выходных,

проведённых в компании ненужных и неродных,

случайных знакомцев, фриков и собутыльниц,

о, нимфа, дева Похмелия, помяни в молитвах меня

в объятьях неласковых (умереть, уснуть) схороня

бездомного обитателя чужих городов и гостиниц

в странах, где небо, как скомканная простыня.


Итак, по утрам я ехал по направлению к северу

зелёного острова, в это время довольно серого,

в административно-техническое здание банка,

от моей гостиницы километрах в тридцати пяти,

кстати, странно, что Магнусами там звали почти

всех коллег моих программистов, кроме Франка,

(он был gruppeleder наш), порой я сбивался с пути,

ни о чём-то таком задумавшись, Франк прости,

и доезжал-таки снова до того самого замка.


Кстати, здесь некий принц, как и я, брюзгливый,

сумрачный и суровый, как всегда в конце ноября

бывает вода четырёхкилометрового пролива,

где встречаются, кстати или некстати, моря,

одно холодное, другое студеное, так ли, не так ли,

стоял ли здесь этот парень, в кулак, как и я, куря

под зимним дождём, на промозглом ветру, в плаще,

или не ставил этот задумчивый тип спектакля

под названием ‘мышеловка’ ни здесь, ни вообще.


Впрочем, к чему это я вспоминаю, не знаю,

почему среди этих грозных и унылых картин

вместо полезной деятельности дурака валяю

без каких бы то ни было рациональных причин,

околевая в бесчеловечности зимнего календаря,

себе нелюбимому говоря, что всё вообще зазря,  

или, как сказал бы один депрессующий господин

в не шибко успешных попытках рационализации

абсурдного: ‘есть многое на свете, и кроме рацио’.


счастливый день


в оставленном жильцами старом доме

давно уже назначенном под снос

лежит пьянчужка старый в полудрёме

и слышит шорох сквозь анабиоз

как будто мыши шебуршат в соломе

мальчишка смотрит в зеркало, потом

глядит в окно с таким же недоверьем

людишки, кто в плаще, кто под зонтом

бегут, и он по лестнице бегом

на улицу, где в панике деревья

пугливые бегут, и ветер хлещет

волнами торопливыми, и дрожь

по лужам пробегает, мелкий дождь

за шиворот, в лицо горстями плещет

когда, пути не разбирая, мальчик

бежит, бежит по лужам под дождём

весь этот день, до капелек мельчайших

бухарик видит в пьяном сне своём


"мы жили в пещере, в тепле и уюте..."


мы жили в пещере, в тепле и уюте

такие родные все, близкие люди

в своей духоте и в своей темноте

какие обиды в такой тесноте


глядели из мрака ужасные камни

мы их высекали своими руками

зачем же, однако, мы вышли на свет

где наших возлюбленных идолов нет


они нас пугали, они нам грозили

мы в жертву им даже детей приносили

зато и не ведали с ними забот

которые злая свобода несёт


свобода безбрежной холодной пустыни

где нет ничего, что годится в святыни

всё ищем чего-то, но тянет назад

в родимый, любимый, надышанный ад


Из хасидских преданий


Шабтай Цви, к тому времени умерший лжемессия,

явился во сне Бааль Шему, отпустить умоляя грехи,

потому что, сказал он, случается, что поступки плохие

совершают порою люди, чьи намерения не плохи.


Всем известно, что искупление осуществляется связью

человека с человеком, разума с разумом, души с душой.

Бааль Шем приступил к делу с трепетом и боязнью

чтобы не навредить, с осторожностию большой.


Несколько снов спустя Шабтай Цви сладкогласно

заговорил о святости и начал праведника искушать,

зная, что для него не найти сильнее соблазна,

чем желание страшное самому маши́ахом стать.


Как Создатель когда-то Адама из райского сада,

так цади́к изгнал вероотступника из глубокого сна.

С той же решимостью он спускался в глубины ада,

где его в ловушку гордыни не поймал сатана.


Шабтай Цви родился и умер в день 9 ава,

в день разрушения Храмов, в день скорби по ним.

Родившемуся в этот день мудрецы предрекают славу,

а какой будет эта слава, не знают и хахами́м.


Бааль Шем говорил, что и святость бывает нечистой,

говорил о прославленном и про́клятом Шабтае Цви,

говорил, что и пламя ада разжигается Божьей искрой.

Непонятливым ученикам рассказывал притчи свои.


осколки


время жадное не ждёт, наважденье

что ни вечер, с приближением ночи

приступает к сновиденью, короче

начинается гала́-представленье

это кто там на больничной каталке

может, в лимбе, может, в сумерках или

всё пропало, а тебя позабыли

после бала, одного, в коммуналке

вроде только выползаешь из койки

осмотрительный такой, осторожный

будто тикает будильник тревожный

опасаешься ступить на осколки


нет у времени свободной минутки

вместо музыки обмылки сумбура

наступаешь на обломки культуры

на ошмётки чепухи, шутки-жутки

перепалки, перестрелки по дурке

как ни прячься, ни корячься отречься

сам не знаешь, от чего уберечься

на обрубки, на огрызки, окурки

наступаешь на осколки гранаты

будто в прошлое попавши оплошно

и подкожно ощущая, подвздошно

залпы града или грома раскаты


время сумеречное виновато

на кусочки, на объедки, отхарки

наступая на остатки, огарки

на обрезки, лоскуты красной ваты

на останки, на поскрёбки, подонки

будто кровью молодого граната

перепачканы хоругви заката

на обрывки, на клочки газетёнки

наступая на войну в заголовке

всей культяпкой на осколки бутылки

как в свинье-копилке с дыркой в затылке

мелочёвкой дребезжа в бестолковке


"как будто не в своём дому..."


как будто не в своём дому

очнувшийся не вспомнил дома

и в мутном зеркале ему

лицо чужое незнакомо


как будто вывалился вдруг

из той действительности в эту

мгновенный выдохнув испуг

вдохнул отравленного света


как будто в сумерках, врасплох

попал в другую жизнь, оттуда

из ночи, где последний вдох

и тайна страшная, и чудо


"всё сказано уже давно..."


всё сказано уже давно

о том, что ясно и темно

о повторяющемся сне

об этой и другой стране

написано и прочтено

о том, что грустно и смешно

про эту ночь, на этот день

отбрасывающую тень


но ты ещё не всё сказал

про этот сон и тот вокзал

о том, чего и не сказать

по новой, сызнова, опять

про детский плач и женский смех

про то, что у тебя, у всех


Московская история

“Жеребьев был шармёр и бонвиван,

девиц и дам перебирал, как чётки,

не брезговал и девкою сенной.”

“Француженка хотела умереть,

грех на душу, однако, взять боялась,

поэтому злодея наняла.”

“Не стоит выеденного яйца

вся эта катавасия, её

московские раздули журналисты.”


“А в оправдание смертоубийства

достаточно сказать, вашблагородье,

была она не барыня, а фря.”

“Никто его не знал так хорошо,

как мой кузен, он рассказал такое,

что и не знаю, верить или нет.”

“Гордец, глядел индейским петухом,

но был игрок, и на руку нечист,

и не гнушался пить со всяким сбродом.”


“Был, говорят, способный литератор,

к тому же в обществе хорошем принят,

хорош собой, умён, как сатана.”

“Она была душою прямо ангел,

но полюбила на свою погибель,

её жестокий барин развратил.”

“Залил за галстух, был пьяней вина,

когда избили на её глазах

его какие-то мастеровые.”


“Такой высокомерный господин

имел друзей, наверное, немногих

и множество влиятельных врагов.”

“В полиции допытывали всех

несчастных слуг его, и все под пыткой

признались, разумеется, во всём.”

“Кабы не связи и большие деньги,

носил бы он бубнового туза

лет десять на спине высокородной.”


“Ну, если даже и убил, не стоит

судить, не рассмотрев всех обстоятельств,

причин и следствий, и перипетий.”

“Она была без пятнышка, святая

и верила в посмертное блаженство,

а он - ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай.”

“Натура утончённая чрезмерно,

не знающая удержу ни в чём,

была причиной всех его несчастий.”


“Рассказывали, тосковал по ней,

и не случайно дочь свою Луизой

по имени покойной называл.”

“Да-с, милостивый государь, у нас

прощается большое преступленье

скорее, чем нелепое фо па.”

“И даже про художества свои

он говорил, что пишет черновик

такой своеобычной странной жизни.”


“Сама и виновата, ничего

не понимала в обиходе нашем,

всё монплезир, шарман да сильвупле.”

“Стал, говорят, он сущий мизантроп,

хотя и прежде, между нами, не был

душою общества, дикарь и сыч.”

“Кухарка на допросе показала,

что серебро украла не она,

а камердинер, он и есть убивец.”


“Он был, как я считаю, поражён

одним из тех психических недугов

которыми страдает этот век.”

“От семени крапивного, судейских,

почуявших, где можно поживиться,

в России не укрыться никому.”

“Писали также, это был не он,

а некий дальний родственник из Тулы,

когда проездом был в первопрестольной.”


"александр дюма отец..."

(частушки мушкетёрские)

 

александр дюма отец

был огромный молодец

столько написал романов

сколько весил килограммов

 

мушкетёры три пера

носят на плюмаже

а гвардейцев триппера

украшают тоже

 

из армян ли д’артаньян

черемис ли арамис

и атос с портосом

тоже под вопросом

 

как у графа де ля фера

было доблестей до хе́ра

а по-русски дохера

говорят мушкетера́

 

не воруют кавалеры

о́рдена подвязки

у прекрасной королевы

разные подвески

 

в наше время рэкетиры

это те же мушкетёры

отбирают чёрным налом

краденое кардиналом

 

у миледушки моей

голова на шее

а у ихних миледе́й

много всё хужее


в арифметике был плох

автор-лох, четвёртого

сосчитать видать не смог

мушкетёра чёртова


повесть о состоящем человеке


человек состоящий

из много чего состоит

с виду почти настоящий

но это обманчивый вид

настоящее-то оно то ещё

вообще ни шиша не стоящее

неустанно в будущее спешащее

следы свои путающее кружащее

постоянно куда-то мимо идущее

в это ещё несуществующее будущее

мимо этого не вполне ещё настоящего

человека на своём не настоящем стоящего

состоящего видимо исключительно из прошлого

согласно взгляду вполне возможно тоже оплошного


вот человек разумный он созидает творит

у него аккуратный благообразный вид

всё по уму делает дурного не говорит

чего-нибудь открывает когда его озарит

возьмёт да и намудрит схитрит вообразит

какой-нибудь там иприт хлорид ангидрид

а человек безумный форменный троглодит

не мыт не брит всякую дурь городит

всем и себе вредит едрит твою говорит

безумием от него прям за версту разит

сам никогда не знает чего ещё натворит

да гори оно всё говорит оно всегда и горит

как западу и востоку им не сойтись вовек

даже когда и если это один человек


вот человек крайностей умеющий совмещать

беспутство мысли с самой бестрепетной верой

безумные странности как избранничества печать

прельщают яркостью отвращая от нормы серой

ему кажется это последнее на земле поколение

последнюю истину на целую вечность вперёд

найдёт а также единственно-верное направление

в котором история успокоенная потечёт


вот человек тишком да нишком наверно

он и есть тот самый ниже травы тише воды

никого не облагодетельствовавший беспримерно

никому не принесший непомерной беды

равный себе самому так сказать обыватель

средний обозреватель далей из окопчика своего

никого на свете нету его виноватей

ибо свидетельствует о том не понимает чего


вот человек рассеянный

несобранный и беспамятный

душевно малость расхристанный

сердечно слегка бесчувственный

умственно чуть заторможенный

не то что совсем бескачественный

но прямо скажем количественно

почти ничего не значащий

и в целом мало что цельного

для матери-истории ценного

из себя представляющий


вот человек он почти никто

ещё в своём неплохом пальто

в своих не старых ещё штанах

в слегка поношенных временах

как этот воздух и этот свет

где и его уже как бы нет

ему вослед погоди постой

как лист осенний над пустотой

куда никто никого не звал

летит вернись в опустевший зал

но все кого проглядел давно

глядят нигде про него кино


"однажды в студёную дивную зиму..."


однажды в студёную дивную зиму  

такой бесконечно далёкой поры

мы были бессмертны и неуязвимы

несмело нахальны и тупо храбры

к девчонкам весёлым топтали тропинку  

лаская бутылку в кармане пальто

там жизни ещё не допив четвертинку

никто не свихнулся не спился никто

   

в ту пору легко высоко заносило

густым вдохновением книжных стихий

с такою безбожно-ямбической силой

писались роскошно-плохие стихи

там юношей тощих питали надежды  

вела путеводная нас лабуда

такие мы были таланты невежды

герои такие что прямо беда

   

последняя правда всегда предпоследней  

дрейфуя в туман несуразных идей

мечтательных бредней была несусветней

а новые истины прежних мудрей

ни жалость была не знакома ни милость

всё мнилось великим и снилось общо

в ту зиму ещё ничего не случилось

никто не свихнулся не спился ещё


"прибой кипел и раздавал затрещины..."


прибой кипел и раздавал затрещины

в нём бултыхался пожилой герой

лирический, как будто наобещано

о молодости что-то, о второй


наплещено ему и намерещено

то этою волною, то другой

нахлещено чего-то, натрепещено

бесцельно-героической игрой


борьбою удалою со стихией

когда-то он под бурные такие

подныривая, плыл в кипящий вал


тогда не признавая пораженья

а нынче,- что ж, похожие крушенья

художник Айвазовский рисовал


#сонетынепроэто


три маленькие сказки

***

о том, как некогда никто

нигде не делал ничего

того, что делал дед кокто

с кокоткой жанной де рево

ту, что любил он горячо

и на лилейное плечо

клеймо поставил флёр де лис

потом пыхнул le cannabis

и запихнул её в la grange

а ей хотелось флёр д’оранж

и с милым дедом под венец

вот тут и сказочке конец


***

о том, как некто и его подруга

и друг её с подругою своей

затеяли играть квартет, четвёртого

ещё не мёртвого, на тот послали свет

потом вдвоём ко всем чертям и третью

вторую тоже, предпоследнюю, один

был вынужден тузом прихлопнуть, бедную

условием игры на убывание

все упования в ней тщетны, одному

тоска, а он всегда был одинок

и этим одиночеством томился

в каком-то полицейском околотке

там, где допытываются до правды

до самой подноготной, допытали

последнего, тут сказке и конец


***

о том, что и глаза у него рыбьи

да и лицо совершенно бабье

не лицо даже, скажем, а ряха

и вообще он похож на старуху

на ту самую, несусветную

загребущую, ненасытную

завидущую бабу злобную

с чёрной злобою неослабною

впрочем, сказочка не про бабку

не про курочку даже рябку

не про дедку и его репку

а про эту вот нефтяную рыбку

хорошо бы её вовсе не было

переписать бы эту сказку набело


Сказка про домового


Глупый домовой Исайка,

бука, злюка и заика,

бросила его хозяйка,

вот какая закавыка.


Возле дома бродит ночью,

то в калитку постучит,

то, как курица, заквохчет,

то, как кочет, закричит.


Что же делать домовому,

нет ни сна ему, ни дела,

отлучённому от дома

и хозяйкиного тела?


Может, завела другого,

молодого домового?


Этот новый, он небось

недотёпа, неумейка,

и цена ему копейка,

звать Матвейка,  

плюнь, да брось! 


"толкаясь в очереди, чёрт его знает за чем..."


толкаясь в очереди, чёрт его знает за чем

не уступая ближним своим ни пяди

испытывая сложное чувство ко всем

особенно к тем, кто подталкивает сзади

это чувство особое, что звалось

чувством локтя, хотя этот самый орган

точнее назвал бы, наверное, лось

который подпихивал тебя в спину рогом

итак, об очереди, как его передать

непосвящённым этот опыт стояния

не понимая зачем, опять и тупо опять

как рассказать про ужас существования

одиночества и тревоги в толпе других

таких одинаковых и не похожих вовсе

растворения в них, этих ближних, таких

чужих и враждебных, и вот уже, приготовься

что это закончится прямо перед тобой

и надо будет смириться с потерею, этот опыт

равенства перед неумолимой судьбой

может ли быть утерян, забыт или пропит

опыт бессилия, обессмысливание всего

повторяемого опять и снова, и заново

когда уже нет ничего важнее него самого́

уже ничего, кроме этого са́мого


"в окне торчит горчичная луна..."


в окне торчит горчичная луна

всё самое больное отболело

но снова, как блудливая жена

жизнь обманула и пошла налево

ночь мёртвая, а боль ещё жива


ещё недавно был силён и зол

повелевал дождями и ветрами

он ждёт, когда подействует укол

таращится луна в оконной раме

на то, как пациент и слаб, и гол


он бредит, и на жёлтое пятно

глядит, как вспыхнуло и полыхнуло

огромное и жуткое вздохнуло

и глухо громыхнуло, и тряхнуло

и распахнуло в черноту окно


там парусину разрывает гром

деревья сотрясаются от гнева

дрожь пробегает по отрепью крон

и он летит сквозь бурю, напролом

в растреснутое молниями небо


недовинченный


надоело быть винтиком винтику

может, шпунтиком стать возмечтал

хорошо б конструктивную критику

наводить на систему он стал


так ведь нет, стал кому-то поддакивать

кто и вовсе с катушек готов

кто же против, и гайки подтягивать

и подкрашивать, всех-то делов


а ему: положите, да выньте-ка

то да сё, и не хуже, чем там

огорчает разболтанность винтика

причиняет обиду болтам


что кумекают в разных там этиках

и умеют бороться со злом

гвозди б делать из винтиков этаких

да по шляпкам лупить молотком


что вспоминать о ней


что вспоминать о ней, не первой

она была полгода верной

затем ещё немного стервой

потом прошёл и этот сон

вошла во вкус разнообразий

но разводить не стали азий

средневековых безобразий

душить несчастных дездемон


кирюшка, шлюшка, аморалка

от слова, ясень пень, amor

была, вестимо, не весталка

с ней постоянно force majeure

сплошная дуракавалялка

конечно, в роли дурака

понятно кто, его не жалко

ушла, и бросила: пока


об этой пятой ли, десятой

уже слегка судьбой помятой

всегда ни в чём не виноватой

вина, какого там вина

хотелось бы чего покрепче

иных уж нет, а те далече

но эта шея, эти плечи

вина, какая там вина


"противное такое племя..."


противное такое племя

для них запретных нету тем

поэтому, наверно, все мы

должны быть в курсе их проблем

поэты, в сущности, как дети

что с безответственных возьмешь

единственная вещь на свете

для них убийственная, ложь

в любви публично признаются

привычно каются в грехах

тех, что отлично издаются

в прилично скроенных стихах


меж небом и землёй всё время

болтаются, как на весах

то ниже всех, то надо всеми

так вознесутся, прямо страх

признание необходимо

им не когда-то, а сейчас

самолюбивы и ранимы

как, может быть, никто из нас

они, конечно, не пророки

но тоже обновляют путь

когда хватает сил с дороги

куда-нибудь не завернуть


они в запое, как в забое

в постели будто на посту

всецело заняты собою

переступая за черту

пристойного, любое чувство

со вкусом воплощают в стих

хотя порою чувство пусто

и плоско, но искусство их

чистейшее богослуженье

пусть и в надежде на успех

искусство самообнаженья

есть одиночество при всех


чужой


такой чужой, родные звуки

ты понимаешь ли, башкой

мотая, будто с похмелюги

крутой попал в театр bolshoi


где гастролировал другой

чужой, как ты, театр kabuki

какие причиняешь муки

не понимаешь, дорогой


как сто не нашенских рублей

одной бумажкой в уголочке

загашника, ну хоть убей


чужого, будто камень в почке

ты нам вот так, а мы тебе

родные, как селёдки в бочке


"достающий из штанин..."


достающий из штанин

ценный дубликат

под-над-зорный гражданин

он и под и над


он взлетает, как индюк

воспаривши вдруг

или поклонившись, уж

стелется, как уж


может поглумиться всласть

утоляя страсть

или в ноги низко пасть

уважая власть


он, как атом, неисчер-

паемый старпер

вот таков каков, йес, сэр
мэйд ин эсэссэр


никого не обзываем

                 (весенние частушки)


*

мы на русском на хорошем

граммар нацам объясняем

сколько хочем столько ложим

никого не обзываем

*

подарил мне родненький

интеллект искусственный

никуда не годненький

битый да искусанный

*

сомелье у сомелья

выпил водки дофига

да с таким-то сомельём

выпьем и ещё нальём

*

к моей милке неспроста

в королевстве датском

в заповедные места

ходят люди в штатском

*

изменяла и ласкала

не меня но опера

а не знала что ла скала

из милана опера

*

что имело прежде ценность

обесценено уже

порносценная обсценность

нынче вроде бланманже

*

кап д'антиб и тётеньки

излечить готовы

как антибиотики

хворь души суровой


о всяком вздоре


зауропод эпохи кайнозоя

из дикого и жаркого железа

выкладывает камни волнореза

на этом берегу нас только двое


он здесь уже давно, а я подавно

лениво камешки перебираю

на берегу полуденного рая

где море тоже трудится исправно


мы битый час пересыпаем камни

как будто дурью маемся все трое

такой бездумной знойною порою

что эта маета уже легка мне


скрипучий кран, бормочущее море

о вечном, о простом, о всяком вздоре


до первых петухов


без продыху и устали

с такою глухоманной

тоскою захолустною

со злостью неустанной

свистит подслеповатая

как ветер ни о чём

неясытью несытою

неистовым сычом


когтистая бессонница

над пустошью кружится

за серой тенью гонится

безжалостная птица

пока считает бестолочь

баранов да козлищ

до полночи и за́ полночь

над полем пепелищ


над чёрными руинами

и чёрною водою

над страхами старинными

и ветхою бедою

бессонное мучение

до первых петухов

тоска без обещания

прощения грехов


слишком яркий свет

             памяти А Ц


говорит не с ней

а с самим собой

лишних слёз не лей

уходи постой


здесь в любой толпе

как в густом в лесу

на пустой тропе

пустоту несу


слишком жаркий день

слишком яркий зной

никакая тень

не бежит за мной


подступает тьма

тишиной к душе

время полночь сна

ни в глазу уже


говорит она

за тобой спеша

там в лесу одна

я твоя душа


собрала цветы

да сплела венок

если б только ты

это видеть мог


слишком зрячих глаз

слишком ясный свет

время тихий час

воскресенья нет


"человек имеет право..."


человек имеет право

голоса, а также право

логоса, оно же слово

чтоб голосовать оравой

и от боли голосить


человек имеет право

на равнение направо

но его имеют справа

также, как умеют слева

в хвост и гриву, и в седло


человек имеет право

делать строго по уставу

жрать говно, глотать отраву

на халяву, за державу

и за здорово живёшь


человек имеет право

но имеется управа

на его святое право

делать криво и коряво

и не делать ни хрена


человек простой и славный

не лукавый, золотой

не тщеславно-своенравный

он имеет навык здравый

строем, и на месте стой


"оденься негодяем и приди..."


оденься негодяем и приди

в день вожделения к своей немилой

поддав appassionato, погуди

со всей allegro furioso силой


или с лицом загадочным на пир

войди героем не её романа

когда ночной зефир струит эфир

из дыр сознания, più piano-piano


или с повадкой мудрого, как змей

лирично-драматичную музы́ку

извлечь из бубна своего сумей

бесфанатизм, хоть это имя дико


или приличный приодень прикид

и сделай вид, как будто не дурак ты

и соверши обряд-апартеид

из бухты убираясь, из барахты


сотри уже случайные черты

и удалясь из чайных церемоний

спляши, как рожею не вышел ты

для этих вот гармоний-филармоний


yellow submarine


от юности бедной, сивушной водки

которую жрали с тоски в три глотки

как будто из чёрной подвальной дыры

легко уплывали в другие миры

на жёлтой подводной лодке


теченьем нездешне-праздничной жизни

беспечно-радостной и капризной

в миры, диковинные, как сны

бывали бешено увлечены

на сказочной и круи́зной


без всяких карт и радиосвязи

по лоциям в красочном пересказе

уже не снится, да ладно, брось

зато как радостно там спалось

покуда из грязи в квази


от прежней лихости жалкие брызги

едва нюхнув дорогого виски

на ржавой yellow submarine

приплыли в bordello среди руин

по месту былой прописки


"всё надтреснуто, надорвано..."


всё надтреснуто, надорвано

раскурочено уже

и от бреда тошнотворного

лишь отчаянье в душе


всё украдено, загажено

гадиною-чернотой

даже прошлое закрашено

этой нынешней бедой


и язык родной, единственный

будто чёрт какой обстриг

лучше б ангел тот воинственный

грешный вырвал нам язык


суицидное безумие

с наглецой да с кондачка

всё темнее, всё угрюмее

манит адова река


"такого марта не было давно..."


такого марта не было давно

в стране, текущей молоком и мёдом

и на душе темно, и всё равно

куда отправиться по тёмным водам


куда бы ни попал, как кур в ощип

нелепостей разгадывая ребус

вдруг вспомнится безумный запах лип

иль это слово странное, троллейбус


который кулачками в провода    

вцепился, но один идти не хочет

давай возьмём его с собой туда

где беглый дождик лужицу щекочет


по улице недлинной в бедный сад

пройдём вдоль памяти сентиментальной

где липы носят праздничный наряд

сочится мёдом полдень беспечальный


туда, в первоначальный, жалкий быт

в полуподвальный наш, обетованный

где время, как ребёнок, сладко спит

и жизнь ещё не знает расставаний


такая нынче выдалась весна

зимой теплее было и яснее

вдруг вспомнилось, была ещё страна

и чёрт бы с ней, да нам туда же, с нею


"твой некогда хороший друг..."


твой некогда хороший друг

пел под гитару галича

но что-то с ним случилось вдруг

теперь не то, что давеча

своей шарманкою скрипя

как по стеклу наяривая

и этим визгом сам себя

как будто уговаривая

уже не друг, не враг, а так

певец во стане воинства

не просыхает от атак

диванного достоинства


а ты с ним споришь, как дурак

чего-то всё доказывая

в итоге тех словесных драк

и говорить завязывая

непроницаема стена

из словоговорения

на поле бранном тишина

как в том стихотворении

в такой, как барабан пустой

балладе в. жуковского

с воинственною трескотнёй

где смысла никаковского


в тумане романтическом


опяткин на европу положил

верней, надежды возлагая прежде

к ней вожделея, наконец, решил

не предаваться призрачной надежде

расстаться с чужестранкой навсегда

смекнув однажды как она чужда


с наездницей заморского быка

с ужасной нимфоманкой-наркоманкой

теперь он расплюётся на века

не соблазнится нежною приманкой

совместных фотографий не храня

он заявляет: больше ни хрена


впадёт в автаркию, чтобы она

с анархией привычной срифмовалась

вокруг него китайская стена

уже почти возведена, осталось

достроить малость, там найдётся путь

особый, чтоб за стенку не свернуть


никто ему не сможет помешать

наказывать гордячку безразличьем

не помешает злобно помечтать

как упиваясь собственным величьем

в тумане романтическом дремля

он вставит ей такого фитиля


на той веранде дачной


обычный день, привычно-бестолковый

перелистнулся, вот и жизнь прошла

уснул и видел сны о жизни новой

той, что когда-то новою была

где медленные танцевали тени

ленивый ветерок листву трепал

и голова от запаха сирени

кружилась, время замерло, он спал

на той веранде дачной с майским садом

с такою тишиной глухонемой

где были дети маленькие рядом

с прекрасною и юною женой

во что-то детское они играли

смеялись, испугался, что вот-вот

проснётся, и тогда стакан у края

стола, качнувшись, упадёт


"бродит горестный старец..."


бродит горестный старец по дворцу своему

захандрил, не осталось никакого ему

удовольствия в жизни, бредит скорбный умом

не утешен, капризный, ни жратвой, ни бухлом

ни доступною бабой, горемычный такой

ненасытный и слабый, с неотступной тоской

одинокий, не хочет видеть всех этих харь

неужели закончит, как обычная тварь

от обиды он сохнет и блюёт кислотой

неужели подохнет, будто смертный какой

как ничтожная сошка с ерундовой душой

но и мелкая вошка хочет крови большой

вот и бродит, страдая, вот и бредит, хандрит

только кровь молодая вурдалака бодрит


"придя в себя на розе люксембург..."


придя в себя на розе люксембург

дом пять, квартира восемь, в полусне

он понял вдруг, когда взглянул вокруг

что не осталось истины в вине

до капли выпитом, но так нельзя, нельзя

донельзя допиваться, все друзья

уже спились, кирюха титтенберг

серёга ибатуллин и сержант

с кудряшкой, все исчезли, он избег

исчезновения, как арестант

в темнице времени, где прорва лет

взглянуть бы в зеркало, пропала вдруг

и зеркала, наверно, тоже нет

на бывшей этой розе люксембург

теперь, возможно, банковский проезд

или крестовоздвиженский тупик

у них охота к перемене мест

пройдёт с переназванием улик

он тоже, в чём, не знает, виноват

темно в душе, и в памяти провал

как будто кто-то перепрятал клад

который, вероятно, своровал

у самого себя, он всё забыл

зачем, куда, и этот ключ в руке

и это на щербатом потолке

загадочными буквами: здесь был


"какая дурная погода..."


какая дурная погода

сегодня, вчера и всегда

с простуженного небосвода

слезливо сочится вода


какая дурная привычка

чуть что на погоду пенять

небесная льётся водичка

вчера и сегодня опять


привычка - вторая натура

блаженный сказал августин

а первая здесь утонула

в трясинах размытых картин


погода и завтра такая

что нечего тут понимать

ненужные книги листая

чужие слова вспоминать


с ненужною женщиной снова

не надо встречаться, потом

догонит тоска, с полуслова

понятно, что всё не о том


а надо всего-то куда-то

с рассеянным этим дождём

брести, бормотать туповато

о чём, ни о чём, о пустом


"на дорогах окольных..."


на дорогах окольных

мимоезжих путях

на волнах алкогольных

на безвольных полях


что ни день ежечасно

из тумана во тьму

ни к чему не причастный

посторонний всему


ничего не исполнив

в этой жизни простой

пустоту не заполнив

ни в себе ни собой  


ворон

.         "Once upon a midnight dreary"


залетает в комнату птица чёрная

то ли ворон, то ли, чёрт разберёт

драная такая, злая, вздорная

пугалом нахохленным чего-то ждёт


вертит головою, смотрит искоса

с наглецой подмигивает глазком

говорю ей: ласточка, накось, выкуси

не туда ты сунулась за куском


не дождёшься сладкого угощения

больно ты, дрянная, нехороша

может, чья-то краденая, ничейная

может, мной потерянная душа


на столе бутылочка недопитая

одному-то скучно пить-допивать

чучело гороховое, набитое

нам с тобою весело петь-горевать


улететь хотелось бы, да не хочется

крыльями бессильными шебурша

не бери за горло меня, одиночество

голубица-горлица, моя душа


некуда деваться, везде распутица

долбодятел спятил, не скажет, когда

всё, что ни чудится, позабудется

канареечка поёт, горе не беда


ой вы, думы чёрные, да залётные

спрашиваю чижика-соловья

что же тут поделаешь, тварь голодная

то же безысходное ничего


прекрасное Искусство


приятель мой, ваятель небольшой

бухал и приторговывал душой

он зашибал деньгу башкой вождя

и тушкою его на площадях

немалого количества райцентров

и упакован был не хуже мэтров

они ведь тоже этим торговали

и много пили, мало горевали


мечтая овладеть die holde Kunst

он с юности и до потери чувств

копировал портреты и пейзажи

срисовывал скульптуры в Эрмитаже

и верил: если так, за шагом шаг
как вождь сказал, учиться и учиться

анкор, ещё анкор, то всё случится

но получалось всё не то, не так


а кто не пьёт, да ни в одном глазу

и утирая пьяную слезу

как девкою отвергнутый любовник

кому какое дело, пил, как слон

и будто мстил кому-то, разве он

такой судьбы единственный виновник

и всё ещё надеялся на что-то

и ждал душевного переворота


хотя на что надеяться, любовь

как жизнь сама, всегда несправедлива

любому отдаётся торопливо

а он единственный, он не любой

что ждёт отстоя, требует долива

и кружкой по столу… от тех искусств

внушавших чувства добрые народу

одни обосранные птицами уроды

останутся… die holde, сука, Kunst


частушки-политушки


нары в наших палестинах

ждут известного лица

снова то ли сукинсына

то ль отечества отца


вин его не вороши

грязною лопатой

в самой глупине души

он не виноватый


у начальственной особы

есть такой прибор особый

жопой чует что ему

ветер дует не в корму


а у вашего божка

отрывается башка

как два пальца с вашим боссом

зарифмуется опоссум


а у вашего бычала

чья б корова не мычала

непонятно почему

прозвучала нота му


но однажды дед в пальто

распахнёт своё не то

не заглючит гаджет

включит и покажет


досудебной сделкой

удалось признать

оказалась целкой

пожилая bлядь


он выпил в эту ночь


он выпил в эту ночь совсем немного

но как-то муторно и тяжело

зачем-то к ней поехал, у порога

подумал: слава богу, всё прошло

открыла молча, под халатом банным

наверно, голая, опять, опять

он чувствует себя таким болваном

и нечего, и некому прощать

она добра, умна, ей неприятны

приёмы откровенной, грубой лжи

хотя и правда тоже неприглядна

скучна для артистической души

он, будто рыба в маслянистой луже

отравлен ею, безнадежно, весь

нет никого на свете лучше, хуже

одна такая, вот сейчас и здесь

так безмятежна, проявила милость

а после запахнула на груди

халат, от поцелуя уклонилась

сказала: будет время, заходи

.

#короткиерассказы


баллада о старом мизантропе


в местностях гуляя живописных

старый человеконенавистник

в них красот не видел никаких

а когда встречал других двуногих

идиотов наглых и убогих

чувств он не испытывал благих


ветерок трепал осин отрепье

дети, малолетнее отребье

не вели, как водится, себя

в лужице водица стекленела

красная девица стервенела

страстно никого не полюбя


вот те здрасьте, слякотные страсти

по сезону сопли да несчастья

жизнь проходит, почитай прошла

как по луже смена отражений

облаков случайных в день осенний

тихо выцветающий дотла


завтра ожидается погода

от восхода и до культпохода

на природу, ничего не жди

ни от тех пригожих, ни от этих

тоже нехороших, ни от третьих

все пройдут, и люди, и дожди


вспомни перевод экклезиаста

всё проходит более гораздо

в переводе с евро на рубли

напиши стишок про всё такое

где одно похоже на другое

и в metapho.ru его пошли


тучка в небе, маленькая сучка

хвост её, как штучка-закорючка

в алефбете языка иврит

буква йуд, а в переводе йота

мизантроп, унылый как болото

с отраженьем в луже говорит


ах ты, старый йуда, ни на йоту

ты не больше йуного задрота

в жизни понимаешь что к чему

не клади охулки на прогулки

не гляди на булки в переулке

получай на чай по кочану


не интересуй, куда не просят    

с отраженьем в луже выпей, прозит

повторяя, ничего не жди

перепетые перипетии

тупо умножают энтропию

что б ни впередили впереди


у себя он, вопрошая злобно

получал ответ духоподъёбно

шёл бы, что ли, обновляя путь

рысью или иноходью спорой

нахер, то есть в сторону, с которой

посланному некуда свернуть


пташечки летали, ути-пути

крошечки клевали, tutti-frutti

за синичкой птичка-воробей

мальчики гуляли, bully-bully

в голубей пуляли, гули-гули

в небе голубого голубей


another blues a la russ


чтоб руки твои отсохли

и уши твои оглохли

все шлюхи твои подохли

чтоб ты вспоминал меня

пропащую жизнь кляня


тебя напою болотной

водичкою приворотной

чтоб знал ты, напившись рвотной

насколько сильна, крепка

любовь, как она горька


нашлю на тебя я порчу

и судороги и корчи

и мёд тебе будет горче

полыни да имбиря

утробу твою деря


а я тебя не забуду

иголки втыкать я буду

в любимую куклу вуду

не будет уже без меня

ни ночи тебе, ни дня


дохлую крысу подброшу

плесну кислотою в рожу

узнаешь ты, мой хороший

как беспощадно любя

убила бы я тебя

.

#маленькиепесни


"в эти дни накануне зимы..."


в эти дни накануне зимы

море тёплое, пляжи пустые

волны, медленные, как сны

безмятежные и простые

в эти летние ноябри

накатив, за собой утирая

как в игре замри-отомри

на мгновение умирая

еле слышно лепечет прибой

душу лечит, светло и мило…

до последнего, бог с тобой

будь со мною, amore mio


"там, в недосмотренном кино..."


там, в недосмотренном кино

одна меня давным-давно

в темным-темно любила

метель мутила ясный день

сносила крышу набекрень
меня с ума сводила


там, раздеваясь догола

зима плела свои дела

белым-белы, как сажа

четыре месяца в снегу

метель несла свою пургу

мелым-мела покражу


там всё осталось, как тогда

дурное счастье и беда

любовь, и грусть, и жалость

в одной потерянной стране

где мене, текел на окне

морозное писалось


она спала


неразговорчивый водитель

сказал: налево поглядите

она спала, я поглядел

армагеддон небесных тел

на горизонте разгорался

сквозь огненные облака

текла змеиная река

он щёлкнул пальцами, погасло


она спала, бежали справа

столбы, деревья без теней

деревни мёртвые, канавы

вдруг пирамидка из камней

где мы разбились в прошлый раз

в такой же нехороший час


во сне чужом, где разгоралась

в ночи аврора бореалис

среди зимы и тишины

где нас оставили, забыли

тогда казалось, это были

её томительные сны


как будто просыпалась память

чужая, словно нейросеть

чтобы случившееся спамить

небывшее тащить на свет

где ничего нельзя оставить

и никого на свете нет


где облако в полнеба гонится

за догоревшим светом вслед

студёная река бессонница

перетекает в полубред

догонит, и в пространство сонное

возьмёт и начисто сотрёт

идущего туда, бездонное

пересекающего вброд


"пойдёшь вперёд, окажешься в сейчас..."


пойдёшь вперёд, окажешься в сейчас

в нелепых обстоятельствах и вздорных

направо, и получишь в правый глаз

подбитый в позапрошлогодний вторник

налево, связку на ноге порвёшь

на левой, как в одно из воскресений

куда ни ступишь, снова попадёшь

в одну и ту же лужу невезений


откуда можно выйти лишь назад

где никого, сидят, молчат обсценно

как в кинозале, и за рядом ряд

бессмысленные все глядят на сцену

а там уже один из них никто

с пустым лицом в твоём пустом пальто


"в баснословные и достославные времена..."


в баснословные и достославные времена

расцветающей пышно, как плесень, советской античности

дорогая страна не всегда к нам была холодна

да и мы отвечали не полной к ней безразличностью


кто бы мог в ту эпоху подумать, что в это давно

прилетит вдруг волшебник в своём голубом свистолёте

и бесплатно покажет кино, и увидев пятно

у него на башке, мы смекнём: это вот, это что-то


забегая вперёд, он расскажет, что произошло

в неслучившемся будущем, выберет форму глагола

совершенного прошлого, чтобы добро наше зло

в пузырях улетало, в мыльных мечтах балабола

 

всё накроется медной звездою, а бедные наши года

дорастут до немедленного достижений упадка

мы не знали ещё, как счастливы были тогда

собираясь в тенётах запутываться мирового порядка


все куда-то уйдут, я один, как тот контрамот

заблудившийся, будто в магических анахронизмах

в категориях времени, буду задом ходить наперёд

возвращаясь в страну, дорогую своей дешевизной


а теперь, не хватавший ни в прошлом, ни в будущем звёзд

я фальшивые деньги печатаю в как бы своём настоящем

и на них покупаю фальшивых бесценностей горсть

и дарю их подружкам своим, почти настоящим


"а фильм, пожалуй, стоит переснять..."


а фильм, пожалуй, стоит переснять

актёров заменить, переписать сценарий

всю тонкую эротику и сны

героя главного ко всем чертям похерить

найти другого режиссёра, чтобы он

позвал другого оператора, который

глазами мальчика лет десяти, не больше

нам показал картину с высоты

его не героического роста

пусть камера вприпрыжку, вместе с ним

бежит, не глядя под ноги, а лента

смонтирована будет как попало

не как в кино, а как бывает в жизни

когда бежишь, смеёшься без причины

верней, от скорости и радости побега

а камера уже несётся вслед

глядит чуть сверху и немного сбоку

когда споткнувшись, кубарем летишь

уже земли как будто не касаясь

избавясь от земного тяготенья

и вправду отрываясь от всего

летишь, и не отбрасываешь тени


"ночной пожар, восторг и ужас..."


ночной пожар, восторг и ужас

как чудо божие в кусте

вздымаясь в черноту и рушась

в неопалимой красоте

живёт, как бабочка ночная

короткой жизнью, до утра

как страсть последняя, хмельная

сжигающая в прах, дотла

а в памяти живое чудо

горит нетлеющим огнём

от дуновения оттуда

откуда и куда идём


"ходят ходики во сне, напевая скуку..."


ходят ходики во сне, напевая скуку

время бродит на стене, шлёпая по кругу

сколько будут скуковать, время психоделать

типа: три, четыре, пять, тупо: восемь, девять

вниз башкою метроном, с маетою, трудно

отбивает топором скудные секунды


слишком быстрое кино, не поймёшь сюжета

больно пёстрое, темно в перебежках света

вот сентябрь-октябрь-ноябрь скупо слёзы точат

все промозглые на ‘ябрь’ только зря морочат

вот опять, ещё опять, через пень колоду

всех опятей сосчитать не пытайся сходу


лист кленовый в данс макабр хочет оторваться

здравствуй, дедушка декабрь, скоро нам сто двадцать

вот и год ушёл на дно, канул будто китеж

ты из этого кино никуда-то выйдешь

умножает грусть-печаль календарь-оторва

по двору январь-февраль бродит беспризорно


"Было это давно, во время войны с Митридатом..."


Было это давно, во время войны с Митридатом,

в горной Иллирии, где лагерь однажды разбил

Луций Корнелий Сулла, умный, дерзкий, жестокий,

он, презирая людей, также не верил в богов

и, разумеется, в разных нимф и прочих силенов,

фавнов, ларов, камен, всяких мелких божеств.

Но однажды к нему привели живого сатира

с рожками, как у козы, и с волосатым лицом.

Сулла, взявший агномен Феликс, что значит Счастливый,

стал вопрошать существо, многих призвав толмачей:

Если ты вправду тот, за кого тебя принимают,

то ответь на вопрос, кто ты, бог или тварь?

Есть ли в природе вещей некая сила иль некто

выше воли моей, кроме смерти самой?

И ничего вразумительного в ответ не услышал

робкое блеянье да жалкий испуганный крик.

И полководец, не знавший жалости и состраданья,

жалко! - сказал, а кого? - все побоялись спросить.

Так рассказал нам Плутарх, а ему поведали внуки

тех сулланских солдат, что отловили божка.


#ψευδοιστορία


"как будто во сне коматозном..."


как будто во сне коматозном

смеркается, холодно, поздно

и страх в самых тёмных углах

таится, как время в часах

как будто назначена встреча

на третьей платформе, где вечер

примерно без четверти пять

начнётся, нельзя опоздать

иначе беда, дело к ночи

в которой ещё одиноче

останешься, и не кричи

что не о ком плакать в ночи

как будто оставленный всеми

попавший в остывшее время

потерянный, словно билет

на поезд, которого нет

нигде в расписании, в нетях

пропавший в беспамятных этих

окрестностях долгой зимы

в предместье разлуки и тьмы

остались перроны пустые

колючие стрелки застыли

в часах станционных, почти

семнадцать, без двадцати

как будто на этом вокзале

остался один, не позвали


"а может, этот мир возник..."


а может, этот мир возник

когда поддатый часовщик

завёл часы вселенной этой

и завалился дрыхнуть где-то


проспится он, и этот мир

рассыплется, из чёрных дыр

другое просочится время

бог с ними, с бывшими, со всеми


а может, с богом или без

у нас и времени в обрез

и чёрный ветер в щелях свищет


и никакого бога нет

в конце задачника ответ

нас не найдёт, да и не ищет


"всё холил, да выхухоливал..."


всё холил, да выхухоливал

малахольную свою меланхолию

как тварь такую неумную

как рыбку аквариумную


как жутище завывающее

с руки жрать не забывающее

и с жуточкой этой, с курвицей

не уставал бедокуриться


да с торбой носился писаной

как с кисою бенефисовой

окучивал, как мичуринец

покуда не окочурилась


к несчастью эта субстанция

несчастному вновь достанется

не расстанется с этой штукою

укушенный депрессукою


"не праздничным салатом оливье..."


не праздничным салатом оливье

так завтрашним салютом в голове

на этой третьей улице строителей

советская действительность жива

пускай трещит наутро голова

с похмелья по заявкам телезрителей


где я один из них, один из нас

из тех же бочек разливанный квас

за те же три копейки неразменные

мне веки поднимите, говорю

озимые созрели к январю

в моём чужом глазу зерно ячменное


песка в глаза насыпал недосып

коряво кувыркаясь, кривошип

в моторчике грудном стучит безрадостно

когда захочешь злобное сказать

подробно лыка можешь не вязать

но всех послать к их матери безадресно


откуда им, советским, не уйти

там все, кто старше сорока пяти

безродные агенты иностранные

спроси хоть у архангела с трубой

про этот праздник, что всегда с тобой

ответит: все вы тут потусторонние



квадратные сочинения


развратные извлечения

отрицательных величин

стократные преувеличения

исторических сволочин

превратные толкования

следствий безо всяких причин

народное обрезование

на очень средний аршин


пустопорожние переливания

для увлечения школьников

квадратные сочинения

окружностей о треугольниках

столбняк сознания от гангрены слов

сквозняк мироздания изо всех углов



"неба медный купорос..."


неба медный купорос

сернокисловатый

здравствуй дедушка-мороз

облака из ваты

синеватые снега

незамысловаты

хочешь бабушка-яга

съесть социопата


он не c ёлки-палки слез

а с метёлки-пальмы

в синеве иных небес

жгучее напалма

ни в пустыне бедуин

ни тот самый парус

уплывает сам-один

ни о чём не парясь


ничего не ищет здесь

никого не кинул

нидокуда не ездец

ниоткуда сгинул

не привык ни здесь ни там

ни в своём нигде-то

ни к жаре ни к холодам

ни к зиме ни к лету


выплывает как дельфин

на родную сушу

что ж ты дядюшка-хамсин

жарко дышишь в душу

ничего не говори

злобной тётке-водке

стужа у неё внутри

прямо посерёдке



"хромым одышливым бегуном..."


хромым одышливым бегуном

всю жизнь ковыляешь вдоль

когда хотелось бы поперёк

и не жалеть о том

что те, кто летят, пробегая вдаль

как чушку, собьют тебя

со всех своих набегая ног

и вдоль убегут, сопя



stanley beach

.                                 Вадиму Мейнстеру

тихий берег океана

еле слышная вода

бесконечная нирвана

жизнь проходит, не беда


полусонная истома

славный день в чужом раю

далеко-легко от дома

молодости на краю


отгоняя всё, что кружит

слишком близко-тяжело

на песке лежит, не тужит

хорошо ему, тепло


эти волны, эти чайки

тучкой солнышко прикрыл

девочек-подростков стайка

пролетает с плеском крыл


отпустило, траблов кучку

он себе уже простил

превратил в кораблик тучку  

и качаться отпустил


в экзотических растеньях

копошится ветерок

медленно кружатся тени

и ложатся на песок



набежали вдруг 2стишки


читаю надписи в клозете

на философском факультете:


известны многие примеры

того, как бог спасал от веры


так тяжело найти стараемся

в чём совершенно не нуждаемся


любой судья тому свидетель

сколь беспощадна добродетель


разнузданная честность тож

опасна, как святая ложь


поэтом можешь ты to be

or not to be... но не груби


посмотришь семо и овамо

повсюду трампы да обамы


сказал мудрец: пройдёт и это

как дух святой из туалета


не ищет подлый раб свобод

но только доброту господ


всю жизнь учись, потом окажется

всё выглядит не так, как кажется


а что за гробом, например

профессор, не один ли хер



Из Нашебродского


Входит солнце и выходит, как заметил бы Кохелет.

Председатель населенья, предсказатель непогоды

в нашем буйном отделенье говорит, что всех похерят,

что походу у природы есть негодные отходы.

Не вернётся наше солнце, закатилося колечко,

на рассвете не плеснётся, утонуло в Чёрной речке.

Не пускали за рубеж,

вот и вышел на манеж.

“Так и жил, шары катая.”

“Тоже маде из Китая.”

“Не успел почистить чакры.”

“Осторожно двери закры…”


Входит гений в телогрейке, весь в тоске необъяснимой,

говорит судьбе-индейке, мол, тетеря ты чужая!

Что за странная идейка в комнатёнке нелюдимой

куковать, ошибок трудных втихаря не совершая!

Добежал сперматозоид до своей заветной цели,

вот и вышел гуманоид, посетитель Куршевеля.

Вот и вышел гражданин,

тот, что выжил, он один.

“Фаберже у них в мошонке.”

“Тоже метит в Евтушёнки.”

“Между прочим, все мы прочим

в гении кого захочем.”


Входит ботоксный в таксидо, говорит: я самый важный,

достаёт своих соседей, хочет показать либидо.

Он местами невеликий, но мечтами авантажный,

говорит России дикой, непривитой от ковида:

надо спрос ажиотажный создавать при дефиците!

И грозит Европе влажной лейкоцит на лейкоците.

Надевает вся страна

ордена Бородина.

“В битве победим по новой!”

“Не забудь о Куликовой!”

“Да за Калку, за Непрядву

я бы Галке вдул взаправду!”


Входит рифма на Европу, опа-опа, два притопа.

Выражались обе дамы иногда довольно грубо.

Говорили ‘Blut und Boden’ или на фашистском ‘Blubo’,

в переводе ‘кровь и почва’ или сокращённо ‘кропо’.

Вот житуха-развалюха, то мокруха, то разруха.

В этой хтони все потонем, выплывут титаны духа.

С белой фенечкой матрос,

у него стоит вопрос.

“Ты по нации кто будешь?

Если да, то сумму ссудишь.”

“Есть у нас такой обычай,

по плечу трепать чавычу.”


Входят мысли, содержанки форм, бессмысленных, как рифмы,

и уходят в несознанку: ‘нам не надо этих цорес!’

Сколько их, куда их гонят, на Лубянку, в харю Кришну?

Спозаранку цицеронясь, не ‘о tempora, o mores’ 

говоря, а ‘на раёне завсегда такие ндравы!’

Браво, браво, очень здраво, как инструкция минздрава!

Вышел как бы каламбур.

Вместо музыки сумбур.

“Каламбуры колумабара.”

“Мемуары Муаммара.”

“Век любой смешон и жуток.”

“Не раскрылась пара шюток.”


Входит выход из кошмара, дует в щели ужас древний.

Все слова вокабуляра: лотерея, камарилья

Лорелея, Гонерилья, поскакали всей деревней

логорея, гонорея, гамадрилья эскадрилья...

Буду спрашивать до смерти: ‘как зовут тебя, паскуда?’

‘illis legio’ ответят, не забуду, не забуду!

Всех быстрее, смех и грех,

убежал тот самый грек!

“Сунул руку, вынул тину.”

“Что такое Мнемозина?”

“Что за спойлер и дисклеймер?”

“Здравствуй, дедушка Альцгеймер!”


Входит автор с сигаретой, вспоминает, что не курит.

Позабыл не только это: то ли ‘quod adorasti’,

то ли ‘quod incendisti’? Кто, мятежный, просит бури?

Это гордый буревестник гордо какает на снасти.

Паруса уже обвисли, как замызганный передник.

Никаких там задних мыслей, кроме нескольких передних.

Передаста либераст

не продаст и не предаст.

“Не тряси своё монисто.”

“Не ходи за гармониста.”

“Не волнуй своих зыбей.”

“Два по триста и забей.”


Входит водка, вся такая, прямо в душу утекая,

через глотку, дорогая, ты, как трепетная дева!

Жизнь ушла, и с полдороги вдруг вернулась, но другая,

как неверная подруга, чтобы вновь уйти налево.

Бродят кони в интернете, сиси-писи, тети-мети,

забежали в избу дети: тятя, тятя, в наши Сети

лезут тёти без трусов,

тащат разных вирусо́в.

“Не ходи до порнохаба.”

“Дуры все - такие бабы.”

“Удивительное рядом.”

“Виртуально крутит задом.”


Входят знаки преткновений, нам достались худо-бедно

то ли грецкие календы, то ли римские орехи.

С неба звёздочка упала, всё пропало, вшистко едно,

нас покинули навеки древнегреческие греки.

Что осталось, бляхамуха, бормотуха просветлений,

страх глобальных потеплений, трах стобалльных сотрясений.

Бога нет, велик аллах,

вах, заколебали нах!

“Зеленя озеленяли,

эбеня осеменяли,

а теперь спасайтесь сами,

кто последний, я за вами.”


Из не Красова


В одной пустопорожности

по важной неотложности

из противоположности

с оплошностью сплошной

шли мужики веселые,

все злые окоселые,

шли к Николай Лексеичу,

да так и не дошли.


Сошлися и заспорили,

кому с какою бабою,

с коровой али с жабою,

с корявою растяпою,

с кудрявою, но слабою

на передок, с какой

в прелестном умиленьице,

в чудесном наслажденьице,

с какой такой умелицей

живётся хорошо?


Сказал Кузьма: с пригожею,

чтоб с кожею да с рожею,

сказал Пафнутий: тоже я

такую же хочу,

старик Пахом потужился

и молвил: это ж ужасти,

не глядя на наружности,

какие все они!

когда бы к нам начальствие

имело бы участие,

сказало бы про щастие,

когда и с кем и как?


Чтоб связью каузальною

не спутаться с банальною

беспутницей вокзальною

или с концептуальною

поэткой из Масквы,

чтоб страстью сволочинною

страданью мужичинному

по месту в ём причинному

не нанести урон.


Пахом, не тот, что тужится,

а этот вот, что кружится

у зеркала и душится

шанелью номер пять,

сказал: имейте мужество

сказать: да ну их всех!


Неужто жисть загублена,

вся не на тех залюблена,

спросили братья Губины

Иван и Митродор,

не выходя из ступора,

спросили Йоси Грубера,

из Хайфы паратрупера,

шампанского откупоря,

Женитьбу перячтя.


Тут Иззеддин из Адена

сказал: неверно заданный

вопрос: с какими тёлками,

кошёлками, метёлками,

тупыми балаболками,

а правильный: со сколькими,

отвечу: с четырьмя!

тут Тоомас из Таллинна

сказаал: на поставленный

вопрос - ответ неправильный

практически любой.


Тут автор ниоткудова

встрял в толковище чудово

и говорит: покудова

я здешний демиург,

пусть даже и незрячее

не видит око севшее,

не слышит ухо дящее,

не чует поху девшее

про тивное, про пащее

чувствилище хандрящее

но на руку трудящую

охулки не кладя,

едало говорящее

одно твердит бодрячее:

все страшно хороши!


"будешь в ерусалиме..."


будешь в ерусалиме

кланяйся от меня исусу

и маме его и папе

а римскому папе

привет передай в риме

который спасли гуси

кстати о яне гусе

прочти о нём в праге книжку

про одноименную жижку

а будешь на маскараде

в граде святого марка

купи там чумную маску

такую с вороньим носом

может быть я некстати

тут со своим вопросом

что слышно в санкт-петербурге

среди ленинградской области

по части чести и доблести

и как там в йоханнесбурге

а также и в вальпара́исо

такие же все придурки

пожалуйста постарайся

приехать в буэнос-айрес

хотя бы на эту зиму

да я бы и сам постарался

если б не потерялся

в моём одиноком зуме

где сам себе отвечаю

прости если докучаю

нисколько bлядь не скучаю



"так лежишь у воды, пока ещё..."


так лежишь у воды, пока ещё

от беды бежишь, от обиды

вслед за облаком убегающим

не теряя его из вида

над седою равниной моря

как поведал бы горький автор

ветер тучи, а впрочем, вскоре

прояснится, скорее завтра

чем сегодня, через неделю

или позже, всё будет ясно

повторяя, мели емеля

и приснится, что всё прекрасно

вслед за тучкою кочевою

в страны, где никаких ненастий

чо ты воешь, ничо не вою

просто нету привычки к счастью


"закружились бесы разны, с ними дядька невермор..."


закружились бесы разны, с ними дядька невермор

отвращая от соблазна, оглашали приговор:

не гляди куда не просят, не ходи куда не ждут

там другое что-то носят, не такое нечто пьют


а иные карнавальны, по заветам бахтина

зазывали в страны дальны, не грусти, страна родна

дан приказ ему на запад, ей приказы не нужны

чтобы драпать, драный лапоть, из родимой стороны


аты-баты, бюрократы отвечали за базар

за умеренную плату продавали свой товар

разрешение на выезд в тридевятый клятый мир

бог не съест, свинья не выдаст в учреждении овир


бьют куранты, пьют курсанты, аспирант и диссертант

обсуждая прейскуранты, делят неубитый грант:

диких ангелов повадки в их естественной среде

говорят, что там порядки и солдатки, как нигде


а в соседних-то вселенных, и чего там только нет

ни парадов мавзолейных, ни театров оперетт

говорят, что там не вьётся чёрный ворон, это раз

да и белая не пьётся, как на родине пилась


я свою нору задраил, ой люли, моя люля

чемодан, вокзал, израиль, средиземная земля

чтобы лето не кончалось, чтобы в задницу свечу

не вставляло мне начальство, вот чего я так хочу


если вкратце, надо, братцы, разобраться, кто поймёт

как такому тунеядцу это всё, вот это вот

мимо ямба и хорея я без песен не хожу

знай твержу свои рацеи, непонятные ежу


ой вы сени, мои сени, в моисеевой стране

мандельштам ты мой, есенин в старомодном шушуне



"когда не пишется не пей..."


когда не пишется не пей

пиши когда не пьётся

глядишь и слово воробей

потрёпанным вернётся


чтоб это цоканье и свист

все эти речи птичьи

перевести на чистый лист

с чирикающей дичи


и если в этом толка чуть

смятение да трепет  

сам по себе и смысл и суть

весь этот свист и щебет


в исчёрканном черновике

пускай и смысла мало

на птичьем что ли языке

своё пиши пропало


"одиночество просторно..."


одиночество просторно

да тесна тоска  

почему так непристойна

поза слабака

эти согнутые плечи

сгорбленной души

как позорные увечья

как парша и вши


сам себе какого чёрта

говоришь вставай

не валяйся тушей мёртвой

выползай давай

нехотя встаёшь не сразу

вечность погодя
так из гроба дохлый лазарь

восстаёт кряхтя


до чего же непохожий

в зеркале двойник

ухмыляясь корчит рожи

высунув язык

и с бравурною тоскою

в злое шутовство

выпадает чёрт с тобою

одиночество



"об этом запахе черёмух..."

 

об этом запахе черёмух

в тревожном и счастливом сне

где каждый шорох слишком громок

в такой пугливой тишине

что бедная душа, ведома

тоской, над тёмною водою

летит неведомо куда

в такие залетая дали

где убывают все печали

как в летних заводях вода


об этом вкусе земляничном

на самых лакомых губах

о сладкой чепухе на птичьем

девичьем языке: всё ах

да боже мой, когда безмерным

в полнеба дивом атмосферным

сияет ангела крыло

подсвеченное ниоткуда

где всё случившееся - чудо

когда оно уже прошло


об этих летних днях последних

перед осеннею бедой

пустых метаниях и бреднях

с пустопорожней маетой

где юности дурные рифмы

прекрасны и неповторимы

как сновиденья наяву

куда проснуться не посмеет

печальный зритель, не сумеет

не доживёт до дежавю



"придёт волчок, укусит за бочок..."


придёт волчок, укусит за бочок

с той стороны, где мышца с кулачок

сожмётся и, рванувшись, разожмётся

не надо было на краю колодца

заглядываться в нижний сволочок


бессонница, о как дотошно ты

пытаешь и клянёшь, до тошноты

в грехах и винах неисповедальных

в забытых греховинах и печальнях

всплывающих на свет из черноты


студёная вода лежит без сна

утоплая звезда глядит со дна

трепещущая систола всё чаще

не в очередь с диастолой дрожащей

сбивается, вода черным черна 


"все ухмылки его, обмылки..."


все ухмылки его, обмылки

и обмолвки его, обломки

болтовни, трепотни огрызки

всё такое липкое, склизкое

и пугалки его, дразнилки

и проделки его, подделки

и страшилки, и обещалки

всё дрянное такое, мелкое

как интрижки, делишки жалкие

и словарь, как у полу-урки

говорящего жутковатое

будто сплёвывает окурки

тоже качества жалковатого

взятко-гладенькие ухватки

сладко-гаденькие повадки

зубоскальственное хабальство

и начальственное бахвальство

даже позы и жесты грозные

все какие-то малорослые



"забегая вперёд, убегая..."


забегая вперёд, убегая

в грамматический анахронизм

эта жизнь утекла, не другая

вверх по склону, идущему вниз

потерявшись во сне, повторяя

перепутанные времена

где любая попытка вторая  

это пытка всё та же, одна

в ту же воду вошла, не прощаясь

утекая во сне, как вода

никогда никуда возвращаясь

превращаясь в нигде никогда


"потому что слишком пьян..."


потому что слишком пьян
не умён и не находчив
а среди достоинств прочих
и гордыней обуян

потому что потому
никакого смысла нету
на ненужные ответы
и вопросы ни к чему

потому что это бред
поболтал бы с попугаем
да тоской обуреваем

птички нет и бога нет


потому что ерунда
ни шиша никто не значит
не смеётся и не плачет
глаз не прячет ни черта

потому что пустяки
нет ни смысла ни причины
для кручины-чертовщины
для отчаянья-тоски

не поделится никто
ни обмолвкою случайной
ни молчанием ни тайной
потому что всё не то 


променад или апоплексия солярис


безрадостно топая рядом с женой

по жаркой обшарканной набережной

он думает: море, тепло и красиво

найти бы тенёк и холодное пиво

красиво, и всё до чертей надоело

наверно, имеет начальник отдела

мою лаборантку борисову иду

так царь агамемнон имел брисеиду


безрадостно шлёпая рядом с супругой

тоскуя о подлой подруге упругой

мечтая о милой подлюке сисястой

он думает: как там у екклесиаста

возрадуйся жизни с женою своею

и помни, что женщина смерти горчее

страшнее, сильнее одна мокрохвостка

монгольского многоголового войска


ступая без радости рядом с родною

он думает: все они краской одною

измазаны, кто ты такой агамемнон

приказывай лучше волам подъяремным

ты мне никакой не начальник, мычальник

захлопни уже свой рычальный едальник

так муж клитемнестры унизил ахилла

меня оскорбляя тем самым нехило


плевать я хотел на вонючую трою

и страшно расстроенный, вышел из строя

гори она пламенем синим, сгорела

когда конеборного гектора тело

они погребали, конечно, не знали

какую беспечно страну прогребали

товарищи брежнев, андропов, черненко

лежат у красивой торжественной стенки  


а я не лежу на пляжу соплежуйском

я фак им скажу на наречье буржуйском

забыли, что были балет и гагарин

какой-никакой не еврей, не татарин

брожу тут как некий загадочный штирлиц

где некому всунуть и нечего вштырить

с любовью, надеждой и верою дикой

навроде орфея с его эвридикой


его же потом растерзали менады

а нам никакого такого не надо

футбол, а не соккер, очко, а не покер

и джокер-фуёкер нам полностью похер

да хрен ли забыл я в стране хулигули

тоскуя по ультима, чтоб её, туле

зачем я сюда со своим самоваром

приехал за солнечным, сука, ударом


чего они там в илионе забыли

когда б не елена, куда бы заплыли

итак, молли блум не была пенелопой

с её несравненной, для рифмы, европой

во всём виновата, рапсодом воспета

одна от другой приняла эстафету

поскольку потом никогда не настанет

и море впоследствии тоже остынет


догнал черепаху ахилл, а чапаев

папаху отнял у восставших сипаев

зачем австро-нeгры, накой афро-венгры

приходят с дарами данайской виагры

с женой променад совершая степенно

про бурных менад позабыв совершенно

он думает: близок из пизы гонец

как жарко, как жалко, что песне конец


скорбные терцины

    инферно


свидетель истин соглядатай смыслов

мечтатель таинств умозритель снов

к деревьям обращающийся к числам


на древнем языке первооснов

когда он жизнь свою до половины

пройдя до сердцевины главных слов


достиг вершины все первопричины

постиг и навсегда отринул прочь

когда его из самой красной глины


лепило время чёрное как ночь

всё время увеличивая дозу

когда безумье тщилось превозмочь


любви его живительные слёзы

пронзительные глаз его лучи

когда на энской виа долороза


свирепые за ним гнались бичи



    пургаторио


её ладони были горячи

когда она в халате белоснежном

при свете оплывающей свечи


пронзала плоть его иглой утешной

чтобы светло безгрешному уснуть

когда сестрица нежная прилежно


ему иглою зашивала грудь

он не глядел на зад её и груди

благоговел испытывая жуть


когда не помышляя ни о блуде

ни о тщете в округлой тишине

он думал не о смыслах но о чуде


на дне колодца в безмятежном сне

где колыхалось медленно растенье

изломанною тенью на стене


среди возду́хов благорастворенья



    парадисо


очнувшись просветлённым в воскресенье

в эдемском санатории в раю

больной услышал ангельское пенье


в синичкином напеве пью и пью

куда не проникало эхо лая

туда сквозь эхолалию юю


к нему в последних числах первомая

явился снахарь долгователь злов

калекарь добрый душу промывая


промеждою повапленных гробов

тогда в причинно-следственное место

болитвой про небездную любовь


проникуло в тестикуло из теста

жестойкий на прощение укол

вкололи сердомилые не весты


амина зина с галой в передол


на попутке ночной


это странное место, город чужой

за рулём водила, глухой, немой

проезжает один светофор, другой

ничего не слышит, не отвечает

на попутке ночной, по дороге пустой

снова красный, стой, ты чего, слепой

не глядит и не замечает


ни к селу, ни к городу, ни к кому

на попутной тачке, в туман и тьму

где не ждут никого ни в каком дому

улетел уже светофор последний

всё в тумане глохнет, в густом дыму

безнадежно сердцу там и уму

в несусветности беспросветной


это город чужой, надо выйти, но

ничего не видно, везде темно

ни в одном дому не горит окно

это ночь кругом, тишина и холод

за окном темно, и в душе черно

чернотою жирною заражено

чертовщина какая, город


это странное место, чужая страна

темнота-душительница тесна

ты куда везёшь меня, сатана

я сейчас проснусь усилием воли

не гони, постой, впереди стена

из бесчувствия она сплетена

из отсутствия чувства боли



"время ходит между снами..."

 

время ходит между снами

заведённое не нами

время падающей башни

столбенеющей века

и летящее бесстрашно

время жизни мотылька


время сна который в руку

так и так бежит по кругу

время тактик и стратег

наступает в окруженье

обречён на пораженье    

наш от времени побег


нам отмеренное скудно

утекает посекундно

время брось да оторви

тихо тикающей бомбы

оторвавшегося тромба

время бурное в крови


во владенье нам не дадено

не взаймы и не украдено

нечего переживать

потому что время наше

переваренная каша

нечего пережевать


даже лексика обсценная

в наше время обесцененная

нихера уже давно

не шокирует читателя

время в чём-то замечательное

в чём-то полное говно



7порошков


сказал сенека или тацит

судьба послушного ведёт

а непослушного и тащит

и бьёт

.

такой ни в чём не виноватый

дурак набитый под завяз

куку идеями как ватой

матрас

.

сто раз кончал самоубийством

успешно только двадцать семь

нет результат не впечатляет

совсем

.

есть патентованное средство

для целлюлита и морщин

от приставучих помогает

мущин

.

политика детишки это

сноровка наглого вранья

учитесь этому искусству

с ранья

.

я ваших кодексов не знаю

и на досуге не прочту

но не читая почитаю

и чту

.

любые планы рушит случай

таится за любым углом

такой таинственно могучий

облом


"страньше и страньше..."


страньше и страньше

мы теперь живём

хуже, чем раньше

лучше, чем потом


лучше не думать

эту думу впредь

дунуть да плюнуть

плюнуть, растереть


плюнуть, поклясться

впредь не повторять

екклесиаста

не трепать опять


многие знанья

задарма дерьма

в книжке с названьем

горе от ума


надо быть проще

люди и потя-

нутся, короче

рукава спустя


жить, как придётся

как другие все

булькать в болотце

бегать в колесе


#логаэдическое



"ходики взволнованные ходят на стене..."


ходики взволнованные

ходят на стене

дева нецелованная

мечется во сне


спит и видит конного

молодца в лесу

тоже полусонного

в сумрачном часу


едет он задрёмывая

тёмною тропой

за мечтою тёмною

за судьбой слепой


по обыкновению

в полуночный час

сны разминовения

мимо сонных глаз


в пустоту кромешную

скачут во всю прыть

погоняя бешеною

плетью волчью сыть


спьяну ли стрезва ли нам

сны с такой тоской

пустошью к развалинам

не туда не к той

 

ну а к ней не суженый

на лихом коне

некто скучный дюжинный

явится во сне


вот и ночка минула

выцвела дотла

просыпайся милая

жизнь уже прошла



"В те времена к нам приходили чужаки..."


В те времена к нам приходили чужаки,

они вели себя и выглядели странно,

опасны были нам чужие мужики,

и бабы ихние запретны и желанны.


Мы простодушны были, а они хитры,

нам продавали разноцветные товары,

юнцы таращились на них, разинув рты,

и поддавались наши барышни на чары.


Они умели говорить на языках

нам непонятных, а понятный тоже знали

и что нам более всего внушало страх,

они и мысли наши, вроде, понимали.


Их колдунов боялись наши колдуны,

нас отвращая от лукавства и коварства,

но были слабо мы, видать, отвращены,

употребляя их волшебные лекарства.


И наши мудрые вожди, чтобы народ

навек отвадить от бесовского соблазна,

недобровольный им устроили исход.

И помаленьку всё устроилось прекрасно.


Дурман развеялся, прошли те времена,

ушли чужие, и рассеялась морока,

как будто с глаз у нас упала пелена.

И всё прекрасно! Только малость одиноко…



лорелея


стареет медленнее тела

душа, ещё взмывает смело

но слишком ноша тяжела

для этих крыльев обветшалых

печалью траченная жалость

глядится в эти зеркала


куда глядеть, не наглядеться

в потерянный элизий детства

где время было, как река

июньская в стране счастливой

где жизнь была неторопливой

как над рекою облака


как эта невидаль и небыль

что в пыль развеялась и в пепел

как эти промельки теней

и та, бегущая по краю

реки, с ней вместе убегая

не возвратится вместе с ней


не вскинется внезапным эхом

ни вскриком тоненьким, ни смехом

в доисторическом кино

все эти перебежки света

давным-давно сгорели где-то

растаяли в темным-темно


душа стареет, не мудрея

и не становится добрее

к себе и свету на дворе

и постепенно холодея

как в том стихе того халдея

темнеет рано в декабре


побег

*

сквозь сущего невидимую сеть

туда, где сны инаковые, лица

неодинаковые, где ему приснится

что так легко уплыть и улететь

ребёнок, опоздавший повзрослеть

мечтающий застенки и границы

сломать, прорваться сквозь, преодолеть

уплыть как рыба, улететь как птица


бежал и улыбался, бедный псих

каким его, конечно, и считали

но как же лихо он обставил их

украл ключи, удрал, пока все спали

так ловко перелез через забор

свободен, счастлив, остальное вздор


*

остановился страшный дальнобой

по пояс голый, с толстыми плечами

в татуировках, с мордою рябой

куда, зачем, не спрашивал, молчали

больной то засыпал, то головой

мотая, просыпался, на вокзале

его уже два санитара ждали

и уводили молча за собой


под ровное гудение мотора

догадывался, что догонят скоро

и рукава завяжут на спине

и засыпая в тишине, звенящей

кузнечиками, и в угрюмой чаще

задрёмывая, вздрагивал во сне


*

и задыхаясь, поднимался в гору

поскольку надо было дотемна

успеть, смеркалось рано в эту пору

а в темноте тропинка не видна

за ним по следу рыщет злая свора

догонят и сведут его с ума

все адреса узнают, имена

секретные запишут разговоры


недобрый доктор высморкался в пол

сперва к одной ноздре приставив ловко

корявый палец, с тою же сноровкой

с другою обошёлся, и прошёл

вдоль строя доходяг, последней ломкой

был вымотан, укол себе вколол


*

и погружаясь в этот бред собачий

надеешься что сможешь убежать

как если бы в шестой палате спящий

проснешься вдруг в палате номер пять

просунешься туда, а там всё то же

бредовый, жуткий, бесконечный сон

тупые отвратительные рожи

бессмысленно глядят со всех сторон


и падая туда в удушье, в ужас

как в яму, где шевелится тоска

из бездны выкарабкиваясь, тужась

хватаешься за пригоршню песка

и пальцами безумного слепца

вдруг двойника увидишь без лица


*

в присутствии таинственного зверя

таящегося в комнате пустой

за этой, может быть, или за той

железно-ржавой тяжеленной дверью

и дальше, за другой, потом за третьей

последняя невидимая дверь

где страшный стражник поджидает с плетью

ужасную неведомую тварь  


учитель метафизики сказал

бессмыслицы перетекают в смыслы,

и образы в тени теряют плоть

две параллельные там бесконечно

идут и не приходят никуда

как на снегу лыжня за край картины


*

потом уже не помнил ничего

когда существование в пространстве

немереного времени казалось

такой почти нечаемой свободой

придумывать себе любую жизнь

вдоль памяти по краю пустоты

прогуливаясь, находить приметы

чудесные реальности иной


как если бы в помоечный пейзаж

кирпичного больничного застенка

вошёл единорог или павлин

и в зеркале старинном отразилось

другое: клавесин, картина, книга

и бабочка на девичьей руке



полусны


там свет качается на дне
в дневном осеннем полусне
сплетается узором донным

прибой рисует кружева
и облака, как острова
стоят над морем полусонным

лежишь, полузакрыв глаза
глядишь на этот свет и за
покой и воля, полусчастье

душа, как пёрышко, легка
от дуновенья ветерка
лети к себе, не возвращайся   


мастер сновидений


великий мастер ложи сновидений

показывал безумный сериал

где после порнобойни откровенной

мы падали в зияющий провал

там в сполохах, как в ледяном кристалле

клубились наши души и мерцали

запущенные в космос льдистых слёз

вращеньем галактических колёс


из бесконечного оледененья

снови́деньем горячим, как слеза

протаивался сиквел в сновиденье

куда летели мы во все глаза

жизнь утекала млечным тёплым дымом

бессмысленным и неостановимым

сквозь этот обморок, в сверканье льдин

ты улетала, падал я один


"Страницы жизни бедной и чудесной..."


Страницы жизни бедной и чудесной,

залистанные главы, это всё,

засушенное скудное старьё

теряется, стирается, хоть тресни,

из памяти поношенной, как песня

заслушанная, спетое быльё,

застиранное серое бельё,

история запущенной болезни.


Потерянное глухо и темно,

пока его не трогаешь, оно

не трогает тебя, беда и чудо  

встречаются, чудесна и бедна

бродяжка память, лотова жена

глядит окаменевшая оттуда.


цыганская венгерка

      Как и вправду не любить? Это не годится!

      Но, что сил хватает жить, Надо подивиться!

          Аполлон Григорьев


с воробьиной прытью день пролетит, промчится

грозной птицы злая тень на плетень ложится

эта песня про балду, вот сидит угрюмо

и дудит в свою дуду, размышляет думу


он когда-то где-то жил на каком-то свете

то за хрен поймёшь служил, то за тети-мети

то молился на дрова, то на фигли-мигли

не болела б голова, если б не обстригли


вспоминается с трудом памятью пропащей

погорелый кошкин дом, бывший полной чащей

жисть такая, не боись, не страшнее жизни

ну держись давай, крепись, крепкозубы стисни


два притопа на прихлоп, вот и песня спета

жил на свете, краше в гроб, мало было света

у последнего плетня бабушка с косою

на кривой козе родня отъезжает, воя


что-то было у него, было что-то, братцы

если вкратце, ничего, нехрен разбираться

бед его не вороши бедною лопатой

в самой глупине души он не виноватый 


четыре 4стишия


в отличие от Фемистокла

про которого писал Геродот

бывает что тварь подохла

а дело её живёт


забудем ли Арафата

дохлого нобелиата

красавца тираноборца

великого миротворца


история учит мало

окочурился один бандит

на корточках глядь Насралла

под дверью опять сидит


я знаю меня ты не ждёшь

фейсбукв моих не читаешь

ты на кого точишь нож

милая дева из ДАИШ        *)


*) то же, что ИГИЛ - запрещённое в РФ сочетание букв


"когда несмелые слова..."


когда несмелые слова

как неумелая трава

что пробивается сквозь плиты

выходят из небытия

на ясный свет и сумрак дня

ещё невнятно, нераскрыто


то им ужасно коротка

четырехстопная строка

с таким нетерпеливым ямбом

что спотыкаясь на бегу

не помещаются в строку

неловко скачут по ухабам


и в торопливой суете

летят неточные, не те

одно другого худосочней

а мысль... наверное, она

самой строкой порождена

тугой строфою шестистрочной


"любите ли вы русский язык как люблю его я..."


любите ли вы русский язык как люблю его я

этот язык ужасающий диким богатством просодий

неразборчивый в правилах и приёмах

беспорядочный в сочетаниях

присваивающий с легкостью чужое  

эти его громоздкие нагромождения флексий

всех этих префиксов суффиксов асфиксию

эти щебечущие шепчущие шепелявящие

гулкие звонкие грубые грохоты скрежеты

это пены кипение на губах

глухие захлёбывания и задыхания

невозможнодолговыговариваемые слова

эти резкие узкие языковые стыки

бестолковые спотыкания звуков

столкновения рифм ничего не толкующих

но кивающих намекающих

непонятно на что самое важное

это забалтывание в описаниях

сомнамбулическое кружение

околачивание около и вокруг

ностальгическое бормотание

этот самый язык

самый свободный

для выражения невыразимых

неосознанных cмутных

неряшливых состояний

и телодвижений

души                                   *)


*) Каковая согласно Аристотелю есть первая энтелехия

естественного тела, обладающего в возможности жизнью,

ибо душа неотделима от тела, ясно также, что неотделима

какая-либо часть её, если душа по природе имеет части,

ибо некоторые части души суть энтелехия телесных частей…

Ну, вы поняли.


"нарядная, как мухомор, явилась..."


нарядная, как мухомор, явилась

такая, что из из сарафана даже

немного жалко было вынимать


дождь за окном весь вечер торопливой

скороговоркой бормотал пустое

и глухо погромыхивал вдали


была игрива, как щенок, шутила

пила вино, смеялась, танцевала

забавная и странная слегка


одну магнитофонную кассету

всё время ставила, раз десять за ночь

на фоне бесконечного дождя


томились умирающие звуки

и оживая, тосковали снова

сомнамбулические, ни о чём


наутро проводил её на поезд

пообещала, что вернётся скоро

в июне, или позже… может быть


нигде и никогда потом не слышал

мелодии забытой, но порою

пытался вспомнить, вслушиваясь в дождь

.

#короткиерассказы

.

https://www.youtube.com/watch?v=UYQCFHYkN90&ab_channel=SARMANT


"с дерзким видом юность глядит..."


с дерзким видом юность глядит

в заурядной трезвости тесно

детский ужас ещё не забыт

тайна смертная края бездны


страшно выглядеть ей смешной

отовсюду глаза пространства

к ней прикованные одной

судят пристально и пристрастно


ищет ясности, как на грех

выражается слишком сложно

обвиняет облыжно всех

и в восторг впадает оплошно


сил не знает ещё своих

свыше сил берёт, выше цели

то смиренья накатит стих

то охватит злое веселье


глаз невидящих нервный блеск

резкость пылкая слов и жестов

то ли взрослости первый всплеск

то ли выплеск последний детства



"этот день всё тянулся, тянулся..."


этот день всё тянулся, тянулся

свет внезапно погас

пациент с непонятной тоской проснулся

в нехороший тревожный час


огляделся, вокруг полумёртвый

полупризрачный день

под ногами на серой земле распростёрта

полустёртая чья-то тень


и какой-то раздетый ржавый

редколиственный лес

весь просвистанный, тянет к нему корявые

узловатые лапы древес


и какие-то злые звёзды

будто гвозди в стене

прямо в зенки нацеленные, не просто

неотвязный морок во сне


это всё совсем не случайно

привязавшийся бред

абсолютно бессвязный, в котором тайна

а тоски совершенно нет


потому что сверкает в звёздах

полумесяца нож

и болотный, туманный, тяжёлый воздух

сотрясает трепет и дрожь


это чудная весть, не слишком

поздно, жуть и восторг

чтоб глазами слепыми увидеть вспышку

всею кожей холода вздрог



#короткиерассказы


день кончается осенний


день кончается осенний

дождь рябину теребит

свет качается рассеянный

в окне от слёз рябит


день кончается печалясь

долгий вечер впереди

не тоска и не отчаянье

чего там заходи



ветка тонкая в окне


ветка чёрная одна

одиночества набросок

холод сумрак тишина

время перейти на prozac


ветка тонкая в окне

прорисованная тушью    

в сумерках и тишине

в холоде и равнодушье



"он из трипа в айяуаску не вышел..."


он из трипа в айяуаску не вышел

далеко от нас глубоко зашёл

мы-то звали звали да он не слышал

что искал наверное там нашёл

в одиночестве ничего не страшно

хоть кричи беззвучное не молчи

никому ему ничего не слышно

хорошо лететь в никакой ночи

ни прощанья скучного ни прощенья

только вялых призраков толкотня

там на дне во сне в глубине ущелья

ни родного голоса ни огня

одному легко никого не жалко

замерзает выдох и стынет вдох

и одна живая на шее жилка

всё ещё дрожит замирая вдруг


#короткиерассказы



на интерес


представим он играет в догонялки

она допустим в прятки а потом

меняются играя в понималки

подглядывая в карты под столом


допустим я клянусь тебе родная

представим будь ты проклят дорогой

не зная что старательно играя

увлечены последнею игрой


где ни одной ошибки не исправишь

и хода не вернёшь ни одного

ты что-то дорогой не то играешь

а ты родная вовсе не того


на интерес играя на щелчки

на мелкие такие пустячки


за кукуем


мы за иностранною

слободой кукуем                

наименования

переименуем


чтобы безыдейное

стало бы с идеей

ну а беззатейное

стало быть с затеей


поменяем вывески

будем жить как люди

и названье выселки

нахрен позабудем


в набережном брежневе        

в рыбинской андропе            

не бывать по-прежнему

хiба ж в конотопе                    


а на кой нам старые

каламбуры эти

в нашем колумбарии            

заживём как дети



Он уходит легко


Он уходит легко, раздвигая руками шторм,

как портьеры тяжёлые. За ним смыкаются воды.

Никакого следа на поверхности мятых штор,

никакого свидетельства свидетелям ухода.


Человек пятнадцать видели, как он встал

с парапета набережной, улыбаясь чему-то.

Поклонившись, воздушный всем поцелуй послал,

словно то, что случится, просто смешная причуда.


Старый друг говорит полицейскому: ни хрена

не понятно, кроме того, что всё это глупо.

Как три грации, две любовницы и жена

образуют на берегу элегантную группу.


Он глядит на всех этих шлюх, кидал и терпил,

на которых обиды копил или сам обидел.

Он уже их простил, и кого так нелепо любил,

и кого так бессмысленно ненавидел.


Начинается дождь и смывает статистов прочь,

все обрывки, огрызки, окурки, тряпьё и пластик,

всё рваньё разговорчиков плоских,

обмылки улыбочек блядских…

Начинается ночь.


#короткиерассказы  


добро должно быть с тумаками


добро должно быть с казаками

с хоругвями и образами

с нагайками и тесаками

чтобы с оттяжкой и сплеча

с улыбкой жлобьей исподлобья

с повадкой доброй наподобье

очковой кобры не по злобе

целующей а сгоряча


добро должно быть с башмаками

с подкованными каблуками

с носками крепкими как камень

чтобы любая тварь могла

понять добро оно такое

одной ногой оно благое

другой ногой оно другое

неотличимое от зла



Недовыговариваемое

Там что-то трудное, тяжёлое

ворочалось, как жернова,

и мысли среднего помола

крошились в мелкие слова,

выдавливались междометия

и выдувались пузыри

пустые: как бы... в общем...это...

(да говори же, говори!)


Давился словоговорением,

давался мукой каждый звук,

он говорил: пойми скорее, -

дрожаньем век, движеньем рук,

так смыслу помогая жестами,

сквозь буреломы общих мест

проламывался, и - ни с места...

(у этой песни жалкий текст!)


Что делать, брат, не демосфены,

жуём слова, съедают нас,

как метастазы, сокровенные

костры невысказанных фраз,

нас разделяют вавилоны

из рыхлых пустотелых глыб...

(но жить в молчании с колоннами,

когда б хотели, не смогли б!)


Мы говорим: пойми, товарищ,

разъединяет нас не то,

что вечно недовыговариваешь -

недовыслушиваешь что.


Из Сапфо


Вечно-юный Эрос играет с нами,

как щенок, то бросится за игрушкой,

то, наскучив ею, бежит за новой

сын Афродиты.

 

Из богов Олимпа жестокий самый,

для чего до старости нас изводит,

не даёт покоя в трудах достойных

и мыслях важных?

 

Без него, однако, была бы пресной,

надоела б скоро похлёбка жизни,

так что будем даже и благодарны

юному дурню.


это искусство детка


милая девочка боится

ходить по красивой набережной

мимо памятника серой птице

страшной и несмешной


широко расставившей слоновьи ноги

как у борца сумо

широко раскинувшей толстые крылья

ты не сошла с ума


птиц таких не бывает на свете

и памятников не бывает

что это за монумент


это искусство детка это искусство

в наше время не украшает

но деформирует мир



"где распускалось и дрожало..."


где распускалось и дрожало

ночною розою пожара

воспоминание о том

давно забытом сновиденье

о нём увиденном позднее

живым пылающим кустом


где между позапрежним летом

и полуночным полубредом

идёт столетняя война

как будто в чёрном кинозале

собаки с красными глазами

грызутся в подворотнях сна


обгладывая злость и жалость

за эту милость эту малость

скорей досада а не злость

вина столетняя о том что

не стоит жалости и точно

не стоит запоздалых слёз


о роще где лежали двое

на позапрошлогодней хвое

устав от зноя и любви

где эхо в соснах заблудилось

приснится малость эта милость

проснётся только позови


где пробегают в невеликой

реке и облака и блики

и листьев серебристый блеск

там уплывает меж излучин

меланхоличный скрип уключин

и вёсел еле слышный плеск

 

там спицами велосипеда

сверкая улетает лето

и по просёлочной пыли

летит сквозь заросли и чащи

сквозь марево и зной дрожащий

в репейники и ковыли

 


Из Катулла


Если б Фурий сказал мне в позапрошлый

Jovi dies, что состоянье мозга

моего тревожит друзей, наверно,

завелась там белая мышь, я этой

мысли бы посвятил Veneris dies,

и конечно, понял бы, это вовсе

не какая-то мышка, что за глупость,

это серая крыса, с ней придётся

уживаться как-то, надо сначала

изучить повадки её, ухватки,

но мои привычки не таковые,

чтобы скучным чем-нибудь заниматься,

да к тому же крыса бы оказалась

не такой уж серой и крысоватой,

так что будем, радость моя, Лусинда,

заниматься чем-то весьма приятным,

а когда устанем, поспим немного,

и опять займёмся этим же самым,

будем пить альбанское vinum album,

есть морских ежей и филе мурены,

ради этих трудов, клянусь, заброшу

все фалековы гендекасиллабы.


"Зачем тот беломраморный болван..."


Зачем тот беломраморный болван

что буркалами дохлого барана

бессмысленно таращился на нас   

был так смешон, зачем такой урод

был высечен в таком прекрасном камне?


К чему всё это творчество придворных

ваятелей, историков и др,

что сочиняют цезарям хвалы,

когда мы видим ботоксные рожи?


Мы видели, как пляшет ЕБН,

Димона танец повезло увидеть,

как славно, что библейский интернет

не обнародовал телодвижений

забавных и смешных царя Давида,

пред скинией танцующего, будто

он исполняет боевой гопак

полинезийцев грозных, языки

до подбородка высунувших, или

прыжки зулусских пьяных колдунов.


О нет, вождям приличествует важность

и плавное движение всех членов,

величие, оно не фигли-мигли,

оно конечно в том и состоит,

чтобы вершить деяния великие

и принимать величественный вид.


А судьи кто, вот это чмо в манто,

ну, то есть нечто в мантии судейской,

бесчувственное это существо,

ни в чём не виноватое, всего

лишь исполнительница полицейской

злодейской роли, это вот судья?

их набирают, видно, из блядья.


А мы другое дело, существа

иной природы, ангельского чина,

не судим никого да и никем

не властвуем, не добрые, не злые.

 

Зачем они обманывают нас,

наивных и доверчивых, как дети,

которым добрый дядя педофил

даёт конфету в розовой обёртке

и ласково за липкую ладошку

ведёт куда-то в сладкие мечты,

а мог бы, как обычно, за помойкой

или в подвале с крысами, куда

глядеть и мерзко нам и любопытно?



"в одиночестве над морем..."


в одиночестве над морем проплывает параплан

а под ним гуляет соло некто с горем пополам

с полугорем-полудурью с несуразною тоской

он конечно просит бури будто лермонтов какой   

всё гуляет не уймётся напевает парарам

не глядит как в небе вьётся одинокий параплан


кто-то смотрит на субъекта сверху тоже одинок

по песочку бродит некто одинокий словно бог

головы не задирая хмур гуляет и понур

ветер тоже завывает вместо музыки сумбур

снится парапланерица чёрной тенью в синеве

что ты бьёшься змеептица в одичалой голове


одиночество такая штука держит в кулаке

за собой тоску таская на коротком поводке

эта штука эта скука не кончается нигде

утопить бы эту суку в пересоленной воде

но единственную рифму не найти в конце строки

для такой неповторимой поэтической тоски



"На берегу задумчивой воды..."

“The fish doesn’t think, because the fish knows everything.”   

Emir Kusturica


На берегу задумчивой воды

дремал и наблюдал её теченье,

вернее, неподвижность, а точнее

рассеянно глядел, как никуда

не уплывал в поклёвках поплавок,

подрёмывал, поплёвывал сквозь зубы,

ловил воображаемую рыбу

на червяка, а может, на плевок,


как если бы очнулась рыба сом,

случилась бы тогда меж них такая

меж рыбаком и рыбою, тугая

психическая связь, она, как сон,

струилась бы, текла, перетекала

и поднималась медленно со дна,

подобно ленте жидкого металла

из кинофильма Терминатор 2,


где, в чуждой очутившийся среде,

подумал мыслью спинномозговою,

что ничего доныне и нигде

не проницал бессонной головою,

что никому и сам себе ничей,

как Человек-амфибия из фильма,

к другому преломлению лучей

стремился и безвольно, и бессильно,


где мир иной струился, как стекло,

расплавленное, истекая духом,

покуда всё туда не утекло

откуда, выплывая кверху брюхом,

как некое утопшее Му-му

из киноленты с правдою о жизни,

в постмортеме открывшейся ему,
заматеревшему в постмодернизме


безволием, которое сродни

течению воды в стоячей толще,

чего бы проще, кажется, нырни

туда, где всё бесплотнее и площе,

всё дело в осмыслении теней,

не объясняет и передовая

учёная наука наших дней

загадочного их чередованья,


и тут на выручку приходит сон,

ведь логика его неоспорима,

она точнее, чем бывает рифма,

выныривающая из глубин,

весомая, как глыба рыбы сом,

доказывающая грубо, зримо,

что именно? спросил бы если б сам

не знал... о, если б рыба говорила...



Реалити шоу


Красавица высокой пробы

и тот, на коем ставить негде

по выборке случайной оба

участвуют в одном проекте

верней, эксперименте некоем

с красавицей и человеком


где цели им никто не ставил

и не определял граничных

условий или странных правил

но вырвал из ролей привычных

и по нечаянной причине

оставил их вдвоём, на льдине


на уплывающей куда-то

на тающей в тугом потоке

туда, откуда нет возврата

где разбиваясь о пороги

как в предпоследний день творенья

и всё скорее, и скорее


как если бы созданья эти

не созданные друг для друга

любовью вырванные грубо

из их ролей на этом свете

других себя узнали б, если

в потоке тёмном не исчезли


"Вздохнуло за окном протяжно..."

   “A może byśmy tak, jedyna...”  


Вздохнуло за окном протяжно,

и потянулось, и зевнуло,

и утренней прохладой влажной

в окно раскрытое плеснуло,

руладой раскатилось птичьей,

рассыпалось на мелкий щебет,

швырнуло пёрышко синичье

и канареечного щепоть,

весёлым солнцем натекая

к нам на постель и на обои...

И ты проснулась, дорогая,

как будто живы мы с тобою.    


"у него на коленях гитара..."


у него на коленях гитара

у неё контрабас на груди

дорогой ты опять не в ударе

драгоценная не уходи


он печально играет глиссандо

пиццикато играет она

ненаглядная ты беспощадна

я тебе милый мой не жена


и страдая в орфическом раже

он рыдая за нею бежит

и впадая в аид о пропаже

дребезжащей струною дрожит



одуванчики


вот девчонка маленькая пляшет чик-чак-чок

собачонка беленькая крутится у ног

плещет занавесочкой сквознячок в окне

солнечные зайчики пляшут на стене

как пересказать его это вот кино

если не ласкательно уменьшительно


крошечки-игрушечки домик-теремок

а кругом кромешные гэмэо да смог

где однажды выросли кризисной порой

соросы да вирусы в сырости ночной

где зубами клацая звери стерегут

самоизоляции маленький уют


а в диминутивненьком кукольном мирке

люди-карантинники маются в тоске

и в своём фейсбучике под своё пивко

мучаются мученики виртуальненько

книжечки с картиночками на диванчике

мины-карантиночки одуванчики



Баллада о положительном герое

В нашу повесть затесался

положительный герой,

не сказать, что возвышался,

просто высился порой.


Он не то что не вписался

в наш прекрасный тесный круг,

просто как-то не пытался

не выпячиваться вдруг.


Для конструкции сюжетной

был он, бедный, слишком прост,

несуразный, несусветный,

не пришей кобыле хвост.


Чтоб не портил всю обедню

слишком сладенький для нас,

злую гаденькую сплетню

подпустили мы в рассказ.


Сразу что-то человечье

в облике его нашлось,

что-то волчье, не овечье,

страсть прорезалась и злость.


Обнаружились не слишком

потайные уголки,

то ли стыдные делишки,

то ли грязные грешки.


Вот теперь он всех построит,

всем покажет, что к чему,

всех замочит и уроет,

настучит по кочану.


Переврёт не нашу повесть

он талантливо, подлец,

и химера эта, совесть,

не помеха, наконец.


Вот теперь уже прекрасно

развивается сюжет,

то скандалит безобразно,

то впадает в дивный бред.


С положительным, не скроем,

надоела канитель,

с отрицательным героем

хоть в разведку, хоть в постель...



"с понедельника-вторника..."


с понедельника-вторника

до среды с четвергом

суматошные дворники

на стекле ветровом

будто пульсы колючие

забивают в мозги

монотонно-докучливым

камертоном тоски


это дождь нескончаемый

ходит-бродит вокруг

как маньяк невменяемый

невнимательно-глух

с аккуратностью склочною

замывает следы

и бежит водосточною

перебранкой воды


то колотится в темечко

передёрнув затвор

из расстрельного стечкина

с перебежкой, в упор

то рассеянно крошится

в тягомотную тишь

от которой не скроешься

от себя не сбежишь


никуда, да и некуда

затопило пути

никакому бедекеру

ни черта не найти

и на севере грозы

и на юге дожди

выключай лакримозу

четверга подожди



"это вот художник в юности..."

   

это вот художник в юности сигаретою согретый

он такой куда ни сунется получает по портрету

это легкое дыхание это зачитался вертером

это улица восстания где он проблевался вермутом

это молодое раннее от чего родятся дети

это полное собрание нашего всего на свете

это зеркало таковское что рифмуется с игристой

лирикою стариковскою в книжке младофутуриста

это пик сезона летнего ожидание ненастья

миг простого несусветного неосознанного счастья

это линии в подробности не вдаваясь параллельные

как сомнамбулы над пропастью в неизбежном направлении

это нежное адажио что упало то пропало

это дом перед продажею как наташа после бала

это страстное бесчувствие это некто посторонний

постоянное присутствие страха смерти непристойной

это всё давно утрачено между всякой человечиной

позабытой глупой всячины с фотографии засвеченной

  


Было весело


С другом юности, обаятельным и забавным,

(я хотел быть таким же радостным и развязным),

мы ходили к девчонкам в гости в их выходные,

взяв армянского и чего-нибудь из закуски.


Две смешливые бойкие и одна смурная,

небольшие балетные худенькие танцорки

где-то рядом с аэропортом снимали квартиру

из двух спален и так называемой гостиной.


Было весело, две блондиночки хохотали,

третья, тёмная, участия не принимала

в глуповатом веселье, только пила со всеми

и ни разу прямо в глаза не взглянула.


Оставались на ночь в этой двуспальной квартире

у подружек наших весёлых, а лишняя третья

очень громкую музыку слушала, снова и снова

Оду к радости ставила или Полёт валькирий...


Сколько лет прошло, никого уже не узнаю,

даже если во сне или в жизни иной увижу,

только эту, что дверь за мной затворяя,

прошептала: сволочь, как я тебя ненавижу!


#короткиерассказы



назидательное


я в юности часто дрался

по дурости, нарывался

во мне было трезвости мало

а резвости не хватало

но польза была однако

я понял: обычно драка

решается первым ударом


теперь, когда стал я старым

даю молодым человекам

совет: заниматься бегом

не можешь ударить в морду

венцу, так сказать, творенья

займись этим видом спорта

сулящим освобожденье


а если не можешь первым

ударить, не нарывайся

доверься чутью и нервам

проваливай, не сомневайся

и кстати, прелестным стервам

доверчиво не открывайся


"где рвётся милая там тонко..."


где рвётся милая там тонко

светочувствительная плёнка  

золою серой на ветру  

сгорает в двадцать пятом кадре

в том оперном кинотеатре

где превращаются в игру

несчастья гордости и страсти

напасти горечи и сласти

смешно и страшно не всерьёз

и как во сне темно от слёз


где ты бесчувственная к свету

софитов как жена макбета

смывающая киноварь

с прекрасных рук легко смывала

слезами ночи карнавала

и обрывала календарь

где ты ни в чём не виновата

как эта глупая цитата

что наша жизнь игра не бо

во сне что скажешь про него


где тонко милая там горько

о ком безумная актёрка

в театре кукольном теней

в иных краях где жизнь иная

о чём всплакнёшь ты вспоминая

об этой жизни всё о ней

зачем так быстро отлетая

листву календаря листая

смываешь молодости грим

лети душа моя к другим 

     


Три басни

.               О страстях


Гражданин Коробкин с нашего двора

собирает пробки, этого добра

у него в подсобке полный сундучок,

человек он робкий, очень одинок.

В Северной Германии есть какой-то герр,

жертва пробкомании, коллекционер,

да ещё в Бразилии возле Эквадора

страдает пробкофилией некая сеньора.

Где-то там, на Марсе, в Море Чудаков,

говорят, сыскался ещё один таков.

Все живут надеждой, встречи ждут спецы,

а кругом невежды, профаны и глупцы,

и эти вот бедняги не одобряют страсть,

в которую, однако, не могут сами впасть.


Так и наши цацки, товарищ дорогой,

верно по-дурацки мы выглядим с тобой

в глазах сограждан мудрых, которым докучаем,

когда сокровищ груды почти за так вручаем.

 


.               О соблазнах


Идея добра обольстила злодея

и в результате доброй идеи

исчадие зла от него понесла.

Идея зла совратила святого

и в результате зачатия злого

юрода блаженного родила.

Идеи-девушки, девки идеи

не соблазняйте бедных людей.

Хилое племя и слабое семя

несовместимы, от слова совсем.


Где же мораль?

Вот как раз о морали

басен больше всего намарали.



.               Об этом самом


Однажды некоторый безыскусный муж

не то чтобы объелся вкусных груш,

но взялся, вероятно, сдуру

за этот самый гуж,

загадочную для него являющий фигуру

и недостаточно он оказался дюж

по неким грустным обстоятельствам натуры.

Его прекрасная, но добрая жена

была весьма поражена

прискорбной этой новостью ужасной

и думала несчастная, дрожа,

когда попала ей под хвост вожжа,

о как же я, прекрасная, нещасна,

как роза майская свежа,

не токмо без супони и гужа,

но такоже без тех воображенных

оглобель запряженных.


Такие вот случаются дела,

когда берёшься за узду и удила.


Баллада о юном горнисте


Он когда-то был юн и прекрасен, и чист,

как прекрасный и юный, и чистый горнист

из такого же чистого гипса,

ни со страхами не был знаком, ни со злом,

но однажды о нежную деву с веслом

неожиданно больно ушибся.


Он куда-то бежал и упал на бегу,

и лежал распростёртый на грязном снегу,

полумёртвый какой-то и хилый,

а когда-то был сильным, как греческий бог,

и одной только левою справиться мог

хоть с какою неправою силой.


А теперь он позорно разбитый лежит,

никуда не бежит, о мечте не блажит  

на манер пионерского горна,

вот лежит он, такой, с отлетевшей башкой,

и страдает с такой смехотворной тоской,

но страданья его иллюзорны.


Вот чего он разлёгся, как павший герой,

да героев таких каждый первый-второй,

а страдателей третий-четвертый,

настоящий герой, если он упадёт,

то его никакое весло не гребёт,

он встаёт, даже если и мёртвый.


Он такой, даже если совсем без башки,

даже если безногий, он с новой строки

обязательно встанет, как новый,

будет снова готов безголовый чудак

бестолковой мечтою измучиться, как

пионер всемпример будьготовый. 

   


"Всё зарастает диким сорняком..."


Всё зарастает диким сорняком,

всё засыпается песком и глиной,

как этот холм на берегу пустом,

всё заплывает горечью полынной,


всё осыпается, как этот склон

холма на этом берегу пустынном,

всё забывается, как этот сон

воды и неба, синего на синем,


как тёмная от холода вода,

как небо тонущее в океане,

как этот сон, как это никогда

второю датой выбитой на камне.


"и это был побег из дома..."

   “...бежит он от лица Господня… “ Ион 1:10


и это был побег из дома

где всё до тошноты знакомо

бежал и падая на снег

как будто был когда-то молод

вот так же в пустоту и холод

летел и это был побег


от столкновений и объятий

и клятв ужасных и проклятий

и это был полёт пчелы

вокруг граната за секунду

до пробуждения покуда

катились тяжкие валы


и корабли меняли галсы

и в это время надвигался

иного века эпизод

и это был безумный к понту

среди гоплитов ксенофонта

домой отчаянный поход


через века не просыпаясь

тоскою безысходной маясь

ночь утекала как река

чей сон был неглубок и чуток

и это было время суток

и время жизни мотылька


мелькали в дробных эпизодах

глаза красавиц и уродов

сухой как дерево старик

с жестоким взглядом возрожденца

и юной матери с младенцем

сияющий и нежный лик


и выплывая из пучины

иона в чреве субмарины

воззвал в глухую духоту

о боже сил держатель света

зачем взыскующих ответа

ты погружаешь в темноту


и это было возвращенье

туда где не найти прощенья

отчаяние как вода

там подступило накатившим

воспоминаньем о небывшем

из ниоткуда в никогда

 


белым по белому


из страны со следами былой красоты

где поля и белы и чисты

там, где белым по белому пишет зима

тыщу вёрст от письма до письма

там, где ангелы ночи и демоны тьмы

раздувают седые дымы

заблудившись в зиме, повредившись в уме

просыпаясь во сне, как в тюрьме


заплетаются мысли, всю ночь напролёт

в одиночестве пьёт идиот

иссушающим жаром, сводящим с ума

наползает слепящая тьма

в азиатскую дичь, африканскую глушь

огнедышащий морок и сушь

этот сон ни о чём, никуда письмена

никому никакая страна


рэпсодия № 2


мы будем копить творческие обиды

а вы крепить старческие либиды

дирижёры с дирижёрскими пультами

режиссёры с режиссёрскими мультами

дирижируйте сами своими дирижаблями

режиссируйте свои танцы с саблями

и тому подобными пасадоблями вместе

а к нам с вашими граблями не лезьте

мы и сами с усами с устатку сами

не в свои промахнёмся с размаху сани

своими подштанниками патриотень

наведём на ваш шаманский плетень

да у вас куда ни глянь всякая дрянь

на вороту виснет как во рту брань

а в нашей буче страхолюдной кипучей

новомудню трудовыебудни до кучи

поскольку мы поколение подрастающее

закалённое рыцарскими дристалищами

не с некими древнегреческими греками

а с настоящими астрало-питеками

куда вам тягаться со сверхчеловеками  

с нами реальными пацанами

с недоуменными умами



и другие 4стишки

***

хожу позвякивая шпорами

поблескивая эполетами

и ваши споры с разговорами

не интересны мне поэтому


***

новый год встречаем рожей лёжа

в праздничном салате оливье

утром продолжаем даже гаже

с праздничным салютом в голове


***

она изменяет постылому шилову

с унылым дебилом мыловым

потом меняет немилого мылова

на хилого косорылова


***

со мной года сыграли злую шутку

и отраженья изменились вдруг

от выпивки теперь трезвею жутко

так жутко что пугаю всех вокруг


***

у начальственной особы

есть такой прибор особый

жопой чует что ему

ветер дует не в корму


***

третий ким приехал в третий рим

по***деть с владимиром вторым,

или тоже третьим а четвёртых

не видать нам ни живых ни мёртвых


***

нары в наших палестинах

ждут известного лица

снова то ли сукинсына

толь отечества отца


***

лавэ нанэ но вы держитесь

сказал чудак не без проблем

история его засунет

в аннальный том на букву эм


***

история как девушка такая

доступная любому жениху

которую кто хочет сослагает

склоняет к толкования греху


***

и у вашего божка

отрывается башка

как два пальца с вашим боссом

зарифмуется опоссум


***

иерусалим как недавно заявил веско

международный извиняюсь орган unesco

никакого отношения к евреям не имеет

вот умеют же когда захотят вот умеют


***

печальней повести не знает свет

как стало нам известно из газет

на свете два осталось человека

что говорят на языке аупанеко


***

поэтом можешь ты to be

or not to be не в этом дело

вот только старшим не груби

а то получишь по едалу


***

мы на русском на хорошем

граммар наци объясняем

сколько хочем столько ложим

никого не обзываем


***

слышали про стату про кламацию

про паганду и про куратуру

расскажите нам про крастинацию

общей для поднятия культуры


***

не зад у ней а праздничное шествие

сказал аристофан а мы впоследствие

всё что-то про высокое и низкое

классическое и постмодернистское



депрессяшки

***

осень наступила

умерли цветы

подожди немного

расцветёшь и ты


***

принимая ванну

фен туда не суй

не рекомендует

этого феншуй


***

что стоишь качаясь

ты у райских врат

нет не откачает

жмурика медбрат


***

времени без смысла

не истратить чтоб

вместо колыбели

лучше сразу в гроб


***

я соседке райке

не ругайся зайк

покатав на байке

не поставил лайк


***

маета повсюду

в марте разлита

а давай кастрируем

нашего кота


***

на какой то мойке

сфоткали меня

и на фоне жопы

медного коня


***

милая сторонка

ты чудес полна

говорю я звонко

наступая на


***

где я только не был

взять хотя б непал

не был и не буду

чо там не видал


***

улетел из дома

журавлей косяк

виноватый в этом

не дверной косяк


***

были да и вышли

выпили бухло

утекают мысли

время и стекло



порошки 19

1.

пришёл с цветами думал будут

пельмени водка пироги

а ты готовила на вынос

мозги


2.

когда-то мы бухали были

здоровыми теперь не пьём

совсем забыли о здоровье

своём


3.

одной прекрасной амазонке

её несчастный амазон

купил порше и для парковки

газон


4.

давай не с водкой а с молодкой

забудься и на всё забей

качаясь лодкой посерёдке

зыбей


5.

интеллигентную работу

искала барышня in team  

однако всюду предлагали

интим


6.

всю ночь с ней teacher занимался

и по английски был таков

сказать вдогонку не успела

fuck off


7.

ты вылитая мата хари

и сделай милость не базарь

поверь ценителю и мата

и харь


8.

сказал бы мне поэт некрасов

мазая зая не замай

когда бы сдуру замахнулся

на зай


9.

мы все учились понемногу

помногу не влезало в нас

доцент был глуп студента звали

аваз


10.

читай не многое но многих

я мысель мудрую сказал

цытату из тацыта пере

писал


11.

ты чо надел пинжак и шляпу

в очках ну прям интеллигент

а может даже иностранный

агент

 

12.

вот говорят судите сами

какой он подлый либераст

да мы и рады бы но кто же

нам даст


13.

а в пятых чудо депутаты

спасите нас от разных бед

и от эпических в десятых

побед


14.

а вы лавировали влево

бравировали левизной

увы не вылавировали

с ценой


15.

спасибо за презент но всё же

на сердце руку положа

признайтесь это был не бивень

моржа


16.

был кофе он во время оно

но это было так давно

что я забыл какого вкуса

оно


17.

несите жалобную книгу

или меняйте мне меню

просил селёдку я под шубой

не ню


18.

соседи слева бьют ребёнка

колотят правые по псу

а сверху изверги заводят

попсу

 

19.

стишки должны быть глуповаты

сказал наш гений всё путём

мы свято заповедь поэта

блюдём



В декорациях ноября


Бедная юность, растерянная, глуповатая,

кедами шлёпая, бродит, плутая во снах,

что-то бормочет, ни в чем навсегда виноватая,

бредит, пугаясь и путаясь в жалких словах,

бурые листья пиная, бредёт, спотыкается

от магазина закрытого до пустыря,

бедная юность по улице хмурой шатается,

где в декорациях пасмурного ноября,

в окнах заплаканных мается демисезонное

время, в осиннике прячется бледная тень,

кутаясь в полуосеннее и полузимнее,

полураздетый дрожит неприкаянный день.



шагнёшь на лестничную клетку


шагнёшь на лестничную клетку

как будто вывалишься вон

из смысла жизни и порядка

и это будет странный сон


где фонари горят иначе

и окна светятся не так

где в самой сердцевине ночи

нет ни прохожих ни собак


ни дуновения не слышно

ни звука собственных шагов

и ниоткуда смотрят страшно

глаза невидимых врагов


вот так истаивает память

и от дыхания пятно

на чёрном зеркале растаять

через мгновение должно


так отводя рукою ужас

от встречи с тенью двойника

глаза увидишь отшатнувшись

бессмысленного старика



а он на дудочке дудел


простые жители земли

густой толпой куда-то шли

а он как раз оттуда вышел

кругом нестройный рой гудел

а он на дудочке дудел

и всякой ерунды не слышал


с устатку принял вещество

и стало на душе его

так что не высказать словами

а некогда тому назад

он вышел в дивный белый сад

с нетутошними существами


и там он был один из них

не малохольный дятел псих

но гневный ангел огнекрылый

под музыку небесных сфер

балдел как некий люцифер

нехило звуками накрыло


сидел в саду и дул в губу

и ваше всё видал в гробу

сюда не выходил оттуда

как долбаный орфей в аду

всё труляля да дудуду

ну разве музыка не чудо



диспут


ну положим я не прав кое в чём

но возможно кое в чём ни при чём

даже если виноват то навряд

ли кругом как этот гад виноват


такова его вина что едва

в аккурат я подбираю слова

чтобы выразить ему всё своё

я те дам туды сюды ё моё


ну а он совсем дурной как больной

он всего меня забрызгал слюной

тратата мол сам такой то да сё

и тэдэ тому подобное всё


разве можно после этаких слов

говорить что кое в чём я не прав



две гитары за стеной


две гитары за стеной три рубля за штуку

ноют с жалобной тоской навевая скуку.

не скули не вой струна напевая враки

у попа была жена не было собаки

вот-те раз да ещё раз просыпаться тошно

с каждой сукой на матрас разве этак можно


то ли бредишь то ли спишь то ли рухнул с дуба

ой нанэ-нанэ шалишь да смеёшься глупо

снится синее в горох скинутое платье

да бессмертные как грех жаркие объятья

опа опа обана оба виноваты

посылали оба на и куда не надо


заносили все свои бедные обноски

водку выплакали всю до последней слёзки

над осиновым гнездом птицею безумной

вьётся сон трясётся дом с бабою чугунной

муха бьётся о стекло успокойся муха

всё давным-давно прошло вот какая мука


"Гай Петроний, почтенный сенатор и дважды консул..."


Гай Петроний, почтенный сенатор и дважды консул,

отпрыск старого доброго всаднического рода,

раздосадован, оттого что он в спешке бросил

незаконченной только что начатую работу

над изящной вещицею, это скорее бегство,

чем поездка с друзьями от летней жары на виллу,

про себя повторяет удачный отрывок текста,

но и эту привычную радость ему отравила

клевета ненавистников, жалко, пустая тревога

не даёт насладиться сполна беседой неспешной

с дорогими друзьями и с детства знакомой дорогой

по Кампании милой, он думает: с глупой надеждой

и отчаянным страхом стоит ли длить мгновенья

этой жизни, которая, что поделать, не вечна,

для философа смерть не более, чем единенье

с большинством, а бесстрашно, значит и безнадежно,

что ж, достаточно времени для недолгих прощаний,

чтобы выпить с друзьями, весело и спокойно,

отпустить на волю рабов, написать завещанье,

безнадежно значит бесстрашно, значит достойно…



"задумай слово, запиши и спрячь..."


задумай слово, запиши и спрячь

чтобы никто, ни ты, ни чёрт с копытом

не вспомнил нипочём, потом не плачь

о чём-то важном, самом позабытом

когда у моря камешек любой

найдёшь среди других, красивых, плоских

надежда, вера, что ещё, любовь

слова в прожилках, крапинках и блёстках

красивых, броских, размахнись и брось

гляди, как весело по глади скачут

забавные словечки: вдруг, авось

такие хлёсткие, так мало значат

когда уже махнул на всё рукой

забыто, шито-крыто, да и чёрт с ним

свобода, счастье, может быть, покой

о чём оно, о староватом, чёрством

о тщетном, как пустые небеса

куда заглядывая, за... и снова, снова

пустые словеса, и ни аза

ни образа божественного слова


"Нормальные люди поют по ночам на шестом этаже..."


нормальные люди поют по ночам на шестом этаже

хорошие люди смотрят футбол на четвёртом

а ты почему-то на пятом, как будто умер уже

лежишь, и дрожишь, и прикидываешься мёртвым


допустим, кто-то стучится, лежи не вставай

а встанешь, к двери подкрадывайся осторожно

подглядывай робко в глазок, не открывай

они постучат и устанут, ну сколько можно


а если с полицией вломятся, с виду живой

негромко слова говори, неважно какие

глаза отводи, улыбайся, дёргая головой

да им всё равно, они совершенно другие


хорошие люди, не чувствующие вины

за то, что живут, занимая чужое место

свернувшись калачиком, не лежат у стены

бесстрашные, не дрожат, будто ждут ареста

 

они совершенные люди, не то, что ты

божественно не ощущающие потери

наверное, с лёгкостью регенерирующие хвосты

нормальные люди, отбрасывающие тени


"наконец, засыпаешь, и снится..."


наконец, засыпаешь, и снится

что лежит и не дышит вода

что над стылой водой не кружится

но стоит неподвижная птица

просыпаешься снова туда


где угрюмо чернеет запруда

где вода не течёт, вопреки

безнадежной надежде на чудо

но чернеет булыжников груда

поперёк этой мёртвой реки


засыпаешь с мечтою пробиться

сквозь завалы, вернуться назад

просыпаешься, снится и снится

эта птица, когтистая птица

этот взгляд, немигающий взгляд


засыпаешь, летишь, засыпая

над свинцовой, студёной водой

и всё та же глухая, тупая

боль саднящая, не отпуская

просыпается вместе с тобой


улетаешь в закат розоватый

в засыпающий тающий свет

где уже ни пути, ни возврата

ни раскаяния, ни расплаты

ни вины, ни прощения нет


только сумрак осенний

(из цикла маленькие песни)



  ***

запашок перегара

от вчерашних побед

от пиара-нуара

пожелтевших газет


ни надежды ни веры

всё истлело дотла

этой вечности серой

не дожить до утра


этой ночи бессонной

не досмотрены сны

только сумрак осенний

у  кирпичной стены



  ***

жизнь похожая на спячку

на продавленном диване

в кабинете где обоев

не видать из-за шкафов


сплошь заставленных томами

разноцветных сочинений

увлекательных как грёзы

непохожие на жизнь


где любовь и голод вместе

как заметил стихотворец

правят миром в совокупной

страсти порождая власть


вот какая спит и видит

как безумная какая

но абсурдного рисунка

не видать из-за томов



  ***

слева стена справа стена

одна светла другая темна


свет или тьма левь или правь

нам наморочили сон и явь


жизнь или смерть свет или тень

мы перепутали ночь и день


днём или ночью ночью ли днём

нам навстречу не мы ли идём


в мыле и пене в дыму и огне

светом и тенью на стене



  ***

довольно неприятно

узнать что никогда

и некуда обратно

и незачем куда


поплакали и будет

и хватит о пустом

на этом позабудут

не вспомнят и на том



  ***

дождик осенний

тупо смиренный

скупо сорящий

мелочью жалкой

жалостью мелкой

дождь семенящий


слёзы раскаянья

в мёртвых опавших

листьях не спрячешь

ах окаянный

что же ты плачешь

что же ты плачешь



  ***

кроткая и несмелая

как девственница офелия

холодная и немилая

укрой меня схорони меня


нежная и ранимая

о дева нимфа похмелия

неласково обними меня

дай умереть уснуть



  ***

на осеннем холоде

листья обожгло

дуб роняет жёлуди

скупо тяжело


стуками нежданными

жестяной тоски

краденые жадные

поздние деньки


не осталось времени

выстоять светло

для чего неверное

позднее тепло


ржавчиной кровавою

сухо догореть

сучьями корявыми

на ветру чернеть


каплями тяжёлыми

время утекло

дуб роняет жёлуди

было и прошло



когда он вышел из тумана


когда он вышел из тумана

не вынимая из кармана

жиронда билась на горе  

а суки грызлись во дворе


вот так история творилась

героем сказка говорилась

он был собою неказист

но хорошо бежал на свист


когда он вышел из тумана

и вынул финку без обмана

стояла скука на дворе

а дело было в октябре


декреты слали из конвента

лупил солдат интеллигента

товарищ на броневике

топырил кепку в кулаке


историю творит не всякий

громила с острой железякой

но тот который говорит

порой такого натворит


как этот вот былинный витязь

мол извините-ка подвиньтесь

само собой не декабрист

и шибко на руку нечист


герой не нашего романа

всегда выходит из тумана

и так оно течёт везде

где он выходит по нужде


два сонета про другое

  ***

не пил бы ты дитя природы

денатурированных вод

и был бы гордостью народа

а не козлом наоборот

водил бы ты вперёд за взводом

в общественную баню взвод

и не был бы всегда на взводе

в то время как труба зовёт


теперь ты старым стал сердитым

в пивной стучишь на всех подряд

патриотическим копытом

а мог бы возглавлять парад

хоть самым главным замполитом

которому сам чёрт не брат


  ***

отчего как ненормальный

он бедняжка так ревёт

на груди тельняшку рвёт

выражаясь фигурально

всех берёт он в оборот

прёт на лица невзирально

правду-матку натурально

режет чешет брешет врёт


оттого-что потому-что

кое-что ему не чуждо

раздражён неправотой

тех кто властвует и судит

оттого что он не будет

ими в круг допущен свой



два сонета не про это

  ***

я стою на бугорочке

думу думая свою

рядом ты стоишь на кочке

думу думая свою

приподнявшись на носочки

ты глядишь как я стою

будто бы проникнуть хочешь

в думу тайную мою


я стою с тобою рядом

отвечая тем же взглядом

взор твой в душу мне проник

и вопрос в глазах я вижу

у кого бугор повыше

кто же истинно велик


   ***

если сможем рассчитаться

мы на первый и второй

можно будет не считаться

с самой гордою горой

а не сможем рассчитаться

мы на первый и второй

не мешало б разобраться

что мешает нам с тобой


коль с вершины муравьиной

мы равнины исполины

устремим ревнивый взор

на далёкие пригорки

не возникло б мысли горькой

может быть мы ниже гор




На пороге помешкав


На пороге помешкав, заходит, садится за стол,

улыбается шуткам и что-то в ответ бормочет,

пьёт одну за другой, позабыл, для чего пришёл,

хочет встать и уйти, но уже ничего не хочет,

у хозяина скучный, слегка отстранённый вид,

у хозяйки смуглые плечи обнажены красиво,

тот, что справа сидит, сердито, как шмель, гудит,

та, что слева, кричит и хохочет визгливо,  

наступает приятное отупение, пустота,

выключаются звуки слабым усилием воли,

лишь с хрустальной люстры, как с ледяного куста,

тихо капают тающие в пустоте триоли.


Возвращаясь туда, где случались ещё чудеса,

обольщения приключались, порою слезились,

от мучительной прелести и неустройства глаза,

где казалась невыносимой жалость и милость,

где качается время, как маленький тёплый прибой,

истончается, мается пересыхающей струйкой,

где бессильные птицы садятся на берег пустой,

что встречается с жадной водою, перед разлукой,

где кончается время, итак, возвращаясь туда,

никогда не придётся уже возвращаться оттуда,

где качается, переливаясь через края, вода,

там ещё приключится последнее, совершенное чудо.



кружение


как будто на сцене театра bolshoi

кружился всю ночь до утра

с чужою какой-то в потёмках душой

и с телом её pa de trois


мешали танцору и это и то

мерцали вдали etoiles

топтался неловко в сутулом пальто

мечтами заглядывал в даль


где с телом небесным земная душа

летела юлою виясь

и как под иглой на пластинке кружа

рвалась эта тёмная связь

 

как будто последнее grand fouettе́

увидел смертельно влюблён

вослед улетая прекрасной мечте

в исколотый звёздами сон


на сцене раскинулась южная ночь

от края до края дрожал

от страсти июльской во всю свою мощь

пылал разгораясь пожар


конечно и эта минута пройдёт

бесследно да вот и прошла

и словно осталась одна эта вот

в исколотой вене игла 


с неба звёздочка упала

 

с неба звёздочка упала

прямо скажем не туда  

что упало то пропало

не вернётся никогда


для чего-то жил на свете

если знал то позабыл

чтоб дожить до самой смерти

с пылу с жару и в распыл


таковая в смысле теле-

ологическом сия

цель чтоб доказать на деле

самоценность бытия


самоценностные вещи

это нечто где нас нет

ветер занавеской плещет

мотылёк летит на свет


не плескается в колодце

утонувшая звезда

не вернётся не проснётся

навсегда так навсегда


что-то манит что-то дразнит

тёмной тайною в ночи

то потухнет то погаснет

огонёк твоей свечи

   


"не таскался бы туда..."


не таскался бы туда

где бурьян да лебеда

там досада и обида

и привычная беда


не совался бы в ворота

не стучался бы в окно

нипочём не отворится

навсегда затворено


не гляделся бы в колодец

где черным черна вода

там студёная водица

да утоплая звезда 





колыбельная готическая

(из цикла маленькие песни)

в чёрной чёрной комнате

чёрные полковники

замышляют чёрные дела


а в соседней комнате

будто в тёмном омуте

жуткая ворочается мгла


а в подвальной комнатке

тоже очень тёмненькой

замолчи ребёнок не кричи


там другие прочие

не во сне воочию

чёрные пречёрные в ночи


все они охочие

чёрной чёрной ночию

чёрные злодейства замышлять


так что спи мой маленький

в нашей чёрной спаленке

спи сучонок слушай твою мать


в милом нашем домике

словно в чёрном гробике

засыпай спокойненько пока


из-под подоконника

тянется покойника

чёрная пречёрная рука

 



"В странной отключке, в тупой амнезии..."


В странной отключке, в тупой амнезии

едет, не знает, зачем и куда,

страшно колодки визжат тормозные,

дикая мимо несётся орда

встречного поезда, дробно по стыкам

с резкими, злобными пульсами в такт

гулко колёса колотятся, с криком

вдруг просыпается, что-то не так

в этом кино, в этом жутком вагоне,

потусторонний свет из окна,

грязный, убогий перрон станционный,

ржавые рельсы, гнилая стена  

тянется, тянется мимо чего-то

жалко-родного, сквозь нищету,

запах мазута, тоски, креозота,

родиной юности пахнет в аду.



даздравица

(из цикла парады и шествия)


когда б с головою дружил я когда б

душевно бы не был так слаб

не влазил бы сроду на ваш мавзолей

жалея своих мозоле́й

в директорском пыжике там поутру

не мёрз в ноябре на ветру


а если бы влез исключительно без

словес про госстрах и собес

я звонко речей не орал бы да здрав

ствует минтяжмаш и минздрав

из ржавых мечей бы гражданских орал

орально я там не ковал


а если бы вдруг ни с того ни с сего

позвали меня торжество

украсить своею персоной тогда б

гражданок поздравил и баб

милиционеров врачей москвичей

чей город такой как ничей


сказал бы да здра камасутра с утра

учись не ленись детвора

и светлое завтра какое вчера

вставай умываться пора

и манная каша на завтрак ура

и мудрая в шашки игра


да здравствует мыло душистое вдруг

болезных полезно для рук

и что недоступно уму моему

которым я всё обойму

медбратец убьёшь говорю ни за грош

не трожь меня врёшь не возьмёшь


я правду скажу всем народам земли

про страшное наше вели

колепье парадов за мир и за труд

ты их не замай рукоблуд

в рагу не суётся ни боров ни хряк

не друг и не враг а никак


да здравится право тихонько кричать

и правица здраво молчать

от боли-печали ногами суча

долой главврача-палача

мне кукиш не кажь и повидлой не мажь

не купишь за куш не продашь


летят самолёты салют плохишу

ложись не боись укушу

плывут пароходы парадным гуртом

привет всенародный дурдом

сестрица с красивым фашистским лицом

не тыкай мне в жопу шприцом



на последнюю остановку


пожилой гуманоид в трениках и кроссовках

на последнюю остановку прибегает трусцой

трезвым взглядом оценивает обстановку

всё пропало просрочен его проездной  


бесконечный ресурс беспечно растрачен

устаревшую модификацию нигде не ждут

исчезающий вечер сумеречно прозрачен

в голом парке мёртвые листья жгут


на центральной площади одиночества

открывается дверь в ритуальный зал

уходящее эхом глухим доносится

полупризрачное истаивает из зеркал


темнота наползающая ложится

на беспамятство медленною водой

исчезают слова: камень дерево птица

осыпается воздух сухой слюдой


наступает пора с собою расстаться

угасающий взгляд стирает миры

растворяет в виртуальном пространстве

неизвестной этому миру игры



Репродукция


Слабый тёплый свет в окне спальни маленькой на третьем...

Над кроватью, на стене репродукция с портретом

Гончаровой Натали кисти старшего Брюллова,

на обоях журавли, ласточки, удоды, совы,

полки, полные томов на французском и немецком,

книжки, книжечки стихов на родном, и жалко, не с кем

поделиться... Некий herr год назад сюда совался,

до него был инженер, турок из столицы вальса.

Заходил и я не раз, может, три или четыре...

Сколько там бывало нас в этой маленькой квартире,

полупризрачных людей, где грустна в толпе случайной,

ты одна среди теней неразгаданною тайной...

Ах, Наташа, Натали, грустно как-то не по-блядски!

Эти плечики твои, эти губки, эти глазки…


#маленькиерассказы  


Эмпедокл из Акраганта


Эмпедокл из Акраганта

лезет в гору, как дурак,

мы не скажем про гиганта

философии вот так:


мол, куда он там по склону

и зачем туда ползёт,

этот к суициду склонный

аррогантный идиот.


Мы-то знаем, что на энту

Этну прёт не просто так

этот маг из Агридженто,

разгадавший тайный знак.


В небе он увидел птицу,

может, даже и орла

и решил поторопиться:

вот, кажись, пора пришла.


Он сказал: не происходит

ничего из ничего,

но восходит всё в природе

до начала своего.


Не напрасно жизнь потратил,

всё извлёк он из всего,

а когда запрыгнет в кратер,

превратится в божество.


Ну а нам-то, не гигантам,

что нам делать, как нам быть,

кто расскажет бедным нам-то

прыгать или погодить?


Кто нам, дурням и профанам,

правильный задаст вопрос,

если верить перестанем

в архэ и метемпсихоз?


Сами спросят любомудры

и ответят простакам,

и отвесят кучу пудры

простофилям по мозгам.


Множество полезных знаний

философия найдёт

на поверхности зияний

и в кромешности пустот.



Терцины про одно, другое, третье

1.1

Когда завлаба и отца семейства

бутылкой треснули по кочану,

он стал терять свои простые свойства,


понятные другим и самому

ему, впадая в умственное буйство,

во всякое зачем и почему,


в чудачество какое-то, геройство,

во тьму страстей, терзаний кутерьму,

в самоубийственное беспокойство


о том, чего и не понять ему.


1.2

Земную жизнь пройдя до половины,

из сумрачного леса выходя,

он оказался посреди пустыни,


цветущей после зимнего дождя,

где радуга от края и до края

стояла и, мгновенье погодя,


вдруг понял, что дарована вторая

попытка, для которой возрождён

среди забытого земного рая,


светло сияющего с трёх сторон.


1.3

Скажи, зачем, когда приходят сроки,

обдумать смыслы боли и тоски,

впадаешь с шумом, как река в пороги,


в смешные монологи-пустяки,

как будто отвечая никому-то,

но сделай милость, не пиши стишки,


когда рекою, как тревога, мутной

в груди кипит дешёвое бурдо,

и вместо мысли несиюминутной


бормочешь несмешное чёрт-те что.


1.4

Сияло будущее с трёх сторон,

а за спиной туманная завеса

перетекала в неизбывный сон,


где вялые от недосыпа бесы

уныло водят хоровод теней,

где не найти из сумрачного леса


пути среди корявых сучьев, пней,

где бледные болотные растенья

сплетаются в клубок безглазых змей,


кишмя кишат и копошатся тени.


1.5

Ни завтра, ни нарочно, ни случайно,

хоть прыгай в воду, хоть на стену лезь,

останется бессмыслица и тайна


о том, что нам не встретиться ни днесь,

ни после дождичка, ни по субботам,

как говорил поэт, жисть это жесть,


рассказанная злобным идиотом,

ты где-то там, а я нигде-то здесь,

не разгадать таинственное: что там,


не прочитать загадочную весть.


1.6

Бесформенные серые виденья

колеблются в тумане, пелена

окутывает сумерки, забвенье,


сгущается, плывут обрывки сна,

где призраки роятся, звон и скрежет

железа о железо, взбугрена


трясина, по которой скачет нежить,

крошась в труху и рассыпаясь в прах,

сквозь сомкнутые веки утро брезжит,


глаза открыть мешает тёмный страх.


2.1

Приснилось, что был молод и влюблён

ещё при той, казалось, вечной власти,

хотя она, конечно, ни при чём,


отвергнут и потерян, и несчастен,

власть ни при чём, но почему Госстрах

преследовал везде, что за напасти


таились там, в изломанных кустах,

рябиновые кисти пламенели,

сжигались листья в парках и садах,


слепило солнце, облака летели.


2.2

Зачем о том, что вдребезги разбилось,

неловкое движение руки,

и чашка вдрызг, и молоко разлилось,


и сделай милость, не пиши стишки,

и пирожок себе возьми на полке,

о чём тут плакать, собери куски,


когда всё валится из рук, что толку

лить слёзы о пролитом молоке,

дурацкие бесценные осколки


сжимая судорожно в кулаке.


2.3

Слегка мутило и вовсю трясло

волною лихорадочного жара,

не по сезону сухо и светло


и жарко, жарко было, и недаром

отвергнут, так неловок и смешон,

как будто в чём-то стыдном и бездарном


был на глазах любимой уличён,

безволен, жалок, болен и потерян,

смертельно красотою уязвлён


и без суда и следствия расстрелян.

 

2.4

Но так и не доплыл до середины

огромной средиземной пустоты,

где ни одной сирены и ундины


не увидал, лишь спины и хвосты,

и целый день, укрывшись парусиной

дремал до первой в небесах звезды,


и бодрствовал всю ночь, пока не минут

последние минуты темноты,

но так и не доплыл до середины,


хвосты и спины, спины и хвосты.


2.5

Реальность понемногу исчезала,

причин и следствий истончалась связь,

концы переплетались и начала,


связь истончалась, путалась, рвалась,

но всё же совершенно не исчезла,

отрывочностью звеньев назвалась,


порядок хаосу не антитеза,

одна из множества его личин,

нет выхода из сумрачного леса

 

среди обрывков следствий и причин.


2.6

Не будем пессимистами, не скажем

что наш стакан наполовину пуст,

когда на треть он полон или даже


на четверть, на осьмушку, скажем: пусть

нам в этой жизни и не доливали,

при нашей бедности какая грусть,


не будем тары-бары, трали-вали,

долива не дождясь в полупустой,

не скажем, что на этом карнавале


чужие мы, и жизнь сплошной отстой.


3.1

И дальше тишина, не шум и ярость,

но тихое журчание ручья,

и сделай милость, не пиши про старость


и ожидание небытия,

и наплевать, и ничего не надо,

в пыли забот и полузабытья,


и никакой не надо нам награды

за то, что полуспим, полуживём,

и не замайте нашу полуправду,


мы за неё умрём и всех убьём.


3.2

Допустим, господа, недопустимый

случится с нами, бедными, облом,

когда мы заняты неутомимо


не трахом, так войнушкою, баблом

не для себя, так на чужого дядю,

вот тут-то в ясном небе голубом


из внеземной вселенской непрогляди

появится, и всем нам прилетит

во всём своём пылающем параде


гиперпространственный суперболид.


3.3

И грозный ангел Ветхого Завета,

жестокий ангел с огненным мечом

с небес в потоках яростного света


сойдёт не судиёй, но палачом,

о нас, тупых козлищах, жалких суках

не всплачет, гекатомбой увлечён,


и воцарится, не дождавшись звуков

из оперы Аида, тишина,

а он такой, красавец, руки в брюках,


сквозь зубы цыкнет и пошлёт всех на.


3.4

Полу-востоком пахнет полу-запад,

погрязший в полу-зле, полу-добре,

такой приятный, но противный запах


портяночно-парфюмного амбре,

и вкус такой же, тирамису-рыбный,

шампанское и квас в одном ведре,


восточный запад, навсегда обрыдлый,

и обрыдалый западный восток,

то сменовеховский, то изподглыбный,


полу-уныние, полу-восторг.


3.5

Вы, люди, интересные созданья,

забавные такие существа,

не знаете неведомого знанья,


и без конца болтаете слова,

и чувствуете чувствами шестыми,

по пьяни даже больше, чем стрезва,


вам смыслов ни добавишь, ни отнимешь,

словами переполнены умы,

хотя могли бы обойтись одним лишь


богатым на оттенки звуком ы.


3.6

Давно ли наслаждались пустяками,

смотрели идиотское кино,

смеялись над такими дураками,


какими сами не были давно,

давайте похохочем втихомолку

в том зеркале, где всё искажено,


мы в нашем городке, верней посёлке,

он типа городского, нихера

таких существ не видели весёлых,


особенно с похмелья и с утра.



за спиной шаги

 (из цикла маленькие песни)

не видать ни зги на пути ночном

за спиной шаги как во сне дурном


если вдруг замру в тот же самый миг

замирает там за спиной двойник


а когда слегка замедляю шаг

замедляет шаг мой попутный враг


он ко мне в ночи привязался вдруг

как во сне больном неотступный друг


с двойником моим в тишине во сне

одиночество тяжелей вдвойне


мы такие с ним не разлей вода

что куда один и другой туда


как замрёт душа потревожена

так и тварь замрёт придорожная


у дороги нет входа выхода

у тревоги нет вдоха выдоха


в полночь заполночь не видать ни зги

еле слышные за спиной шаги


полуночество словно тать ночной

одиночество не ходи за мной

   


из нового романсеро

(из цикла маленькие песни)


если никто не против

я бы родился снова

жгучим брюнетом пабло

в бедном глухом пуэбло


где никакого сроду

радиотелегугла

только моя гитара

пела бы вечерами


бурная как марсела

ветреной летней ночью

видят луна и звёзды  

тело её нагое


звёзды цветы деревья голуби попугаи


пляшет моя гитара

страстная как фелипа

бёдра её крутые

бьются в моих объятьях


плачет моя гитара

нежная как анхела

ветер доносит запах

мяты и розмарина


всех бы любил и каждой

верен был как невесте  

ирисовой инессе

и жасминной джасинте


лилии гиацинте розе марихуане

 

был бы я злой да наглый

бабам такие любы

тощий хитано смуглый

с золотыми зубами


был бы я вор и щёголь

вспыльчивый горделивый

нож в рукаве бы прятал

с яшмовой рукояткой


коротки ночи лета

вечной любви короче

птицы молчат ночные

слушают звуки страсти


птицы сверчки лягушки лошади крокодилы




в потоке


безвольное волнение в потоке

сознания где слышно за спиною

неслышное дыхание как будто

там замирает море в темноте


больные сны рассказанные на ночь

в бессонницу осенних полнолуний

в серебряной пыли другого мира

где ты живая выйдешь из воды


как будто в тесном сумраке сознанья

перебегают медленные тени

качаются невидимые волны

перетекая сыплется песок


какая-то дисфункция пространства

и времени всему есть объясненье

разумное давайте всё спокойно

тревожные нездешние шаги


как будто море не исчезнет после

осеннею пустыней под луною

следы босые не из этой жизни

как будто ты когда-нибудь была



маленькие песни сожалений и обид

            ***


туда-сюда вперёд-назад

ходил над нами акробат

уверенно и ловко

по тоненькой верёвке


у нас у всех имел успех

и мы глядели снизу вверх

но тихо привыкали

друг другу намекали


мол ненадёжная стезя

туда-сюда а вбок нельзя

мол как бы не ошибся

и насмерть не расшибся


и мы глядели сверху вниз

какая право глупость бис

ни влево и ни вправо

какая узость браво



           ***


кто не знает чудаков

чудаки они заметны

несуразны несусветны

не похожи ни на что

 

кто боится чудаков

чудаки они безвредны

их причудливые бредни

не опасны никому


мы и сами кое-что

понимаем в этой жизни

не хватаем звёзд зато

в этом смысле бескорыстны


только те кто схожи с нами

нас пугают потому

что они хватают сами

то чего не хватит всем



           ***


ступени ступени

пролётами вверх

успеешь успеешь

успех не для всех


на миг оглянуться

на свет заглянуть

успеешь вернуться

потом как-нибудь


сквозь запахи быта

и свет из дверей

уже позабыто

быстрее быстрей


всё выше и выше

ты вышел итак

но это не крыша

а чёрный чердак



           ***


он тебе вот так

а ты ему иначе

сунь в карман кулак

и не ищи там сдачи


он тебя плевком

поносными речами

а ты его кивком

пожатием плечами


он тебя зарежет

а ты его поймёшь

всего лишь душу тешит

затем и точит нож



           ***


с привязавшимися мыслями

нипочём не совладать

дрянь такую черту лысому

за бесценок бы отдать


на куски душа изодрана

будто псы её дерут

оттого лишь не запродана

что и черти не берут


в чём найдёшь успокоение

то ли в девках то ль вине

то ли в слёзном покаянии

о невесть какой вине



           ***


без оттенком годами

мы друг друга малюем

ты его негодяем

я тебя чистоплюем


не становимся лучше

ни к другим да и сами

и оттенки как души

выцветают с годами



           ***


в глухомани сиди глухарём

никого не проси ни о чём


не блажи пустоту сторожи

глухотой пустотой дорожи


то ли бомж постучит то ли бог

никого не пускай на порог  


"Мы с Войтеком поехали в Казимеж..."

  “Nach Auschwitz ein Gedicht zu schreiben, ist barbarisch”

                       

Мы с Войтеком поехали в Казимеж

(с тех пор как будто сотня лет прошла,

ещё был жив Radziecki Związek, Polska

уже была свободна и бедна).


Он рассказал легенду про еврейку

(по имени, кто б сомневался, Эстер)

и короля, который из любви

к прекрасной деве, здесь построил город,

дав землю и убежище её

гонимому народу.


Эта сказка

буквально повторяла Пуримшпиль

(для “Новой хронологии” Фоменко,

в те времена довольно популярной,

ещё один сюжет, верней, фантом).


Всё было так запущено, безлюдно,

других туристов не было, примерно

ни одного (ещё лет семь иль восемь

до спилберговской ленты оставалось).


Мой друг сказал: Ведь это же неплохо

что после Катастрофы здесь никто

не поселился, согласись… - Конечно, -

я отвечал, - наверно...


Чёрта с два!

Десяток лет пройдёт, и всё раскупят.


"сгорает детская ангина..."


сгорает детская ангина

в сорокаградусном бреду

бежит народец муравьиный

по антрацитовому льду

моргают розовые глазки

из чашки нежно-голубой

позвякивая неваляшки

наваливаются гурьбой

свирепых клоунов веселье

их криворотый хохоток

на кособокой карусели

летит в дырявый потолок

там в нескончаемом полёте

сквозь одиночество и дождь

всю ледяную ночь колотит

неутихающая дрожь

там от звезды прекрасной самой

свет нестерпимый ножевой

и чернота и голос мамы

далёкий но ещё живой

 


давай не забывай

                                        б д


давай не забывай была у нас

великая страна где нефтегаз

был наше всё давай не фонтанируй

страна фратернитэ эгалитэ

с названьем грозным ёпэрэсэтэ

воинственный оплот добра и мира


она спала красавицей в гробу

и возбуждалась пункцией в трубу

как нарик в оттопыренную вену

не ту где страус танцевал вальсок

а эту самую где в кровоток

заштыривалась дурь проникновенно


на боевом дежурстве в пункте а

нацелены в созвездие кита

эс триста как те самые спартанцы

стояли чтоб не просочился враг

ни грека в реку ни варяг в овраг

до наших баб охочие засланцы


державы славной главный управдом

с трудом ворочал камни языком

до кладбища докладывал доклады

а после присосались к той трубе

пункционеры кэ и гэ и бэ

не покладая верного приклада


куда ж нам плыть спросил поэт а пэ

он ничего не знал о вэвэпэ

великом нашем валовом продукте

не плавал никогда ни в сен-тропе

ни в бора-бора ни в тэдэ тэпэ

и мы с ним совпадаем в этом пункте


да что всё о тебе да о тебе

давай поговорим дружок бэ дэ

о чём-нибудь не менее забавном

ну да мы были молоды тогда

пасли библиотучные стада

мечтали о великом и о славном


уже не вспомнить этой ерунды

потом когда всему пришли кранты

мы плакали о чём-то пустяковом

давай не будем чувствовать вины

один подлец уехал из страны

отъехала родная от другого


с народом мы практически родня

он приглашал циничного меня

вокал патриотический послушать

а кто тебя дружище заставлял

чтоб ты в недружном хоре подвывал

хотя бы и не вкладывая душу


давай уже на этом рубеже

простимся постоим у пункта жэ

судьба ли пунктуация такая

одним куда-то бечь другим беречь

сундук не выпуская щит и меч

всё те же нефтегазы испуская


"Cиеной жжёной, ржавой охрой..."


Cиеной жжёной, ржавой охрой

размашисто швыряет клён

небрежные мазки на мокрый

асфальт и выцветший газон.


Там свет несмел и цвет негромок,

гуляет ветер в октябре,

как недолюбленный ребёнок,

пиная листья во дворе.


И кажется, неразличимый

среди теней, один из них,

там бродит призрак нелюдимый,

твой ностальгический двойник.



Рэпка


В мысль погружён орлиным взором, 

шёл коридором, в котором был поражён нехорошим ором,

люди сказали, в актовом зале, комсомольский форум,

а не собачья свора, оральным хором там молятся

с казённым кобзоном лужёные кобзомолицы,

не всё для проформы, полны содержания комсомолок формы,

ну ты и попал, брат, аккурат на доклад о западном порно,

расскажи-ка нам с выражением о разложении тлетворном,

не говори, мол, сomme ci comme ça, постарела душой комса,

хотя ей в обед стопиццот лет, ни кокс её не берёт, ни мет,

а вот, например, пионер, он тоже будущий пенсионер,

он тётям и дядям пример, он выходит вместо них на пленэр

и сражается с тостожопыми человекоподобными долбокопами,

а раньше мы были добрыми, бегали с зебрами, дышали жабрами,

а теперь заладили: карфаген, карфаген, что за хрен,

и на завтрак он и на ужин, прямо хоть принимай пурген,

да кому он нужен, ещё не разрушен, забот полон рот,

а тут ещё телевизор орёт, не забит наш народ, наоборот,

он горд коммунизменными организмами кверху клизмами,  

когда б не пророки смердящие, про сроки роковые твердящие,

были бы всем довольные, календари настольные

стали бы книгами бытия, пока до хера жратвы и питья,

квасьте не квасьте, а все напасти всегда от власти

с опорой на воинственные части, у нас кто горластей,

тому и здрасьте, дед бабе по жопе, баба деду в репу,

глядь, и комбат батяня подтянется к нашему рэпу.


путешествуя сквозь время

 

Путешествуя сквозь время

в неподвижном положенье  

Полежалов на балконе

важно думал обо всём

он такие размышленья

размышлял в любое время

про величие и вечность

протяжённость и объём


А тем временем агностик

дядя Лёша современник

откупоривал чекушку

для восторга бытия

рядом с дядей собутыльник

метафизик соплеменник

ни о чём-то таком не думал

это был допустим я


В это время мальчик Миша

небольшой умом и телом

невеликий но говнистый

с крыши разное швырял

шёл по улице прохожий

под ногами  видел тени

был потерянный какой-то

будто что-то потерял


Только трещины и пятна

ты увидишь на прогулке

под ногами в переулке

это я ему кричу

оцени одно мгновенье

подними лицо навстречу

просвистевшему сквозь  время

и пространство кирпичу


В это время ангел Света

ниоткуда пролетая

и причёску поправляя

говорила ерунда

дело в том что это время

в ангелическом аспекте

и не это и не время

а нигде и никогда


Ну допустим мы и сами

скажем с грустью не с усами

только пятна под ногами

или тени на стене

с точки зренья сновиденья

чьи-то недопробужденья

ну подумаешь чего там

не подумаешь во сне


каждую ночь


каждую ночь прилетает комар

поговорить о любви и о смерти

как задолбали душевности эти

спать не даёт под гитару поёт


если бы только суметь на другой

бок повернуться живым обернуться

да не заснуть нипочём не проснуться

снова часы промежуткие бьют


пытка бессонницей худшая из

братец кошмар не пойдёт на мокруху

это безжалостная комариха

дёргает тонкие струны вины


козни и шашни бессмертных и злых

бога бессонниц с богиней бессмыслиц

не замолить всех грехов не замылить

этих овец полудохлых не счесть


там в полусне полоумной души

гостья из бреда сеструха из ада

ночи божественной дочь немезида

жалит без жалости жарко язвит


медленно в гору быстро с горы

эти часы на стене разобьются

катятся медные не увернуться

эти шары промахнутся насквозь


бабы чугунной полёт и размах

дрожью и страстью дом сотрясает

демонов стая над телом витает

видишь валяется здесь это вот


каждую ночь улетает душа

и возвращается утром другая

где ты шаталась моя дорогая

с кем ты валандалась всю эту ночь


Когда к нам прилетали


Когда к нам прилетали планетяне

на ихнем свистолётном корабле,

мы показали им, что не лаптями

пустые щи хлебаем на земле,


что нам плевать на их значки и жвачки,

хватает исключительно своих,

достали самосаду из заначки

и самогоном угостили их,


они, конечно, мигом закосели,

плясали, лопотали на своём,

как прилетели, так и улетели,

теперь мы сами пляшем и поём,


но как-то без того уже веселья

и, прямо скажем, без того огня,

на месте, где они когда-то сели,

образовалась страшная фигня,


там иногда случается такое,

ты просто не поверишь ни за что,

однажды мы пошли туда толпою,

один вернулся, догадайся кто,


скажу тебе, сестрица, без опаски:

есть у меня заветная мечта,

когда развяжут рукава рубашки,

займусь регенерацией хвоста,


однажды из соломы и навоза

улётный свистолёт соорудим,

возьмём с собой ведро анабиоза,

и загудим, и улетим к своим.



как прибой на песок


как прибой на песок, накатил пятистопный анапест

это море волнуется, раз, и ложится в строку

набежавших шестнадцать, отхлынувших разом пятнадцать

полновесных слогов, что следов по сырому песку


эти камешки, эти бесценности перебирая

перекатывая на песке перекатную голь

повторением выдохов-вдохов тоску усмиряя

в бесконечной своей пустоте растворяет, как соль


беззаботный прибой, накатавший корявых парабол

начеркал и смахнул, и затем накарябал опять

это море волнуется здесь низачем, для масштаба

чтобы всё и ничто можно было друг с другом равнять


эти птицы к иным берегам улетают счастливым

на блаженно-полуденные острова, никуда

где качаясь, бормочет нездешним приливом-отливом

и течёт, как песок, осыпается время-вода   


марш энтузиастов

(из цикла парады и шествия)


гордись трудясь трудолюбиво
трудящийся своим трудом
и жизнью заживёшь счастливой
тырдым-дырдым турдом-дурдом


идут вперёд энтузиасты
здоровые в своих трусах
мордасты все и коренасты
играет ветер в волосах


энтузиастки крутобёдры
грудастые как на подбор
прекрасные шагают бодро
тырпыр-дырбыр турпор-дурбор


оркестыр громко громыхает
он духовой курлы-курла
за то что жизень неплохая
народ бухает из горла


а если вдруг капитаклизму
поставит жизнь тады беда
не будешь наслаждаться жизнью
пельдым-бельдым пульда-бульда 
 
ну а пока идёт шагая
вперёд и дальше молодёжь
горячая и молодая
давай шагай куда идёшь


красиво реют флаги-стяги
а мы тут с аликом втроём
мы тут из витькиной из фляги
и страшным голосом поём   


охотничья инфернальная

   

мы топаем слепо куда-то во тьму

где слева в тумане и справа в дыму

заводятся в заводи серой

созданья пропахшие серой


бормочет и чавкает что-то вокруг

за каждой корягою корчится враг

куда ты завёл нас вожатый

корявой тропою кружатый


сереет кругом непроглядная жуть

живым тут не выжить и мёртвым не жить

не хочется холить и нежить

болотную бледную нежить


куда-то идём и чего-то орём

мы сами любого на клочья порвём

ни беса ни ляда не слышим

незнамо куда никудышим


где слева и справа не сон и не явь

бессонная левь и неявная правь

на нас или наша охота

чего-то в болото охота


где топаем тупо кривою тропой

и грубые песни горланим гурьбой

мы сами кусачая нечисть

и та ещё нечеловечесть


"Реальность, созданная впопыхах..."

 

Реальность, созданная впопыхах,

не кажется чрезмерно достоверной

и самому создателю, примерно

такую представлял себе в мечтах,


но где-то напортачил, дело скверно,

он повторяет нервно: дело швах,

помялось малость, разошлось на швах,

пора обдумать вариант резервный,


семь раз отмерить прежде, чем отрезать,

о нет, теперь он вечность будет грезить

о совершенстве, чтобы лишний раз


не упрекать себя в непостоянстве,

не будет время заводить в пространстве,

чтоб там несбыточность не завелась.


Ночи в пустыне

   

Ночи в пустыне особенно хороши,

после недавних терактов здесь ни души

на берегу осеннего, тёплого моря.


Светят звёзды величиной с кулак, тишина,

он совершенно умиротворён, она

почему-то знает, всё это кончится вскоре.


Днём они плавают, с аквалангом и без

в мелководном заливе, полном дивных чудес,

вечером занимаются сладостным far niente.


Он давно не чувствовал себя таким молодым, 

нет ничего в этом мире, кроме песка и воды,

времени тоже нет, кроме этого вот момента.


Не хочется уезжать, но сегодня сильней

чувствуется сладковатый запах, он с ней

не соглашается, говорит, это ей приснилось.


По вечерам становится даже немного свежо,

скоро приедет мальчик на древнем peugeot,

скажет, что ничего пока не случилось.


Ей под утро снятся тревожные сны,

видит его, окровавленного, всегда со спины,

не оборачиваясь, он говорит, уходи отсюда.


Она просыпается и оказывается одна

посреди ещё более неприятного сна

у красной скалы возле дохлого верблюда.


Не пересказывает этих снов, потому что он

в последнее время, кажется, слегка раздражён,

смотрит куда-то вдаль с отсутствующим видом.


Больше не говорит: если это последние дни,

надо ценить мгновения, поскольку они

дар, который нам незаслуженно выдан.


Скоро приедет мальчик или его отец

на своём верблюде, тогда, наконец,

это случится... наверное, что-то злое.


Долго не может заснуть, то почудится хруст

чьих-то шагов, то будто обломится куст

мёртвой акации, там за красной скалою.


Эти  пустынные ночи, эта страшная грусть...

она кладёт его руку себе на грудь,

спрашивает: не спишь, он лежит, не дышит.


Женщина засыпает, и там, во сне, в глубине,

словно рыба в сети, в своей непонятной вине,

кричит беззвучное о... никто не услышит.
   


Во времена полураспада


Наверно, это был полуфинал,
полуживой толкался с полумёртвым,
ещё не всё в периоде четвёртом
ты в этом виде спорта проиграл,
в четверг слегка до нормы недобрал
и чтобы не терять спортивной формы
в субботу продолжал и в понедельник
без пиджака, и паспорта, и денег
очнулся по ту сторону добра
и зла, излишествами изнурённый,
взглянув на этот свет потусторонний,
смекнул: к финалу катится игра.

Живём во времена полураспада
плутония, сплетённые в сети
узлами полоумной полуправды,
до полусмерти их не расплести,
воскреснем ли живьём для вечной стужи
в урановых плутона рудниках,
где полых полуправедников души
дрожат, как ток в полупроводниках,
где полупризрачную нашу полу-
прозрачность прикровенностью прикрыв
страданья голой алчности и пола
забудет вытекая полукровь.

Мыслительный томительный процесс
в затылке стуком отзывался тупо
то автоматной россыпью, то скупо
и этот свет казался грубым здесь,
за краем слуха шлепанье подошв
по мокрому асфальту, может чудо
случится, к краю света подойдёшь
и сочинится что-нибудь оттуда,
тогда тебе, посланник и пришлец,
неотвратимо и неповторимо,
на это слово страшное weltschmerz
единственная отзовётся рифма.

 


Вольноотпущенник

***

Хозяин строгий, но не злой, велит не до́ смерти
сечь неразумного раба своим надсмотрщикам
чтобы другие нерадивые создания
не заразились этой мерзостью сирийскою

о том, что люди все равны в глазах создателя
как называют своего провинциального
божка все эти простаки, друг другу равные
презренной малостью, ничтожною убогостью

и в равной степени им всем, без исключения
урок полезен, на спине плетьми написанный
они всего лишь говорящие орудия
чем от молчащих и мычащих отличаются

хозяин строг, но справедлив, он бьёт и милует
прекрасно зная, как свою, душонку рабскую
подобострастную, трусливую и подлую
поскольку сам недавний он вольноотпущенник


***

Юный Либерий, завет стариковский: довольствуйся малым
с благонамеренным пылом тебе ль проповедовать бывшим
в употреблении жизнью согражданам, бившимся глухо
в стены, любившим не то - что надлежало любить

ты, одарённый безмерно благою судьбою, не знаешь
есть у чудесных даров одно нехорошее свойство
то, что капризные боги дадут, они же отнимут
ниже мы скажем, почём нынче уроки юнца

не отягчённого опытом трудных побед над своими
самолюбивыми мыслями и своевольными снами
грузом наград, присуждённых за пораженья: а судьи
кто? воскликнул поэт Публий Овидий Назон

сам прослуживший известное время в суде центумвиров
позже за слишком свободные взгляды отправленный в ссылку
взгляды всегда подозренье внушают в свободе излишней
тем, кто вперяет во всех подозревающий взгляд

в общем, тебе ли, щенку, не знакомому с цепью надёжной
заматерелым на привязи эту привязанность к будке
ставить в укор, говоря о свободе, которую даром
ты получил, но тебе даром она не нужна


Приходит ночь

Давай пропьём последний миллион
сказал Исусхристос Наполеон
давай: сказал Людовик 25-й
но тут вошла дежурная сестра
ёж вашу мать, кретины, спать пора
и погнала курильщиков в палаты
красавица, на ней халат простой
сидел, я извиняюсь, как влитой

Приходит ночь, божественная Никта
успокоительница бедных душ
маньяков, психопатов и аддиктов
в тупую глушь ступая, в топь и сушь
все засыпают, сторожа, врачи
медсёстры, санитары и больные
одни лишь чернокрылые в ночи
не спят, летают демоны ночные
примерно сорок восемь или сто
один из них по имени Никто

Бухметьев просыпается от жажды
воображает пиво, жадно пьёт
и думает: вот так уснёшь однажды
и не проснёшься, а наоборот
какие сны приснятся в смертном сне
довольно неплохая строчка, где-то
уже встречалась, кажется, но это
обманка памяти, иль ты приснилась мне

Воображает позапрошлый дом
на улице Х-го партсъезда
без лифта, поднимается с трудом
по лестнице холодного подъезда
двери не отворив, проходит сквозь
как некий дух, вернее, гений места
он здесь хозяин, ясно вам, не гость

Когда белогвардеец Одиссей
доплёлся таки до родной Итаки
ни сына, ни супружницы своей
он не узнал там ни одной собаки
врагов, друзей, соперников, гостей

Итак, он возвращается домой
как бесконечно грустно в этих стенах
всё так запущено, ах, боже мой
весь этот мир в руинах, как в изменах
не залатать трансцендентальных дыр
ни здесь, ни в параллельных ойкуменах
но почему бы не забацать пир

О чём они, о ком, о чёрт-те ком
химеры памяти, бессмысленные тайны
какой ассоциацией случайной
бог весть, каким созвучием влеком
явился вдруг сантехник Мударрис
глядевший на клиента сверху вниз
хотя немногим выше метра с кепкой
возможно, не читавши Лао-Цзы
он философски был подкован крепко
знал цену всем: мерзавцы, подлецы

Два алкоголика, Поэт с Актёром
пришли с одной Анжелой на двоих
орали, пели, наслаждались вздором
апломбом и невежеством, с которым
лепила ерунду подружка их

Потом возник Витальный Тип, его
любили утончённые созданья
он говорил: я вижу божество
в любой из них, но более всего
ценю спортсменок с крепкими задами

Актриса, режиссёрская жена
Галина, а на сцене Виолина
с характером, податливым, как глина
давала всем, была добра, нежна
имела душу мягкую, а тело
роскошное, во всех ролях она
была так трогательно-неумела

Да ладно, ты ещё не старый, вроде
сказала девушка-искусствовед
а если приодеть слегка по моде
нарисовав улыбочку на морде
таким, как говорится, сносу нет

Мерзавцы, подлецы, сидят и пьют
и бабы ихние, ну чисто бл&ди
а ты корячься тут, рабочий люд
в грязи, какой-то драной трёшки ради
чего ни почини, они засрут
 
Припёрся Неизбывный Гость, сказал
что званых много, избранных напротив
нагрёб салату, колбасы и шпротов
за подлинных, но скромных патриотов
махнул сто грамм, и быстро всё сожрал

Итак, она звалась… ну да, Наташкой
а как ещё, не Танькой же, итак
она не сочеталась с той компашкой
куда прибилась неизвестно как
газетная гадюка Изабелла
и Станислав Стефаныча жена
ей подпускали колкости умело
она сияла, молча, как луна

Поэт сказал: не будь ты идиотом
не спрашивай, про что кино, да что там
не важно, ты серьёзен и тосклив
не склонен к шаловливым компромиссам
высоконравственный императив
на лбу твоём наморщенном написан

Среди других таких же важных дел
все были заняты любимой, тонкой
игрой советской творческой интел-
лигенции: найдёмте стукачонка
зачем возился слесарь целый день
когда бы мог не на одну чекушку
слупить за это время, и не лень
конечно, инсталлировал подслушку

Всё это просто памяти обманка
сказал красноармеец Моисей
когда страны обетованной сей
достиг, он вылезать не стал из танка
героя не заманите и всей
своею манкой из его жестянки

Недобрый доктор Блох надел очки
и прочитал легенду о великом
и страшном Инсталляторе Тоски
в ещё с утра здоровые мозги
а к вечеру хоть волком вой, хоть криком
зайчатины, чьи нежные куски
дерёт волчара в исступленьи диком
кричи или как рыба фиш молчи
не слышат психотропные врачи

В окне сияла полная луна
и женщина была озарена
её тревожным светом, беспокойно
качалась ветка клёна за окном
не говори: всё это было сном
луна и женщина, и ветка клёна

Не делай вид, что ты здесь ни при чём
как будто встреча с мыслящим хвощом
не значит ничего, забыл и смылся
а был когда-то мужем и врачом
но потерял и времена, и смыслы
история болезни, это всё
застиранное бедное старьё

Не верь себе, сомнителен источник
которому видения видны
как знания любые, кроме точных
уходишь в тень, выходишь из стены
и видишь лихорадостные сны

Кто эти люди в алых колпачках
в багровых балахонах и очках
сверкают стёклышками, жаром пышут
кто все они, сидят и что-то пишут
сжимают перья в потных кулачках

Ты здесь единственный единорог
в десятой ли главе, в четвёртом акте ль
какая разница, в какой там срок
сожрёт тебя последний птеродактиль
он в кайнозое тоже одинок

Сантехник, знавший, не читамши Грамши
что всё течёт, как некий Гераклит
и нечто важное о жизни знамши
система, говоривший, барахлит
уверенней Кутузова в Филях
загадочнее пифии дельфийской
и с прямотою прямо большевистской
сказал: все дело, сука, в штримфелях

Но тут вошла дежурная сестра

а ну-ка, просыпайся, детвора

я говорил уже, она была прекрасна

практически не спал и до утра

склонял её к любви, увы, напрасно  




Пляски вождей и песни козлов

пляски вождей


я видел как танцует е б н

димона пляску повезло увидеть

как славно что библейский интернет

не обнародовал телодвижений

забавных и смешных царя давида

пред скинией танцующего будто

он исполняет боевой гопак

полинезийцев грозных языки

до подбородка высунувших или

прыжки зулусских пьяных колдунов

о нет вождю приличествует важность

и плавное движение всех членов



валтасар


бог судья он беспощаден мене текел упарси́н

взвешен на весах и найден слишком легким не проси

снисхожденья был ты сам скор на суд жестокосердный

позабыл ты валтасар что и сам всего лишь смертный,

что живешь ты в несусветной древности где бог закон

приговор ветхозаветный ревностно выносит он

что за око ты отдашь только око по закону

зуб за зуб и баш на баш и умрёшь во время оно

а за множество убитых с одного тебя что взять

не было в то время пыток адекватных так сказать

преступленьям тот закон был далёк от совершенства

не был ад изобретён не обещано блаженство

бог тогдашний покаянья от преступника не ждал

так что жри и пей каналья как до смерти пил и жрал



трибун


готовьтесь к бою патриоты со всех сторон враги народа

вперёд отечества сыны на штурм чудовищной стены

великому народу слава он заслужил на счастье право

товарищи на штурм идя не обойдёмся без вождя

сумею ваше оправдать я доверие сплотимся братья

вперёд сограждане сперва стена потом уже права

кто не согласен тот изменник досрочно возведём застенок

мы новый мир быстрей построим без тех кто счастья не достоин

да здравствует народ простой с его святою правотой



фараон


лежит в гробу стеклянном фараон

обозреваемый толпою-дурой

людских он не дождется похорон,

но восковой останется фигурой

на веки вечные где тьмы и тьмы

желающих своими зреть глазами

вождя нетленного да скифы мы

с перекосившимися набекрень мозгами



большой политик


ну кто ему сказал что он луи каторз

который весь погряз в своём абсолютизме

ответит ли всерьёз хоть на один вопрос

поставленный в упор ему подобно клизме

конечно не дурак толика есть ума

недаром простаков немало обмишулил

ну кто ему сказал что он великий маг

когда он просто так довольно ловкий шулер

и за руку его хватали и туза

краплёного в лицо швыряли больно прыток

утрётся плюнь в глаза всё божия роса

народ ему сказал что он большой политик



наместник


он обладатель благодати держатель и податель благ

нимб государственной печати его избранничества знак

он за столом своим сановник верховной власти проводник

любой хреновенький чиновник портрета на стене двойник

он мощью наделён державной земной наместник высших сил

столоначальник богоравный а я ничтожный нищ и сир

стою пред ним таким плюгавым и благонравно трепещу

как додик перед голиафом прошу дать визу на пращу



особые


особые люди особой закалки

не ради награды и не из-под палки

умеют оправдывать целями средства

где следствия следуют не из причины

напротив любые причины и вины

выпытываются при помощи следствий



избранники


спасите чудо-депутаты свою страну от разных бед

во-первых от разврата в-пятых от исторических побед

которыми ещё не сыты её попкорные сыны

в-семнадцатых в-двадцать девятых от населения страны

а то как было в девяностых какое чудо вас спасёт

когда придёт ужель на звёздах написано иль пронесёт



песни козлов


нету слов

заколебали перифразами

песни козлов                                       

перевирали фарсами



*)  трагедия (древнегреч.) - козлиная песнь


Учитель труда

 

О, сколько разуму пытливому
умений прививалось чудных,
искусство лобзиком выпиливать
там было не из самых трудных,
ведь было же еще паяние,
стругание и лакировка,
где несмотря на все старания,
не прививалась нам сноровка.

Труда бесплодного учитель
(давно уже, наверно, житель
миров иных), садист, мучитель
дантистов, клерков, программистов
(всё это в будущем, конечно),
был истеричен и неистов,
неутомимо, безуспешно,
из нас выстругивая нечто.

С кривой какой-то, искорёженной
башкою, выбритою чисто,
он был израненный, контуженный
(и заговаривался часто),
оскаленный губой простреленной,
за Родину, хрипел, за Сталина,
в которого он свято веровал
(и с демонами разговаривал).

Он будто слушал что не слышно,
мычал задушенно, кривлялся
(минуты две припадок длился),
безумие и взрослым страшно,
а детям бесконечно жутко,
и отвратительно, и стыдно
(подглядывать, конечно, гадко,
и вместе, жгуче любопытно).

Как будто в светлой ткани мира,
по виду крепкой и добротной,
внезапно открывались дыры,
откуда хлещет тьмой холодной
(и от неё укрыться нечем)
на бедных криворуких деток,
строителей косых скворечен
и хромоногих табуреток.


Детские стишки для половозрелых

***

если кто впадает в детство

значит молод он душой

и ему найдётся место

в нашей книжке небольшой


даже если у младенца

геморрой или артрит

пусть выкидывать коленца

начинает прямо тут


***

у пиндосов в интернете

много разных вирусо́в

тятя тятя в наши сети

лезут тёти без трусов


***

вот, например, губные целовальники

и, скажем, половые, - это кто

не то, что вы подумали, охальники

не то


оно, конечно, иногда неплохо бы

заглядывать в словарь, да как-то лень

и, ясен пень, при виде слова о́хабень

придёт на ум детишкам похабень


***

у попа была собака

и у павлова была

а у курочки яичко

у кащея целых три


***

удивительное рядом

но туда билетов нет

доктор фрейд с маркиздесадом

там сегодня тет-а-тет

нежным вздохом страстным взглядом

репетируют балет


это самое под боком

но туда закрыта дверь

доктор фрейд с захермазохом

репетируют теперь

робким шагом мелким скоком

танец маленьких тетерь


***

у соседей в огороде

разорвалась хренотень

каждый день теперь наводят

на плетень патриотень


***

оторвало под алеппо

мишке лапу

и послала машка тупо

мишку в жопу


***

крошка сын к отцу пришёл

в ту еще эпоху

и сказал: ну хорошо

если что-то плохо


значит, кто-то виноват

в обстановке бедственной

вы не отводите взгляд,

гражданин подследственный

 

***

количество величества

всё выше и выше

а качество стукачества

всё гаже и ниже


***

поэты, детки, не пророки

но тоже обновляют путь

когда хватает сил с дороги

куда-нибудь не завернуть


***

а вы из-за парт в бонапарты

заносчивые до поры

заносите грубо на парты

тупые свои топоры


Короткие рассказы про это самое

          Проезжая мимо                                    


В машине он слушает блюз ‘Старый бандит’,

не бьёт по газам, проезжая мимо её посёлка,

дорогая игрушка тихо и ровно гудит,

всё прошло и уже не болит, нисколько,

мимо этого поворота, ну что за вздор,

почему бандит и какого дьявола старый,

совершенно спокоен, нажимая кнопку повтор,

без конца может слушать эту сумрачную гитару,

это тёмное, обволакивающее легато в басах,

повторяющее всё время одну и ту же

фразу, рвущую душу, до рези в сухих глазах,

эта чёртова музыка изводит чёртову душу.



          От стыда


Мишка Шишка позвал пацанов поиграть в карты

за трансформаторной будкой на школьном дворе

карточками с голыми тётками, ну это круто,

плати пятнадцать копеек, и ты в игре.

Сашка Тюфель сказал: у него нет денег

и это подло наживаться вот так на друзьях.

Мишка сказал: а ну вали отсюда, подонок,

и врезал с размаху, в нос получился размах.

Все заорали, конечно. Прибежали на крики-вопли

девочки из параллельного, Наташа и Фарида.

Увидели эти ужасные карты, кровь и сопли.

Сашка хотел умереть, от обиды и от стыда.

Он когда-нибудь, возможно, сумеет решиться

подойти и сказать одной из этих подруг,

так легко и небрежно, что хочет на ней жениться,

правда, ещё не решил, на которой из двух.



          Он глядит на неё


Он глядит на неё. Так волчонок

с вожделеньем глядит на корову.

И ни взгляда в ответ, ни слова,

лишь травинку жуёт равнодушно.

Майский полдень, трава зеленеет,

всё разумно, неторопливо,

светит солнце, что справедливо,

потому что ясно и просто.

Светит жаркое солнце, душно,

от травы дурманящий запах.

Ноздри вздрагивают внезапно,

это просто смешно, и только.

Но глаза наливаются кровью

у быка, он глядит исподлобья

на щенка, что душу коровью

несуразным волненьем встревожил.



          Выпотрошенный              


Когда её за мелкое враньё

хватает за руку, как мелкое ворьё

хватают за карманную покражу,

ещё не знает он, дурак,

что там не мелочь в кулаке,

там ровным счетом ничего, а если даже,

так это мелочи, пустяк,

всего лишь несколько монеток медных,

заботились о бедном дураке,

когда выбрасывали мелочь незаметно

среди других вещей, не слишком важных,

чтобы не чувствовал себя дурак,

как выброшенный выпотрошенный бумажник.



          Песня Сольвейг                         


Он среди них, такой таинственный, ходит,

чудный, чудный в своих красивых ботинках,

у него такие крепкие плечи и сильные ноги,

ровные зубы и совершенно классический нос.

Улыбается своими зубами, такой хороший,

ходит среди них своими ногами, простой,

носит повсюду такой загадочный образ,

чудным носом нюхает чужие цветочки.

Доброжелательно улыбаясь, проходит мимо,

будто понял когда-то, что промахнулся жизнью,

обнимает других девчонок, пьёт чужое пиво,

чужими словами говорит свои разговоры.

Он однажды проснётся и увидит, что умер

и подумает, что наконец освободился из плена,

но ангелы, как тёлки на поселковой дискотеке,

передерутся из-за него, такого чудного, чудного.



          Бестолковая                                  


Воспоминания серого волка

были полны серой волчьей тоски

зачем отпустил ее как наверное страшно

одной в этом темном лесу полном всякой нечисти

леших оборотней ведьмаков упырей вурдалаков

ежиков зайчиков мышек-норушек лягушек-квакушек

и всем ничего от нее не нужно и никому она не нужна

в этом темном огромном чужом равнодушном лесу

эта маленькая бестолковая сумасбродная девочка-ведьма

 


          Жалко                                    


Когда под гимн Советского Союза

однажды с ней проснулся в шесть утра,

подумал вдруг, что, может быть, обуза

такая впору, и уже пора...

конечно, не всерьёз, поскольку музы

не терпят уз, ведь это же игра.

Она была, вестимо, не весталка,

с ней жизнь была бы дуракавалялка,

где он, понятно, в роли дурака,

такая свалка, перепалка… Жалко,

ушла однажды, бросила: пока!



          Из сообщения      

                   

Из сообщения уважаемого доктора Пихельсона

следует, что в городе Энске губернии Энской

появлялся некий инкуб, похотливый и дерзкий,

принимавший обличье офицеров местного гарнизона.

В результате, город погряз в самом грязном разврате,

дамы ходили по улицам в неблагопристойном платье

и совершенно явственно над распутными их домами

читались скверные письмена, написанные дымами.

Почтенный доктор пытался пользовать дам декоктами,

но бесстыжие твари смеялись над бедным доктором.

Посему он властям предлагает принять, для примера,

самые суровые и неотложные полицейские меры,

супротив беспорядков и упадка нравственности и веры.



          Боже мой, уже осень                      


День рождения, а настроение вовсе не праздничное,

потому что не выспалась и на работу опаздываю,

просто кошмар, а вчера начальник ругался,

он жутко противный и носит сиреневый галстук,

я на него ноль внимания, поэтому он придирается,

второпях не успела накраситься и настроение дурацкое,

говорят, что в этом пальто я совершенно неотразима,

обошлось страшно дорого, а нужно еще зимнее,

боже мой, уже осень, как время летит, кошмар,

этим летом по мне все посходили с ума,

даже надоело, всё время одно и то же,

мне когда-то сказал мой самый любимый художник,

что я похожа на церковь Покрова́ на Нерли́,

а послышалось: девка, покрывала не рви,

как я тогда смеялась, а сейчас мне хочется плакать,

разве можно носить туфли в такую ужасную слякоть.



          Кроме звериной тоски              


Как северный варвар из бедной суровой страны,

тяжело распростёртой под сумрачным небом,

отражённым в холодной серой, как камень, воде,

не могущий позабыть разграбленного и сожжённого

города на берегу тёплого южного моря,

грезящий в пьяном бреду о белых цветущих садах,  

как тупо мычащий дикарь, в чьём варварском языке

нет человеческих слов, способных выразить что-либо,

кроме звериной тоски.


   

           Сатанинской исполнен обиды    


Фогельман над землей воспарил,

заслонил он светило собою,

исполинскою тенью покрыл

всё земное.

Ничего не простил, не забыл,

сатанинской исполнен обиды,

он слезу уронив, утопил

Атлантиду.

Диким образом захохотал,

в небесах раскатав грохотанье,

грозным взором он гору взорвал

Кракатау.

И остыв, прошептал в тишине:

ты меня ещё не простила?

а Она и внимания не

обратила.



          Последние вопросы                        


По вечерам собирались на конспиративных квартирах,

произносили вполголоса тосты и речи разные,

о страданиях простого народа, о несовершенстве мира,

сомневались в существовании Высшего Разума.

Михаил говорил, что не цели важны, а средства,

приуготовление к подвигу, а не триумф победный,

Константин взрывался: ах, оставьте эти юродства!

были оба в Софию они влюблены безответно.

Время от времени товарищ Дантон (мы не знали

его настоящего имени) приносил приказы

Организации, в этот раз была акция на вокзале,

последняя, почему-то было понятно сразу.

А потом нас всех повесили, и я спросил перед казнью:

Саша, ты тоже считаешь, что не стоят полушки

наши бессмертные души? А может, всё не напрасно?

Как ты думаешь, у Сони и на груди веснушки?



          Под шум дождя                                                  


Осенний дождь мышиным топотком

перебегал по крыше торопливо.

Она любила этот старый дом

и засыпала рядом с малышом

под шум дождя с улыбкою счастливой.

Вернувшись электричкою последней,

смотрел на них, любимых, в темноте

и думал: как, наверно, в этой бедной

бесцветной жизни тесно ей, победной,

такой нездешней, смелой красоте.

Спросил, когда проснулась: если бы

могло осуществиться всё, что снится,

чего бы ты просила у судьбы?

Сказала: дочку... хочешь по грибы

пойдем в субботу, если прояснится?


стихи о состоящем человеке


милые глупости господина А

кажутся милыми только самому господину

поглядите как вырядилась его жена

а какая наглая рожа у его сына


чудные мудрости господина Б

никому не кажутся таковыми поелику

он в интернете ни бе ни ме

не мычит и не телится по телику


исключительная сила господина Ц

как стало известно находится на конце

нефтяной иглы в заморском ларце

а не как вы девушки думали не в яйце


что общего у всех этих господ

у этих в недавнем прошлом товарищей

вместе они составляют единый народ

с другими народами человечество составляющий


Квадратура круга

 

Ты был в неё влюблён, она
была в другого влюблена,
а он влюблён в её подругу,
которая в тебя… ну да,
такая, сука, ерунда,
как говорил твой бывший друг,
на нём сходился этот круг,
вся эта квадратура круга.

Ты не завидовал ему,
его таланту и уму,
слегка безумному и злому,
порою даже и весьма,
изломанному и больному,
не знавшему ни в чём границ,
знать не желавшему о них...
да ты и сам сходил с ума
от этого всего излома.

Так получилось, так сплелось,
любовь и ревность, жалость, злость,
запуталось, не расплеталось,
и обречённости печать
была на всём... на всё плевать
той самой бездны на краю,
ты тоже заглянул в свою...
такая злость, такая жалость!

Он что-то бормотал про смерть,
про то, что ничего иметь
нельзя на свете дорогого...
покинуть своевольно свет,
быть иль не быть, вопроса нет...
любить возможно ли, губя
любимых... если не себя,
то будешь убивать другого...

Его всё далее несло,
безрадостно и тяжело
он напивался всякой дрянью,
за ним приехала жена,
вы и не знали, что она
существовала в мирозданье,
но было поздно... улетел,
так своевольно, как хотел,
он выбрал несуществованье.

И наваждение прошло,
и стало пусто и светло,
понятно, аккуратно, скучно,
ушла подруга, и Она
вдруг стала тоже не нужна,
и ты пустой, как дом на слом,
зачем-то в городе чужом
торчишь, где ничего не нужно.

Такая глушь, такая тишь,
когда ты вглубь себя глядишь
со светлой стороны рассудка,
что это было, целый год,
и чёрт уже не разберет,
так заразительно оно,
безумие и так темно,
так привлекательно, и жутко!

И выходя из темноты,
глядишь без слёз, как будто ты
идёшь вдоль бурого забора,
что отражается в воде,
и не кончается нигде
ни эта жизнь, ни эта смерть,
ни это: сметь или не сметь,
ни этот сумрак, этот морок...


порошки 18

1

учительница мариванна

сказала что на первый взгляд

писатель как бы аморальный

де сад


2

давно хотели но стеснялись

спросить а чем простите плох

еще раз извините захер

мазох


3

напитков грузии печальной

не пей красавица при мне

ведут к последствиям весёлым

оне


4

мы и не знали что желалось

высоких чувствований вам

мы тут сантехники вапщета

мадам


5

чего бы кто ни крал у клары

у карла тех кораллов нет

а краля заиграла старый

кларнет


6

послала маня ваню в баню

заплакал ваня ладно мань

прощай навеки но вконтакте

не бань


7

чуть что бросался под автобус

пил без закуски купорос

зачем ну это некорректный

вопрос


8

нам внятно всё и галльский смысел

и постсоветский постмодерн

а ваш великий вклад не так уж

чрезмерн


9

но устрицы с дом периньоном

и фуа гра вредны для нас

купи селёдку жозефина

и квас


10

мой дядя самых честных правил

а в огороде бузина

ну шо там слышно в украине

чо на


11

мечтают в наших палестинах

порезать борю как нибудь

арабы полностью а равы

чуть чуть


12

ни поперечно ни продольно

ни майна вира ни кругом

невольно смирно под взведённым

курком


13

что может в рыбном магазине

найти приличный человек

не простипома так бельдюга

иль хек


14

немного девы приоделись

венки на головы надев

чтоб не глядели с осужденьем

на дев


15

что раньше называлось бл&дством

зовётся с некоторых пор

красивым милым словом поли

амор


16

sic transit gloria напишет

история свой приговор

а mundi не позволит роском

надзор

  

17

как хороши как свежи были

у розы марковны уста

коварная пойду и брошусь

с моста


18

мы грамоте прикрасно знаем

писать каких захочем слов

хоть не из этих не из орфо

графьёв

  


Баллада героическая

   

Двое сидят за столом,

молча курят и пьют,

гром гремит за окном,

молнии в землю бьют.


Эпаминонд угрюм,

Агесилай сердит:

- Слышишь, грохочет гром, -

другу он говорит.


Мы тут сидим с тобой

можно сказать в разгар

греко-персидских войн,

хлещем свой Солнцедар,


так вот и жизнь пройдёт

без никаких геройств…

- А бытовых забот,

а половых расстройств


мало тебе, дурак! -

Эпаминонд кричит

и по столу в сердцах

он кулаком стучит.


Агесилай встаёт:

- Сам ты дебил, козёл! -

гаду в торец даёт,

прямо ужасно зол,


будто явил свой лик

тучегонитель Зевс,

высунувшись на миг

из-за своих завес.


Эпаминонд сполна

тут возвращает долг,

грозен, как бог войны,

словно Арей, жесток.


Если б Гомером я

или Пиндаром был,

может быть, без вранья

смог бы поведать быль,


только не вижу в том

толку, так как, увы,

не в героическом

веке живёте вы.


Не оценить вам всей

удали молодцов,

ни кровавых соплей,

ни красивых зубов,


выбитых в том бою,

выпитых литров тож

я вам не воспою...

Так и проходит жизнь.

   


Баллада философическая

                        Науму Маргулису


Цедили полезный и горький

напиток, настой на листе

кореньях, коре или корке

и прочей такой бересте


один говорил: знаменито

другой говорил: ё-моё

цитатою из Парменида

стояло кругом бытиё


верней, бытие, орфоэпик

нестрого беседой рулил

она посреди благолепий

застольных плыла без ветрил


стояла в природе погода

а время не шло никуда

один говорил: это что-то

другой говорил: это да


им всё, любомудрам, едино

о чём низачем толковать

цитатою из Августина

сияла вокруг благодать


а где-то свершались событья

безбожного много чего

то дружеское мордобитье

то выборы из одного


с утра мегасрач в интернете

в обед в телевизоре бред

один говорил: чтобы эти

другой говорил: это нет


там где-то сгущались обиды

а здесь, невозбранно светла

цитатою из Маймонида

первичная сущность текла


и если монада любая

привычно туманила ум

один говорил: наливаю

другой говорил: эрго сум


что толку об истинном, ложном

зачем о невместном уму

о сложном к чему, невозможном

а кто ж его знает, к чему

 


Баллада мелодраматическая

   

Она приспустила бретельку, и он

внезапною страстию был ослеплён,

и похоти нежной своей не тая,

прелестны ланиты и перси ея

лобзал и терзал, аки алчущий лев,

ну разве так можно бросаться на дев!


Она говорит ему: милый Жан-Поль,

вы мне причинили душевную боль,

сорвали цветочек невинности вы,

теперь я не дева, но девка, увы,

отдам я  Жан-Жаку, Жан-Пьеру, Луи

и тело, и нежные чувства свои.


На это он ей отвечает: hélas,

но я не Жан-Поль, je m'appelle Nicolas,

был грубой ошибкой наш бурный роман,

затмение чувств и мечтаний туман,

лежит между нами немало границ,

я русский, тамбовский, практически принц,

мой папа король Нефтебазы, ma belle,

а ты всего-навсего супермодель.


Я тоже,- она говорит,- не Мадлен,

забрал меня в плен сутенёр Либертэн,

сибирские мы, я Анжела Толстых,

и тоже, mon dieu, не из самых простых,

мой папа заслуженный наркобарон,

он проклял меня за моральный урон.


Простит нас с тобою любезный отец

когда ты меня поведёшь под венец,

мы будем, как дети, чисты и нежны,

и станешь ты гордостью нашей страны,

ну как тебе мой изумительный план?

а чо бы и нет,- отвечает Колян.


Вот тут из горящего вылез куста

известный пророк Моисей Сирота

и, огнетушитель разбив о скалу,

вознёс Одинокому Богу хвалу,

я вас,- говорит,- извините, прерву,-

на чистом иврите сказал: пру у рву,

любовь проявленье, без глупых затей,

естественных, скажем так, надобностей.


Вот тут публицист Юлиан Августов,

как бог из машины, возник из кустов

и так обратился не к этим двоим,

а прямо к поклонникам верным своим:

когда говорит в полный голос любовь,

шипеньем змеиным ей не прекословь,

ни в спину смешком, ни пониже спины,

ни пыльным мешком из враждебной страны.


Потом телезритель без спросу возник,

мы знаем про это,- сказал,- не из книг,

сказавши, на кнопку нажал и пропал,

попал на другой интересный канал,

оттуда воскликнул: никак не смекну,

зачем сочинять вот такую фигню?


Ну что тут поделаешь,- автор сказал,-

я вам не какой-то интеллектуал,

мой дар, скажем скромно, не шибко велик,

однако мой гений свободен и дик,

а жизнь так печальна, нелепа, смешна,

болезнью смертельною заражена,

и стоит ли к ней относиться всерьёз,

заметьте, что это отнюдь не вопрос.


Цыгане, казаки и группа Любэ

Исполнили песню Любовь и Лавэ.



   *)  пру у рву (иврит) - плодитесь и размножайтесь


"из темноты из колыханья..."

 

из темноты из колыханья

огромной пустоты из не-

существованья недыханья

не наяву и не во сне

не дуновенье не касанье

но будто страшной тайны взгляд

там на окраине сознанья

стоят и смотрят и молчат


Баллада патетическая


жених похож на потного жука

(потеют ли жуки на самом деле

кто знает?) под хитином пиджака

у мужика томленье духа в теле

 

всей головою в плечи погружён

топорща усики, сжимая жвалы

он бабочкой-невестой раздражён

до свадьбы, глядь какая, не давала

 

закован в жестокрылую броню

в блистающие латы и закрылки

он вегетарианское меню

с тоской гоняет по тарелке вилкой

 

гудящий насекомый рой вокруг

усердно догрызает постный ужин

жуют и пьют, и слишком ясно вдруг

что никому и нахрен здесь не нужен

 

где всё загажено, заражено 

порядочным третьеразрядным адом

сквозь брызги стёкол в тёмное окно

он вылетает разрывным снарядом

 

из тесноты, тепла и света, прочь

в зияющее чернотою небо

фасеточными пикселями ночь

глядит жестоко, дико и свирепо

 

сверкают молнии, грохочет гром

взрываются петарды и фугасы

летит, летит, сияя серебром

и золотом своей стальной кирасы

 

пылающие крылья распростёр

как будто мирозданье измеряет

(соната № 8, до минор,

в той части, где аллегро замирает)


фактор че или принцип ко


...всё, говорю, товарищ зам.

по кадрам, понимаешь сам,

решают кадры, фактор че-

ловеческий, в таком ключе

поставим во главу угла

главу любую, чтоб кругла

она была, как принцип ко-

им поступаться нелегко,


а то бывает то, да сё,

и вроде бы в порядке всё,

на первый взгляд не углова-

та кругловата голова,

снаружи будто в самый раз,

вот тут-то нужен глаз, да глаз,

не шишковата ли башка,

не лишковато ль велика,


а вдруг такая голова

сякая и продолгова-

тая, сомнений не тая,

спрошу: а кстати, как твоя,

а вдруг не в самый круглый круг

она обстругана, а вдруг,

подумать страшно, ё-моё,

не самая и самоё...

   


"Солнце, море, день субботний..."

    

Солнце, море, день субботний,

на песочке малыши,

нет картины беззаботней

и прелестней для души.


Это дочки и сыночки

юных мамочек в соку

строят башни на песочке,

на осеннем берегу.


Это с башни звездочёта

осыпается пыльца,

это волны ни о чём-то

перешёптываются.


Перелистывает книжку

мимолётный ветерок,

вот перевернул страничку,

притомился и прилёг.


Чернокнижник в холодочке

тянет пиво, просветлён,

этим солнечным денёчком

явно умиротворён.


Явно, это фигурально

сказано, поскольку явь

в тёмной книге темпоральной

лишь одна из многих глав.


Жили-были, позабыли,

было, не было, прошло,

ветром солнечным и пылью,

звёздной сыпью занесло.


Ни к чему грустить и думать,

и тревожиться о том,

что лишь стоит ветру дунуть

и перелистнётся сон.

     


Баллада о старшем инженере


Был славным малым старший инженер

любивший анекдот про Эдисона

простого инженера, не в пример

ему, и старшему и не простому


в своём бюро не делал ни хрена

продукта этого тогда на славу

произвела могучая страна

великая огромностью держава


не всё в то время делалось тяп-ляп

и старших инженеров выпускали

с конвейера, пригодными на скрап

и с штримпелями самой хряпной стали


в любой толпе он был один из них

стотысячеголовый демон Страций

водил его с поллитрой на троих

в стадах неисчислимых затеряться


не всё вокруг лепилось из соплей

но если вдруг садились батарейки

и токи вытекали всё слабей

подруге он звонил на две копейки


рассказывал любимый анекдот

и девушка из тонкого металла

так звонко стрекотала, как никто

она его без смыслов понимала


когда проект великий и кривой

обрушился, как водится, нежданно

и наш герой с чугунной головой

очнулся, как живой, и встал с дивана


никто иной, как я, его авто-

биограф, видел собственными теле-

локаторами: вот он сел в авто

и в новый мир ещё не в старом теле


умчался, но остался не в себе

в любую пору разум нам не впору

кому-то ж надо охранять кб

нии асу главупра минприбора


которого давно на свете нет

уже не вспомнить смысла этих букаф

пора, мой друг, пора вернуть билет

тому, кто смылся тоже, руки в брюках


ещё одно, последнее моё

сказание, и завершён curricu-

lum vitae, вроде бросил это всё

но вот ещё окурок докури-ка


скажи, зачем один из самых нас

был самым одинаковым, подруга

не в счёт, была созданием она

сознания другого демиурга


который тоже не был ding än sich

в той местности умом не постигалось

практически ничто от сих до сих

в той бесконечности не простиралось


так и осталось



чёрная птица

 

гроза подступала вплотную

пролиться дождём не могла

всю ночь громыхала впустую

в сверканиях изнемогла


гора, громоздясь над водою

вгрызалась дырой в черноту

и в бездну, болезнью ведома

летела душа в пустоту


томилась она и кружилась

как птица над стылой водой

как будто ждала и страшилась

сживалась с грядущей бедой


болезнь, как ночное бездождье

трясла и душила всю ночь

горячкой, студёною дрожью

тоски не могла превозмочь


наверное, что-то случится

недаром кружила вчера

над озером чёрная птица

и снова кружится с утра


о кошках о мышках и кстати о птичках

  о кошках о мышках


кошка играет с мышкой

посередине кухни

весело да не слишком

даже скорее скучно


в центре своей державы

с мышкой играет кошка

то маленько придавит

то отпустит немножко


мышка играет плохо

как-то не очень живо

с крошкою полудохлой

кошке слегка тоскливо


хватит ну сколько можно

мышке больно и страшно

кошке скучно и тошно

всё это ей неважно


то придавит маленько

то приотпустит малость  

не добежишь до стенки

вот ведь какая жалость


этой игры законы

не твоего умишка

кошка играет кошку

мышка играет мышку


  и кстати о птичках


если вы поймали птичку

не кормите сразу кошку

от такой дурной привычки

избавляйтесь понемножку


ну поймали так поймали

главное не дали кошке

крылышки пообломали

нитку привязали к ножке


как пропеллер понарошку

над башкою покрутили

всё же эту злую кошку

сразу же не накормили


если б сразу накормили

вас бы осудили тут же

вот сказали бы громила

душегуб а то и хуже


что до кошки кровожадной

то она своё получит

сдохла птичка ну и ладно

ах какой несчастный случай


всё в порядке шито-крыто

жаль такую тварь сякую

про мораль поговорите

общечеловеческую


дело сделано поставьте

птичку в ведомость останки

кошка скушает и кстати

о привычках сразу танки


не вводите если где-то

выпорхнет из клетки птичка

сразу не вводите это

нехорошая привычка

   


в государстве некотором

к юбилею  

     

в государстве некотором

от родной земелюшки

забирали в некруты

дурака емелюшку


эх расея ты расея

окопами вспаханная

закидаем мы злодея

вшивыми папахами


все мы одинаковые

перед богом равные

только одни лаковые

а другие рваные


не свербит под мышкою

так зудит в головушке

ползают мыслишки

кусачими вошками


поумнеем станет срок

погоди маленечко

куда следует браток

нацелим трёхлинеечку


хошь верь хошь проверь

ежели учёный

вошь кто вошь зверь

слабо приручённый


во саду ли в огороде

груша с червоточиной

наше ваше благородье

со спины подпорченный

   


Баллада о человеке без всего

    

Режиссёр в этом фильме дерзко срывает покровы,

обнажает сокрытое, разрушает стереотипы,

получается всё исключительно (в смысле хреново),

неразборчивые диалоги, вскрики, выплески, всхлипы,

неопрятные сцены, неприбранный быт суровый,

неприятная музыка, хрипы, грохоты, скрипы,

(недовольные зрители, конечно, давно ушли бы,

кабы не щекотанье инстинкта глупого, основного).


Человек без всего и красавица без одежды,

в голой комнате, лёжа на голом полу, хохочут

(на своём языке герметичном автор, наверно, хочет

рассказать что-то личное, да вы не поймёте, невежды),

человек без надежды, будущего и цели

счастлив этой минутой близости с человеком,

словно что-то в чужом и таком совершенном теле

может стать на бессмысленные вопросы ответом.


Непонятной метафорой на стене чучело рыбы,

как живое, но дохлое, персонаж говорит: здоро́во

(недовольные зрители, конечно, давно ушли бы,

кабы не это самое, повторяемое снова и снова),

непонятными символами облака на обоях слоновьи,

режиссёр что-то хочет сказать, да кому интересно,

будто зрителю нужно что-то, кроме сцены с любовью,

он не ищет духовных глубин в оболочке телесной.


Человек-неудачник к потерям давно привычный,

принимает всё в этой жизни, как чрезвычайную тайну,

обнимаясь с прекрасной и незаслуженной добычей,

понимает, что в этом кино оказался случайно,

ни в каком другом она бы с ним не смотрелась

(все давно бы смотались, когда б не её изгибы),

он чего-то несёт и она смеётся, такая прелесть,

каждый зритель ревнует её к неприятному этому типу.


Оператор трясущимися руками, видать, с похмелья

трансфокатором наезжает на тело всё ближе, ближе,

("человек и красавица" прочитали бы зрители на афише,

если б только афиша существовала на самом деле),

выше облака на стене, выше облака в небе,

взявшись за руки, летят на манер Шагала,

сценаристка стакан со скотчем швыряет в гневе,

написала такую херню, жутко тогда зашибала.

     

Если рыба висит на стене, то в последнем акте

у героя нет выхода, как застрелиться из рыбы,

(впрочем, акта ни одного режиссёр не надыбал,

и конечно, поэтому провалилось кино в прокате),

если б зрители раньше времени не ушли бы,

то увидели бы, с объяснимым вполне раздраженьем,

вот сидит человек, как дурак, потирая ушибы,

будто с неба свалился, с таким на лице выраженьем.    


три бодрые невесёлые песенки

      ***

ласковое солнышко
маленький прибой
день стоит как стёклышко
я брожу смурной

а тоска приблудная
тащится за мной
жалкая голодная
капает слюной

хочется нескладную
пнуть и убежать
будет шавкой бедною
на песке визжать

да куда же спрячешься
от неё такой
не пересобачишься
с сукою-тоской

так и ходим рядышком
воем да скулим
день прошёл и ладушки
живы днём одним

летнее мучение
жёлтая тоска
летоисчисление
от того денька


      ***

а как левая нога
на рысистые бега
захотела ускакать
да испужалася

а как правая нога
во росистые луга
побежала да и не-
доразбежалася

а как сердце во груди
погоди не береди
дай собраться разобраться
огород не городи

а как буйна голова
поутру не здорова
не гуди ты погоди ты
дай поправиться сперва

а как бедная душа
с похмела не хороша
ни чекушки ни полушки
за душою ни шиша


      ***

я не сплю и ты не спишь
у меня в квартире тишь
тишина за дверью

не с тобою я не сплю
никого я не люблю
никому не верю

а за мокрым за окном
за стеклянным полусном
свет стоит туманный

льётся ветерок во сне
в полоумной тишине
и дымок дурманный

у высоких у ворот
бродит чёрный колоброд
звякает ключами

не со мною ты не спишь
за окном летает мышь
и туман клочками   


глоссолалия

  

...потому что теперь ты всего лишь слова о тебе,

без начала бессвязное и без конца бормотанье,

увязанье в словах, в молотьбе языка, городьбе

вавилонов пустых, языка, мотылька трепетанье,

глоссолалия, речи на птичьем твоём языке,

на току глухарином, толкующем о бестолковом,

о сыпучем песке, о летящем по ветру листке,  

стрекозином твоём, слюдяном ветерке мотыльковом,

на бессмысленном, на бессловесном таком сквозняке,

на трепещущем, тающем, в щелях забора свистящем,

на ничьём языке о такой леденящей тоске,

о глядящей сквозь окна покинутой на зиму дачи…  


Некоторые сведения о двойниках

 

***
тебя видали на прошлой неделе
в каком-то дешёвом борделе в марселе
а где-то месяц назад говорят
стюардессу эль аля хватал за зад
а в прошлом годе выкинул номер
здоровый вроде а взял да помер

 

***
а ещё некий двойник
подворовывает твой ник
и выкладывает в фейсбуке
разные грязные штуки
а потом в незавидных стишках
признаётся в стыдных грешках

 

***
когда герой заходит в экзистенциальный тупик
оттуда к нему выходит трансцендентальный двойник
и сразу становится ясно как божий день
поскольку от двойника не отбрасывается тень
наверняка чудака на выходе из тупика
поджидает экзистенциальная тоска

 

***
нимфа прекрасная эхо любила красавца нарцисса
но безответной была девы несчастной любовь
лишь отраженьем своим в быстротечном ручье любовался
он в своего двойника был безнадёжно влюблён

 

***
в день избрания на этот высокий пост
мистер линкольн увидел в зеркале своё отражение
точнее два, почти в полный рост
и оба они повторяли его движения
почти одновременно хотя не совсем
один был немного бледнее другого
оттенков примерно на пять или семь

 

***
двойники ввп
не похожи на двойников
ивс, их делают из папье-
маше, а вовсе не из пеньков
деревянных, не из полков
оловянных, не на века
а так, на пока
получаются двойники не вечные
почти человечные
милые такие пригожие
на оригинал непохожие

 

***
у всякого древнеегипетского чувака
был духовный двойник по имени “ка”
такая штуковина чрезвычайно удобная
для путешествия в жизнь загробную
а у нашего бездуховного простака
за душою ни двойника
ни духовника
ни фига
   
***
этот элвис был пошлым и жирным элвисом
под своим париком наверняка плешивым
с тенорком нагловато-фальшивым
в каждой пошлой и жирной ноте
он был схож со своим двойником
на трёхдолларовой банкноте
брошенной ему в коробку с мелочью
кроме прочего разного он умел ещё
энергично крутить жирным пелвисом
   
***
наташа любит николашу
хотя он даже не мужик
а некий бюст мироточивый
бедняжки мёртвого двойник
наташка милая наташка
забудь покойника забудь
ведь бюст приличествует дамам
а вот полковникам отнюдь

 

***
когда из венгерских болот возвращалось войско султана
некоторым солдатам посчастливилось увидать самого сулеймана
с белым надменным лицом он выглядел очень старым
шесть пажей бежали рядом с повозкой читая суры корана
это был не султан а его двойник по прибытии умерщвлённый
сам властелин преставился в сентябре перед взятием сцигетвара
он писал за пару часов до смерти в стихах умиротворённо
пускай всё ещё дымится труба этой жалкой хибары
большие походы ждут впереди грядут большие пожары

 

***
в кремле не настоящий путин
сидит нахохлившись как сыч
живёт в сибири старец фёдор
кузьмич

 

***
как он прекрасен её мужчина
в своей красивой фуражке
как эта форма ему к лицу
он расстёгивает и застёгивает кобуру
он её похлопывает и поглаживает
он любит свою кобуру
настоящий двойник ильича
прямо вылитый рамирес санчес
по кличке шакал
это всё не имеет значения
важно только что у него внутри
там внутри его кобуры
       
***
говорят что нобелевский лауреат арафат
был хвостат и рогат а ещё говорят
он был двойником парикмахера
цезаря пишкемахера
а больше в нём ничего
не было человеческого
отвратный был гад
убийца и психопат
нобелевский лауреат

 

***
а вот ещё хорошее слово рядовой
т.е. кто-то в своём ряду один из ряда
твоих двойников, он делает всё как надо
он выше тебя в иерархии видовой

 

***
там в зеркалах какой-то хрен с горы
свои тупые выкатил шары
ты в этих буркалах читаешь ужас
неужто с этой жуткой рожей ты
какие-то похожие черты
вдруг обнаружишь поднатужась

 

***
имя мао цзэдуна сейчас произносят не так почтительно
как раньше когда он был великим вождём и учителем
например устраивают конкурсы его двойников
в которых принимают участие даже особы
женского пола это надо отметить особо
но старые люди испытывают сожаление
что всё менее популярны конкурсы знатоков
его мудрого никому не нужного учения

 

***
ей снился трамп сияющий как феб
оранжевый как утреннее солнце
он благосклонно на неё взглянул
когда она калинку танцевала
тут лебедь чёрная меланья фуэтэ
хвостом своим нахально закрутила
и стало ясно то не трамп а трумп
о как она могла так обмануться


***

в долгой практике старого психиатра

не было более оригинального бонапарта

чем этот отказавшийся от титула императора

он отвергавший с негодованием корону узурпатора

был похоронен со всею республиканской скромностью

в крипте собора дома инвалидов в порфировом саркофаге

где его охраняют две бронзовые фигуры одна держит державу

а другая императорскую корону без драгоценностей и бриллиантов


***

пустынные улицы тёмные вымершие

ни бездомной собаки ни одинокого пешехода

сумеречное время дня холодное время года

безжизненный город выморочный

хлопает над головой оконными ставнями

свищет неприкаянно в щелях забора

непоправимо безнадежно забытый город

с какими-то выдуманными воспоминаниями

по которым бродит чей-то потерянный

двойник в существовании своём неуверенный


***

а там как в сказке про трех медведей

там кто-то ел из моей тарелки

и кто-то спал на моей постели

и кто-то жил не моею жизнью

и вышел только что на минутку

и всё оставил


***
ты не тот за кого ты себя выдаёшь
вроде правильно ешь как положено пьёшь
хорошо говоришь улыбаешься тож
только все это ложь ты себя выдаёшь
тем что слишком похож
     

***
афоризмом я отмечусь в вечности
как мудрец восточный саади:
не суди о двойниках по внешности
лучше по наружности суди   


"Путешествуя налегке с блуждающими огнями..."


Путешествуя налегке с блуждающими огнями,

Ибрахим ибн Йакуб устало торопит коня,

не оглядывается, знает, за ним летят, догоняя,

два пылающих, испепеляющих огня,

человек просвещённый, он не верит в иблисов,

это просто две падшие, сгорающие звезды,

не бормочет заклятий, не пытается даже молиться,

в каменистой пустыне, кажется, и молитвы пусты,

это демоны ночи, в которых он также не верит,

это с падшими ангелами, низринутыми во тьму,

гонит ветер ночной, куда его гонит ветер,

Тот, кто знает ответы, не отвечает ему,

человек обречённый, друзья его предали, слуги

обокрали и тоже сбежали, в пустыне этой один,

он Тому, кто молчит, не приносит лишней докуки,

никому не покорный, сам себе господин,

едет мимо заброшенных капищ, в идолов грубых,

не плюёт, он не верит в приметы и всякое колдовство,

Ибрахим ибн Йакуб аль Йахуд, беглец из Кордубы,

не боится даже Того, кто гонит куда-то его,

Тот, кто всё отнимает, дарует тоску и свободу,

всадник спешивается, идёт навстречу огням,

знает, демонов тьмы не прогонят ангелы света,

Тот, кто не существует, напрасно его догонял.


"Красавица, тебе к лицу трюмо..."

   

Красавица, тебе к лицу трюмо,

кому с тобою оказаться рядом,

решает, видно, зеркало само,

всех отвергает с нелюбовным взглядом.

Никто тебя не знает так, как я

тебя не знаю, бесприкрасно ясно,

ты вся - стихия чистого вранья,

и, как искусство чистое, прекрасна.

Никто тебя не любит так, как ты,

любимое моё заболеванье,

тот самый гений чистой красоты

и совершенство самолюбованья.


Неотразимая, так странно, вдруг

увидеть будущее в омрачённой

поверхности, нецарственный испуг

там отразится, в амальгаме чёрной,

в том сумрачном, серебряном окне,

в его холодном, ледяном сверканье

увидеть тонущую в глубине

зияющего зазеркалья.     


на тему слова

       

           вдруг


это взрывное слово

словно молнии вздрог

испуганный грозового

простора внезапный вздох

так сотрясти основы

берётся ночной всполох

словно в степи ночного

путника взять врасплох


словно птица случайная

нечаянная из рук

вспышкой среди молчания

рвётся упругий звук

значение и звучание

встречаются в слове вдруг


             когда


когда проносятся составы

мимо станции когда

без остановки беспрестанно

пролетают поезда

когда возникнув ниоткуда

исчезая никуда

с безумным грохотом и гулом

как чугунная орда


когда вагонов череда

безостановочно туда

в чужие страны города

как одичалые стада

и пропадают без следа

когда когда когда когда     


Важнейшим из искусств

*

Про цирк подумай допотопный,

где царствовал ещё Поддубный,

не меньшую, чем синема,

давал он пищу для ума.


Классической борьбой любуясь,

класс трудовой, не улыбаясь,

в сплетеньях прозревал борьбы

прообраз классовой судьбы.


В одно волнующее действо

сплетались гений и злодейство,

безумной доблести порыв

и хитрой подлости извив.


Антре, вольтиж, парад-алле,

и царство счастья на земле...


*

Пересмотри кино шестидесятых,

серьёзно-ироничный разговор,

романтиков сердечно-грубоватых

с наивными прагматиками спор,


где между поцелуями и твистом

любой конфликт, конечно, разрешим,

оно имело склонность к альпинистам

и прочим покорителям вершин,


решались там глобальные проблемы,

царил за кадром синхрофазотрон,

лирическую развивая тему,

поскрипывал тоскливо саксофон,


молчание, шаги по тротуару,

прощание, и тихо, под гитару...


*

Воздействие искусства таково,

что мы глядим на мир чужими снами,

не понимая, что владеет нами,

покуда длится это колдовство.


Застылое смятение ума

метёт позёмкой мысли безысходной

и выдыхает пламя преисподней

безумия спасительная тьма.


Ценители, мы в этом знаем толк,

мы посещали Глобус и Таганку,

оценивали голос и осанку

и монолог зубрили назубок.


Слова, слова в горячечном бреду…

“Куда ведёшь? Я дальше не пойду.”


Ars poetica. Epistulae ad magistri


    ***

        Николаю Беляеву, основателю и руководителю  

        литобъединения “Арс” при Казанском Университете

 

А всё ж, какая вывеска пристойней,

ни швец, ни жрец, над лавочкой твоей?

Ты схож, скорей, с сапожником запойным,

какие песни? полон рот гвоздей.

 

Есть две равновеликие природы,

два разных взгляда: долу и горе,

привязанность к земле, и страсть к полёту,

работы власть, и преданность игре.

 

И как же быть с одной из категорий

метафизического словаря?

Душа, слепая в радости и горе,

бредет, плутая без поводыря.

 

Стучать, тачать, всё на свою колодку.

А вдохновенье... что ж, оно ж не водка...

 

 

    ***

        Марку Зарецкому, основателю и руководителю 

        литобъединения при музее Горького в Казани


Читающих мало, а пишущих тыщи,

ну кто их услышит? надежды питают...

Нормальные люди стихов не пишут,

нормальные люди стихов не читают.

 

Ведь это не сладкие жвачки-тянучки,

скорей, что-то вроде верблюжьей колючки,

известно, такие пустыни есть,

где, кроме колючек, нечего есть.

 

Читатель стихов (не забыть о верблюде)

бредёт наугад, но откуда... куда?

Стихов не читают нормальные люди:

такая (не стоит труда) ерунда!

 

Чего они ищут недужной душой?

Слепого причастия тайны глухой...

 



Азбука

 

Ответ имеет ли, бог весть,

загадка мирозданья,

проста, как азбука, не счесть

все буквосочетанья.

 

Всё начинается с аза.

Аз есмь, и мир со мною,

он вглядывается в глаза,

пока их не закрою.

 

Что голос мой, и что я весь,

не разобравши толком,

невечность всю закончу здесь

на звуке я недолгом?

 

Я есть, но только здесь, а там

ни йоты я не стою?

за той чертою - ни черта,

ни ижицы с фитою?

 

Едва научишься читать,

и надо слепнуть вскоре?

Хотя бы слово разобрать

в рассыпанном наборе!

 

Вопросы вечные, бог весть,

имеют ли ответы

Не долетит оттуда весть,

с той стороны - на эту.




Письмена

   

Наверно, так безумный дешифровщик

этрусские читает письмена,

три слова разбирает и о прочих

догадывается, как будто сна

пытается истолковать источник,

который льётся, словно тишина

звенящая, глубин его проточных

непостижима тайна и темна.

 

Ты говоришь: постой, не пропадай,

кто, кроме нас, прочесть сумеет эти

слова, которых никому на свете...

и слышишь непонятное: прощай,

кого прощай, не исчезай, вернись

алхувайсера акилун аминс 


марево

   

льётся зыбкое марево полдня слепя

кто-то дико и дивно глядит на тебя

неподвижно вперив немигающий взгляд

только перья на кончиках крыльев дрожат

это коршун парит над обрывом застыв

гипнотический взгляд прямо в душу вонзив

помнишь доктор вколол тебе барбитурат

эти перья так страшно дрожат и дрожат

всё стоит и стоит над душою но вдруг

покачнулся и вычертил медленный круг

и всё шире и шире и взглядом слепым

провожая душа улетает за ним

на мгновенье такой полноты пустоты

словно ты это кто-то никто и не ты


"тупо на поезде едешь из норда какого-то веста..."

    

тупо на поезде едешь из норда какого-то веста

типа какую-то замысловатую хрень привезти

чтобы приляпать её, драгоценную, вместо

штуки такой же другой, и не позже, допустим, шести

самое крайнее, без девятнадцати двадцать

выйти на станции главной, что ниоткуда видна

там, в полусне или ближе, нельзя от него оторваться

от бестолково-логичного, мутно-подробного сна

стук-перестук, спотыкаясь на стыках, колеса

крутятся снокилометрами тусклой такой маеты


вдруг, ниоткуда возьмись, выбегают весёлые сосны

скачут столбы и сигают с обрыва мосты

ветер полынный влетает в счастливое детство

поезд и есть это счастье, гляди, уплывает весна

вот и река, это сон про счастливое бегство

летний полуденный ветер блаженного сна

там, над обрывом, огнём золотым облитые

круто взмывая и вниз обрываясь с крутизн

жарко горят, не сгорая, стрижи золотые

жизнь это сон, это жизнь, это сон, это жизнь   


Баллада о стареющем герое

 

Мы его обречём на старость,
скажем, Фаустом наречём,
пусть герой чёрт-те что листает
и мечтает о чёрт-те чём,
сей же час ревизор Главпосле,
дух неверия, так сказать,
возникает с проверкой, послан
бухгалтерию увязать.

Дебет-кредит и шито-крыто,
дух сердито пером скрипит,
преступленье века раскрыто,
недостача и дефицит,
нехорошее сальдо-бульдо
между тем, что хотел и смел,
предавался скуке и блуду,
речь лукава, голос несмел.

Оттого что, чёрт его знает,
сколько времени, без затей,
ни черта не писал, черкая,
на полях рисуя чертей,
этой самой ночной порою
на него нападает стих
и является дух герою,
и даёт молодцу под дых.

Ишь чего захотел, свободы,
одиночество получи,
позапрошлые беды-заботы
перелистывая в ночи,
ты давно растерял беспечно
всё добро своё, зло своё,
время делит на бесконечность
и на ноль умножает всё.

Недостача, так недостача,
отвечает герой ему,
неизвестно кому, удача
не ночует в пустом дому,
но с тех пор, как стены и крышу
жадным временем унесло,
стало видно кругом и слышно,
стало холодно и светло.

Стало вовремя и не поздно,
стало времени до черта,
чтоб на море глядеть и звёзды,
начинать с пустого листа,
приносить чистоте пустыни
аскетические дары,
из абсурдных пятен и линий
созидать и рушить миры.
   
Или, может быть, с ней, пропавшей
и почти позабытой, он
разговаривает, застрявший
между не настоящих времён:
эти ночи всего лишь вехи
на пути, ты скажи, куда,
не грусти, meine liebe Gretchen,
скоро свидимся никогда. 


кругом стояли времена и нравы

    

кругом стояли времена и нравы

бутылочного мутного стекла

впадая влево выпадая вправо

река времён тем временем текла


там было солнечно и днём и ночью

ещё никто оттуда не сбежал

толпились долболюбы в средоточье

столбы и надолбы по рубежам


там на стеклянных полках деревянных

стояли оловянные полки

дозорных наших злобных здоровенных

позорные боялись слабаки


родная наливала деткам водки

чужая тётка столько не нальёт

и мы глушили горькую в три глотки

и били в бубен и лупили влёт


экскурсии водила в кремлеторий

у красной у кирпичной у стены

издалека тоскуют по которой

пропащие блудливые сыны


столичных гнёзд рубиновые гвозди

вонзались в заскорузлые зрачки

и все росли солёные как грузди

ядрёные как скользкие сморчки


когда по колобродью-конотопью

одной шестой поверхности сухой

по криворожью да по голожопью

шатался ветер как мужик бухой


где посреди шести бескрайних соток

торчал нужник с оторванной доской

там обретал хозяин и работник

обещанные волю и покой


зачем ты нам показывала кукиш

и куксилась при виде скучных рож

мы знали что любви такой не купишь

не накось выкусишь и не пропьёшь

   


К портрету

   

Не в Бога, так в пришельцев, или в этих,

которые рукой снимают боль,

нам верить хочется, что некто есть на свете,

кто нас мудрей, сильней, так верят дети

всесилью взрослых, знающих ответы

на все вопросы.


И не оттого ль

известен всем в наш век непросвещённый

учёный, лишь немногим из коллег

теорией своею отвлечённой

понятный, между тем, оно знакомо,

лицо его, непосвящённому любому.


Глядит с портрета старый человек,

учёный или, может быть, философ,

'единую теорию' свою

он так и не построит на краю

неведомого знания, вопросов

простых не задавая бытию.


Нет одиночества полней, чем это:

увидеть то, что видно одному,

печальный старый человек с портрета

глядит во тьму, и не даёт ответа

природа, соразмерная уму.   


Жёлтая тварь

       

На какой-то пустынной дороге ночной,
ни домов, ни огней, ни попутных, ни встречных,
что за чёртова глушь, говорит, боже мой,
заблудившись в одной из ночей бесконечных,
жёлтый ветер неделю в бессонном мозгу
нёс песок и тоску, ветер юго-восточный,
чтоб я сдох, говорит, отчего не могу
продышаться от этой бессонницы тошной,
чтоб ты сдохла безумная жёлтая тварь,
скоро всё переменится, хочется верить,
что развеется душная пыльная хмарь,
начинается северо-западный ветер,
он приносит короткие злые дожди,
и надежду, и волю, и силу, и веру,
что изменится нечто, с ума не сходи,
подожди перемены проклятого ветра,
всё путём, говорит, ничего, наплевать,
надо бросить привычку дурацкую эту,
разговаривать с кем-то, кого не понять,
кто не слышит вопроса, не знает ответа.

  


Слон

   

Пильман в прошлой жизни был слоном

африканским, яростным и диким,

что порою просыпалось в нём,

и тогда он с топотом и криком

куролесил, буйствовал, чудил,

вёл себя для инженера странно,

пару дней на службу не ходил,

брал больничный, уходил в саванну.


Возвращался пасмурен и тих,

всё вокруг ему казалось мелким,

что он мог о странствиях своих

рассказать всем этим недомеркам,

если сам не помнил ни фига,

кроме чувств засушливых и жарких,

ярких мыслей, долгих, как река,

в облачных на синеве помарках.


Вспоминая звуки тишины,

светотьмою задыхаясь полной,

знал, что просыпаться у стены,

серой, как безумье, будет больно,

даже если б захотел, ни с кем

не сумел бы обменяться снами,

ведь слоны не говорят словами,

да и люди тоже, не совсем...




Там, в текучей воде

 

Мы ещё далеко, мы себе не видны,

мы ещё далеко на себя не похожи,

глухомании наши ещё не слышны,

по бескрайнему топаем пустопорожью.


Никогда-нибудь там, в никакой никогде

никому ничего, может быть, повезёт нам,

и научимся плавать в небесной воде,

за гори синим пламенем, за горизонтом.


Мы глядели в колодец, мы дули в трубу,

нас ещё не узнали ещё не забыли,

не послали в судьбу, не заспали в гробу,

не засыпали черною небылью-былью.


Я печальный сказал: это тёмный вокзал,

это страшный портал в неизвестность, на это

я брутальный себе возразил: нету сил

возражать, ну какие мы на хрен поэты.


Ты сказала: да нет, это громы побед

и доспехи героев, горящие ало,

нам откроется свет, мы услышим ответ,

ты другая сказала: нас тут не стояло.


Для чего дураку на коротком веку

всё, что было обещано, было и сплыло,

не ложилось в строку, это юность в соку,

не простилась, ушла, позабыла, простила.


Ты меня позвала, я проснулся во сне,

это сон, это явь, это где-то на кромке,

как в текучей воде, там на дне, в глубине

проявляешься, словно в замедленной съёмке.


Мы игру называли высокой тоской,

второпях рассчитавшись на пятый-десятый.

Это ясный покой, это свет над рекой,

в облаках догорает закат розоватый.


Ты уснула со мной на поляне лесной,

это юности вкус на губах земляничный.

Это берег пустой, это море зимой,

это цвета застиранной, мятой, больничной...




"вот увозят героя любимца народа красавца..."

     

вот увозят героя любимца народа красавца
грозные трубы ревут и рявкают гулкою медью
тьмой небеса набухают грузные тучи курчавятся
яростный ветер треплет листву обречённую смерти

восемь коней вороных увозят красу человечества
хульо трухильо дуранте слезами омытое тело
на орудийном лафете увозят в мрачную вечность
плачь природа рыдайте народы осиротелые

нежные девы стенают ангельскими голосами
руки заламывают безутешно прекрасные жёны
в чёрных попонах идут с плюмажами чёрными самыми
страшные чёрные кони в смерть саму запряжённые

мечут огромные громы и молнии злобные тучи
трубы от горя шатаясь ревут вразнобой furioso
бравые воины и многомудрые мужи идущие
скорбно-торжественным маршем скрыть не пытаются слёзы

ветер метёт задирая подолы траурных платьев
умер отец наш кричит сокрушаясь народ а наследник
новый красавец хранитель заветов столп демократии
с горестным видом шагает в первом ряду из последних

сил удерживаясь чтоб в ухмылке рот не раззявить
ну разверзайтесь уже отверзайтесь хляби небесные
сдох наконец окочурился хульо старый мерзавец
чёрные кони увозят героя в чёрную бездну

       


Скороговорки



Ворона Матрёна

корову Бурёну.

кормила дарёной

морковью варёной.


Каравелла “Каролина”

отплывала в Корнуолл,

там кривая королева

открывала карнавал.


Сковородка, скороварка,

скалка, соковыжималка,

не на полке, не на горке,

все они - в скороговорке.


Жил в сторожке старожил,

он сторожку сторожил.


Печенегу печенежка

испекала печенюшку.


Половицу с пол овцы

починяли половцы.


Клара не крала у Карла кораллы,

а на кларнете у Карла играла.


логаэд строчный

 

от всех не скрывая

лирическую боль

он нервы срывая

трагическую роль

примеривал словно

слегка помятый плащ

в манере условной

приподнимая плач

над низменной жизнью

на высоту котурн

но этой репризой

не тронул нежных струн

не признан не понят

он вызвал только смех

чем громче застонет

тем меньше тронет всех

а критику грустно

он вызубрил давно

искусство безвкусно

когда кричит оно

уж эти мне чувства

которые сильны

безвкусно искусство

а слёзы солоны


Баллада о чудаке и рыбке

  

Вот сидит он, швыряет гальку

в неспокойное море это:

ёлки-палки, воды-то сколько,

ни конца и ни края нету!


Что-то дурня томит и гложет,

ни влюбиться, ни утопиться,

вообще ничего не может,

разве только пойти напиться.


Вот на волны глядит со страхом:

просто жуткое дело, братцы!

Был бы он хоть каким-то Бахом,

может, фугу бы на фиг сбацал.


Погружается он в пучину

мировой тоски и печали,

одолели его кручины,

тошнотворные укачали.


Был бы он, например, Петраркой  

или, наоборот, Роденом,

то сонет бы вдруг намаракал,

занялся бы ваяльным делом.


А кругом красота и пальмы,

да и девушки очень даже...

Прямо скажем, никто печально

не скучает в тоске на пляже.


Был бы олух Эйнштейном, скажем,

он открыл бы пару теорий,

а герою баллады нашей,

что ж, залиться портвейном с горя?


Кто бы ни был за жабры схвачен,

разве даром он их топорщил?

А ведь всё могло быть иначе,

как, возможно, и было, впрочем.


Вот, допустим, случилось чудо,

золотая рыбка дорада

говорит ему: дело худо,

может, чуда тебе и надо?


Погляди, вот лежит Марина,

в ней найди глубину и тайну.

В жизни все дары беспричинны,

незаслуженны и случайны.


Да займись ты хоть чем, зануда,

хоть любовным с красоткой блудом,

там, глядишь, повезёт, наяда

разрешится нежданным чудом.


Ведь не зря же природой-мамкой

одарён и любой и каждый

этой вот половой обманкой

где-то рядом с духовной жаждой.


Вот сидит он и поминутно

в сине море швыряет гальку.

И не жалко минуты чу́дной,

и чудно́, что ничуть не жалко.


Что поделаешь, та же скука  

чудака обуяла вскоре.

Нет, не созданы друг для друга

добрый малый и злое море.


Вот он в воду заходит робко,

вот он плещется там, где мелко...

Ах ты рыбка, чёртова рыбка,

от тебя никакого толка!

  


"Облака бредут унылым караваном..."

    

Облака бредут унылым караваном,

на спине лежит арабская луна,

будто ноги задрала перед султаном

минарета возбуждённого жена,

сквозь бредовую бредёт картину мира

караван галлюцинаций к миражу,

а ещё вам, дорогая Катерина,

драгоценная Матвеевна, скажу:

ничего тут нет душевного, родного,

не с кем выпить, по душам поговорить,

здешний бог не позволяет пить хмельного,

но дурного разрешает покурить,

турки перса бьют, арабы лупят турка,

впятером на одного, все молодцы,

по ночам они воруют друг у друга,

попрошайки и бесстыжие слепцы,

возбуждается народ базарной сплетней,

у менялы под халатом спрятан нож,

верят новости любой, чем несусветней,

тем вернее, ну и как тут не соврёшь,

все восточные песочные поделки

пахнут потом, и помётом, и тоской,

а в раю героя ждут жратва и целки,

и роскошные одежды, и покой,

здесь, конечно, ни берёзок, ни осинок,

ни осинок, ни берёзок, ни шиша,

миражей зато до жопы тут красивых,

до хрена недорогого гашиша.




мотылёк


бьётся бьётся мотылёк
о стекло горячей лампы
ты сидишь у самой рампы
опершись на локоток
а по сцене потрясённой
бьётся дробный топоток
ты глядишь заворожённо
с сигареткою в руке
бьётся жилка на виске
эта сцена эта сценка
деревенского фламенко
крики блики топот ног
голову тебе вскружила
бьётся бедный мотылёк
так тебя заворожила
словно ты одна из них
юбки шали кастаньеты
истлевает сигарета
не коснувшись губ твоих
гитарист терзает струны
рвётся хриплый голосок
девы бледной ведьмы юной
бедный бедный мотылёк

   


"Еле слышные звуки жалобные в ночи..."


Еле слышные звуки жалобные в ночи,

это звери ночные воют, а может плачут,

прошепчи: замолчите, не топай ногой, не кричи,

и они затихнут, они ничего не значат,

это только огни, блуждающие огни,

где-то там далеко таинственные мерцают,

не гони их рукою, просто мгновенье сморгни,

и они улетят, погаснут, они растают,

это страх, он стоит за спиной в кустах,

не оглядывайся, ни ветвей, ни листьев не трогай,

это просто не здесь, это где-то в других мирах,

там, где маленький, испуганный, одинокий

просыпаешься оттого что кто-то рядом вздохнул,

кто-то шумный вспорхнул с потревоженных ветром веток,

это ветер холодный вдруг занавеской взмахнул,

распахнул окно из мира другого в этот.


"Июньское солнце лениво..."


Июньское солнце лениво катилось дорожкой своей,

коровы хвостами сонливо хлестали настырных слепней,

в заливе вода застоялась, прогрелась до самого дна,

в садке ничего не плескалось, напрасно бросалась блесна,

блестевшая жаркой латунью, да нет, не бывает чудес,

никто не рыбачит в июне на спиннинг, особенно здесь,

а мальчик забрасывал леску, трещоткой тугой стрекотал,

как вдруг, изогнувшийся резко, рванулся из рук и пропал

бамбуковый спиннинг из виду, мгновенье одно, и рыбак

растерянно пялится в воду, не может поверить никак

в ужасную эту потерю, в непойманный этот улов,

на слово никто не поверит, не знает он правильных слов:

увидел всего на мгновенье чудовищный хвост и плавник,

как будто ему откровенье явилось, открылось на миг,

чудес не бывает случайных, о чём они могут сказать?

о страшных, наверное, тайнах, которых нельзя разгадать.



за высокой стеной

     

юный поэт разговаривает сам с собою

в бедном, закапанном мелким дождиком саду

легче всего дышится под водою

пишется в октябре, зачёркивается, в аду

слышится девичий смех, мерещится птичий

плещется ангельский за высокой стеной

там, за больничной, за кроваво-кирпичной

сад озарённый, сад пресветлый, земной

тёмный огонь незаметно горит, не жарко

сумерками пожирается захолустный мир

кроме неё одной никого не жалко

тёмные воды хлещут из чёрных дыр

грубый дворник сгребает широкой лопатой

мёртвые листья у погребальной стены

в серых больничных стылых сырых палатах

тени сползаются, собираются силы тьмы

страшный доктор с немигающим взглядом

в раме окна, сквозь капли дождя на окне

хищно приглядывает за психами и листопадом

мальчик плачет опять, прижимаясь к стене

вслушиваясь в тишину другого, светлого сада

где она разговаривала с ангелами, когда

там, за резною, за сквозною оградой

свет стоял, как стоит в хрустале вода


скучно братцы

                  и мёртвые губы шепнули грена
                     
скучно братцы
не пить так драться
не спать так жрать
куда б сорваться
да наиграться
своё урвать


айда в гренаду
бери гранату
врага найдём
он дышит смрадом
плюётся ядом
и жжёт огнём


всего хватало
да всё достало
беги хватай
а если мало
давай хлебало
не разевай


война такая
она слепая
тупая тварь
ничо не злая
она святая
и не базарь


покуда живы
хватай поживу
да когти рви
помрём красиво
и в хвост и в гриву
и по любви


давай в гренаду
не за награду
а на хрена
убили гады
айда до аду
адьос грена


водою по воде


приснится, что не спишь и слышишь стук

колёс, лежишь с закрытыми глазами

глядишь на промельки огней, и вдруг

платформа станционная с часами

фонарь, качающийся света круг


всегда одно и то же в разных снах

куда-то едешь поездом, с какой-то

неясной целью, время на часах

остановилось, время дня и года

одно и то же в разных временах


выходишь на платформу, опоздал

дождь и тоска, и сумерки, и холод

пустой, глухой, заброшенный вокзал

забытый, будто незнакомый город

где никогда никто тебя не ждал


не сущее, не будущее, не

случившееся время дня и ночи

в зачем-то повторяющемся сне

где некого спросить: чего ты хочешь

и некому сказать: вернись ко мне


с копеечною мелочью в горсти

стоишь на остановке у вокзала

здесь был трамвай, разобраны пути

ходил троллейбус, проводов не стало

домой придётся под дождём идти


периферийным зрением в дожде

увидеть хочешь силуэт знакомый

боишься оглянуться: там, нигде

ни женщины, ни города, ни дома

и только дождь, водою по воде


говорил он ясно

       Н. Б.

 

говорил он: с богом

тем кто мимо трюхал

не спешил к успеху

тихо топал пёхом


говорил ни пуха

тем кто лихо ехал

это всё не к спеху

говорил он тихо


говорил он ясно

рано или поздно

всё успеем в жизни


по дороге грязной

надо топать честно

говорил он грустно  




Песенка по мотивам известной пьесы

А дело, в сущности, не в том,

что был он зверем сущим,

хотя, конечно, был скотом,

притом кровососущим,

совсем не в том, что кровь людей

рекою проливал злодей,


не в том, что без суда судил

и правил не по праву,

хотя он с правдою блудил

и обесчестил славу,

совсем не в том, что он, дракон,

собою воплощал закон,


не в том, что гений всех времён

был инфернальным гадом,

хотя, конечно, порождён

средневековым адом,

совсем не вы том, что гений зла

творил безумные дела,


а в том, что не было его,

то было наважденье

ведь это злое божество

лишь бреда порожденье,

мы сами натворили бед,

когда боготворили бред.


А что дракон? зовут - придёт,

закон драконовский введёт.




Две дороги

Одна - как будто шпагой

отчеркнута черта

дуэльным забиякой:

сходитесь, господа!


Другая - накарябал

похмельный писарёк

в прошении кудрявом

корявый вензелёк.


Мой робкий, не торопко

ты выбираешь путь:

а может, третья тропка

найдётся где-нибудь?


Мой птенчик, это бредни,

есть только две стези,

не первый, не последний

прошепчешь: пронеси!


Да будь я хоть буддистом,

Его бы умолял,

чтоб на пути тернистом

детей не оставлял.


Между костром и дыбой

их оставлять нельзя,

не всем по силам выбор

и крестная стезя.  


Твой сын страдал безвинно,

неласковый Отец!

Хотя б во имя Сына

просил бы, наконец:


за тех, кто сил до срока

не ведает своих,

не раздвои дорогу

сих малых, слабых сих!




"итак ему признающемуся в чём ни попадя..."


итак, ему, признающемуся в чём ни попадя

в частности, в нелюбви к соседям и коллективам

соседей по месту и времени, пропади они пропадом

не обращающемуся ни к кому с инвективами


даже и к лжесвидетелям его присутствия

в мире, по его выражению, невменяемом

им самим, так называемым автором, обвиняемом

в абсолютном и безнадежном бесчувствии


итак, обвиняемому в чёрт его знает чём, автору

о котором высокому суду ничего не известно

кроме того, что он не обязуется говорить правду

и только правду, и ничего кроме правды, неинтересной


никому на свете, не подтверждаемой никакими уликами

неопровержимыми, то есть не опровергаемыми

никем, ни исследователями последствий, ни равновеликими

любого бессмысленного разбирательства фигурантами


итак, ему, не умеющему общаться с другими человеками

про таких ещё говорят, больной и не лечится

почему-то хочется обратиться ко всему человечеству

видимо, больше ему обращаться не к кому


метель


всё оттого, что ты из тех широт

где снег метёт в лицо, за шиворот

швыряет злобно ледяное крошево


когда, проламываясь сквозь пургу

бежишь, оскальзываясь на бегу

припоминая кой-чего хорошего


из бодуэновского словаря

из декабря летишь, из января

в февральскую метель, с утра и до ночи


слепящую, сводящую с ума

кружащую с темна и до темна

свистящую сквозь тишину разбойничью


когда и в самом солнечном краю

несёшь пургу беспутную свою

метущую позёмкой неотвязною


красавице туземной расскажи

про смутные метания души

и про глубины духа непролазные


она плечами смуглыми пожмёт

всё оттого, что ты из тех широт

где крутит и метёт, и тьма кромешная


где тот самолюбивый пешеход

кляня судьбу, в тугую тьму бредёт

как будто в тишину идёт нездешнюю


Волк

      Доброй памяти недоброго человека

                по кличке Калмык


Похоже, страшный человек, и даже челюсть

его опасную натуру выдаёт,

и взгляд из-под тяжёлых век, как будто целясь,

всё время ждёт, что кто-то глаз не отведёт.


В нём что-то есть, на первый взгляд, как будто волчье,

и на второй… и трудно взгляда не отвесть,

когда в упор глядит, прищурившись… а впрочем,

как будто что-то человеческое есть.


Он не злодей, не психопат, но нервы, нервы…

нетерпелив, гневлив, ревнив, самолюбив,

ужасно противоречив, заплачет первый,

в припадке ярости кого-нибудь убив.


Жалеть его? ни боже мой, себе дороже,

за это можно и по роже схлопотать,

он не в ладу с самим собой, а кто поможет

ему с собою, ненавистным, совладать?


Какая, суки, доброта, легко быть добрым,

когда живёшь среди людей, а не волков!

он смолоду попал туда, где бьют по рёбрам

того, кто слаб, и сам ударить не готов.


И кажется на первый взгляд… верней, казался,

хотя немного я тогда увидеть смог,

он много лет тому назад мне повстречался,

когда я в помощи нуждался... и помог.


За что, не знаю до сих пор, щенка слепого

волк одинокий пожалел тогда и спас?

Я взгляда волчьего, тяжёлого такого,

не смог бы выдержать, наверно, и сейчас.


порошки и пирожок 16

1

поговорим о вкусе жизни

а муху дохлую в борще

давайте вспоминать не будем

вапще


2

хотите милая альбина

я покажу вам тадж-махал

сказал медведьев и услышал

нахал


3

есть друг горацио немало

как утверждает мвд

такого что оно не тонет

в воде


4

скажите дамы и гражданки

вы отдались бы депардьё

ну прям не знам чего ответить

mon dieu


5

вот например нигде не тонет

хотя оно совсем не мяч

don’t cry be quiet little tania

don’t touch


6

одна мою терзала душу

другая истязала плоть

а ты любила ахинею

пороть


7

хоть полностью арабы режьте

хоть обрезайте равы чуть

надежды мало стариною

тряхнуть


8

зачем вы любите красивых

у них не то что у меня

непостоянная такая

фигня


9

одна рыбачка как-то в мае

в июне так в июле сяк

а с августа и до апреля

никак


10

в кремле не настоящий путин

сидит нахохлившись как сыч

живёт в сибири старец фёдор

кузьмич


11

вот например собака лает

и сразу караван идёт

а дрыхнет или сдохла нао

борот


12

конечно прыгать с самолёта

немного страшно в первый раз

особенно без парашюта

опас


13

посмотришь семо и овамо

ну то есть глянь туды-сюды

куда ни плюнь везде обамы

следы


14

вопросы русские что делать

кто виноват куда бежим

уже πZдец насколько строгий

режим


15

мы кузнецы и дух наш молод

кондратий нам поёт смеясь

потом как вдарит со всей дури

куясь


16

сказала ангелина курвиц

стояла нежная весна

когда в моё вошли вы сердце

гурьбою в грязных сапогах


"луна висит над подворотней..."


луна висит над подворотней

кривая, с флюсом на щеке

под ней осенний мир холодный

лежит в сиротской нищете


собаки лают, человеки

собачатся, дитя в окно

сквозь полусомкнутые веки

глядит на жёлтое пятно


и в полусне полумечтает

вдвоём с недоброю луной

мечтать и спать ему мешают

дурные крики за стеной


летят куда-то клочья дыма

дома, заборы, косогор

за ним продрогший, нелюдимый

насквозь простуженный простор


и всё стихает, засыпает

песком засыпаны глаза

луна за облако вползает

сползает по щеке слеза


нет ничего страшнее двери

закрытой, там стоят и ждут

не люди, может быть, не звери

а эти, что в ночи живут


беззвучно вылезают корни

бесшумно падает листва

и копошатся в луже чёрной

невидимые существа


ни шороха из тьмы не слышно

ни шёпота из пустоты

большие птицы неподвижно

глядят сквозь голые кусты


"В этом кино, как в таинственном и мучительном сне..."


В этом кино, как в таинственном и мучительном сне,

окна беззвучно хлопают, мелкими брызгами стёкла

медленно падают, расползаются трещины по стене,

разлетаются птицы по шторам китайского шёлка,

тают босые влажные следы на дощатом полу,

в комнате никого, ни за столом, ни в кресле,

тени, таившиеся в дальнем тёмном углу,

тягостно снившиеся, наконец исчезли,

близорукая, ты не видишь меня,

дальнозоркий, я в тебе не читаю,

я не твой уже, а ты не моя,

навсегда чужой, и навек чужая,

и во тьме ночной, и при свете дня

я не твой а ты не моя, родная,

яблоки на столе, стакан с багровым вином,

струганых досок сосновый смолистый запах,

осень на даче, пасмурно за окном,

время дождей внезапных...


никуда

для чего герой

собираясь в путь

хочет взять с собой

чёрт-те-что-нибудь


чёрт-те-что-ни-есть

он не знает сам

ничего что здесь

из того что там


никуда свернуть

навсегда вперёд

путь героя жуть

и тоска берёт


ей же несть конца

и начала несть

не пошлёшь гонца

не получишь весть


ну давай бывай

не скули не злись

не боись давай

уплывай улисс




Из восьмидесятых

  Околоточный - околачивающемуся


Напрасно вы, юноша бледный со взором,

болтаетесь рядом с дырявым забором,

поскольку не стоит глядеть равнодушно

на дыры, а нужно всегда под рукою

иметь молоток и гвоздей, сколько нужно,

и если гуляешь, неплохо с доскою

гулять, и на случай такой специальный

желательно знать телефон чрезвычайной

конторы, готовой к забитию щелки…


А в прежнее время забили бы гвозди

в упорные наглые ваши гляделки,

кому говорят по-хорошему, бросьте,

кто вам разрешил подходить с гвоздодёром

к священным великой державы заборам,

которым, чудовищно-неблагодарный,

вы жизнью обязаны элементарной...

 


  Групповуха

               

Нелегко убеждать человека отдельного,

хоть на голову стань, хучь портки скидавай,

а когда то же самое смело проделаешь,

на трибуну взобравшись, тогда и давай,

убеждай, чтобы мог испытать наслаждение

соучастник, впадая в пассивную связь

с коллективом родным, в групповом наваждении,

возбуждаясь от голых, как задница, фраз.


  

  Факт биографии


Я видел сон

мне снился стадион

где в креслах сидя пробегали дяди

причем они сидели не на том

на чём ты думаешь а на зарплате


По кругу

друг за другом

они бежали цугом

и это был как видно марафон

поскольку слишком долго снился сон


И кстати

результатов в смысле смысла

я так и не увидел в результате

поэтому наверное и смылся

из сна который слишком скучно снился


На фотографии

тот сон запечатлён

хотя и не цветной но групповой

и в книжке трудовой он воплощён

печатью круглою вот брат какой факт биографии


"Недоброе тяжёлое вино..."

Недоброе тяжёлое вино

не ты ли разливаешь за здоровье

того, кто взгляд бросает на пятно

на скатерти, и не твоей ли кровью

запачкана она, когда не ты

сжимаешь в кулаке своём осколки

бокала драгоценного, то кто

отводит бегающий взгляд, нисколько

не больно, повторяешь, пустяки,

совсем не ты, но только то, пустое,

что стиснуто в тебе, как в кулаке,

и всё давно прошло уже, не стоит,

конечно же не ты, но эта резь,

которую ты называешь болью,

и что с того, что будет всякий раз,

кому возглавить всякое застолье,

где все друг друга поедом едят,

а это кто, приблудный, как собака,

как будто здесь пристроиться дадут,

пускай не во главе, хотя бы сбоку

стола, хватающий украдкой то,

чем давится, как костью ненавистной,

кто он тебе, Авессалом, никто,

что и себе покуда неизвестный...



Злая музыка


Истукан отверзает вежды (тупо смотрит сквозь щелки век),

у него в постели Надежда (и абстракция, и человек),

с ней весь вечер он куролесил, духарился и возбухал,

был прекрасен собою, весел, остроумен, “ха-ха, нахал”,

этой ночи детали слабо вспоминаются, сквозь туман,

лейтенанты, грузины, бабы, стены красные, ресторан,

нагло скалится подавала, подавалка топырит зад,

тянет затхлостью из подвала, звон посуды, сожжений чад,

тамада, его голос грозный: время кончилось, не проси

продолжения, поздно, поздно, наш герой говорит: мерси,

извиняюсь, мне это надо? я для вечности слишком стар,

что касается вашего ада, это просто пиар-нуар,

персонаж говорит: любезный, что за лажа, нельзя ли без

этих ваших словес про бездны, ну, короче, мне скучно, бес,

почему-то Полёт валькирий, эсэссэра покойного гимн,

Марш Радецкого, три-четыре, ты уже не будешь другим,

всё, что было, уже случилось, отвори, говорилось, кровь,

милой рифмою заключилось, слышь, Любовь, отвари морковь,

почему-то портрет Модеста над роялем, в такой дыре,

злая музыка, presto, presto, просто Ночь на Лысой горе,

ну расслабился, ну не чуждо человеческое ничо,

то ли Вера, то ли Надежда, он трясёт её за плечо:

для того ли для песнотворца черти дули в свою дуду,

чтоб канканом, con tutta forza, разрешился Орфей в аду...


Анестезия

Когда безбожно пациента взрезали,

незнамо где была его душа,

потом она, блаженная, нетрезвая,

полуслепая, медленно дыша

в нездешних водах с проблесками, бликами,

с наплывами потусторонней тьмы,

полуспала, и глыбами безликими

со дна всплывали белые сомы,

полуглухая, наполняясь вздохами

протяжными и шёпотом пустот,

ещё почти неслышными всполохами,

ждала, что к изголовью подойдёт

сестра анестезия, дева бледная,

танатоса и гипноса сестра,

и тайною поделится последнею,

куда отсюда и когда пора,

душа ещё спала, и полумёртвая,

звала из полусмерти-полусна,

но возвращалась в тело распростёртое

живая боль, светла и холодна…




"Все умственные грязные болезни..."

Все умственные грязные болезни,

в которые впадал безумный век,

с него как струпья мерзкие облезли,

чтоб не чесался бедный человек.

 

И новый век уже идёт в аптеку,

от головы взять снадобий простых,

и бьёт под дых простому человеку:

в здоровом теле здоровенный дых.

 

Он говорит: ну что, мои дурашки,

курили вы и пили тазепам,

смирительные вам к лицу рубашки,

чтобы себя не били по мордам.

 

Не лучше ли тишком сидеть в очочках,

задачку интересную решать,

на скрипочке пиликать в уголочке,

не гадить, не ругаться, вашу мать.

 

И прописав полезные лекарства,

которых прошлый век не искурил,

он говорит: не надо увлекаться,

не то до ангельских допьётесь крыл.

 

И залетите нахер в эмпиреи,

на свято место набежит табун

тупых и злобных варваров, скорее,

чем, нежным вам, настанет карачун.

 

Потом пройдут нестройно и не в ногу

и тёмные, и средние века,

и неуча научат понемногу,

и просветят маленько дурака.

 

Тут напоют акыны и рапсоды,

они всегда и всюду тут как тут

о страшных подлостях чужих народов,

о ваших дивных доблестях споют.

 

И всё опять наладится повсюду,

придут проказа, сифилис, чума,

резвитесь, детки, не пришла покуда

пора срамных болезней от ума.

 

Найдётся тот, кто скажет ̶п̶р̶я̶м̶о̶ криво:

куда идти, какие песни петь,

что правильно и что несправедливо,

и сколько можно это всё терпеть!

 

Вперёд от повседневности постылой

вас поведёт к победам за собой,

и станет вновь материальной силой

идея, овладевшая толпой.

 

Историю творит ̶л̶ю̶б̶о̶й̶ не всякий

̶г̶е̶р̶о̶й̶ громила с острой железякой,

но ̶и̶н̶о̶г̶д̶а̶ всегда её творит

который ̶г̶р̶о̶м̶к̶о̶ складно говорит.

 



Буду я в тебя впадать, как в детство


В детстве посещал я садик детский, в каковом сказала тётя мне,

что живу не где-то, а в советской социалистической стране,

а потом пошёл я в октябрёнки, настоящий ленинский внучок,

на́ сердце носил, на рубашонке, с кучерявым дедушкой значок,

а потом в колоннах демонстрантов транспаранты красные таскал,

просыпался я под бой курантов и с державным гимном засыпал.

 

Я другой такой страны не знаю, я другой не знаю никакой,

если скажешь, родина родная: уходи! - то на меня рукой

не махни, прощаясь, - при советстве всем своём, не знаю, почему

должен я, ходивший строем в детстве, видевший отчётливо комму-

низменные призраки, отчизна, от такой страны идти к другой,

я тебя любил за дешевизну жизни, как нигде недорогой.


Если нам не по пути, обратно, как на ленте, пущенной назад,

я уйду, ты не пойми превратно, всё у нас с тобой пойдёт на лад,

из сегодняшней свободы-стужи индиви-дуалистической

вспоминая, как о тёплой луже, с отвращением, или с тоской,

буду я в тебя впадать, как в детство, в то первоначальное своё

социалистичество-советство, где моё теряется и всё.


Я уйду, а ты начнешь уборку, приберешь уборную свою,

со двора задвинув на задворки, где, прости, уже я не стою

в очереди на твои удобства, ты прости-прощай, родной сарай,

не дожрав похлёбку первородства, я покину коммунальный рай,

где останешься ты неизменной, и во веки вечные веков

будешь государством, несомненно, этих или тех большевиков.


1992


Сколопендры и саламандры

Мальчик с палкой в руке, так, на всякий случай,

мало ли какой повстречается страшный враг,

пробирается сквозь кустарник колючий

вдоль ручья, убегающего в тёмный овраг,

до чего же весело самому себе отдавать команды:

налево-направо, стой, на месте, раз-два,

под камнями живут сколопендры и саламандры,

до чего же здорово кричать жутковатые эти слова,

хорошо, что взял перочинный ножик и спички,

компаса, жалко, не было, он понимает вдруг,

что давно не слышал пригородной электрички

далёкий, такой приятный глухой перестук,

сам себе говорит: не страшно, три километра,

даже если четыре, подумаешь, пять,

надо только понять, саламандры и сколопендры,

налево-направо, в какую сторону бежать,

конечно, герою, вооружённому мечом волшебным,

никакие чудища в диком лесу не страшны,

он идёт и стучит по камням и стволам замшелым,

по репьям и кустам, цепляющимся за штаны,

из темноты глухого таинственного оврага

доносится тихий шорох и тонкий звон,

пахнет затхлою прелью и тянет влагой,

кажется, кто-то смотрит со всех сторон...






ничей


как этот никакой ручей

невзрачный заурядный

собою полный и ничей

прозрачный и прохладный


что низачем и ни о чём

как этот свет холодный

сквозь редколесье над ручьём

струящийся бесплотный


как этот мимолётный дождь

что никого не ради

как быстро стынущая дрожь

на потемневшей глади


как эти капельки дождя

на листьях серебристых

что и в отсутствие тебя

останутся на листьях



"Он стоит в тени практически без движения..."

Он стоит в тени практически без движения,

и она только догадывается, что он там, в тени,

это какое-то странное, тёмное наваждение,

боже, они в саду совершенно одни,

уже полчаса, как сбежала из душной гостиной,

не было сил выслушивать, словно бы сквозь туман,

весь этот вздор, совершенно невыносимый,

который бедная, глупая, смешная maman

говорила своим таким специальным голосом,

а он ничего, кроме банальностей не сказал,

наверное, каждая женщина кажется себе голой

под его насмешливым взглядом, какой-то скандал,

наверняка непристойный, даже и отвратительный,

связан с этим страшным человеком в тени,

время тянется так безумно томительно,

чего ты боишься, она говорит себе, шагни

в эту жуткую тень, в ужасные эти объятия

со слабым запахом виски и дорогих сигар,

она сжимает колени и одёргивает платье,

чувствуя, как приливает стыдный и сладкий жар,

вспоминая о том, как бежала и, за угол дома

свернув, оказалась в этих объятиях вдруг,

её спине и бедру, как ожог, знакомо

прикосновенье порочное этих холодных рук,

там, в тени, разумеется, никто не таится,

и когда она внезапно шагнула в кусты,

оттуда выпорхнула какая-то шумная птица,

может быть, это были страхи её, мечты,

и потом, через много лет, вспоминая

всех своих знаменитых и прекрасных мужчин,

она призналась глухой сиделке, вздыхая:

ни один не сравнился с ним, ни один!




четырехстопный

жизнь моя четырехстопный

дробно-топотный хорей

бодро-потный расторопный

ну давай-давай скорей

 

делит на четыре части

круглый год как циферблат

лета с осенями мчатся

зимы с вёснами летят

 

день и вечер ночь и утро

как на привязи овца

без конца кружатся тупо

околачиваются

 

острый колышек вколочен

в центре этого кольца

а верёвка всё короче

всё наматывается

 



"Светало рано, он всю ночь не спал..."

Светало рано, он всю ночь не спал

и шёл, превозмогая боль, на море,

снимал протез и долго, долго плыл,

один во всём огромном чудном мире,

потом, раскинув руки, на песке

не думал ни о чём, дремал устало,

когда библейской мощи облака

упрятали свирепое светило,

приснилась боль, как чёрная река,

сжимающая грудь Лаокоона,

чудовищная, грызла берега,

обрушивала грузные колонны,

кружилась боль, привычная, как боль,

тупою карусельной тошнотою

живую рану разъедала соль,

он плыл и плыл, один, над пустотою...


"Слегка наигранное, чуть истерическое веселье..."


Слегка наигранное, чуть истерическое веселье

во время шторма, в последний вечер на корабле,

она говорит: дорогой, завтра будет похмелье,

он говорит: это завтра, там, на твёрдой земле,


пьяный корабль шатается, музыканты нескладно

наяривают позапрошлогодний итальянский хит,

она говорит: потанцуем, он говорит: ну ладно,

принимая весёлый, глуповато-развязный вид,


очень они смешные, танцы во время бури,

замечательно разгоняют тупую скуку-тоску,

она не ревнует к этой грудастой дуре,

он не ревнует к тому накачанному дураку,


словно кегли, разлетаются от качки пары,

сразу слипаясь в новые сочетания фигур,

рыжую бестию обнимает красавец старый,

строгую даму тискает кудрявый амур,


на баритоне повисли две пожилые девы,

руководить вакханалией пытается дирижёр,

всё качается вверх и вниз, вправо-влево,

не получается, не кончается немой разговор,


она говорит: я устала, пойдём в каюту,

если захочешь, милый, сможем поговорить,

он говорит: вернусь через минуту,

не волнуйся, выйду на палубу покурить,


резко выламывается наружу, мгновенно

ветром, и ливнем, и качкой сбивает с ног,

вот значит так, он думает, вот ушиб колено,

вымок до нитки и до костей продрог,


капитан Ахав один со своим гарпуном

на своём вельботе стоит, глядит в океан,

буйным нравом мерится с океаном бурным,

неуравновешенный, безумный такой капитан,


разражается злобной дикой тирадой,

потому что уже ничего нельзя переиграть,

кулаком грозящий, бессмысленный, бесноватый,

пытается грохочущую стихию переорать,


возвращается коридорами, музыка смолкла,

яростное чудовище еле слышно гремит,

одна в салоне, она говорит: ты мокрый,

ну разумеется, ты сухая, он говорит.



В диалогах пожилых аутистов

***

Стишки не просто так случаются,

не как собачки, воробьи

вот так стремительно встречаются

в скоропалительной любви,

как рифмы...


***

Мы умеем получать наслажденьице

в разных жанрах художественных свистов,

в диалогах пожилых аутистов,

в философских трактатах младенцев,

потому что мы такие утончённые.


***

Замысел пьесы неясен, и плохо

роли прописаны, вялы характеры,

да и сюжет не подарок, ей-богу,

что-то неладно со вкусом у автора

наших комедий божественных.


***

Уже не больно, равнодушно

молчание, и всё равно,

что говорить, слова послушны,

как дауны, все на одно

лицо.


***

Старый мудак

по ночам занимается

постмодернизмом

много курит и пьёт

долго думает мысль


***

А вы из -за парт в бонапарты,

кутузовы слишком хитры,

заносите грубо на парты

заносчивые топоры,

до поры...


***

Без мысли, как без любви,

живешь без любимой мысли

с любыми недорогими,

бесчисленными, а это

разврат.




"О чём хлопочет огонёк, последним..."

О чём хлопочет огонёк, последним

трепещет облетающим листком,

о чём лепечет, что он хочет, бедным,

младенческим поведать язычком,

зачем на празднике самосожженья

столпились призраки слепого дня,

глядят из тьмы, сгущаясь на мгновенье,

и в ней теряются, язык огня,

зачем он так таинственно прозрачен,

уклончивый, о жизни говорит

или о смерти, ключ к нему утрачен

ещё при свете дня, о чём горит,

быстрее, поздно, пальцы обжигает,

свидание закончено, включён

отсчёт последний, этот свет сгорает,

о чём, когда погаснет он, о чём?..




"Ослепительный полдень, сухая трава..."

Ослепительный полдень, сухая трава,

васильковое поле, кузнечики,

над холмами безоблачная синева,

тополиная роща за речкою,

душный запах полыни, тропинка в пыли,

ковыли серебристо-зелёные,

зыбкий воздух и жар опалённой земли,

громыханье грозы отдалённое,

от которой девчонка бежит босиком,

в сонный полдень, тягучий, томительный,

в лёгком ситцевом платье, среди васильков,

в синеве навсегда ослепительной.




Дракон и рыцарь

Разбуженный внезапно диким,

звериным или птичьим криком,

в поту проснулся и в тоске,

в чужом дому, в чужой постели,

в каком-то незнакомом теле

с татуировкой на руке.


Не может быть,- подумал тупо,

всё это было б слишком глупо,

когда бы не было во сне,

моргнул... всё там же, на запястье:

змея, копьё в змеиной пасти...

железный всадник на коне.


Он вытер пот, подняв забрало,

в другой руке копьё дрожало,

вилась крылатая змея,

дыша огнём, и билась в корчах,

дымясь от боли, в дымных клочьях,

стальными кольцами звеня.


Он вздрогнул оттого, что резко

в окне метнулась занавеска,

как полумесяц, ятаган

сверкнул, и потемнело разом,

и в комнату миндальным газом

вполз усыпляющий туман.


Крылатый змей, свирепо воя,

летит, мотая головою,

к своей зилантовой горе,

а там, как водится, томится

красавица в сырой темнице,

в пещере, в адовой дыре.


Моргнул опять... дракон и рыцарь

лежат в крови, ручей струится,

туман ложится на траву...

подумал: вот какие страсти,

часы сверкнули на запястье,

ну, слава богу, наяву!


Ему купила их подруга,

когда одна вернулась с юга:

- как долетела? - на метле...

с ней было весело и страшно,

с такой безумной, бесшабашной:

- как муж? - надеюсь, что в петле.


Она была такой горячей,

однажды, ключ забыв от дачи,

недолго думая, стекло,

бутылкой коньяка разбила:

какой же ты холодный, милый,

не бойся, у меня тепло.


Конь ускакал... очнулся спящий,

над ним кружит шалман галдящий

голодных падальщиц-ворон,

он оглянулся... за спиною

стоит туман сплошной стеною,

моргнул... уже со всех сторон.


Лежит, в стальную боль закован,

бежит по жилам известковым

сорокаградусная ртуть...

и белый пёс, и чёрный ворон

стоят в ногах его, и свора

теней... и наползает жуть.


Огромный конский глаз косящий  

следил из темной звёздной чащи,

как, освещённая луной,

повелевала и на милость

сдавалась, сладкой  болью снилась,

светилась наготой ночной.


Казалось, всё, чего касалась,

чудесным образом менялось,

как бы туманилось слегка,

теряло тень, порой казалось,

она с нечистой силой зналась…

а без неё была тоска.


Казнимый пыткою бессудной,

воды, - он просит у безумной

антисептической сестры,

в себя приходит на мгновенье,

в тысячеградусной геенне

горят и кружатся миры.


Из тьмы погибельной внезапно

доносится миндальный запах

духов знакомых, сквозь огонь

он видит силуэт дрожащий

и чувствует на лбу горящем

её прохладную ладонь.


Нахлынула и отступила

вода, и то, что скрыто было,

вся неприглядность и разор,

которые сквозь морок снятся,

внезапно обнажились… снято,-

сказал за кадром режиссёр.



Либидиная песенка

Предлагают нам обсудить всерьез

половой вопрос, как чудной психоз.

Вот зачем его поднимать опять,

если за ночь он раз примерно пять?

А в другой-то раз помирать ложись,

и бесстыжих глаз не поднять ни в жисть!

Если все что есть, вот оно и есть,

то благая весть, то дрянная жесть.


Вот стоит один, например, матрос,

вот какой стоит у него вопрос?

Вот своей жене, например, завхоз

задает вопрос, а у ней невроз.

Вот к чужой жене, полной разных грез,

он идет не так, а с букетом роз.

Вот лежит одна, например, жена

и дрожит она от того рожна.


Ну а ты горишь, как в ночи свеча,

сгоряча зовешь не того врача.

От такого вот пустяка еще

умирать, тоской истекаючи!

Зверя в дверь пинком, он козлом в окно,

за твоим окном от козлов темно.

Вот он скачет, врач, помощь скорая,

по долинам вскачь, да по взгориям.


На дворе трава, а в в дому постель,

раскачай давай растуды качель.

Как на выкосе, лебеда-трава,

накось выкуси, не качай права!

На траве дрова, а в печи огонь,

да на выпасе одичалый конь.

Ох, не тетина, эх, не дядина

либида-беда, либидятина!


Ну а ты горишь не огнём в печи,

разгораешься, как пожар в ночи.

По степи летишь кобылицею,

в небесах кричишь дикой птицею.

Бьет крылами, бьет лебедь белая,

рвет садовник плод, мякоть спелую.

Страсть ручьем течет, сластью потчуя,

ну и прочее... многоточие...





Один из этих дней


Прихрамывая, с тростью щегольско́ю,

идёт, он так давно уже привык

ходить, как будто по дощечке скользкой,

сухой, надменный, всем чужой старик.


Уже не холодно, ещё не жарко,

а в самый раз, и можно, выбрав тень,

сидеть с газетой на скамейке в парке,

особенно в такой весенний день.


Он чувствует себя совсем неплохо,

хотя болезни, скука, нищета...

но день такой чудесный, слава Богу,

не хочется ни думать, ни читать,


так по траве перебегают блики

и воробьи купаются в пыли,

приметы важные, верней, улики

того, что эти дни уже пришли,


так с каруселей, горок и качелей

несётся детский визг и женский смех,

беспечное бездумное веселье

вином субботним опьяняет всех,


так сквозь узор сплетающихся веток

и листьев молодых струится свет,

не хочется разматывать, как свиток,

привычный спор с собою, старый бред,


в один из этих дней, как в день последний,

когда и голубь, ангела белей,

приносит весть, что день, ещё не летний,

но он уже - один из этих дней,


почти обыкновенный день, блаженный,

с игрою чудной света и теней,

прекрасны женщины, младенцы драгоценны

в один из этих дней…




Представляшки

                                                         “Imagine there’s no heaven”   John Lennon


*                                                                        

Представь, что ты овощ, разумный настолько,

чтоб не высовываться без толку,

произрастая себе втихомолку

репой разумной на грядке ухоженной,

в темноте своей унавоженной,

однако порою, ботвою встревоженной

волнуясь: разумен ли овощевод,

который тебя беспощадно сорвёт

и жадно, так некрасиво сожрёт,

но как это в сущности всё нелепо,

вот для чего мы живем так слепо,

чтобы однажды увидеть небо? -

думает бедная-бедная репа.


*  

Представь, там пишут сценарий

серии, скажем, шестьдесят второй,

появляются титры: прошли годы,

появляется главный герой,

слегка поседелый, ещё не старый,

но без прежнего огонька в глазах,

на фоне соответствующей природы

он говорит: ах!..


*      

Представь, что все зовут тебя Артуром,

хотя ты по натуре, скажем, Лев,

доказывая это, на смех курам,  

напрасно ты выказываешь гнев,

трясёшь башкою львиною свирепо,

рычишь, хотя все добродушно так

подтрунивают: ах какой нелепый,

так весело смеются: вот чудак,

какая разница, кем называться,

да разве, Фридрих, дело в том, представь,

каким дурацким может сном казаться

порой так называемая явь.


*                                                                    

Представь, быть частью того, что больше

тебя, о какой восторг,

и ты никого на свете не плоше,

и вождь наш, как он прекрасен, боже,

и справедлив, и строг,

как сладостно, не задавать вопросов,

хорошими быть детьми,

представь, всем вместе, многоголосо,

петь, как в мюзикле Боба Фосса:

“Tomorrow belongs to me”.


*    

Представь, что не Пастер, не Авиценна,

не Кох, но всё ж не полный имбецил,

к тому же в размножении бацилл

и вирусов твои труды бесценны,

ты не получишь Нобеля, и ладно,

представь себя к медали шоколадной.


*  

Простим того, кто не просил прощения,

как завещал блаженный Августин,

и за грехов бессмертных отпущение

самих себя смиренно угостим

прощением за то, что всё забыли,

заспали всё, засыпав чёрной былью,

представь, как мы легко себе простим.


*    

Представь, как обидно неистовому

ревнителю равенства истинного:

при равенстве прав, в особенности

безнравственно то, что способности

различны, отсюда крайности

безумной идеи равенства.


*  

Представь, во славу прав на само-

определение, оковы рабства

спадут, и воцарится право само-

го беспредельного самоуправства

само собою…


*  

Представляешь, 

нету в жизни счастья,

обещали волю и покой,

на обломках жалких самовластья

кто-то что-то пишет, а на кой?


*  

Представь, что никого

не выбросил за борт

парома “Скандия”

в Балтийском море,

как помнится, 4-го июля

2002-го был туман,

никто бы ничего

и не заметил.


*

Вот представь, что похож,

но не слишком похож

на того, за кого ты себя выдаёшь,

вроде, правильно ешь,

как положено пьёшь,

хорошо говоришь,

улыбаешься тож,

только все это ложь,

ты себя выдаёшь,

тем что слишком похож.


как свеча

   

остро заточенный

карандаш

снова и снова затачивая

сосредоточенно

коротаешь

ночь

карандаш укорачивая


так заточает

себя в острог

итога

свобода поиска

за частоколом

отточенных строк

проекция мысли плоская


так оплавляет себя свеча

о чём она плачет

тающая

бедным своим язычком

лепеча

тенью пугливой

пляшущая


так и душа

в ночи трепеща

словно свеча пылающая

сосредоточенности ища

мечется мается

как свеча

саму себя оплавляющая




Бедная свобода

                  ***


Счастливые белые мыши, которых

разводят для опытов лабораторных,

неплохо живём, существуем недурно,

едим хорошо, размножаемся бурно,

вполне были б счастливы сытою долей,

когда б иногда не вздыхали о воле,


к несчастью мы знаем, что вольная воля

не лучшая доля, а голое поле,

в котором ни спрятаться, ни прокормиться,

ни воле подателя благ покориться,

который накормит всегда и напоит,

а время придет, и навек успокоит.


                  ***


Неопытную юную свободу

легко с дорожки честной совратить,

в трех соснах с ней проделать то и это,

и опороченную возвратить

под власть родительскую, мол, паскуду

такую надо под замком держать,

чтоб прелестями грешными народа

бесстыжая не стала совращать:

свобода блуда рабская свобода,

свобода бреда опьяняет сброд,

зачем народу блядские свободы,

один раздор от них, разбой, разброд.                


порошки 15

1

тому дивится вся европа

воскликнул некогда поэт

читатель ждёт уж рифмы розы

ан нет


2

сказал в романе воскресенье

лев николаевич толстой

что понедельник это просто

отстой


3

иван сергеевич тургенев

он очень милый потому

что утопил а не зарезал

му-му


4

д шостаковичу тов сталин

сказал усами шевеля

пишите проще и не надо

ля-ля


5

одна играет в ноты глядя

другой упорно в корень зря

четвертый несмотря на третью

все зря


6

что делать доктор я рекламу

люблю не про собачий корм

а про кошачий может это

не норм


7

похмелье утро понедельник

я говорю своей врачу

дай денег или дай по морде

шучу


8

роман бойскаута с бой-бабой

такой роман само собой

я напечатал бы в журнале

playboy


9

г̶а̶р̶у̶н̶ ̶б̶е̶ж̶а̶л̶ ̶б̶ы̶с̶т̶р̶е̶е̶ ̶л̶а̶н̶и̶

егор скакал быстрее мани

и думал щас как догоню

и бесподобно ржал подобно

коню


10

наташка глядь какая жучка

глядь говорю давай погладь

совсем сдурел ты пашка штоли

сам глядь


11

известно всем у клары цеткин

карл маркс украл ея коралл

сознайся карл весь мир свидетель

весь карл


12

мы в сентябре в грязи увязли

во зле погрязли в октябре

хотелось бы уже погрязнуть

в добре


13

погода дрянь мерзавцы дети

соседи гадят на балкон

как хорошо что есть на свете

оон


14

одна мучача встретив мачо

его спросила горячо

ну чо а он ей так с прохладцей

ничо


15

тому дивится каллиопа

как измельчал герой сейчас

без адвоката ни промежду

ни в глаз


средиземно-зимний блюз

    

припадочная полоумная

свищет и стонет и воет

ищет и не находит

сочувствия твоего


а ты ничего не чувствуешь

когда она бьется без устали

растрепанной головою

в твоё ночное окно


глядишь в окно безучастная

когда она стонет и воет

заплаканная несчастная

тебе всё равно всё равно


испытываешь бесчувствие

когда эта дура зимняя

с тоской своей захолустною

плачет в твоём окне


когда она бьётся безумная

с тоской своей средиземною

глядишь в окно и не чувствуешь

что я на тебя гляжу  


"А свистуны живут иначе..."

А свистуны живут иначе,

не так, как все, а как хотят,

летят куда-то наудачу,

свистят куда-то наугад.


Ни с кем не ходят строем, бедные,

не знают обществ хоровых,

они такие вот безвредные,

и польза тоже - не про них.


Никчемные, но безобидные,

и беспроблемные совсем,

другим нисколько не завидуют

и не заведуют ничем.


Не ведают такой потливости,

какой, увы, страдаем мы,

и мысли о несправедливости

не разъедают их умы.


Одним корпеть над скудной долей,

пыхтеть, возделывать свой сад,

другим свистеть, как ветру в поле…

Кто прав? Да кто ж не виноват?


Тёмный лес


- Я тебя, дорогой, позвала, ты пришёл,

разве плохо нам вместе, ну разве плохо?

- Да нормально, хозяйка, всё хорошо,

и чего ты вдруг завелась, ей-богу…


- Не слепая, родной, вижу, смотришь в лес,

я и сны твои с мыслями тайными знаю.

Может, в душу вселился непоседливый бес,

злая ведьма приворожила лесная?


- На сто вёрст, хозяйка, здесь ведьма одна,

да и та, не всегда, как сегодня, злая…

- А вчера, милый мой, ты какого рожна

заряжал ружьё, мол, пойду, постреляю?


Вижу сны твои, полные дивных чудес,

там не птички поют, не сверчки стрекочут,

это сонный, обманный, заколдованный лес,

кто войдёт в него, выйти уже не захочет,


там колышутся тени, невидимые почти,

еле слышные глохнут вдалеке перестуки,

зелень вспыхивает, стоит только взгляд отвести,

и обрушивается вдруг, обнажая сухие руки,


там слоистой воздух стоит слюдяной стеной,

тянет свежестью прелой, горькой, смолистой,

притворяются корни змеями, расползаются за спиной,

превращаются ветки в ящериц, в бабочек листья,


как дойдешь до реки в своём очарованном сне,

встанет радуга, а под нею высокий терем,

там увидишь её, эту ведьму, тенью в окне,

как ты слаб, мой хороший, зачем оглянулся растерян?


Заблудился в горелом лесу, где кружит вороньё

и такие, как ты, голодные рыщут волки?

- Не дури, дорогая, любимая, опусти ружьё,

там патрон в одном из стволов двустволки… 


Альтернативная история


Я руки не подам такому, как вы, подлецу, -
сказал Илья Николаевич и ударил Медведьева по лицу,
а тот, будучи человеком, хотя и ничтожным, но гордым,
обиды стерпеть не смог, получивши в морду,
и заплакал, размазывая рукавом...

Многоуважаемый Илья Николаевич, мне, -
написала Мария Александровна в письме, -
выйти никак невозможно, увы,
за такого невоздержанного человека, как Вы,
примите мои уверения в совершенном почтении и т.д. и т.п...

Вот так получилось, что не родился от них
несостоявшийся цареубийца, Александр Ильич,
и тем более не состоялся убийца Владимир Ильич,
который однажды захотел пойти другим путём,
и вся история Государства Российского пошла другим путём.

Вот и прикинь, каковы шансы на то, чтобы смог
родиться от своих папы-мамы автор вот этих строк
и чтобы ты, моя милая, читала эти глубокомысленные строки,
после того, что не случилось с нами со всеми?..
Вот такие вот неутешительные итоги.

Если вся история может пойти наперекосяк
оттого, что не случился такой невинный пустяк,
т.е. игривый студент не ущипнул барышню за нежную ляжку,
то чего стоят ваши хвалёные Вопросы Истории?
Ну а Машенька так и не вышла замуж, бедняжка.


После дождя


Так ветер отряхнет листву,
все королевские подвески
со всем их драгоценным блеском
швыряя в мокрую траву
небрежным жестом королевским,
потом, запутавшись в подлеске,
в кустах предастся чертовству, 
тишком чего-то набормочет
и наплетёт, и наморочит...

А после будет в вышине,
в полдневном летнем полусне
на проплывающей сосне
скрипеть уключинами солнца,
потом на шильца-веретёнца
он намотает волоконца,
и золотая сеть сплетётся,
и в тихом омуте плеснётся
такое счастье, боже мой,
к любимой отнесёшь домой.

   


Белые ночи


Меня время не пощадило, я поглупел и отцвёл,
и нынче смотрю на женщину, как на книжную выдумку.
Кнут Гамсун



В такую ночь, слегка поддатый,
ни перед кем не виноватый,
поскольку завтра выходной,
по улице Карл-Юханс-гате,
бредёшь в пивную из пивной.

Светло, как днём, народ гуляет,
всю ночь из бара в бар петляет,
в такую ночь нельзя не пить,
себе сверх меры позволяя
дневные трезвости забыть.

Есть в белой ночи что-то злое,
мучительное и больное,
такое, что не пить нельзя,
больное, лживое, дурное,
так всё бессмысленно и зря.

Она сказала: ненавижу...
а ты глумливо и бесстыже,
как тот влюблённый лейтенант,
захохотал... сказала: ты же
ничтожество, комедиант...

Сказала: больше не заплачу,
ты ненормальный, ты пропащий,
тебе уже нельзя помочь...
каким чужим, ненастоящим
всё кажется в такую ночь.

Нет одиночества жесточе,
чем белой ночью, белой ночью,
такой весёленький куплет,
идёшь, и сам себе бормочешь,
и очень хорошо, что нет.

И хорошо, что эти ночи
не дольше сна, любви короче,
они безумию сродни,
проснуться хочется, нет мочи,
в такие дни, в такие дни.

Всю ночь плутаешь, как бездомный,
но этот тёмный бред бездонный,
и эта под лопаткой боль,
и этот свет потусторонний
перешибают алкоголь.

La bella notte, bella notte,
на улице, в честь Бернадота
зачем-то названной, гудёж
весёлых, пьяных идиотов,
чего орут, не разберёшь.


Уже написан эпос


Имея обыкновение
стишки сочинять перед сном,
последних газет современник
жил не сегодняшним днём,
думал о разном, о вечном,
чужую строку смаковал,
что-то и сам, конечно,
по мелочам рифмовал.

Задумал писать поэму,
ещё не решил о чём,
главное - крупная тема,
ширь, глубина, объём,
медлительное течение,
размеренный, твёрдый шаг,
и не терять направления,
сбиваясь на мелкий звяк...

Трезвости требует эпос,
крепости всех фигур,
ребус любой - нелепость,
как в Парфеноне ажур,
эти психологизмы,
поиски истин и вер,
не от хорошей жизни
нервы в стиле модерн...

Вот у соседей драка,
казалось бы так, пустяк,
мелочи жизни, однако
значителен всякий факт,
трудно ли взять при умении
крупный, вселенский масштаб
и закруглить обобщение...

Так бы и сделал, когда б
не отвлекали соседи,
сбивают высокий настрой
низкие дрязги эти,
визг и нестройный вой...

вы сами начали гады
ответишь нам за козла
кровью умоешься падаль
вырви ему глаза
нам чужого не надо
это наш долг святой
я отомщу за брата


Гнев, богиня, воспой...




перестаньте кричать во мне


все кричат у меня в мозгу

ну а я уже не могу

словно рыба на берегу

ни гу-гу


разлюбила моя голова

желчно-язвенные слова

и хлебало своё едва

разева


не хочу надувать внутри

рыбьи желчные пузыри

говорю себе не дури

не ори

 

перестаньте кричать во мне

дайте мне отдохнуть на дне

там в моей тишине во сне

в глубине


чтоб меня не смогли найти

ни в астрале ни во плоти

ни за пазухой ни в в горсти

ни в сети


Наместник


Он обладатель благодати,
держатель и податель благ,
нимб государственной печати
его избранничества знак,
он за столом своим сановник,
верховной власти проводник,
любой хреновенький чиновник
портрета на стене двойник.

Он мощью наделён державной,
земной наместник высших сил,
столоначальник богоравный,
а я ничтожный, нищ и сир,
стою пред ним, таким плюгавым,
и благонравно трепещу,
как Додик перед Голиафом,
прошу дать визу на пращу.



Симпозиум

Ничто от роковых кохтей,
Никая тварь не убегает.
Гаврила Д.


- Послушай, как биолог
биолога, меня:
ты столько алкоголя
не кушай, как свинья,
в чём наше превосходство
над глупыми зверьми,
когда впадаем в скотство
своей охотой мы?

- Господнего зверинца
любимые Му-му,
мы так смешно резвимся,
что не сойти с ума
от думы одинокой
Ему, а ты-то сам
не пьёшь, налей немного,
налито, эрго сум!

- Коллега, что за бредни,
не богохульствуй зря,
ну разве по последней,
научно говоря,
неведом страх животный
ни мухам, ни слонам,
о смерти первородной
известно только нам.

- За что меня, Адама,
из бани на мороз
Он вытолкал, ну прямо
в чем мама, словно мразь
последнюю, скорее,
душа горит, винца
плесни уже творенья
последнему венцу!

- Товарищи коллеги,
вот мнение моё:
мы люди-человеки
такое же зверьё,
не исповедью бредим,
не проповедью врём,
то волком, то медведем
то воем, то ревём.

- Какое идиотство,
что всю-то нашу суть,
за вычетом юродства,
возможно описать
при помощи метафор
звериного родства,
зачем впадает Автор
трагедий в шутовство?

- Учёные собратья
куда вас понесло
вы что ли без понятья
что кончилось бухло
навроде не по теме
но время нету щас
глагол времён над всеми
сечёт косою нас
зовёт ужасный глас
грядёт последний час


Он бросил окурок на снег


Решил он, ступив за порог,
что всё начинается снова,
от губ отлетевший парок
отлился в морозное слово,

звучащее нотою ля,
для слуха соседа глухого,
и ветер, позёмкой пыля,
смахнул это звонкое слово,

так блямкнуло и унесло
порывом студёного ветра,
подумалось: время ушло,
вот так и дела человека,

в снегу остаются следы,
следы заметаются снегом,
и снег улетает, как дым,
сметённый метельным набегом,

бесспорно, наверное так,
какая глубока… споткнулся,
и сделал решительный шаг,
и облачком белым взругнулся,

и бросил взыскующий взгляд
прищурившись от недоверья,
какие-то тени летят
туда, где чернеют деревья,

а может быть, черти спьяна
волосья дерут друг у дружки,
братва, это что за страна,
да кто ж её выдумал, Пушкин?

так злится и воет метель
и носятся бесы галопом,
что хочется грубо отсель
грозить неразумным европам,

швыряется снегом зима
позёмкою крутит, и снова...
подумалось: вот кутерьма,
такое татарское слово,

а что оно значит, и что
имеет значенье на свете,
тем более в части шестой,
где крутит всё время и вертит,

где кружится, вьюжится дым
над всею великой замятней,
и хочется крикнуть: кильдым,
тем яростней, чем непонятней,

внезапно сомненье прошло,
и в гулкой башке прозвенело,
как будто ледышкой в стекло,
тогда дерзновенно и смело

он бросил окурок на снег,
решительным жестом героя,
такой уж он был человек,
особенно зимней порою.
.


Три блюза


      bad booze blues

дурная девка и дрянное виски
губят меня бездушно
без этой девки и с этим виски
ночью мне будет тошно

весь день для них я спину ломаю
жду не дождусь ночи
если б не спутался с ней дурною
было бы все иначе

я б на конвейере не ишачил
чтоб купить её ласки
дурною девкой себя не мучил
не пил бы дрянного виски

день за днём притворяюсь ловко
что не мёртвый с похмелья
дрянное виски и дурная девка
всё что в жизни имею

      блюз а ля рюс

у любви как у птички крылья
у любви как у сучки брылья
как у щучки у ней чешуя
у любви всего до ...

я любовь не люблю за то что
от неё как от горькой тошно
я и водку-то не люблю
оттого что я не блюю

всё терплю наливаюсь злобой
этой водкой давлюсь особой
так же вот и любовь сильна
и крепка и горька она

у любви как у птички кучка
у любви как у сучки течка
как горячка она бела
без ...ды меня за...ла

      молитва

все надо мной смеются
скажи им что это грех
корчат рожи плюются
ты накажи их всех

прикажи этой рыжей
чтоб показала мне
скажи ей что я хороший
видел её во сне

она красивая злая
урод говорит кретин
а мамочка мне сказала
что я твой любимый сын

если дразниться будут
скажи им что всех побьёшь
только не перепутай
в тот раз ты меня убил

твой сын хесус побресито
ты помнишь меня отец
горбатый хромой криворотый
твой самый любимый сын



"Какое счастье так случиться..."

                                 Б.П. 

Какое счастье так случиться,
так жар любовный излучать,
всего живого быть частицей,
Творца с творением сличать,

так бытие наполнить бытом,
и так уметь его лепить....
Случайно ли в том знаменитом
стихе, в начале слово - быть?

Творец не продавец творений,
не откровений поставщик,
ловец счастливых озарений,
новизн случайных вестовщик.

Как Бог - из глины человека,
так из подручных средств - Его
творит поэзия от века,
когда в ней дышит божество.

Как Он, художник субъективный
не ищет меры вне себя,
один себе он супротивник,
единственный себе судья.



Туман


Доктор Грубер, обдолбанный, как часто в последнее время,
на своем свирепом необузданном Mazeratti
возвращается с очередного идиотского party,
один, потому что уже со всеми
расплевался, и с женой, и с любовницей, надоели,
видимо, сговорившись, они любят такие штуки,
обе одинаковые платья надели,
мол, зачем тебе, кобель, две одинаковые суки,
а и правда, он чувствует, что всё ему нипочём,
да пошли они в жопу, и начальство, и сослуживцы,
он не хочет больше быть гражданином, мужем, врачом,
чистить зубы, верить в бога, в одиннадцать спать ложиться,
проезжает чистенький городок и, задыхаясь от тошноты,
отвращения, ненависти, идиосинкразии,
здесь ничто не напоминает детские мечты
о Флоренции, Океании или вот, России,
где нежны и прекрасны, не может вспомнить мотив
вальса этого, та-та-та, та-та-та, едет в тумане,
чёрт, он точно знает, что были сигареты в кармане,
и вжимая ногу в педаль газа, в обрыв…

Пациент на безумно дорогой кровати,
не всякий себе такое позволить бы смог,
не зря он платил страховку, один в палате,
совершенно спокойный, от головы до ног,
в тумане, где ни будущего, ни прошлого,
как в сновидении, только ненастоящее есть,
тихо шлепает по асфальту мокрыми подошвами,
натыкается на кого-то, спрашивает: кто здесь,
не предъявив миру неотчуждаемых прав,
не поправ благодати фактом своего наличия,
даже мелкой букашки не растоптав,
на пути своём тяжестью своего величья,
он пройдёт незаметно, по краешку, не задев
ни забора ни дерева, ни плащом, ни тенью,
словно тень его отбрасывается не здесь,
а где-то там, после смерти или до рожденья...

Не то, чтобы страшный, странно-тревожный сон,
зыбкий туман, или скорее, потусторонний
сумрак, мальчик идёт из школы, со всех сторон
раздаются тихие вздохи, шёпоты, стоны,
какие-то обрывки фильмов, клочки сновидений,
еле слышимые, видимые едва,
чудятся дыханье зверей, колыханье растений,
в клубах тумана призрачные существа,
он, победитель чудовищ и великанов,
никого не боится, тени, слепо и глухо-
немые колеблются там, в наплывах тумана,
на обочине зрения, на окраине слуха...



Свободная тема


В литературоведомственных целях

(неведомых, но, видимо, зловредных)

из расчлененных трупов книг бессмертных

бесполые литературоведьмы

сварили пойло, мерзкое на вкус,

литературоведеньем вульгарным

литературу подменяя нам.


А бредоподавательницы (бедных

так научили) стали этим зельем

невинных деток отвращать от книг,

примерно так антабусом блевотным

излечивали пьяниц от алчбы

спиритуса, то бишь духовной жажды.


Не быв к сему предмету равнодушным

(его я ненавидел всей душою)

и обладая слухом недурным

к грамматике (я был оппортунистом,

претендовавшим тупо на медаль),

так лихо гаммы школьных сочинений

наяривал, что вспоминать противно.


*

Итак, писал я шустро, как по нотам,

лихую сочинятину на тему

свободную, и получал оценку,

которую, конечно, получал,

потрафив целомудренному вкусу

служительницы храма Наробраза.


К ней, труженице скромной, равнодушной,

без фанатизма преданной системе

народного полуобразованья,

претензий не имеем, лишь к самой

системе, нас уныло штамповавшей,

как медяки, с достоинством некрупным,

где цель была: самовоспроизводство

системы, повторяющей саму

природу в самых низших формах жизни.


Производился так же там отбор

средь особей, особенность любая

не поощрялась, так ‘из ряда вон’ 

там тоже означало: ‘вон из ряда!’

из всех способностей была нужна

приспособляемость к самой системе,

в чём не было свободы умаленья,

но лишь освобожденье от нее.


*

Я помню одиночество подростка,

которого в то время волновали

волнующие формы одноклассниц

сильнее, чем общественные формы

и классовой борьбы перипетии,

для иллюстрации которых, видно,

писалась эта взрослая мура.


Я помню голос этой страшной тётки

и каждую царапину на парте,

зевоту, духоту и скуку, скуку,

в покорном ожидании звонка

хотелось рухнуть головой на парту,

так спать хотелось, я читал всю ночь

с фонариком, когда все в доме спали.


Я помню одиночество и ужас,

которым не с кем было поделиться,

казалось, никогда конца не будет

пожизненному рабству средней школы

чистописанью, тупоговоренью

пустых, как барабан, бубнящих, гулких,

бессмысленных, надутых, полых слов.


"Полубезумный художник у стойки бара..."


Полубезумный художник у стойки бара
в эту ночь при деньгах, угощает всех,
чокается с мелким пушером, со старой
жрицей храма недорогих утех,
эй, вы там, в углу, ваше здоровье,
обращается к двум милующимся голубкам,
надо выпить, чёрт с ней, с этой любовью,
как водка, она горька, и как смерть, крепка,
вот вчера мы славно вдвоем попили
с новой луной, надоело пить одному,
так безнадежно, как меня, позабыли,
никого уже не позабыть никому,
восемь лет я писал её, такую разную,
то в одном потрясенье, то в смятенье другом,
в чём-то цвета адского пламени, такую страстную,
такую нежную, в снежнолилейном таком,
что вы все понимаете, ничтожества и кретины,
в искусстве (хлопает дверь, кто-то заходит в бар),
эй ты, чёрт, не ты ли купил картину,
прошлой ночью, ха-ха, я назвал её Mon cauchemar,
не молчи, ну хрюкни, хотя бы свистни,
я же видел, ты на другую глядел,
что-то булькает в голове, путаются мысли,
надо выпить, а то забуду, чего хотел,
вот и начало нового бесконечного года,
скоро пройдут выборы, дожди и война,
всё будет лучше, политика, экономика и погода,
когда вернётся молодость, талант и жена,
давай, наливай, равнодушная жирная сволочь,
выпьем за всех на свете безмозглых скотов
(падает на пол бутылка, часы бьют полночь),
кто готов, ты сам, кровопийца, готов,
путаются, заплетаются мысли, какого чёрта,
я могу заплатить хоть за год вперёд,
что у тебя там, под шляпой, козлиная морда,
я продам тебе эту картину, чёрт,
вот урод, говорит бармен, до чего же слабый,
ваш приятель, кажется, сам домой не дойдёт,
совершенно верно, приподнимая шляпу,
отвечает обаятельный dr. Todt.



Маленькая


Сопливая моя,
несчастная такая,
конфету не даёт
и кто? Твой верный раб!
Как он посмел, злодей?
Пусть мучается тоже,
уткнись ему в плечо,
за шею обхвати.

Ну, он уже готов...
Всем опытом двухлетним
ты знаешь: этот мир
тебе для счастья дан.
Казни! Повелевай!
Все сладости Востока…
Любимая, пойми,
нельзя же… диатез…

Пойдем-ка на балкон,
смотри: бежит собака,
вон девочка с зонтом...
Нет, сразу не простишь,
хотя гроза прошла…
В твоих глазах раскосых
вся синева небес,
омытая дождём.

Я в этот мир гляжу.
Тобою отражённый,
он тем уже хорош,
что ты глядишь в него.
И пусть он не во всём
ещё тебя достоин,
прекрасная моя,
с надеждою гляжу...


стансы о розе


обольстительница дева

повелительница мира

нет на свете места где бы

не цвела твоя порфира


ты сильней чем фaуст гёте

горше горького максима

жарче при любой погоде

и самума и хамсина


розою горишь разверстой

раною ночным пожаром

красногубая невеста

даришь ты себя задаром


озабоченные дядьки

и задумчивые старцы

пишут в розовой тетрадке

эротические стансы


а у милой ангелицы

тихо млеющей под властью

элегантные копытца

вылезают из-под платья


юноша идёт на дыбу

жаркой влагой истекая

дорогая баба-глыба

ты чугунная такая


а у шлюхи-цокотухи

умирающей от страха

бомба тикает на брюхе

бляхамуха бисмилляха


красна дева паранойя

красноглаза краснозуба

красное твое парное

мясо любо крысолюбу


а у вожделенной тётки

продавщицы сладкой ваты

видно прямо посерёдке

я ни в чем не виновата


гражданин судья поверьте

все на сладенькое падки

потому достоин смерти

всякий кто взглянул украдкой


а дурак вздыхает где же

дни ушедшие златые

о как хороши как свежи

были розы молодые


ничего не делаю


ничего не делаю

не жизнь а потеха

вся спина белая

в день смеха


никому не верю

себе тем более

вся стена серая

в день боли


и спина сгорблена

и стена плача

рожа тоже скорбная

вот незадача


три грации


такие разнообразные
по-разному хороши
твердое жидкое газообразное
три состояния души

неслиянные и нераздельные
три стихии души моей
трезвая пьяная и похмельная
последняя всех нежней

   


Пряжа

                                         Эле 

В руки взять себя? - пустое!
надо спицы в руки взять,
средство самое простое,
взять, и что-нибудь связать,
для души, не для чего-то,
платье или там - пальто,
всё забудешь за работой…
Вот и позабыла - что?

Если что-то не связалось,
распускаться не спеши,
ты скажи: какая жалость!
и вяжи себе, вяжи,
ты скажи: всё будет чудно,
ярко, празднично, чудно...
Пряжу дней вязать нетрудно,
да не всякому дано.

Вечно-женственное что-то
с этим связано трудом,
есть божественное что-то
и блаженственное в нём:
безмятежно и бесстрашно
время сматывать с клубка…
Не была бы только пряжа
золотая коротка!


"Нас двое в этом мире..."


Нас двое в этом мире:

я и мир,

но мы друг друга

недопонимаем.


Не очень-то он для меня

вменяем,

и не в ладах, по-моему,

со мной.


Нам нужен кто-то третий:

не судья,

не обвинитель,

не защитник тоже…


Но кто же, кто?

свидетель, зритель?..

Боже!

Тебя нам только не хватало тут!


Что он там нашёптывает


Надоеда въедливый болтовнёй пузырился,
лепеча невнятное, ахинею нёс,
напитавшись жалостью, серостью и сыростью,
бормотал, захлёбываясь от избытка слёз,
всхлипывал, оплакивая липы худосочные,
городскую бестолочь с нервною листвой,
горло прополаскивал одой водосточною,
растекался ласковою речью проливной.

Он такой: то выбежит, то в траве уляжется,
то, как дервиш кружится на одной ноге,
просквозивши улицу, прошмыгнёт по лужице,
ледяные стёклышки держит в кулаке,
он такой: ласкается, гладит, успокаивая,
а когда раскается, гложет изнутри,
что он там нашёптывает злое, неприкаянное,
торопливо лопаются в луже пузыри.




"Весенний, безмятежный, тёплый день..."


Прелестный день, прохожий старичок
плетётся с целью оседлать скамейку,
опрятный тихий местный дурачок
судьбу предсказывает за копейку:

беда-беда, она идёт-идёт,
чума-чума, она стучится в стену...
Прохожий матерится, идиот
бубнит своё, с губ вытирая пену:

беда-беда, земля дрожит-дрожит,
стучится в двери всадник бледный-бледный…
Облезлый пёс, что рядом с ним лежит,
внимательно выслушивает бредни.

Три облачка над ними в синеве,
покойно и светло под небесами.
Бездомный старый пёс лежит в траве,
глядит на мир печальными глазами.

Ворота замкнуты, крепка стена,
всё хорошо, безоблачно и ясно,
чума вокруг, а в городе весна,
цветёт сирень, и девушки прекрасны.  


Сильнее


В своей весовой
категории
сильнее слона
муравей.

Он поднял травинку,
которая
любого бревна
тяжелей.


Вместе


Ты чего глядишь печально?

Что ты нос повесила?

Хочешь, вместе поскучаем?

Спорим, будет весело!


Детская метафизика


...и словно мальчишка,
что робкой мыслишкой
хотел осветить
потайной уголок,
да так и не смог,
заглядевшись на спичку,
лишь беглою вспышкой
пальцы обжёг,

наткнувшись на стену,
пойдёшь к Диогену,
но он отмахнётся,
не застил бы свет,
презрительно бросив,
что знает философ
на ложный вопрос
фальшивый ответ,

о том, что сокрыто,
спроси у Сократа,
он в разных аспектах
рассмотрит предмет,
пошутит при этом
о том и об этом,
мол, нету ни смерти,
ни времени - нет,

тогда обречённо
попрёшься к Платону,
раз тот в отвлечённых
идеях - того...
но в том-то и дело,
что спичка сгорела,
а времени нет,
лишь идея его,

которую мальчик
постигнуть не может,
он дует на пальчик
и плачет в тиши,
всех жалко: незрячих,
во тьму уходящих,
и тех, кому светит
идея души...


"Перед тем, как облетевши..."


Перед тем, как облетевши,
круг последний станцевать,
листья шепчут: что за леший
хочет всех зацеловать,
то налево, то направо,
будто водит хоровод,
ходит-бродит кучерявый
сумасбродный колоброд,
рвет сердечки, в ус не дует
то скучая, то смеясь,
всех до смерти зацелует
несусветный свистопляс,
наиграется и бросит,
а потом ищи-свищи!
Ветер в поле черти носят,
ветви голые в тиши...
  


Из первых тетрадей

       Вилланель
Всего лишь смутная тревога
под взглядом призрачной луны...
Я подожду ещё немного

Слова наказывают строго
молчаньем лопнувшей струны...
Всего лишь смутная тревога.

Приду и сяду у порога
насторожённой тишины...
Я подожду ещё немного.

И снова не найду предлога
сказать, что нет ничьей вины...
Всего лишь смутная тревога.

Слова бессмысленны до срока,
они, как помыслы, темны...
Я подожду ещё немного.

Примолкла в сумерках дорога
и птичьи ссоры не слышны...
Всего лишь смутная тревога.

Я подожду ещё немного.

      Скерцо
В хрустальных люстрах звон
рассыпался, послушай,
звучат со всех сторон
зовущие уста,
всё так легко, поверь,
сверкает смех бегущий,
распахиваешь дверь,
но комната пуста...

И снова дверь, а там
другая, вот потеха,
бежишь, не знаешь сам,
во сне иль наяву,
ты здесь не одинок,
по анфиладам эхо,
короткий топоток,
лукавое Ау...

Всё шуточка, пустяк,
щебечущее скерцо,
за музыкою вслед,
но комната пуста,
там тихо гаснет свет
за той последней дверцей,
и каплет тишина
с хрустального куста...


"И безответным словом, как любовью..."


И безответным словом, как любовью
неразделённой, маяться дано,
осина бестолковою листвою,
ответят, не ответят, всё равно,
лепечет что-то, кто её услышит
в лесу, где каждый трепетный листок
своею безнадежной дрожью дышит,
где всех колышет нервный ветерок,
никто не хочет терпеливо слушать,
бормочет торопливое своё,

а буря, что крушит, корёжит, рушит,
безмерностью своею глушит всё,
чтобы одним погибельным величьем
в безумие всеобщее увлечь,
в безудержную бездну безъязычья,
ответов не взыскующую речь.


"Перекурите, отдышитесь..."


Перекурите, отдышитесь,
и вот подумайте о чём:
что если всяческая шитость
и крытость Отческим очам
открыта?.. Есть ли Божий суд,
напёрсточники, или нету,
вам по фиг, - это все не тут,
а где-то в нетях Интернета…

Пройдёт не сотня лет, не сорок,
а может, десять или пять,
когда спадёт весь этот морок,
и мрак рассеется опять,
другое время не забудет,
оно рассудит всех... Тогда
вам будет стыдно, господа!
Или не будет…


Памяти Бориса Слуцкого

            “Прежде, чем его зарыть,
     будем речи говорить...”
             Б. С.

Я видел человека долга

довольно редкостного толка,

поскольку человеком Слова

был этот самый человек.


Он был похож на часового,

как бы забытого навек

своими, что ушли куда-то,

то ли назад, то ли вперёд,

а он, сказав себе: так надо! -

умрёт, но с места не сойдёт.


Своей границей ограничен,

своих позиций не сдавал,

он точен был, не артистичен,

слова, как гвозди забивал.

Он говорил: жить нужно долго,

и всё ж, не дольше, чем по долгу

потребуется...


Я стоял

в толпе при выходе из морга

больничного, речам внимал,

сняв шапку, было много разных

речей, морозный пар из ртов

клубился, сколько слов прекрасных

сказали эти люди слов,

отдавшие последний долг,

как должно, человеку долга...


Да, я его увидел, только

когда он навсегда умолк.

Он был похож на часового.

Один, в морозный день, сурово

молчал.



Человек-оркестр


Вот такой удивительный человек,
весь как есть нараспашку, ничего в остатке,
человек-праздник, человек-фейерверк,
неисчерпаемый в своём непрерывном припадке,


сверху вниз швыряющий всех, снизу вверх,
а с него и взятки, как говорится, гладки,
человек-вулкан, извергающийся на всех
благодатью такой неиссякаемой взрывчатки,

человек-фонтан, разбрызгивающийся окрест,
разбрасывающий вокруг своего изобилия крохи,
вот такой удивительный человек-гротеск,

исторгающий изумительный блеск и треск,
все вокруг заполняющий собой человек-оркестр,
утомительный такой человек-караоке.    


"Ирония, говорят, разрушительна..."

Ирония, говорят, разрушительна,
присяжные созидатели говорят,
призывая искоренять решительно
ковырятельный на устои взгляд:
на устойчивое с виду строение,
украшающее Главный Проспект,
сокрушающееся от наклонения
угла зрения на объект.

Разворачивая архитектурную метафору,
на словами описываемый мир,
видим, что некоторые авторы,
реставрирующие соц-ампир,
или нечто рабоче-пейзанское
с портиком ионических колонн,
хреновину осуждают пизанскую
за ее иронический наклон.

Хочется товарищей бдительных
предупредить со своей стороны,
то есть намекнуть убедительно:
отойдите-ка со своей стороны,
башня, что ни говорите, падает,
хотя, что ни говорите, стоит...
В том и дело, - говорят, - не радует
этот самый упадочный вид.


Элегическое


...и словно, глаз не закрывая, спишь,
бесчувствие, как тёплая морская
волна, смывающая тише, тишшш,
следы другой, песок пересыпая,
с тобою море дышит в унисон,
как женщина, которая с тобою
дышала рядом, это просто сон,
приснившийся полдневному прибою,
не просыпайся, вечность впереди,
небурное волнение морское
сродни покою, ничего не жди,
одна волна сменяется другою,
всё дальше уплываешь никуда,
береговая полоса всё тоньше,
всё глубже одиночества вода,
в которой, глаз не закрывая, тонешь...






Сентиментальное


Пёсик соседский меня иногда навещает, обычно
к вечеру, смотрит печально в глаза, виляя обрубком,
ждёт, когда что-нибудь дам по законам гостеприимства,
и деликатно из рук приношение взяв, убегает
к дереву дальнему, там зарывает его, оглянувшись,
вижу ли я, но в воспитанности уступая собаке,
взгляда не отвожу и смеюсь, как дурак, над глубокой
мыслью, что все мы довольно простые скотины,
можем прожить без горячих страстей и высоких порывов,
лишь одного, порою не зная об этом, желаем,
чтобы дарили нас незаслуженным чувством приязни,
ну для чего приходил, сукин сын, при чём здесь подачка,
есть у него во дворе хозяйка, и полная миска,
просто так захотелось со мной, дураком, пообщаться,
вот и пришёл, и ушёл, не сказав на прощанье ни слова.



Цим Са Чой


Роналд и Роланд, не близнецы и даже не братья,

просто такая слегка забавная скороговорка,  

на второй или третий месяц совместной работы

приглашают меня на обед, очень приятно,

в ресторан, в котором уже неделею раньше

я отобедал, великолепно, большое спасибо,  

с антипатичным Патриком и приятной Кэнди,

лучше не спрашивай, как зовут их на самом деле.


Роланд и Роналд, думаю, понимают оба,

что я, в свою очередь, знаю, это начальство

их заставляет проявлять гостеприимство,

между собой они называют меня: наш гвайло,

как надоели мне эти ваши водоросли и гады,

в сущности, нам разговаривать не о чем, только

о совместной работе, но это не принято за обедом,

также, как задавать вопросы слишком личного свойства.


Роналд, в отличие от Роланда, который местный,

школу закончил в мэйнлэнде, где и родился,

как он сбежал оттуда, спросить неудобно,

если бы можно было надраться с ним в баре,

поглядывая на девчонок, тогда б наш английский

с каждой выпитой кружкой улучшался заметно,

кстати, Кэнди, когда я ногой случайно задел ее ногу,

посмотрела прямо в глаза, что не принято, и улыбнулась.


Странно, чем больше я этих людей не понимаю,

тем больше становится ясно, что все мы люди

очень похожие, хотя и не абсолютно, к примеру,

я совершенно не понимаю смысла этих улыбок,

Роналд мог бы всё объяснить после третьей кружки,

у нас много общего, мы выросли при коммунистах,

а у Роланда этого даже и спрашивать неохота,

потому что все мы, всё-таки, абсолютно разные.


Менелай


Ушла прекрасная Елена

с хлыщом троянским от меня

(но деревянного коня

уже ввели за эту стену!),


в крови я утоплю измену,

ворвется в город солдатня,

Парис и вся его родня

заплатят дорогую цену


за то что десять лет и зим

я не владел добром своим

(как вожделенно это тело!),


я никого не пощажу,

как постарела ты! - скажу:

как ты с годами подурнела!    


"Добрый Сервилий, зачем..."


Добрый Сервилий, зачем, переписывая Колумеллу,
злобно ругаешь его, славный сей агроном
умер давно, и покоя достоин вполне, коль умело
делал он дело своё, поговорим о другом.

Вот, говоришь, наш пресвитер даже не делает вида,
что интересно ему мнение чьё-то насчёт
трапезы общей хотя бы, только бубнит деловито,
тёмные брови сведя: главное это учёт.

Не увлекут никого, говоришь, таковые идеи,
мол, в предводители нам нужен другой человек,
я не такой грамотей, считаю: гораздо важнее
вера в порядок вещей, свыше данных навек.

Есть и в простом услужении также счастье простое,
счастлив бывает и раб, верящий в мудрость господ
и справедливость порядка, которому служит, достоин
жребия он своего, вера не ищет свобод.


Пиры


При наших северных стрессах и холодах,
при нашей склонности к сугреву и дружеским возлияньям,
при нашей бедности, неотвратимо нужда
наступала однажды, заняться трудным делом стеклянным
(то есть бутылок пустых собиралась гора),
и вот, собравшись с духом и преисполнясь верою в чудо,
наш герой отправлялся пораньше с утра
на поиски пункта приёма стеклопосуды.

Каждый третий закрыт или сгорел, а каждый второй,
был украшен табличкой сакраментальной: нет тары,
делать нечего, нашего повествования герой
пристраивался в очередь с запахом перегара,
с запахом страха-отваги, злобы-тоски,
веры в победу, готовности к поражению
(так в декабре на Сенатской стояли полки),
очень холодно стоять на ветру без движения.

Тары нет, - говорил приёмщик (этот приём
действовал на клиента каждого ужасом безотказным)
и удалялся важно, и растворялся в своём
чёрном проёме, в своём вонючем и грязном,
а когда возвращался, любой в очереди остолоп
был готов (оставалось только освежевать его и разделать),
при цене пустой бутылки в двенадцать коп.
отдаться, кто-то по десять, а кто и по девять.

Наш герой, бывший интеллигентный человек,
изучавший некогда разную психософию в университете,
каждому кандидату присваивал ассертивный вес,
и был счастлив, если сходился с экзаменатором в ответе,
а со временем, когда подходил и его черёд,
он, сравнимый доблестью с Фемистоклом у Саламина
(а цена постоянно падала), был дерзок и твёрд,
и говорил: хозяин, может, всё же накинешь полтину?

Наш герой (для краткости назовём его Н.Г.),
любимцем Фортуны был, прямо скажем, фиговым,
не был вхож никуда, не бывал на короткой ноге
ни с продавщицей в винном, ни с мясником, ни с участковым,
зато имел верных друзей-сотрапезников он,
ах, какие пиршества закатывались во время оно
(об одном из таких пиров нам поведал Платон:
пили-ели, про Эрота трындели на вечеринке у Агафона).

Залманович-фрейдист и Гатауллин-бихевиорист
заходили в гости, на троих затевали симпозиум русский,
говорили о бабах, об их обычаях, спорили вдрызг,
хорошо так, душевно, уважительно и с закуской,
потому что при вечных заморозках за стеной,
от которых не спасает даже центральное отопление,
согреваются дружескою беседой одной,
каковая не споспешествует протрезвлению.

Герои безвременья нашего, не алкаши,
но и в трезвости не замеченные чрезмерно гадской,
как вражина тот, подсчитывающий барыши,
в глубине конуры своей, филиала конторы адской,
где захлопывалось, наконец, глухое окно,
сатанинская чёрная месса творилась, наверно
(впрочем, смертным простым знать не дано,
что варилось там, в страхолюдном инферно).

А здесь поднимались простые темы, власть и народ,
девушка и смерть, война и мир, равенство и свобода,
свобода бреда, говорилось, опьяняет сброд,
свобода блуда любезна святому народу,
так выпьем же за неё, за анархию, мать
порядка, а на вашу утопию эгалитарную
нам с высокой Эйфелевой колокольни плевать,
в упоении восклицали кухонные карбонарии.

Предлагали брать почту, мосты, телеграф,
пункт приёма стеклопосуды, в порядке бреда,
и патлатый Гаврилыч, тоже слегка перебрав,
говорил: непротивление козлу, наше хипповое кредо,
мы не рабы всяких там догматичных схем,
принцип беспричинности следствий для нас первичен,
Бог всемогущ, потому что не ограничен ничем,
кроме, разумеется, своих дурных привычек.

Идея становится материальной силой, когда она
овладевает тупыми массами, ну и хер с нею,
с маниакальной идеей, но если прикажет страна,
мы будем в массы нести абсолютную ахинею,
бытие ли определяет сознание или сознание бытие,
кто кого, поди разберись в конструкции,
выпьем же за многосмысленность сущего, нам сие
право даровано природой и конституцией.

А в углу, в кресле с ногами, дремала одна,
попавшая к нам будто из другого мира,
как бы это сказать поточнее, она
пришла сюда из совершенно другого Пира,
спи, милая, спи, а мы тихонько споём,
слегка покричим, под гитару повоем малость,
а когда проснёшься, хриплым своим голоском
ты нам споёшь, да так, чтобы слеза выжималась.

В это время там, в глубине адовой чёрной дыры
происходила случка угрюмая, бессловесная, злая,
ни звёздного неба над ними, ни закона внутри,
чудище подло, позорно, угрюмо и даже не лаяй,
рычало, ворочалось, глухо с другим
чудовищем совокуплялось, ухало изредка
изрыгало матерное мычание и злобный дым
зачинало грядущего хама и очередного изверга.

А здесь, в пятиэтажке панельной, продолжался приём,
говорили о Гоголе, Гегеле, о каком-то Великом Моголе,
Гугла в то время ещё не придумали, а то бы о нём
побалаболили тоже, воспаряя в парах алкоголя,
одни уходили, другие заглядывали на огонёк,
здрасте, здрасте, дорогие незваные гости,
в нашей башне слоновой кости, тлеет ещё уголёк
здравого смысла, об этом в следующем тосте.

Например, человек человеку не есть
неприрученный друг этого самого человека,
никакая сука живого собрата не съест,
как у нас в коллективе научном коллегу коллега,
так выпьем же за то, чтобы не мог считать
один человек другого человека объектом
вожделений своих, иначе ведь может стать
один субъект для другого субъекта объедком.

Сограждане, кажется, вы обалдели чуток,
несёте какую-то, извините за выражение,
ну ладно, допустим, что этот мир и жесток
и несправедлив, но не более того, тем не менее,
человек человеку, разумеется, не Бог,
кто мы такие, самопровозглашенные подобия
в отсутствие подлинника, или просто подлог
образа и подобия, подленькие такие копии?

Ну вот, таким образом договоримся до чёрт
его знает чего, а враг не столько силён, как злобен,
если повсюду мерещатся орды крысиных морд,
однажды из зеркала выглянет некто, звероподобен,
современники, героические произносители слов,
помолчите минутку, одного из нас мысль посетила,
он сейчас наверняка предложит тост за любовь,
что движет, по утверждению сурового Данта, светила.

Пир продолжался, пока, наконец, не пришло
время самой что ни на есть распоследней бутылки,
друзья, вы доспорите завтра, уже почти рассвело,
время стучать кулаком, и время чесать в затылке,
и вы, товарищ, тоже идите, у вас впереди
столько-то лет работы агентом секретным,
внедрённым, вернее заброшенным среди
не вспоминающих о том, что и они смертны.

Все разошлись потихоньку, и только та,
что спела песню свою уныло и протяжно,
сказала, что не пойдет ни за что никуда,
потому что там ужасно противно и страшно,
оставайся, милая, и не плачь, всё пройдёт,
всё проходит всегда, хорошо это или плохо,
как сказал по другому поводу Геродот,
впрочем, девушка уже заснула, слава богу.

Наш герой убирает посуду, вот и ещё один
день закончился, ночь прошла, наступило
утро, всё нормально, и нет никаких причин,
всё пройдёт, всё проходит, кажется, отпустило,
милое создание тихо посапывает в углу,
солнце заглядывает в окно, в комнату натекая,
он сидит, прислонившись к стене, на полу,
всё нормально, отчего же тоска такая?

Если бы знать, какая подземная сила,
страшная, притягательная будет тянуть
за ноги, да разве бы сил хватило
на то, чтобы просто пускаться в путь,
в преодолении страха придётся искать основу,
если всё рассыпается в пыль и прах,
из пустоты брать силы, чтобы снова и снова
заполнять пустоту и преодолевать страх.


Back in the USSR


Давайте припомним, какие у нас
душевные были песни и пляски,
какие сюжеты в книжке-раскраске,
где все как один, и налево равняйсь.

Проснешься бывало, а вроде бы жив,
ручонки трясутся и глазки моргают,
и с песней, что строить и жить помогает,
задорно вольёшься в родной коллектив.

И крутишь штурвал, и поковку куёшь,
поля удобряешь, надой повышаешь,
во славу и благо штаны протираешь,
даёшь на гора, и сверх плана даёшь.

Какой мы счастливый профукали мир,
давайте признаемся в том, не кобенясь,
с гороховым супом за десять копеек,
еще не забудь сигареты Памир.

А водка и пиво за боже ты мой,
а девушки, те вообще за бесплатно,
балет и Гагарин, да брось ты, да ладно,
и дедушка Ленин опять молодой.

А кто виноват, а никто, как не ты,
а делать-то что, а ничто и не делать,
спасибо за вечную обледенелость
скажи богдыхану родной мерзлоты.

А он и ответит: зачем ты свою
волшебную сказку просрал, растранжирил,
не помнят и старые старожилы
такой геополитической катастрофы в родимом краю.


"На поезд случайный, в последний вагон..."


На поезд случайный, в последний вагон
успел и не знает, куда он несётся
по снежной пустыне, где ночь за окном,
то встречный ворвётся, то столб отшатнётся,
косматая в облаке рваном луна
стоит и глядит белоглазой волчицей,
и тянет, и душу терзает она,
а поезд безумный всё мчится и мчится,
он в тамбуре тёмном одну за другой
смолит, что за чёрт, почему оказался
во мраке таком, в безнадёге такой,
и всё потерял, и совсем потерялся,
качается поезд и столб за столбом
бросается в небытие, в ледяное
стекло упираясь горячечным лбом,
сквозь слёзы и, только по-волчьи не воя,
глядит на косматую суку в окне,
и думает: это болезнь, это просто
болезнь, это просто не думать о ней,
а поезд грохочет на стыках, трясется,
и этот придурок ревёт без стыда,
и в дверь кулаком, и ругается дико,
за что, почему, и охрипнув от крика,
когда, никогда, никогда, никогда...


Как всегда


Как плутали-блудили
стоит ли вспоминать,
а найти бы злодея,
на кого попенять.

Ах ты гад нехороший,
мы б сказали ему,
ты почто это крышу
прохудил на дому?

Да не ты ли и стены
просвистал сквозняком,
получай же, вражина,
по стене кулаком!

Вот и вышло неладно,
что ни день, то беда,
почему так нескладно,
и всегда, как всегда?

Боже, есть ты иль в нетях
потерялся вконец,
как забывший о детях
непутёвый отец!


всё пропало а я остался


всё пропало на родине ё-мобиля

да и где-то ещё да везде ё-моё

даже её самоё уже почти отменили

то есть буквицу эту а я так любил её

и другие разные ижицу там с фитою

и всякое важное в обиходе для

связи слов в предложении всё святое

как неопределённый этот артикль bля

телеграф и маршрут 2-го трамвая

отрывной календарь и прочая лабуда

всё пропало а я остался листки отрываю

и отправляю чёрт его знает куда

может там на другой планете более круглой

или в гугле ихнем умножающем забытьё

снова встречусь с пропащей моею смуглой

леди куплетов где же ты всё моё

ты б ответила если бы не пропала

в невозвратные улетая края

всё пропало мой милый

всё-всё пропало

оставайся мой милый

не твоя


"пустынные улицы, тёмные, вымершие..."


пустынные улицы, тёмные, вымершие

ни бездомной собаки, ни одинокого пешехода

сумеречное время дня, холодное время года

безжизненный город, выморочный

хлопает над головой оконными ставнями

свищет неприкаянно в щелях забора

непоправимо, безнадежно забытый город

с какими-то выдуманными воспоминаниями


с переходами подземными гулкими

с тупиками глухими угрюмыми

с площадями пустыми огромными

с кривыми запутанными закоулками

где бродит двойник твой потерянный

в существовании своём неуверенный



Зеркала


Люди, которые нас окружают,
нас отражают, но искажают,
словно изогнутые зеркала,
наши мысли, слова и дела, 
как зеркала в комнате смеха,
где мы пытаемся без успеха
сами себя принимать всерьёз,
но почему-то смеёмся, до слёз.


Загадки


Он туповат,
она находчива,
он виноват,
она не при чём,
он обидчив,
она отходчива…
Кто будет жертвой,
кто палачом?

Она и зла и добра,
он и не злой и не добрый,
она из его ребра,
он какой-то безрёбрый,
она не умеет молчать,
он и молчит, и не слушает…
Если считаться начать,
кто кого больше мучает?

Она выходит из себя,
когда уходит он в себя,
а он всегда в себя уходит,
коль что-то на неё находит
не сходятся почти ни в чём,
они с ума друг друга сводят...
И что она находит в нём,
и что он там, в себе находит?



"Как ребёнок, потерявший маму..."


Как ребёнок, потерявший маму,
в толчее предновогодней распродажи,
на четвертом этаже универмага,
спрятавшийся за нарядной ёлкой,
там, где никому его не видно,
где никто не слышит, как он плачет,
и никто не ищет, потому что
никому не нужный, никудышный,
непослушный, некрасивый, глупый,
одинокий, брошенный, сопливый...



Последний летний день


Мчат облачонки, а им навстречу
кодла на кодлу, сходка воронья,
скучно и зябко, еще не вечер,
последний летний день отворенья
двери визгливой в простор обрыдлый,
где ветер листья пинает сада,
туда-сюда, никуда-обратно,
без толку, до смерти, до упаду,
куда хотите валите тучки,
валяйте пташки мои вороные,
а я гуляю себе, до ручки
дошёл, как дерну сейчас дверную...

А там, как в сказке про трех медведей,
там кто-то ел из моей тарелки,
и кто-то спал на моей постели,
и кто-то жил не моею жизнью,
и вышел только что на минутку,
и всё оставил...


там в памяти моей на самом дне


там в памяти моей на самом дне
как в городе приснившемся не мне

где снег идет в беспамятстве зимой
и застилает город пеленой

где снег летит рассеянно во сне
и падает в нездешней тишине

где жизнь моя уходит не со мной
беспамятною белой тишиной

в той ничего не помнящей стране
в том городе забывшем обо мне    


"Добру молодцу стукнуло вдруг триста лет и три года..."


Добру молодцу стукнуло вдруг триста лет и три года,
он свалился с родимой печи перезрелой башкой,
в молодецком угаре явился честному народу,
во, глядите какой,
хочет что-то сказать и мычит, и губами тоскует,
и в затылке скребет, вроде надо куда-то пойти,
чует силу в себе он такую, не знает какую,
будто жаркая птица томится и бьётся в груди,
шаг пройдёшь, и букашку раздавишь случайно,
или шею свернёшь невзначай, эх была не была,
будто дуб на ветру, он стоит и кудрями качает,
и нога-то легка, голова тяжела, тяжела,
и не то чтобы дума какая, а так, вроде песни,
в ней ни складу, ни смыслу, одно ого-го, твою мать,
будто правда большая звучит в этой песне, хоть тресни,
ни черта не понять.


логаэд спондейный


от света беги
прочь в тень
туда где ни зги
в ночь в темь

здесь света круги
визг шин
от смерти беги
в жизнь сгинь

вся заячья жизнь
есть бег
от страха дрожишь
весь век

и так без следа
весь путь
не можешь туда
здесь будь


Покуда лето медленное длится

                                          Алику Вайндинеру

Нам было по четырнадцать в то лето,
мы брали у соседа лодку с зыбкой,
в те времена ещё не браконьерской,
и плыли на рыбалку поутру,

и проходили мимо неглубоких
заливчиков, мысков, пустынных пляжей,
затонов, где туман ещё клубился,
заросших тальниками островков.

Мотор стационарный слабосильный
покашливал негромко и солидно,
вода жгутами за бортом свивалась,
за нами небольшая шла волна,

покуда утро медленное длилось,
туманная развеивалась дымка,
когда ещё невидимое солнце
уже подсвечивало облака.

Вот так бы плыть и плыть, куда, не важно,
лениво развалившись на скамейке,
попыхивая нагло папиросой,
украденной из пиджака отца,

или ладонью, как веслом, табаня,
глядеть на убегающие струи,
такое утро долгое, такая
свобода, лето, тёмная вода!

Вот так бы уплывать, глядеть, как Волга
течёт сквозь растопыренные пальцы,
покуда лето медленное длится,
и убегает долгая река.



"была река неглубока..."


была река неглубока

неширока, обыкновенна

и берега, и облака

в ней отражались, неизменно

одно и то же, день за днем

без нетерпенья, без тревоги


внезапно обнажилось дно

когда расшиблась о пороги


мгновенье срыва торопя

над самым краем обмирая

когда к обрыву подступя

глядела, оторопевая

в другую, страшную себя


через мгновение река

была обыкновенной, прежней

и облака, и берега

в ней отражались безмятежно

как будто там приснилась жизнь

ускоренная многократно


а здесь все то же, тоже вниз

и жалко, что нельзя обратно


"Септимий Север был неважный оратор..."


Септимий Север был неважный оратор,
но это неважно, дело не в том,
неплохо командовал он парадом,
и был легионов грозным вождём,


так вот, говорят, сказанул император
наследникам в слове последнем своём:
будьте едины, платите солдатам,
и не заботьтесь об остальном.

Его завещанию верными были
все продолжатели дела потом,
причем, не только солдатам платили

и не заботились ни о чём,
но сами народу они говорили:
народ и мы сами едины во всём.


Долгое слово


Я отдохну немного
и попробую снова
сказать вот это
дол-го-вы-го-ва-ри-ва-е-мо-е
слово.


Опечатки


Как-то прочитал стихи я
вот такие:

…у собЯки
есть щеЛята-забОяки,
у короБушки - ЛеТята,
а у сПинки - пАрУсята,
есть у кОрочки - цЕплятки,
у лоПаТки - ШИреПятки,
что кУсается Увечки,
есть Огнята…

Ни словечка
я не понял, что за шутки!
Может, в тексте - опечУтки?


"Сыровато-белопенное осеннее..."


Сыровато-белопенное осеннее
разухабистое море волноватое
и ни капельки ни в чём не виноватое
как вот эти глянцевитые растения
невсамделишные и аляповатые
но растрёпанные малость чуть растерянные

Я с художественными к нему любовями
подкатился бы сойдёмся ли характерами
вот ушами машет дерево слоновьими
вот нахохлилось другое птеродактилем

Знать хандра моя недужная нездешняя
и картинам этим дивным сообщается
видом голого душевного безденежья
нагловатое роскошество смущается


Однажды или раньше


Вы не думайте, ребята, ни о чём,
всё без вас уже придумано когда-то,
до седых волос резвитесь соплячьём,
а как станете вы старичьём, ребята,


будет вам о чём сказать, о том о сём,
поделитесь, чем богаты, тем и рады
со внучатами своими, что почём,
почему им ни о чём таком не надо,

и однажды или раньше будет час,
будет трудно отвязаться от мыслишки,
что прикольные картинки были в книжке,

да никто не рассказал, об чём рассказ,
вот какую неприятность, ребятишки,
вы обдумаете в следующий раз.


"Мне кажется иногда..."


Мне кажется иногда
что я это кто-то другой
меня покидающий
уезжающий
неизвестно куда
за другою судьбой

вот уже ни следа
как будто на пристани
провожающий
пристально вдаль
вернись

вздрагивая
где-нибудь в трамвае
тебе выходить проснись
вдруг понимаю
что я это я
а не тот кто оставил меня

навсегда
с самим собою наедине
а ему каково
с той судьбою моей
одному в чужой стороне

1984


возвращение блудного сына

вот перед нами картина

возвращение блудного сына

которого мы видим в спину

очевидно, это спина подлеца

а теперь поглядим на его отца

у него другое выражение лица

ясно, человек достойный и любящий

не то что этот бродяга в рубище

не привыкший думать о будущем

с бритой башкой припёрся домой

нищий, больной, с пустою сумой

жалкий такой, боже ты мой


уходишь и думаешь: ещё вернёшься

как будто уснёшь, а потом проснёшься

вот так напьёшься и протрезвеешь

ещё очнёшься, опять сумеешь  

уходишь и веришь ещё беспечно

что ненадолго, пока не навечно

вот так, подумаешь, большое дело

душа на мгновение отлетела

невдалеке, где-то близко, рядом

кружит слепая над белым садом

и плачет птицей чернее ночи

прости меня, милосердный отче  


"Душа моя, ты гвоздь в стене..."


Душа моя, ты гвоздь в стене,
тебе я в тягость, как халат,
не пой, начётчица, при мне
своих замызганных цитат,
отмеривая пустяки,
кукушкой на часах не стой,
выскакивая по стихи
из глубины своей пустой,
где тишь такая и простор,
ни зги вокруг, и ни души,
топорный замысел остёр,
руби под корень, и пиши
пропало, в ширь такую глубь,
мозги несутся набекрень,
в такую дурь, такую глупь,
тень наводить на ясный день,
нет выхода, но был же вход
в такую складь, такую стишь,
выдохновения от вдох-
новения не отличишь...


Баллада о человеке в шляпе


Сидел на скамейке свеже-

выкрашенной растяпа,

кудрявый такой, рыжий,

на голове шляпа,

сидел он и думу думал

о жизни своей нелепой,

вдруг ветер осенний дунул

и улетел со шляпой.


И тут бедняга как вскочит,

как побежит за нею,

пропажу догнать он хочет,

а ветер дует сильнее,

слева грозные кручи,

справа клочья тумана,

и чёрные злые тучи

несутся в разные страны.


Воют снежные волки,

ярятся морские кони,

стервятники на утёсах

ждут исхода погони,

ползут из расщелин змеи,

драконы и василиски,

быстрее бежит, быстрее,

и вот уже близко, близко…


И вот он, пальцы топыря,

будто пряжу мотая,

или чёрные дыры

в сознанье своём латая,

сидит, загибает пальцы,

будто что-то считая,

и по щеке страдальца

сползает слеза скупая


Сидит он с думою крепкой

о всякой разной петрушке,

и ветер ерошит редкий

пушок у него на макушке:

след свой оставил всё же

на свете и он, понеже

свет любовался свежей

краской спины пониже.


От Иуды

          “И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать?..

           И я сказал: вот я, пошли меня...”


Учил прохвостов добрый проповедник:

“Сокровищ не ищите на земле,

на небе собирайте...” В пользу бедных

всё это болтовнёй казалось мне.

Он сам меня поставил казначеем

своей общины, хоть и не был твёрд

в расчётах я, как этим назначеньем,

несчастный олух, был тогда я горд!


Увещевал он слабых: “Не грешите...”

“Дай хлеба!” - отвечал голодный сброд.

А я предупреждал: “Тебя, учитель,

всё это до добра не доведёт!”

Лишь улыбался мне мучитель кроткий,

знай проповедовал он голытьбе,

и удалялся по стезе короткой

наперекрёст неведомой судьбе.


Просил я чуда, кто меня осудит?

терпения испытывать нельзя,

теперь уже неважно... будь что будет,

зашла в тупик смиренная стезя.

Так вот что Он имел в виду, лукавый,

когда благословлял на подвиг мой.

Ему навеки неземная слава,

мне навсегда позорное клеймо!


Раскрыл я Книгу и увидел строки:

“Когда мой дух во мне изнемогал,

Ты знал стезю мою...” Он знал, жестокий,

на что меня расчётливо толкал.

Оправдано ли жертвой беспримерной

посредственное средство - западня?

Спасая всех неправедных от скверны,

принёс Он в жертву грешного меня.


Я оправдался перед небесами,

мне оправданья нет в глазах толпы,

и вот, иду из Города, глазами

сухими вижу вдоль дорог столбы.

Текут куда-то облака, селенья,

повозки, перекрёстки, провода,

прохожие... Нет никому спасенья.

Жизнь смерти предаётся без стыда.


Плывут барашки над юдолью скорби,

как будто на закланье в небесах...

Сижу над Мёртвым морем, спину сгорбив,

читать мешают слёзы на глазах.

Я всё забыл. Детали этой сказки,

две тыщи лет волнующие вас,

недостоверны... А какой развязки

достоин, полагаете, рассказ?


Я заполночь на сцене театральной

сижу, и в одиночестве курю,

и слышу голоса, как ненормальный,

и может, сам я это говорю:

Злодей да не свершает злодеянья,

завистник не завидует, слепец

находит путь, себя на посмеянье

безмозглой черни отдает гордец,


а человек, который хоть немного

в свою осмысленную верит роль,

не кровяная вошь подмышкой Бога,

не бледная в Его комоде моль,

пусть этой роли он не изменяет,

душа живая верою живёт,

блаженнее кто истины не знает

того, кто, зная, душу продаёт...


Но кем я был? Орудием слепым

в руке бесчувственного демиурга?

Или для высшей цели избран был:

для страшной роли преданного друга?

Пришёл туда, послушный ученик,

куда меня наставник мой направил...

Эли́! Эли́! Лама́ савахфани́?

Мой Боже, для чего меня оставил?


Близкие контакты третьего рода

‘Я верю во всевидящее око, которое сверху наблюдает за нами.

 К сожалению, это правительство.’   Вуди Аллен


А если скажем у соседа
гораздо больше чем положено
к тому же тот кто должен этого
как бы не видит что тревожно
ведь это что же получается
ведь это злостное злодейство
при попустительстве начальства
и ротозейственном бездействии
в таком разрезе Санкюлотов
как задудит в трубу гражданскую
как дунет прямо в околоток
а во дворе другой Бесштанский


Вы не находите странным, что друг человека - собака,
а не другой кто-нибудь, скажем, другой человек,
дружба - союз равноправный, вы согласитесь, коллега,
странный один человек задал другому вопрос,
и ни согласия, ни возраженья в ответ не дождался,
этот другой человек - тоже странный такой,
просто смешно, он подумал, хотя никогда не смеялся,
просто смешно, разве есть равенство между людьми,
манит меня, например, другая химера - свобода,
если б не гнался за ней, много чего бы избег,
так не ответил второй первому собаководу,
этот другой человек - слишком другой человек.

Да это ж страшное вредительство
попранье идеалов равенства
товарищи потеря бдительности
ведет к утрате нашей нравственности
на что сановный Неподкупенко
быв человеком государственным
борьбой заведуя с преступником
ответил спичем благодарственным
все меры примем и так далее
в законной форме как положено
дабы уроки преподали нам
о том что можно и не можно


Можно на всех не хватает,
чем больше его немногие нахватают,
тем больше для многих всевозможных нельзя,
об этом, кстати, история вся,
два конца у любой дубины,
раб невозможен без господина,
неограниченное самоуправство
уравновешивает безграничное рабство,
вся история спором наполнена
между полностью и поровну,
равенство - ограниченье свободы,
которой не знает сама природа,
свобода её в законы закована,
людская порода одна беззаконна.

Ну это вам не фунт изюму
встрял пожилой Перерожденцев
а кое-кто видал презумпцию
в одном гробу с юриспруденцией
но местный суд не суд небесный
усердие не милосердие
ведь судит честный и бесчестный
на свой салтык не шибко щедрый
увы не облегчает участи
незнанье истины законченной
но вот историю послушайте
о том кто прав а кто не очень


Существует теория, согласно которой у истории
никаких абсолютных законов нет,
значит, правы деятели, которые
ломали истории хребет,
не те, кто законы исторические
постигают теоретически глубже других,
а натуры глубоко диалектические,
для целей своих практических, приспосабливающие их,
любой исторический эксперимент -
всегда неповторимо-единственный,
единственно-возможное в свой момент,
исторически - истинно,
значит, нет никакой свободы истории,
тут появляется метафизическая категория
предопределение - абсолюта двойник,
таким образом, эта теория
заводит историческую мысль в тупик.

Двух мнений просто быть не может
сказал цветущий Измогилов
на этот счёт сомненье гложет
одних интеллигентов хилых
в здоровом теле дух здоровый
а также здоровенный разум
дай мозгляку кулак пудовый
понюхать поумнеет сразу
в аспекте так сказать учёном
но не абстрактно-гуманизменно
вопрос поднимем отвлеченный
об общем смысле разномысленном


Когда приходят к общему мнению,
общим является соглашение
считать это самое мнение общим,
в порядке, как говорится, рабочем,
между прочим,
c точки зрения филологии,
которая, в общем, наука строгая,
самостоятельное мнение -
есть не более, чем само-мнение
тем не менее,
гневно осудим мнение частное,
что по науке, звуки согласные -
мало-гласные.

Всё это здорово оторвано
от нашей будущности дерзко
воскликнул юный Трактатовер
вожак дружины пионерской
всегда готовой быть готовой
под ликованье медных горнов
куда-то в светлое и новое
от стародавнего и чёрного
при этом стоит разобраться
в резонах некоторых лекторов
на свете друг Незагорацио
тьма неопознанных объектов


Как будто в тёмном тесном помещении,
заставленном предметами, которых
не знаешь назначения, на ощупь
найти пытаясь неизвестно что,
коленями, локтями натыкаясь,
на острые углы, прямые ребра,
поверхности тупые, осторожно
идёшь, и только, спотыкаясь вдруг,
себя, поверженного в груде хлама,
ощупывая в страхе, всё ли цело,
находишь, что на главные вопросы
ответов нету в тесноте идей,
и видишь одиночеством последним,
не как порой бывают одиноки
среди людей, не слышащих друг друга,
а как глухонемые в темноте.

А в это время кто-то пристальный
туда-сюда мотаясь по небу
разглядывая где же истина
в том огороде что мы сослепу
нагородили бог с ним с богом
но ведь летают факт научный
и нужно расспросить о многом
а вдруг ответов не получим
ведь говорил сосед соседов
он по фамилии Филосов
как есть вопросы без ответов
так есть ответы без вопросов




Облако


Вдруг подуло с севера,

облако-яблоко

обернулось в серого

мокрого зяблика.


Пасмурный денёк


Вчера
моросило
и нынче с утра…

Ура!
Наступила
грибная пора.


Железный купол


Красиво противоракета,
как огнекрылый серафим
в 100 килограмм добра и света,
летит над городом большим,

летит внезапная, как новость
о том, что время собирать
разбросанные камни, то есть,
а не хрен было их бросать!

что разрушителя ограды,
как Проповедник говорил,
змея ужалит, а не надо
ограду разрушать, дебил!

она летит над Тель-Авивом
в невозмутимой синеве,
ее полет неотвратимый
закончится через мгнове...

Короткий бум, и ваших нет,
Хамасу пламенный привет!

-----------

Её полет был так недолог,
а через несколько минут
бабах! дымящийся осколок
свалился тупо, прямо тут,

на этой долбаной парковке,
в десятке метров от меня,
и в сотне от автозаправки,
прикинь, такая вот фигня!

Кричала маленькая Мазда,
ей раскурочило крыло,
о, как она визжать горазда,
ну успокойся, всё прошло!

Мужик, хозяин пострадавшей,
стоявший рядом, в двух шагах,
сказал: кибенимат! - и даже
пнул колесо её в сердцах.

Когда железом громыхнуло,
одна прекрасная мадам
упала, встала, отряхнулась
и побежала по делам.

И только парень и солдатка
(он прикрывал её собой),
застывшие в истоме сладкой,
плевать хотели на отбой.

-----------

Достали, блин, одно и то же,
от них всё время - треск, и дым!..
Сказал Екклесиаст: не может
кривое сделаться прямым.

И ярость глупая, и дикий
галдёж!..Сказал Давидов сын:
чувак, всё суета, поди-ка,
пивка себе купи, остынь.

Восходит солнце и заходит,
и к месту своему спешит...
Лазурный купол небосвода
стежками белыми прошит.

А мальчик, пением сирены
взволнованный, глядит наверх:
сейчас увидит Супермена,
потом начнётся фейерверк...



Гроза начиналась

 .

Стояла весь день, колыхалась жара, от земли

плыла, поднималась и с неба спускалась волнами,

гроза начиналась, ворочалась где-то вдали,

катилась с огромной далёкой горы валунами,

слегка погромыхивая, всё никак не могла

до нас докатиться, и мы, от жары обессилев,

под деревом старым лежали в тени, ты спала,

и мне показалось, а может, приснилось, спросила:

ты будешь... потом неразборчиво, я не пойму

сквозь морок дремотный, как будто из мира другого:

ты будешь всегда... я не слышу, сквозь жаркую тьму,

скажи это снова.


Повеяло вдруг холодком и сверкнуло, тотчас

вблизи громыхнуло, и вздрогнуло, и покачнулось,

и ты улыбнулась, ещё не открывшая глаз,

ещё не проснулась, в объятьях моих потянулась.

Когда убегала по склону, казалось, едва

касалась босыми ногами тропинки, казалось,

сбегая с тобою с холма, луговая трава

лилась торопливо, тропинка в овраге терялась.

Когда разразилось внезапно, и хлынуло враз,

и лёгкое платье мгновенно тебя облепило,

смеясь, оглянулась, молния взорвалась,

меня ослепила.



Гражданин Кавалеров - кавалеру де Грие


Дорогой кавалер, я тебе не завидую,
я тебя не пойму, ты страдаешь, ну и дурак,
ты счастливый дурак, умеешь прощать обиды,
взять, к примеру, меня, я не умею так
поступаться своим уязвлённым больным самолюбием,
я тебе не завидую, нет, это надо уметь,
надо силы иметь, прощать эти лживые губы,
и глаза эти нежные, ради них умереть,
мне такого, увы, не дано, я тебя презираю отчасти,
не завидую, нет, повторяю, мне всё равно,
эти страсти безумные, ну и какое там счастье,
потому что таким, как мы ничего не дано,
вот скажи, отчего ты глядишь так серьёзно и хмуро,
как же ты постарел, дорогой кавалер,
что за жизнь у тебя, сплошная литература,
а в реальности всё по-другому, вот у меня, например...


воспоминания о чёрт-те чём


воспоминания о чёрт-те чём
о том что dr. F велел забыть и сжечь и дунуть
и растоптать и растереть и плюнуть
чтоб даже и не вспомнить нипочём
куда бы мог всю эту дрянь засунуть
о чём там вообще сыр-бор
нелепый вздор дурацкий спор
какой-то пьяный разговор


не стоит пить и говорить
о чёрт-те чём болтать по-пьяни
чтоб не взболтать и не открыть
не выплеснуть душевной дряни
а лучше пить как пьют скоты
из грязной лужи бессловесно
пусть не сбылись бы все мечты
зато спились бы честно


откровенное выговаривая
сокровенное выковыривая
алкогольное выворачивая
на огульное недоверчивое
натыкаешься спотыкаешься
а потом чёрт-те в чём раскаиваешься
помаленечку успокаиваешься
по налей-ка ещё устаканиваешься

   


Бабье лето


Ветер в озими
дым над озером
будто в инее
небо синее

Ветер с севера
ветер с запада
тучу серую
гонят за поле

А потом белый дым
голубым разбавлен синим
трепетаньем стрекозиным
стрекотаньем слюдяным

А потом синь звон
зелень полдень самый летний
лета бабьего последний
торопливый жаркий сон

А потом её остудит
вдовьим холодом
больше маяться не будет
бабьим голодом

Как ни жди пора осенняя
внезапная
как дожди нагрянут с севера
да с запада


"Безудержная вода..."


Безудержная вода,
стиснутая берегами,
вскипает до дна, когда
встречает лежачий камень.

А он, погружённый в своё
тёмное напряженье,
не может сдержать её
стремительного движенья.

Зачем эта встреча им,
вечность разминовения,
измеренная одним
мгновением прикосновения...


из проруби


как полуснулые
из проруби глядят
рты разевая раздувая жабры
так у поверхности идеи храбро
толпимся мы

скажите рыбам небо
они пожмут плечами ерунда
метафизические бредни
смотрят слепо
магические формулы твердя 


Тапёр


Как пальцы ни топырь,
по клавишам ни шлёпай,
ты просто старый, глупый
задрипанный тапёр,


до баб и водки слабый,
тебе никто теперь
не вынесет стопарь
“Столичной” иль “Особой”,

налей себе и выпей,
сыграй хромую гамму,
или в припадке бреда

возьми, и зубы выбей
роялю дорогому:
до́-ре-ми́-до-ре́-до.


Песня Сольвейг


Он среди них, такой таинственный, ходит,

чудный, чудный в своих красивых ботинках,

и у него такие крепкие плечи, сильные ноги,

ровные зубы и совершенно классический нос.


Он улыбается всем своими зубами, хороший,

ходит своими ногами рядом с ними, простой,

носит повсюду свой такой загадочный образ,

нюхает чудным носом такие чужие цветочки.


Он не своими словами говорит разговоры,

любит других девчонок, хлещет странное пойло,

мимо всех идёт с равнодушной улыбкой,

будто понял когда-то, что промахнулся жизнью.


Он проснётся однажды и увидит, что умер

и подумает, что наконец освободился из плена,

но ангелицы, как тёлки на поселковой танцульке,

передерутся из-за него, такого чудного, чудного. 

 


Частушки конца света в конце тоннеля


У пиндосов в Интернете
много разных вирусо́в.
Тятя, тятя, в наши Сети
лезут тёти без трусов!

Скрепы не даёт скреплять
рать врагов проклятая.
В телевизоре-то, глядь,
баба бородатая!

Говорят, что все майданцы,
в самом деле, молдаванцы,
то есть, родом из Бендер,
что в Молдавской эСэСэР.

вы совсем там охренели
дайте свет в конце тоннеля


У соседей в огороде
разорвалась хренотень.
Целый год теперь наводят
на плетень патриотень.

Мы с предателями рядом
на гектаре срать не сядем! -
в телевизор говорит
либеральный Демокрит.

Мы не станем мелочиться,
за копейку сволочиться! -
Гражданину Патриот
сдачи с тыщи не даёт.

ни конца у них ни свету
ничего в натуре нету


Доктор, дай опохмелиться,
по-хорошему прошу!
Пожалей меня, сестрица,
а не то ведь укушу!

У попа была собака
и у Павлова была,
а у курочки яичко,
у Кащея целых три.

Дорогие пациенты,
по прогнозу Гидроме-
исторического центра
всё закончится к зиме.

конец света конец света
я люблю тебя за это


казино русская рулетка


казино русская рулетка
просит мальчиков
желающих погадать на ромашке
не беспокоиться

но зрелым мужам
покинутым женщиной или удачей
предлагает воспользоваться
пока не поздно

приглашаются самые отчаянные
и отчаявшиеся
в самое беспроигрышное
и возбуждающее

новичков в пограничном состоянии
ожидают интересные знакомства
с таким вот макаровым
в калашниковом ряду

от самых тяжёлых комплексов
поможет избавиться
легко переносимый комплекс
среднего радиуса действия

идеальные условия
абсолютно всё включено
каждая неудачная попытка
за счёт заведения

не о чем беспокоиться
выигрыш практически гарантирован
очень скоро вам улыбнётся
загаданная вами особа


Непонятно


Вёл я лошадь за пово́дья,
или, может, в поводу́?

Шёл я с лошадью по во́ду
или, всё же, по воду́?

Нет, наверно, по́ воду,
шёл к пруду и думал:

По какому по́воду
я к пруду иду, мол?

Для чего же из подво́ды
взял ведро я, для воды́?

Или, может, из-под во́ды
взял ведро для подводы́?

Может, положи́ть обратно?
Кто сказал: поло́жить?

Что мне делать, непонятно...
Напою-ка лошадь.


Задачи


- Мы пошли решать задачи.

- За какие это дачи?

- Не за дачи, а за бор.

- За какой такой забор?


Гордыня


Ползёт она, как нищенка последняя,
и ждёт, когда копейку бросят: бедная!

Но если наклоняются к ней, стонущей,
она не принимает руку помощи.

Последнее осталось достояние,
ни с кем не разделенное страдание.

-----------------------

Приемы эти ей знакомы,
она не даст себя увлечь,
чтобы не вспыхнуть, как солома,
свой страшный холод уберечь.

Не обольщается ни речью,
ни взглядом, что тепло струит,
не загорается навстречу,
но сокровенное таит.

-----------------------

У верблюда обиженно-гордая морда
он похож на заслуженного мастера спорта
незаслуженно с первого места оттёртого
молодыми нахалами на четвёртое

Он еще ого-го он покажет докажет
слово главное в спорте славно доскажет
дальше всех и быстрее прочих доскачет
потому что успех заслужил больше всех

Он остался один спину сильную сгорбил
и не знает на что полжизни угробил
вот сидит на скамье стадиона впустую
и глядит отрешённо на дорожку пустую

Так верблюд неприступный надменно тоскуя
пережёвывает колючку сухую


несудимый


правду сказать я состоял под следствием
а потом много раз в анкетах кривду писал
на прямо поставленные вопросы ответствовал
не привлекался не был не состоял


но все обошлось и как оказалось впоследствии
очень быстро забылось и я бы не стал
на основании глупого опыта безответственных
выводов делать если б однажды предстал

перед судом последним и окончательным
я бы не стал крутить взглядом искательным
просить снисхождения виляя хвостом

был я никем иным как никем старательным
и нету меня на свете виноватее в том
что вот таким предстану перед нестрашным судом


Таможенник - однофамильцу


Я простой человек, может быть, примитивный,
как это там у вас, естественный человек,
мне непонятен наш, так сказать, прогрессивный,
и удивителен ваш просвещённый, как говорится, век,
оставивший нам помимо либеральных идей в наследство
кучу моральных книг, любопытнейшая из них:
“Исповедь”, исключительная по искренности и кокетству,
вызывающая вопросы: зачем детишек своих
подкидывали в приют сиротский вы, прививавший
чувствительность веку бесчувственному своему,
вы, по разным поводам потоки слёз проливавший,
воспитавший поколение мечтателей, знаете ли, почему
ваши поклонники, непреклонные деятели, потоки
крови пролили, завершая любой доктринальный спор
аргументом доктора Гильотена, социальные искореняя пороки,
зачем они кровью подписывали “Общественный договор”,
интересуюсь также: ответственны ли, и насколько,
учителя созерцательные за последовательных учеников,
и что такое Свобода, апостолами Высшего Долга
проповедуемая, если не освобождение от постылых долгов,
может быть это наивные, глупые даже вопросы,
но, как уже замечено, я человек простой,
не утончённый писатель и не учёный философ,
просто примитивный художник, раскрашивающий свой
век, довольно-таки не золотой.


В мире слов


В мире слов
всё довольно странно:
ко́злы - не родственники козла,
баранка - вовсе не дочь барана,
оселок - не сынок осла.

Зато телёнок - дитя коровы,
хотя это два непохожих слова.


Проволочка


Продырявил про́волочкой

наволочку.

Получил без проволо́чки

выволочку.


Спящая на фоне луны и пантеры

     (в стиле сецессион)


Приснились дьявольские очи,
отверзлись медленно, зажглась
и вытекла из сгустка ночи
из аспидовых узких глаз


тоска жестокая, жесточе
пронзающая, чем игла
в зрачок, и в самом средоточье
мерцала ледяная мгла.

Она спала, её пронзало
больное сладостное жало,
в ночную душу тьма вползла,


очарованье зла сильнее
всего, что въяве было с нею,
она очнуться не смогла.



"не оборачивайся, Орфей..."


не оборачивайся, Орфей

ты увидишь бесплотную тень

не оглядывайся, ты снова её потеряешь

возвращайся, если сумеешь, в бесчувственный день

из бредового сумеречного тумана, в который вперяешь

взгляд тоскующий, вот и опять потерял

ты не знал, что бывает ещё больнее

для чего оборачивался, от смертной тоски обмирал

от надежды своей безнадежной, простившись с нею

и опять ты проклятья кричишь и воешь от боли, опять

повторяешь бессмысленное, незажившее растравляешь

и хотя невозможно однажды потерянное потерять

вновь и вновь оборачиваешься на тень

и снова и снова теряешь



идёт бычок качается


идёт бычок качается
задумчивый такой
какой-то дурью мается
дурацкою тоской

как ленин на субботнике
таскающий бревно
идёт вздыхает бедненький
несёт своё говно

идёт бычок качается
подвыпивший слегка
чего-то не кончается
такая блин тоска

бревно своё таскаючи
вздыхает тяжело
что это за тоска ещё
какое-то фуфло

тоска прилечь со штангою
качая сто кило
или с блондинкой танькою
тоска и западло

такая блин коллизия
скажи другим быкам
непонятый коллегами
получишь по рогам

душа тоскует мается
кружится без конца
и вообще имеется
оказывается

скажу тебе печально я
качая головой
брат экзистенциальная
тоска у нас с тобой

тупая беспросветная
нормальная тоска
пока мы живы бедные
живые мы пока

ты скоро перемаешься
душою отойдёшь
опять за дело примешься
кого-нибудь прибьёшь

рога и обломаются
на мелкие куски
такая сублимация
кармической тоски

я тоже скоро выдохну
брат во тоске дай срок
и о глухой безвыходной
я напишу стишок

вот этот вот про юного
про бедного бычка
о том какая у него
безумная тоска

как он идёт качается
всё по херу и в лом
ничем не утешается
ни тёлкой ни бухлом

    


Зачем они разглядывают нас?


В одной квартире двое любятся,
потомство народилось чтоб,
а в это время кто-то лупится
в летающий тарелкоскоп.

В одной конторе повышается
производительность труда,
в то время, как тарелки шляются
туда-сюда, туда-сюда.

В одной стране идет сражение
на благо родины-страны,
тем временем, без выражения
на землю смотрят летуны.

Своим лучом гиперболоидным
мозг облучают нам с небес,
паранормальный, параноидный
внушают к темам интерес.

Летят себе, стучат реляции
о том, что наблюдают тут
и со своей шпионской рации
на звёзды их передают.

Светила до изнеможения
глядят в надзорную трубу
и принимают положения
влияющие на судьбу.

Для пользы родины-галактики
готовят к будущему нас,
куда придём дорогой гладкою
немного позже, чем сейчас.

Мы в это верим, нам без разницы,
во что поверить всей душой,
хотя не всем, признаться, нравится
взгляд на себе ловить чужой,

Как будто мы засранцы мелкие,
за нами нужен глаз, да глаз,
вот так холодными гляделками
спецслужбы изучают нас.


Но ты не знаешь, дорогая

          ***

Я тобой, как старый зонт,
вышедший из моды,
позабыт в дождливую
скучную погоду.

Видишь, сохну по тебе,
даже и не взглянешь,
ты с другим зонтом теперь
под руку гуляешь.

Он тебе, как все зонты,
душу раскрывает,
но его забудешь ты
где-нибудь в трамвае.

Он проходит этот дождь,
как дурак прохожий...
Ты меня опять найдешь
у себя в прихожей.

         ***

В беседке духовой оркестр
вальсок прощальный шпарит грустно,
вдоль танцплощадки и окрест
шпалеры статуй пляшут грузно.

Оркестр, пьяный в дребедень,
грусть ностальгически лелеет,
и сумерками бредит день
на элегических аллеях.

А трубы бродят вразнобой
и дирижер танцует Шивой,
всех больше увлечён тобой
гобой, особенно фальшивый.

Ждут приглашения на вальс
слепые девушки из гипса,
мы здесь с тобой в последний раз,
ты всхлипнула: гобой ошибся.

          ***

В хрустальной сфере холодок
и облачное кружевце,
как будто дымчатый ледок
в голубоватой лужице.

Морозец выдумал набег,
ему не хватит пороха.
Хрипит, захлёбываясь, снег
простуженными бронхами.

Вороньи свары с чёрных лип
доносятся базарные.
Любимая, зачем я влип
в любовь эпистолярную?

          ***

Но ты не знаешь, дорогая,
что я нашел себе гитару
и на одной струне играю
мотивчик старый.

Играю танго под названьем:
Вернись обратно, дорогая!
а больше ничего не знаю
и не играю.

А ты тоскуешь, ты танцуешь,
и на письмо: Лети с приветом!
ты мне ответила: Целую.
Вернусь с ответом.

Но я-то знаю, дорогая,
стоят нелётные погоды,
я больше в это не играю,
прошло полгода.

Но ты не знаешь, дорогая,
что у меня была гитара,
а я играл: Тирим-тамтара,
тирим-тамтара.


"Крошка сын к отцу пришёл..."


Крошка сын к отцу пришёл
в ту еще эпоху
и сказал: ну хорошо,
если что-то плохо,
значит, кто-то виноват
в обстановке бедственной?
Вы не отводите взгляд,
гражданин подследственный!

В наше время очень трудно
разобраться, что к чему,
почему-то неуютно
в этих сложностях уму.

Неприятные для глазу
пятна есть ещё вокруг,
хорошо бы по приказу
всё прекрасно стало вдруг,
чтобы не сказали после:
почему, да отчего
всё чего-то ищем возле
пепелища о́тчего?

Прошлое разворошим,
проще жить не сможем.
Хорошо быть неплохим,
плохо нехорошим!



воспоминания серого волка


воспоминания серого волка
были полны серой волчьей тоски
зачем отпустил её как наверное страшно
одной в этом темном лесу полном всякой нечисти
леших оборотней ведьмаков упырей вурдалаков
ёжиков зайчиков мышек-норушек лягушек-квакушек
и всем ничего от неё не нужно и никому она не нужна
в этом тёмном огромном чужом равнодушном лесу
эта маленькая бестолковая сумасбродная ведьма

   


Баллада о старике Людовике

      

Состарился славный Людовик Зубыкин,

вздохнул и подумал: такие дела,

и жизнь удалась, и как будто с избытком,

почти что задаром все блага дала,

телесною силою и нутряною

с лихвой одарён был с младенческих лет,

и башли, и бабы, и всё остальное,

как будто в порядке, а как бы и нет.


Вздохнул и к соседу пошёл за советом,

узнать, наконец, не хватает чего ж,

а тот, рассердившись, ответил на это,

мол совести нет у тебя ни на грош,

ты в масле катался и с жиру бесился,

по-дружески я бы соседу помог,

но в данном случа́е наука бессильна,      

хотя я и до́цент, но всеж-ки не бог.


Ну ладно, к Всевышнему он за советом

потопал, чтоб выяснить всё до конца,

а тот, чуть не плача, страдальцу ответил,

мол, совести нет у тебя, подлеца,

расстроил меня ты и даже обидел,

тебя я одаривал мерой большой,

изыди, чтоб больше мерзавца не видел,

а ну тебя к чёрту, катись колбасой.


Что делать, к лукавому он за советом

попёрся, чтоб всё же проблему решить,

а тот улыбается: совести нету,

такому клиенту мы рады служить,

но чтобы всё сделано было на совесть,

сперва заключим типовой договор

о том, что платить обязуемся, то есть,

распишемся кровью, и весь разговор.


В пивную пошел он и плакал на людях,

вздыхал и стучал себя в грудь кулаком,

и официантка Собакина Люда

смеялась над совестливым чудаком,

прощенья просил у кого-то бедняжка

и смылся, когда его кто-то простил,

смешливой чертовке оставил бумажку

с чернилами красными: всё оплатил.



огромные долгие звуки


огромные долгие звуки
колотятся гулко в виски
вокзал громыхалище скуки
зевалище грубой тоски
где воздух гремучий как в штольнях
и свет как в больницах слепой
сквозь сон ненавидишь как школьник
безвольной дремотой тупой

вне времени зал ожиданья
свой час никому не проспать
чистилище только без тайны
уснуть и проснуться опять
услышать однажды всей кожей
улитки без раковины
увидеть насколько похожи
как здесь одинаковы мы


когда бы грек увидел наши икры

                  постмодернизм хоть имя дико
                                          к к

гагарина придумал энди уо́рхол
и поженил на мерилин монро
боб дилана боб марли отэбдохал
умберто гумберт вдул шарли перро

нам пел кобзон что вечно молод леннон
на свой мотивчик перевоплотив
пролегоменон к паралипоменон
явив сугубый метанарратив

когда в толпе ты встретишь человека
не говори что фрик на коем фрак
которому ни эллина ни грека
ни в руку так сказать обрез ни флаг

кто дважды прыгал в реку гераклита
и на пиру платона вермут пил
во времена генсека леонида
чехословаков бил у фермопил

кто открывал в себе духовны чакры
в астральном теле над собой вися
спроси его зачем куздрячил бокра
то сё басё рифмуя всё и вся

когда бы грек увидел наши икры


Попляши, поплавок



Поплавок,
поклонись,
выходи
вприсядку!

Окунёк,
не ленись,
проглоти
насадку!

Окунишка,
окунёк,
окуни-ка
поплавок!


Пропажа



Когда познакомились ближе,
в упор
лыжник Егор
и булыжник Бугор,
то с одного из них лыжи
упали,
а у другого булыжи
пропали…

Лыжи нашлись,
отыскались булыжи ли?
Нет, даже слова
такого
не слышали!


Будьте бобры


- Будьте добры,
позовите врача!

- Куда вы звоните,
какого грача?

- Врача позовите,
будьте добры!!

- Чего вы хотите,
какие бобры?

- Будьте бобры,
повозите грача!!!

- Если бодры,
так зачем же врача?


Дикобраз


В первый раз я рисовал
дикобраза.
Я ни разу не видал
дикобраза.

Я сперва вообразил
дикобраза.
А потом изобразил
дикобраза.

Получился дикобраз
безобразный.
Или, может, безобраз
дикобразный?

Даже сам я в этот раз
поразился:
Что за дикий вообраз
изобразился!


Извлечения из сочинения о сельском хозяйстве



...и в отношении сельских рабов я имею привычку
правил известных придерживаться, полезных для дела:
с теми, кто отличается нравом примерным, я чаще
и благосклоннее разговариваю, чем с рабами,
занятыми услужением личным, видя, что это
ласковое обращение легче им позволяет
переносить непрерывный и тяжкий труд, я порою
с ними шучу, да и шутки с их стороны допускаю,
даже, бывает, советуюсь, скажем, о новых работах,
как бы с людьми, от которых услышать мне интересно
мнение их, таким образом можно узнать и характер
каждого и оценить, между делом, сметливость любого,
предусмотрителен также хозяин, за правило взявший
лично рабов посещать, заключённых в эргастуле, дабы
видеть своими глазами, насколько надёжна охрана,
не снисходительны ли сторожа, крепки ли оковы...


"Дождь мелочный нордический суровый..."


Дождь мелочный нордический суровый
как город где меня ты не дождёшься
где днём темно и ночью беспросветно

Где холодно и скучно просыпаться
как будто в бесконечности февральской
нет бога кроме бога сновидений

Там дождь идёт а здесь цветёт пустыня
там тишина не укрепляет душу
здесь пустота не собирает мысли

У вас там голуби на площадях и камни
священные и бронзовые дядьки
на лошадях воинственно застыли

А к нам лишь голубь мира залетает
как некий феникс регулярно гадить
и умирает всеми нелюбимый

Там у тебя в Европе дождь и бога нету
и одиночество захлёстывает душу
давай совместно предадимся солипсизму


Летит листок


Вдруг увидеть что мир вокруг
как осенний день переменчив
стоит выпустить вещь из рук
и она становится меньше
или больше

Взгляд отведёшь
за окном листва золотая
лишь мгновенье одно сморгнёшь
и кружит она облетая
над землёй

Замирает дух
как над знанием сокровенным
так душа понимает вдруг
что противится переменам
в ней сквозящим

Кружит листок
между голых корявых веток
на прощанье один виток
и ещё и ещё
напоследок


дурак


когда её за мелкое враньё
хватает за руку как мелкое ворьё
хватают за карманную покражу
ещё не знает он дурак
что там не мелочь в кулаке
там ровным счетом ничего а если даже
так это мелочи пустяк
всего лишь несколько монеток медных
заботились о бедном дураке
когда выбрасывали мелочь незаметно
среди других вещей не слишком важных
чтобы не чувствовал себя дурак
как выброшенный выпотрошенный бумажник



Отрывок


но все это смутно неверно
как бы вспоминая давно
забытое стихотворение
и в городе стало темно
далекие горы обрушились в море огромной лавиной
исторгнув со дна потрясенного глухо катящийся взрыв
над городом треснуло небо разорванною парусиной
и бурное хлынуло наземь гудящею тяжестью брызг
кусты электрических судорог бездну насквозь прожигали
неслись исполинские тени во мраке и вспышках на штурм
упругие волны по кронам за выдохом вдох пробегали
кипела в ознобе вода от бесчисленно рвущихся струн
и стало светло в городке
оставила мир тревога
но как это быстро уже вдалеке
ни ужаса ни восторга


"Мы опоздали на сеанс..."


Мы опоздали на сеанс
нас билетёрша не пускает
там кинофильм идёт про нас
и наше время истекает

Мы слышим как они поют
и плачут в голос и хохочут
ведь это нашу жизнь дают
на весь экран там жизнь клокочет

А мы бормочем у двери
скулим клянём судьбу-непруху
хоть в щелку глянуть отвори
нам не разжалобить старуху

И мы выламываем дверь
но понимаем опоздали
нам делать нечего теперь
в пустом и тёмном кинозале

Там обвалился потолок
сквозь щели проросли растенья
и заэкранный ветерок
колышет призрачные тени

А мы заглядываем за
и всех потерь на свете горше
что провожают нас глаза
прекрасной юной билетёрши





"Надо забывать всё по порядку..."


Надо забывать всё по порядку,
а не второпях, не впопыхах,
чтоб не вспоминать потом украдкой
что недозабылось, на углах
чуть пообтрепалось и помялось,
но ещё читается, всплакнуть
невзначай заставит или малость
пожалеть, ну разве что чуть-чуть,
положи в укромный уголочек
поистрепанной слегка души
за листочком жёлтенький листочек
и веревочкой перевяжи.


Когда так искренне играешь
на чересчур натянутой струне,
себе ты душу надрываешь,
а мне
по барабану что ли,
я полон гулкой пустоты,
по-твоему я не испытываю боли,
когда так переигрываешь ты,
играй, невосполнимое восполнишь,
невозвратимое вернёшь,
чего не вспомнишь, 
ничего не вспомнишь,
переиграешь, переврёшь.


За что, не спрашивай, за то, за сё,
за жизнь катящуюся ровно,
за страх, что жизнь проходит мимо, словно
трамвай последний, да за всё
хорошее, за всё несчастье,
за то, что было и прошло, за то
что уходящую не в нашей власти
хотя б на миг, вернись, да ни за что.

   


Мальчик и река

1. лодка


мальчишка на фарватере ночном

в слезах дрожат огни береговые

он плачет без причины ни о чём

и утирает капли дождевые


озябший одинокий под дождём

один по-настоящему впервые

он плачет оттого что а потом

и он умрёт и все умрут живые


мальчишка в лодке посреди реки

он плачет оттого что так недолги

так одиноки так невелики


дождь не кончается темно и только

рассеивая льдистые иголки

на берегу мерцают огоньки

.


2. баржа


свирепым взглядом носовых огней

нацелена в него неумолимо

внезапно и уже непоправимо

из тьмы возникла темноты черней


куда грести судьба неотвратима

она слепа не разминуться с ней

в него вонзая бельма фонарей

надвинулась и прошумела мимо


он выдохнув весь воздух не дыша

всем запоздалым страхом оглянулся

мигнула самоходная баржа


и в дождь ушла от крика задохнулся

и замирая медленно кружа

восторженная падала душа

.


3. остров


он не заметил как прошли минуты

или часы как потерял весло

сидел в оцепенении покуда

небыстрое течение несло


куда откуда всё давно прошло

восторг и страх и дуновенье чуда

дождь не кончается уже тепло

как будто начинается простуда


один в ночи на всей большой реке

на узком плоском волжском островке

один где ни огня ни человека


он ждёт без нетерпенья рассветёт

и кто-нибудь найдёт его он ждёт

и смотрит на невидимую реку


Ты не слышишь


Ты не слышишь, я тебе, малышка

говорю: не трогай светлячка

он погаснет на твоей ладошке

превратится в серую букашку

в мокрого такого червячка

жалкого и скользкого, как ложь

а она и взрослому обидна

искры изумрудной не вернёшь

даже звёзд уже не будет видно

из-за слёз, но ты глаза утрёшь

и вздохнёшь: а может, звёзды тоже

что-то вроде, говорю: не трожь

если на ладошку не положишь

не погаснет, всё равно берёшь


"Существо с разумными глазами..."


Существо с разумными глазами
несколько мгновений, очень долго,
я не мог ударить, даже крысу
убивать впервые трудно, слишком
долго друг на друга мы глядели
нас как будто связывало что-то
омерзительным нечеловечьим
из нее в меня перетекая
разумом крысиною отравой
опьяняя и когда не помню
я взмахнул стальным прутом внезапно
безотчетно без приказа мозга
будто заглянув куда-то глубже
чем положено увидел то что
знать не должно: убивать легко




сверяя знаки и значенья

    

вот так душа бессмертная часами
сидит на жопе и глядит глазами
как улетают птицы и газеты
вычитывая верные приметы

летят вчерашние газеты в завтра
откуда ни привета ни возврата
в то время как случаются событья
одно другим сменяются забытья

душа авгура ищет ауспиций
глядит в газету как следит за птицей
сидит сверяя знаки и значенья
выстраивая умозаключенья

с открытыми глазами в полудрёме
глядит и ничего не видит кроме

   


Ночной сторож


Может ли думать о чём-то ночной
страж и хранитель образа Божия,
кроме ничтожности жизни одной,
как тебе странно, моя непохожая,
как одинаково здесь и везде,
здесь и нигде одиноко и страшно,
может быть там, на какой-то звезде,
все по-другому, и это не важно,
Боже еврейский, здесь подлинно рай,
неописуемый прозою плоской,
американский железный сарай
и таковой же бульдозер японский
я охраняю, иначе сопрёт
брат исторический мой, до чего же
мы не похожи, вот подойдёт,
вежливо, нет чтобы сразу по роже,
спросит чего-то, убей не пойму,
разве я что-нибудь здесь понимаю,
сторож ли брату я своему,
если сарай от него охраняю,
если не знаю, зачем и куда
жизнь моя, с неба что ли свалилась,
как эта вот никакая звезда,
что навсегда никуда закатилась.

1992


"Вдруг случилось событие всемирно-историч. значения..."


Вдруг случилось событие всемирно-историч. значения
в небесной сфере включился сверхновый источник огня
кое-где по этому случаю произошли ужасные изменения
подозреваю что-то случилось прямо внутри меня

Нечто меня заставляет разоблачать и срывать покровы
в Комиссию Гражданственного Блюдения посылаю SOS
раньше я был здоровый а теперь не такой здоровый
когда-то я был кудрявый а нынче вот безволос

Юпитер уже закатывается по направлению к Раку
Меркурий же поднимается на несбалансированных Весах
это всё не лезет по-моему ни в какие пристойные рамки
устройство системы стройной дестабилизировано в небесах

Давайте смотреть на явления с точки зрения эстетической
народ хочет хлеба и зрелищ со вторым кое-что удалось
но как сказали бы классики трагедий оптико-мистических
искусство великое требует жертвенной крови и слёз

Положение катастрофическое не стало ни водки ни сахара
что означает не менее чем приближение Судного Дня
заявляю категорически Тайный Всемирный Заговор
подрывая Устои Вселенной явно метит в меня

А различные элементы публично пускают фейерверки
повторяю разного цвета сыплется сверху град
это всё не так безобидно как окажется на поверку
когда очевидной станет прогрессивность движения назад

Главное считаю устойчивость когда всё ни шатко ни валко
об основных основаниях не может быть мнений двух
давайте помедитируем под визг полицейской визжалки
сядем переведём дыхание ляжем испустим дух



Элегические дистихи


       ***
Тут предлагала одна поискать с нею вместе консенсус.
     Как не ругать молодежь? Стыд потеряли и срам!

      *** 
Мне подозрительным кажется тот, кто в хоккей не играет.
    Может, он трус, потому - и не играет в хоккей?
Я бы в разведку с таким человеком пойти побоялся.
    Только взгляну на него, в пятки уходит душа.

       ***
То, что умом ни хрена не понять, это мы понимаем.
    Но отчего же блажен, кто посетил это вот?
Так в роковую минуту сказал посетитель столовой,
    рядом с которым я жрал комплексный борщ-винегрет.
Хоть без акцента сказал, но я понял намёк нехороший.
    В общем, товарищ сержант, погорячился слегка.

      ***
Жить с нехорошими мыслями доброму малому грустно.
    Лучше с хорошими жить числами, даже нули
после цифири любой могут жизнь украсить немало,
    скажем пять или шесть, больше ему не украсть.

       ***
Старый мудак по ночам занимается постмодернизмом,
    Много курит и пьёт. Долго думает мысль.
 


"Мальчики плескаются в реке..."


Мальчики плескаются в реке
быстрые и резкие как прутья
в брызгах блеска облитые ртутью
мальчики плескаются в реке


в искрах рассыпающихся брызг
бронзовою влагой облитые
звонкие как блесны золотые
мальчики разбрызгивают визг

мальчики расплескивают крик
птичий смех как блики серебристый
узкие сверкающие листья
мальчики и чайки и тальник


"Проносятся мимо..."


Проносятся мимо
улыбка и жест
которым от брызг закрываются
качнуться за ними
очнуться не здесь
мгновение гул обрывается

Задача о встречных
сошлись разошлись
метафору жизни развёртывая
до станций конечных
а вслед берегись
страшись измеренья четвёртого

Весь мир на колёсах
в кочевьях весь свет
ковчег за ковчегом качается
куда вас уносит
там времени нет
там все начинанья кончаются

Мигнула столица
метнулся разъезд
махнула рукою обочина
плацкарные лица
и лица без мест
у всех выражение общее

Дорожная мука
до одури ширь
где место душе неприкаянной
вот поезд простукал
навечно в Сибирь
в заветную Тьмутараканию

Верёвочка вьётся
прядётся стезя
и рвётся струна параллельная
вернись не вернётся
обратно нельзя
дорога в одном направлении

Куда ты дорога
не прямо так вкось
кривая куда-нибудь вывезет
ни чёрта ни бога
авось да небось
на то и затылок у витязя

Поедешь направо
налево свернёшь
и чешешь и чешешь до лысины
ни счастья ни славы
нигде не найдёшь
чего там на камне написано

Всё круче и круче
куда же теперь
тропу проторяя над пропастью
случайный попутчик
как жизнь Агасфер
давай не вдаваясь в подробности

Беседой и снедью
одарит сполна
сосед по пространству и времени
процесс говорения
пуще вина
способствует пищеварению

Кто выше кто ниже
когда начинал
считался ли каждой ступенькою
я шишел ты мышел
он вышел в финал
преследуя эники-беники

Найдёшь ни шиша
пропадёшь ни за грош
зачем только выехал из дому
и дом-то хорош
да бездомна душа
и кто окаянную выдумал

Стоять на распутье
распятье дорог
читать расписанье движения
дорога по сути
одна за порог
а прочее духа кружение


"Вы себе играйте, дети, в этот радостный денёк..."


Вы себе играйте, дети, в этот радостный денёк,
ради бога, не глядите вы на дядю, как пенёк,
он торчит в красивом сквере, он сидит в своем пальто,
на душе у дяди скверно, он не верит ни во что,
с точки зренья медицины, состоянье у него
таково: он сгорбил спину и не хочет ничего,
он сидит в пространство глядя, бородёнку теребя,
никого не любит дядя, даже самого себя,

на него глядит мальчонка, держит в ручке поводок,
и глядит на лягушонка с удивлением щенок,
лягушонок, улыбаясь, тоже смотрит на щенка,
смотрит статуя слепая, как клубятся облака,
смотрит куст зеленоглазый в синеокий водоём,
смотрит камень одинокий на многооконный дом,

потому что всё открыто в этом мире взглядам всем,
только, дети, не смотрите, как большие смотрят в темь,
не глядите, не учитесь вглубь себя глядеть, скорбя,
вы туда не торопитесь, где найдете не себя,
а какого-нибудь дядю, у которого глаза
ничего не видят рядом, а заглядывают за...



Пророк


Людскою злобою гонимый,
он говорил темно и глухо:
кто к Слову не приклонит слуха,
не узрит врат во Град незримый.

Всё, говорю вам, совершится
в конце времён и полувремени,
когда великая блудница,
волчица мерзкая от бремени
в жестоких муках разрешится,
и народятся не волчата,
но страшный выродок, зачатый
от гада, дышащего смрадом.

Подобный зверю, изверг некий,
глазами рассевая пламень,
окинет беспощадным взглядом
сей град безумный и преступный,
и пламенем пожрётся камень.

И смертным ужасом объяты,
в домах горящих человеки
проснутся, глас услышав трубный,
и побегут на стогны града
сыны и дочери разврата,
рыдая вопрошать: что это?

Тогда, взыскующим ответа,
скажу, возрадуясь жестоко:
не слышали вы слово Бога,
речённое через пророка,
звучащее светло и грозно,
и означавшее: спасется
лишь тот, кто вовремя проснётся!

Услышьте же: проснулись поздно
вы, гнавшие меня! Сейчас
из Града изгоняю вас!


тошнота


жестокая муха в горящем мозгу
жужжит от виска пролетая к виску
над морем кружит и тупой колотьбой
о воду винтом нагнетает прибой
гудит над горами и сходят гремя
шарами лавины как сходят с ума
ключами бренча от зловонной дыры
в которую с визгом несутся миры
и валится всё в пустоту в черноту
в кружащуюся без конца тошноту
и есть ли хоть кто-нибудь в чёрной дыре
чтоб вырыл тоннель как червяк в кожуре
и выпустил тварь начиненную болью
на дикую злую лазурную волю

    


"Надо бы встать, пойти на кухню, кран завернуть..."


Надо бы встать, пойти на кухню, кран завернуть,
сволочь такая, капает, капает, не даёт заснуть,
медленно, тихо, жутко, как бывает в больном
сне, который потом оказывается сном
во сне, погружённым в другой, и так без дна,
словно из ямы чёрной, выкарабкиваюсь из сна,
осыпается подо мной песок, и сползая вниз,
превозмогая ужас удушья, вижу из
темноты, на краю ты стоишь, озарена
ослепительным светом, и я выныриваю со дна,
барахтаясь, выплывая из последних сил,
в отчаянии сознавая, что навсегда упустил
тебя, оставшуюся там, на дне, во сне,
куда уже никогда не проснуться мне...


Светло и холодно


Светло и холодно, высокий потолок
расколот трещиной неторопливой,
окно распахнуто, единственный листок
слетает с тонкой ветки тополиной.

Светло и холодно, и с запахом лекарств
мешается осенних яблок запах,
окно распахнуто для ветра и листка,
которому в прозрачном небе зябко.

Вот так же будут, медленно звеня
в больничной раковине, капли капать
в осенний светлый день, когда меня
придут светло и холодно оплакать.

Окно распахнуто, высокий небосвод
ветвями тополиными расколот,
холодным светом пустота зовёт,
но как оставить этот светлый холод.


Предчувствие беды



В Александрии, на краю эллинистического мира
поэты жили как в раю, в гармонии не зная меры,
с цветов любви сбирали мёд, не ведая о том, что скоро
страна, как перезрелый плод, падёт к ногам легионера
и треснет под его тупой пятой изысканная лира,
и опьяненье красотой пройдет от вони перегара,
поэты жили небольшим своим мирком литературы,
дышали воздухом своим, но так сгущалась атмосфера
и тяжелели небеса, что в утонченных песнях пира
вдруг поднимались голоса певцов до визга бабьей свары.


Сон об империи


С диадохов-эпигонов
плохо спавших в оны дни
наступают поспокойнее
эпохи без резни

Что осталось от багровых
волн огромных кроме брызг
оглушительные громы
раскатились в мелкий дрызг

Спит имперское величье
и орёл имперский сдох
снится тихое бесптичье
до скончания эпох

Что казалось вековечным
развалилось на куски
только самым безупречным
кровь еще стучит в виски

Не наследники - потомки
не хозяина - раба
видят красные потоки
раздавив во сне клопа

Только чучельные перья
молью траченные вдруг
затрепещут а империя
такой испустит дух


Свет на облаках


Я поднимаю взгляд от помертвелых вод,
большие облака над головой нависли,
живой на грозовых истаивает свет,
как перед забытьём рассеянные мысли,


тяжёлая река в широком ложе спит,
и лодка посреди реки и в лодке вёсла,
и лёжа на корме, я вижу, как летят
туда, откуда им последний свет ниспослан...

Живой на облаках истаивает свет,
как перед забытьём рассеянные, тише
и глуше, ни о чём определенном, нет,

не мысли, над рекой, в широком русле, выше
и глубже, перелёт, и рваным стаям вслед,
всё ближе, всё ясней, но дальше не увижу...


холодный затяжной


я дождь люблю холодный затяжной
за то что он ничем не обольщает
как бы из протяженности иной
являясь ничего не обещает
идёт себе и ты себе идёшь
он моросит небыстрый и некрупный
непристальный как может думать дождь
рассеянно легко и неотступно
я думаю но мыслями едва ль
назвать возможно этот род капели
как может дождь печалиться не жаль
ни капельки что листья облетели
что времени не хватит ни на что
а он идёт как будто что-то знает
о вечности я дождь люблю за то
что он и время тоже упраздняет
бесчувственный бесстрастный ко всему
идёт и ничего не замечает
я дождь люблю ещё и потому
что ни о чём не думать не мешает

   


Майору Г. посвящается


Со мною связанный незримой нитью,
он должен регистрировать событья,
которых мало в жизни у меня,
так, разговоры, споры, болтовня,
какою скукой мается, должно быть,
спортивный этот, славный паренёк,
то пилкою отполирует ноготь,
то выдернет из носа волосок,
то разбежавшись, выглянет в окно,
как птица-сокол, скучно все равно...

Задумчиво берёт он промокашку,
сгибает-разгибает, и пока
не кончен труд, сопит, вздыхает тяжко,
затем пускает в небо голубка,
задумчивый товарищ смотрит из
какого-то окна, давай на ты,
зачем ты, на меня глядящий вниз,
так смотришь, словно коршун с высоты,
и недоступный радости и злобе
дневной, стоишь, скучая в высоте...

А я обдумываю в суете
две мысли, разбегаются все обе,
одна из них о жизни и о смерти,
другая о свободе, мне тобой
навязана она, две мысли эти
никак не разберутся меж собой,
пока чужая мысль кругами ходит
над мыслью несвободною моей,
она концы с началами не сводит,
покоя не находит, тесно ей...

Ты жить мешаешь мне моею жизнью,
моею жизнью-смертью, не твоей,
однажды я в четыре пальца свистну
и улечу куда-то, хоть убей,
а ты приставлен в небе голубей
считать, и пересчитывать при этом
вернувшихся, прощай и пожалей
летящего, в свободе счастья нету,
ведь он свободен даже от того,
чтоб кто-то где-то думал за него...

              1985, 1993


Чаадаев в переводе на русский


Я говорил уже, сударыня, и ранее
в философическом одном своём послании,
что, не такие, как все прочие народы,
мы через реку никогда не ищем брода,
нам проще с кличем “твою мать”, махнув рукою,
закрыть глаза и оказаться за рекою.

Мы запрягаем долго, безоглядно едем,
нас могут сколь угодно обзывать медведем,
но как проснёмся, кулачищем размахнёмся,
на страх соседям всем куда-то понесёмся.

Пускай там немцы говорят про свой порядок,
никто таких не загадал себе загадок,
пускай британцы на морях исправно рулят,
зато никто себя так славно не обжулит.

Пускай французы говорят: ищите бабу,
а мы другого ищем, эх, найти куда бы
хмельную удаль приложить, да чтобы вышло
не как у всех, когда повозка после дышла,
а как-то эдак, с поворотом, через... чтобы
неслась телега к изумлению Европы.

Скажу вам больше, хорошо умеем, твёрдо
народ, как в Польше говорят, держать за морду.


Как-то эдак ни то ни сё


Как-то эдак ни то ни сё
время как газировка пеной
пшикнув было и вышло всё
и отваливай постепенно
как бежал от Москва-реки
Лжедимитрий какой по счету
потому что его деньки
сосчитал уже высший кто-то

Нет монетки в сторонку стань
хочешь стукнуть сиропный ящик
да не стоит пожалуй глянь
сколько их позади стоящих
в той же очереди где ты
справедливости ищешь высшей
трехкопеечной правоты
за душой не имея нищей

Да не стой же тут как дурак
недобитый ещё с Непрядвы
справедливость какой пустяк
с точки зрения высшей правды
ни гроша не стоят твои
поражения все победы
душу бедную не трави
и души уже может нету

И не стоит о том о сём
все твои оправдания жалки
ты один виноват во всём
начиная с битвы при Калке
можешь десять раз или сто
повторить что само так вышло
все равно побьют ни за что
а во имя высшего смысла


С благонамеренным пылом


Юный Либерий, завет стариковский: довольствуйся малым,
с благонамеренным пылом тебе ль проповедовать бывшим
в употреблении жизнью согражданам, бившимся глухо
в стены, любившим не то - что надлежало любить,

ты, одарённый безмерно благою судьбою, не знаешь:
есть у чудесных даров одно нехорошее свойство,
то, что капризные боги дадут, они же отнимут;
ниже мы скажем, почём - нынче уроки юнца,

не отягчённого опытом трудных побед над своими
самолюбивыми мыслями и своевольными снами,
грузом наград, присуждённых за пораженья: а судьи
кто? - воскликнул поэт - Публий Овидий Назон,

сам прослуживший известное время в суде центумвиров,
позже за слишком свободные взгляды отправленный в ссылку,
взгляды всегда подозренье внушают в свободе излишней
тем, кто вперяет во всех - подозревающий взгляд,

в общем, тебе ли, щенку, не знакомому с цепью надёжной,
заматерелым на привязи эту привязанность к будке
ставить в укор, говоря о свободе, которую даром
ты получил, но тебе - даром она не нужна.


последний парад


взирают вниз таинственные власти
как мимо них воинственные части
ползут бронёй крепки прицелом быстры
летят крылом легки и серебристы

идут солдаты генерал-майоры
несут плакаты дядьки-черноморы
идут поэты член-корреспонденты
несут портреты вице-президенты

приват-доценты флигель-адъютанты
тяни-толкают флаги-транспаранты
титаны чудодеи корифеи
таскают драгоценные трофеи

везут макеты бомб разнообразных
влекут портреты витязей прекрасных
идут дивизионы легионы
ревут кобзоны воют геликоны

народ идёт торжественно и плавно
рапсод поёт божественно о главном
вперёд да здравствует ура героям
за миру мир мы всех врагов уроем

по мостовой трясётся птица-тройка
а позади несётся perestroika
эх прокачу кричит лихой козлевич
всех затопчу рычит михал сергеич

 


"Синева и зелень..."


Синева и зелень
звон и думать лень
словно сонным зельем
опоили день
хорошо как в детстве
счастье без причин

Лет примерно в десять
просто так один
я лежу у речки
пялюсь в небеса
а в траве кузнечик
в небе стрекоза

День такой погожий
сроду не пройдёт
а коровка божья
по руке ползёт

На десятом годе
время вроде спит
смерти нет в природе
солнышко слепит

День такой похожий
льётся через край
а коровка божья
улетела в рай


"фогельман над землей воспарил..."


фогельман над землей воспарил

заслонил он светило собою

исполинскою тенью покрыл

всё земное


ничего не простил не забыл

сатанинской исполнен обиды

он слезу уронив утопил

атлантиду


диким образом захохотал

в небесах раскатав грохотанье

грозным взором он гору взорвал

кракатау


и остыв прошептал в тишине

ты меня ещё не простила

а Она и внимания не

обратила   



"Потом вечерний Робинзон..."


Потом вечерний Робинзон
свою надел пижаму,
потом он телевизион-
ную глядел программу,
потом он выключил кино,
сначала встав со стула,
потом зевнул, потом окно
вдруг ветром распахнуло,

когда не стало ни потом,
ни прежде, он очнулся
один на острове пустом,
вздохнул и захлебнулся,
и выпил пустоту до дна,
и отшвырнул пустую
бутылку, поплыла одна
во тьму она ночную,

в какие сети попадёт,
в какой Великой Луже
в какие души западёт:
спасите наши души
от одиночества волны,
бегущей среди многих,
не ведающих глубины
и в гуще одиноких,

где словно волны, невольны
в своём пути над бездной,
мы до последней тишины
безмолвны, бессловесны,
и к берегу устремлены,
нам страшно, и безвольно
мы падаем на валуны,
захлёбываясь: больно!


Калейдоскоп


Устройства простотою он сравним,

наверное, с мироустройством только,

один узор сменяется другим,

в котором те же радужные дольки,


но в каждом кадре сочетаний столько

случайных, что любой неповторим,

чуть дрогнула рука, прощайся с ним,

прощёлкивается другой, недолгий,


нестойкий, новый, порождённый столк-

новением осколков, этот зримый,

неверный мир как бы даётся в долг,


а не навеки, щёлк, неповторимый,

он не прочней стеклянного мирка,

нетерпелива детская рука.



"Порций не прав, обвиняя эпоху..."


Порций не прав, обвиняя эпоху
в порче нравов, не так всё и плохо,
и мы не уроним славы отцов,
разве нет среди нас образцов
для подражанья, в конце концов,
когда мы слышим со всех сторон,
сколь добродетелен цензор Катон,
как неподкупен он и суров,
чтит богов, ненавидит врагов
Рима и мира, особенно - мерзких,
злых, вероломных, трусливых, дерзких,
лживых, паршивых пунийцев, когда
мы всё это слышим, тогда нам видна
вся правота его дел и речей,
в которых он резко клеймит торгашей,
мотов, распутников, эллинофилов,
всех, позабывших о сердцу милых
наших святых староримских традициях,
коими не устаёт он гордиться
в речах, любую из них заключая
словами: "А кроме того я считаю,
что Карфаген должен быть разрушен",
когда мы слышим всё это, не нужен
нам никакой другой образец,
вот гражданин, настоящий отец
отечества!.. Также он преуспел
не только в устройстве общественных дел.
Кстати, имеем в его торговле
и мы кой-какую законную долю.
Были бы выше у нас дивиденды,
когда бы не мерзкие эти заморские конкуренты:

Ceterum censeo Carthaginem esse delendam!


в сумрачной глубине


в комнате нежилой
погружённой в зимние сумерки
заставленной предметами
не отбрасывающими теней

в дальнем тёмном углу
на периферии взгляда
кажется что-то таится
в зеркале чернокнижном

словно там утонула
в сумрачной глубине
та что гляделась подолгу
расчёсывая длинные волосы

медленно погружаясь
в свой таинственный сумрак
магическим ритуалом
навеки поглощена



Конец мезозоя


Как диплодок с огромным телом
и крошечною головой,
власть занята всё время делом
одним единственным, жратвой,
пока ничто не угрожает,
не покушается напасть
на тварь, она покой вкушает,
лениво разевая пасть,

а больше ничего не может,
жуёт, чтоб жить, живёт, чтоб жрать,
покуда всё вокруг не сгложет,
ей больше нечего желать,
но тяжелея год от года,
вздыхая тяжко и сопя,
неповоротливой колодой
лежит и ходит под себя,

когда же всё кругом пожрётся
жерлом прожорливым её,
зверюга вымрет, и проснётся
для жизни новое зверьё,
такой смертельною грызнёю
жизнь оживится, что держись,
не взвой с тоской о мезозое...

Мы это слово неродное
переведем, как междужизнь.


bad booze blues


дурная девка и дрянное виски
губят меня бездушно
без этой девки и с этим виски
ночью мне будет тошно

весь день для них я спину ломаю
жду не дождусь ночи
если б не спутался с ней дурною
было бы все иначе

я б на конвейере не ишачил
чтоб купить её ласки
дурною девкой себя не мучил
не пил бы дрянного виски

день за днём притворяюсь ловко
что не мёртвый с похмелья
дрянное виски и дурная девка
всё что в жизни имею

   


"Внезапно проснувшись, как жутко..."


Внезапно проснувшись, как жутко
малютка в ночи одинок,
он вечность включил на минутку,
беспечно разжал кулачок,
ключи в пустоту провалились
и время с цепи сорвалось,
на миг в темноте проявилось
устройство огромных колёс,
летящих без цели и смысла
в сплетеньях бесчисленных сил,
и всё завертелось от мысли,
что это он сам натворил,
и маленький бог испугался,
слеза пролилась в небеса,
звезда сорвалась и погасла,
когда он зажмурил глаза,
увиделось вспышкой мгновенной,
где было начало концом,
что некому в целой вселенной
в колени уткнуться лицом.



"Уле-Вилле истинный викинг..."


Уле-Вилле истинный викинг
рыжий ражий и краснорожий
был обидчивым и визгливым
и считал себя остроумным

неопрятный всё время что-то
жрал при этом пыхтел и чавкал
и работник он был хреновый
и сидел от меня в трёх метрах

он шутил дурацкие шутки
про евреев негров и геев
не был негром он и евреем
в коллективе его не любили

я был вежливый иностранец
выносил его как выносят
тошноту от привычной качки
с ним припадки порой случались

он и умер однажды ночью
захлебнувшись своею рвотой
одинокий несчастный дурень
никому на свете не нужный

и одна из местных валькирий
двухметровая нежная Марит
рассказала что пел он в хоре
детским голосом по воскресеньям

общим счётом года четыре
жил я в этих северных странах
было пасмурно и тоскливо
постоянно хотелось выпить


Гнев и милость

Наказала мстительная богиня

старого одинокого кентавра

за то, что был и силён и горд,

не приносил ей жертв.


К амазонке юной

страстью воспылав,

он за ней в погоню

скачет, хвост задрав.


Дева на кобыле

мчится от него,

ужас ей внушило

злое божество.


Скачут что есть мочи

по степи они,

пролетают ночи,

пролетают дни.


Страсть неутолима,

рок неумолим,

наконец богиня

сжалилась над ним.


Амазонки милой

след простыл навек,

овладел кобылой

получеловек.


Что ж, как сивый мерин,

врал, что сильным был,

сам себе неверен,

гордость позабыл.


Гнев и милость богов

равно жестоки. Как дети,

они сострадать не умеют.

Только смеются над смертными.





на осеннем холоде


на осеннем холоде
листья обожгло
дуб роняет жёлуди
скупо тяжело

стуками нежданными
жестяной тоски
краденые жадные
поздние деньки

не осталось времени
выстоять светло
для чего неверное
позднее тепло

ржавчиной кровавою
сухо догореть
сучьями корявыми
на ветру чернеть

каплями тяжёлыми
время утекло
дуб роняет жёлуди
было и прошло



Сон о русской бане и здоровенной бабе

                       Виктору Шельпякову


Теченье жизни двигалось привычкой

и потихоньку утекало в сон

в котором звякали в ушах отмычкой

синичку запускали в телефон

со всех сторон по-доброму стучали

расспрашивали в зубы: кто тут есть

которые не всю, как есть, проспали

единственную совесть, ум и честь


Блаженной памяти звонил в субботу

шутил, он вообще был весельчак

введу, мол, шестидневку, на работу

пойдёшь, как сукин сын, да как же так

пугался я притворно, а парная

а шайка-лейка с веничком, когда ж

как не в субботу, прямо и не знаю

как называть подобный саботаж


Оставь одежду, всяк сюда входящий

в чистилище все без штанов равны

в предбаннике сказал Вергилий, в ящик

засовывая рваные штаны


У нас в стране широкой этот русский

другой армянский, 3-й сын полка

какая разница, Л.И. закуской

всех оделял из своего пайка

и каждому в подставленную кружку

плеская, вёл бесстрашно за собой


Да здравствует, товарищи, за дружбу

на том стоит и будет часовой

доклад, я сплю, докладбище от края

до края, где мы все одна семья


Вы курите, он спрашивал, не знаю

сатрапу отвечал упрямо я


Меня сретали ангельские лики

в фуражках нимбоблещущих, во лбу

гербы сияли, серпомолотилки

на глобус навалились, как в гробу

покойницкая общая уснулость

смеркнулась, и слеза сморгнулась вмиг

пустыня предо мною простирнулась

и в ней возник живительный родник


Вы курите, спросил майор Чекаев

не знаю и не буду, говорю

из одного в другой перетекаю

и снова, даже если и курю


Небритая в пивном киоске тётка

царьпушечными ядрами дрожа

мне продавала ржавую селёдку

стекали капли с жирного ножа

на желтый рупь, он был последней, слабой

надеждою, что в недрах умерла

когда, взревев: нет сдачи, злая баба

раззявила зияние жерла


Вы курите, и пьёте, и плюёте

на всё, что свято и приятно тут

задорных наших песен не поёте

которые по праздникам поют


Она казалась здоровенной бабой

с такой вот мордой и с такой вот жопой

родная наша дорогая власть

но оказалась идиоткой слабой

такого неожиданного дуба

дала однажды, хрясь, и расползлась


Когда во сне мой третий глаз открылся,

я понял, что кончину века зрю

разносят времена чумные крысы

и вот опять любимый вождь в ноздрю

трубит зарю, и звякает бутылка

и вякает звонючий телефон

и баба Ряба заключает пылко

в объятия меня со всех сторон


Она была такой тупой и грубой

не спрашивала: любо иль не любо

когда вот так и так имела нас

но мы, не чувствуя давнишней злобы

теперь не бросим грязь на крышку гроба

помянем тихим словом: сдохла мразь


Ты помнишь, как работали, едва ли

забудешь, как гуляли, это от

и до, кто скажет: не протестовали

а водку пили, это что, не в счёт


А я ещё вернусь и будет пьянка

всё плохо, ну а мы-то хороши

ах, банька ты моя, родная банька

всё, мыто-перемыто от души

поскольку суждено всем передохнуть

в пути, и толком не передохнуть

и разве напоследок только охнуть

ох, до чего же бестолковый путь


Мне снилось: все куда-то разбежались

а я остался, вспомнить не могу

откуда эта слабость, эта жалость

она замерзнет, бедная, в снегу


Оттуда просыпаюсь без оглядки    

а то ещё догонят и дольют

и загадают вечные загадки              

о чём поёт синичка: пьют и пьют

чего нам ничего не обещает

ночь, потихоньку утекая вся


Я не вернусь, никто не возвращает-

ся      




Всё ясно

           ***
“...я с улицы, где тополь удивлен...”

Опять цитата из Саврасова,
объявлена премьера дня,
где ни трагедии, ни фарса,
где что ни шаг, то западня,

где звонко гнёздоустроители
передо мною мечут бисер,
где чувствую себя ценителем,
скучающим на бенефисе,

где липы наготой рисуются,
и небо в ситцевом исподе,
где не артист, а просто с улицы,
я тоже занят в эпизоде...

              ***

Один мой дед читал Коран,
другой читал Талмуд.
Один был мудр, но упрям,
другой упрям, но мудр.

А я ни в одного из них.
Ни в одного из них.
Я прочитал сто тысяч книг.
Читал сто тысяч книг.

И ничего не понял в них.
Чего не понял в них?
Того, что поняли они.
Что поняли они?

Но я упрямый, я найду
не мудрость, так года.
И я когда-нибудь уйду
отсюда - и туда...

Где два упрямых мудреца
мне скажут - Книгу Дней
читать положено с конца,
тогда все ясно в ней.

              ***

Когда я изобрёл велосипед,
обрёл я, наконец-то, равновесье,
хотелось мне объехать целый свет
и все на свете города и веси.

Кричали мне печальники вослед,
когда летел я на велосипеде:
чудак, ты изобрёл велосипед,
а далеко ли ты на нём уедешь?

А я не знаю, далеко иль нет,
далекие за горизонтом дали,
мне хочется объехать целый свет
и просто нравится крутить педали.


позёмка


от края до края сто вёрст через поле
сухая позёмка студёная воля

от взгляда до взгляда незнамо куда
за птичьей свободой ничья слобода

глухая дорога от слова до слова
неведомо с кем перемолвишься снова

от свиста до свиста метельная ширь
за волчьей пустыней собачий пустырь

продрогшую душу постылая вьюга
изводит тревогой и водит по кругу

от шага до шага сто вёрст через пень
колоду свобода длиною в сажень


с бесконечной бестолочью и блеском


верить не обязательно можно просто смотреть
как отражается в чёрной воде небо
если жизни осталось хотя бы на треть
с бедной дурочкой счеты сводить нелепо
жизнь как любовь однолюба последняя жизнь
с бесконечной бестолочью и блеском
даже если незачем просто держись
просто не жди молчи даже если не с кем
как часовой бессменный если твой полк
ночью предательской бросил тебя и смылся
это неважно можно исполнить долг
даже и не задумываясь о смысле
просто глаз не смыкая не думать о том
что впереди времени хоть упейся
может быть не сейчас когда-то потом
стой кто идёт никто не придёт не надейся

        


Страдания юного В.


Перечитал Страдания… Любовь и кровь. Смешно!
Смятение, метание, мечтание одно.
Как родственника дальнего, себя не узнаю.
Перечитал Страдания, как юность. Не свою.

В тот день, когда я Вертера впервые прочитал,
не о любви, о смерти я, мне помнится, мечтал.
Теперь уже не верится, что это было так
в тот день, когда я Вертера... Давным-давно. Чудак!

В тот день читал я Вертера и думал: вот умру...
Но умирал я вечером в снегу и на ветру.
Что было? Били четверо. За что? Темным-темно!
Лежал читатель Вертера в снегу бревны́м-бревно.

Страдал он не по Вертеру, не страсть, а просто страх
в тот день, в тот вечер ветреный, в снегу, в крови, в слезах.
Теперь уже не верится, что это я в крови.
Перечитал я Вертера, и что там о любви?..

Смешно! Одни мечтания и вера в идеал.
Перечитал Страдания. Каким я старым стал.
Перечитал Страдания. В слезах перечитать
сумею ли когда-нибудь? Когда-нибудь опять...



вот живёшь ты где живёшь


вот живёшь ты где живёшь
где таков каков
ни на есть любой сойдёшь
так что будь здоров

наливай печаль-тоска
ужас как сильна
молодецкая башка
думою полна

вот сидишь в своей избе
куришь самосад
самогонный сам себе
ладишь аппарат

красота со всех сторон
хочешь волком вой
хочешь выметайся вон
из своей родной

что захочешь то и вот
а чего нельзя
хочется наоборот
только это зря

не ходил бы ты сынок
из родимой бы
не носил бы ты совок
сора из избы

 


каждый день ожидать послания


каждый день ожидать послания
неизвестно о чём и откуда
ежевечерне догадываясь
что сегодня его не получишь
вот смысл жизни
в которой нет никакого смысла
кроме того чтобы каждый день
ожидать послания 

   


"Делаем вид, господа пассажиры, изображаем..."


Делаем вид, господа пассажиры, изображаем,
будто не понимаем, что наш капитан невменяем,
не соображаем, что старое наше корыто
обречено, застраховано, списано, шито-крыто,
будто бы нам невдомёк, господа пассажиры,
что не господа мы, а вольноотпущенники, с жиру
сбесившиеся, отчего так резко хохочем,
сбившиеся в кучу, по палубе резво топочем,
то устремляемся к левому борту скопом,
то бросаемся к правому бодрым галопом,
ветер раскачивает в небе рваные тучи,
вечер заканчивается, волны всё шибче и круче,
ржавый корабль раздирается дрожью и зудом,
ночь проливается вязким, липким мазутом,
небо раздраивается, раскалывается свод небесный,
валится на бок судно, проваливается в бездну,
всё ещё образуется, выправится, не так уж всё и паршиво,
делаем вид, господа пассажиры, что мы ещё живы...


"В страну туманов, душных гроз..."


В страну туманов, душных гроз
в болота эти
нечаянно меня занёс
холодный ветер

Здесь каждый плачет о своём
и слёз не пряча
никто не приглашает в дом
а я не плачу

Беспутным странником брожу
по белу свету
и до всего на что гляжу
мне дела нету

Здесь каждый плачет без стыда
не утираясь
а я не буду никогда
так перемаюсь

Такая странная страна
скудна печальна
глядит из каждого окна
зияя тайна

Здесь каждый плачет почему
не может в долю
войти никто здесь никому
своею болью

Но каждый за своим окном
сидит набычась
чужих не приглашают в дом
таков обычай

Здесь каждый плачет о своём
всем значит худо
никто не плачет о моём
и я не буду


"Вздрогнет поезд от лязга, вдруг..."



Вздрогнет поезд от лязга, вдруг
друг за другом вагоны дёрнутся,
и упруго прокатится стук,
и колёса со скрежетом стронутся,
и медлительно-тяжело
вдоль перрона вагоны, вагонные
освещённые окна, стекло,
и за ним твоя заоконная,
так близка, но всё резче, злей
спотыкливые пульсы разлуки,
только руку протянешь к ней,
и глаза её близорукие
улетают, и тает свет
хвостовых фонарей, и стуки
затихают на стыках, звуки
умирают, и тает свет...


птицы щастья


когда в страданьях закалённый
пойдёшь в душевный кабинет
расскажешь там врачихе сонной
что счастья не было и нет
она тебя на психмашине
в транс гипнотический введёт
чтобы дознаться о причине
твоих несчастий и забот

дурного зелия в пробирку
нальёт и в вену вставит шприц
в скворечнике просверлит дырку
и выпустит на волю птиц
одну в горящем оперенье
другую как туман густой
четвертую с волшебным пеньем
седьмую с песенкой простой

взлетит за птицами врачиха
крылами белыми маша
за голубицей ворониха
твоя злосчастная душа
а ты останешься взбодриться
ширнуться снова чем-нибудь
счастливый тем что докторицу
успел за жопу ущипнуть

чтоб ода к радости звучала
душа сгорала как звезда
творца с творением сличала
как будто тело покидала навсегда

    


наглые бессовестные двое


наглые бессовестные двое
завелись в потёмках у меня
перемигиваясь меж собою
и прямого взгляда как огня
избегая скалятся бесстыже
прячут свои кукиши во тьме
думают не вижу нет не вижу
я пока ещё в своем уме

 


Из сравнительных жизнеописаний


Кажется, Еврипид, хвалебную песнь сочинивший
Алкивиаду по случаю лавров его олимпийских
на колесничных бегах, утверждал: для полного счастья
нужно иметь отечеством град знаменитый и славный
в первую очередь, я же считаю: счастье зависит
прежде всего от душевного склада и образа мыслей
мужа, достойного счастья, пусть в невеликом родился
городе он, обстоятельство это существенно столь же,
как если б мать у него была невысокого роста.

Верно и то, что таланты, а также сами искусства
в маленьком городе, не распустившись, хиреют, однако
добрые чувства, подобно растениям неприхотливым,
укореняются всюду, где почву благую находят,
а потому, если в чём-то наши поступки и мысли
не безупречны, винить в этом, по справедливости, будем
только себя, а не скромные наших отечеств размеры.

Вот, исходя из чего, в труде своей безыскусном
я, повествуя о двух знаменитых злодеях, лишь вкратце
упомяну о том, что рожденье того и другого
не в метрополии место имело, а в провинциальных,
непримечательных двух городках обширных империй,
что, как уже говорилось, ещё никому не мешало
добропорядочной жизнью снискать уваженье сограждан.

Также и обстоятельство некое можно отметить,
общее для персонажей моих, а именно то, что
в юности счастья пытали, без видимых миру успехов,
оба на ниве искусства, за штамп извините газетный,
проще сказать, баловался один живописным малярством,
ну а другой рифмовал стишки о фиалках и птичках.

Здесь возвращаемся к мысли о том, что искусства хиреют
в маленьком городе, не имея среды подходящей,
саженец розы так вырождается в дикий шиповник,
если садовником не обрезается в должное время,
метаморфоз таковых я не видел, однако Овидий,
Дарвин античности, всё про изменчивость видов сказавший,
якобы говорил, что душа, не обретшая формы,
ей предназначенной, в дикость неведенья нормы впадает.

К нашим баранам вернёмся, к нашим неронам безумным,
или, да ну их совсем, обратимся сразу к морали:
сколько бы ни было в обществе здравом художников средних,
малых поэтов, некрупных артистов, вреда от них меньше,
чем от великих злодеев, давайте вернёмся к Нерону,
вы, как хотите, а я негодяя слегка пожалею,
вспомнив произнесённую им перед жалкою смертью
жалкую фразу: какой великий артист погибает...



похмелье трепетное


холодною тоскою растекается
озноб над еле дышащей рекой
болотные цветы интоксикации
срывает дева бледною рукой

такие утончённые и зыбкие
болезненные
обнажённо-зябкие
делириумные растения

пил с тварью
умираю с дурой робкой
похмелье трепетное
тихий ангел мой

   


предпоследний парад


зачарованные чудовищным великолепием

проползающего через площадь милитаризма

на кургане застыли носители власти и простатита

товарищи А и Б и другие товарищи

на их заплывших патриотизмом лицах

читается потрясение мощью стволов

и хорошая мужская зависть


знатные гости, стоящие рядом с вождями

слышат vobla, vobla, и один переводит другому

значение этого красивого слова: мумия рыбы

товарищ В бормочет: сейчас обосрусь

а другие товарищи машут слабой ладошкой

старательно, насколько хватает завода

и все они в пыжиковых шапках


чтоб вы сдохли, грёбаные мудозвоны

говорит грубый научный сотрудник

бедненькие, вздыхает нежная продавщица

все они скоро умрут, один за другим

предлагаю, не чокаясь, за упокой

высказывается трезвый с утра сантехник

камера наплывает, затемнение конец



Он был бесчувственным бревном


Он слыл бесчувственным бревном,
пилой визгливою пилили,
и только зубья затупили,
рубили злобным топором,
и сколько пота зря пролили,
палили бешеным огнём,
и не сожгли, в слезах топили,
он плыл бесчувственным бревном...

В ночной реке, раскинув руки,
лежит и смотрит в небосвод
и думает, нет горше муки,
чем ожидание разлуки
со всем, что мучает и жжёт,
вода течёт, вода течёт...


во тьме как вдоль ограды


...и наконец, сырую папиросу
от ветра пряча, прикурить в горсти,
пивную, подворотню, перекресток
пройти, забыть, с лица земли смести,
сквозь дождь идти, во тьме, как вдоль ограды,
которая кончается не здесь,
с усмешкой жалкой, со слезой, с досадой
не тронуть, не коснуться, не задеть
кромешного небытия окурком,
уйти, исчезнуть, смыться, как вода,
не сбыться, сбиться с курса, спиться с круга
фонарного, погасшего, когда
минуя перекресток, подворотню,
пивную, тыщу лет тому назад
закрытую, забыть бесповоротно,
ступить куда не досягает взгляд...


Ты никому не должен ничего

			               		Памяти друга
***

Бедные наши слова, перекатную голь,
камешки в воду бросая, кругов на воде
не оставляющие, говоришь, для того ль
брошены, бедные, чтоб никогда и нигде
не отозваться, и сгинуть бесследно, едва
кинешь в пространство глухое, где тише воды
время уходит, неслышно смывая следы,
голь перекатную, голые наши слова,
где ничего, как обычно, сказать не смогу,
только бессмысленное, до свидания, брось,
скоро увидимся здесь, на пустом берегу,
круглые камешки в воду швыряя, авось
и доплывут, ничего, говорю, как-нибудь,
здесь и нигде, до свидания, не забудь...


	         ***

одинокий пришелец не помнишь откуда не помнишь
и не знаешь зачем ты пришёл в этот мир и куда ты идёшь
свет звезды алкоголь с каждым годом всё тоньше и тоньше
и почти никогда не кончается ночь не кончается дождь
ты глядишь в небеса иногда без нужды без причины
льётся с неба вода и текут над тобой провода
заливает тебя пустота и в студёной пучине
за тяжёлыми чёрными тучами белая скрыта звезда

с каждым годом всё меньше пытаешься вспомнить и меньше
смотришь в небо чужое когда говоришь сам с собой
ты идёшь сквозь людей и ни в ком задержаться не смеешь
но однажды раскатом с небес возвращается голос земной
горизонт загорается ты замираешь в тревоге
за тобою огромная тень вырастает и падает вмиг
и в сгорающих вспышках навстречу идёт по дороге
в темноту сквозь тебя твой ослепший оглохший двойник


                  ***
“Я никому не должен ничего...”
Сергей Малышев

Засыпай, ни о чём не думай,
ни похмелья не будет, ни
боли в сердце, проснёшься юный,
на холодной заре усни.

Ты не будешь больным и старым,
не вернёшься в привычный ад,
белокрылые санитары
унесут тебя в светлый сад,

где поют на деревьях птицы
и звенит по камням ручей,
где никто никому не снится
и никто никому ничей.

Небо синее безмятежно,
облака уплывают вдаль,
беспечально и безнадежно,
никому никого не жаль...


Поговорим о слабом человеке

                                    “Весь город снял шапки и я также...”
А.И. Поприщин

Поговорим о человеке среднем,
о нём, когда среди своей среды
не первым пнём торчит и не последним,
какие вызревают в нём плоды,
когда раздавлен плоскою тоской,
он в очереди ждёт раздачи блага:
куда ты прёшь?.. - ты сам такой-сякой!.. -
над ближним не возвышен бедолага.

Зачем браниться, жизнь не поле брани,
вот например, когда Наполеон
в суворовском училище в Бриенне
учился, был он дум высоких полн,
и как-то, педагога разозлив,
он на святое, что и нам знакомо:
monsieur, вы кто такой? - как юный лев,
с достоинством ответствовал: sum homo!

А вы никто! - последовало после,
примерно через два десятка лет,
с тех пор такого изворота мысли
последователям извода нет,
себя, пока не сдвинусь чердаком,
ни в чьих последователях не числю,
пока не стал я, доктор, чёрт-те кем,
я мыслю, следовательно, я мыслю...

Известно, что наука пересадку
мозгов умеет делать, почему
все верят треугольному рассудку,
никто не верит круглому уму,
вот я, к примеру, видел всё и вся,
и стал Никем Иным, как ни печально,
и значит, скоро буйную свою
сложу к ногам науки триумфальной...

Как человек, я фрукт эпохи, если
долбят они лет двести мне подряд:
плох тот солдат, что маршальского жезла
не носит в сидоре своём, твердят,
а можно треуголку поносить, -
спросил я императора французов,
в ответ услышал: ишь, чего просить
надумал, ты похоже не из трусов,

И стало быть, годишься в генералы,
зане моё генеральё отнюдь
военных академий не кончало,
а каково! ты тоже как-нибудь,
не будем формалистами, но всё ж,
анкета есть анкета, якобинства
не потерплю, так вот ответь: смогёшь
вести ребят на смертное убийство?

Да, - говорю, - считай, что это шутка,
беру назад нахальные слова,
ошибка вышла, не по Сеньке шапка,
не шибко к ней подходит голова,
покуда голова моя кругла,
не буду надевать я треуголку,
довольно мне и своего угла,
где сам с собой воюю втихомолку...

Вот так, сынок, не стал я генералом
и королём, как маршал Бернадот,
не вышел, так сказать, суконным рылом,
зато услышал в бане анекдот,
поведал Некто с верхнего полка,
что на груди монарх скрывал наколку
“смерть королям”, поскольку он колпак
фригийский променял на треуголку.

Когда глаза промыл я от шампуни,
и просмеявшись, вытер их от слёз,
увидел: в белом венчике из пены
и с веничком облезлым сверху слез,
ну кто б ты думал, спорим на что хошь,
не угадаешь, видел я воочью,
да в том-то всё и дело, что похож,
но в голом теле нет того величья...

И мне сказал гимнософист бесстрастный:
зачем в чужие головы смотреть,
стой на своей и над собою властвуй,
тогда ты будешь истинный мудрец,
не захотевши взять над миром власть,
не буду мелочиться, неудобно,
любая власть шесту подобна, влезть
на самый верх, и там присесть свободно

Я не сумею, это или то, что
пророка я увидел без порток,
меня смутило, я не знаю точно,
но факт, не стал я мудрецом, браток,
беря глобально, бесконечность шире,
чем видишь даже, стоя на столбе,
один ещё себя находит в мире,
а я уже не нахожусь в себе.

Я видел всё, и альфу, и омегу,
и во-вторых, не понял, для чего,
зачем, скажи, последний негус века
был эфиоп, и я видал его.
коль властвует над человеком страсть
хотя бы вот к такусенькой, но власти,
захлопывается стальная пасть,
век воли не видать ему и счастья.

Поговорим о слабом человеке,
когда измерив головою век,
он в очередь становится в аптеке,
и целый век не может выбить чек
на панацею от болезней всех,
которыми безумный век страдает,
в конце концов мы знаем, ждёт успех
его, но в чём, никто не догадает...


на всякий сущий


на всякий сущий день вялотекущий

куда-то мимо как шизофрения
уставленная лбом в миры иные
ложится тень конструкции несущей
меня 
        


"Когда завоеватель ненасытный...'


Когда завоеватель ненасытный,
не встретив поражений на пути,
полмира покорив в кровопролитных
боях, увидел море впереди,
тогда в нечеловеческой гордыне
он, презиравший всех людских богов,
не сожалевший ни о чем доныне,
воскликнул: жалко нет других миров!

Бесчисленные волны набегали,
и что напишет наскоро одна,
другие волны ласково стирали,
не постигал он эти письмена,
но думал, поражен тоской невольной:
круги в кругах кругов окружены
кругами... набегали волны, волны,
не нарушая мерной тишины...


"я никогда нигде я никому..."


я никогда нигде я никому
какое имя никаких имен
молчите говорю вам это он
как вы могли довериться письму
и я повязан с вами я ни в чем
вы сами виноваты западня
из дома на вокзал кого меня
кто смеет в дверь мою чужим ключом
вы все сошли с ума он смотрит всем
конец там называют имена
как бусинки на нитку и меня
нанизывают поняли зачем
составлен преступления состав
постукивающий на стыках слов
где подняли со скрежетом засов
свихнувшийся как мозговой сустав
от стука в дверь


О тихо окликающей в потёмках


О юности рассказ, о чём ещё,
о тихо окликающей в потёмках
по имени, и взгляд через плечо
бросающей, верней рассказ о том, как
три сосенки, три тоненьких сестры
вокруг костра танцуют на пуантах,
и голова кружится от игры
огня и от предчувствий непонятных,
ознобом пробирает ветерок,
неопытное раздувая пламя,
о том, как прикасаются плечами,
подбрасывая ветки в костерок,
о нём, о заплутавшемся в трёх соснах,
запутавшемся в тёмном и пустом,
глядящем в небо, в гороскопах звёздных
не смыслящем, верней, рассказ о том,
как вспыхнувший шарахнется костёр,
захваченный врасплох за разговором,
выстреливая искрами в простор,
трепещущим заполыхает взором,
выхватывая то кошачий глаз,
то искорку на пальце безымянном,
рассказ о том, как серая зола
остынет утром, навсегда туманным...


Над ледяным ручьём


Кровищи-то, кровищи на полу,
а я, хоть режьте, отчего, не знаю,
откуда просочилось, натекло
к соседям нижним, одурев от зноя
нездешнего, над ледяным ручьём,
не знаю, из каких подземных скважин
струится в беспробудности, ничьим
прикосновением не потревожен,
когда они, выламывая дверь,
выталкивая снизу вверх друг друга,
из чёрных нор своих, безумец, тварь,
ты выродок, и собственного крика
пугаются, и режут невзначай,
а я не знаю, как по-человечьи
сказать, что сквозь меня ручей
струится, а кровищи-то, кровищи...


Баллада о девах прежних дней

                                                          Юрию Ковалю

.

В любое время ночи и дня

я мог постучаться в дверь,

и мне отворяла дева одна,

а может, их было две.

.

Одна была темна, как тоска,

вторая, как день, светла,

то не хотела та отпускать,

то эта к себе влекла.

.

Не довелось почему-то мне

их увидать вдвоём,

одна была не в своём уме,

другая с детским умом.

.

Был я для первой опасный зверь,

прячущийся во мгле,

когда уходил от неё, то дверь

взвизгивала в петле.

.

А для второй - суровый герой

с добрым и честным лицом,

дверь за моей прямой спиной

звякала бубенцом.

.

Носил пистолет я в кармане брюк,

кнут в рукаве таскал,

то хотел застрелиться вдруг,

то воевать скакал.

.

Легко я в то время сходил с ума,

теперь-то не то совсем,

бывало, ходил и в другие дома,

в которых я был никем.

.

Было это в таком-то году

в славном городе С,

где уже ни одной не найду,

да и не тот интерес.

.

Ни застрелиться, ни ускакать,

так оно все и прошло...

Эх, какая была тоска!

Ах, как было светло!



дайте нам дайте чистой и крепкой

   

дайте нам дайте чистой и крепкой

спирит наш крепок и чист


входит жених с фиолетовой рыбкой

видит приветственный жест


выше знамёна товарищи мы же

в крепость войдём не одни


честная девушка в поисках мужа

ходит кругами на дне


что вы нам дуете в красные уши

страстью своей половой


женщина в возрасте сорок и выше

хочет красивых любвей


ну и козлы всё вокруг обосрали

сила нечистая сгинь


юноша бледный ещё недозрелый

смотрит глазами в огонь


граждане судьи надо быть проще

не отступая от книг


старый мудак в переваренной пище

ищет утерянный знак


зря вы там шарите в душах прохвосты

в самых глубинах ища


розовых губ распустёха невеста

не распускает ещё

   


"Всё хорошо, бормочешь, не беда..."


Все хорошо, бормочешь, не беда,

одна нескладица или другая,

какая, в общем разница, когда

на миг один, как бы отодвигая

стакан с водою, просто ерунда,

на край стола, подумаешь, какая

беда произойдет, когда вода

качнется, на мгновенье отвлекая

вниманье напряженное, плеснет

за край стакана, не беда, ей богу,

на стол прольется, только и пройдет

мгновение от выдоха до вдоха,

всего лишь каплей на пол упадет,

единственной, но выдохнешь: все плохо.




"В ночном глухом саду, который снится..."

Рустему Сабирову


В ночном глухом саду, который снится

неведомо кому, стояла тишь,

в живой листве не трепетала птица,

не копошилась в мертвых листьях мышь,


в ночном саду, с лицом белее гипса,

стояла обнажённая с мечом

или веслом, ошибся сном, ушибся

плечом о ветку, и во сне чужом...


итак, в ночном саду, где не кончалось,

казалось, никогда в чужом бреду

не кончится, туманилось, качалось,

чуть брезжило в предутреннем саду,


в котором, как безглазые гадюки,

сплетались корни, корчились кусты,

корявые надламывались руки

и хари склабились из темноты,


в саду, где после исступлённой пьянки

зрак воспалённый продирал восток,

стояло утро, темное с изнанки,

откуда потаённый сквознячок...


туманилось, просвечивало, листья

ржавели, опадали, голый сук

торчал из синевы примитивиста,

качая солнце на ремне от брюк...


в саду стояло молодое утро,

холодное и чистое, как стыд,

здоровое, как гипсовая дура,

которая вон там, в углу стоит,


и старый белый пес с лицом сатира

хвостом своим вопрос изображал:

быть может, всю живую прелесть мира

больным дыханьем кто-то надышал?



в моей прекрасной пустыне


а́рак с хамси́ном радостно
меня на исходе дня
встречают как сорокаградусная
родня

жарко дышат и страстно
арак и хамсин
нежную мою астму
душат жаром своим

арак с хамсином дружат
и оба любят меня
душу сушат голову кружат
и обнимают меня

в моей прекрасной пустыне
сколько хочешь тепла
арак с хамсином
согревают дотла



Бревно в океане


Днём всё в порядке с тупой головою в ней что-то бормочет
тикает медленно тихое капает тёплое скудно
день это место присутственное где скучает Психея
старая нежная блядь пережившая драмы и климакс
это беспамятство, где 

нечему больше болеть

Ночью душа как бревно в ледяном океане дрейфует
ночь тяжела и огромна тоска называется память
это бессонница трезвая девка холодная сука
если такую подцепишь на час до утра не прогонишь
ночь без надежды, ещё 
ты не подохла душа


"Но ведь это же дело интимное..."


Поэтесс начинающих дюжину
прочитал рецензент начинающий,
потому-что кому-то ведь нужно
перелистывать дюжины душ.

Здесь не нужен педант многознающий,
как лягушку, строфу разрезающий,
муж учёный, к тому ж равнодушный,
нужен чуткий, отзывчивый муж.

Но ведь это же дело интимное,
то есть тёмное, то есть пока еще
в этом деле и самые умные
неумело берутся за гуж.

Нужен кто-то навроде священника
или доктора, некто вникающий
в сокровенную, жуткую, женскую
глубь душевную, в самую глушь.

Стихотворство - самообладание
или самоотдача? - сей тайною
поглощён стиховед начинающий,
вчитываясь в чудесную чушь.

Да неуж это нужно кому-то? -
он бежит вдоль строки, повторяющей
на изгибе души нечто смутное,
но кому-то ведь нужно, кому ж...

Если творчество это, товарищи,
одиночества преодоление,
нечто вроде самоопыления
обольщения жаждущих душ,

то зачем же рецензией дюжинной
опошлять волшебство? - равнодушный,
ни единому слову не верящий,
что за дичь! - проскрипит карандаш...


как грубый северный варвар


как грубый северный варвар из бедной суровой страны

тяжело распростёртой под сумрачным небом

отражённым в холодной каменно-серой воде

не могущий позабыть разграбленного и сожжённого

города на берегу тёплого южного моря

грезящий в пьяном бреду о белых цветущих садах  

как тупо мычащий дикарь в чьём варварском языке

нет человеческих слов способных выразить что-либо

кроме звериной тоски



Печаль осенняя пора

   
По коридору, мимо замкнутых дверей,
в одну распахнутую, где поют и плачут,
о чем кричат, не разобрать, давай быстрей,
не то они всё без тебя пересудачат,
переиначат, переврут, не расплескать,
дрожит слеза, дрожит рука стаканом полным,
музычка легкая, осенняя тоска,
когда не страшно ничего, когда не больно,
в чужом окне последних листьев маета,
в холодных высях пустота без обещанья,
они прозрачны, дальше тьма и немота,
печаль осенняя пора, прости-прощанье,
забудь меня, моя душа, лети к другим,
в холодных сумерках, быть может, скоро, скоро,
все разойдутся, кто-нибудь, смывая грим,
доплачет все, и уходя по коридору...


Тяжёлое влечение любовь

Любовь безумной женщины, её
безудержные страсти и порывы
припадки откровенности враньё
приливы злобы и тоски отливы
опустошенная когда трезва
и нежная покуда пьяновата
в бреду швыряет страшные слова
и никогда ни в чём не виновата

Слепая сила к темноте бездонной
тяжёлое влечение любовь
безрадостная к женщине безумной
оставь меня прости меня избавь
в привычное несчастье не зови
дай отдышаться отпусти на волю
нет ничего в болезненной любви
любовного но всё привычка к боли


"такая у меня привычка если..."


такая у меня привычка если
в симфонии общенья перебор
звучит национальных струн и рвётся
рубаха ближе к сердцу на груди
измученной страданьем за великий
народ я забираю свой баян
и не расплёвываясь по-английски
бреду себе в безродного себя
под музыку Интернационала
среди долины ровныя она
величественная как пирамида
Хуфу которую построил Джек
герой национальный потрошитель
глубин таких душевных словно грек
засунул руку в реку местный житель
он как утёс незыблемый а я
не знаю даже брода Лорелея
Ивановна о чем тут говорить
под музыку играемую пальцем
которым надавив на спусковой
крючок такая говоришь привычка

   


Сон об одиноком вахтёре


Когда я в тесной проходной
злой непроспавшийся больной
совал в стеклянную клетушку
за полминуты до восьми
жетон вахтёру на возьми
толкнув другой рукой вертушку
лица его я не видал
он нажимал свою педаль
всегда без лишних разговоров
так на мгновение одно
в окошке смутное пятно
да кто же смотрит на вахтёров

И вот мне снится что я сижу за стеклом
и демонстрирую совершенство отлаженного механизма
вижу пропуск нажимаю педаль вижу пропуск нажимаю педаль
вижу пропуск нажимаю педаль вижу и нажимаю
а они так торопятся прошмыгнуть побыстрей
будто предчувствуют что это может случиться
вижу пропуск нажимаю педаль вижу не нажимаю
а они так оторопевают и скапливаются в толпу
и я вижу приплюснутые к стеклу лица передних
и у них есть лица которые сливаются в одно пятно
и я куда-то проваливаюсь со страшною мыслью
а может быть они все живые

Мне снится пропасть я ключник тот
который пропуск при входе рвёт
служитель права не видит лиц
что прут оравой с глазами ниц
мне имя камень а им песок
без счёта к яме всех гонит рок
но я ведь тоже как все глядел
за что же боже мне сей удел
когда навек ты в душе умолк
стал человек человеку долг
предстала мнимость добром и злом
друг другу снимся мы за стеклом
скрипят вертушки кружат во сне
где друг для дружки вахтёры все


"Какая несуразная реальность..."


Какая несуразная реальность,
привычно хнычущая за окном,
неловко побирушкой притворяясь,
шмыгнёт воровкой в разорённый дом,


какая есть, другой не будет, малость
постой за дверью, нищенка, потом
какой-то мелочи не досчитаюсь,
когда уйдёшь со всем моим добром.

Какою непроезжей конотопью
проводишь до черты рубежной, той
непроходимой, за которой хлопья

облепят наготою образ твой,
и станет гусьхрустальное подобье
такою несусветною мечтой.


Баллада о пивном ларьке

Жара у моря градусов под сорок
стояла, и стоял на берегу
пивной ларёк, уже давно за сорок,
я всё еще зачем-то берегу
в душе воспоминание о том,
как две стихии слизывали пену
прохладную проворным язычком,
и были обе необыкновенны.

Одна из них, как томная матрона,
пресыщенная, но ещё в соку,
разгорячённых принимала в лоно,
всех раскоряченных на берегу,
и слиться с нею мне хотелось тоже,
с утра я утешения искал,
но пиво было все-таки дороже,
поэтому за пивом и стоял.

Другая, там ещё была другая,
кудрява, как барашек и глупа,
на парапете ножками болтая,
ладошкой утирая пот со лба,
сидела с кружкой пива тяжеленной,
и мне казалась столь же вожделенной,
как пиво, за которым я стоял
минут пятнадцать в очереди плотной.

Зачем стоял я, раздражённый, потный,
покуда взгляд прелестницы сиял,
зачем она свои девчачьи глазки
мне строила, русалочкой смеясь,
зачем сандалий греческих завязки
ползли по ножкам бронзовым, змеясь,
зачем на ней была такой короткой
туника на бретельках, вот вопрос?

Я на неё глядел прямой наводкой,
и молод был, как молодой матрос,
тогда я был практически невинный,
и слишком близко к сердцу принимал
тот факт, что тряпочка была недлинной,
но как-то невменяемо внимал,
как студень, что-то стыдное лежало
в душе моей суровой, и дрожало.

Меня знобило, было между нами
всего-то ничего, но сделать шаг
гудящими, как пароход, ногами
казалось невозможным, ну никак,
в том полуобморочном состояньи,
казалось между нами расстоянье,
как между теплоходами в порту,
стоящими почти что друг на друге.

Служила на одном из них в обслуге,
подумал почему-то я, в поту,
со свежефиолетовым фингалом,
я выглядел, наверно, славным малым,
симпатии внушающим таким
девицам простодушным, круглолицым,
взывающим своим коротким ситцем
к таким же чувствам милым и простым.

Но было слишком жарко, и похмелье
меня впервые колотило так,
какого омерзительного зелья
вчера я нахлебался, как дурак,
с такою швалью выпил столько дряни
и подцепил в портовом ресторане
такую, что хотелось от стыда
бежать с утра неведомо куда.

И я бежал, как сукин сын побитый,
куда глаза глядят, поджавши хвост,
пока не встретил очереди хвост,
и стал, как скот несытый у корыта,
из коего ещё другие псы
лакают, вот тогда-то мизантропом
я стал, и всех возненавидел скопом,
минуты проползали как часы.

Вот только море в это время суток
и дурочка мне утешали взгляд,
в то время, как по-рубенсовски жуток,
и тесен, как мясной колбасный ряд,
был берег, освежёванные туши
теснили душу тёплой тошнотой,
и я отвел глаза от грязной суши
к стихии восхитительно пустой.

К моей другой, которую наполнил
всем совершенством глупости моей,
она была гречанкою, верней
прекрасной нереидой, так запомнил,
а мог бы проводить её домой,
пока глаза я отводил стыдливо,
она ушла с плечистым и плешивым,
а пиво кончилось передо мной...


дождя бормотанье тупое


пришёл ниоткуда как дождь ниоткуда приходит
ночной по речному пустынному пляжу без цели
бредёт и рассеянно вот понимаешь бормочет
какие дела загибает озябшие пальцы

шестнадцать семнадцать пятнадцать такие делишки
себя по карманам похлопав пятнадцать пятнадцать
бредёт по колено в воде отсыревшие спички
ломая бросает так вот оно что понимаешь

куда никуда на кудыкину гору так вот что
по пояс в воде и по горло в ознобшем пространстве
зачем низачем по чьему кочану не имеет
значенья последнюю спичку немеет звучанье
бросая ступает в дождя бормотанье тупое
тупое пустое пустое глухое слепое



Сон о водолазе


Ко мне удушливый кошмар привязан, будто водолаз,

он головой засунут в шар и от удушья пучеглаз,

глазища выкатил со дна, глотая воздух шаровой,

глядит со дна больного сна, молчит, качая головой,

колышется он в толще вод, неслышно знаки подает,

клешнями крабьими гребёт, глазами рыбьими глядит,

по дну души моей скребёт, меня качает и мутит,

и я не знаю, почему во сне моём, в бредовом сне,

качаю воздух я ему, привязан шлангами ко мне,

дырявый разевая рот, он улыбается урод,


хочу я в голос закричать, не отпускает взгляд со дна,

и должен воздух я качать, не отвязавшись ото сна,

перегрызая левый шланг и, собственный услышав крик,

я понимаю этот знак, который подавал двойник,

труп совести моей больной, поникнув дохлой головой,

лежит на дне, его едят слепые устрицы, рачки,

обгладывая тухлый взгляд, жучки, мокрицы, червячки,

я слышу хруст костей, хрящей, весь этот треск, и чмок, и стон,

хряск чавкающих челюстей мозг погружает в тот же сон,

и проползает сквозь меня правошланговая змея,


но этот знак: иди сюда я понял сквозь кровавый дым,

и надо мною, как плита, лежит надгробие воды,

и это я на дне вины застыл как мумия стыда,

и никогда другие сны, и никогда, и никогда

я с этой мразью не смогу, раз завелась она в мозгу,

мне воздуха не достает, и я того, кто надо мной,

прошу: качай же кислород, а он качает головой,

и он зависит от меня, и от него завишу я,

и вьётся кольцами звеня, змеющаяся чешуя,

нас пере с ним секая вплавь, из сна перетекая в явь.



Приключение


Когда он с работы пришел усталый,

супруга читала, потомство играло,

мамаша готовила ужин.

Ему почему-то досадно стало:

никому я нахрен не нужен.

Закурил папиросу, спустился во двор.

Доминошников полный кворум.

С Ближнецовым завел пустой разговор.

Незаметно за разговором...


казалось в углях непотушенных

чужих миров сгорали отблески

касаясь заревом нетутошним

живьем сжигаемого облака

туда где небо в муках корчилось

неслись толпою вдовы-плакальщицы

c вороньим криком вот и кончилось

и можно вдоволь скорбью лакомиться

казалось всё распалось умерло

золою разлетелось по ветру

и птицы растворились в сумерках

с посмертно догоревшим отсветом


Вечер кончился, наступила ночь,

зажглись фонари и светила.

Где-то ждали тёща, жена и дочь,

а его Тоска посетила.

Она была высока и тонка,

она была, как одиночество.

Бросила горстью сухого песка,

и он заплакал, как в отрочестве...


казалось ночь напоминание

великой тайны дуновение

нечеловеческого знания

холодное прикосновение

душа бессонная вместилище

понятий идеалистических

ведь если в храме нет святилища

зачем тогда он так величествен

мгновение сморгнув с галактики

последний представитель разума

глядел ночной душой заплаканной

на звездное многообразие


Докурил папиросу, бросил в пространство: пока.

Посмотрел на часы: половина седьмого вечера.

До хоккея минут сорок пять. Или сорок. Тоска.

Делать нечего.  

Чувство странное. Что-то такое в душе.

Словно кто-то сыграл с ним какую-то странную шутку.

Словом, что-то нелепое. Ужинать время уже.

Чувство голода чувствуется в желудке.



"Мужчина глядит на женщину..."


Мужчина глядит на женщину
которая смотрит в зеркало
ребёнок гладит собаку
и смотрит "В мире животных"
собака глядит на бога
который ей гладит брюхо

Курчавая чёрная маска
вися на цветных обоях
таращится с диким восторгом
на С. Есенина с трубкой
который взирает с красивой
усмешкой или печалью

А тысячеглазый Аргус
заглядывает в окошко
на этот ясный оазис
среди ужасного мрака
и веет прохладой август
который уже проходит


Пьяный блюз


Пьяный блюз, как пьяный дурак,
в дымной одури кабака
всё кружится, кружится, как
голова дурака...

о детка ты убила меня
когда ты ушла
когда ты ушла ты убила меня
без сожалений
ты ещё пожалеешь об этом детка
ещё заплачешь
ты заплачешь ещё пожалеешь
о том что ушла


Пьяный блюз, полный пьяных слез,
под гармошки губной визг,
все куражится с пьяных глаз,
пьяный вдрызг...

а когда ты захочешь вернуться
я тебя не прощу
я тебя не прощу за то что я плачу
а ты не вернешься
не возвращайся а то я убью тебя детка
не возвращайся
но ты не вернёшься не заплачешь
не пожалеешь


Сквозит из щелей и клубится в проёмах


Когда за стеною звучит бу-бу-бу,
а ты в это время, застывшее в тёмных
углах за спиною, включаешь приёмник
в молчание, как в Мировую Судьбу,


в то время, как время струится в трубу,
сквозит из щелей и клубится в проёмах,
глядит не мигая, из нор потаённых,
а ты потираешь устройство во лбу,

настроенное на Вселенский Рассудок,
мерцающий пульсом таинственным, ну так
уймёшь ли пространства холодную дрожь,

в то время, когда за стеной современник
о тайнах своих бу-бу-бу сокровенных,
умрёшь, бормотания не разберёшь.


на полуострове каулун


это было давно когда ещё самолеты садились

на полуострове каулун если посмотреть с пика виктории

между домами каждую минуту один взлетал а другой

приземлялся на последний лоскут давно уже мёртвой

британской империи

за что я люблю эту расу думал стоя на пике своей

чёрт его знает куда закатившейся жизни на острове

выморочном обречённом на сдачу это за то что

их не любит никто а им наплевать вот чему я завидую

мне хочется чтобы меня любили

это было ещё до того как дочка последнего губернатора

рыдала на палубе фрегата в окружении своих чемоданов

и моряков её величества оплакивая сказочную жизнь

последней принцессы неправдоподобной колонии

отпущенной на свободу

это было в те баснословные времена когда каменнолицые

гуркхи ежегодно на протяжении века побеждали в забеге

через новые территории не завоёванные но взятые

в аренду на какую-то сотню лет как и моя любовь

не дана была мне навеки



"То что вдруг начинается, не кончается вдруг..."


То что вдруг начинается, не кончается вдруг
по причине того что нет никакой причины
из которой следует следствие вдох
не исходит из выдоха все течет самочинно
как трамвай где кому-то говорят пробей
и послушно бездумно что-то он пробивает
потому что накатывает в это время прибой
на берег ночной куда его прибивает
как щепку которую локтем пихают в бок
и говорят извините и он головой кивает
по причине того что заканчивается вдох
и выдох тяжелый подхватывает и смывает
в ночную стихию пустую холодную ко всему
чужому и он выходит вместе со всеми
на остановке совсем не нужной чуждой ему
потому что выдох заканчивается в это время
и его подхватывает подоспевшей волной
и в трамвай подошедший он заходит безвольно
где ему говорят убей и он головой
кивает по причине того что накатываются волны
на холодные острые локти камней
отвергающие все что им твердым чуждо
и трамвай накрененный очередной волной
на мгновение замирает над бездною потому что
в этот миг заканчивается вдох и опять
начинается выдох бесконечно пустой пучины
из которой снова нечему проистекать
по причине того что нету никакой причины


Священное одиночество


По древнему обычаю
мог воцариться там
и раб любой, убивший
предшественника, сам
царём cвященной рощи
мог в одночасье стать,
чтоб глаз ни днём, ни ночью
до смерти не смыкать,
ходить с утра до вечера
по царству своему
и не давать из встречных
пощады никому,
а ночью возле дуба
cвященного бродить
и озираться тупо,
и по кустам рубить,
вот день прошёл, и ладно,
глядишь, и ночь пройдёт,
а дальше не заглядывать,
понятно наперёд,
не умереть от старости,
не обмануть судьбу,
cвященный меч достанется
безумному рабу.


Так тесно и так безнадежно


Приснилось, идем над обрывом, один
споткнулся, упали и катимся к яме
вцепились друг в друга и в пропасть летим
и небо над нами сомкнулось краями
в глазах почернело и нечем дышать
от страсти последней сильнее разбиться
летим и объятий не можем разжать
скорей бы очнуться но снится и снится
все крепче сжимаем друг друга проснись
от сна моего оторвись на мгновенье
так тесно и так безнадежно сплелись
над бездною будто в объятьях спасенье

   
   


Полнолуние


Особенно это полночное ожидание

бесчувственное, как мёртвый больничный час

когда ниоткуда, словно дыра в сознании

куда выдувается всё неизвестно откуда в нас

вдуваемое сквозняком мироздания

свирепым, как немигающий белый глаз

она появляется и стоит в обмирании

покуда бескровная до одури не упилась


Не стой отравительницей, подойди, сестра

не пей мою душу всю эту ночь напролёт

чудовищно-круглая вспухла в окне дыра

не видишь ты, как ломает меня и бьёт

склонилась, ладонь кладёт, усни, до утра

пройдёт, говорит, и льёт своё зелье, льёт



в том южном городе


я вспоминаю дом официальный
дверь за спиной в лицо застывший зной
в том южном городе провинциальном
забытом и разрушенном войной
в стране покинутой и чужедальней
дверь за спиной в лицо слепящий свет
когда на волю из неволи вышел
но для чего я через столько лет
с такой счастливой мелочностью вижу
стволы с окаменевшей чешуёй
подсолнечные пятна на асфальте
мгновение той осени чужой
оцепеневшее в летучем гвалте
и счастье оттого что я живу
дверь за спиною как во сне свободен
идти куда угодно наяву
из тьмы бредовой в тот слепящий полдень
но для чего мгновенье продлевать
когда забыты месяцы и годы
наверно счастье как ещё назвать
мгновение осознанной свободы

   


"Я гуляю по осеннему посёлку..."

                                        Яну Шраеру


Я гуляю по осеннему посёлку,

потому что меньше куришь на прогулке,

в закоулки захожу, опять на Волгу,

в набежавшую волну швырять окурки.


Только здесь не раздаётся эта песня,

что у нас зовётся песней в день зарплаты.

Тошновато отчего-то, сердцу тесно,

это, видимо, погода виновата,


что гуляя по осеннему поселку,

где родился, как ни странно, я когда-то,

ничему не умиляюсь, ни вот столько,

ни берёзкам, ни родному с детства мату,


безыскусному, как местные красоты,

поселковые, но городского типа.

Выдь на Волгу... выхожу, гляжу на воды,

то ли старости предвестье, то ли гриппа.


На бревне сижу, плевать хотел на волны,

привязавшуюся фразу повторяю.

За одной волной другая пену, словно

после приступа падучей, утирает.


Я гуляю по родимому посёлку,

неприглядна ненаглядная сторонка,

на асфальте от бутылок битых стекла,

вот и всё, что здесь блестяще, всё что звонко.


И наверно, чтоб себя так одиноко

я не чувствовал на этом сером свете,

то виденья выдувает на дорогу,

то уносит их к чертям собачьим ветер.


Дух мятежный, на сыром ветру качаясь,

на любом углу встречается, возможно,

тот же самый...что он воет?.. откупаюсь

сигаретой сыроватой. Что так тошно


мне в посёлке грязноватом?.. то отпустит

то как будто бы последнюю заначку

зажимает... не испытываю грусти,

сожалею, опустеет скоро пачка.


То ли бе́з толку хожу, то ли без то́лку,

то ли на́ воду гляжу, то ли на во́ду.

Выдь на Волгу, повторяю, выдь на Волгу!..

и хотелось бы повыть, да неохота.


Негде взгляду задержаться до Услона,

кроме плоских островков с песочком белым,

с тальником, не чересчур уже зелёным,

с молодым, на берег выброшенным телом,


нет, с бревном, от связки плотовой отставшим,

нет, с окурком, напоследок дошипевшим

о не страшном, пшик и нету, о пустяшном,

о, не стоит сокрушаться, неуспевшем...


"И забор..." - Уже ты здесь, мой демон местный,

"За аборт её бросает..." - Ах ты рожа!

Ну давай повоем вместе, жизнь чудесна!

"В набежавшую волну..." - Теперь похоже...

   



ангел-хранитель


мой ангел-хранитель 

чёртова растеряха
рассеянная бестолковая не отличает
зла от добра не знает страха
потерять то за что отвечает
глядя в зеркало сосредоточенно
не находит времени оглянуться
моя хранительница
навсегда утраченная
моя потерянная ангелица


Они убийственно серьезны


Молчавший долго, было не с кем
да и о чём тут говорить
разбуженный ударом резким
не смог душевной боли скрыть
и говорю своим убийцам
я вот о чём вас попрошу
не бейте бутсами по бейцам
я этого не выношу
они убийственно серьезны
и не настроены шутить
а я с шутливой укоризной
не стоит говорю спешить
вам на ответственной работе
наверно некогда о том
подумать что и вы пройдёте
как все другие а потом
когда душа уйдёт из тела
в нём растворённая как соль
в крови, не перейдёт предела
которого не знала боль
имеют уши и не слышат
и даже слушать не хотят
и жарко выхлопами дышат
и тяжко соплами сопят...


в соразмерности моря и одиночества


в соразмерности моря и одиночества околачиваясь
бродит туда-обратно вечерний дозор
волны подлизываются ласковые вкрадчивые
бормочут бессмысленный ускользающий вздор
женский лепет что-то пустое нежное
успокаивающее бездумное перед сном
море тёплое волнение безмятежное
все стирается откладывается на потом
начинается что-то ничего не заканчивается
бестолковое качается туда-сюда
разрушая гармонию огромное грузно закатывается
слишком быстро багровое чересчур навсегда

     


"Над столом кружатся осы..."


Над столом кружатся осы,
привлекаемые сливовым вареньем
и дымок от папиросы,
увлекаемый ленивым дуновеньем.

Облака неторопливо
проплывают в беспечальном этом мире,
пташка мелкая на сливе
потихонечку пощипывает лиру.

Миша курит, Маша вяжет
что-то розовое розовенькой дочке,
Лялечка вареньем мажет
маечку и абрикосовые щёчки.

Во саду ли, в огороде,
спички чиркают, пощёлкивают спицы,
ничего не происходит,
птичку слушает двухлетняя певица.

Полустёртые растенья
пририсованы для пущей благостыни.
И отчётливые тени
расползаются, как змеи, по картине.


Истерзала меня, извела. Романс


Разливала ты пену в кружки,
я на сцене гитару терзал,
и была ты моей подружкой,
это каждый в пивнушке знал.

Был я злой, как шакал, поджарый,
и хотя из себя неказист,
но бывало, бывая в ударе,
вызывал восхищённый свист.

Ты была здорова и красива,
как кобыла добрых кровей,
мне себя подносила и пива,
чтобы стал слегка подобрей.

Но рассеянно-одинокий,
только музыке всей душой
отдаваясь, я был жестокий,
непонятный тебе, чужой.

Для меня ты щипала брови,
перекрашивала перманент.
Я всё глуше гудел, басовей
перестраивал инструмент.

Не ценил я твоих усилий,
ни белёсых кудрей, ни бровей.
Ах, теперь ты ещё красивей,
и наверно, ещё здоровей.

Стерва-музыка нас разлучила,
истерзала меня, извела,
полбеды, если бы изменила,
заманила и не дала.

Отчего ж на хорошее чувство
не умеет ответить артист?
Нездоровая штука - искусство,
утверждаю, как специалист.

Ты была крановщицею в баре,
гитаристом-электриком я.
Эх, рвалась струна на гитаре,
золотая лилась струя.


Мышеловка


Я самая обыкновенная серая мышь,
очень обыкновенная и очень серая,
но и у меня есть своя дерзновенная мысль
и нечто такое, во что я верую,
впрочем, не будем об этом, давайте о чём-то другом,
вот, например, о моей маленькой серой плутовке,
как она этак бочком, бочком,
ну, почему я всё время думаю о мышеловке,
весь примитивный её механизм так понятен, весь
деревяшка одна, да рамка с пружинкой тугою,
нет, господа, здесь что-то другое, здесь
что-то другое, говорю вам, что-то другое,
и сыра этого мне, спасибо, не надо, сыт
мыслью своей немыслимою по горло,
но чувство странное и острое, как стыд,
и притягательное, нет,благодарю покорно,
да, механизм её гениален всей простотой,
кто бы только додуматься мог до такого решения,
значит, что-то есть сверх реальности той,
которая поддаётся непосредственному ощущению,
так вот, что меня так сильно притягивает, вот
что придает мне силы, принять испытание,
упорная мысль о том, что оттуда зовёт,
сладкая вера в высокое предначертание,
а сыр, ну что же, это неважно, это лишь
маленькая уступка несовершенной природе,
я ведь самая обыкновенная серая мышь,
не первая и не последняя в своем роде.


средиземно-зимний сонет

     
тюльки несметные кильки томатные
в божьей черпалке волнуются мелко
где наши тусклые тютельки медные
ты не в себе моя бедная милка


петелька в петельку тля незаметная
пьёт из гляделок стеклянную жилку
вытри мой старенький капельку мутную
разве кому-нибудь маленьких жалко


выйдешь как водится на море зимнее
видишь какое до камушков падкое
что понимает оно средиземное


дура такая огромная жуткая
был бы я русский писатель с безумною
страстью писал бы 'роман с идиоткою'

   


Тоска московская


Такая тоска просыпаться, такая тоска
глаза продирать и глядеть в потолок, привыкая
к тоскливому свету, не свалится ли с потолка
в тоскливых подтёках кусок штукатурки, такая


тоска одеваться и в поисках вялых носка
последние силы истратить, тоской истекая,
такая тоска, что достаточно и пустяка,
чтоб тупо напиться, скулящей тоске потакая,

да только придётся куда-то с такою тоской
тащиться, таращась на кисло-московские лица
по Красночукотской какой-то, по Новочудской,

по слякотно-тусклой, похмельно-угрюмой столице,
такой, что прогнать бы её, как виденье, рукой,
не видеть, забыть, с головою тоскою укрыться.