Давай забудем обо всём,
что в жизни нас разъединяло,
когда останемся вдвоём...
У нас минут в запасе мало,
чтобы друг другу объяснить,
то, что никем необъяснимо.
Судьбу нельзя перекрутить,
когда она неумолима,
а мы заигрываем с ней,
на это права не имея...
Давай обнимемся сильней,
от чувств нахлынувших немея.
При мягком пламени свечи,
когда с телами души ладят,
давай взаимно помолчим,
без гибких линз в друг друга глядя.
Мечту далёкую любя,
которой нет конца и края,
в огне невидимом сгорая,
дай достучаться до тебя!
Сегодня он фашиста роль играет.
Вчера борца за истину играл.
Душой актёра дьявол управляет,
то возводя его на пьедестал,
то с высоты бросая в пыль забвенья,
от белоснежных гор на чёрный лёд...
Сиюминутной славы ослепленье,
душе крылатой неба не даёт.
В железной клетке огненная птица,
своей природе вольной вопреки,
с мечтой о небе жаждою томится,
беря зерно из варварской руки,
горя надеждой вырваться из плена...
А вдруг её талант поможет ей?
Но всё вокруг насквозь пропахло тленом,
и тесный круг сжимается сильней.
Мой золотистый, хрупкий мотылёк!
Над васильками добрыми порхая,
не знаешь ты, как этот мир жесток...
Он, красотой земли благоухая,
таит в её божественных цветах,
невидимого аспида отраву...
И ты всего лишь в нескольких шагах,
от силы той, чьи происки лукавы.
Мои места, любимые до слёз!
В них от корней живительная сила.
Страна больших надежд в палитре грёз,
я так люблю тебя, моя Россия,
что о тебе могу весь век мечтать,
да жаль, что мало времени на это...
Но вижу - льётся божья благодать,
в небес в твоё растрёпанное лето.
В его картинах ливни света,
над жаждой пламенных желаний.
Там радость вспененного лета,
не знает тщетных ожиданий.
Там в чистоте природы дикой,
созвучных душ переплетенье...
Орфей, спеша за Эвридикой,
до звёзд усиливает пенье.
В его картинах жизни сила,
неувядаемая, дышит.
А сам он, Господи помилуй,
ту жизнь не видит и не слышит,
утратив времени текучесть,
недугом яростным распятый...
За что ему такая участь?
Ведь он служил искусству свято!
От суеты напрасной уходя,
к своим ошибкам делаешься строже...
Омолодилось небо от дождя!
И ничего чудесней быть не может,
природы, расцветающей под ним,
в предверии сияющего лета,
где мир наш бренный вечностью храним,
за каждый цвет, душой земли согретый.
Трещит адамово ребро,
размолвку с Богом предвещая.
Творя для ближнего добро,
я этим зло обогащаю,
живя, как все кругом живут,
в увитой грёзами дремоте,
пока сады земли цветут,
и ночь на смену дня приходит.
Да, правда древняя мудра,
нос нею жить не могут люди:
"Не делая ближнему добра!
Тогда и зла тебе не будет..."
Ты мне кричал: "Любимая, постой!
Тебе за этим плутом не угнаться!.."
А я гналась за призрачной мечтой,
в свои неутомимые семнадцать.
Меня манил весёлый Арлекин,
под купол звёзд, в безоблачные дали.
Мне нужен был тогда лишь он один,
и в этом ты помочь мне мог едва ли.
Взнуздав лихого, белого коня,
который быстро сделался покорным,
мой Арлекин умчался от меня,
а конь его вернулся позже чёрным.
Его ко мне бродяжка подвела,
скорбящая по умершему сыну.
И долго в ней узнать я не могла,
блестящую от счастья, Коломбину.
Она несла нелепый, пьяный бред,
и не могла никак остановиться,
о том, что если в жизни счастья нет,
то очень просто стать самоубийцей.
Мой добрый друг, не дай мне в смерть уснуть,
а укажи своим нетленным светом,
к спасению, овце прозревшей, путь,
пока под нею крутится планета.
Над васильковым полем,
ясная полоса.
Саша, Людмила, Коля!
Вновь на траве роса.
Вновь заиграло лето,
искорками огня.
Где вы, друзья-поэты?
Слышите ли меня?
Девочкой-недотрогой,
время остановись!
Там, за чертою строгой,
наши мечты сплелись.
Всех нас когда-то грело,
солнце любви большой.
Помните, как я пела,
юной горя душой?
" Милый, не приближайся,
в пепле седых волос!
Милый не потеряйся,
в жгучем потоке звёзд.
По лабиринтам мозга,
эхом несёшься ты.
Страшное слово "поздно",
падает с высоты."
Странны весьма причуды,
нашей земной судьбы...
Сашу любила Люда,
Саша меня любил.
Коля был лишним третьим,
в наших интрижках...Но,
в жарком, дремучем лете,
бродит любви вино.
Чиновники привыкли воровать,
так, чтобы это было шито-крыто,
да свой грабёж законом прикрывать,
жизнь нищеты рассматривая сыто,
ей вынося суровый приговор...
Но их надменный фарс прервётся сразу,
едва им счёт предъявит ревизор,
приехавший по Божьему указу.
Им от него не скрыться никуда!
Когда же бес в обличье Хлестакова,
подставив ближних, канет без следа,
они, прозрев, навек лишатся слова,
чтобы свои бесчинства умолить...
И очутившись в душной, тесной яме,
где никого ничем нельзя купить,
лишь разведут беспомощно руками.
Сердцем чуяла, что-то случится!
Неспроста постучалась в окно мне,
хмурым утром бедовая птица,
о зиме предстоящей напомнив.
Я оконные ставни раскрыла,
тихо радуясь гостье крылатой.
Осень ветром меня просквозила,
так, что радость исчезла куда-то.
Верх взяло притяженье земное,
над мечтою моей бесполезной.
Всё же что-то до боли родное,
было в вестнице этой небесной.
Вдруг она принесла с того света,
от моих, бесконечно любимых,
два горячих, сердечных привета,
пролетая души моей мимо?
Знать двоих мне потерь было мало.
Скорбь чужая в моей дом просочилась,
чтобы я от кого-то узнала,
где с тобою беда обручилась.
Мой последний, единственный, третий!
С неизбежностью надо смириться.
Все мы - гости на круглой планете...
Бог не зря мне послал эту птицу.
Дрожало тонкое стекло,
в оконной раме, в поздний час.
А время медленно текло,
в иную эру через нас.
Туда, куда метель мела,
там крик отчаянья затих...
Я невидимкою была,
в кругу поклонников твоих.
А ведь никто из них не знал,
в тот, уходящий в ЛЕТУ, год,
что ты божественно играл,
любую музыку без нот.
Лишь мне одной известен был,
секрет успеха твоего.
В руках изменчивой судьбы,
не удержал бы ты его.
Где любовь юной девы навеки убита,
изувеченным гением в гипсовой маске,
роза алая траурной лентой обвита,
в знак того, что она не от принца из сказки.
Закулисной истерике карлики рады,
упиваясь падением супер-гиганта.
Кроткий ангел в плену у исчадия ада,
репетирует жертву большого таланта,
с Богом связь потеряв от таких репетиций...
Находясь у безумца под жёстким контролем,
он рискует отчаянно, пылко влюбиться,
и становится жертвою сыгранной роли.
За окошком моим две берёзки росли,
чтобы не было в сердце мятежном печали.
Волны времени счастье моё унесли,
далеко, далеко - в запредельные дали.
Те берёзки могли б шелестеть до сих пор,
слёзы радости, звонкой весной, проливая.
Время вынесло каменный им приговор,
доказав, что чудес на земле не бывает.
А под чудо-деревьями в летней ночи,
тот, кто был мне всех радостей жизни дороже,
до рассвета в объятья меня заключил,
прошептав, что с любовью бороться не может.
Лишь у чуткой земли от небес благодать,
без которой на сердце у каждого колко...
За окошком моим певчих птиц не слышать.
Только глупые галки трещат без умолку.
От рассвета до заката,
наш по времени маршрут,
на котором нас утраты,
неминуемые, ждут.
Мы же видим всё иначе,
в раскупоренности дня,
где крыло большой удачи,
гладит белого коня,
у которого копыта,
красным золотом горят...
Тайна света мраком крыта!
Так в народе говорят.
Друг на друга не похожи,
дети солнца и луны...
Только все по воле божьей,
тленной плотью рождены.
В законе увяданья и расцвета,
простая суть земного бытия.
Скажи, зачем мне сказочное лето,
когда с тобою в нём, увы, не я?
И не для нас неистово искрится,
над лебединым озером, заря...
Нам надо было бережно проститься,
друг другу лишних слов не говоря.
За изощрённостью ярких штрихов,
мастера кисти узреть бесполезно.
То ли недуги растут от грехов,
то ли в грехах созревают болезни.
Так ли, иначе - не всё ли равно,
телу, с душой неразлучному, всуе?
Каждый малюет судьбы полотно,
будто шедевр небывалый рисует.
2.
Звереют псы сторожевые,
у заколоченных дверей.
Ломают ветры штормовые,
цветущий май страны моей.
Они, отнюдь, не с юга дуют,
мозги сбивая набекрень,
ожесточённо негодуя,
на чудотворную сирень.
В ней божий дар, как и в былые -
те золотые времена,
где открывала рай впервые,
глазам доверчивым она.
И, упиваясь ароматом,
творили светлые дела,
на малой Родине, ребята,
чтоб их большая позвала.
Весна тепло сменялась летом,
им открывая без труда,
природы трепетной секреты...
Всё было радостно тогда!
Как разъярившиеся вепри,
земле покоя не дают,
непробиваемые ветры,
трепля сиреневый уют.
Стреляют Богу в сердце люди,
сквозь разрушительный прогресс...
Тогда в России лето будет,
когда Христос сойдёт с небес.
Надушенный, отглаженный,
он весь такой оранжевый,
что вымазаться сажей нам,
ребята, не слабо.
Мои подруги видели,
по голубому видео,
кто красно его выделил...
Они не лгут, ей бо!
Он говорит накаленно:
"Россия в хлам повалена!
Ей не хватает Сталина,
чтоб двигаться вперёд..."
Для Родины утраченный,
Европою проплаченный,
и ею цепко схваченный,
на тонкий брошен лёд,
который с ним не справится...
А спящая красавица,
другого дожидается,
в волшебном сне своём.
И этот отутюженный,
поверьте мне, не нужен ей -
ни спящей, ни разбуженной,
искусственным огнём.
Грёзами звёздных арий,
я маскирую ложь.
Жизни чужой, сценарий,
очень на мой похож.
Но для меня опасной,
стала игра с судьбой,
чтобы на миг, мой ясный,
бездну прикрыть тобой.
Всюду одни утраты,
время вперёд спешит.
В камне хранится свято,
праздник моей души.
Жаль, что его оттуда,
сердце не достаёт,
пряча свою простуду,
под безупречный лёд,
чтобы глаза чужие,
в ясность не влили муть...
Как тут не ворожи я,
время не обмануть.
Юные счастьем бредят,
прыгая по волнам.
Звёзды им также светят,
как в наше лето нам.
Посвящается клубу авторской песни "Горизонт"
Демоны запада храмы взрывают,
звоны протяжные тонут вдали.
Белые ангелы с неба взирают,
на обгоревшее тело земли.
Неустрашима славянская раса.
Ей ненавистен Америки гнёт.
Ярость горячую в пепел Донбасса,
Киев продажный, беснуясь, несёт.
В смуте такой непонятно народу,
кто его друг, и по чьей же вине,
жизнь не игра, а борьба за свободу,
в гостеприимной, великой стране?
Гарью пропахли шахтёрские спины.
Насмерть стоит ополчения взвод...
За неизбежный закат Украины,
жарко ответит Донбасса восход.
Мы уходим из крайности в крайность,
опасаясь неслыханных бед.
А в незрелых мозгах виртуальность,
всё реальное сводит на нет.
Игры в ней увлекательны жутко,
но за каждой, лукавый стоит,
хрупким душам давая раскрутку,
на финальный этап - суицид.
И родители детям не могут,
стать защитой на том их пути,
где нельзя дозвониться до Бога,
чтобы выход из входа найти.
Грёзами звёздных арий,
я маскирую ложь.
Жизни чужой, сценарий,
очень на мой похож.
Но для меня опасной,
стала игра с судьбой,
чтобы на миг, мой ясный,
бездну прикрыть тобой.
Всюду одни утраты,
время вперёд спешит.
В камне хранится свято,
праздник моей души.
Жаль, что его оттуда,
сердце не достаёт,
пряча свою простуду,
под безупречный лёд,
чтобы глаза чужие,
в ясность не влили муть...
Как тут не ворожи я,
время не обмануть.
Юные счастьем бредят,
прыгая по волнам.
Звёзды им также светят,
как в наше лето нам.
Та, что распутной девкою была,
на плоть свою стараясь взять немало,
в расцвете лет, в канаве умерла,
а на холсте веков бессмертной стала.
Да не блудницей грязной, а святой,
из чистых струй в наряде белом выйдя,
мир ослепив невинной красотой...
Такой её, один художник видел,
когда в объятьях ангела уснул...
В чудесном сне, на жизнь в раю, похожем,
он Богу сердце настежь распахнул,
и был клеймён навеки даром божьим.
Пока дышу, с надеждой пылкой жду,
от бренной жизни нового чего-то,
и по тропе извилистой иду,
топя в озёрах вязкую дремоту,
до хрипоты крича ей: "Отвяжись!"
Пусть время мне не друг уже, но всё же,
ещё одну весну мне дарит жизнь,
чтоб я смирила сердце волей божьей.
Такая щедрость свыше, неспроста!
Мне не дано увидеть прежде было,
как светел труд Великого поста...
Ведь в том труде любви нетленной сила.
Пусть от моей страны потерян след,
но мне родиться выпала в ней честь.
СССР на карте мира нет,
но образы его повсюду есть.
Они во всех российских городах,
напоминают людям о былом.
И тот, в ком память детства, молода,
в чужом краю находит отчий дом.
А тот, кто ждал великих перемен,
приветствуя, родной страны, распад,
загнал себя в такой тяжёлый плен,
что никаким регалиям не рад.
Людским судом приговорённого,
его не радует рассвет.
Из чрева, смертью, осквернённого,
явился он на белый свет.
Там, натерпевшись, от хулителей,
стал чёрной правды избегать...
Как жаль, что мы себе родителей,
не можем сами выбирать!
И блудный грех родимой матери,
в нём страсти скверные плодит...
Где люди с Богом связь утратили,
земля одно гнильё родит.
Но коли детям нет спасения,
от нерадивых матерей,
то пусть в Христово воскресение,
они уверуют скорей.
Томясь в плену придирчивой судьбы,
повязанные волей обстоятельств,
не господа, а верные рабы,
изменчивых своих предпринимательств,
мы по теченью времени плывём...
А для вселенной наши все усилья -
игра прозрачных бабочек с огнём,
съедающим их трепетные крылья.
Магистр любви и чародей,
король крутого бала,
нашёл меня в толпе людей,
и я ему сказала:
"Про Вас в народе ходит слух,
хоть это так не просто,
что в Вашу плоть вселился дух
Джузеппе Калиостро.
Вы так творите чудеса
по воле провиденья,
что из орбит летят глаза,
не ради представленья,
а чтоб помочь таким, как я...
И если правда это,
то Вам открою не тая
души своей секреты.
Кругом кривые зеркала,
где скользкая дорога
всё к одному меня вела,
а их в итоге много!
Да все, как братья-двойники,
и мне сердечно рады...
Но я для сердца и руки
одной хочу отрады.
Так помогите мне помочь
узнать, где мой любимый..."
Мне маг ответил: "В эту ночь,
одной тобою зримый
к тебе он явится... Ему
смотри в глаза смелее,
не удивляясь ничему!
Ночь утра мудренее."
Я дождалась её, и он
тотчас ко мне явился.
Всё понимаю, это сон...
И кто же мне приснился?
Проворный, скользкий, словно змей
в прикиде от Версаче -
женоподобный, наглый гей!
Какая незадача...
Ему со злостью говорю:
"Откуда ты, пригожий?
Ведь я иным огнём горю!"
А он в ответ: "Похоже
ты ждёшь того, кто был моим
в прошедшем веке! Слушай,
я был тогда совсем иным,
но родственные души
плюют на то, что им Господь
не дал двуполой плоти,
но Бога ввёл в мужскую плоть
творец Буонаротти,
чтоб создал Бог единый сплав
идиллии бесценной..."
Я усмехнулась: "Знать не прав
был сам Отец Вселенной."
И в этот миг передо мной
большой экран открылся.
На нём искрясь голубизной,
метался и двоился
тот прыткий, вёрткий чародей,
каких в наш век немало.
Он завизжал: "От вас - б...
житья и здесь не стало.
Но ты вошла, как в космос, в транс -
сильна моя работа.
Любовной магии сеанс
оплатишь мне по счёту!"
Нынче месяц молодой,
снежным вихрем не встревожен.
Чудотворною звездой,
мир греховный заворожен.
Люди в божий храм спешат,
а с небес хрустальных светит,
Богородицы душа,
через выбеленный ветер.
Для враждебного родства,
что вслепую порох тратит,
в ночь Христова рождества,
будет весть благая кстати.
Миру вещая звезда,
возвестит о Спасе скоро,
чтоб всемирная беда,
отползла в глухую нору.
Не жди чудес оттуда -
с небесных этажей.
Сумей увидеть чудо,
в бесхитростной душе.
В той, что с тобою рядом,
свой крест несёт легко...
Но ты уходишь взглядом,
куда-то далеко -
к неведомому краю,
доверившись мечте,
дорогу выбирая,
к запретной красоте,
лишив себя покоя...
Течёт за годом год,
бездонною рекою,
вливаясь в небосвод.
Обуреваемый страхом
не проморгать вдовий дом,
встретился грешник с монахом
на перепутье земном:
"Благослови меня, Отче,
вымолить сердце вдовы.
Бедная, счастья не хочет
из-за досужей молвы.
Муж ей усадьбу оставил
так, чтоб она до конца,
в память супружеских правил,
славила щедро Творца,
милостыню раздавая
людям, увечным, на вид,
зло добротой покрывая,
не замечая обид.
Я ж ей счастливой опорой
сделаться мог бы вполне.
Ты повенчай нас на скорой,
жизненно важной, волне".
Но целомудренный Отче,
грешника перекрестил:
"Там, где душа кровоточит,
счастья не будет, прости.
В дебри раздольного сада,
не торопись уходить.
Капля змеиного яда,
может тебя погубить.
А для великого счастья,
больше подходит тебе,
капля святого причастья,
в жизненно важной, борьбе.
Тщетна погоня за прахом..."
И, обескровив врага,
грешник пошёл за монахом,
кровной душе не солгав.
Под взглядом огненным и строгим,
лицо своё укутав в шаль,
по грязной, слякотной дороге,
бежала певчая душа.
Забыв тепло родного дома,
как безрассудный мотылёк,
высоким таинством влекома,
на, чуть заметный, огонёк,
она неслась сквозь чьи-то лица,
но перед первой же стеной,
вдруг трансформировалась в птицу,
взлетев над бездной ледяной.
И так глаза её светились,
что фары лопались машин...
А люди добрые молились,
за упокой святой души.
Да, многие в ларце ломали дверцу,
который очень просто открывался...
Я почерк твой прочитывала сердцем,
как ты меня запутать не пытался.
Три года длился наш роман почтовый,
соединяя нас мечтой о встрече.
И мы сдержали клятвенное слово,
но только мне от этого не легче.
Она была меня гораздо старше,
а потому значительней, мудрее.
Ты дал расчёт бесценной секретарше,
решив со мной вперёд идти быстрее.
В разгаре самом пышущего лета,
был поворот судьбы невероятен.
Я просквозила в спешке сердце где-то,
мне почерк стал твой чужд и непонятен.
Я об него глаза ломать не стала,
и от тебя сбежав, как можно дальше,
в своём письме последнем написала,
чтоб ты вернулся к мудрой секретарше.
Не в аду ему гореть,
за горячий, острый глаз.
Им сумел он разглядеть,
неоправленный алмаз,
в фионитовой среде,
бриллиантовой на вид,
зная - сказка на воде,
всех на суше покорит,
откровенной красотой,
где в утробе естества,
под прозрачной наготой,
дремлет тайна волшебства.
Один мечтатель, глядя мне в глаза,
чужую боль, как исповедь, прослушав,
с уверенностью доктора сказал,
что звёзды успокаивают душу,
когда она в смятении своём,
скитается по замкнутости тесной,
где ей гореть беспомощным огнём,
на фоне вечных звёзд, неинтересно.
Под изобильем млечным неспроста,
в прохладе мягкой трепетного лета,
к друг другу льнут горячие уста,
а мир наполнен грёзами поэта.
Чтоб плоть твоя не ссорилась с душой,
пока они вдвоём на хрупкой грани,
смотри на ковш Медведицы Большой,
вычерпывая им тщету желаний.
Мне снился сон - на мёрзлом берегу,
я наконец-то встретилась с тобою,
сказав тебе : " Я больше не могу,
одна сражаться с каверзной судьбою!"
Меж нами мгла тяжёлая плыла,
последним, лёгким отблеском играя...
Я этой встречи много лет ждала,
но наяву в цветах земного рая.
В твоих глазах затеплился рассвет,
хотя к закату время тяготело.
"Ты поплывёшь со мною, или нет?
Здесь оставаться - гибельное дело.
Мы все умрём на этом берегу.
Нам на спасенье шанс последний выпал.
И лодка есть, и я грести могу...
Решай сама, но сделай верный выбор."
Огромный ворон каркнул надо мной:
"Не обойдёт вас лихо стороною!"
А за твоей широкою спиной,
кипело грозно море ледяное.
Я задала тебе прямой вопрос,
глаза в глаза, отчаяния полный:
"Когда в морской стихии перекос,
не разобьют ли лодку нашу волны?"
"Возможно всё!"-, Таков ответ твой был.
"Стихия лишь Спасителю под силу.
Молись ему, чтоб он нам путь открыл,
туда, где солнце, тьма не поглотила."
В своём желанье скромном согрешив,
чтобы ко мне уверенность вернулась,
я помолилась Богу от души,
и вот в твоих объятиях проснулась.
Лишь в колыбели, с Богом, дети.
Но стоит детям в жизнь войти,
их изощрённо дьявол метит,
сбивая с верного пути.
В разгаре радужного лета,
порочит тела красоту,
цветная, дьявольская мета,
эмблема искуса - ТАТУ.
Я наблюдала в храме божьем,
как мать с младенцем на руках,
к кресту прикладывалась с дрожью,
с благоговением в глазах.
А на её точёной шее,
под солнцем локонов живых,
синели а красном круге змеи...
Нездешний холод шёл от них,
из тьмы глубокой узких спален...
Народ на исповедь спешил.
Был добрый батюшка печален,
за тяжкий грех живой души.
Он лежит на поле брани,
вражьим залпом окроплённый.
Он с земли сырой не встанет,
чтоб дорогою зелёной,
на коне помчаться к милой -
к той, которой дал он слово,
после боя с тёмной силой,
возвратить себя живого,
в долгожданные объятья...
Сокол был надежды полон,
наплевав на то проклятье,
что ему накаркал Ворон.
Не сумел сметливый, быстрый,
смерти час, своей, отсрочить.
Ночь кругом - звездой лучистой,
нежит он любимой очи.
Сердце, бедной, не уймётся...
А звезда любви ей шепчет,
что она его дождётся,
что любовь в разлуке крепче.
Книгу жизни моей прочитают потомки,
и надеюсь, они не осудят меня,
за мой путь над таинственной бездною, ломкий,
где не грех у чужого погреться огня.
Кто ж виновен, что я своего не имею?
Видно Бог при рожденье моём так решил.
Жизни нет для меня, но живу, как умею,
и на зависть иным веселюсь от души.
Кто же эти иные? Обычные люди,
лишь сумевшие вовремя где-то словчить...
А когда моя книга написана будет,
тот огонь станет пламенем вечной свечи.
Красный Рог - природы дивной храм,
освящённый лирой музыкальной.
От него остался скудный хлам,
со своею участью печальной.
На дороге гладкой нет следа,
от того, что было здесь когда-то.
Из чужих краёв спешат сюда,
в иномарках, ушлые ребята.
Тут недавно жизнь была! Когда,
покидало край чудесный, лето,
в Красный Рог съезжались без труда,
миру, Богом данные, поэты.
А теперь на празднике души,
с высоты небес не льётся слово...
Там, забыв о Боге, торгаши,
топчут лиру звонкую, Толстого.
Ну а тот, кто сам себе создал
ореол "народного" поэта,
как Пегаса, клячу обуздал,
взяв себе приличный куш за это.
Разве граф себе представить мог,
о такой чудовищной расплате,
что его волшебный Красный Рог,
волшебство поэзии утратит?
Лишь один семейный графский склеп,
да плита Бахметьева Андрея,
говорят о том, как мир нелеп,
с бесконечной алчностью своею.
У поэтов ранимые души.
Потому они больше, чем лето,
любят осень хрустальную слушать,
изнутри накаляясь при этом.
Лето - звёздной мечты обещанье,
яркий сон в колорите сплетений.
Осень - с грёзою счастья, прощанье,
в золотящемся прахе растений.
В опустевших, распахнутых чащах,
звонких птиц не слышны переливы...
Только ветер листвою хрустящей,
пустоту засыпает игриво,
над покоем земли хороводя...
А чудесное света мгновенье,
в чью-то душу ранимую входит,
и рождается стихотворенье.
Видно бесы с природой шутят!
Где вы, рыцари-великаны?
Лилипуты планету крутят,
ожидая небесной манны.
Те, кто души свои калечат,
видят Бога в земной природе.
Но Отец не идёт навстречу
тем, кто с бесами хороводит.
Он явил им родного Сына -
дух живой в оболочке тленной,
без которой душа пустынна
перед таинствами вселенной.
Утопая в сетях греховных,
лилипуты теряют лица...
Кровь Христа на их детях кровных,
от которой нельзя отмыться.
У небес с землёй живая связь.
Потому, закону свыше внемля,
шелуха по ветру размелась,
а зерно озолотило землю.
С ливнем гнев господний отойдёт
за стогов душистых вереницу.
Урожаем спелым дышит год,
не боясь о вечность раздробиться.
В листопаде прячутся следы
самых светлых, жарких созиданий,
чтоб, землёй рождённые, плоды,
принял мир, как часть небесной дани.
Но дано не всякому понять
в круговерти пагубных пристрастий -
так ревнива божья благодать,
что она не делится на части.
С тобою были многие готовы
попасть к царице-осени на бал.
А ты глазами преданной коровы
меня на этом празднике искал.
Не помню, кто, сказал мне очень чинно,
что понимает чувств моих надлом...
Но женщина без близкого мужчины,
как птица с переломанным крылом.
С каким неважно - левым или правым...
Я поняла прямой его намёк.
Ты рядом был, смотря на вещи здраво,
и от всего, что близко мне, далёк.
Проходит дней нелётных вереница,
дав время мне подумать о былом,
где я была твоею певчей птицей,
с одним их двух, поломанным, крылом.
За любовь не жди вознагражденья!
Вся награда - есть сама она.
Ей претит товарообращенье,
у неё особая цена.
Дар любви - талант довольно редкий,
стоит жизни, даже не одной...
Птица счастья жить не станет в клетке,
будь та клетка чисто золотой.
***
О ней так много песен спето!
Но жизнь - огонь, а смерть - зола.
Любовь придумали поэты,
чтобы она в веках жила.
И пусть спешит за летом осень,
пусть дождь смывает все следы,
через людей любовь приносит
свои весомые плоды.
Мир многогранный полон ими
в палитре радужной цветов,
где каждый цвет имеет имя,
не повторяя двойников.
Благословляю сумрак алый
в исходе солнечного дня,
хоть в нём любовь обманом стала,
увы, не только для меня.
Жизнь человека коротка,
а жизнь любви ещё короче.
Дни счастья нашего и ночи,
уносит времени река
туда, где нас с тобою нет -
к недосягаемым пределам...
Нет, я не этого хотела
в густом пожаре буйных лет,
мечтая лишь тебя любить...
Но оборвалась так некстати,
созвучных наших судеб, нить,
сквозь нежность дымную объятий.
Тому один свидетель - Бог!
А суд вершат земные люди -
всему свидетели и судьи...
Ты зря от них меня берёг.
В один, из самых ясных, дней,
я вышла к ним сама навстречу,
сказав: "За смерть любви своей,
я на ином суде отвечу."
Они не поняли меня...
Но кто-то крикнул: "Боже, правый!
Ей не укрыться от огня,
где, что ни ангел - то, лукавый."
Чудотворною водицей
из святого родника,
я пыталась исцелиться
быстро и наверняка,
от душевного надлома,
что бессонницей вставал,
над моей тоской по дому,
где меня уже не ждал,
мой, до одури, желанный,
за порогом суеты...
А родник струёй фонтанной,
бил из каменной плиты
то раскатистей, то глуше,
чистотой небес струясь,
мне в расхристанную душу,
мягкой пеной серебрясь.
Не забыв перекреститься,
я доверилась струе,
и целебная водица,
левый глаз прошибла мне
так, что в правом мутно стало-
белый свет во мрак упал...
Я на Бога не роптала -
он мне доктора послал.
Ни тоски теперь, ни мрака.
Чаша жизни до краёв,
счастьем полнится... Однако,
счастье это - не моё.
Ты даёшь мне молодости силу!
Лишь тобой и в зной, и в холода,
я свой дух железно закалила,
от хворобы каверзной, вода.
Родники - спасение от солнца.
Бог причастен к таинствам земным...
Высыхают реки и колодцы,
над землёй клубится горький дым.
А когда земля дрожит от грома,
все слои небесные пробив,
ты питаешь жизнью водоёмы,
жажду всех растений утолив.
***
***
Устав бороться с каверзной судьбой,
закрыв свой дом от всяческих вторжений,
я так мечтала встретиться с тобой
в одном из ясных, вещих сновидений.
И вот сбылась заветная мечта.
"Он ждёт тебя!"-,сказал мне голос низкий.
Там, где сжимала душу пустота,
и где постель, как горный снег чиста,
ты ждал меня невыдуманный, близкий.
Порою тьма отраднее, чем свет,
коль суть свой плюс на минус поменяла...
Меня встречает карлик средних лет,
урода-тролля вылитый портрет,
и говорит мне: "Или не узнала?
Я был иным в той блёсткой суете,
где ты до слёз моё любила тело,
создав себе кумира на холсте...
Но ты казалась мне одной из тех,
кем жизнь меня побаловать хотела.
Теперь под вечной пыткою огня,
лишённый Богом сладкого забвенья,
я вижу тех, которые меня
любили в жизни до осатаненья.
А здесь они смеются надо мной,
как виноград янтарный над лисицей.
Нет среди них ущербной не одной,
чтоб жаждой рая мне в аду томиться.
Но ты молись за грешного раба,
и на канон мне ставь почаще свечи.
Когда ж тебя обрадует судьба,
поверь, природа женская слаба...
Не забывай об этой нашей встрече!"
Не забывай? Да разве я смогу,
забыть тебя? Хотя не в этом дело.
Не пожелаю лютому врагу
приобрести себе такое тело,
в котором ты увиделся со мной,
как наяву... Да сон ли это, право?
Тут тот же голос низкий и чужой,
к тебе меня пославший, молвил здраво:
"Он был природой щедро наделён,
но применил во зло её награду,
и по законам неба осуждён
смотреть на рай, служа рекламой аду".
Там за стенами мрачной больницы,
где диагноз болезни - палач,
чёрным холодом скованы лица,
в них заглох обречённости плач.
Уходящих поблекшие взоры
с отгоревшей смешались листвой.
Ужасающий код приговора
над безвинной навис головой.
А природа бессмертием дышит,
незаметно меняя наряд...
И за то, что свершается свыше,
в храме жертвенном свечи горят.
Я зажигаю свечи в вечность,
чтоб тех усопших помянуть,
чья мимолётная сердечность
мне озаряла жизни путь,
звездой надежды загораясь
во мгле отчаянья над ним,
переиграть её стараясь...
За тех, кто мною был любим,
я зажигаю в храме свечи,
молясь на временном пути
о самой главной в жизни встрече
с тем, от кого нельзя уйти.
Сквозь свет и тьму, огонь и дым,
тебя обратно не зову.
Ты мог быть ангелом моим,
а стал кошмаром наяву.
Проснувшись в страхе ледяном,
тебя молю: "Остановись!
Не разрушай мой тихий дом,
где процветает мирно жизнь.
Не я тому была виной,
что ты красиво жить хотел
за счёт мой, только не со мной...
Но жертвой стал своих же дел.
Уймись, беду мне не пророчь -
ты сам моей бедою стал,
когда взыграла наша ночь
в кривой гармонии зеркал..."
Чтоб выжечь истину дотла
из чародейного огня,
я раздробила зеркала
о чистый лёд благого дня.
И пусть во мне ютится грусть
о счастье, рухнувшем давно,
идя на свет, не оглянусь
туда, где пусто и темно.
Тайна Рембрандта - Даная
обостряет чувств накал,
нас двоих соединяя
через множество зеркал.
В красках солнечных живая,
ожидания полна,
наготой своей играя,
дразнит демона она.
Этот демон ненароком,
пряча в тень свой студный вид,
похотливым, влажным оком
за чужой женой следит.
Ты искал её устами
в каждой клеточке моей,
а когда сей мир оставил,
я предстала перед ней
в галерее Эрмитажа
по случайности судьбы...
Но и здесь средь тонкой стражи,
между нами кто-то был.
***
С тобою всё мне видится впервые,
хоть у меня, отнюдь, не первый ты.
Но надо мною тучи грозовые
до самой крайней сдвинуты черты.
Что там за ней? И есть ли что? Не знаю!
Мне в этой жизни видится одно :
ты - Рембрандт Харменс Рейн, а я - Даная...
Любовью дышит наше полотно.
Но всё идёт убийственная драка,
где ад дербанит сила красоты.
Даная - жертва тайного маньяка...
Земля теряет лучшие цветы!
Кислотой не выжечь серной
прокажённую остуду.
Как избавиться от черни,
если эта чернь повсюду
прилипает к чистой коже,
затвердев на ней коростой?
Сладить с ней не всякий может -
кожу с тела рвать не просто.
Только редким единицам
удаётся пытка эта.
Тот, кто боли не боится,
в тьме рожденья выбран светом.
К звёздам вышедший из терний,
так поведает нам грешным:
"Чтоб понять природу черни,
надо ад пройти кромешный."
При накаляющей разум луне,
за полночь, без разрешенья,
в чёрной одежде явилась ко мне
ведьма- сестра разрушенья.
Левой рукою на дверь указав,
правой я дом свой крестила,
пряча от гостьи незваной глаза...
Только нечистая сила,
ей полномочья хозяйки дала,
и к моему изумленью,
эта хозяйка радушной была,
ставя на стол угощенья -
пряности, деликатесы, вино
с розой из райского сада...
Но непонятно мне было одно -
что же ей всё-таки надо?
Смелою став от бокала вина,
к ней я придвинулась ближе.
Взглядом кося, усмехнулась она:
"Ладно, не дрейфь, не обижу!
В собственной слабости сильных виня,
сами того не заметив,
сделали добрые люди меня,
самою злющей на свете.
Я же старалась, как только могла,
рушить их кровные звенья...
Но не всегда я такою была
в водовороте броженья.
В прошлом завидная дочь короля
так лесоруба любила,
что расцветала на небе земля
в мягкой палитре окрила.
Золушка рядом со мною жила,
словно алмаз без оправы.
Я её с принцем маститым свела
по королевскому праву.
Но во дворец из лачуги попав,
мне она жизнь изменила,
тайну мою от меня же узнав,
где и кого я любила.
Принц, что в мужья предназначен мне был,
будучи в сговоре с нею,
парня мечты моей подло убил,
страстью ко мне пламенея
ради короны отца моего...
Я жениху подыграла
так, что сровняла с болотом его,
брачным связав покрывалом.
С Золушкой счёты позднее свела,
видно всему своё время...
Думалось мне, что под корень сожгла
я замарашкино племя.
Всё же с одним, одарённым судьбой,
справиться я не сумела.
Этот один связан жизнью с тобой...
Коль завершишь моё дело,
станешь над грёбаным миром сильна...
Смертным такое не снилось!"
Я ей ответила так, что она
в жалкую моль превратилась,
и не смогла далеко улететь...
Праздновать рано победу!
Чувствую кровью - мы встретимся впредь,
чтобы продолжить беседу.
Куда бы не вела тропа
вас - претендентов на искусство,
вы все в грядущем - черепа,
развеет ветер ваши чувства.
Вы повторяетесь во всём,
греша невольно плагиатством.
Шипит воинственным гусём
в инет рубашкинское братство.
Вам, что в рубашках родились
из загнивающей плаценты,
их в деревянном крое жизнь
швырнёт под траурные ленты.
Не за горами этот час
на замороченной планете...
Никто, увы, не вспомнит вас
в воспоминаниях столетий.
***
Уходит жизнь! И некого винить
в том, что мы только гости на планете.
Смерть грешника не может лёгкой быть,
а люди все грешны на белом свете.
И к сожаленью многие из них,
в своём глазу бревна не замечая,
соринку чётко видят у других,
об этом миру громко сообщая.
Я клялась тебе верною спутницей быть,
и с твоею судьбою свою разделить.
Ты красив был, умён, целомудрен, богат...
"Не бывает такого!"-, кругом говорят.
Да, в разваленной нашей, запойной стране,
совершенство встречается только во сне.
Это было в одном из сгоревших веков,
где созвучные души сильнее оков.
Море, скалы - над ними могучий орёл...
Ты сказал мне, что счастье со мною обрёл.
Я в ответ амулет подарила тебе,
чтоб нам счастье светило в совместной судьбе.
Ты империей правил, и был знаменит,
но правительской славы недолог зенит.
Где монарх, там бесовские сети интриг...
И за тайное чтение редкостных книг,
инквизиция нас под опеку взяла,
а бесценные книги спалила дотла.
Нас обоих костёр очистительный ждал.
Ты был зрелым, а я ещё так молода!..
Юный стражник мне двери тюрьмы распахнул
в час, когда ты шепча моё имя, уснул.
Я бежала сквозь мрак, оглянуться боясь.
Откровенной своей наготы не стыдясь,
избегала объятий мужских, как оков,
стартанув одержимо в страну дураков,
где ударилась сердцем о руку того,
кто не стоил, мой ясный, следа твоего.
На руке его правой был твой амулет...
Как к нему он попал через тысячу лет?
Кем ты был в прошлой жизни, не знаю.
Но всё чаще мне снится дракон,
осторожно ползущий по краю,
навсегда затвердевших времён.
Он преследует белую птицу,
что в свободном полёте сильна.
С нею может беда приключиться,
но об этом не знает она.
Ей не страшен ни ястреб, ни ворон,
ни парящий над миром, орёл...
Мир небесный гармонии полон,
а земной разрушителен, зол.
Но порой эта смелая птица,
кровожадность драконью дразня,
возле пропасти скользкой садится,
не боясь колдовского огня.
Посидит и опять улетает
в беспредельность стихии своей.
Окрылённая небом, не знает,
что земля приготовила ей.
***
Скупой судьбы насмешка злая,
мне, вольной, воли не даёт.
Куда иду, сама не знаю,
но сердцем чувствую - вперёд.
А за спиной, до боли, милый,
вливая в кровь мне сладкий яд,
воркует голубь белокрылый,
и ждёт, когда пойду назад.
Вот над озёрной, свежей гладью
склонилась радуга с небес.
Кровь стынет... Где противоядье?
Мне тихий голос шепчет: "Здесь...
Вспорхни отчаянною птицей
над бесполезной суетой.
Там ложь в твой отчий дом стучится,
назвавшись странницей святой.
Как озарит тебя прозренье,
сама увидишь, с кем была.
Твой милый в белом оперенье
свершает чёрные дела."
Мы боимся смерти, а природа
и самозабвенно, и красиво
отдаёт земле родной в угоду
все свои живительные силы.
Потому в такой её отдаче
ни боязни нет, ни сожаленья.
Золотой листве не страшно тленье,
над которой сердце чьё-то плачет.
***
Когда землю скуют холода,
и сквозь вихрь снеговой карусели
обовьют твоё сердце метели,
вспоминай обо мне иногда.
Между нами бездонная ночь,
но звезда путеводная бродит
в бесприютном, пустом небосводе...
Мне свиданье с собой напророчь!
Знай, весной на белом коне
я примчусь к тебе, где бы ты не был...
Брызнет солнце навстречу лену,
распечатав морозную небыль.
***
В природе есть прямые зеркала,
которые не терпят искаженья.
Из тех зеркал выходят отраженья,
где каждый штрих просвечен добела.
Они грядут из блёсткой мишуры -
все те, кого молва безбожно судит.
Но вам их не увидеть до поры,
ослепшие в сиянье стёкол, люди.
***
Дай мне, Всевышний, терпенья и мочи
засуху времени перестоять.
Пусть разразится гроза среди ночи,
чтобы с рассветом земле засиять.
Пламя небесное яростно сушит
то, что богатой землёй рождено...
Гибнет природа за падшие души
так, что озёр обнажается дно.
***
Чудеса случаются, бывают...
По ночам в таинственной глуши,
все кусты, деревья оживают
для бездомной чьей-нибудь души.
Их улыбки светятся нежнее
самых ясных, призрачных светил.
Кто не звал звезду небес своею,
тот земную деву не любил.
***
Уходили в море корабли,
голубая даль встречала их.
Поцелуи розами цвели
на моих губах от губ твоих.
Мне казалось будет так всегда,
но девятибальною волной
нас накрыла яростно беда,
разлучив навек тебя со мной.
Видно тех, кто пьяный без вина,
чей-то глаз завистливый пасёт.
Если землю крутит Сатана,
он о тайне всякой знает всё.
***
Пока горит живой костёр,
и скорый поезд в ночь несётся,
над чёрным рвом тореадор
с быками яростными бьётся.
Рубахой красной дразнит он
рогатых бешеное стадо,
боёв кровавых чемпион...
Ему б остыть немного надо!
Так затянулся этот бой,
что ни конца ему, ни края.
Но друга крик: "Господь с тобой!"-,
Тореадора окрыляет.
Вот в пропасть первый бык упал,
за ним второй, и тут же третий.
Четвёртый круто маху дал
туда назад, где брата встретив,
вонзил в живот ему рога...
Знать под клубами млечной пыли,
он принял друга за врага,
и все собратья отступили.
Кто не пополнил чёрный ров,
тому помог уйти лукавый.
А победитель вновь готов
вести с быками бой кровавый.
***
Всё то, что независимо от нас,
дай нам перенести достойно, Отче!
И каждый всуе день, и каждый час
нам наш рассудок что-нибудь пророчит.
Все наши в жизни беды от ума -
ум человека дерзок, необъемлем...
Вот потому тающаяся мгла
овладевает им, когда мы дремлем.
Нам не даёт покоя суета,
нелётных дней безмерна вереница.
Нам не хватает веры во Христа,
и времени на то, чтоб помолиться.
Всему земному будет свой конец,
но на вопрос никто не даст ответа:
"Когда?" Об этом знаешь ты, Отец,
когда твой сын сойдёт на землю эту.
Хочу с тобою быть везде, всегда
и здесь, и там за призрачною гранью...
Но все мы в счастье немы, лишь беда
нас гонит в божий храм на покаянье.
***
В войне негласной Скорпион -
противоядье гадам скверным.
Он в шар прозрачный заключён,
чтоб оберегом быть мне верным.
Смерть - каждой особи финал,
любой исход решает время...
Пусть короли спешат на бал,
желая властвовать над всеми.
Новорождённое дитя
на мир безумный не в обиде.
А мотыльки на свет летят,
вокруг себя огня не видя.
И незаметно тают в нём,
к своей мечте не долетая...
Безумным, адовым огнём
земля охвачена святая.
Над битвой яростных интриг
моя звезда на небосклоне.
Кто мудрость млечную постиг,
тот не сгорит и не утонет.
А на предательский удар
мой тайный друг лишь тем ответил,
что сам себя загнал в тот шар,
который стал, как солнце светел.
***
Любовь дала тебе щелчок?
Но в этом ты не одинока.
Предавший раз, предаст ещё
по воле каверзного рока.
Взгляни же истине в глаза -
у жизни дней красивых много,
а с правдой ссориться нельзя...
Ушёл? И скатертью дорога.
Он - утончённый, хитрый зверь
на лебедь белую в запрудьи...
Твоя соперница, поверь,
с ним долго счастлива не будет,
себя в сетях увидев лжи,
куда от чувств горячих тая,
вплыла, чтоб век с любимым жить...
Их повенчала ложь святая.
Но в ней - наживке для ловца,
замаскированной успешно,
ты не увидишь подлеца,
горя к нему любовью грешной.
***
В игрушке детской Ваньке-встаньке,
лучистый, чуть с хитринкой взгляд.
Через него на мир сей глянь-ка,
шагнув во времени назад.
Россия в тихом покаянье
с руками, сжатыми к груди,
хранит высокое молчанье
о переменах впереди.
В любом заметная тумане,
как враг к земле её не гнёт,
она, упав, мгновенно встанет
над тем, кто в пропасть упадёт.
В ней полной жизни равновесье:
верх лёгок - ноги тяжелы.
Она - царица поднебесья,
огонь над тучами золы.
Её свалить не раз пытались
заморских стран здоровяки,
да сами мёртвыми остались
лежать на дне чужой реки.
Россия молится, постится,
и покаянною душой
светла, как млечной клети птица
в порыве радости большой.
***
Как ни сложен их маршрут,
миссия у них такая -
воз истории везут
на себе Тяни-Толкаи,
ненароком тормоша
на своей дороге спящих,
возвратить домой спеша,
в неизвестность уходящих.
Где-то там в глухой дали
кони быстрые мелькают.
Всю шестую часть земли
берегут Тяни-Толкаи.
Ошибиться не боюсь,
что сквозь них по божьей воле,
возвратится, новой, Русь
в отчий дом земной юдоли.
***
***
***
Истончается жизни купол,
в чистоту облаков струясь.
А театр деревянных кукол
держит с адом прямую связь.
В белом платье и розах алых,
взбив волну голубых кудрей,
там Мальвина - царица бала,
а Пьеро - изощрённый гей.
Но спектакли игрой успешной
тешат публику до поры.
В деревянной природе грешной
есть законы иной игры.
Куклы в гриме скрывают лица,
потому что известно им,
что их папа - маньяк, убийца
разношёрстной толпой любим.
"Мы с тобой далеко уедем,
нам сопутствуют небеса!"
Арлекин Коломбиной бредя,
бросил милую алчным псам.
А когда протрезвел, заплакал:
"Дорогая, вернись, прости!.."
И кляня "золотого" папу,
пулю в сердце своё пустил.
В закоулки ведёт прямая,
где без всяких обиняков,
кот слепой да лиса хромая
ищут денежных дураков.
Но по уши уйдя в трясину,
на свой вклад увеличив спрос,
пребогатенький Буратино
им покажет длиннющий нос.
***
Уже который год подряд,
стремясь к разгадке ближе,
смотрю в Малевича квадрат,
и мир загробный вижу
для тех, чьи души навсегда
в грехе без покаянья...
Там нет и слабого следа
от звёздного сиянья.
2
Президент России светел и могуч,
президент России - солнце из-за туч.
В беспросветной тьме идёт на брата брат...
Мир без Путина - Малевича квадрат.
Посвящается Борису Михня - поэту и актёру из Твери,
желаемому самому на свете,
пока его свеча в ночи горит,
и между нами пляшет млечный ветер.
Украсит осень листопадом
над тихой речкой шаткий мост.
Кто виноват, что мы не рядом?
Что между нами столько вёрст?
Судьба? Не буду спорить с нею.
Сжимает время мой разгон...
Надеюсь, что ещё успею
в последний поезда вагон.
***
Так хочется услышать голос твой!
Сказать в ответ каких-нибудь два слова...
Но телефон сломался - ночь сурова,
пугающая мёртвой тишиной.
Застёгиваясь быстро, невпопад,
противореча доводам весомым,
по улицам пустым сквозь колкий град,
иду, к давно покинутому, дому.
Глазам не верю - свет в его окне!
Но надо мной судьбы насмешка злая...
О том, что этот свет не светит мне,
никто на белом свете не узнает.
***
***
Года усиливают ход
неугомонного движенья.
В зеркальной памяти живёт
погасших судеб отраженья.
Как ни косит на это глаз -
уничтожающий и колкий,
есть, в каждом дышащем из нас,
её бесценные осколки.
***
Две стихии - огонь и вода
равносильные по разрушенью.
Не сойдутся они никогда
на орбите земного круженья.
Коль огню суждено поглотить
мир, летящий стремительно в бездну,
то вторично потопу не быть,
и ковчег мастерить бесполезно.
***
Откуда в человеке эта страсть
владеть землёй и звёздами вселенной?
Ему дано взлететь, чтобы упасть,
соединив себя с юдолью бренной.
Он жаждет стать хозяином, забыв,
что он лишь гость в пределах тьмы и света.
А мир подлунный призрачен и лжив,
где в рай и в ад с торгов идут билеты.
***
Благословенна каждая минута,
где дом свой знает грешная душа.
Настанет миг - она уйдёт оттуда,
потусторонним холодом дыша.
Всемирный мрак кольцо сомкнёт над всеми,
но в разный срок, для каждого свой час...
Цените жизнь, а больше жизни время,
пока оно струится через вас.
***
В похожести внешней согласия нет.
Везенье - случайности кредо.
У каждого свой лотерейный билет,
но сказочный выигрыш редок.
Кому он достанется - Богу решать.
Здесь зависть людская бессильна,
но мечется фурией, дымно круша
прозрачность иллюзии мыльной.
***
Будь совершенен в спектре поколений,
легко меняй судьбы капризной ход.
Учителя - лишь лестницы ступени,
которая к успеху нас ведёт.
И двигаясь по замкнутому кругу,
ищи прорыв к непознанному вне,
отпор давая тайному недугу,
что явный вред наносит новизне.
***
***
Слабей планетное кольцо...
Но чтоб ни стало с миром впредь,
земля не сможет умереть -
она изменит лишь лицо.
А с ним изменится и мир...
Все наши судьбы и дела
сольются в нём в единый миф,
какие б жизнь костры не жгла.
***
Они друг от друга не прятали лица,
но встала меж ними разлуки стена.
Он умер без имени в жёлтой больнице,
а в доме зелёном скончалась она.
Так было для всех, кто их тайны не ведал,
и только больничный сосед чудака,
сквозь лунные тени увидел соседа,
спешащим с возлюбленной за облака.
Кто был тот чудак? Неизвестный писатель,
который роману себя посвятил...
Но этот роман о Христе и Пилате,
Христос не одобрил, а "Свет" запретил.
Чудак стал изгоем в родимой столице,
пока не увидел на улице ту,
решившую сделаться самоубийцей...
Любовь моментально спасла красоту.
Шикарная дама во имя изгоя,
всю душу свою Сатане отдала,
из нежной подруги став ведьмой нагою,
доверив сильнейшему сердца дела.
Та сделка свершилась на стыке событий,
встряхнувших до пепла писательский "скит".
И Мастер явился своей Маргарите
с романом, который в огне не горит.
Судьба обычно к бедному жестока,
богатому она благоволит...
А красота склоняется к пороку,
для чудака невинная на вид.
Он видит в ней божественное чадо!
Лишь для него, как млечная роса,
с её щеки сползает капля яда...
Блаженный шепчет: "Ангела слеза!"
Он в чём-то прав - из рая в ад низринут
надменный ангел Господом самим...
А вертела в печных углях не стынут,
покуда мир заигрывает с ним.
Отнюдь не мудрёное дело -
порвать с окружением нить.
Я видела то, что хотела,
и некого в этом винить.
На сцене актёр идеален
со всех разноцветных сторон.
Но если бы зрители знали,
каков за кулисами он!
Не надо об этом ни слова...
Впотьмах зажигая свечу,
я снова увидеть готова
лишь то, чего очень хочу.
***
Я терплю, пока хватает силы,
боль, что мне на клочья сердце рвёт.
Множатся друзей моих могилы,
в бесконечность кладбище растёт.
Я любила там гулять когда-то,
на надгробьях надписи читать
тех живых, что чтили мёртвых свято,
втиснув в камень вечности печать.
И по ней я многих узнавала
из прохожих будничного дня.
Но когда тебя, мой свет, не стало,
боль пронзила холодом меня
так, что жизнь дороги перекрыла
мне к порогу вечности твоей.
Память сердца свято сохранила
теплоту зелёных наших дней.
Вновь настанет сказочное лето,
будет дождик звать меня грибной
в синь, где наша песня недопета,
в глушь, куда нельзя ходить одной.
Но небесным ангелом хранима,
не боюсь одна туда идти.
Наши души встретятся, любимый,
на никем не видимом пути.
Ну а там, где тлен объятый тьмою,
потерял обличие души,
ты не можешь встретиться со мною,
потому что так Господь решил.
В отпечатках памятников лица...
Можно жить, минувшее любя.
Помоги мне, милый, с тем смириться,
что со мною рядом нет тебя.
Венок сонетов