Василь Дробот


Памяти Андрея Вознесенского

Смерть сильна,
но строка сильней,
И спасает наверняка:
Суть твоя отразилась в ней
И осталась на все века.

Даже если забудут звук,
То записан нам в память свет.
Словно дети, плывём из рук,
И конца для творенья нет.

Ты остался в любом из нас,
И не страшно, что наг и сир…
Вечный миг – это твой час,
Мир живой – это твой мир.


Встреча с нищим

Я голову прячу в плечи
От струпьев и грязной кожи.
А милостыня не лечит
И выкупить нас не может.

Прощения не дарует,
Спокойствия не приносит
И душу покрыть корою
Не может, хоть и не бросит,

А дверь отворит легонько,
Как пропуск за деньги – мимо…
И вдруг поглядит вдогонку
Со страшной ухмылкой мима.


И вновь народ мой примет муку...

* * *

И вновь народ мой примет муку
От подлой, но своей руки,
И вновь стукач в угоду стуку
Пошлет людей на Соловки.

И утвердится в гнусном деле,
Творя его из рода в род,
Когда людей прилюдно делят
На тех, кто жив, и тех, кто мрёт.

Когда, пережевав изжогу,
Страна открыто, без затей,
Всех больше душ отправит к Богу,
Не став от этого святей.


Сегодня трактор нарасхват...

* * *

Сегодня трактор нарасхват,
Ездок – навеселе.
Лошадный кончился уклад:
Нет кузницы в селе.

А тракторист и пьян, и груб,
И пишет вензеля.
Поставив под колеса грудь,
Качается земля.

Сцепились веки, рот зажат,
Разодрано плечо…
А что ж ей делать? Не рожать?
Кому ж пахать еще!

1.05.96


Мудрость приходит с любовью...

* * *

Кто чувствительней, – брызги сглотнули…
Владимир Высоцкий


Мудрость приходит с любовью,
Как производная муки.
Тянутся вдруг к изголовью
Вмиг подобревшие руки.

Сразу становится близким
То, что чужим оставалось,
Сердце, «сглотнувшее брызги»,
Прочно встает у штурвала.

Дальше дорога известна,
Шаг ее каждый случаен:
Души выходят из бездны,
Бездны не замечая…

30.04.96


Господи, сделай меня солнечным бликом...

2.

Господи, сделай меня солнечным бликом,
Чтобы любили меня взрослые, дети,
Чтобы считали меня теплым и близким,
Чтобы хотели везде видеть и встретить.

Солнечным бликом меня, Господи, сделай,
Чистым, бесплотным, простым,
радостным, нежным,
Черностью ночи и дня светлостью белой,
Невозмутимым ее царственным веждам –

Даром Твоим, Господь, ласковым ликом,
Миром ее души, радостью тела…
Господи, сделай меня солнечным бликом,
Искрой в ее глазах, Господи, сделай!

16.08.95


Вижу, как солнечный блик...

1.

Вижу, как солнечный блик
Прыгнул с окошка на ветку.
Вспыхнула ветка теплом,
Рядом окошко погасло.

Черный сквозной провал
Пьет изумруд росинки.
Господи, сделай меня
Солнечным бликом.

16.08.95


Посвятили меня в поэты...

* * *

Посвятили меня в поэты
И послали меня в полеты
То ль планиды, а то ль планеты
Послепутчевского помета.

Стало можно внезапно, сразу.
Было страшно, а стало можно,
И звенящая прежде фраза
Сразу стала пустой и ложной.

Сникло всё, что заборы брало,
Что держало мечи и копья,
Обезлюдели вмиг забрала,
Выси горние стали топью.

Всякий дравшийся пал побитым,
Всем, кто трепом за гуж держался,
Стало дорого быть поэтом.
Вот, и бросили… Я остался.

29.07.95


Веди меня, музыка памяти...

* * *

Веди меня, музыка памяти,
По с детства запомненным полосам,
Где я еще маленький паинька
С пугающе тоненьким голосом,

Берущим легко, без усилия
Все крайние ноты высокие…
А песни какие красивые!
А время какое жестокое!

А время глухое и злющее,
А люди войною забитые…
И мать обрывает поющего,
Чтоб сыну никто не завидовал.

Веди меня, музыка памяти,
По тропам, что страхом отмечены.
А детство доселе не понято,
А счастье доселе не встречено…


12.06.95


Лежат в коробке три медали...

* * *

Лежат в коробке три медали
Несуществующей страны.
Мне их, как старый долг отдали,
Хотя и не были должны.

Их дали хоть по разнарядке,
Но в завершенье трудных дел.
И было с ними все в порядке,
Да вот, ни разу не надел.

А всё храню, и сердце радо
Себе оставить всю, как есть,
Вотще заслуженной, награды
Судьбой не признанную честь.

17.05.95


Не повторяются приметы...

* * *

Не повторяются приметы,
Ниспосылаемые мне.
Творю из них стихи, сонеты,
Припрятав истину на дне.

И самому непостижимы
Такие ясные сперва,
А после ставшие чужими,
Почти случайные слова.

И то, что кажется прозреньем, –
Проделки рифмы и судьбы…
Блаженны Божьи откровенья,

Блаженны Музы дуновенья,
Не утоляющие рвенья,
Но разбивающие лбы.

3.04.95


Март

И вновь заснежены газоны,
Из губ дыхание – как дым,
И оседает воздух сонный
На ветках инеем седым.

Прядёт серебряные нити
И заплетает в кружева,
Где силой чистого наитья
В строку вплетаются слова

И застывают, словно сказка,
Сумев по-зимнему опять
Одной единственною краской
Всю радость жизни передать.

12.03.95


Началам следуют концы...

* * *

Началам следуют концы,
И дальше – вновь начала.
В воде бегущей нет ленцы,
Есть лодка у причала.

Скрипит канат, звенит волна,
Ей не дано ошибки.
И суть вещей обнажена,
И борт стучит в обшивку

Причала… Нет ни квот, ни льгот,
Ни истины, ни фальши,
Лишь мир отвязанный плывет
Всё дальше, дальше, дальше…

6.01.95


Усталый ветер лёг на крышу...

* * *

Усталый ветер лёг на крышу,
И слух становится острей.
Как бьётся сердце ветра слышу
Меж колотящихся ветвей
Соседской груши в шифер серый,
А рядом: яблони – во тьму.
На крышу к ветру птица села
И чистит перышки ему.

Дом тихо дышит, чуть скрипит:
«Тс-с! Там, на крыше ветер спит!»

14.07.94


Размокла даже мостовая...

* * *

Размокла даже мостовая,
Ещё чуть-чуть – положат гать.
Дожди идут, не уставая,
Не успевает просыхать
Земля, подтопленная влажным,
Холодным летом. Набекрень
У вязов – кроны. Гостем важным
Заполоняет грядки хрен,
Одет листвы тяжелым шёлком,
Вельможен, благостен и сыт.
И одуванчик ярко-жёлтый
Из декольте его висит.

15.06.94


Варианты

Нет Елены – осталась Троя,
Боевого избегла строя,
И пустого коня избегла
И бесчинства огня и пепла.

Вдруг вильнуло куда-то время,
Изменило всем планам небо:
Нет Италии – не было Рима,
Нет России – Батыя не было.

Промахнулся художник кистью,
И остался Спартак фракийцем,
И безродным остался Цезарь,
И до туч не добрался цезий,

Радий, стронций, полоний, гафний…
Впрочем, видно, не он здесь главный –
Мир без боен! Какое счастье!!!
Но данайцы приходят чаще…


Идут хорошие стихи...

* * *

Идут хорошие стихи
Который день с утра,
Как будто где-то петухи
Кричат: «Вставай! Пора!»

Крылами хлопают, крича,
И разгоняют тень,
И солнце, вспыхнув от луча,
Включает новый день.

И свет стекает с потолка,
И отступает тьма…
Проснуться – главное.
Строка
Найдёт меня сама.


Весна звала себя Людмилой...

* * *
А эту зиму звали Анной.
Давид Самойлов


Весна звала себя Людмилой,
И это было так светло!
Тогда еще Луна светила,
Как в запотевшее стекло,
Зеленоватым тёплым светом,
Как будто – только для меня.
И понял я, что стал поэтом,
Узнав, что любят, не виня,
И не прощая – просто любят
В мороз и в снег, и в дождь, и в зной…
И был я благодарен Люде,
Что побыла моей весной.
Что слабый отсвет снов горячих
Упал на лица, как печать.
Что благодарных от даря щих
Жизнь не умеет отличать.


Философ

Задай вопрос, и я тебе отвечу.
Пусть не на каждый есть в душе слова,
Но небосвод ложится мне на плечи,
И заплывает светом голова.

Я, как Атлант, застыл у края мира,
Почти на кромке неба самого.
И не забава – звякнувшая лира,
Но инструмент познания его,

Сличения с гармонией нетленной
Всего, что есть, без края и без дна,
Поскольку суть нам заданной вселенной
Другим законам не подчинена.


Ночная гроза

Как дьякон, «Господи, помилуй!
Гудел над тучей низкий гром
С такой же зычностью и силой,
Как на реке гудит паром.

Винты, разбрызгивая тучу,
Крутились медленно в дожде,
И забирала туча круче,
И капли сыпались везде.

Замеченный случайно нами,
Паром отчаливал во тьму,
И габаритными огнями
Служили молнии ему.

И снова: «Господи, помилуй!» -
Ревел диакон, как в трубу,
И набухали кровью жилы
На заблестевшем потном лбу.


Живое сердце – как прибой...

* * *

Живое сердце – как прибой:
В азарте и в пылу –
Ударит, жертвуя собой
И оросит скалу.

И орошённая скала
Продолжит бытиё,
Как всем благим сердцам – хвала,
Разбитым об неё,

Собой ударившим сюда,
Об острые края…
Не час беды, не факт суда,
Но – миг из бытия.


Проведи нас, Природа, по свету...

* * *

Проведи нас, Природа, по свету,
сама проведи!
Так, чтоб мы на ходу ничего
не сломали в тебе,
Чтобы сердце твоё не умолкло
в зелёной груди,
Чтобы птицы свистели, и Ангел
играл на трубе.

Проведи нас, Природа по грани,
точней – по ребру,
Не пуская туда, где у нас
не хватает ума,
Чтобы листья шумели
в здоровом и щедром бору,
Чтобы снегом лечила
усталость и раны зима.

Объясни нам, что мы – не хозяин,
а малая часть
Этой жизни, которая дарит
дыхание всем,
Чтоб не раз и не два нам к сосцам твоим
жадно припасть
В этом райском саду, что насажен
неведомо кем.


Должник

И взвыло чрево каменной горы.
Николай Заболоцкий



Сколько в жизни придется просить
о прощенье твоем,
Чтобы все наши копи и взрывы,
набеги и беды
Над тобой никогда ни за что
не узнали победы
И с тобою любого всегда
оставляли вдвоем.

Жизнь земная и я! Твердь земная,
небесное тело
И пылинка сознанья,
живущая только тобой,
Как мне знать: в горьких родах
чего от меня ты хотела,
Для чего надо мною зажгла
небосвод голубой?

Как вернуть тебе долг, что мне сделать,
чтоб ты просияла,
Чтобы нежность и радость
наполнили душу твою,
Если мало и жизни, и смерти,
и вечности мало
Лишь за то, что с тобой
над бездонным провалом стою.


Я назову, поскольку я – Адам...

* * *

Я назову, поскольку я – Адам,
И дол, и высь, и грех, и покаянье.
И лишь себе прощения не дам,
Ведь Божий Дар не терпит подаянья.

Стою и плачу, вслушиваясь в звук,
Уткнувшись сердцем в стену до упора:
Мир так хорош! Но он, видать, не впору,
И всё, что нажил, сыплется из рук.

Я нищ, я наг, веди меня, веди
В тот новый рай, где нет плодов на ветках,
Где даже сердце с дыркою в груди
Вдруг совместится явственно и метко.

Я всё найду, узнаю, назову…
И каждый звук свершится наяву.


Что вы? Это – еще не суд...

* * *

Что вы? Это – еще не суд.
Далеко ещё до суда.
Если голову не снесут
Пожилые мои года,

Если минут меня грехи,
Если смерть пощадит меня,
Значит, будут ещё стихи –
Искры пляшущего огня.

Ты теки, моя речь, теки,
Приводи ко мне рифму в дом,
От трухи избавь, шелухи,
От всего, чем дышу с трудом.

Открывай мои бронхи им,
Вдруг являющимся словам…
Впрочем, слава – всего лишь дым.
А стихи посвящаю вам.


Откровение – это мы...

* * *

Откровение – это мы,
Это наши – в быту – дела.
Это – печка среди зимы,
А не то, что зима бела.

И не осень, что на дворе,
И не запах роскошных роз –
Это право жить в январе,
Не боясь, что прибьёт мороз.

Ветра жгучего не боясь,
Улыбаясь внутри пурги…
Это мыслей спокойных вязь
В миг, когда не видать ни зги.

Это – просто способность быть
В самом пекле самим собой,
Это – наш пресловутый быт,
Превратившийся в спор с судьбой.


Дверь в Израиль

«Дверь. Израиль»
Надпись на этикетке



Дверь в Израиль! В магазине!
Здесь, на первом этаже!
Не в полёте, рот разинув:
Раз шагнёшь, и ты – уже
В святом месте, там, где пусто
Не бывает никогда,
Где мгновенья с вещим хрустом
Умещаются в года,
Но отщёлкивают мерой
Истеченья своего
Время жизни, время эры,
Время мира самого.
В самом центре всей вселенной
Не поспоришь, не соврёшь:
Мысль останется нетленной,
Плоть погибнет ни за грош,
Не дождавшись воскресенья,
Не спросив: «А что теперь?»…
Но останутся в спасенье
Магазин и эта дверь.


По интернету

Передаю соседу в Бонн
Последнее стихотворенье…
Такая участь всех времен:
Болящей вены отворенье
И переход в другую весь,
В другую боль и в жизнь другую…
Он, может, там извелся весь,
А я ему – строку нагую
В благословенный этот час,
Когда, лишь стоит появиться, –
Уже земля не носит нас
И выселяет за границу,
И оставляет за межой,
Но всё хранит живыми узы,
Пока не лягут в грунт чужой
Родные дети Русской Музы.


Твой день рождения

Непогода – уже не зима,
На деревьях – салатовый отблеск.
У проспекта – торжественный облик,
Подравнялись в шеренгах дома.

И дождит – как из мельницы детской,
Мишурой, и фольгой, и стеклом,
В рукава одеваются ветки,
Свежий ветер спешит напролом.

Тротуаров зеркальные долы
Отражают в себе этажи,
И травинки так трепетно голы,
Что в глаголах проснулись пажи.


Хорошо ль тебе со мною...

* * *

Хорошо ль тебе со мною,
Рифма, ладушка моя?
Время, вставшее стеною,
Заигравшие моря,
Слово-чувство, слово-сказка,
Слово-светлая печаль,
Нескончаемая ласка,
Одиночества печать –
За тобой сквозь буреломы,
Осторожно, чтобы вдруг
Не спугнуть раскатом грома,
Не разбить волшебный круг,
Превративший окончаньем
В звуки пения души –
Шепот ветра, волн качанье,
Небо в звездах, камыши…


Памяти Кати Квитницкой

Еще один шагнул в провал,
Еще одна ушла.
Как будто кто наколдовал,
И вдруг сгустилась мгла.

Следы пропали в этой мгле,
Исчезла тень твоя,
И стало меньше на земле
Таких, как ты и я.

Такая жизнь, такой резон:
Прекрасен Божий свет,
Но мы идем за горизонт,
И нам возврата нет.

И мы уходим в смерть свою,
Как в детство, – навсегда …
Позволь, немного постою
У краешка следа.

Позволь, поплачу за тобой,
Позволь, потру глаза…
Последний луч… Последний сбой…
Последняя слеза…


Но есть «фигура умолчания»...

* * *

Но есть «фигура умолчания»,
Изобретение глухих,
Когда застывшее отчаянье,
Не зная ходу, бьет под дых.

Когда шаги без продолжения
За мигом – миг, за часом – час –
Стократ страшнее напряжения,
Невыносимого для нас.

Когда уже дышать не хочется,
А мы кричим до хрипоты,
И нам глухое одиночество
С улыбкой затыкает рты.


Слова уже защищены...

* * *

Слова уже защищены,
И строк дописывать не надо.
И в этом нет ничьей вины –
Скорей, душа свиданью рада.

Мы – собеседники с тобой
Сквозь время, ставшее неплотным
И проходным… Твоей судьбой
В строке задетый мимолетно,

Я отзываюсь… И в ответ
Строка твоя доносит слово
И вдруг озвучивает снова
Давно прошедший свет и след.

И я, застыв, слежу за ней,
Пугаясь дерзости своей.


Диалог

И моя догадка подтвердилась.
Анна Ахматова



Твой старый том открыт не мною,
Не по желанью и давно.
Но время, бывшее стеною,
Вдруг превращается в окно.

Читаю снова, снова, снова…
По строчке, словно по ножу,
Иду босой… И лечит слово,
И я в нем радость нахожу,

Которой не было… И сразу,
Поймав сигнал издалека,
Тобою начатую фразу
Закончить просится рука.

И не дерзает, словно в шоке,
Молчит, хотя пришла пора…
Но проступают в тексте строки,
Которых не было вчера.


Я не мистичен. Это – только роль...

* * *

Я не мистичен. Это – только роль.
Но, если ты ответила оттуда,
Ты сотворила действие и чудо,
И повторить для верности изволь.

Закрою том и помолчу над ним,
Потом проверю: здесь ли строки эти.
А что увижу, сохраню в секрете,
И вещий смыл, и вдруг возникший нимб.

Как ты права! Не по грехам случайным –
По муке воздают в конце пути.
Положено сиять, и ты свети.

Вся суть в тебе, все остальное – тайна.
Мгновенье жизни не бывает крайним,
Оно течет – ты только отпусти.


Показала все, что было...

* * *

Показала все, что было,
С той и с этой стороны.
И растраченные силы
Дару страшному равны.

Все, что делается в мире,
Отражается на мне.
Я стою мишенью в тире,
Приколоченный к стене.

Взгляд, снаряд, стрела и пуля –
Всё – в меня. А жизнь несёт
Мимо… Господи, смогу ли
Рассказать об этом всё?


Наверно, что-то все же будет...

* * *

…Спасет ли нас?
Анна Ахматова



Наверно, что-то все же будет
За той неведомой чертой,
Где отголоски наших буден
Внезапно станут пустотой,
Откуда нет уже возврата,
Где – не свобода, не режим.
И ни душа не виновата,
Ни тело, ставшее чужим,
Уже оставленное мною…
Где ни последствий нет, ни льгот,
Но что-то помнит, что-то ноет
И что-то ждет.


Несуществующему адресу...

* * *

Несуществующему адресу
В просторах далей и морей
Я доверяю эту матрицу
Души моей.

Я доверяю лесу, городу,
Земле, казавшейся родной,
В слова, рожденные от голода,
Билет входной, –

Не денег ради и признания,
Дворцов, а, может быть, и нор,
А просто, время строит здание,
Язык – раствор.

Пока душа живет, не сетуя,
И отбивает ритм рука,
Он сотворит нам память светлую
На все века.


А вот сейчас пора другая...

* * *

А вот сейчас пора другая
Сама пришла издалека,
Когда, гармонию вдыхая,
Течет природа, как река.

Течет меж всеми берегами,
Какие лишь на свете есть,
И слышит пенье в этом гаме,
И в пенье том – благую весть.

И ничего не происходит
И не смущает бытиё…
Но чувство жадное находит
В ней утоление своё.


Дар

Но люди не любят хороших,
А любят удобных,
И наша вселенская ноша
Проказе подобна,

Когда – с колокольчиком – мимо,
Ни шагу навстречу,
И сыплются лета и зимы
На утлые плечи.

Ни взгляда, ни рукопожатья,
Ни слов подаянья –
Вся боль на тебе, все проклятья
И все покаянья.


Всё это – правда, что ничем...

* * *

Всё это – правда, что ничем
Стихи от речи не разнятся.
Никто не думает, зачем
Приходят днем и ночью снятся.
И проявляются во мгле,
И входят в плоть острее шпаги,
И мерой шага по земле
Размер диктуют на бумаге.
Она всё стерпит, и на ней
Крик миллионов – не по счету –
Всего останется ясней,
Подобно нечету и чёту,
Зарифмовавшему судьбу –
Не одного, а всех на свете –
Так беспощадно, что в гробу
Виновный всё-таки в ответе.
Тогда из времени всплывут
В быту утраченные речью
Людская боль и Божий Суд,
И все повадки человечьи.


Творцы

Душа выходит за пределы
Того, что дадено другим…
Какое человеку дело,
Что он сегодня стал нагим?

Любая мысль, и вздох, и слово
Отныне явственны для всех.
Для поведенья нет основы,
И указателей, и вех.

А есть отсутствие запретов,
И не изведанная пядь,
И неизбежный хмель при этом,
В который хочется опять.


Рецептов нет, и всё – на ощупь...


* * *

Рецептов нет, и всё – на ощупь.
Я ошибаюсь и грешу…
Могла бы жизнь даваться проще,
Но сам об этом не прошу.

Ее объятия тугие,
Ее сомненья внятны мне.
Утрать – задавит ностальгия
По разговору в каждом дне:

Я шаг шагну, а жизнь ответит,
Я погонюсь – вперед бежит,
Отстану – подождет и встретит…
Лишь ради этого на свете,
По-моему, и стоит жить.


Киев, конец декабря

Весь небосвод цветет, как шелк:
От синего до голубого…
Здесь наш язык произошел,
И здесь ему рождаться снова

Бессчетно раз – молитвой уст,
Шепча, крича, в молчанье строгом –
Мир предстает как дом, как куст,
Как сон, бредущий по дорогам

В полузабытую страну,
Куда уже заглохли тропы, –
Побыть у времени в плену,
Покуда нет еще Европы,

Народы плавятся рудой
В теченье орд неутомимом,
И молодеет мир седой,
Чтоб разродиться новым Римом…


Стихи

Я всех не помню – так случилось.
Всегда бывает что-нибудь:
В кромешной тьме Земля катилась,
Собой разматывая путь.

В лицо дышала мгла живая,
Строка ложилась в борозду,
Под теплым солнцем оживая
И прорастая на ходу.

Вся жизнь моя ушла по слогу
На этом пройденном пути,
И, если б мне опять в дорогу –
Я вновь хотел бы так пройти,

Судьбой разгаданные тайны
Строкой выкладывая в звук…
Всё происходит так случайно,
Что просто сыплется из рук.


Мои научные дела...

* * *

Мои научные дела
Произошли со мной случайно:
Судьба гармонию дала.
А всё, что – вне, осталось тайной.

Я не стремился птицей в высь,
В воде ногой не щупал броду,
Но заводил простую мысль
В ее логическую коду.

И завершал. И потому
Оставил след на этом поле,
Ведущем общество сквозь тьму,
Бывает, даже против воли:

Случайно, нехотя, тайком –
Сквозь Мироздание – пешком…


Нет уверенности в шаге...


* * *

Нет уверенности в шаге,
Нет надежности во взгляде.
Жизнь нельзя доверить шпаге
Или слову «Бога ради…»

Я – песчинка в механизме,
Во вращенье Мирозданья,
Всей моей ничтожной жизни
И ничтожного страданья

Не хватает для разгона
И для стопора не хватит:
Тень межзвездная бездонна
И не создана для гати.

Перейти ее – ни толку,
Ни веков, ни направленья…
Ну зачем, куда мне столько?
Я вмещаюсь во мгновенье.

Миг – и нет. Лишь совесть в курсе,
Что во всей своей заботе
Не подвел, не промахнулся
Не нагадил, не напортил…


С вокзала

Мы не увидимся с тобой:
Ты слишком далеко.
То дождь, и капли – вразнобой,
То в окнах – молоко.

Туман осел на скаты крыш,
Меж ветками повис,
И неожиданная тишь
Стекает с неба вниз.

Состав по рельсам отстучал
Прощальный твой привет.
Спектакль окончен, пуст причал,
Сейчас погасят свет.


Задули ветры резкие...

* * *


Задули ветры резкие,
Как парус, напряженные,
А с неба – капли редкие,
Огромные, тяжелые.

Грохочут стекла тонкие
Несокрушимо гордою
Прозрачной перепонкою
Меж мной и непогодою.

Незримой, но достаточной
Для вдоха и для выдоха
Всей этой жизни красочной
Без входа и без выхода.


Никакого слова про запас...


* * *

Никакого слова про запас.
Всё открыто до последней капли.
Даже если строчкою не спас, –
Сил придаст – случайная – не так ли?

Все, что есть в душе моей сейчас,
На бумагу просится, тоскуя,
Словно этот вздох – в последний раз,
А потом судьба перетасует

Навсегда молекулы мои
И придаст им разные порядки
В разных судьбах – даже не моли:
Наши судьбы до смешного кратки.

Но и если б жизнь была длинней,
Кто бы знал, что нужно делать с ней?


Мироздание

А вал продолжает крутиться,
И наша шкатулка играет:
Вот мимо проносится птица,
Вот хлопнула рама сарая,

Посыпались стекла на землю,
И катится дребезг хрустящий.
Весь мир происшедшему внемлет
И наш заколдованный ящик…

А впрочем, о чем я? Какая
Волшба здесь, какая кручина?
Вот вал молоточки толкает,
У каждого слова – причина,

У каждого действия – слово,
И звуку предшествует нота,
И каждому мигу – основа…
…А все не хватает чего-то.


Сюжету вопреки

Арсению Тарковскому

Хочется не дочитать до коды,
Хочется оставить вас живым.
Но дают предроковые годы
Сто очков вперед сороковым.

Сколько раз я доходил до этих
Скачущих галопом знанья строк,
Но последних фактов о поэте
Не прочел: не выдержал, не смог.

Пусть же все останется, как было.
Пусть хранят вас дол и небосвод,
Пусть судьбы неведомая сила
Вас поднимет, к людям позовет,

Пусть идет, звуча и оживая
Ваша жизнь – строкой, как по ножу…
Не читая, книгу закрываю
И в закладку память положу.


Но подробности – это приметы...

* * *
От подробностей душных засилья
Улетай…
Лариса Миллер




Но подробности – это приметы,
Безразлично, весны ли, зимы
Или нежного теплого лета,
Что у времени взято взаймы.

Каждой туче – свои очертанья,
Каждой птице – запевка своя…
И, когда меня в мире не станет, –
В них останусь, наверное, я.

В этом свисте и щелканье птичьем,
В звоне капель, во тьме за стеной,
Пересказанных иноязычным
Человеческим словом – и мной.


Жара осела. В небе щедро...

* * *

Жара осела. В небе щедро
О тучу чиркают стрижи.
На крыльях медленного ветра
Плывут пузатые баржи.

И синевой холодной днища
Их отливают на лету,
И время тропочку не ищет,
А просто льется в пустоту.

Все проявилось, как на снимке, –
Любая щепка и пятно…
Ныряют крыши в сизой дымке,
Меняя ракурс, как в кино…

Ныряет год в притихший август.
Июлю время истекло,
Как будто лету стало в тягость
Его настырное тепло.


Полдень

Вновь чудо: жаворонок малый –
Звенит всё небо от него,
И солнце как бы задремало,
Чтоб не нарушить ничего.
И не спугнуть… А синь линяет,
Стекая в травы у реки,
И звон весь мир соединяет,
Как с небесами – васильки.
Я – лес, я – лен, я – свет, я – ветер,
Я – дождь, собравшийся в грозу…
Такая тишь на белом свете,
Что – ни сориночки в глазу!
Сейчас он выдохнет и снова
Вдохнет и полдень, и зенит,
И в строчке вызревшее слово
Само собою зазвенит.


А все же, стихи – это смысл...

* * *

А все же, стихи – это смысл,
Записанный с помощью звука,
И нот круговая порука
За в море рванувшийся мыс,
Ушедший от берега прочь…
Обычный, но сказанный прямо
И не возжелавший упрямо
Приличия в ступе толочь
В резине растянутых дней,
Покоя притворного ради…
Мы все таки учимся правде,
Хотя и беспомощны в ней.


Подол

Все это было где-то здесь…
А может, здесь. Не помню точно.
Какой он все-таки непрочный,
Подлунный мир – любая весь!

Боятся времени дома,
Боятся улицы и скверы:
Утащит вглубь грядущей эры
И таинством сведет с ума.

Попробуй, разберись потом,
Пойми судьбы хитросплетенья…
По колыбели поколенья
Всемирный мечется потоп.


Вывернутый сонет

Жара загнбла всех в дома
И обессилела сама.
Горячий ветер лег в траву,
И каплей пот по рукаву
Бежит, не смачивая ткань –
И это все в такую рань!

Просохнет дождь, растает град
Запнется птица, прокричав,
Как будто рядом – моря гладь,
А мы – к ней маленький причал.

И всё: и птица, и ветра,
И пот, бегущий по руке,
И солнце, жгучее с утра,
Зажаты в детском кулачке…


А я все чаще где-то там...

* * *

А я все чаще где-то там,
В далеком прошлом, где мы вместе,
Где ни обиды нет, ни лести,
Но – утоление устам,

И мир в душе, и оттого
Меня не тянет возвращаться,
И только жаль мне домочадцев
И окон дома своего.

Когда-нибудь – совсем уйду
И там останусь безвозвратно,
И не вернут меня обратно
Ни за аркан, ни за узду.

И нынче эти времена
Сужу оттуда, почему-то,
Да так уверенно, как будто
В свершенном – не моя вина.


Чудо

Всего три дерева от сада
Осталось у пяти домов.
Ушла манящая прохлада
Из наших каверзных умов.

Гора не сохранила лика:
Клочком в расселине – трава,
И тень – земле равновелика,
На коей встали дерева.

Но по ночам, при свете лунном,
Из белых нитей свет вия,
Волшба, творимая июнем,
Исходит пеньем соловья –

На островке, сама с собою,
Как в микрофон со многих сцен…
И жизнь, творимая волшбою,
Дрожа, звенит меж серых стен.


Незабытым друзьям

Освободив от шелухи,
Как тьма – от быта в кинозале,
Меня стихи переписали,
Когда я стал писать стихи.

Я изменился сразу, весь.
Я вдруг утратил связь с собою,
И то, что мнилось мне судьбою,
Исчезло, как земная весь.

И оказался я в строке
С другой душой и с новым бытом…
А что осталось не забытым, –
Зажал, как рану в кулаке.


Увы, неведенье – спасенье...

* * *

Увы, неведенье – спасенье,
И все догадки – ни к чему.
Стоит в графине лист осенний,
Закат теряется в дыму.

Который век, тревожа лиру
И зависая между строк,
По незаконченному миру
Ползет асфальтовый каток.

Бредет, равняя всё на свете,
Века закатывая в грунт…
Дожди секут, и солнце светит,
И пьяный ветер дышит в грудь.

И лик небес глядит не строго,
Но смысл теряется вдали…
История тогда – дорога,
Когда по ней уже прошли.


Рассвет

Сейчас я лягу на волну
И закачаюсь с нею.
И, если не пойду ко дну,
Всё станет вдруг яснее.

И жизнь нахлынет на меня,
Как песня или рана,
При свете будущего дня
Без фальши, без изъяна,

На ноте той, что держит мир
В сознанье – как оправа,
И всех нас делает людьми –
По праву и без права.


Не оставляй меня! Одной...

* * *

Не оставляй меня! Одной
Душе не жить на белом свете.
Я – как жилец Ковчега – Ной:
Кругом вода, и солнце светит,

И – ни души… Пришла пора
Взлететь повыше над волною…
Но с тем и послан голубь Ною,
Что в небе – черная дыра.

Она заглатывает нас
И обретает жизнь на муку…
И только в самый крайний час
Живой побег ложится в руку

И обещает новый путь
В неунывающее «завтра»…
Всё получается внезапно,
Не как хотел, а как-нибудь.


Но, если бы не ты...

* * *

Но, если бы не ты,
Я не был бы собой.
И все мои черты,
И каждый пик, и сбой –

Мои лишь потому,
Что рядом ты была
И отгоняла тьму,
И для меня цвела

Округлостью грудей,
Лучами из под век…
Ведь каждый из людей
Лишь с кем-то – человек,

Как данник той судьбы,
Где всё дано двоим.
И… я настолько был,
Насколько был твоим.


Я из другой страны случайно...

* * *

Я из другой страны случайно
Судьбой семейной занесен,
И для меня доселе – тайна,
Где тот погост, в котором – сон,

Каким краям, родным и милым
Отдать последнее «прости»,
Где по запаханным могилам
Забытым Каином брести?

Такая жизнь, и время это –
Как светлый круг во тьме веков,
Где на границе тьмы и света
Царит смешенье языков,

Где вспоминают души Слово,
До речи сказанное им,
И целый мир, возникший снова,
Спешит развеяться, как дым.


Минута – ложь. Она не вечна...


* * *

Минута – ложь. Она не вечна.
Все существующее в ней
Природой брошено беспечно
В живую сутолоку дней.

За миг – она чуть-чуть иная,
Еще за миг – совсем не та,
Глядит, века соединяя
С фрагмента вечного холста,

Которым все столетья кряду
Таранит время огнь и лед
И на ходу рождает правду…
Но остановленное – врет.


О, нет! Стихи – не для себя...

* * *

О, нет! Стихи – не для себя.
Они – для спора,
Чтоб не бежать в душе суда,
Не ждать отпора,

Чтоб удержаться на плаву
В борьбе с судьбою
И оправдаться наяву
Перед собою.

И равновесье удержать,
И не быть лишним…
Чтоб не пришлось посмертно
врать
Перед Всевышним.


Сыну

Я выяснять до самой смерти буду,
До крайних дней, покуда не уйду,
Пришелся ль я, как есть, по сердцу чуду
Иль был ведён, как лошадь, за узду.

Шаги по мостовой искрили щедро,
Гремя размером, строились в строфу,
И бездна речи открывала недра
И бездной книг ворочалась в шкафу.

И бездна чувств не помнила такого:
Созвучьем рифм качаться на волне…
Я истирал железные подковы,
И след искрил и пропадал в огне.

И лишь когда был сломан нарочито
Последний гвоздь о тропку из камней,
Моя душа, лишенная защиты,
Легла в строку и поместилась в ней.


Стихи угадывают завтра...

* * *

Стихи угадывают завтра,
Но не подробно, а слегка
И – как на фото, где внезапно
Вдруг шевельнулись облака,
И занялись в костре поленья,
И опрозрачнились цвета,
И появилось изумленье
В углах проявленного рта.
В стихах всё – так же: те же лица,
И тот же нерв в душе болит,
Но слово в строчке шевелится
И мир окрестный шевелит,
И речи логика живая
В природу каплет, как заря,
Возможно, рта не открывая
И ничего не говоря…


Не льщу себя…

* * *

Не льщу себя… По крайней мере,
Незримой вечностью полна,
Душа – тот самый дальний берег,
Где тропка лунная – без дна,

Где тонет шаг в следах остывших,
И на ветвях осела пыль,
Где под звездой прозреньем дышит
Бегущий волнами ковыль,

Где все века равны, как звенья,
Что состоялись лишь в цепи,
А жизнь привязана к мгновенью,
Желаешь вечности – терпи,

Учись, живи, не восставая,
Но обретая каждый миг…
Где тем и вечна мостовая,
Что попирается людьми.


Зачем?

Пускай не я, пускай другой,
Дожив, поймет, зачем все это:
Распавшиеся капли света,
Над речкой вставшие дугой.

Зачем ветра, зачем дожди
И звезд мерцающие очи,
Зачем на свете – дни и ночи,
Зачем – дорога впереди,

И боль в груди, и шепот строк,
И радость при любой погоде…
И не по радуге ль уходят,
Когда уйти приходит срок?

Стоит Харон на берегу
И мостовину собирает,
Находит в связке ключ от рая
И пропускает на дугу…


Все открывается само...

* * *

Все открывается само,
Когда приходит час открыться,
Как мимолетное письмо,
Вдруг прилетевшее, как птица.

В назначенный судьбою час
Приоткрывающее тайну
И обращающее нас
Условным звуком слов случайных

На пяди крошечной, земной,
Обласканной небесным светом,
И жизнь становится иной,
А мы не ведаем об этом

И повторяемся, пока
С нас не спадут привычек путы…
Тогда кончаются минуты,
Но проявляются века.


Окно задернуто снежком...

* * *

Окно задернуто снежком, –
Качая занавесью белой,
Снежинки слипнутся комком,
Спадают, что ты им ни делай,

С седьмого неба до земли
Собой протягивая нити…
Во мгле наитий и событий
Дома теряются вдали.

Как будто надевая шубу
На молодой продрогший век,
Легко ложится влажный снег

На щеки, на глаза, на губы,
На куст, на ветки у плеча,
Тихонько что-то лепеча…


О, да! Конца у строчек нет...

* * *

О, да! Конца у строчек нет –
Концовки только.
А вместо смысла – пульс и свет.
Откуда столько?

Откуда радостный испуг,
Полет откуда?
И вырастают крылья вдруг,
Как вид на чудо,

Которое тебе дано
Само, нежданно…
Все это было так давно
И так недавно.


И я хотел бы целовать...

* * *

И я хотел бы целовать
Пещеру, где родился Бог,
Хотя представить там кровать
И даже хлев – увы, не мог.

Но изболевшейся душой
Прижаться мог к Его теплу
В той комнатушке небольшой,
Похожей на дыру в полу.

Следов от Бога, кроме нас,
Быть не могло, а был лишь мир,
Где не настал последний час
И не прошел рожденья миг.

И самый светлый в мире след –
Вот эта Церковь Рождества,
Поскольку есть на свете свет,
И жизнь по-прежнему жива.


Дождями смыта позолота...

* * *

Дождями смыта позолота,
И, закусивши удила,
По лужам прямо с поворота
Над тучей – туча поплыла

На юг, сама себя пластая,
Во мгле прижав к бокам бока…
Притихла улица пустая
И ждет, прояснится пока.

Молчит… Не смотрит и не судит,
Но едет мимо, как состав.
А мгла стоит, как в чашке студень,
Хоть ложку ставь.


Век двадцать первый колесом...

* * *

Век двадцать первый
колесом
Прокатится над нами,
Суров, и тяжек, и весом,
Мощнее, чем цунами.

Развеет на семи ветрах
Итог дороги длинной
И превратит нас в пыль
и прах, –
В материал для глины.

Но, волей мира самого
И Бога – не иначе –
Я стану дудочкой его
Для радости и плача.


Ты присутствовала и только...

* * *

Ты присутствовала и только,
Но делила со мной весь мир.
И, в глазах открывая шторку,
Затирала меня до дыр.

А потом закрывала снова,
Как калитку в июльский сад,
И рождённое лаской слово
Вдруг отскакивало назад.

От глухой обороны слепли
И глаза твои, и уста…
Так и мир из обмана слеплен…
Только жизнь всё равно чиста.


А старый дом уже снесён...

* * *

А старый дом уже снесён,
И в доме нет меня.
Лишь иногда приходит в сон
Привычный в свете дня
Открытых окон темный зев
И лета сонный плен…
И штукатурка, облетев,
Притихла возле стен.
А между окнами – трава
И яблоня вдали…
Берёз присевших рукава
Достали до земли.
Стены знакомый поворот,
Прогнувшийся слегка…
По Кожемяцкой зной плывёт,
Как жёлтая река.


ИМЯ ПТИЦЫ

Птицы спорили у окна,
Будто ветка врастала в стену.
Он: «Тихтиллио!» – как со сцены.
«Фиго-фиголио» – она.

Словно кто-то от края света
Посылает любимой весть:
«Тих-тихтиллио, где ты, где ты?» –
«Фиго-фиголио, я – здесь!».

Улетает в простор безбрежный
То, что сказано здесь, в селе.
В каждой букве такая нежность,
Что не выжить без них Земле.

Есть ли имя у птицы каждой?
Но сердечко, во грудь бия,
Слышит: «Кто здесь?»
и вдруг отважно
Отзывается: «Это – я!».


КАРТИНЫ ОТЦА

Багет объял мой детский мир.
Иное всё не сохранилось.
И тем родней, как Божья милость,
Встряхнувший душу краткий миг.

Да их всего-то ничего –
Этюдов пять, но в цвете, в силе…
Я всё раздал, когда просили,
Чтоб люди видели его,

Чтоб не забыли… В тишине
Я вспоминаю их сюжеты…
Живут, висят на стенах где-то.
Висят и светят. Вам и мне.


А дракон притворился тучей...


* * *

А дракон притворился тучей,
Прилетел и упал дождем,
И дыханьем из пасти жгучей
Опалил задрожавший дом.

Лапой шаркнул по склону рядом,
Грохотнул, сотрясая мир,
И обрушилась туча градом,
И проделала кучу дыр

В уцелевшей листве…
И солнце,
Каждым лучиком шевеля,
Долго ждала, когда проснется
Ошарашенная земля.


Миг назад делал шаг ты вверх...

* * *


Миг назад делал шаг ты вверх,
А теперь продолжаешь – вниз,
И – единственную из вех
Повторяешь уже «на бис»,

Гордо смотришь друзьям в глаза,
Поощрительный слышишь визг.
Что за поступь! Не взгляд – гроза!
А на деле – шагаешь вниз.

Вот и пройден твой к небу путь,
И не важен твой перевал:
Вспомнив это, когда-нибудь
Не припомнишь, как называл,

Что за дерево было там,
Снег ли мёл, или дождь косил…
Видно, сердцу, как и устам,
Не хватило на «дальше» сил.

Видно, в старость не нужно виз,
Просто, сдаться – великий грех.
Жизнь уходит по склону вниз,
Неизменно ступая вверх…


Обживаю в своей судьбе...

* * *

Обживаю в своей судьбе
Послесловие рифм и чувств:
Неизбежно стучусь к тебе,
Не надеясь, что достучусь.

Посылаю к письму письмо,
Оставаясь в них на потом,
Твёрдо верю: письмо само
Поспешит перекрыть потоп.

Не печалься, не плачь, не ной,
Не впускай в себя суету!
Да спасутся и голубь мой,
И листок у него во рту…


Я думал: все дело в этой...

* * *

Я думал: все дело в этой
Пралестнице в 20 маршей,
Что с каждою каплей света
Нас делала на день старше.

Привычно минал сады я,
Идя на работу утром…
И вот мы уже седые,
А время не стало мудрым.

А время промчалось мимо
Картинкою в кинозале,
Покуда неуследимо
Со склонов сады сползали,

Покуда горбы лысели,
И склоны теряли лица,
Но звезды во тьме висели,
И жизнь продолжала длиться.

Покуда из вешней стала
Суровой и роковою, –
Как лестница, зарастала
Следами, бедой, травою…


Звени, с собой наедине...

* * *
Л.Вышеславскому



Звени, с собой наедине,
Душа над миром всем,
Как жаворонок в вышине, –
Без образов и тем –
Лишь потому, что этот мир,
Лаская и слепя,
Сподобился на краткий миг
Вдруг превзойти себя:
И поднебесье, и траву,
И этот свет без дна…
Чтоб хлынуть горлом в синеву,
Поскольку есть она.


Так свершается Божий Суд...

* * *

Так свершается Божий Суд –
Издевательски, но без зла.
И тебя уже не спасут
Ни решения, ни дела:

Занесёшься и сразу – в грязь!
И поднялся б, да не с руки.
И теряешь почёт и власть,
И ломаются каблуки,

И летишь головою в пол
С места ровного – сам собой…
Остаёшься и гол, и зол,
Без борьбы проигравшим бой.

Остаёшься… И милость в том,
Что остался, а не погиб…
После пряника Бог кнутом
Проверяет тебя на сгиб.



Скрипач играет о себе...

* * *
Б.О.

Скрипач играет о себе,
И о себе я плачу.
Видать, записано в судьбе
Вот так и не иначе:
Стоит скрипач, и не идёт,
И не меняет позы,
Но по струне смычком ведёт
И мне дарует слёзы,
И отпущение грехов
В осьмушки и длинноты,
И строчки простеньких стихов,
Записанных, как ноты.


Так свершается Божий Суд...

* * *

Так свершается Божий Суд –
Издевательски, но без зла.
И тебя уже не спасут
Ни решения, ни дела:

Занесёшься и сразу – в грязь!
И поднялся б, да не с руки.
И теряешь почёт и власть,
И ломаются каблуки,

И летишь головою в пол
С места ровного – сам собой…
Остаёшься и гол, и зол,
Без борьбы проигравшим бой.

Остаёшься… И милость в том,
Что остался, а не погиб…
После пряника Бог кнутом
Проверяет тебя на сгиб.


За этот самый миллиметр...

* * *

За этот самый миллиметр,
Который прохожу,
За горизонт, что тёпл и щедр,
За вечную межу,
На самом гребне слов и чувств,
У света на виду –
Иду, мне кажется, топчусь,
А все-таки иду.
Иду, срываясь и скользя,
И отставая вмиг,
И понимаю, что – нельзя,
Но улетает мир.
Всю силу сердца, звон в ушах,
Весь опыт всех седин
Влагаю в этот самый шаг
На миллиметр один.


ЗАМОРОЗКИ

Дождь скребётся в окно
И не может войти.
На проспекте темно:
Утро, возле пяти.

Дождь со снегом… Апрель…
Может, это – со сна?
Отзвенела капель
И замёрзла весна.

Не надеюсь, но жду:
Вероятность в цене…
Снег приснился дождю
И проснулся во сне.

Небо встало вверх дном,
Капли сыплются вниз,
Как живой метроном,
Ударяя в карниз.


Деревья надели серёжки...

* * *

Деревья надели серёжки
И смотрятся в круг фонаря.
Уходит вчера по дорожке,
Пунцовым закатом горя,

Пластами остывшего света
Ложится за край, в никуда…
Из мрака на зарево это
Летит за звездою звезда.

Всё ближе, всё ближе, всё ближе
Всплывает мерцающий свет…
А мрак это зарево лижет
И смотрит вослед.


Спаси нас, Господи, от гениев...

* * *

Спаси нас, Господи, от гениев,
От подражателей спаси!
Ведь все быстрей и откровеннее
Земля кружится на оси.

И Родина, живая, нежная,
С неё стекает, как вода,
И тащит сила центробежная
Детей – неведомо куда.

Несёт меж ветками и лозами
Под громыхание небес,
А пуще – в строй, под флаги, лозунги,
Со слоганом наперевес,

С разорванными словом душами,
С почти архангельской трубой…
За свято лгущими ведущими
На закаланье и убой.


Время торопится...

* * *
Ладе Билыч,
Саше Шаргородскому






Время торопится. Круг-то наш узкий
Быстро сужается – даже не ропщет.
Ленные слуги поэзии русской
Здесь, в Украине, на родине общей,

Тихо уходят – пленники речи –
Вдруг: от болезней, от ностальгии…
Слушай, планета, держи нас покрепче!
Нет у нас дома. Здесь мы – чужие.

Сиро летим паутинками в дали.
Родина смотрит, будто немая:
Ищет, рожает, волнуется, дарит
И отнимает…


ПЛИВЕ ЧОВЕН

(на вечере памяти Риталия Заславского)




Строка растворялась в звуке,
От музыки таял камень,
Душа поднимала руки
И ноты брала руками.
И клала их прямо в сердце,
Неся, как посланье свыше…
И плакала вдруг соседка,
Застенчиво и неслышно.


ТЕБЕ


Поручаю тебе стихи.
Поручаю тебе свой след,
Борозду от моей сохи
По прошедшему краю лет.

Что в ней вырастет – знаешь ты,
Я её пролагаю, но
Мне дано предсказать черты,
А увидеть их – не дано,

Защищать их от бед и лих,
И участвовать в их судьбе…
В каждый миг, как в последний миг,
Поручаю стихи – тебе.


Идут волхвы до сей поры...

* * *

Идут волхвы до сей поры,
Как через жизнь – на Суд,
И при себе свои дары
До сей поры несут.

А путь обыден и суров,
Но вечен каждый миг,
И нет богаче тех даров,
И нет нужнее их.

Идут, торопятся вручить,
Чтоб кончилась беда.
И в речке времени журчит
Бегущая вода,

И день сменяет ночь, и ночь
Сменяет день вослед.
И в мир звезда, чтоб им помочь,
Струит свой вечный свет…


На клумбах застоялась сырость...

* * *

На клумбах застоялась сырость,
Промокший воздух слоем лег.
Который день темно и сиро
В бензинном кружеве дорог.

Невероятная прогулка
По снегу с кашей из дождя.
В сугробах вянущих проулки
Уснули, в землю уходя.

А были же ударам пульса
Проспекты, улицы – тесны…
Не плачь, февраль, и не сутулься,
Давай пройдемся до весны.


Не нужно легкого пути...

* * *

Не нужно легкого пути,
Везения не нужно:
В них тот, кто должен бы идти,
Просачковал недужно,

Нырнул воришкой в мрак ночной,
Не требовавший тыла,
И опыт прянул стороной,
И мудрость проскочила

К другому, мимо, навсегда,
И время – тоже мимо,
И жизнь унесшая вода
Уже невосполнима.


А ночь-то на всех одна...

* * *

А ночь-то на всех одна.
Да вот, не дала мне сна.
Лежал в ее уголке,
Будильник держал в руке,
Чтоб он не будил тебя,
Но шел, оставаясь нем.
И он зазвонил тогда,
Когда я забыл о нем,
Когда я уснул над ним
И видел в случайном сне
Простертый над миром нимб
И мир – глубоко на дне…


Я гоню тебя из себя...

* * *

Я гоню тебя из себя,
Из сознания своего:
Ни добра тебе, ни суда –
Ничего.

Уходи из меня сама:
Так и было нам суждено.
Если даже сойду с ума, –
Всё равно.

Улетай за долины рек,
За торчащие цепи гор,
За тебя породивший век,
За непрошенный разговор.

Уходи от меня совсем,
Из тоски моей, из груди,
Из терзающих душу тем –
Уходи!


К ВЫХОДУ КНИГИ

За четыре года книга
Устарела, может быть.
Все ж, не соврано ни мига,
Каждый выдох правдой бит.

Все рассказано «от Бога»,
Жизнь – как спонсор слову вслед.
Повела моя «Дорога…»
Через сердце – в белый свет.

Пусть ведет – побуду вехой,
Как не сорванный листок,
Зазвучу строкой, как дека…
Я – жилец другого века.
Я оттуда – на часок.


Легко дышать в густом тумане...

* * *

Легко дышать в густом тумане
Со снежной пылью на весу.
Меня зима дыханьем манит
В свою холодную красу.

Зовет и ласково, и нежно,
И сладкий сон сулит в конце.
Но обоймет душою снежной
И тает прямо на лице,

Вливаясь в душу струйкой пенной,
Хмельком внезапным веселя.
И, будоража льдинкой в венах,
Толкает в новый шаг с ноля.

И сердцу дышится свободно,
И обнимает мир большой
С его дыханием холодным
И нежно тающей душой.


Не думал, что так важно это...

* * *

Не думал, что так важно это,
Так безысходно на веку:
Считаю в жизни капли света
И собираю их в реку.

Как будто в землю сею зерна:
Зарницы, радуги, цветы –
Душа противится упорно
Напору вечной черноты.

В судьбу покоя не желая
И собирая в русло свет,
Течет сквозь мрак река живая,
И мрак, проснувшись, смотрит вслед.


Как обманулся куст сирени...

* * *

Как обманулся куст сирени
От ласки вдруг согретых вод:
Вчера дрожал в глухом смиренье
Под стужу зимнюю, и вот,

На ветках выпустил листочки
Сквозь иней, впрямь на серебре,
Как будто выглянул из почки
Апрель, застрявший в январе.

Зима. Природа, как Даная,
Обнажена и хочет спать.
А он, зеленый, охраняет
Апрелем занятую пядь,

А он, зеленый, жизни хочет,
Не может ждать, ему – пора.
А он, воскресший, миру прочит
Надежду – вместо серебра.


В САН-ФРАНЦИСКО

Но Муза русская сурова,
В ней нет игривых легких фраз,
И ею посланное слово
Звучит всегда в последний раз,

Как будто знает: речь дается
Не для забав, не для игры,
Но: рваться в новые миры,
Пока душа не разобьется.

И оставаться на краю,
На стыке доброго и злого,
До крайних дней влагая в слово
И жизнь свою, и смерть свою.


Время возникло с нами...

* * *

Время возникло с нами,
Краткое, словно тик,
С длинными чудо-снами,
Считанными за миг,

Принятое внезапно,
Сжатое во сто крат,,
Снизкой надежд на завтра,
Болью навек-утрат,

С целью – считать движенье
Ветра, планеты, вод…
Гордость и уваженье –
Это случайный ход.


И ты всей жизнью входишь в повесть...

* * *

И ты всей жизнью входишь
в повесть,
Как в русло высохшей реки,
Нырнуть в сухое дно готовясь
И течь, рассудку вопреки.

Пройти волною, прыгнуть с вышки,
Разлиться в заводи, в луга,
Покуда тема этой книжки
Еще имеет берега,

Еще, запутав, не бросает,
Не сводит таинством с ума,
Но по земле идет босая
И удивляется сама.


Мой язык становится чужим...

* * *

Мой язык становится чужим.
Помню, как учили нас ему:
«Здесь перо помягче, здесь – нажим.
А об этом – лучше никому».

Даже не всплывает правил свод.
Просто пишет правильно рука.
Ни врагов на свете, ни господ…
А теперь боятся языка.

На него наложено табу,
И уже теряется в дыму
То, что Богом послано в судьбу.
Но об этом – лучше никому.


Крикуны историю не делают...

* * *

Крикуны историю не делают,
А творит историю народ.
Снежную, завьюженную, белую, –
Вечное движение вперед.

Шаг за шагом, впрямь священнодействуя,
Непременно каждою ногой
Проводя дорогу через бедствия,
Потому что нет ее другой –

Вместо этой, всем грозящей бедами,
Разорившей веси и края…
Жизнь не вечна. Истина не ведома.
Правда есть… У каждого – своя.


А ветки – в праздничном снегу...

* * *

А ветки – в праздничном снегу
В узор сплетаются, виясь,
Убей – представить не могу
Столь неестественную связь

Меж злом, где слово – звук пустой,
Где черта низвергает бес,
И первобытной красотой
Снегов, наброшенных на лес,

Как белоснежное белье
Природы чистой и немой…
Мы – дети кровные ее,
На миг зашедшие домой.


Все зависит от пониманья...

* * *

Все зависит от пониманья,
От желания – ничего.
Просто выросли Петя с Маней
Выше уровня своего.

И, сквозь быт просочившись, дети
Дотянулись до сверхвысот:
Что за солнце нам в окна светит,
И куда нас Земля несет?

Кто командует: Майна – вира!
Вправо – влево, вперед – назад?
Есть ли смысл в постиженье мира?
Кто засаживал райский сад?

Где найти его в круге вечном
С атрибутами сверхкольца?
Как идти по дороге млечной,
Не ища для нее конца?

Просто долг выполнять сыновний?
Просто жизнь отдавать свою?..
Им простится. Адам – виновней
Тем, что яблоко съел в раю.


Спасает музыка от бездны...

* * *
Но музыка от бездны не спасает.
О.Мандельштам



Спасает музыка от бездны.
Она – как мостик через мрак,
Как стройный пик в простор небесный,
Как над ботвой расцветший мак.

Когда, забитая словами,
Душа главнее головы,
Она звучит уже не с вами,
Но с Тем, Кого не зрите вы.

Звучит, сверкая и страдая,
На самом гребне и на дне…
И диссонанс объем рождает
В ее натянутой струне.


Всё, что осознается, – я...

* * *

Всё, что осознается, – я.
Всё, что понимается – есть.
Вот она, чудес колея,
Сирая родимая весь.

Всё, что превращается в мир,
Существует вместе со мной,
Есть один единственный миг –
Мировой, всеобщий, земной.

А над ним и ниже – снега,
А за ним и раньше – века,
И стоят в веках берега,
И течет меж ними – река…


У самой ночи на пороге...

* * *

У самой ночи на пороге,
Уже от берега в отрыв
Сидит гора, босые ноги
В живую воду опустив.

Сидит, как жизнь, неизгладима,
На берегу реки родной
И – проплывающие мимо –
Считает тучки по одной.

А на плечах – огромный город,
А возле ног из года в год –
Течет река, минуя гору,
И в даль уносит небосвод.

Бежит, то шире, то теснее,
Живая, вечная вода,
Сбегает время вместе с нею
Из ниоткуда в никуда…


Я отстал от тебя. Похоже...

* * *

Я отстал от тебя. Похоже,
Вдруг заснул и очнулся мир.
Холодок пробежал по коже,
Всё чужим оказалось вмиг.

Я отстал от тебя. Поверишь,
Все стоявшие поезда
Закатили мгновенно двери
И помчались невесть куда.

Я отстал от тебя. Послушай,
Эти камни стучат не в лад,
Дождь сухой бередит нам души,
Тот, что шел сорок лет назад.

Я оттуда, где ты, оттуда,
Где, затерянный вдалеке,
Синий шар дребезжит посудой
На божественном сквозняке,

Хрипло дышит, в тумане шарит,
Не находит следа во ржи.
Нет мне места на этом шаре,
Ставшем старше себя на жизнь.


К В.М.

И выше счастья не бывает,
Чем увидать тебя во сне,
Когда, привычная, живая,
Сама приходишь ты ко мне.

И я, не ведая подвоха,
Почти не слыша слов твоих,
Ловлю тепло родного вздоха
И с ним теряю этот миг.

А сон помешивает части
И вдруг несется напролом.
И не понять, какое счастье
Меня потрогало крылом.

И я, заснуть не в силах снова,
Гляжу в ночную темноту
И жду, чтоб вызревшее слово
Набухло нежностью во рту.


Как достучаться? Ведь не вру я...

* * *

Как достучаться? Ведь не вру я.
Не вру. А надо не уметь,
Когда, сознание воруя
На заготовленную медь,

Не словом оглушаешь – звоном,
Который загодя припас…
Все это было в веке оном
И повторяется сейчас.

А строчка, точно нить в иголке,
Вручную сметывая слог,
То нежным делает, то колким,
Не как хотел, а так, как смог –

Сама творит себя. Не с бою
Ведет – созвучьями светя…
И не она – твое дитя,
А ты обязан ей судьбою.


РЫЦАРЬ

Лишь поцелуями… Нет, собственной вины
Несуществующей признаньями добиться…

Александр Кушнер







Смиренье учтено, и подвиг мой подшит
В незримый кондуит нападок и уступок,
Который никогда в сознании не спит,
Считая там и тут решенье и поступок.

Что там, за нами есть? Полет, а дальше – тьма
И пламенный мороз, не знающий пощады,
А у тебя в душе воздвигнуты тома
Свидетельств, что стряслось, и дел, что было
надо

Свершить – какой подсчет и аргументов вязь!
И вкруг меня давно намотано такое,
Что разбирать концы душа бы не взялась
И побрела бы прочь, махнув на все рукою.

А я вот, остаюсь, и кто мне виноват,
Что не храню обид и бед, что ты мне прочишь,
За душами людей Христос спускался в ад.
И я опять иду, и ты опять не хочешь.


Волною вынесен на берег...

* * *

Волною вынесен на берег,
И мчится дальше мой поток.
А мне – забвенье и песок,
Закрытые оттуда двери…

Какая сила нас несет
И, вдруг бросая, мчится мимо,
Упорно, неостановимо,
Как вдруг из пор – соленый пот,

Пересыхающий в лучах
Шального дня, в обрывках ветра…
И соль, осевшая так щедро
На исцарапанных плечах?

Гляжу в поток на стяги рук,
На слепо жаждущие лица…
А жизнь готова повториться
Опять не так и снова – вдруг.


А что, как не откажется...

* * *

А что, как не откажется
Та дверь, куда стучу?
Что там, за ней окажется?
И что вообще хочу,
Душой своей голодною
Вживаясь в струйки слов:
Змею ли подколодную
Из забубенных снов?
Разлуку ли ответчицу
В последний общий час,
Болезнь ли, что не лечится
И забирает нас?
Отбросив равнодушие
И стаяв тонны льда,
Душа стучит в грядущее,
Неведомо куда.
Стучит и горько мается,
И прозревает тьму…
Но даже не пытается
Понять себя саму.


Так громко трутся друг о друга...

* * *

Так громко трутся друг о друга
Куски небес, разбитых звоном,
Как будто жизнь слетела с круга
И вдруг очнулась в веке оном.

Не знаю, по чьему веленью
Мешок Эола был развязан,
Но в мире – светопреставленье,
И хлещут молнии по вязам.

И сверху с грохотом несутся
Обломки туч в бреду бессонном,
И те из греков, что спасутся, –
Не с Одиссеем, а с Ясоном –

Уйдут в века и станут нами…
А по земле, стекаясь в реку,
Трепещет время, словно знамя
В руке воинственного грека.


Идти, нащупывая тропку...

* * *

Идти, нащупывая тропку,
Отбросив смазочный елей.
Сначала – радостно и робко,
Потом – уверенней и злей.

Идти по строчке, как по пашне,
Ведя собою борозду,
Соединяя день вчерашний
С грядущим – прямо на ходу,

И становясь мостом меж ними,
Чтоб загатить провала пасть.
При чем тут время, званье, имя?
Важнее просто не упасть.


Но в суматохе дней который год...

* * *

Но в суматохе дней который год
Прижиться не спешит порядок новый,
И самая живая из свобод
Реализуется в оковы.

Мы выбираем, выбираем,
Стоим за адом и за раем –
Все вместе, в очередь одну.
Исход ее непредсказуем,
Но мы его реализуем
И потому идем ко дну.

И нет у нас другой дороги,
И отвернутся все пороги,
Захлопнут двери все дома:
Привычный к рабству люд голодный,
Вдруг ощутив толпу свободной,
Сошел на радостях с ума.


НЕПРОИЗВОЛЬНОЕ

Времена, обжитые нами,
Не бывают уже чужими:
Кто-то вывесит чье-то знамя,
Кто-то выкрикнет чье-то имя.

Тот возьмет на себя Майданек,
Этот – сладкую гниль застоя…
Меж почти современных зданий
Без поджога сгорела Троя.

Здесь уже не бывает пусто:
Никогда… и в деяньях – тоже.
Даже мы, победив Прокруста, –
Только пленники возле ложа.


ТЕНЬ

Татьяне Куликовой



На полнолунье нет дождя –
Сухая, мирная погода,
Как ровный свет в конце прохода
И сон, немного погодя.

И только где-то под стеной
Домовичок, и неустанный
Его звучок, глухой и странный,
Вопрос тревожный, – что со мной?

Молчу в ответ – не иму речи,
Точней – не знаю языка,
А сам надеюсь: время лечит,
И заклинаю «Будь легка,

Моя судьба, не обращая
Вниманья, что луна светла…»
И слабый шорох отвечает
Из потаенного угла.


Как ни мучься, ни старайся...

* * *

Как ни мучься, ни старайся, –
Не опишешь, будь хоть свят,
Хрупкий образ ивы райской
В синем инее до пят:

В сарафане снежно-белом
И прозрачном, как пыльца,
Тонко выписанный мелом
Контур женского лица.

Небо синее над светом,
Превратившимся в нее…
То-то словом отогретым
Сердце стукнуло мое.


Я – нитка в ушке твоем...

* * *

Я – нитка в ушке твоем,
Судьба ты моя, игла.
Всю жизнь мы с тобой – вдвоем,
Все радости – ты дала.

Все горести – тоже. Я
Спешу за тобой всегда,
Куда бы тебя швея
Не ткнула – стежок следа

Останется. Я – стежком –
Свидетель твоих забот…
Покуда меня ушко
Спешить за тобой зовет,

И я сквозь него иду,
Как в притче идет верблюд,
Смеющийся на ходу,
Пока ему морду бьют.


Память не мучит. Она добра...

* * *

Память не мучит. Она добра.
Память жалеет и забывает.
В жизни же пропусков не бывает:
Выключи свет, и воспрянет вчера:

Жеста безволье, неверие глаз…
Жизнь не уймется. Она ведь живая,
Сердцем – не помнит – переживает,
Нет, не еще раз – тысячи раз

Всё по крупице – правду и ложь,
Только не в памяти – в чувстве и в теле…
Так и не вспомнишь, какое на деле
То, что случилось, – вновь проживешь.

Сердце всегда остается в долгу,
С каждой крупицей ему тяжелее.
Память щадит его, память лелеет,
Память умеет… Я – не могу.


Мы проходим по свету, как гости...

* * *

Мы проходим по свету, как гости,
И не знаем, что ждет впереди,
И судьбою не полные горсти
Прижимаем неловко к груди:

Не просыпать бы милость Господню,
В каждой крошке бы радость найти,
Чтобы каждый согрет был и поднят,
И не мог затеряться в пути.

И дошел бы уверенно-робко,
До конца не утратив межи,
Где Земля чуть заметною тропкой
Через вечность и частность бежит,

Где теряет свои очертанья
Ненадежная сущность дорог,
Где прозрение делится тайной,
Но берет твою душу в залог.


Пришел и подарил спасенье...

* * *

Пришел и подарил спасенье.
Впопад, как солнце из-за туч,
И безнадежный миг осенний
Вдруг посветлел, как теплый луч.

Вотще стремлюсь припомнить имя,
Молчу, сгорая от стыда…
Но Ангел имени не имет,
Он не затем пришел сюда.

Судьба не задает вопросов,
Она решает их сама,
И рассчитаться с нею просто:
Всего лишь не сойти с ума.


Каждый год мой теперь – последний...

* * *

Каждый год мой теперь – последний,
Каждый месяц, а то – неделя.
Жизнь ни с кем ничего не делит,
Ни о чем не желает сведений.

Вся в себе, о себе, о личном,
Только-только ценить сподобилась,
Устремилась в себя отличьем,
Как пикантнейшая подробность.

Щурит веки смешно и слепо,
И в очках протирает стекла…
А на деле – глядится в небо,
Мир держа на ладони теплой.


ИНСТИНКТ

Не хватило времени на книги.
Всё одна подмяла под себя
В том едином, неделимом миге,
Что живет, как явь и как судьба,
Не кончаясь и не начинаясь –
Просто длясь и продолжая жизнь.
Это форма времени такая
Протянулась, как тропа во ржи,
Без конца, и значит, без начала,
Навсегда, и значит, в никогда,
Чтоб волна сознание качала,
Не заботясь вечностью следа,
Но взыскуя продолженье Духа,
Что идет сквозь жизни по прямой.
Не беда, что не хватает слуха
И язык еще полунемой –
Все придет…


Кара-Даг вдали, Кара-Даг...

* * *

Кара-Даг вдали, Кара-Даг:
Высь – в каменьях, а дол – в садах.

Паранджа-вуаль ох, к лицу,
Вьется розами по крыльцу

Невозможная красота:
Осененным глазам – уста.

Хоть и мал уголок, да свой.
Глину синюю пенит соль,

Звезды смотрят со дна в глаза,
На откос забралась коза…

Полыхавший костер богов,
Он стоит и поныне гол,

Он стоит и доныне цел,
И глядит в зенит, как в прицел.

Кара-Даг вдали, Кара-Даг,
Весь в следах стоит, как в слезах.


…Но остаются там, где были

* * *

…Но остаются там, где были,
Когда прощаются навек,
И тонкий слой вселенской пыли
Ложится меж запавших век.

И эти сомкнутые веки
Бессменно провожают нас…
Есть, видно, чувство в человеке,
Ведущее в тот самый час,

Не в мир, а в час с его бедою
Надсадною, как крик ворон,
Где время бывшее, седое
Обступит вмиг со всех сторон:

И дождь, и солнце, как с картинки,
И тот же плач, в последний миг…
А мир летит на паутинке
Сквозь то, что было после них.


Поэзия – монолог...

* * *

Поэзия – монолог
Природы – самой себе,
Смешение всех дорог,
Свершение в их судьбе,
Гармония всех начал,
Созвучье цветов и звезд,
И маленький здесь причал,
И в вечное – Млечный мост,
Где катится Синий Шар,
Дорогу собой ведя,
И плачет его душа
Меж капельками дождя.


Не помнят души ничего...

Вновь упав на землю с неба,
Как на это души глянут?
А.Радковский


***

Не помнят души ничего,
Поскольку память – это тело.
А что душа? Какое дело
Ей до рожденья своего

В обличье новом? О былом
Она не помнит и не знает.
Ее судьба – тропа земная,
Не задержавшаяся в том,

Ушедшем теле… Хоть бы знак!
Ведь от себя, не от кого-то!
Но память – чудо, а не квота
И не дается просто так.


Созвучье – логика строки...

* * *

Созвучье – логика строки,
Сомненьям светлая награда,
Где смысл, рассудку вопреки,
Определяется, как надо.

И где наитье строит путь,
Собой нащупывая форму:
Сама пошла? Ну что ж, и пусть:
Прозренье звука выше формул.

И проявляется строка,
И парный звук приходит снова.
И мир поет, рожденный в слово,
Еще не зная языка.


Сползают тучи, как трамваи...

* * *

Сползают тучи, как трамваи,
Провисшим брюхом по земле.
Кружится шторм, не уставая –
Как слезы, – капли на стекле.

Сойду на дальней остановке
Под струи льющейся воды
И вдруг пойму, что нет сноровки
Сбежать и выйти из беды.

И переждать ее в покое,
Пересидеть в тиши, в тепле…
Сойду, махнув на всё рукою:
Я сам – как капля на стекле.


И даль, и дол, и небеса...

* * *

И даль, и дол, и небеса,
И ветра вешнее броженье –
Все эти Божьи чудеса
Находят в чувствах выраженье

И место ленное в груди,
Где боль сладка, слова желанны,
Подслушай лишь, переведи,
И, как елей, клади на раны

Весь этот дождь на полчаса
И синь, замешанную густо…
И это даже не искусство,
А просто воздух и роса.


А дело рук все так же смертно...

* * *


С непререкаемых высот.
Анна Ахматова



А дело рук все так же смертно
И небом не освящено.
И под сияньем звезд несметных
Ненужным кажется оно.

Никто высотам не перечит,
Мы в мире попросту живем.
И грузной тяжестью на плечи
Ложатся высь и окоем.

А впрочем, свет и полночь те же,
Вот только волосы – седей,
И сам Атлант, что небо держит,
Похоже, родом из людей.


Как в небесах Луна нагая...

* * *

Как в небесах Луна нагая
Не мерзнет, – вряд ли я пойму.
А вот, светясь и убегая,
Приводит к дому твоему.

И ты не смейся над доверьем
К Луне, бегущей через ночь.
Глянь: дождалась, чтоб хлопнул дверью,
И тут же убежала прочь.

Найди, попробуй в мире целом,
Ищи в ложбиночке любой…
Но разве ты, сияя телом,
Не уводила за собой?

Не отрывала от причала?
Не настигала меж людьми?
А что назад не возвращала,
Так ты ведь женщина, пойми.


Преобразуемые в слово...

* * *

Преобразуемые в слово,
Земля и небо со строки
Глядят то нежно, то сурово,
То сладки сердцу, то горьки.

Такая сила в слове этом,
Такая нежность и любовь,
Что мир, воссозданный поэтом,
Звуча, живет в душе любой:

Родной порог, земля святая,
Дорога, аист на столбе –
Вдруг жизнь и душу обретают
И отношение к тебе.


ПЕСНЯ ИЗ СНА

На рассвете затаился ветер,
Над березой изогнулся луч.
Кажется, и солнце-то не светит,
А бессильно смотрит из-за туч,

Вдруг застывших над притихшей горкой,
Словно чуя: кончилась война,
На земле истерзанной и горькой
В первый раз настала тишина.

И судьба растаяла в молчанье
Где-то там, во глубине души…
Как мы ждали этого ночами,
Как хотел весь мир побыть в тиши!

Вот и луч не хочет торопиться,
Вот и дню, родившемуся впредь,
До того, как с ветки вскрикнет птица,
Хочется упасть и умереть.

И не жаль надежды, что ослепла,
И не факт, что кончилась беда…
Да и жизнь, дождавшаяся пепла,
Не займется больше никогда.


Не встречаемся никогда...

* * *

Не встречаемся никогда.
Разве изредка, при других.
Но забыл я свои года,
Только чувствую в этот миг,

Как внезапно взмывает дух,
Безразличный ко всем другим…
Под смеющимся взглядом вдруг
Ощущаю себя нагим.

Ни смущения, ни стыда,
Только радость, что в миг любой
Я могу приходить сюда,
Чтоб случайно побыть с тобой.


А ты меня не замечаешь...

* * *

А ты меня не замечаешь,
Но мягко светишься сквозь тьму.
И я живу, не защищаясь,
Не привыкая ни к чему.

И у меня в душе свободной
Всегда находятся слова,
Которыми она сегодня
Могла б утешить…
Но сперва

Судьбой своей, седой и старой,
Взахлеб, как пашня от сохи,
Я принимаю все удары
И отпускаю все грехи.


По блеклой сини тучи мчатся...

* * *

По блеклой сини тучи мчатся,
Не опаляясь, но горя.
Я научился защищаться,
Бросать внезапно якоря,

Пережидать беду в засаде,
Не проявляясь, не светясь,
Застыв, смолчать, прокрасться сзади,
Вплестись в узорных веток вязь

И выжить, выйти из побоищ
Живым, хоть иногда – седым…
Но все уменье пред тобою
Спешит развеяться, как дым.

И беззащитного бросает
На милость дерзкую твою,
Пока душа моя простая
Считает, что она – в раю.


Зима происходит сама по себе...

* * *

Зима происходит сама по себе,
Как будто ни ты у нее не в судьбе,
Ни кто-то иной и ничто вообще,
И все наши судьбы и жизни – вотще.

Вдруг сам по себе отпускает мороз,
Окно покрывается каплями рос,
Но стоит поверить в бессменность тепла,
Как теплая речка уже утекла.
.
Зима не имеет ни края, ни дна.
По собственной логике длится она.
И чист ее мир, и узор невесом.
И ты – как цветок под ее колесом.


А флейта полая. Лады...

* * *

А флейта полая. Лады
Меняют ей объем звучанья.
Но далеко ли до беды,
Когда взрывается молчанье

Свистком пронзительного «си».
Как будто жизнь свою итожит,
И, сколько душу ни проси,
Но повторить она не сможет

Вне слов и строчек этот звук,
До боли близкий отчего-то,
Когда разорванная нота,
Как бисер, сыплется из рук…


Так и придется зиме...

* * *

Так и придется зиме
Стаять со снегом на нет.
Цвет у нее на уме,
Серый, взлохмаченный цвет.

Снег – по газонам у луж
Выцвел, пригнулся, осел,
Только один еще луч –
Высохнут сразу и все.

Лютый ли это февраль,
Март ли, упавший в разлив?
Светится желтая даль,
Ждущую грудь оголив.


ПРОЗРЕНИЕ

Всем приходит одно и то же.
Все по-разному говорят.
Наши правды не так похожи,
Как в штакетнике ряд на ряд.

Наши правды – не только слово
Или чувство меж многих строк,
Но и пропасть, где мостик сломан,
А проходу подходит срок.

А шагам не дано повторов,
И ложится у ног твоих
Лишь соломинка, по которой
Пробегаешь в последний миг.


Вчерашний снег уже лежит...

* * *

Вчерашний снег уже лежит
Покровом свежим по газонам,
И свет остывший нимбом сонным
На каждой веточке дрожит.

И повторяет каждый штрих
Полоской белой осторожно,
И отвернуться невозможно
От светлой праздничности их.

Застыли елочки, светя
С дрожащих веток тенью светлой,
Как будто свет, играя с веткой,
Смеется тихо, как дитя.


Как быстро жизнь промчалась! Просто...

* * *

Как быстро жизнь промчалась! Просто
И оглянуться не успел.
Мир оказался не по росту.
Спасибо, хоть я жив, и цел.

Мир оказался не жестоким,
Но он не ведал обо мне,
И все спешившие потоки
Прошли от сердца в стороне.

А может быть, была в нем жалость,
И свет луны, и радость дня,
Но слишком тяжкой оказалась
Рука, ласкавшая меня.

А может, нет: нашел и встретил,
Дал место в счастье и в труде,
И я прошел сквозь все на свете,
Но не заметил, как и где…

Душа нагая и босая
Застыла на краю его.
И снова опыт не спасает
И не решает ничего.


Не в силах лето потушить...

* * *

Не в силах лето потушить
Ни дождь, ни град, ни ливень:
Он сам – как праздник для души,
И солнцем осчастливлен.

Летит дождинка, как яйцо,
Цвета переливая…
У мая свежее лицо,
Вода его живая,

Трава и пряна, и горька,
Ветра чисты в порывах,
И смотрит ива у ларька
Испуганно-счастливо,

Трепещет мокрая листва
И сохнет постепенно,
И набегает синева
На ветки и на стены.


Лицом бы – в тугие икры...

* * *

Лицом бы – в тугие икры,
Чтоб искры из глаз и в щеки,
Чтоб снова включиться в игры
Коленей, и губ, и челки.

Впусти меня в это царство
И сделай рабом у тела,
Чтоб стал я твоею цацкой,
Чтоб сердце о том запело.

Такого же не бывает,
Чтоб радость – легко и часто:
Поверишь – и убивает.
И все-таки, в этом счастье.


Душа улетела. Остались уловки...

* * *

Душа улетела. Остались уловки,
Жеманство, сиделки, притворство, подставки,
Уменье прикинуться жертвой поломки,
И ловкость слона, не застрявшего в лавке.

Гремела посуда, и стены качались,
И волнами крыша ходила, как море,
И чистые очи притворной печали
Горели успехом, как шапка на воре.

И к белому платью – подол попрозрачней,
Фату поплотнее, чтоб скрыла усталость.
А образы, рифмы по строчкам удачным
И Муза – исчезли… Посуда осталась.


В лесу, наверное, сейчас...

* * *

В лесу, наверное, сейчас
Завис туман зеленый,
Трепещет солнце, как свеча,
И, светом окаймленный,

Высокий склон просох, и врозь
Травинки к небу встали,
И небо пьет искринки рос
Холодными устами.

Трещат сороки целый день
На шум, на вспышки света,
И неуверенная тень
Уже сновидит лето.


Весна так быстро не бывает...

* * *

Весна так быстро не бывает.
Ведь только стаяли снега.
Уже акация живая,
А все безлика и нага.

И на ветру дрожит прохладном,
Не укрываясь от его
Порывов… Надо почкам жадным
По капле солнца самого.

Нагая плоть торчит скелетом,
Как взятый варварами Рим…
Но как прекрасна будет летом
С медовым запахом своим,

Который станет литься в окна,
Врываясь грезами во сны…
…Стоит на холоде, не охнув,
Ждет пробуждения весны.


Не надо играть со словом...

* * *

Не надо играть со словом,
Тем более, словом Божьим.
Язык наш изгнаньем сломан,
И Божьего мы не можем.

Язык наш урезан смертью,
Не чувствуя этой боли.
А то, что живем на свете, –
Везение и не более.

А брать в аргументы Бога,
По-моему, – святотатство.
И то, что живем немного, –
Спасение, может статься.


Свет превращается в строку...

* * *

Свет превращается в строку.
Сидит, почесывая перья,
Тяжелый ворон на суку
И в окна смотрит с недоверьем.

И что он видит в том стекле?
Возможно, неба отраженье,
А может, слов моих броженье,
Бумагу, лампу на столе?

Я замечал не раз, не два:
Пусть этот миг простой и гладкий –
Я все же, действую с оглядкой
На взгляд живого существа.

И строчки строятся ровней,
Слова – понятней, буквы – строже.
А ворон видит Музу тоже
И разговаривает с ней.


Все это было, было, было...

* * *

Все это было, было, было
С другим и раньше, до тебя.
Душа колотится, как било,
Кричит, ревнуя и скорбя.

Находит утешенье в слове,
На раны капая елей.
Но не нужны бинты любови,
И новый паж не нужен ей.

Не надо Тютчева и Фета,
Тебя – всех меньше. Ты забыт.
Ты – самолюбию конфета
Во утоление обид.


На этот раз не защищает снег...

* * *

На этот раз не защищает снег
От холода, не греет и не тает,
А только сыплет пухом, как во сне,
Дороги и дорожки заметая.

Замедленное действо тишины:
Я сна не досмотрел и смысл утратил.
Летящие снежинки не слышны,
Как вата – все не к спеху и некстати.

Мороз крепчает, снег висит, как пух,
Не падая, но заполняя воздух…
И вдруг из сна всплывает небо в звездах
И чернотой захватывает дух.


Но вот и дата – путь с горы...

* * *

Но вот и дата – путь с горы.
Какой – укажет Бог.
Пойдет ли жизнь в тартарары,
На новый ли порог,
Цветя, взойдет, пройдет его,
Как торжество свое?
Никто не знает ничего,
И в этом – смысл ее.
И вдруг наплывшая печаль
Покажется пустой.
А там – решенье и печать:
«Мы – только на постой
Сюда пришли. Живем давно,
Который век и час!
И сколько нам еще дано,
Неведомо для нас».
И эта данность лишь на миг,
На грани вечной тьмы
Так раскрывает нас самих,
Как не сумели мы.


А небо солнцем отогрето...

* * *

А небо солнцем отогрето.
В нем синий с красным так сошлись,
Что жизнь виденьем края света
Сама указывает в высь.

И там, не зная высшей чести,
Летит: попробуй, излови…
Хотелось бы писать от счастья,
От пониманья, от любви –

Не получается. И льдами
Судьба затягивает быт,
Пока домашние годами
Не знают, как со мною быть.

Пока досадливо и немо
Честят за неудобный дар,
А я заглядываю в небо,
В щемяще-розовую даль

И сам почти не понимаю –
Душа сподобилась едва,
Что жизнь одна. Она немая.
Что я и есть ее слова.


Понемногу тучи розовеют...

* * *

Понемногу тучи розовеют.
Несмотря на сырость, нет дождя.
Утро было чуточку левее,
Но переместилость погодя.

Вдруг сошлись зима с весною, обе
Не найдя устойчивости в дне.
И заря колотится в ознобе,
Точно мысль в сознании на дне.

Травы, чуть присыпанные снегом,
Иней, четко выпушив кусты, –
Все – на свете радостном и пегом,
На краю бездонной пустоты.


Не боится сердце груза...

* * *

Не боится сердце груза,
Но становится честнее.
Здесь живет и правит Муза.
Я привык к соседству с нею.

Я живу в лесу, в котором
Каждый шорох – чье-то эхо.
Я привык к его повторам,
Я невольно вжился в это.

И на чей-то стон и возглас
Отзываюсь неизменно,
И слова теряют возраст
И бегут, как кровь из вены,

Омывают чьи-то раны,
Заживляют их собою,
Возвращают к жизни страны
Сеют хлеб на поле боя…


Ни дать, ни взять – растерян стилос...

Ни дать, ни взять – растерян стилос
И околесицу несет:
Полого лето опустилось
«С непререкаемых высот».

Всё – ближе и доступней стало,
Вот и ручей прилег соснуть,
Но побежит водою талой,
Как только солнце выйдет в путь.

Преграды все преодолимы
И побеждаема беда,
Но жизнь и мир проходят мимо,
Летят неведомо куда,

Теплом опахивая вешним
И не прощаясь по пути,
Поскольку пойманную вечность
Не пережить, не перейти…


Так свершается Божий Суд...

Так свершается Божий Суд –
Издевательски, но без зла.
И тебя уже не спасут
Ни решения, ни дела:

Занесёшься и сразу – в грязь!
И поднялся б, да не с руки.
И теряешь почёт и власть,
И ломаются каблуки,

И летишь головою в пол
С места ровного – сам собой…
Остаёшься и гол, и зол,
Без борьбы проигравшим бой.

Остаёшься… И милость в том,
Что остался, а не погиб…
После пряника Бог кнутом
Проверяет тебя на сгиб.


Миг назад делал шаг ты вверх...


Миг назад делал шаг ты вверх,
А теперь продолжаешь – вниз,
И – единственную из вех
Повторяешь уже «на бис»,

Гордо смотришь друзьям в глаза,
Поощрительный слышишь визг.
Что за поступь! Не взгляд – гроза!
А на деле – шагаешь вниз.

Вот и пройден твой к небу путь,
И не важен твой перевал:
Вспомнив это, когда-нибудь
Не припомнишь, как называл,

Что за дерево было там,
Снег ли мёл, или дождь косил…
Видно, сердцу, как и устам,
Не хватило на «дальше» сил.

Видно, в старость не нужно виз,
Просто, сдаться – великий грех.
Жизнь уходит по склону вниз,
Неизменно ступая вверх…


МЕДНАЯ ГОРА

А глаза – как две изумрудины,
чисто – ящерка.
Из сказа



А ведь можно было открыть ее,
Эту гору, даже насквозь пройти –
Там, где стены светятся, как жилье,
Обдавая радугой по пути.

Где ты, сказка давняя, детский свет?
Кто засыпал штольни в нутре твоем?
Малахитный, яшмовый в теле след
Там, где память хочет побыть вдвоем.

Времена не кончились, жизнь жива.
Не для сказки красочной дух зажжен…
А на склонах жгучая ждет трава
И глаза зеленые наших жен.


Ночное небо

«Медведица» не пришла –
Сгорела её звезда.
Растерянно, но без зла
Смотрела она сюда.

Какой-то невнятный свет,
Сияние фонарей –
Настырно глядели вслед,
Взойти не давая ей.

Когда же она взошла,
То звёзд не смогла найти,
И странная наша мгла
Спугнула её в пути.

И стало еще светлей
И чуточку жаль её…
Плыл в озере «Водолей»,
Шла «Дева» стирать бельё…


Ты присутствовала и только...

Ты присутствовала и только,
Но делила со мной весь мир.
И, в глазах открывая шторку,
Затирала меня до дыр.

А потом закрывала снова,
Как калитку в июльский сад,
И рождённое лаской слово
Вдруг отскакивало назад.

От глухой обороны слепли
И глаза твои, и уста…
Так и мир из обмана слеплен…
Только жизнь всё равно чиста.


А старый дом уже снесён...

А старый дом уже снесён,
И в доме нет меня.
Лишь иногда приходит в сон
Привычный в свете дня
Открытых окон темный зев
И лета сонный плен…
И штукатурка, облетев,
Притихла возле стен.
А между окнами – трава
И яблоня вдали…
Берёз присевших рукава
Достали до земли.
Стены знакомый поворот,
Прогнувшийся слегка…
По Кожемяцкой зной плывёт,
Как жёлтая река.



Перескажу окрестный мир...

Перескажу окрестный мир
И сделаю роднее.
Строка является на миг,
И светлый нимб над нею.

И появляются слова,
И звуки, и созвучья,
И возрождается трава,
И обрастают сучья

Листвой прозрачной, и строка
Все ближе, ближе к толку…
А мир не знает языка,
Живет себе – и только.

А может, знает, но молчит,
Блюдет свою свободу,
И строчка спелая горчит,
Не доверяя меду.


Навсегда тебя забываю...


Навсегда тебя забываю
В непроглядной густой тени,
В стороне твоей не бываю,
Расписав поплотнее дни.

Вот, шагнул и – назад, к порогу:
Электричка, автобус, шаг…
Мне б на миг на твою дорогу,
От которой свистит в ушах.

На которой морозный воздух
Обнимает, ведет, леча,
На которой – большие звезды
Загораются у плеча.

И другие, слабее тоном,
Расстилаются на пути…
Вот ведь, ноги в тумане тонут,
А находят, куда идти.


И то, что ты чуть-чуть неправды...

И то, что ты чуть-чуть неправды
Включила в бурное туше,
Не соответствует параду,
А все же, нравится душе.

Смотрел – и было мне приятно,
Что ты дерешься за меня,
Заботливо смывая пятна,
И в промедленьях не виня.

Молчал и слушал… Ни движеньем
Не поощрял и не хулил,
Пока с костра самосожженья
От вечной жертвы дым валил.

Молчал. Командовал парадом,
Не слушал слов, не видел слез…
Потом пошел с тобою рядом.
А дальше – на руках понес.


Хоть лес и голый, но живой...

Хоть лес и голый, но живой,
Прозрачный, ладный.
Стою с покрытой головой –
Еще прохладно.

И каплет с веток, а верней –
Сквозь кроны – с тучи,
И с устремившейся за ней
Гряды летучей.

Природа месяцы спала.
Прошли поминки,
И сходит снег, а у ствола –
Уже травинки.

Не чья-то жизнь, а просто жизнь
В меня стучится.
А я не чувствую межи:
Я ей частица.


Не боится сердце груза...

* * *

Не боится сердце груза,
Но становится честнее.
Здесь живет и правит Муза.
Я привык к соседству с нею.

Я живу в лесу, в котором
Каждый шорох – чье-то эхо.
Я привык к его повторам,
Я невольно вжился в это.

И на каждый стон и возглас
Отзываюсь неизменно,
И слова теряют возраст
И бегут, как кровь из вены,

Омывают чьи-то раны,
Заживляют их собою,
Возвращают к жизни страны,
Сеют хлеб на поле боя…


И оттепель пришла, и снег сошел на нет...

* * *
И оттепель пришла, и снег сошел на нет,
А вот, мороза нет и не было в помине.
И завладел душой унылый серый цвет
И бесприютный дождь. И властвуют поныне.

И день еще темней, и ниже облака,
И смятый мокрый вихрь швыряет капель ворох.
Без жадности весны нет соли в разговорах,
А милость сытых глаз от сердца далека.

И светится асфальт от блеска фонарей,
И льется стылый дождь на голые газоны…
От Божьих добрых рук, и от щедрот казенных
Спешит сквозь чащу ног за крошкой воробей.


Всё, что надо выдюжить...

* * *
Всё, что надо выдюжить,
Сердце, победи!
Там, во граде Китеже,
В глубине, в груди,
Рядом с белкой, с веткою,
Где журчит река,
Где таится светлая
Память на века –
Вся моя позиция,
Весь мой кругозор:
Выдержать и выстоять
До последних пор.


Cиним утром, тихим-тихим...

* * *

Cиним утром, тихим-тихим,
Мудрым кажешься себе.
Под размер секундных тиков
Жизнь играет на трубе.

Угадай, какой случится
Год сегодня через час.
Вон, звезда еще лучится,
Хоть бы луч один угас.

А в пространстве заоконном
Ночь стряхнула забытьё
И встречает тихим звоном
Пробуждение своё,

И лучом планету будит,
И не знает языка…
Что-то будет, что-то будет
Что? Неведомо пока.





С новым годом Вас всех. Да придёт счастье к Вам и ко всем, кто Вам дорог.

Василь


ЭТО – Я

Нет пророческих строк – состояния есть,
То, что всплыло из тьмы на ходу, на бегу –
Только капля… Неважно, то лесть или честь
Там, внутри… Я и вспомнить о нем не могу.

А выходит на свет, одеваясь в слова,
Находя отраженье, черты и цвета.
И не может предвидеть исход голова;
Видно, правда: сознанию жизнь – не чета.

Я оставлю портрет на заветном листе,
На бумаге, на дести, на складке души –
То, что бродит во мне, в темноте, в тесноте…
Это – я. Навсегда.
Только ты не спеши.


Наверно, суть не в силе жизни...

* * *

Наверно, суть не в силе жизни,
А в невозможности ее,
Когда во мрак лучами брызнет
Случайной капли бытиё,

Когда, окованная льдами,
Крупинка голого тепла
Родит стихи Прекрасной даме,
Качнет любви колокола,

Когда душа, еще слепая,
Объявит смерти вечный бой,
Через себя переступая
И поднимаясь над собой.


Темно-синий декабрь растекается тенью...

* * *

Темно-синий декабрь растекается тенью
по свету,
Рассыпает по небу мерцающих звезд
огоньки.
Десять прошлых веков завершают
рабочую смету,
Отдавая остатки в размерах последней
строки.

Остается от них только месяц спокойной
погоды,
Дней последних и тихих скупой
убывающий свет,
Но уходят эпохи, сменяют друг друга
народы,
Обрываются нити, и вяжется новая сеть.

Всё в обычном движенье, и нет ни границ,
ни кордонов,
Только цепь расставаний и память,
глядящая вслед...
И декабрьское небо - этюд на квадрате
картона,
Не законченный Богом за целую
тысячу лет.


Колючий воздух от мороза...

* * *

Колючий воздух от мороза
Слегка звенит. С промерзших дней
Сползает грипп, как баба с воза,
Но жить становится трудней.

А город спит, и небо - в звездах,
И воздух чист, и слышен звон,
И каждый твой случайный возглас
Как будто в небо взял разгон.

Но вдруг - полоска голубая,
И ночь теряет в небе власть,
И эхо, звезды огибая,
Спешит, чтоб в бездну не упасть.


Слепое небо над горою...

* * *

Слепое небо над горою,
Осенний серый неуют
И всплески ветра, что порою
К дождю привыкнуть не дают.

Блестят, как смазанные, крыши,
С карниза - жесткий перестук,
Как будто кто-то горсти крошек
Набрал и в стекла бросил вдруг.

Прошел, рискуя оступиться.
Рассыпал здесь и за трубой...
Их две невидимые птицы
С окна клюют наперебой.


Вселенная пахнет тобой...

* * *

Вселенная пахнет тобой,
И солнце её, и снег.
И я для неё - любой,
А ты в ней - одна для всех.

Меня ты заметишь вдруг -
Застыну, как в лавке слон,
И нет для защиты рук,
И нет для спасенья слов,

А только готовность есть,
Извечная, видит Бог -
И сердце своё, и честь
Сложить у любимых ног.

И это - совсем не срам,
И это - совсем не стыд,
А самый высокий храм,
В котором алтарь не спит.


Какое жёсткое гашенье...


* * *

Какое жёсткое гашенье
В свой час неистовой жары!
Из листьев мокрые костры
И дождь, повисший без движенья

И без падения. Блестят,
Как звёзды, брызги капель сонных.
Дыханье резкого озона
Едва не гонит их назад.

Но опускает, как фату,
На травы, тронутые охрой,
И в мокром небе ветер мокрый
Дрожит от сырости в поту.


Пришедшее слово ворочаю...

* * *

Пришедшее слово ворочаю, словно лепёшку,
Во рту пересохшем и слушаю ритм его сердца.
Прозрение людям Господь выдаёт понемножку
И не для того, чтоб на нём беззаботно усесться.

Иду потихоньку и чувствую Музы уколы,
Смываю словами родные родимые пятна:
Бог выгнал Адама за то, что признал себя голым;
К чему притворяться, ведь он же не впустит обратно?

И буду идти по дороге, протоптанной жизнью,
Рождаясь бессчётно и столько же раз умирая...
Не знаю, не знаю, не знаю к нему укоризны,
Не помню, не помню, не помню об отнятом Рае.


Скользят глаза по мокрой улице...

Скользят глаза по мокрой улице,
И нездоровится слегка.
С утра над Киевом сутулятся,
Роняя брызги, облака.

И мириады капель маленьких
Творят над осенью разбой;
Присело небо на завалинке
И занимается волшбой.

Покуда все дожди повытекут,
Дымит и мокнет, как в чаду.
Ноябрь теряет в час по листику
И замерзает на ходу.


Не потому, что я боюсь...

Е.Ольшанской

Не потому, что я боюсь,
А потому, что слишком много
Друзей уходит... Эта грусть
В меня, наверное, от Бога
Заложена, как горний свет,
На воспитание любови
В тот миг, когда у локтя смерть
Стоит с косою наготове.
Не избежать ее руки
И не по силам спорить с нею.
Но в жизни нет любви сильнее,
Чем эта, смерти вопреки.


ДРУЗЬЯ



На похоронах
Леонида Вышеславского

В жизни мы рядом, вместе.
Как нас расставит смерть?
Каждому – впрок по месту?
Каждому – личный след?

Что она с нами всеми
Сделает в крайний час?
Мы воплощаем время,
Время глотает нас.

Ладно ли было, плохо ль –
В этом ли жизни суть?
Мы пронесли эпоху
Будущему на суд.

Мы полыхнули светом
В самое сердце тьмы.
Кто бы узнал об этом,
Если б не мы?

Слабые, точно дети,
Только и сил, что свет…
Тише! Других свидетелей
В этой эпохе нет.


А в полночь встань и сон отбрось...

* * *

А в полночь встань и сон отбрось.
Взгляни, Луна вдали.
Услышь: поскрипывает ось
Кружащейся Земли.
И проявляется вокруг
Пространство, где она
Летит без крыл, висит без рук,
Кружится без вина.
В каком бы дальнем ты краю
Ни принял бытиё,
Взгляни на родину свою
И родину её,
Послушай звон соседских звезд,
Чуть слышный их привет,
Покуда спят и норд, и ост,
И цепенеет свет.
Не морщи лоб, открой лишь взгляд,
Пока видна ему
Система всех координат,
Вращающая тьму.
Смири дыханье, помолчи —
Сейчас тебе дано:
Дымится шлях, звенят лучи,
Жужжит веретено...



    © Все права защищены


И все равно — в тебе покой...

* * *

И все равно — в тебе покой
Сквозь всё твоё непониманье.
Вот подойду, коснусь рукой —
Как будто грош найду в кармане.

Не может быть, чтоб целый свет:
И мрак ночной, и райский терем —
Все заключалось в этом теле,
Худом и слабом! Столько лет,

К тебе — и в радость, и в беду,
Не зная, что со мной такое…
Вот погляжу, коснусь рукою —
И впрямь, как будто грош найду.


Вечерний звон материален...

* * *

Вечерний звон материален,
Как лес, клонящийся ко сну,
И в тишине ветвистых спален
Покоем тронувший струну.

Звучит доверчивая нота,
Ложась на душу, как бальзам.
Одуревающей дремотой
Проводит сумрак по глазам.

И, от росы еще сырая
И бессловесная, земля
Звенит, остатки дня стирая,
Травой бездумно шевеля.


ЗАКАТ

Запала — словно не бывало.
У жизни слой всегда один.
Но, доживая до седин,
Уже не протестуешь: “Мало!”

Уже ползёшь, перебираясь
На кочку с кочки по воде,
Не дожидаясь ада, рая,
Как не замеченных нигде.

Не разгоняешь в море судно,
Не поминаешь долг и честь,
Но добросовестно и трудно
Идёшь, пока дорога есть.


И эта жизнь, и эта даль...

* * *

И эта жизнь, и эта даль,
И жар под кожей —
Они тебе судились в дар,
И ты им — тоже.

Ты получил их просто так,
До самой смерти,
Как в сдачу двушку и пятак,
Как свет на свете.

Ты — тоже их, покуда цел,
Так откровенно,
Что не замечена ни цель,
Ни суть обмена.


Раскаяться не дано...


* * *

Раскаяться не дано,
Поскольку неймём вины,
Поскольку в себе давно
Все чувства отменены.

И что нам от жизни взять,
Помимо борьбы за власть?
Ведь выше уже не стать
И ниже уже не пасть.

И дух подчинила плоть.
Он, может, и был бы рад,
Когда бы спросил Господь:
“О, Каине, где твой брат?”


Хотя бы на миг отойти от скандала...

* * *

Хотя бы на миг отойти от скандала.
Ну кто, кроме жертвы, тебя пожалеет?
При чем тут обида! Ты тоже страдала.
Ещё неизвестно, кому тяжелее.

Скандал — отношенье. Испачканы оба.
На собственный грех реагируешь чутко.
Находит дорогу вселенская злоба
Сквозь самые нежные мысли и чувства.

А может, не злоба, а что-то другое
На срам наш обыденный смотрит из рая,
Сердца наши гладит неловкой рукою,
Неловкою речью углы выпирая?


СКАЗКА

За лесом дремучим, где грозы и бури,
Где круглые годы не тают снега,
В забытой избушке на ножках на курьих
Жила одинокая Баба-Яга.

Века проносились над низким крылечком,
И не было в домике даже стола.
Старуха всё время сидела на печке,
Иль трубку курила, иль просто спала.

И думала баба, что ночью не спится:
То печка остынет, то в доме темно,
А с утренним солнцем ручная синица
Коротеньким клювом стучала в окно.

Звала на прогулку, скакала по веткам,
По рощам летала и в небе была
И солнечных зайчиков целую сетку
Озябшей старухе в подарок несла.

Яга засыпала, закутавшись зябко,
От солнца зима становилась лютей,
И снились внучата скучающей бабке,
Хоть бабка совсем не рожала детей.


ТИХО

Только что шли дожди,
Ночью ушёл циклон.
Нынче сосну к груди
Вновь прижимает склон.

Держит сосна в руке
Светом надутый шар,
В мокром ещё песке
Делает солнце шаг.

Сдёрнуло утро хмарь,
Высох, дрожит листок,
Тихо. Звенит комар.
Шишки висят меж строк.

Тихо. За пядью пядь
Ветром лесок продут.
Завтра циклон опять.
Завтра дожди пойдут.


Владимиру Кухалашвили

* * *
Владимиру Кухалашвили

Глухой звонарь себя не слышит,
А всё звонит в колокола,
И звук свивается в излишек,
Густой и вязкий, как смола.

И вдруг сползает, словно веко,
На весь огромный окоём
Звенящей болью человека,
Себя не слышащего в нём.

Но, глухоты своей не зная,
Колотит било всё сильней,
И месит воздух медь резная,
И синь шатается над ней.


Свыше дана благодать языковых полей...

* * *

Свыше дана благодать языковых полей.
Как избирательна все-таки в этом природа!
Мне бы прижаться, ощупать щекою своей
Все ударенья особые женского рода.

Молча трезвеешь и шепчешь себе: “Не греши!”
И остаёшься один на священном пороге,
Там, где так просто, так близко до встречной
души,
Что и своя не находит обратной дороги.

Вдруг, утопаешь, как в речке, в её волосах,
В запахе слов её, пряных, волнующих,
душных...
Не потому ль, охраняя заблудшие души,
Хитрое время так зорко стоит на часах?


Как птаха в прорези окна...

* * *

Как птаха в прорези окна
Поёт, ужалена созвучьем,
Душа в слова устремлена
И не задумалась о лучшем.

Но лист, дождём переболев,
Или дроздом, запевшим дробью,
Не песне выпишет напев —
Её подобью.

И, по бумаге разбросав
Всей жизни боль и всё величье,
Едва ли пискнет в небеса
Полстрочки птичьей.


Берёза стайку воробьишек...

* * *

Берёза стайку воробьишек
Втянула, словно пылесос.
Вчерашний лес наутро выше,
Как будто за ночь вдруг подрос.

Ползут под насыпью подводы
Вдоль рельсового полотна,
Сквозь жёлто-красные разводы
Трава почти что не видна.

Доверив путь лошадке чалой,
Старик-возница сладко спит,
И мягок шаг по листьям палым
Давно не кованых копыт.


Не умею спокойно стареть я...

* * *

Не умею спокойно стареть я,
Не умею мириться с судьбою.
Вот приду к тебе через столетье
В полдень, в полночь, во время любое.

Через век, неизвестно откуда,
Появлюсь и легко, и упрямо.
Громко звякнет на кухне посуда,
Резко хлопнет оконная рама,

Брызнет в окна вода дождевая,
Грянет молния, в стёклах синея...
Мы до чуда всегда доживаем,
Только надо хотеть посильнее.


ПАМЯТИ КАТИ АНДРЕЕВОЙ

Уют от века ненадёжен
И распадается мгновенно,
Не награждает, жизнь итожа,
И ждёт не слов проникновенных.

Всё в этой жизни было, кроме
Не получившегося счастья.
Всегда царапают до крови
Несовпадающие части.

Прости ей, Господи, недужной
Всё то, что вольно и невольно,
Не потому, что было нужно,
А потому, что было больно,

А потому, что было раной
И не могло случаться гладко...
В конце концов, мы — тоже странность
На фоне вечного порядка.


Я тебя понял. Ты — только ёлка

* * *

Я тебя понял. Ты — только ёлка
В царственном блеске всех украшений,
Пальцев и ласки ждущая колко,
Вся — предвкушенье бед и крушений.

Ветки в игрушках, красках и лаке.
Как же ты пахнешь нежно и тонко!
Ты рассыпаешь тайные знаки,
Иглы, интриги, словно девчонка.

Как ты прекрасна! Впору венчаться,
Жить, отрицая даты и числа!
Прав соглядатай: всё моё счастье
Есть неприятье здравого смысла.


Я уже ничему не верю...

Яко беззаконие мое аз знаю,
и грех мой предо мною есть выну.
Давид, псалом 50.

Я уже ничему не верю.
То, что есть, не храню, а рушу,
Как двойник, заслоняюсь дверью
И на ключ запираю душу.

Сам с собою вдвоём на людях,
В самых шумных местах — ни звука.
Может, помню, что ждут и любят,
Но не верю, поскольку мука —

Диалог беспощадно честный
В тихом омуте сводов гулких,
Где обида и злость, и тщетность
Напитали меня, как губку,

Где лишён ими дня и сна я,
Чуть промедлю, — и горлом хлынут...
...Яко аз беззаконье знаю,
Яко грех предо мной есть выну...


Булату Окуджаве

* * *

Б.О.

Каково тебе там,
За пределом твоим,
За обрывом, на дне,
Над которым стоим?

Каково тебе там,
За последней чертой,
Где кончается свет
Неизбежно пустой?

Каково тебе там?
Так ли плохо, как здесь,
Где меж нами легла
Тридесятая весь?

Где не мог ты уснуть
И проснуться не смог...
Что там, тлен, пустота?
Или все-таки, Бог?


ДРУЗЬЯ

В момент похорон
Леонида Вышеславского

В жизни мы рядом, вместе.
Как нас расставит смерть?
Каждому – впрок по месту?
Каждому – личный след?

Что она с нами всеми
Сделает в крайний час?
Мы воплощаем время,
Время глотает нас.

Ладно ли было, плохо ль –
В этом ли жизни суть?
Мы пронесли эпоху
Будущему на суд.

Мы полыхнули светом
В самое сердце тьмы.
Кто бы узнал об этом,
Если б не мы?

Слабые, точно дети,
Только и сил, что свет…
Тише! Других свидетелей
В этой эпохе нет.


Я пишу о стихах, что, конечно, едва ли достойно...

* * *

Я пишу о стихах, что, конечно, едва ли достойно.
Но сбываются сны, тормозится беды колесо,
И приходят слова, и кончаются ссоры и войны,
Все различия чувств отменяя приставкою “со-”.

Я пишу о словах, приходящих ко мне ниоткуда,
Чтоб заполнить размер и тогда превратиться в строку.
Всю серьезную жизнь поклоняюсь пречистому чуду,
Как реке сквозь кисель и бегущему в ней молоку.

Ты способна найти и толкнуть к примирению брата,
И любовь оживить, возрождая согласье в груди…
Не бросай этот мир, беззаветная муза Эрато,
И на каждую боль приходи, приходи, приходи!


ТОРЕНИЕ

Сколько в жизни было тропок –
Нет в запасе ни одной.
Я ступаю прямо в пропасть –
Кромка тянется за мной.

Ставлю ногу, дна не зная,
Лишь на зов судьбы благой,
И тропа моя земная
Возникает под ногой.

Будто рвется на свиданье,
Ожиданием маня,
Все дороги мирозданья
Начинаются с меня.

Все дороги, вся тревога,
Мрак и пропасть на посту…
Но ложится твердь под ногу,
Что шагнула в пустоту.


Прости мне то, чего не сделал...

* * *

Прости мне то, чего не сделал,
И то, что сделал, — всё прости.
Не бойся, мир остался целым,
В нём просто некуда расти.

Прости благое неуменье
И то, что миг неповторим,
Прости мне собственное мненье,
Не совпадавшее с твоим.

Прости за то, что две синицы
Не уместились на листе...
Дай Бог тебе не усомниться
В твоей врожденной правоте.


Я умру от твоей любви...

* * *

Я умру от твоей любви,
От раздвоенности твоей,
От приказов твоих: “Люби!”
И одёргиваний: “Не смей!”

От горения твоего
И надменности ледяной,
От сознанья, что ничего
Не случится уже со мной.

Так и буду — в добре, во зле —
Вечной жертвою слов твоих,
Неужели на всей Земле
Все похожи на нас двоих?


Нет ответа на стихи...

* * *

Нет ответа на стихи,
На хорошие.
Хоть сомненьем истеки,
Хоть коростою
Весь покройся, чтоб собой
Не отчаяться:
Что-то скупо мне на боль
Отвечается.
Должен быть по сердцу след,
Ясный, видимый...
Может, просто боли нет,
Кто-то выдумал?


Не сужу тебя никогда


Не сужу тебя никогда
За любовь твою не ко мне.
Пусть не знает она стыда,
Просыпается в каждом сне,
Прорывается в каждый стон
Безрассудной мольбою: “Даждь!”,
Заставляя меня от стен
Уходить под холодный дождь.
Пусть минует меня она,
Та сладчайшая мира часть,
Что Всевышним тебе дана,
И не мне её приручать.
И не мне её получить,
И не мне приходить сюда.
Мимо светят твои лучи:
Ни прощения, ни суда.


Опять у ветра запах пьяный


Опять у ветра запах пьяный,
Неровный шаг.
Набухли ветки воробьями,
Звенит в ушах.
И облака легли на город,
Прикрыв от стуж —
Намок февраль, расхристан ворот...
Ещё он дюж,
Ещё способен рассердиться,
Набраться зла,
Да вот, на месте не сидится —
Зима прошла.
В который раз уходит стужа
С его земель,
И дар небес, простая лужа,
Пьянит, как хмель.


Вставать не хочется: зима


Вставать не хочется: зима,
Метель и снег в окне.
Согрелись душами дома
И спят, стена к стене.

Сомкнули крыши к скату скат,
Чтоб сверху не текло,
И не желают выпускать
Притихшее тепло.

Лежу и греюсь. И душой
Обогреваю дом.
И мир вокруг большой-большой,
Но верится с трудом.


Вот и осталась от зелени...

* * *

Вот и осталась от зелени
Ржавая в дырах парча
И небосвод перестеленный,
Явно с чужого плеча.

Косо на крыши наброшенный
Синий тяжёлый покров,
В месиве белого крошева
Острых лишённый углов,

Скошенный, срезанный, стёсанный
Мир без теней на свету,
Шамкая голыми дёснами,
Держит сосульку во рту.


Осталось лишь одно...

* * *

Осталось лишь одно —
Открытая душа,
И на сухое дно
Ложится снег, шурша.

Огромный снежный свей:
Лежат к звезде звезда,
Под тяжестью своей
Ломается слюда.

Под тяжестью звезды
Ломаются лучи...
Глотни, душа, воды.
Увидела? Молчи.


ИЮЛЬ

Изогнулась мальва — из-под сливы
Просится на солнышко, на свет.
Отступила слива совестливо,
Но ветвями тянется вослед.

Тень березы нежит подорожник,
Сутками не сходит со двора,
Хмель ползет в малину осторожно,
На него не действует жара.

Космы трав смородину обвили,
Лопухи от зноя пали ниц.
Жаркие глаза тигровых лилий
Сыплют тушь с накрашенных ресниц.


НА ВСЁМ СКАКУ

Жене Чуприной

За каждый звук живого слова,
За лёгкость рифм, что мне дана,
За то, что я судьбой не сломан,
Я заплатил Тебе сполна.

На всём скаку спирали гнутой,
Где миллиметрами — года,
Я был мельчайшею минутой
Из тех, что минут без следа.

Меня несло в огонь, и в воду,
И в поднебесье, и ко дну,
Я Галактического года
Душой измерил глубину,

И дни его меня мололи,
Как жернова, — и плоть, и дух...
Скажи теперь, не всё равно ли,
Что я сгорел, а не потух?

Что жил и бился в нервном тике,
Ловя сознанием строку,
И сохранил огонь свой тихий
На всём скаку?


Незримым канатом привязан к тебе...

* * *

Незримым канатом привязан к тебе,
Узлом неразрывным притянут навеки.
Не ищет свободы привыкший хребет...
Как тюркский паломник, оставленный в Мекке,

У самой святыни, в желанном раю
Едва ль не рукой сокровенное гладит...
Так больно я чувствую смертность свою,
Из тьмы на твоё полыхание глядя,

Вдыхая твой запах (в конце октября!),
Влюбленный, оставленный рядом с любимой
(Не вместе, а рядом), и зря, и не зря,

Как берег с рекой, пробегающей мимо.
И наше единство настолько незримо,
Что путает жизнь, отнимая, даря...


ПРИЗНАНИЕ

Не суди меня словом и взглядом, умышленно строгим,
И улыбки открытой своей от меня не таи,
Больше жизни хочу стать травой у тебя на дороге,
Чтоб ступали по мне необутые ноги твои.

Я боялся тебя, я старался тебя сторониться,
Бог иначе решил, утвердил и поставил печать:
Ты в меня ворвалась, будто небо в пустые глазницы,
И хрусталики глаз перестали меня защищать.

Я не ждал твоей верности, нынче не жду и ответа,
Сам тебе уходящей я клятву на верность даю.
Все друзья надорвутся, но сжить не сумеют со света
В каждой клетке моей растворённую душу твою.


Картошка — почти скамейка...

* * *

Картошка — почти скамейка,
Когда она в рюкзаке.
Картёжничает семейка,
Сидящая налегке.

Девица глядит на лычки,
А парень жует шпинат.
Качается электричка
Над осью координат.

Служивый в пылу азарта
Бьет козырь. Конец тузу...
Я тоже присяду в карты.
Картошку, вот, отвезу.


Политая потом и кровью...

* * *

Политая потом и кровью,
Родная-родная земля,
Ты станешь для всех изголовьем,
Травой на ветру шевеля.

Любому, сомкнувшему веки,
Прижмешься ладошкой к щеке,
И он позабудет навеки,
На чьём говорил языке.

И станет землёй Украиной
Всем будущим детям твоим.
Так ты за язык не кори нас,
Пока мы ещё говорим.


ЕСЛИ ХОЧЕШЬ МЕНЯ ЗАСТАТЬ

Если хочешь меня застать,
Приезжай ко мне поскорей,
И в глаза тебе заблестят
Грозди киевских фонарей.

Если хочешь застать меня,
Приезжай поскорей ко мне
Посмотреть, как по склону дня
Целый город скользит в огне,

Словно по небу — Фаэтон,
Потерявший над солнцем власть;
Как безвременно гаснет он,
Чтоб во тьме нарыдаться всласть...

Путь на небо тяжёл и крут,
Был печален его конец,
И в долину меж этих круч
Закатился златой венец.

Здесь и вспыхнул, огню подстать,
Жжёт на солнце и жжёт в тени...
Если хочешь меня застать,
Приезжай ко мне, не тяни.


К ВОПРОСУ О ПОЭТИЧЕСКОЙ ШКОЛЕ

Это моя вершина,
Только моя.
Места — на треть аршина,
Сбиты края.

Я у неё при деле,
Я — её сын.
Лезу на всём пределе
Знаний и сил.

Сею тропой земною
Горечь и пот.
Эта гора со мною
Вместе растёт.

Место моё на свете,
Только моё!
Я — тетива,
Я — ветер,
Я — остриё.


Над мостовой, над асфальтовой серостью...

* * *

Над мостовой, над асфальтовой серостью,
Над головой
Меленько-меленько сеется, сеется
Дождик живой.
Сыплются капельки мелкие-мелкие
Щедрой судьбой,
Все нам отмерено полною меркою —
Радость и боль.
Все нам отмерено, все нам отпущено -
Правда и ложь,
Самое главное, самое сущее —
Не удерёшь.
Сыплются капельки мелкие-мелкие,
Горькие-горькие, меткие-меткие…


На низких тучах Ленинграда...

* * *

На низких тучах Ленинграда -
Холодный отблеск синевы.
Необозримая громада
Плывет, касаясь головы.

Роняя капли с маху, косо,
Слезами жжет лицо мое,
И все отчетливей угроза,
Что кто-то смотрит из нее.

И ощущенье все заметней,
Что этот кто-то мне родной…
Глотаю молча привкус медный,
Считаю капли по одной.


Кто станет лебедем, уйдя...

* * *

Кто станет лебедем, уйдя,
До той поры — утёнок гадкий,
Как след вчерашнего дождя,
Что не просох ещё на грядке,

Как лужи илистое дно,
Насквозь пропитанное влагой,
Что не даёт ступить ни шагу,
Но кормит стебли и зерно.

Как то зерно, что поукромней
Ложится в землю, дав росток,
Как слово, что себя не помнит,
Но возникает между строк —

Так голос обретает имя
За лентой кончившихся дней...
А жизнь всегда шагает мимо,
Но судьбы корчатся под ней.


АВТОПОРТРЕТ

Каких-то сто стихотворений
За всю сознательную жизнь,
Попарных звукоповторений,
Которые уже слились

В простых мелодий вереницу,
Присущую лишь только мне,
Ту, что нигде не повторится,
Ни в волнах жизни, ни на дне.

Каких-то сто стихотворений -
Мой код из глубины веков
И бесконечное горенье
Души, не знающей оков;

Каких-то сто стихотворений,
Непроизвольный слепок дня,
Взрыв сил, не знающих смиренья,
Обозначающий меня;

Всего лишь сотня вспышек света
В продрогшей темени земной.
Всё остальное было где-то
И с кем угодно...
И со мной.


Летит эпоха с книжных полок...

* * *

Летит эпоха с книжных полок
Под смех злорадный: так-то лучше!
История, отдёрнув полог,
Хранит его на всякий случай

На том же месте, не снимая,
А только морщась: мол, не мой он.
Она удобнее немая,
Ей безопаснее немою

Казаться, спрятавшись в потёмках,
Не преступив канонов прежних.
И врёт история потомкам
Бесцеремонно и небрежно.


Рванулась, и, словно бы, ветер подул...

Рванулась, и, словно бы, ветер подул,
И платье распалось на сгибах.
Спасибо тебе за прозрачный подол,
За стройные ноги спасибо.

За то восхищенье, с которым глаза
Следят за случайным движеньем,
За то упоенье, с которым гроза
Готовится к самосожженьям,

Сплетаются ветки, струятся листы,
Колотятся жадные соки…
Глаза твои так невозможно чисты,
Что мысль обрывается в шоке.


Есть в каждом высказанном слове...

Есть в каждом высказанном слове
Все предыдущие слова,
И шепот, и биенье крови,
И первый снег на Покрова,
И теплый дождь, и луч, скользящий
Меж рыхлых туч, как дар судьбы,
И птичий возглас в темной чаще,
И дым до неба из трубы –
Все-все, что было в мире этом,
Есть в звуке слова твоего;
Не назывался бы поэтом,
Когда б не чувствовал того.
И день заполнен птичьим гамом,
И льется ночью свет луны…
Но, говоря о том же самом,
Слова друг другу не равны.


НОША

Горечь, гордость и гордыня,
Горе…
Людмила Мутрашова


Родина наша бедная,
Светлая и растерзанная,
Снега каймою белою
Смотрит в глаза растерянно,

Стонет листком оброненным,
Сломанной веткой плачется…
Бедная наша Родина!
Сытому миру – падчерица.

Гордость, гордыня – горюшко,
Тропки – пути неторные.
Целому свету – Золушка,
Тихая да покорная…


Выхожу с косой на ливень...

Выхожу с косой на ливень,
Режу струи, словно стебли.
Взмахом хлёстким, торопливым
Бью по стеблям. Еле теплит
Небо молнии лампадку,
И бормочет гром невнятно,
Будто он давно украдкой
Затевает подвиг ратный.
Гром и ливень! Струи-волны
Хлещут землю зло и щедро.
Косят небо вспышки молний,
Мир качается от ветра.
Бью косою, брызжет пена,
Всё срезаю без остатка...
Накошу дождя, как сена —
То-то пахнуть будет сладко.


НА ВОЙНУ

На войну деревня собиралась,
Снарядить сумели целый взвод.
Мужиков в деревне не осталось,
Мужиков деревня с миром ждёт.

Бабам бед достанется без меры,
Если в бой мужчин зовёт труба:
Там, не фронте всё: надежда, вера,
И любовь,
и дети, и судьба —

Всё, что в муже видели исконно
Бабы с незапамятных веков...
Позабыв про лики на иконах,
Крестятся на лики мужиков.


Еще не прозвонило к стуже...

Еще не прозвонило к стуже,
Еще не разгулялся зной,
Еще июнь глядится в лужи,
Держа грозу над головой.

Еще ему до окончанья
Все тридцать дней... Какая тишь!
Лишь ветра сытое урчанье
На гребнях поседевших крыш.

Лишь туч извечное круженье,
Которым все осуждены
На бездну самопостиженья
И бесконечное броженье
Не искупаемой вины.


СТАРЫЙ ДОМ

И снова: домик на Подоле
Средь луж, блестящих, как слюда.
Не знаю, ностальгия, что ли
Во сне зовет меня сюда?

Забытый рай. Земля пустая.
Заросший двор, уже ничей,
Где куст сирени оцветает
Над грудой битых кирпичей,

Где летом пух лежит, как вата,
Творя особый, свой уют,
Где те, кем были мы когда-то,
В зелёной памяти живут.

Он каждой веточкой знакомой
Готов свести меня с ума ...
Ну как вместишь тоску по дому
В многоэтажные дома?


ПОД СТРАХОМ СМЕРТИ

Но я под страхом смерти запрещаю
…Любить меня…
Л.М.


Любовь? Ты запретила это,
Лишила речи и ночей.
Но я ослушался запрета.
Я, непокорный и ничей,
Цеплялся голыми руками
За луч надежды, за судьбу,
Дышал на лёд...
И таял камень,
И жгло проклятие на лбу.
...И бысть беда. И мор на свете.
И пал на землю огнь и смог...
И я просил у Бога смерти.
Прости, не выпросил.
Не смог.


ПОЭЗИЯ

Язык и достоинство, и порок
Берёт, как жемчужину, в слова оправу...
Поэзия - записи наших дорог,
Для рифмы прочтённые слева и справа.

Как в песне идёт за куплетом припев,
Так в рифме за вдохом последует выдох...
Поэзия - то, что в дороге успел
Увидеть, услышать, запомнить и выдать.

И пусть этот мир от рожденья лежит
На узкой развилке меж адом и раем,
Поэзия - то, что останется жить,
Поскольку гармония не умирает.


НАЛОЖУ НА УСТА

Наложу на уста припасённую Богом печать.
Я так много сказал
и того ещё больше отслушал,
Что осталось молчать.
Задохнуться и снова молчать,
Обожжённым молчаньем леча ошалевшую
душу.

Капли крови и боль,
словно след, заметая в игре,
Вечно рядом сидеть,
чтобы видеть, почти привыкая,
И любимое тело с чужою рукой на бедре,
И беззвучный упрек:
«Посмотри, я уже никакая!»

И понять, как бездарны и жалки
мечты о тепле,
Как беспомощна жизнь,
чей подол унизительно задран...
И в записке читать:
«Чай заварен. Еда на столе.
Не буди, я устала.
Люблю, обнимаю.
До завтра».


ЭПИЛОГ

Оплыл, покосился дом,
Стоит без людей с трудом.
Оборвана в спешке дверь,
Попробуй, закрой теперь.

Над россыпью бывших книг
Весь мир превратился в миг.
Раздавленный глобус пуст.
Стал криком последним —
хруст.


Брысь, навязчивая тема

Брысь, навязчивая тема,
Побузила – и довольно!
Расстается с духом тело –
Духу больно, телу больно.

Духу страшно, он не знает,
Что за краем, что за гранью,
Где торчит дыра сквозная –
Путь к последнему изгнанью.

А глядишь, - и к новым родам,
К новой жизни (в новой клетке)…
Остальное перед входом
Забывают слишком крепко.


Прости меня за все плохое

Прости меня за все плохое,
Что получилось из хорошего,
За то, что, ждавшие покоя,
Надежды обратились в крошево,

Что наш корабль, твое созданье,
Не заплывает в гавань тихую,
Гонимый прочь непониманьем
И общею неразберихою,

За то, что править не умею,
За наше время суматошное,
За то, что ты меня умнее,
Благоразумней и дотошнее.


МУЗА

Поздоровался с нею,
А душа – ни гу-гу.
Радость горя больнее –
Отойти не могу.

Не могу возвратиться
Я на круги своя.
То ль цветастого ситца
Не сыскала швея,

То ль иглу обломила,
Прошивая края,
Только все мне не мило,
Даже факт бытия.

Солнце светит, и ветер
Вширь продул небеса,
Теплой аурой в цвете
Обрастают леса,

Возвращаются птицы,
Даже тучи, а я
Не могу возвратиться
На круги своя.


На окраине вселенной

* * *

На окраине вселенной,
На задворках бытия,
Попирая прах нетленный,
Ходит-бродит тень Твоя,

Господи, Твоя — от праха
До повыпавших волос,
Сгусток боли, горстка страха,
Хрупкий глиняный колосс,

Между правдою и ложью
Затерявшийся в судьбе,
Даже в трусости безбожья
Подражающий Тебе.

Неудобный в обращенье,
Но до смертного конца
Ждущий ласки и спасенья
От сбежавшего Отца.


НАСЛЕДНИКИ

Начало симфонии «Пятой»
Звучит современным хитом.
В ногах у фигуры распятой
Охранники делят хитон.

На пыльной Голгофе, как в зале,
Не поровну режут судьбу:
Вот эту ладонь привязали,
А эту прибили к столбу.

Распроданы людям не битым
Мученье, удар, перелом...
Легенда становится бытом,
И благо становится злом.

Инструкции приняты свыше,
Притворщики строятся в ряд:
Глухие уверенно слышат,
Слепые клянутся, что зрят,

Увечья надеты на целых,
Немые отверзли уста...
Избитое мертвое тело
Исчезло с креста.


Гощу у матери своей

* * *

Гощу у матери своей.
Недолго. В год лишь тридцать дней.
Не знаю, кто меня возвысил,
Мой ангел или же палач,
Но от меня теперь зависят
Её улыбка, вздох и плач.
Варю, стираю, убираю,
Занятия не выбираю,
Что надо — делаю: стелю
Постель, журю её, велю
Послушной быть, всегда при этом
Себя за боль её браня.
А мама говорит с портретом
И прячет вещи. От меня.


Шел по морю путник

* * *

Шел по морю путник в забытые нынче года,

И холодно было, и ног не держала вода,

Но видел на небе он блеск незнакомой звезды

И шёл на нее, и вода размывала следы.

Тяжёлые волны на миг застывали под ним.

Над теменем ровно светился загадочный нимб.

Он шёл, на озябшие руки дыша горячо,

И бегала белая птица с плеча на плечо.

Шёл по морю путник, ступая с волны на волну.

И пена твердела, и рыба бросалась ко дну.

Прошёл и растаял, следов не оставил нигде.

Лишь на море пену и шторм, и дорогу к звезде.


Над крышей старого сарая

* * *

Над крышей старого сарая

Во мраке тонет соловей.

Звезда трепещет, не сгорая,

Закутанная до бровей,

Луна глядит с высот небесных

На лес, на поле, на дома...

(понятья высоты и бездны

неразличимы для ума,

хотя давно ему известны)...

Глядит на мир, что спит во тьме,

Не различаемый для бездны,

Но существующий в уме.


Здравствуй, Питер!

* * *

Здравствуй, Питер! Как ты там?

Как хотелось бы туда.

По каналам и портам

Сонно плещется вода.

Солнце мечется по ней

С гребешка на гребешок,

Одуванчик меж камней,

Дождь по лужам чок да чок.

Здравствуй, Питер! Далеко

Ты остался за бугром.

Как без нас тебе, легко?

Вот опять гроза и гром.

Только туча рубежи

Пробегает налегке

И дождинкой вниз бежит,

Как слезинка по щеке, -

По стеклу и по стене,

По привычной, по родной:

Как же, Питер, тошно мне

За придуманной стеной,

За безденежьем моим,

Посадившим вдруг на цепь.

Как ты бережно таим:

Лес, болото, горы, степь:


Здравствуй, Питер!


Не помню села и дома...

Не помню села и дома,
А помню сожжённый город.
Он яростно, по живому,
Бомбежками был распорот.
И окна смотрели слепо,
Безжизненно и устало
Туда, где, уткнувшись в небо,
Развалин гора восстала.
Но, видно, была основа
Пожаров и бомб сильнее,
Он рос молодым и новым
И родиной стал моею.
Запомненный каждым зданьем,
Как ветка с живой листвою,
Он дал мне своё сознанье,
И сердце мое присвоил.
Но в память, как пот сквозь поры,
Проходит неуследимо:
Развалин крутые горы,
Троллейбус, идущий мимо.
Домов уцелевших мало,
Хватает руки для счёта.
Воронка в конце квартала
Прикрыта Доской Почёта.


ПАТРИАРХ

Горожу огород или город над самой рекою,
Забиваю дреколье в распахнутый парящий грунт.
За глухие яры оттесняю остатки покоя
И с грядущим в веках начинаю живую игру:

Вот землянка, но люди опишут здесь княжьи
палаты,
В стену тын превратится, канава провалится в ров.
Ну, а я не снимаю одежды своей мешковатой:
Пар не ломит кости, всё не страшно, покуда
здоров.

Хвойных веток нарежу и стены укрою нагие —
Не согрелась весна, и землянка ещё на юру.
За проросшее семя века назовут меня Кием
И припишут мне ратников-братьев и птицу-сестру.


РОДИНА

Пролетает над пашнею ветер:
Запахали, сравняли, сожгли
И развеяли пепел на свете
От родившей когда-то земли.
Я не знаю. Не знаю доныне,
Что осталось под линзой небес.
Может, чёрный бархан, как в пустыне,
Может, новый не хоженый лес?
В целом мире, от рая до пекла —
Нет села, где продлился мой род...
Встретит ветер крупинкою пепла,
Ахнет память и снова замрёт.


А впрочем, нет у жизни смысла

* * *

А впрочем, нет у жизни смысла.
Есть жизнь, и в этом — смысл её:
Весов прямое коромысло,
Под коромыслом — остриё.

Где вся опора — это жало
На грани истины и лжи.
И не рассчитывай на жалость,
А равновесие держи,

В кулак обиду зажимая,
Что цель Творения — не ты,
Покуда жизнь бредёт живая
По краю вечной мерзлоты.


Не зря над притчей слёзы льют

* * *

Не зря над притчей слёзы льют:
Ты думаешь, легко?
Верблюд, верблюд, ещё верблюд,
И все — через ушко

Идут, бросая все дела,
Со всех концов Земли.
И вот ведь, тонкая игла,
А всё равно прошли

В ушко, роняя пот со лба,
Срезая прочь углы...
Такая странная судьба
У маленькой иглы.


ДУЭЛЬ

. . .
Вдали от плачей похоронных
Ушёл поэт в последний путь.
От этой кучки посторонних
Не так уж трудно ускользнуть.

К чему неправедные крики?
К чему прощание с собой?
Он по себе оставил книги
И затерялся в них судьбой.

Подставив грудь свою под дуло,
Он шёл, проваливаясь в снег...
Ну кто бы мог тогда подумать,
Что он ещё и человек?

Он шёл, отбросив прочь терпенье
И навсегда махнув рукой
На каплю горького кипенья
Над глыбой вечности глухой.

. . .
Судьбою посланное слово —
Великолепный спелый плод,
Не упование, не слава,
Не дань, ласкающая плоть,

А просто слово: звук и чувство,
И кровь, прихлынувшая вмиг,
И осязаемое чутко
Прикосновение вериг

К полёту гласных: мягко, глухо,
То нежно, словно не дыша,
То — звон натянутого лука:
И «З», и «С», и «Ж», и «Ш» —

Поёт природа. В слове каждом,
В волшебном коде — целый свет:
И удивление, и жажда,
И пресыщение, и смерть.

. . .
О, да! Но жизнь-то о другом.
В неё пришла худая слава.
И свет становится врагом.
И смерть — единственное право.

Трезвон гудит на все лады,
Хватает слова, звука, жеста...
А положение «звезды»
Не оставляет шансу места,

Зато находит грудью ствол
Во снежной пойме Чёрной Леты,
И впрок убитые поэты
Ещё столетья пишут в стол.

. . .
И снова: строчки, строчки, строчки —
Чуть слышный звон ночных минут...
В каком укромном уголочке
Они в сознании живут?

Где набираются размаха,
Чтоб вдруг взорваться без труда?
Как разрывается рубаха
Рукой от ворота, когда

Слова становятся скелетом,
И плоть срастается на них,
И кровь... Но стоит ли об этом
В столь краткий миг?


А теперь полюби меня,..

А теперь полюби меня,
Как любила других, не льстя,
Не усердствуя, не маня –
Только радуясь, как дитя.

Только взглядом держа у ног,
Где угодно: в пыли, в снегу.
Я сбежал бы, когда бы мог.
Я сбежал бы, но не могу

От прижатых к другому рук,
От целованных губ твоих…
Не разъять этот странный круг
Ни на миг.


Всё поклоненье мое оставляю с тобой...

Всё поклоненье мое оставляю с тобой
Прежде, чем ангел придет и пошлет за трубой,
Прежде, чем тело с душой разойдутся навек,
Прежде, чем кончится времени временный бег.

Все мои звуки: набат, перезвон, благовест...
Как я боюсь, что все это тебе надоест!
Как я боюсь, что за мною уйдут в забытьё
Всё изумленье и всё восхищенье моё!


Давно не ездилось в трамваях...

Давно не ездилось в трамваях
И не писалось на ходу.
Петляет улица кривая -
Никак в размер не попаду.

Все это - шутка. А на деле,
Была бы мысль, а не куски, -
Сознанье речь исправно делит
На вдох и выдох для строки.

Нет хуже кары, чем бесплодье,
Пред ним все муки хороши.
Не зря же судьбы платят плотью
За исцеление души.


ЭТЮД ОТЦА

Двор, нарисованный сверху,
Сборище крыш и мансард,
С детством и юностью сверка,
Ночи и вьюги концерт.
Окна затеплены светом
В шестидесятых, в конце.
Тень, танцевавшую с ветром,
Дом сохранил на лице.
Света, Наташенька, Ира.
Это же ваше окно!
В дверь онемевшей квартиры
Больше войти не дано.
Чай, марципаны, варенье,
Музыка после шести...
Где вы, в каком измеренье?
Как вас найти?
Миг из двадцатого века:
Двор, нарисованный с крыш.
Светлая-светлая веха.
Тишь...


Виталий

Всех заставит повертеться
В пах попавшая вожжа.
У окна - товарищ детства,
Превратившийся в бомжа.

С ребятнёй дворы-колодцы
Бравший, как войска - редут.
- Где живёшь ты?
- Где придётся.
- Как живёшь ты?
- Как дадут.

На асфальт святого града
Небо рушится с тоски,
Вся былая наша правда
Развалилась на куски,

Провалилась, будто в омут,
В онемевший страшный рот...
Всё отдам ему, больному!
Всё!
...Отводит. Не берёт.


Видно, судьба мне сидеть под часами

Видно, судьба мне сидеть под часами
В омуте времени, прямо на дне,
Там, где секунды, горчащие снами,
Шаркая, кружат по белой стене.

Миг мой начальный, миг мой последний,
Время, дающее жизни пройти,
Я - не вершина, я только посредник
Между концом и началом пути.

Сила, влекущая стрелки упруго,
Смысл обретая в движеньях самих...
Вечность, на миг показавшись из круга,
В круг возвращается. Тоже на миг.


Греза


Да это и не сон, а слабое наитье:
Притихший летний день и луч издалека.
Привязана к лучу невидимою нитью,
Качается пчела над венчиком цветка.

И, с берега склонясь, береза смотрит в воду,
На мель, на желтый пляж, на илистое дно…
Еще: цветная смесь и слабый запах меда,
Которых ни забыть, ни вспомнить не дано.

Какой-то странный мир, объятья раскрывая,
До самой той поры соседствует со мной,
Покуда в пункте «Б», куда ведет кривая,
Не встретятся пути небесный и земной.



Но стану капелькой дождя


Но стану капелькой дождя
И упаду на ветку, с ветки,
И в солнечной увязну сетке,
Когда устану, погодя.

И луч горячий преломлю,
Как Божий хлеб, на цвет и влагу,
И словом на бумагу лягу,
Как безотчетное «люблю».

В живом ритмическом бреду
Пройду сквозь жатву и ожинки,
И снова чистою дождинкой
Тебе на руку упаду.



Проспект Науки




Жизнь моя пройдет на этой улице.
Бог ее в судьбу мне приберег.
Мост кривой к проезжей части тулится,
Почему-то вдоль – не поперек.

Небеса глядят глазами синими,
Жмуря веки в бури и дожди,
И дома стоят на север спинами,
Застегнув балконы на груди.

Самолет, взлетающий над крышею,
Прямо в небо целит, как лоза.
И в окне, под чьей-то челкой рыжею
Прячутся настырные глаза.


Отец

Живая роза на столе,
Стакан гранённый,
Вода в стакане. На стекле
Незамутнённом

По граням - блики под лучом
И лепестками,
И капля, словно кровь, ключом
Бежит толчками.

Торопит кисть, дрожит рука,
И миг Творенья
Скользит по краю лепестка,
Как дуновенье.


***

Глянула зло и весело,
Мол, и сама остра!
Словно и не не заметила
Вспыхнувшего костра.

Дерзкая до беспечности,
Пятнышко на губе...
Я одарил тебя вечностью.
Не жмёт ли она тебе?


Без названия

За окном кончается февраль.
Не пора ль в дорогу, не пора ль?
Не пора ль сниматься с якорей
И с зимой прощаться поскорей?
И, дыханьем стаивая снег,
Уходить по талинкам к весне
И к любви? Туда нельзя по льду?
Пусть нельзя. Я по воде пойду.


Пасха

Самое светлое время в году -
Миг Воскресения Бога.
Словно, пройдя по сверхтонкому льду,
Ставишь на твердое ногу.

И обретаешь спасение - год
Радости, счастья и света...
Выше тебе не положено льгот,
Главная - эта.


Противостояние

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Что волку церковь? Просто дом.
Дрожат испуганные свечи...
В морозный день и лютый ветер
Явился серый за теплом.
И сел, глотнув свечного чада,
В углу, растаял в темноте:
Фигурка чья-то на кресте...
Мороз...
Пропавшие волчата...
Собаки, лошади...
Ружье...
Молитв протяжные аккорды...
Тихонько воя про свое,
3астыл в углу и поднял морду.
Следит зрачками из-под век,
Грозит оскаленною пастью...
И кажет зверю человек
Свои пробитые запястья.




Эвридика (Запоздалый реквием)

Светлой памяти моей невесты
Валентины Павловны Митюк

1

Ты водила меня по снам,
Не давая себя найти,
Эти сны улыбались нам,
Но бросали меня в пути.

Ты встречала меня во тьме
Легким выдохом теплых губ
И стихи диктовала мне,
А потом уходила вглубь.

За тобою бросался я
Вниз, в долины чужих полей...
Ты шептала мне: “Я твоя,
Только слез обо мне не лей!

Столько слез обо мне! Зачем?
Оставайся на свете, жди.”
Я остался. Я жду. Ни с чем.
Только вспомню - идут дожди.

2

Вот и вышла писать сначала
Предугаданная пора,
Словно поднята снова чара,
Та, что выпита мной вчера.
А была на куски разбита,
Чтобы вновь не искать в ней дна.
И забыта… И не забыта,
В целой жизни моей - одна.
Мне уже сомневаться поздно,
Жадно в руки схватив гужи:
Может, я для того и создан,
Чтоб писать о тебе всю жизнь?
Чтоб извечно и неуклонно,
Как живому и надлежит,
Возвращаться к тебе, как в лоно,
Без которого мне не жить.
Не бежать рокового края,
За которым - уже не мы...
Кто сказал, что меня карает
Это теплое царство тьмы,
Где отец, а теперь и мама,
Где осталась любовь моя,
И куда столько лет упрямо
По ночам пробираюсь я?
Край надежности и доверья
(я просился туда, как в сад).
Если б ты мне открыла двери,
Разве я бы пришел назад?
Разве выжил бы? Но в ответе
За двоих моих сыновей
И на том, и на этом свете
Ты осталась меня умней.

3

Жизнь - дорожка. У всех - своя.
А по краю поставлен я.
А за краем - не топь, не гать -
Те же люди. Рукой подать.
Я иду и стучу в дома.
Может быть я сошел с ума?
Или кто-то меня ведет?!
Нет не этом - иду на тот.
В пыль за краем шагнул ногой -
Те же люди. А свет другой.
Открывают: "Она? Была.
Но ушла. Далеко ушла...
Не сказала... А как же, есть.
Будешь верить, и будет весть.
Вот и примешь ее душой..."
Я иду по земле чужой,
Ставлю разум и жизнь на кон,
Прижимаюсь к стеклу окон,
Больно тычусь душой в стекло,
Чую сердцем твое тепло,
Ближе... ближе... Окно... окно...
Увидать тебя не дано.

4

Нет-нет, мы встречались. Извечною данью
Ложился рассудок под ноги судьбы.
И были прозренья, и были свиданья,
И были друг к другу прижатые лбы.
И полночи, полные лунного света,
И дикий, бескрайний ночной окоем...
И ты выходила ко мне из портрета,
И не было холода в теле твоем.
И не было в сердце, а теплая жалость
Катилась безмолвно слезами из глаз...
Невольным предательством
жизнь продолжалась,
Оставив одну - для другого из нас.

5

Стучит по листьям дождь осенний,
Холодным ветром дышит сад,
И тучи, скрадывая тени,
С утра над городом висят.

Вдруг... Словно ток бежит по коже:
Мир превращается в родной,
И все становится похожим
На где-то виденное мной.

Вот-вот должно случиться чудо,
И наступает в сердце тишь,
И ты приходишь ниоткуда,
В глаза мне смотришь и молчишь.

Я подойти стараюсь ближе
По граням вымокших камней,
Но сквозь тебя я стену вижу
И даже трещинки на ней.

А тучи низко проплывают,
И капли падают, звеня.
И ты стоишь, совсем живая,
И тоже видишь сквозь меня.

6

Ну, вот и конец. Из обыденной темы
Сбежать не дано: наглотаешься лжи.
Я просто писать не умею поэмы,
Побольше писать, чтоб удачливей жить.
Подолгу жевать бесконечные фразы,
Чтоб, выждав, обрушить
словесный брикет...
Прозренье мгновенно. Является сразу.
У Божьего слова попутчиков нет.
“Ты пишешь?” - спросила.
“Пишу, только плохо.
За рифмой плетусь, будто конь за уздой.
Боюсь, не выходит...”
Схватила за локоть:
“Смотри, - говорит.
- Но ведь ты же седой!
Не слишком ли рано?”
- “Не слишком, надеюсь.
Пишу оттого, что мне больно в груди.
А дальше бессмертье проверит на деле...”
Кивнула, вздохнула, сказала: “Иди!”

7.

Живу... А мудрость не приходит.
Наверно, годы ни к чему.
Наверно, это в генокоде:
Не научаться ничему.
Не защищаться в жизни, просто
Не знать, где счастье, где беда,
И под конец уйти подростком,
Как ты когда-то. Навсегда.
Так мотылёк, рождённый на день,
Всю жизнь живущий днём одним,
Не повзрослеет... Бога ради,
Не плачь, любимая, над ним.