Надежда Буранова


Павлюк Трус. Вечерний сонет

Покорна ветру лёгкому вода,

Качают волны отраженье берегов…

И тихий шум озёрных ситнягов

Не всколыхнёт спокойной песней даль…

 

Зелёной вербы льнёт к воде листва,

Движение теней тревожит глубину.

Лишь месяц в тучах отойдёт ко сну —

Как расцветёт в зарницах синева.

 

Гаи над озером качают чары-сны,

Грустят в укрытии рыбацкие челны,

И дремлют вёсла на воде в ночи.

 

Молчит село… А в сердце звон… аккорды…

Мажорный тон рождается, звучит

И тень веков колышет буйно-гордо.


Вячэрні санет

 

Хвалюе ціха возера вятрынь.

Пераліваюцца у хвалях берагі…

І не шумяць так буйна сітнягі —

Не раскалыша песня далячынь.

 

Вярба зялёная схілілася на плынь,

А сцені ў цемені кудзеляцца на дне.

Як месяц кволы ў хмарах патане —

І зацвіце ў зарніцах неба-сінь.

 

Гаі над возерам квчаюць чары-сны,

Ў  зацішку журацца рыбацкія чаўны,

Кляновы вёслы дрэмлюць на вадзе.

 

Маўчыць сяло… А ў сэрцы звон… акорды…

Мажорны тон зрываецца з грудзей

І цень вякоў калыша буйна-горда.

1925




Павлюк Трус. Сонет

Среди багряно-золотого торжества,

Где вербы долу ветер гнёт прилежно,

Венки сплетала в позолоте нежной

И с клёнов сыпалась осенняя листва…

 

А пожелтевшие над озером кусты

Печалью веяли средь радости весёлой;

Теряли бусины с туманного подола,

Цветам душистым не давая здесь остыть.

 

Так мысли исчезали в бездне водной,

Потоком воли возрождённые сегодня, —

Плывут вослед за песней родников.

 

И в сердце радостном под звонкие аккорды

Нам пишут дни историю веков,

Колышут смутное отважно, буйно-гордо.



САНЕТ                              

 

У цвеце восені пунсова-залатым,

Дзе вербы гнуцца пад ветрамі да долу,

Плялі вянкі у прозалаці кволай

І асыпаліся кляновыя лісты…

 

А па-над возерам пажоўклыя кусты

Журбою веялі у радасці вясёлай;

Гублялі пацеркі з туманнага прыполу,

Каб кветкам водарным у багне не астыць.

 

Так думкі канулі у жвірыстым прадонні,

Струменем-волею абуджаныя сення, —

Плывуць удаль за гоманам крыніц.

 

І ў сэрцы, ўзвіраным пад звонкія акорды,

Вякоў гісторыю нам пішуць дні,

Калышуць цьмянае адважна, буйна-горда.

1921



Мечта моя заветная

К картине Paolo Giovanni Bedini (Italian, 1844-1924) «Winding the skein»


Не делаю секрета я
Из жизни. Вот пример:
Мечта моя заветная –
Галантный кавалер.

Подспорьем для вязания
Он мог бы мне служить –
Я под его сказания
В клубок мотала б нить.

И на руках уверенно
Держал бы он моток
И созерцал немерено
Мой белый локоток.

Сидел бы так без жалобы
На рукоделья власть.
И нить ко мне бежала бы,
А может быть, и страсть.

2015


Павлюк Трус. Рондо

Туман над теменью полян

Снуётся, словно для холстины;

Глухой извечности курган

Его соткёт на взгорье синем.

Узоров дивных караван

Увьёт созвездьями долину,

На топь рассыплет бисер — дань,

И сном всё в памяти обнимет

      туман!..

И встанет солнце… Глянет в тину…

Снесёт сухое ураган.

Ветвями сочными калины

Ты обовьёшь свой нежный стан, —

Где тонет в жизненной стремнине

      туман.


 

               Рандо

 

Туман над цеменню палян

Снуецца ўзорамі тканіны;

Глухой адвечнасці курган

Яго сатчэ на ўзвышшы сінім.

І долу ўсцелецца дыван,

Спаўе сузор’ямі даліну,

Заўецца пацеркамі твань,

І сном павее па ўспамінах

     туман!..

І ўзыдзе сонца… Гляне ў ціну…

Знясе адцвіўшае ўраган.

І веццем сочнае каліны

Ты абаўеш свой кволы стан, —

Дзе ўжо тане ў жыццёвай плыні

     туман.

 

1924




Сказка о добром диване

Большой деревянный дом готовился к приезду гостей. Миновали скучные зимние дни, когда в саду стояла тишина и даже снег, осыпаясь с яблоневых ветвей, не нарушал её своим падением. Так же тихо было и в доме. Лишь изредка во сне поскрипывали половицы, да иногда вздыхал старый диван.

Весна пробежала по садам и улицам быстро, легко, вскружив голову не только вдруг помолодевшим деревьям, но и проснувшемуся дому. В нём стали хлопать двери, окна, зазвучали голоса. В доме появились жильцы – дедушка и бабушка. Стало тепло и уютно. Наступило лето.

Большой диван, который много лет стоял в доме, очень обрадовался, что дом ожил. Значит, теперь он снова сможет быть нужным и полезным. Ведь он так много умеет! Он помнил, как прошлым летом на нём сидела и что-то вязала бабушка, как рядом с ней сидели малыши и слушали сказки, которые она им рассказывала. А ещё диван помнил, как на нём спала, тихонько посапывая носиком, малышка и как утром, проснувшись, она звонко смеялась. Наверное, оттого, что в окна светило солнце и было слышно, как в саду поют птицы.

Когда на улице шёл дождь, малыши любили сидеть на диване и смотреть мультфильмы. Иногда они оставляли потом на диване фантики от конфет и диван, вдыхая сладкий запах этих фантиков, удивлялся: зачем малыши едят конфеты, если достаточно наслаждаться их ароматом. Бывали случаи, когда диван сердился, правда, совсем немножко. Обычно это происходило, когда малыши, начинали прыгать на нём. Но диван понимал, что детям необходимо движение, и поэтому прощал им эту маленькую шалость.

И вот наступил радостный момент – приехали гости! В доме сразу зазвенели детские голоса, и эти звуки были для дивана самыми любимыми и желанными. Малыши начали доставать из сумок игрушки, книжки, карандаши. Всё это хозяйство в ожидании своих новых мест разместилось пока на диване. И диван с интересом разглядывал сокровища малышей. Потом из коробки с трудом вытащили бассейн, который много месяцев спал в ней. Бассейн сразу стал раздуваться от счастья – наконец-то он расправит свои бока и его отнесут в сад и наполнят водой. Вот будет здорово, когда она прогреется на солнце, и в ней будут плескаться малыши!

К вечеру все игрушки устроились на своих местах и диван приготовился ко сну. А ночью он видел яркие, цветные сны, которые снились малышке, сладко спавшей на нём.

На следующий день родители малышей уехали в город на работу и дети остались на лето с бабушкой и дедушкой. Долгие летние дни вмещали в себя столько интересных и радостных событий, что дети почти всё время проводили на улице и в саду, и диван порою скучал в одиночестве. Ему хотелось быть вместе с малышами и в песочнице, и на грядках с клубникой, и в бассейне, но он не мог выйти из дома – такая у него была служба.

Незаметно пролетел месяц. И как-то раз диван заметил, что малыш загрустил. Он приходил после шумных игр, забирался в угол дивана и сидел там с печальными глазами. А однажды спросил у бабушки:
          – Бабушка, ты знаешь, для чего нужен диван?
          – Для чего? – спросила малыша бабушка.
          – Диван нужен для того, чтобы сидеть на нём и думать, когда же приедет папа, – ответил малыш.

Бабушка обняла малыша, улыбнулась и сказала, что уже скоро, через несколько дней приедет папа, а поэтому не надо грустить, потому что и дивану тоже становится грустно.

Вот как! – подумал диван. – Оказывается, когда человеку грустно и одиноко, ему обязательно нужна поддержка и помощь друга. И таким другом для малыша оказался я!
Так добрый диван узнал ещё об одном своем предназначении – быть другом. А малыш, отдохнув на нём, снова убежал на улицу к друзьям, и диван слышал, как он весело играет с ними.



На старом погосте

Фото Евгений Шишонок

Зимнего солнца лампада
Светит на старом погосте.
В сердце печаль и отрада –
Мы для минувшего гости.

Снегом укрытые плиты
Дремлют под кружевом веток.
Прошлые жизни забыты.
Нет ни историй, ни меток.

Можно придумать любые
Самые дивные сказки.
Вечер в следы голубые
Капнул сиреневой краски.

.2020


К картине Яна Вермеера "Прерванный урок музыки"

Всё замерло: платок

и под платком —  ресницы,

а длинный нотный лист

в чуть дрогнувший в руке

прилежной и к тому ж  

прекрасной ученицы

ещё бледнее стал.

И только на щеке

учительской пылал

 и цвёл румянец нежный.

Что испугало их?

Сейчас поди проверь!

Куда исчез покой

 и облик безмятежный,

когда, прервав урок,   

открыли резко дверь?

Пусть на уроке том

шёл разговор о разном

и музыка была

важнее всех наук.

Но полумрак дышал  

учёбой и соблазном

и не сумел укрыть

прикосновенье рук.



Тростнику

Сухой тростник, печальный отзвук лета

На берегу заснеженной реки,

Не знаешь ты ни холода, ни света,

Не чувствуешь тепла моей руки.

 

И солнца луч, сверкающий игриво

В конце зимы, не властен над тобой.

И что с того, что над твоею гривой

Так много нынче краски голубой?

 

Безжизненное равнодушно тело

К весеннему дыханию небес.

И нет намёка в форме опустелой,

Что вдруг возникнет чудо из чудес —

 

Пробудят жизнь таинственные соки.

Зелёных стеблей новая семья

Появится в назначенные сроки,

Освоит место прежнего жилья.

 

И возродится всё, как в сказке старой:

Плеск волн и крики чаек над водой.

И лебеди опять вернутся парой.

Всё той же, а быть может, молодой.



О тонких связях

Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.

В. Брюсов

 

 

Удивительно устроен наш мир!  При всей его огромности и сложности в нём есть “тонкие властительные связи”. И не только между контуром и запахом цветка, как писал известный поэт,  – они есть и между нами, людьми. Причём и возникновение этих связей, и проявление их покрыто неразрешимой тайной. И в этом их власть, их очарование и аромат.

Много лет назад, когда я только начинала публиковать свои стихи в интернете и постигала премудрости виртуального общения, под одним из моих стихотворений появился комментарий.  До этого я получала обычно короткие комментарии таких же дилетантов, как и я. Тексты были короткими и состояли в основном  из слов “здорово”, “красиво” или “не очень” и, естесственно, оставляли меня равнодушной.

Но однажды я получила комментарий, в котором читатель провёл анализ моего творения, причём в очень доброжелательной форме указал на слабые и неудачные места. И я настолько была поражена словами этого выплывшего из глубин мировой пучины-паутины комментария, что  тут же с девичьим пылом написала в ответ незнакомцу: “Как же я ждала такого читателя!”

Так началось наше знакомство с Виктором, переросшее в дружбу.

Я не знала о нём ничего. Ни сколько ему лет, ни как он выглядит, ни кто по профессии, ни где конкретно живёт. Зато знала, что наши поэтические вкусы расходятся, а по манере его комментариев чувствовала, что он немолодой человек и что меня он принимает за молоденькую девушку. Мне было приятно наше общение на уровне учитель – ученица, приятно, что я кажусь моложе, чем есть на самом деле.

Он читал мои стихи, писал замечания к ним, пытался внести свои правки, чему я упорно сопротивлялась, хотя порою и соглашалась с его вариантом. Я же пыталась понять его мир, его стихи, хвалила и критиковала, и тоже предлагала свои варианты. Иногда мы подшучивали друг над другом, писали пародии. Виктор даже предложил мне создать общую страничку на сайте, придумав одно имя на двоих, и вместе писать стихи. Но я не представляла, что из этого получится, и отказалась.

Наше общение было довольно частым и продолжалось три года. Порою он исчезал из интернета, потом появлялся, и это было привычным.

Летом я уезжала в отпуск к  родителям, где возможность выйти в интернет была только на почтовом отделении – там в углу зала стояли компьютеры для посетителей. Управившись с домашними делами, я прихорашивалась и, словно на свидание, шла на почту. В сумочке были странички тетради с новыми стихами, а в сердце — желание встретиться в сети со своим другом и показать ему новые стихи..

И было счастьем, если я видела его в сети! Он говорил, что заехал в интернет-кафе, чтобы посмотреть, нет ли чего новенького у меня. А много позже я узнала, что он просил жену, чтобы она отвезла его в интернет-кафе, поскольку сам не водил машину. Она привозила его и терпеливо ждала в машине, пока он не пообщается со мной.

Надо ли говорить, что я не шла, а летела, как на крыльях, на наши встречи в сети! Это было время невероятного творческого подъёма и у меня, и у него.

Наше общение стало настолько необходимой частью жизни, что казалось, будто мы знакомы очень давно. По его рассказам я узнала, что он живёт там, где есть степь. Он прислал мне несколько фотографий степи, но на мою просьбу прислать фото, где есть сам, сказав, что фото ничего не скажет о нём. Он рассказывал, как степь выглядит весной, какое там буйство красок, и как всё  жухнет и высыхает там в летний зной.

Я знала, что у него есть рыжий кот, знала, что и у него идут дожди и так же, как у меня, цветут вишни. И мне этого вместе с его стихами  было достаточно, чтобы почувствовать его мир, нарисовать себе некий образ своего друга.

Однажды в феврале мне приснился  нехороший сон, который моментально стёрся в памяти. Но проснувшись тогда, я почему-то сказала себе, что надо запомнить этот день — 27 февраля, потому что этот сон к утрате кого-то близкого, знакомого. В этот день кто-то умрёт, но я, возможно,  узнаю об этом не сразу, а потом.  И я запомнила эту дату.

Утром было всё как обычно: завтрак, сборы детей в школу, сборы на работу. И всё же что-то было не так, чего-то не доставало, а чего — понять было невозможно. Но было ощущение какой-то пустоты, поблеклости мира. Казалось, из мира, который меня окружает, вынули какую-то невидимую частицу. И её отсутствие нарушило общую гармонию, целостность.

День прошёл без плохих вестей, и это немного успокоило меня. Друга моего в сети не было, но ведь не впервой такое. За повседневными хлопотами и заботами, хотя  всё с тем же ощущением пустоты и бесцветности мира  прошёл месяц.

Однажды что-то непонятное заставило меня зайти в сети на другой литературный сайт, на главную страницу. И первое, что я прочитала на ней, было “27 февраля от инфаркта скончался мой отец Виктор…” Вот и сбылся мой сон. Разорвались “тонкие властительные связи”. Оттого и пусто, и неуютно мне было все эти дни.

Потрясение от этого печального известия было настолько сильным, что слёзы хлынули рекой и невозможно было остановить их. Потеря родственной души  – такая же тяжёлая, как и потеря родной души. 

Наступила тишина. Или пустота. Я приходила на его страничку в сети, читала его стихи. И горевала.

А потом мне прислала письмо неизвестная девушка, которая знала Виктора. Она и прислала мне несколько его фотографий. Так я ещё раз познакомилась со своим другом. Я увидела степь, разноцветье тюльпанов, а рядом с ними в кругу друзей я увидела Виктора. И хотя я представляла его не таким, но я поняла по его лицу, по тонким пальцам, по седине, что это он. И всё же мне не доставало ещё одной важной детали, чтобы довершить образ своего друга.

Через какое-то время мне написал сын Виктора. Он просил меня написать предисловие к книге стихов отца, которую они хотят издать вместе с мамой к годовщине его ухода. Потом позвонила жена Виктора и рассказала мне о нём, каким он был, как не смогли спасти его.

Через год семья моего друга прислала мне книгу его стихов и статей. В ней были и фотографии Виктора. И я нашла ту, которая дополнила мною созданный обаз. Это было фото из его студенческих лет. На нём была отражена его прекрасная поэтическая душа. Открытая, не упрятанная в одежды прожитых лет и житейской суеты. Душа, с которой было так хорошо и тепло моей душе и о которой осталась добрая и светлая память.

 



Условный рефлекс

В школьные годы на уроках биологии нам рассказывали о собаке Павлова и условных рефлексах. Понятное дело, не обязательно быть собакой, чтобы у тебя выработался этот самый условный рефлекс. Достаточно быть человеком. Поэтому у каждого из нас есть неувядаемый букет своих условных рефлексов, который мы, подобно цветам, насобирали за свою жизнь.
Расскажу об одном своём условном рефлексе, который с каждым годом становится мне милее и дороже.
Много лет назад мы получили от государства подарок — бесплатную квартиру. Да, это было счастьем, причём счастьем, весьма популярным в те годы. Кто-то строил кооперативное жильё, вкладывая свои сбережения, а большая часть граждан томилась десятилетиями в очередях, ожидая подарка. Наше ожидание было не таким уж и продолжительным, всего-то восемь лет. И вот, наконец, подарок к Новому году — ключи от квартиры. Бесплатной. Большой. С коридором, в котором можно было запросто кататься на роликовых коньках.
Жильцы в нашем подъезде были почти все примерно одного возраста, где-то от тридцати до сорока с небольшим лет. Поэтому в подъезде было много детей, много шума и, мягко говоря, мелких недоразумений. Например, подожжённых кнопок лифта.
Время шло быстро, дети подрастали ещё быстрее. Их забавы с возрастом менялись. Стены в подъезде от них краше не стали, но, как пел Владимир Высоцкий, вреда, однако, тоже никакого не было.
Все жильцы подъезда жили практически в одном ритме: с утра уходили на работу (дети — в садик и школу), а вечером возвращались домой. И праздники были у всех одинаковые и, конечно же, самыми любимыми были Новый год и Старый новый год.
Если встреча Нового года обычно начиналась стрельбой пробок от шампанского и заканчивалась взрывами петард, фейерверков, то встреча Старого нового года (есть такое диво у нас!) была гораздо интереснее.
Поскольку она приходилась на время святок, то вечером, за несколько часов до шампанской стрельбы, в дверь звонили дети-щедровальники.
Калядование и щедрование здесь были совершенно не похожими на те, которые были в моём детстве. Тогда по домам ходили ряженые, с Вифлеемской звездой, Медведем, Козой, пели обрядовые песни и невозможно было угадать, кто скрыт под необычным нарядом. Наверное, время и город наложили свой отпечаток на этот древний обряд и всё стало гораздо обыденней, проще.
Когда детям открывали двери, они пели щедровальную песенку или читали стихи, за что получали награду — конфеты, печенье, фрукты. Дети были просто лапочки, такие славные, такие хорошие, что вызывали у всех умиление.
Однажды утром после встречи Старого нового года я вышла из квартиры, а под дверью не оказалось коврика для ног. Глянула — под соседскими дверями тоже пусто. Это было непонятно и даже неприятно.
Когда же я вышла из подъезда, то увидела великолепную дорожку из нескольких десятков ковриков, которые лежали друг за другом на тротуаре и были немного припорошены снегом. «Ковровая» дорожка шла мимо дома в направлении автобусной остановки, и, идя по ней, я нашла свой коврик, а также и коврик соседки. Пришлось вернуться и уложить их на место.
На следующий год всё повторилось, и я твёрдо решила, что отныне буду прятать свой коврик накануне Старого нового года, чтоб не искать его потом под снегом.
Так я делала несколько лет, пока однажды не увидела, что «традиция» исчезла. Коврики в подъезде лежали на своих местах, и я перестала прятать наш, потому что поняла: вся детвора повзрослела. И мне почему-то стало грустно.
Прошло уже много лет, наши подъездные дети сами стали папами и мамами. А я каждый раз утром 14 января выглядываю за дверь со слабой надеждой, что опять «увели» мой коврик. И огорчаюсь, увидев, что он лежит на месте.


Вечер. Метель кружевной занавеской...

Вечер. Метель кружевной занавеской.

Ветер качает деревья в окне.

В зыбкой картине, прозрачной, нерезкой,

Ловит холодная улица снег.

 

Выйду бесцельно бродить, напевая

Tombe la neige, как пел Адамо.

Вспыхнет огнями вагончик трамвая

И уплывёт в гущу серых домов.

 

Только вчера ещё листья летели

В двери подъездов, искали приют,

Смутно предчувствуя близость метели, —.

Вот уже снежные ветры поют.

 

Дивный подарок небесного свода,

Тает снежинка в ловушке руки.

Девушка в сквере (спасибо, погода!)

Резвой собаке бросает снежки.

 

Прыгает пёс и хватает с разбега

Белый комок, веселится в снегу.

Tombe la neigeЗимняя нега.

Россыпи неги на каждом шагу.



Есть в обнажённости ветвей...

Есть в обнажённости ветвей

Такая светлая смиренность,

Что не печалит жизни бренность

И тусклый лик осенних дней.

 

И в этой серой череде

Вползающих густых туманов,

Дождей, которые так рьяно

Возводят город на воде,

 

Увидится привычный ход,

Спокойный и неотвратимый,

Времён, рисующих картины

Без устали из года в год.

 

И облетевшею листвой

Предстанут прошлые заботы.

И зазвучат надежды ноты

В душе мелодией простой.



Такая вот опера

Решили как-то раз мы с подругой приобщиться к культуре. А где она, эта культура, нынче? — спросите вы. Конечно же, в театре! Вот мы и выбрали оперный вариант культуры.

Подруга вооружилась биноклем, чтобы все рассмотреть до мелочей. Меня же интересовал общий план. И хотелось вдобавок охватить всё — и сцену, и зрителей, и оркестр. Поэтому мы и устроились на балконе. Сказал же поэт, что большое видится на расстоянии. А заодно и слышится.

И всё бы увиделось, если б не сосед, который сидел рядом ниже и наискосок! Внушительной наружности, с бутылкой то ли кваса, то ли колы, он ни минуты не мог провести в покое. Постоянно прикладываясь к этой самой бутылке, он что-то искал глазами на сцене, в оркестровой яме, в партере. Наклоны его массивного туловища были непредсказуемы. Должно быть, у него пробка от бутылки упала вниз. Иного объяснения его телодвижениям я не нашла.

Спектакль был о жизни цыганского табора. На сцене стояли пустые телеги, а между ними ходили, скучая, цыгане и пели. Самый главный цыган (он сидел в центре и всех поучал под музыку) должен был, по идее, быть старым. Для этого ему приделали бороду. Но она была настолько фальшивая, что трудно было поверить в почтенный возраст моложавого и стройного вожака.

Потом появилась цыганка Земфира — героиня оперы. Молодая, красивая и, как оказалось, неверная жена. По ночам она бегала от мужа к молодому цыгану и всё время обнималась с ним на телеге и пела. Чем занимался её муж в это время, никто не знает. Наверное, спал.

В программке к спектаклю так и было написано, что цыган молодой. И я верила написанному, пока он обнимался с Земфирой и она лежала на нём. За её распущенными волосами и юбками цыгана не было видно. Но пассивный он был какой-то. Она его обнимала-миловала, а он лежал и вяло отвечал на её поцелуи. Когда же он встал, чтоб пропеть Земфире свою песню, оказалось, что он весьма упитанный, с животиком, мужчина лет за пятьдесят. Вот тут-то и стало понятно, почему он такой спокойный — старый потому что!

А муж у Земфиры, Алеко, надо сказать, был настоящий красавец, молодой, стройный, с красивым голосом. Я бы от такого не побежала. Но, видно, у этой самой Земфиры что-то не так с головой, раз она променяла своего Алеко на этого так называемого молодого, но реально старого цыгана.

И вот бегает она к этому цыгану, бегает, а муж, Алеко, значит, и не догадывается ни о чём. Так бы и не знал, если б Земфира сама не спела ему однажды:


              Старый муж, грозный муж,
              Ненавижу тебя,
              Презираю тебя;
              Я другого люблю,
              Умираю любя.
              Он свежее весны,
              Жарче летнего дня…

        Это ж надо! Такого красавца Алеко обозвать старым, а того, кто лежит с животом на телеге и еле шевелится — «нежнее весны, жарче летнего дня»! Чуден мир оперы!  

Конечно, цыганская кровь взыграла у Алеко, обиделся он сильно, что стариком обозвала жена. Ну и вдобавок к тому же, что призналась, где ночами шастает. Схватил он нож да и зарезал так называемого молодого цыгана. И тот упал в правом углу сцены. Но упал он неправильно. И хотя руку положил под голову, а ноги вытянул, поза эта была явно не удобной и лежать так до конца спектакля было тяжело.  Хотя роль, конечно, у него оказалась очень даже удобная — все поют, ходят, а он отдыхает. Отпел своё, значит.

Земфира поплакала над своим любовником и бросилась с кулаками к мужу. И в тот момент, когда она налетела на Алеко, мой сосед решил глотнуть то ли кваса, то ли колы, поднял бутылку и закрыл ею полсцены. А взбешённый Алеко за это время зарезал Земфиру. Я догадалась об этом, потому что услышала, как она пела: «Я умираю… я умираю… я умираю…»

Сосед опустил бутылку, и я увидела, что Земфира умерла в левом углу сцены и тоже стала отдыхать, как и её любовник.

И вот лежат они так вдвоём по краям сцены, отдыхают, а на сцене собрались цыгане. Естественно, табор осудил Алеко за убийство жены и её любовника. Они, хоть и цыгане, народ со своими нравами, но многие из них считали, что всё можно было решить другим путем. А поэтому они с песнями изгнали Алеко из своего табора.

Спектакль закончился, мы шли с подругой по вечерней улице, обсуждали то, что увидели на сцене и услышали, и пришли к выводу, что искусство, сталкиваясь с реальной жизнью, может приобретать весьма причудливые формы. И что в опере всё-таки главное — это музыка и голос. Они или есть, или их нет. А всё остальное — это уж как получится.

В нашем случае и музыка, и голоса были.



Бабье лето

Потянулись облака

к югу, словно птицы.

Не поймать их сентябрю

в сети паутин.

Отсверкали за рекой

тихие зарницы,

Только лето не спешит

от меня уйти.

                               

На пригреве у окна

нежится калина,

дразнит алой красотой,

примеряя шаль.

Потому и хороша,

что всегда любима,

даже если на ветвях

снежная вуаль.

 

Солнцу рыжему сродни

бархатцы на грядках.

И звучит негромкий хор

стройных георгин.

Дремлют бабочки, шмели

на цветочных прядках,

и ласкает небеса

журавлиный клин.

 

Остаётся совершить

мне всего полдела:

снять душистый виноград

и отбросить грусть.

И согреют в холода

сердце изабелла

и надежда, что опять

в лето я вернусь.



Озеро. Дождь. И прохладные капли...

Озеро. Дождь. И прохладные капли

Тихо рисуют круги на воде.

Вытянув шеи, белые цапли

Зрителей ищут: где же вы? где?

 

Перед отлётом прощальным балетом

Надо закрыть непременно сезон.

К танцу готовы они, но при этом

В зале пустом танцевать не резон.

 

Скоро оставят родную обитель,

Так и не зная, что в первом ряду

В кущах «партера» скрывается зритель –

Тот же фотограф, что в прошлом году.

 


Автор фотоJuozas Baškys



Рита

Отпели Риту, жену друга нашей семьи и уже десять лет как вдову.

Умная, рациональная, целеустремлённая, привыкшая во всём докапываться до основания.  Казалось, что не существует тем, в которых она не была сведуща. Она знала всё. С ней можно было говорить и о её любимой физике, и об архитектуре, и об искусстве, и о музыке, и о литературе, и о кулинарии, и даже о том, как перетянуть диван или пошить пижаму. И поэтому однажды я была приятно удивлена, когда после моего рассказа о чём-то она сказала, что не знала этого.

Пока был жив наш друг, мы с Ритой общались редко.  Наверное, причиной для этого было отношение к Рите многочисленной родни нашего друга, а если точнее сказать — неприятие.

Наш друг долго не женился, и мама выбирала ему невест, с которыми он даже не хотел знакомиться. Всё это длилось до тех пор, пока он не встретил Риту. Он сразу решил жениться. Мама, конечно же, была против его выбора. Не такую невестку она хотела.

Как-то раз после знакомства с Ритой она  позвонила своей сестре и стала критически описывать девушку, её внешние данные. И надо же было такому случиться, что в это же время Рита позвонила на домашний телефон моего друга. Что-то на АТС пошло не так, и Рита стала невольным слушателем впечатлений  о себе.

После услышанного она, естественно, не воспылала чувствами к будущей родне. Рита сторонилась её.  А поскольку я хорошо знала семью друга, часто бывала у них, и меня там очень тепло принимали, то и я, возможно, была в «лагере противника».

Но время шло. У друга возникли серьёзные проблемы с сердцем. Шунтирование, восстановление после сложнейшей операции, исход которой решил сам Господь руками прекрасного хирурга, установка кардиостимулятора — вся тяжесть этих проблем легла на Риту.

А тут ещё состарилась свекровь, стала немощной и совершенно беспомощной, неадекватной. Снова груз проблем и обычный физический груз, когда надо было поднимать, мыть, совершать туалет больной женщины, лёг на Ритины плечи, и тут уже не до приятий-неприятий. Оставалось «кто, если не я?»

Мы стали больше общаться с Ритой. А когда ушёл из жизни наш друг, больное сердце которого не выдержало нагрузок, мы с Ритой стали если не подругами, то — хорошими приятельницами.

Прошлым летом, когда я позвонила Рите и привычно спросила, как дела, она ответила вопросом: «Тебе правду сказать или соврать?»

«Конечно, правду.» — сказала я. Так я узнала, что у неё нашли онкологию. И пошли процедуры химиотерапии, операция, ковид, опять процедуры, уколы…

Рита подняла море литературы, разобралась в анатомии и связях в человеческом организме, изучила массу документов и инструкций к лекарствам. Приводила в замешательство врачей своими вопросами. Съездила в Москву к специалистам, прошла там обследование. Она не сдавалась и не понимала, почему врачей не интересует анализ эффективности методов лечения и лекарств при лечении онкологии, ведь имеется такой огромный пласт материала? Почему есть одна схема на все случаи жизни? Почему они не хотят попробовать другие методы?

Состояние Риты ухудшалось, и она торопилась успеть завершить важные дела. А дела были такие: благоустроить все захоронения родных. Она поменяла памятники на могилах родителей, своих и мужа, на могиле деда и бабушки мужа, выложила вокруг плиткой, чтоб не росли сорняки, потому что после неё некому будет ухаживать. Детей у наших друзей не было, рассчитывать было не на кого.

Однажды она решила выстирать шерстяное одеяло. А сил уже не было. Но она очень хотела оставить после себя чистое одеяло.

Улыбаясь, она рассказывала, какой способ она придумала: развела в ванне шампунь, положила в воду одеяло, залезла с ногами в ванну и стала ходить взад-вперёд. Почему шампунь? — Чтоб ногам не вредно было. Так же и прополоскала. И была очень довольна результатом. И самое главное — тем, что смогла! Это была маленькая победа.  Как же она радовалась этому!

В начале февраля она на неделю уехала в хоспис. Я пришла к ней, но из-за ковидных ограничений мы смогли только через зарешеченное мутное окно увидеть друг друга. Мы смотрели друг на друга и разговаривали по телефону. Я стояла на улице и рассказывала, что сегодня оттепель, что нежный воздух на улице, что мягкий снег…

Я позвонила Рите через несколько дней, когда она вернулась домой. Она почти ничего не ела, у неё, когда я раньше звонила, был слабый голос, и поэтому я удивилась и обрадовалась, когда в трубке телефона услышала радостный сильный голос.

— Угадай, что я сделала? — хитро спросила Рита — Ай, не буду тебя мучить, всё равно не угадаешь! Я покрестилась, исповедалась и причастилась. И освятила дом.

Рита рассказала, что знакомый привёл к ней священника, который и совершил обряд. За полтора часа этого действа она очень устала, хотя в основном лежала. Но всё произвело на неё такой сильный эмоциональный эффект, что это сразу отразилось на голосе.

Я спросила, почему она не крестилась раньше, на что Рита ответила, что раньше она не могла выстроить для себя логическую модель Бога. А сейчас она пришла к выводу, что Бог подобен солнцу. Солнце светит — и жизнь есть. Так и без Бога – не было и не будет никакой жизни, тем более — жизни души. Ритин рациональный ум продолжал работать до последнего.

Я поздравила Риту, порадовалась вместе с ней. Мы ещё немного поговорили, и она захотела отдохнуть. Это был наш последний разговор.

После известия о смерти Риты мне приснился сон: она пришла ко мне. Я открыла дверь и удивилась: как такое может быть, ведь она же умерла, а вот пришла, стоит. Причём я отметила про себя, что она стала выглядеть лучше, словно помолодела.

Рита отказалась от чая с моим печеньем, но села за стол на кухне, угостилась мандаринкой. А потом я её провожала до автобуса и когда она сидела на скамейке, я сказала ей, что она хорошо выглядит. Рита посмотрела на меня своим изучающим и немного ироничным взглядом и ничего не ответила. Я коснулась её руки, сказала «Спасибо» и ушла, оставив её на остановке. На этом мой сон закончился.

Спасибо, что ты была в моей жизни, Рита.



Телеграмма

Кошка есть у дяди Миши.
А у нас без кошки — мыши.

Мчит из Минска телеграмма.
Плачет в ней от страха мама:
«Ненадолго, на немножко,
К нам пришлите вашу кошку!
В доме по ночам шуршат
Просто полчища мышат!

У железной мышеловки
Совершенно нет сноровки,
И оставленный там сыр —
Для мышей желанный пир!

Сил терпеть всё это нет...
Мы пришлём кабриолет
На вокзал за вашей кошкой
И сметаны полной плошкой
Угостим её. Спасите
Нашу мирную обитель
От нашествия мышат,

Что шуршат,

          шуршат,

                 шуршат!»



Мой "Жан Маре"

Мой город детства. Небольшой, зелёный, с извилистой речкой, мостами, окружённый лесами, уходящими за горизонт, он всегда со мной. Каждый год я приезжаю в родительский дом, который ждёт меня несмотря на то, что родители мои ушли в мир иной и покоятся на кладбище под высокими стройными соснами на другом конце города за рекой.

Город живёт, меняется, как и положено месту, которое было однажды в глубокой древности выбрано людьми для поселения. Люди приходят и уходят, дома, как и люди, тоже имеют свой срок жизни, они строятся, ветшают, на их месте возникают новые, большие, современные. Меняется и река, которая протекает через город и делит его на части. Песчаный берег заболачивается, зарастает, зарастают старые острова и луга, возникают новые островки, пляжи.

И город детства становится всё меньше похожим на тот, который остался в памяти. Из него уходит моё детство. Оно уходит вместе с моими одноклассниками, моими друзьями.

В один из своих недавних приездов я узнала, что ушёл из жизни мой одноклассник, мой «Жан Маре», и его уход отозвался в моём сердце особенной болью.

Мы учились вместе с ним с первого класса. Он жил на соседней улице, но приходил с другими ребятами на мою, и мы вместе с ними и моими подружками играли в волейбол, катались на велосипедах.

Как-то у нас зашла речь о наших родителях, и он сказал, что моя мама очень красиво ходит и что, если бросить ей под ноги миллион, она его даже не заметит — так гордо она несёт себя. Я передала его слова маме, и она потом всю жизнь помнила этот комплимент от обычного мальчишки.

Однажды в нашем Доме культуры шёл фильм «Граф Монте-Кристо» с Жаном Маре в главной роли. Я посмотрела и, конечно же, влюбилась в героя. Книга Александра Дюма была прочитана давно, и образ графа, который сложился в результате чтения, вызывал симпатию, но одно дело — читать, а другое — увидеть Жана Маре.

И надо же такому случиться, что мой одноклассник оказался немного похожим на французского актёра, у него были такие же мужественные и красивые черты лица. Возможно, после фильма я стала смотреть на него каким-то особым, любующимся  взглядом, но это не была влюблённость — была всё та же дружба, а сердце было занято Жаном Маре.

В то время в газетных киосках продавали открытки с фотографиями советских артистов и мы с подружками собирали эти открытки, обменивались ими. И у меня была своя коллекция, но среди фото любимых артистов отсутствовало фото Жана Маре. Поэтому, глядя на своего школьного друга, я представляла, что вижу известного французского актёра.

Когда по окончании восьмого класса мы фотографировались всем классом, случайно или нет, но «Жан Маре» сел рядом со мной. Так и сидим мы с ним рядом в моём альбоме.

Приезжая в свой город, я иногда встречала своего «Жана Маре» на улице, мы обменивались парой фраз и расходились.

Прошло около сорока лет как мы окончили школу. И вот в один из февральских дней  в моём городе состоялась встреча с моими одноклассниками, а вернее, встреча выпускников школы из трёх параллельных классов: «а», «б» и «в». Поскольку мы все жили на соседних улицах, то хорошо знали друг друга, даже если учились в разных классах. «Жан Маре» был на этой встрече.

Мы собрались в ресторане, в котором кроме нас больше не было посетителей. Нас было мало, около пятнадцати человек. Многие уехали из города после окончания школы, часть же уехала после аварии в Чернобыле.  Я оказалась в городе в это время потому, что приехала навестить отца.

Была очень тёплая дружеская атмосфера, казалось, что мы все только вчера вышли за порог школы. Мы рассказывали о своей жизни, о работе, о семьях, о радостях и горестях. Вспоминали, кто в кого был влюблён в школьные годы, кому что нравилось в одноклассниках. И все очень удивились, услышав, что я в своём однокласснике с давних пор вижу Жана Маре и любуюсь им. Помню, как все сразу стали его пристально рассматривать, а он смутился.  Так я открыла свою детскую тайну. И тут же и выяснилось, что в те годы, оказывается, он нравился моей однокласснице, но она знала, что ему нравлюсь я. А я об этом даже не догадывалась.

Когда мы фотографировались на память о встрече, он встал за моей спиной, положив мне руки на плечи. И снова мы оказались рядом на фото.

А потом «Жан Маре» пошёл меня провожать домой. Был небольшой мороз, снег поскрипывал под ногами, фонари освещали пустынные вечерние улицы, было тихо и спокойно в городе. Мы медленно шли, разговаривали, и когда он, говоря о жене, сказал, что она для него является чем-то вроде планки, до которой он постоянно пытается дотянуться, мне стало тепло на сердце. Я была рада за него, за его жену.

Мы подошли к моему дому, в котором уютно светились окна, и стали прощаться. Когда он неожиданно поцеловал меня, я подумала, что, наверное, это сбылась его детская мечта.

Прошло несколько лет после той нашей встречи и однажды, идя по улице города, я увидела вдалеке группу мужчин, среди которых был мой одноклассник. Издалека я заметила, что выглядит он плохо, даже трудно узнать. Когда я подходила ближе, он отвернулся и я подумала даже, что это не он, что я обозналась.

Когда же я приехала через полгода снова, я узнала, что моего «Жана Маре» больше нет, его унесла онкология. И я поняла, почему он отвернулся: он хотел остаться в моей памяти прекрасным Жаном Маре. И остался им.



Сегодня ветер шаловлив...

* * *

 

Сегодня ветер шаловлив,

Как ты в дни юности далёкой:

Рукой весёлой ветки ив

Качает над речной протокой.

 

Так волосы мои тогда

Любил ты растрепать порою.

Ушли в минувшее года,

Но память дразнит той игрою.

 

И под шатром прибрежных лоз

Полёт зеркальных отражений

И танец голубых стрекоз —

Подобие твоих движений.

 

 

 * * *

 

По вечерам я прихожу к реке.

Темнеет кромка леса вдалеке,

И луч последний гаснет за спиной.

А к берегу, гонимые волной,

Стремятся, но никак не доплывут

Кувшинки, пленницы зелёных пут.

И ароматом влажной тишины

Просторы и душа моя полны.

 




Товарищ гром! Пожалуйста, потише...

Товарищ гром! Пожалуйста, потише,

Не надо грозных пламенных речей!

Куда приятнее, когда сбегает с крыши

По жёлобу воркующий ручей.

 

И стёкла в окнах не дрожат, и тучи

Спокойно, усмирив свой пыл и гнев,

Плывут по небу. Но намного лучше,

Когда всё небо в солнечном огне.

 

Я знаю, скажешь то, что всем не ново:

Шерше ля фам, и молния — виной,

А ты лишь отзвук, грозовое слово,

Летящее рокочущей волной

 

И в строгом соответствии с законом.

Но всё же, если можешь, в этот час

Поговори негромким баритоном,

Пока гроза над городом у нас.



Павлюк Трус. Я полюбил тебя до слёз

                  I

 

Моя деревня при дороге,

Под тихий говор вербных лоз

Ещё ребёнком босоногим

Я полюбил тебя до слёз!

 

И рощи… И в цветенье нивы…

Твои вишнёвые сады!..

Под песни речек говорливых

С тобой останусь молодым!

 

Заплачут вербы над криницей,

Как я, вдали от этих мест,

Сегодня вспомню я зарницы

И песни девушек окрест.

 

«Ой, там за гуменцем,

За зелёненьким…

Тихо шумит зелёная дубрава»…

 

Твоих я песен не забуду,

Не позабуду цвет красы

И долго, долго слушать буду

Те песни в поздние часы!..

 

 

                    II

 

Уснут притихшие долины,

Кусты грустят в саду ночном…

Молчат багряные рябины,

И листья… листья за окном.

 

С улыбкой нежной и весёлой

Увяла синева небес,

Где вербы наклонились долу

И дремлет вересковый лес.

 

Гаи… Деревня при дороге.

И почему под говор лоз

Ещё ребёнком босоногим

Я полюбил тебя до слёз?

 

Зачем заря цветёт над гаем,

Дороги прячутся во мгле?!.

И под луной всё отгадаю,

Как только вспомню я ночлег!..

 

Спокоен сон села родного…

Не спится только одному, —

Коня седлаешь вороного,

На гриву склонишься к нему;

 

Помчишься вихрем. И пришпоришь

Потом дорогою коня,

Где сонные грустят просторы

И путы в береге звенят.

 

Моя деревня при дороге,

Вот потому под говор лоз

Ещё ребёнком босоногим

Я полюбил тебя до слёз!

 

                  III

 

Выйду в поле я,

В золотой простор,

Озимь вольная

Там кудрявится…

И под звонами,

Под весенними,

Буйно кронами,

Славой новою

Тёмно-синий бор

Кучерявится.


А где бор стоит,

Солнце прячется,

Там восход горит, —

Золотая тишь.

Речка быстрая

Песен волнами,

Ликом чистая,

Блеска полная,

Вольно катится

Под аир-камыш.


А над речкою,

Над криницею

Хутора стоят,

Улыбаются, —

Смотрят зорями

И зарницами,

Светло-чистыми

Да лучистыми,

В лоне синих вод

Отражаются.


Выйду в поле я,

Выйду в даль-простор,

Озимь вольная

Там кудрявится,

И под звонами,

Под весенними,

Светлой волею,

Славой новою

Тёмно-синий бор

Кучерявится.



Я пакахаў цябе да слёз

 

                    І

 

Ой, вёска, вёска пры гасцінцы,

Пад ціхі гоман вербалоз

Яшчэ з гадоў свайго дзяцінства

Я пакахаў цябе да слёз!

 

Твае гаі… У цвеце нівы…

Твае вішнёвыя сады!..

Пад гоман рэчак гутарлівых

З табой я вечна малады!

 

Заплачуць вербы над крыніцай,

Як я, ўдалі ад тваіх хат,

Сягоння ўспомню вечарніцы

І спевы гулкія дзяўчат.

 

«Ой, там за гуменцам,

За зялёненькім…

Ціха шуміць зялёная дуброва»…

 

Тваіх я песень не забуду,

Я не забуду й цвет красы,

І доўга, доўга слухаць буду

Твой спеў ў паўночныя часы!..

 

 

                  ІІ

 

Заснуць у ветразі даліны,

Пад месяц журацца кусты…

Маўчаць асмуглыя рабіны,

А за вакном лісты… лісты…

 

 

З усмешкай радаснай і кволай

Завяла сінь на верасах,

Дзе вербы хіляцца да долу,

Да долу гнуцца ў паплавах.

 

Гаі… І вёска пры гасцінцы.

Чаму пад гоман вербалоз

Яшчэ з гадоў свайго дзяцінства

Я пакахаў цябе да слёз?

 

Чаму зара цвіце над гаем,

Дарогі тонуць у імгле?!.

І ўсё пад месяц разгадаю,

Як толькі ўспомню пра начлег!..

 

Засне сяло… Нідзе нікога…

Не спіцца ўвечар аднаму, —

Каня сядлаеш варанога,

На грыву схілішся яму;

 

Ды мчышся віхрам на дарогу

І там прышпорваеш каня,

Дзе ў цвеце журацца разлогі

І путы ў беразе звіняць.

 

Ой, вёска, вёска пры гасцінцы,

Таму пад гоман вербалоз

Я пахаў цябе з дзяцінства,

І пакахаў да слёз!

 

                  ІІІ

 

Выйду ў поле я,

Ў залаты прастор,

Там прывольная

Рунь кудравіцца…

І пад водгулле,

Пад вясновае,

Буйна голлямі,

Славай новаю

Цёмна-сіні бор

Кучаравіцца.


А пры тым бары,

Ой, залоціцца,

Пад акном гарыць

Залаты усход.

Рэчка шустрая

Песень хвалямі,

Чыстай люстраю

Ды каралямі

Вольна коціцца

Пад аер-чарот.


А над рэчкаю,

Над крыніцаю

Хутары стаяць,

Усміхаюцца, —

Вачмі-зорамі,

Зараніцамі

Светла-чыстымі,

Прамяністымі

Ў лона сініх вод

Углядаюцца.


Выйду ў поле я,

Ў далячынь-прастор,

Там прывольная

Рунь кудравіцца,

І пад водгулле,

Пад вясновае,

Светлай воляю,

Славай новаю

Цёмна-сіні бор

Кучаравіцца.

 

1924

 




Мамин шрам

Давно нет на земле моей мамы. А я помню каждую её морщинку, каждую седую прядку, родинку на щеке, шрам на подбородке...

Однажды в детстве я спросила у мамы, откуда у неё на подбородке этот шрам? Неровный, он проходил прямо под челюстью и поэтому был почти незаметным, нисколько не искажая лицо. И мама рассказала такую историю.

Шёл 1943 год. Белоруссия была оккупирована фашистами. Дедушка был на фронте, а бабушка с тремя детьми жила в деревне и стойко переносила все тяготы войны. Маме в то время исполнилось семнадцать лет, братья-двойняшки были на несколько лет моложе.

Новая власть объявила, что скоро всю молодежь отправят на работу в Германию. Мама попала в эти списки, и бабушка стала искать любую возможность, чтоб спасти маму. Нашлись советчики, которые предлагали верный способ — выдать дочку замуж за полицая. Но бабушка считала, что немецкое иго ненадолго, фашистов прогонят, а вот позор останется на всю жизнь. И не согласилась на такой вариант спасения. Так ничего и не придумали.

В назначенный день деревенская молодежь собралась возле бывшего сельсовета. Все пришли с мешками, в которых была сложена кое-какая одежда и еда на дорогу. Пришла и мама. Женщины голосили, детишки жались к их ногам, плакали...

Парней и девушек посадили в грузовики и повезли на ближайшую железнодорожную станцию. Там затолкали всех в вагоны. Полицай из местных, деревенских, шепнул маме, чтоб держалась его, была рядом.

В вагоне было душно, тесно. Мама вышла в тамбур. Темнело. Поезд набирал ход. Полицай открыл дверь вагона и сказал: «Прыгай!». И мама прыгнула...

Когда она очнулась, над ней было звёздное небо. Всё тело болело. Особенно — лицо. Мама стала ощупывать его, руки стали липкими от крови. Видимо, падая, она налетела на что-то острое, разрезавшее ей подбородок. Оторвав кусок ткани от подола платья, она приложила его к ране, прижала рукой, чтоб остановить кровь. И пошла обратно вдоль железной дороги, крадучись в темноте по картофельному полю.

Когда настал день, она спряталась в кустах и ждала наступления темноты. Ночью она пришла в небольшой городок, который был неподалёку от её деревни, и постучала в знакомый дом. Там жил сослуживец отца, они дружили семьями.

Знакомые передали весточку бабушке, что дочка здесь, прячется у них. Вскоре ночью за мамой приехал мой прадед и на телеге отвёз маму подальше от людей — на болото. В деревню возвращаться было нельзя, там стояли немцы. Прадед привёз одежду, одеяло, еду, соорудил шалаш из веток и что-то вроде постели в нём. Получилось неплохое убежище, в котором можно было какое-то время жить.

Время близилось к осени. На болоте по ночам было сыро и холодно. Рана на подбородке заживала плохо. Надо было бы наложить швы, но где это сделать? Вдобавок ещё и всё тело покрылось фурункулами. Прадед по ночам привозил еду, печёный лук, и мама прикладывала его к фурункулам. Так и лечилась. Потом появились вши. Они ползли сплошной серой массой по телу, и мама ладонями просто сгребала их и бросала в болото...

Жила она на болоте несколько месяцев практически без движения, боясь отойти и провалиться. Было страшно. Особенно ночью. Странные и непонятные звуки издавало болото. А днём приплывали какие-то зверьки, бобры, наверное, садились и смотрели на маму.

Потом наши войска подвинули фронт, освободили этот район, и прадед мой приехал за мамой. Но идти она не могла — отказали ноги. Он на руках отнёс её на телегу и привёз домой.

Маму стали лечить. Она заново училась ходить. Начиналась новая жизнь.



Среди цветов

Шалфей

Есть уголок в моём саду,
Лиловый от шалфея.
С цветами разговор веду,
Как сказочная фея.


Мне на прощанье "Не скучай!"
Куст шепчет в час закатный
И дарит свой листок на чай,
Зелёный, ароматный.

 

Ирис

 

Надменный, как аристократ,

Он высится на клумбе гордо,

Пленяя чистотой аккорда,

Белее снега во сто крат.

 

Пион

 

О. нелегко ты, бремя красоты! —

Сказал пион, хмельной от аромата, —

Мне так легко жилось в саду когда-то,

Пока в бутонах прятались цветы.

 

А нынче тянет тяжесть лепестков

К земле ветвей изысканное тело.

Скорей бы это время пролетело,

Избавив от цветения оков!

 

 

Одуванчик

 

По воле ветра я в саду

Живу и восхищенья жду,

Сияю солнцем и никак

Не соглашусь, что я сорняк.

 

Незабудки

 

Расшита бисером канва,

Упавшая весной под грушу.

Я тайну цвета не нарушу —

В нём светит неба синева.

 

И отыскать совсем легко,

Любуясь и канвой, и садом,

В узоре, что сияет рядом,

Немного белых облаков.



Дождём в мой сад приходишь ты...

                 * * *

            Была она рядом со мной

            и в памяти ливнем осталась.

                                     Виктор Гаврилин

 

Дождём в мой сад приходишь ты,

Когда сияет день погожий.

Я чувствую тебя по дрожи,

Взглянув на яблони листы.

 

Ещё небесная слеза

Слетает робко, осторожно,

И по ветвям спокойным сложно

Понять, что близится гроза.

 

Но скоро ливня пелена

Размоет день и краски сада

И нас разъединит преграда —

Холодное стекло окна.







Как рассказать цветущие сады...

                   * * *
 

Как рассказать минувшую весну…

                  Дон Аминадо

 

Как рассказать цветущие сады

И в жёлтых одуванчиках дорожки…

Роняла тихо ива у воды

Свои тончайшей выделки серёжки.

 

И за тростник цеплялись облака,

Казались опереньем лебединым.

И наполняли небо и река

Земной простор сиянием единым.

 

Так воскрешала новая весна

Былые дни из юности далёкой,

Когда всё впереди, и даль ясна,

И нет печали долгой и глубокой.

 

Когда в глазах и в небе синева,

А на душе зелёные поляны,

И с губ слетают робкие слова,

Смущённо розовея, как тюльпаны.

 


 

 

                   * * *

 

Опять горихвостки поют за окном —

Вернулись в гнездо под карнизом.

И сад расцветает, и ожил мой дом,

Разбуженный звонким сюрпризом.                                                                                               

 

А вишня вся в белом, и басом шмели

Ведут свою партию в хоре,

Где пчёлы привычный напев завели

В душистом вишнёвом уборе.

 

И шарф незабудок лежит голубой

Под кроной прозрачною сливы.

Его примеряя, довольный собой,

Пылает тюльпан горделивый.



А вы любите печь куличи?

Сегодня день прошел в приятных предпраздничных хлопотах. Но самым приятным и радостным занятием стала выпечка пасхальных куличей.
Пасхальный кулич - это чудо! Чудо, состоящее не только из муки, сахара, молока, дрожжей, масла, яиц, изюма... Если не добавить ко всем составляющим тепло своей души, чудо не произойдет. И сердце не исполнится радости.
Изготовление куличей - это увлекательнейшее занятие! Взять хотя бы подготовку опары, когда в небольшом количестве молока создается особая среда для маленькой жизни - дрожжевых микроорганизмов. Ах, как они растут, пенятся, выпирают из емкости! Они хотят, нет - они требуют: дайте нам больше пищи, дайте нам поработать на благо человека!
И ты начинаешь ощущать себя творцом, добрым и сильным. Масло, сахар, взбитые яйца, муку щедрой рукой ты отдаешь неугомонной опаре. И лепишь, создаешь особый мир - тесто. Здесь не пройдет фокус с использованием ложки или вилки - только руки. Ласковые, они мнут, перемешивают, переворачивают получившийся ком. Но даже и ласковые руки приходится еще и умасливать - смазывать маслом, чтоб шлепки по тесту были легкими и нравились ему. Тесто в ответ становится гладким, блестящим, и поэтому когда его со всех сил бросают на стол, оно воспринимает это не как удары судьбы, а как игру, не более.
И вот, наконец, все готово для того, чтобы дрожжи выполнили свою миссию - тесто устраивается поудобнее в теплом месте,, прикрывается полотенцем, и начинает расти....
Но самое восхитительное - это процесс выпечки, когда уложенное и поднявшееся в формочках тесто ставится в духовку, в жар. Какая золотистая и хрустящая корочка появляется наверху! Какой аромат плывет по квартире!
И вот пышные горячие куличи, разрумянившиеся в духовке, выскальзывают из форм и выстраиваются на столе. Чудо свершилось! Радость пришла в дом! И в доме стало тепло и хорошо благодаря этому только что сотворенному миру.
Дом живет ожиданием Праздника Пасхи, Праздника Воскресения Христова. И маленький пасхальный кулич как символ новой жизни радует наши сердца.

Кулич пасхальный невесом –
В нём радость рук, месивших тесто,
В нём для всего найдётся место:
В нём курага, изюма сонм.
В нём чувства вешнего подъём,
В нём бродит свет души, как дрожжи,
И хрустом корочки до дрожи
Он восхищает. Светлым днём
Зовётся это Воскресенье.
И в праздник ясны небеса.
И нам дарованы спасенье

И жизнь. И это – чудеса!

2010


На Вербной неделе дожди, холода...

На Вербной неделе дожди, холода

И речки свинцовые воды.

И думаешь ты: ну когда же, когда

Утихнут капризы природы?

 

Капризы? Нет-нет! Это просто зима

Не может уйти без оглядки.

И кружево вьюги летит на дома,

На спящие дачные грядки.

 

И пусть до корней и продрог, и промок,

Но перья зелёные всё же

Весне как букет преподносит чеснок.

Подарка пока нет дороже.

 

Ещё мать-и-мачехи нет на полях

И крокус в бутонах стыдливых,

Но скоро согреется солнцем земля

И станут пушистыми ивы.

 

И в ноги ковром развернётся трава –

Нежнее не сыщешь волокон!

И хлынет потоком с небес синева

В глазницы распахнутых окон.



Полощет дождь холодный тучи...

Полощет дождь холодный тучи,

Смывает грязь и соль с дорог.

А ветер спит спокойно. Лучше

Проснулся бы, дождю помог!

 

Навёл бы в небесах порядок

И просушил бы облака,

Убрал покров осенний с грядок.

Где ты, хозяйская рука?

 

Всего два дня назад буянил,

Ломал деревья и опять

Бросался снегом и про сани

Кричал, что надо их достать.

 

Что до весны ещё так много

Суровых и ненастных дней,

Что не под силу ей дорога,

Что знает всё, ему видней…

 

И думал день: мели, Емеля!

Не повернётся время вспять.

Проспишься – и придёт неделя,

Когда не время отдыхать.

 

Ты станешь ветром тёплым, вешним,

Разбудишь рощи и луга.

Согреешь стылые скворешни,

Растопишь старые снега.

 

И побегут ручьи-дорожки,

И говорливы, и чисты.

Ольха любимые серёжки

Наденет, чтоб увидел ты.

 

Так просыпайся! И за дело!

Весну на крыльях принеси!

Чтоб солнце в небе песни пело

И над землёй сияла синь!



Трава сухая под ногами...

Трава сухая под ногами,

Соломенный поблекший цвет.

А в небе чайки-оригами

И синий-синий вешний свет.

 

Пусть охрой выкрашены поле,

Тростник, деревья и кусты,

Но речка радуется воле,

И тают зимние мосты.

 

А рыбаки, с судьбою споря,

Идут по льду, бросают взгляд

На донки, что, не зная горя,

Недавно выстроились в ряд.

 

Ох, ты, рыбацкая беспечность,

Когда не рыба на крючке,

А пропуск на дорогу в вечность

Качается на маячке.



Мои друзья уходят в тишину...

            По улице моей который год
            звучат шаги — мои друзья уходят.

                                          Белла Ахмадулина

 

Мои друзья уходят в тишину.

Неслышно.  Так вдали взлетает птица:

Ты видишь крыльев плавную волну,

Полёт и высоту, с которой слиться

Дано летящим. Ночью же, во сне

Знакомый голос, тихий и крылатый,

Вдруг прилетит негаданно, как снег,

И ты поверишь – не было утраты.

 

И будешь слушать, будешь говорить,

Смеяться, наслаждаться общим смехом…

Но утро рвёт нежданной встречи нить

И полнит день печальным светлым эхом.



Встреча

   Мимолётная встреча. Казалось бы, что такого в ней, чтобы помнить её всю жизнь? А вот помню. Помню потому, что встреча с прекрасным — это всегда событие. Событие, порою становящееся открытием чего-то нового, неведомого прежде, и влияющее потом на всю твою жизнь.
   Я была молодым специалистом, только что покинувшим стены университета и полным надежды внести свой весомый вклад в дело создания новой вычислительной техники. О компьютерах, которые сейчас у каждого под рукой, тогда еще не слышали — была эра больших вычислительных машин. Поэтому на распределении я выбрала завод, производящий эти самые машины. Но работа моя свелась к тестированию оборудования и комплектации его соответствующей документацией. Сухо, однообразно и, естественно, никакой романтики, никакой пищи для души.
   Душа подпитывалась в другом месте, которое было недалеко от завода, и куда я приходила в обеденный перерыв. Это был известный в городе букинистический магазин.
     Надо сказать, что время тогда было удивительное. Все читали книги. И жажда заполучить хорошую книгу была настолько велика, что книг на всех не хватало. Люди записывались в немыслимые очереди, дежурили под книжными магазинами, чтобы подписаться на собрание сочинений классиков нашей и зарубежной литературы. Некоторые делали даже бизнес на том, что продавали свою очередь.
   И, конечно же, букинистические магазины были в некотором роде спасательным кругом для любителей чтения. В них можно было найти и новые издания, и старые, которые были редкостью и очень отличались своим внешним видом от новых. Они были отпечатаны на плотной бумаге, в добротных переплётах, часто имели другой формат. От них веяло какой-то тайной, давно прожитой жизнью.
   В залах магазина было тихо, несмотря на присутствие покупателей — каждый был наедине с книгой, каждый жил её жизнью.
   Держать в руках эти книги, перелистывать, вчитываться в их страницы доставляло неизъяснимое удовольствие. За этим чудесным занятием время пробегало незаметно, и я, взглянув на часы, отправлялась на работу. Иногда с удачной покупкой.
   Такая картина повторялась каждый раз. Но однажды за моей спиной раздался голос. Обращались ко мне:
— Вы только послушайте, какие чудесные строчки! — молодой человек держал в руках раскрытую книгу в голубом переплете.

Морозу любо рисовать
Той вазы серебро и цельность
Но зимних дней и зимних ваз
Меня пугает драгоценность…

— Представьте: зимние дни как зимние вазы, хрупкие, хрустальные, драгоценные. Пугающе драгоценные! Это стихи Витезлава Незвала, чешского поэта. Читали?
— Нет. — ответила я и с любопытством посмотрела на парня. Он был высокий, худощавый, с тонкими длинными пальцами. Они так бережно держали  книгу, что и она казалась хрустальной сверкающей вазой.
   Мы встретились взглядами. В его глазах было восхищение. Наверное, и в моих было то же. Мы улыбнулись друг другу, как старые знакомые, которые вместе читают одну книгу и теперь делятся своей радостью друг с другом.
   Мы переворачивали страницы, читали стихи, отмечая строки, которые приводили нас в восторг… Но вот он закрыл книгу, поставил её на полку и взял другую. Я тут же сняла её с полки и направилась к кассе. А потом, счастливая, ушла из магазина, забыв даже поблагодарить незнакомца.
   Эта книга долго была в моей библиотеке, но потом при переезде где-то потерялась. Остались в памяти стихи и встреча. И всякий раз, когда я вспоминаю строки о пугающей драгоценности зимних дней, я думаю о такой же драгоценности нашей встречи — встречи, подарившей мне радость общения с родственной душой совершенно не знакомого мне человека, встречи с чудом поэтического образа.


Павлюк Трус. Зима... Промозглые метели...

             * * *

 

Зима… Промозглые метели…

Дороги снегом замело.

Под вьюгой тополя седеют, —

И гаснут звоны за селом.

 

И словно призраки, берёзы

Грустят, поникшие, в простор.

На них волшебники-морозы

Чудесный выткали узор.

 

Тишь белизны… Дубравы… Рощи…

Молчат за озером стога.

И вербы о листве не ропщут.

А там… снега… снега… снега…

 

Какой простор… В просторах иней…

И сам не знаю, почему,

Люблю я снежные равнины

И белорусскую зиму!..

 

Зима!.. Зима!.. В полях туманы…

Полозьев плач. Снега чисты.

Белеют сонные поляны

В метелях дикой красоты.

 

В долинах ночь… Несутся кони…

Плач колокольчиков до слёз.

В таком заснеженном разгоне

Не страшны вьюги и мороз!..

 

Не спи, извозчик!.. Спой «Калину»!..

(Там скоро хутор за селом).

О милой вспомню, что покинул,

И очи чёрные без слов!..

 

Ах, очи… Очи!.. Что за очи!..

Таких не видел ты во сне.

Заглянешь раз… Второй захочешь…

И взгляд утонет в глубине…

 

На дне, где слёзы снеговые,

Как чистой молодости смех,

Как зори, смугло-золотые,

В укорах сыплются на снег.

 

И зори гаснут, догорают,

Под тонкой линией бровей…

Кармен — цыганка молодая!..

Я не встречал таких очей!..

 

Ах, очи!.. Очи!.. Что за очи!..

В них смех и пылких снов огни.

Цыганской гордостью и ночью

До края полнятся они!..

 

В них грусть найдёшь… Найдёшь в них думы…

Утратишь плач!.. Отыщешь свет!..

И в тех глазах, глазах раздумий,

Я вдруг открыл любви секрет!

 

Открыл… И удивляюсь даже,

Что в снежном кружеве души

Никак ты сердцу не прикажешь

Красу и гордость потушить!..

 

…………………………..

В долинах ночь… Несутся кони…

Плач колокольчиков до слёз.

— Не спи, извозчик… Нам в разгоне

Не страшны вьюги и мороз!..

 

* * *

 

Зіма… І золкія завеі…

Дарогі снегам замяло.

Таполі ў наквеці сівеюць, —

І нікнуць бомы за сялом.

 

Як здані, белыя бярозы

Да болю журацца ў прастор.

На іх сузорныя марозы

Чароўны выткалі узор.

 

Нямая бель… Гаі… Дубровы…

Маўчаць за возерам стагі,

Згубілі вербы каляровасць.

А там … снягі… снягі… снягі…

 

Які прастор…Ў прасторы іней…

Я сам не ведаю, чаму,

Люблю аснежныя раўніны

І беларускую зіму!..

 

Зіма!.. Зіма!.. Ў палях туманы…

Нервова плачуць палазы.

Бялеюць сонныя паляны

Ў завеях дікае красы.

 

Ў далінах ноч… Імчацца коні…

А бомы ўсхліпваюць да слёз.

Ў такім аснежаным разгоне

Не страшны замеці й мароз!..

 

Не спі, фурман!.. Спявай «Каліну»!..

(Там скора хутар за сялом).

Я ўспомню любую дзяўчыну

І вочы чорныя без слоў!..

 

Ах, вочы… Вочы!.. Што за вочы!..

Такіх вачэй ты і не сніў.

Заглянеш раз… Заглянеш двойчы…

І погляд згасне ў глыбіні…

 

На дне, дзе слёзы снегавыя,

Як чыстай моладасці смех,

Як зоры смугла-залатыя,

Ў дакорах сыплюцца на снег.

 

Бо зоры гаснуць, дагараюць

Пад кволай  наквіццю брывей…

Кармэн – цыганка маладая!..

Не знаў я гэтакіх вачэй!..

 

Ах, вочы!.. Вочы!.. Што за вочы!..

Пад смехам палкія ў іх сны.

Цыганскай гордасці дзявочай

Да краю поўныя яны!..

 

Ў іх знойдзеш сум… Ў іх знойдзеш думы…

Загубіш плач!.. Адчуеш смех!..

Я ў тых вачах глыбока-ўдумных

Кахання тайну зразумеў!

 

Я зразумеў…Таму й дзіўлюся,

Што ў снежнай наквеці душы

Ніколі сэрца не прымусіш

Красу і гордасць патушыць!..

 

………………………….

Ў далінах ноч…Імчацца коні…

А бомы ўсхліпваюць да слёз.

— Не спі, фурман… Ў такім разгоне

Не страшны замеці й мароз!..

 

1927

 




Весенняя прогулка

                                Л.Т.

Погожий день — весомая причина,

Чтоб погулять по городу вдвоём,

Вдохнуть весну и выпить капучино,

Поговорить неспешно о своём.

 

Стать у реки, где резвых уток стая

Томится в ожидании даров,

Где плещут волны, весело блистая, —

Привычные участницы пиров.

 

Смотреть на купол старого собора,

И наслаждаться солнечным лучом.

Поймать слова чужого разговора,

Взлетевшего случайно за плечом.

 

Отметить красоту любимых улиц,

Лишённых многолюдной кутерьмы,

И радоваться встрече милых умниц,

Которыми себя считаем мы.

 

Поспорить деликатно об отеле,

Нависшем над излучиной реки,

Хотя в архитектуре мы доселе

Во вкусах были схожи и близки.

 

И улыбаться солнцу и прохожим,

Деревьям, одуванчикам в траве

Лишь потому, что этим днём погожим

Весна звучит в небесной синеве.




Павлюк Трус. Сонет

Над кубком озера - стекла и глубины,

Средь тонкой просини  и водорослей длинных,

Рыдали лилии на волнах синих,—

Смотрели в толщу тьмы, печальные, они.

 

И слабою струёй навеянные сны,

Как в памяти живущие картины,

В узоры складывались над сплетённой тиной,

Всплывали отголосками весны.

 

Там гибли от ветров цветы на вешнем поле…

Под лаской солнца, в радости раздолья

Прекрасно-стройные на воле расцвели.

 

И воды жизненных чудесных переливов

Смывают тёмное с груди земли,

Теряют тень на дне веков бурливых.


Санет

 

 Над кубкам возера, глыбокім і шкляным,

У тонкай просіні між кросен багавіння,

Лілеі плакалі у хвалях сініх,—

Ў прадонне цёмнае ўглядаліся яны.

 

І плынню кволаю навеяныя сны,

Як вобразы далёкіх успамінаў,

Узорам склаліся над сплеценаю цінай,

Дзе усплывалі водгукі вясны.

 

Там кветкі гінулі пад ветрамі у полі…

Ў праменнях сонца, ў квецені раздолля

Прыгожа-стройныя на волі расцвілі.

 

І воды частыя жыццёвых пераліваў

Змываюць цьмянае з грудзей зямлі,

Губляюць сцень на дне вякоў бурлівых.

1925




Павлюк Трус. Я прощаю тебе...

Расцвели…

  Расцвели…

      Зазвучали!

В жёлтых листьях тропинки и долы...

Я прощаю тебе без печали

И улыбки, и нрав твой весёлый,

Я прощаю тебе без печали!..

 

В тех улыбках сквозили укоры,

Губы в боли обид пламенели…

Но при этом миноры… миноры…

Струн касались и тихо звенели

В моём сердце миноры… миноры…

 

И звенели… звенели… немало!

Видно, в том мои песни повинны,

Что Шевченко ты в них вспоминала

С «заповитом» в степи Украины.

Так, Шевченко ты в них вспоминала…

 

Станешь ты мне любимой, родною

Лишь за то, что без всяких сомнений

Беларусь называла страною!..

Где расцвет, словно яркий осенний,

Дорогой называла страною!..

  

Расцвели…

  Расцвели…

      Зазвучали!

В жёлтых листьях тропинки и долы!..

Я прощаю тебе без печали

И укоры, и нрав твой весёлый,

Я прощаю тебе без печали.




Я дарую табе…

 

Зацвілі…

    Зацвілі…

      Завіліся!

Жоўталісцем асеннія сцежкі…

Я дарую табе, як калісьці,

За вясёласць тваю і усмешкі,

Я дарую табе, як калісьці!..

 

І былі ў тых усмешках дакоры,

Вусны крыўдай твае паланелі…

Дык затое міноры… міноры…

Дакраналіся струн і звінелі

Ў маім сэрцы міноры… міноры…

 

І звінелі… звінелі… знячэўку!..

Мо таму ў маіх песенных плынях

Ўспамінала не раз ты Шаўчэнку

З «запавітам» над стэп’ю Ўкраіны

Тараса ўспамінала Шаўчэнку…

 

Буду зваць цябе любай дзяўчынай

За адно, што ты шчыра й папросту

Беларусь называла краінай!..

Дзе цвіце па-асенняму росквіт,

Дарагой называла краінай!..

 

Зацвілі…

    Зацвілі…

      Завіліся!

Жоўталісцем асеннія сцежкі!..

Я дарую табе, як калісьці,

За дакоры твае і усмешкі,

Я дарую табе, як калісьці.

 

1926





Павлюк Трус. Ой, не ясного сокола крылья...

Ой, не ясного сокола

  крылья,—

Пролетели деньки-солнцевеи…

И глаза мои грусть утопили

В пожелтевшей кленовой листве.

Пролетели деньки

  солнцевеи,

В рощах тишь —отцвели, отзвенели…

Ветры беды-печали развеяли,

Как туман золотой по весне!...

В рощах тишь —отцвели,

  отзвенели

И печалятся в листьях осенних…

Плачут сосны немые в смятенье,

А под соснами парусом тени.

И печалятся в листьях

  осенних

Крыш соломенных серые стаи…

Расцвели, закружились в сплетенье

Лепестки моих песен, взлетая.

Крыш соломенных серые

  стаи,

Ой, да просинью осени слиты…

А душа кумачом расцветает,

И дороги зарёю увиты!..

Ой, не ясного сокола

  крылья,—

Пролетели деньки-солнцевеи…

И глаза мои грусть утопили

В золотистой кленовой листве…



Ой, не яснага сокала крылле…

 

Ой, не яснага сокала

  крылле,—

Праімчаліся дні-санцавеі…

Мае вочы журбу утапілі

У кляновай, пажоўклай лістве.

Праімчаліся дні

  санцавеі,

І гаі адцвілі, адзвінелі…

Ветры буйныя сум паразвеялі.

Як туман залаты па вясне!

І гаі адцвілі,

  адзвінелі,

Ціха журацца ў лісці асеннім…

Плачуць сосны ў нямым задуменні,

А пад соснамі ў ветразі сцені.

Ціха журацца ў лісці

  Асеннім

Саламяныя, шэрыя вёскі…

Зацвілі, завіліся ў дасэні

Маіх песень лісты і пялёсткі.

Саламяныя, шэрыя

  вёскі,

Ой, ды просінню восені зліты…

А ў душы кармазынавы росквіт,

Як і сцежкі зарой апавіты!..

Ой, не яснага сокала

  крылле,—

Праімчаліся дні-санцавеі…

Мае вочы журбу утапілі

У кляновай, пажоўклай лістве…

1924



Павлюк Трус. На озёра осенняя синь...

На озёра осенняя синь

Осыпает холодные росы…

Жизнь встречай!.. И венок принеси!..

Собери золотистую россыпь,

Что рассыпала нежная синь…

 

Собери под цветами росу,

Что рассыпала в просини осень!..

Я за это тебе принесу

Своих дум золотые колосья!..

Собери только бусы-росу…

 

На озёра осенняя синь

Осыпает холодные росы…

Жизнь встречай!.. И венок принеси!..

Собери золотистую россыпь,

Что рассыпала в береге синь…


На вазёры асенняя сінь…

 

На вазёры асенняя сінь

Асыпае крамяныя росы…

Стрэнь жыццё!.. І вянок прынясi!..

Пазбірай залацістую россып,

Што рассыпала кволая сінь…

 

Пазбірай пад пялёсткамі рунь,

Што рассыпала ў просіні восень!..

Я за гэта табе падару

Сваіх дум залатые калоссі!..

Пазбірай толькі пацеркі-рунь…

 

На вазёры асенняя сінь

Асыпае крамяныя росы…

Стрэнь жыццё!.. І вянок прынясi!..

Пазбірай залацістую россып,

Што рассыпала ў беразе сінь…

 1926


* * *

 

Опала синь… Цветёт по-над равниной,

А георгины отцвели давно.

И стынут в золоте багряные рябины,

Грустя, встречают вечер под окном.

Над желтизной оврага, над долиной

Бежит в ковши осеннее вино.

И рощи спят… и падает листва…

Звенят аккорды в сердце молодом.


* * *

 

Апала сінь… Цвіце па-над раўнінай.

Вяргіні цвет асыпалі даўно;

І стынуць ў золаце асмуглыя рабіны,

Стаяць і журацца увечар пад акном.

І ў жоўтацвецені над ярам і далінай

Тане ў каўшах асенняе віно.

І спяць гаі… і сыплюцца лісты…

Звіняць акорды ў сэрцы маладым.

1926








Павлюк Трус. Веют ветры...

Веют ветры над долиной,

Холодят округу…

Выйду в вечер, вечер синий

Веет речкой, лугом!..

 

За дубраву выйду, в поле,

Стану под калиной,—

Может, брови мне умоет

Нежный взгляд любимой;

 

Может, цветом тополиным

Мне виски умоют

Листья, что легли в долине

И летят за мною.

 

А над лесом да над бором

Гуси клином — к югу…

Песня льётся над простором,

Катится по лугу.

 

Ой, да катится на взгорье

Отзвук расставанья.

Вербы гнутся, будто в горе,

Прячутся в тумане.

 

Не забуду никогда я

Луг в осенней грусти.

Как кружили, улетая,

Гуси мои, гуси!..

 

Так прощайте!..

В роще вешней

Под калины сенью,

Вас я встречу новой песней,

Песней  пробужденью!..

 

Веют ветры над долиной,

Холодят округу…

Выйду в вечер, вечер синий

Веет речкой, лугом!..



Веюць ветры…

 

Веюць ветры, ветравінне,

З поля на даліну…

Выйду ў вечар, вечар сіні

Вее багавіннем!..

 

Выйду ўвечар за дуброву,

Стану пад калінай,—

Ці не ўмые мае бровы

Поглядам дзяўчына;

 

Ці не ўмые мае скроні

Кволы цвет таполяў,

Што лісцём услалі гоні,

Дываном — у полі.

 

А над лесам ды над борам

Плывуць шляхам гусі…

Песня коціцца ў прасторы,

Замірае ў лузе.

 

Ой, ды коціцца на ўзвышшы

Водгук развітання.

Вербы журацца ў зацішку,

Крыюцца туманам.

 

Застануцца успаміны,

Як у сонным лузе.

Вы кружылі над далінай,

Гусі мае, гусі!..

 

Дык бывайце!..

А з прадвесня

Там, ля тэй каліны,

Вас сустрэну сваёй песняй,

Песняй веснаплынню!..

 

Веюць ветры, ветравінне,

З поля на даліну…

Выйду ў вечар, вечар сіні

Вее багавіннем!..

1924




На чужом берегу

На чужом берегу,

где речная долина

дарит небу своё

царство синих проток,

под охраною дуба,

в тени исполина,

под могильной плитой

спрятан жизни виток.

 

Как сюда занесло

на российские земли

англичанку,

давно позабыли века.

Помнит только плита

и по-прежнему внемлет,

что ей птицы поют

или шепчет река.

 

И читается имя.

Оно не забыто!

Даты жизни и смерти

венчают кресты.

На чужом берегу

твой приют, Маргарита,

а душа в небесах —

это знала и ты.

 

По соседству стоят

молодые ограды.

В них покоятся те,

у кого здесь родня.

И плите достаётся

немного отрады,

если красят в канун

поминального дня.



Павлюк Трус. Не шумите, ели,...

* * *

Не шумите, ели,

В поле на рассвете!

  Ой, да не шумите

  В поле на морозе.

Как, и сам не знаю,

Из-за той, что встретил,

  Из-за той чернявой

  Сердце заморозил?

Выйду рано, рано.

Выйду гляну, гляну,

  Ой, да выйду гляну,

  Где дорожки скрыло,

Где в осенних зорях

Сердце я поранил,

  Да поранил сердце

  Той улыбкой милой.

Разошлись дорожки,

Вьются, но не рядом.

  Может, в той разлуке

  Осень виновата?

Вдруг сегодня встречу,

Вдруг приветит взглядом

  Да развеет думы

  Смехом, как когда-то?

Не шумите, ели,

В поле на рассвете!

  Ой, да не шумите

  В поле на морозе.

Как, и сам не знаю,

Из-за той, что встретил,

  Из-за той чернявой

  Сердце заморозил?


* * *

Не шуміце ў полі,
Шумныя яліны!
           Ой, ды не шуміце
           Ў полі на марозе,
Бо я сам не знаю,
Ці па той дзяўчыне,
           Ці па той чарнявай
           Сэрца замарозіў?
Выйду рана, рана,
Выйду гляну, гляну,
           Ой, ды выйду гляну,
           Дзе віюцца сцежкі,
Дзе ў асенніх зорах
Сэрца я параніў
           Ды параніў сэрца
           Ветлаю усмешкай!..
Сцежкі разышліся,
Разышліся сцежкі!..
           Ой, ды ўюцца ў лузе
           Сцежкі ў жоўталісці!..
Можа сёння стрэне,
Можа сэрца ўцешыць
           Ды развее думы
           Смехам, як калісьці?
Не шуміце ў полі,
Шумныя яліны!..
           Ой, ды не шуміце
           Ў полі на марозе!..
Бо я сам не знаю,
Ці па той дзяўчыне,
           Ці па той чарнявай
           Сэрца замарозіў?!

1926





Павлюк Трус. Пожелтеет листва...

Пожелтеет листва,

Отцветёт за окном,

И погаснут холодные зори…

В дом заглянет Она,

Ей поклялся давно,

И воскреснет душа в разговоре.

 

В дом заглянет одна,

В тихом шелесте снов,

Постучит неожиданно в двери.

И малиновый свет,

Дум терновый венок

Принесёт в одинокий мой терем.

 

Дверь открою я сам.

В дом заглянет луна,–

Повстречаемся с гостьею дальней…

…Угасает свеча,

На душе тишина, –

Как-то радостно мне и печально.

 

Мы являемся в  мир,

Чтоб прославить его, –

Всё отдать для борьбы, созиданья.

Зори в сердце моём

Возродили огонь

И согрели минуты молчанья.


Як пажоўкнуць лісты

 

Як пажоўкнуць лісты,

Адцвітуць за акном,

Як пагаснуць халодныя зоры…-

Тады прыйдзе Яна,

Што пакляўся даўно,

І са мной ад душы пагаворыць.

 

Прыйдзе ў вечар адна,

Прыйдзе ў шэлесце сноў,

На парозе пастукае ў дзверы.

І барвовасць красы,

Дум цярновы вянок

Прынясе ў адзінокі мой церам.

 

Дзверы сам адчыню,

Месяц зойдзе ў пакой,-

Сустракацьмем далёкую госцю…

…Ціха гасне свяча,

На душы супакой,-

Неяк радасна й сумна чагосьці.

 

Мы прыходзім у свет,

Каб уславіць яго,-

Усё аддаць за жыццё і змаганне.

Зоры ў сэрцы маім

Зацяплілі агонь

І сагрэлі хвіліны маўчання.

 

1928




Павлюк Трус. Из студенческого дневника

Расцветала заря

На черешнях в саду,

Обвивала монистами нивы…

Ты пришла… Отошла…

И дороги ведут

Тенью образ родной, молчаливый.

 

А ты помнишь? Иль нет?

Утро давнего дня?

Помнишь, зори вставали над краем?

Песней сказок-надежд

Ты была для меня, —

Мама!.. мама моя дорогая!..

 

Разве думал? Иль, может,

То  было во сне,

Как ты встретишь и стирку затеешь?..

Мне писала сестра:

«Приезжай по весне,

Может, маму увидеть успеешь?»

 

Помню… Осень была…

За больничным окном

Тополей шелестящие кроны…

Грудь тебе я покрыл

На прощанье венком

И заплакал, бедой потрясённый.

 

Две слезинки упали

На мамин висок…

И на образ иссохший и строгий…

Слышал голос: — Иди!

Не печалься, сынок, —

Позовут тебя к жизни дороги!

 

Я в молчанье стоял

Под больничным окном…

Ветер тени сплетал кружевами.

И казалось, что этот

Для смерти венок

Был последним подарком для мамы.

 

И пошёл я туда,

Где сияет лазурь, —

На простор золотистый предвешний,

Чтоб душою гореть

В море жизненных бурь,

Беларуси дарить свои песни!..

 

Расцветала заря…

Догорала в саду…

Тихо гасли осенние зори.

Ты пришла, отошла,

И дороги идут…

И челны отплывают в просторы.

 

А ты помнишь? Иль нет?

Утро давнего дня?

Золотые зарницы над краем?

Песней сказок-надежд

Ты была для меня, —

Мама, мама моя дорогая!



З студэнцкага дзённіка

 

Расцвітала зара

На чарэшнях ў гаі,

Спавівала маністамі нівы…

Ты прыйшла… Адышла…

І на сцежках страі,—

Сцень у вобразе ціхім, маўклівым…

 

А ці помніш? Ці не?

А ці помніш той дзень?

Зоры ціха шасцелі над краем,

Ты была для мяне

Песняй казак-надзей,—

Маці!.. маці мая дарагая!..

 

І ці думаў? Ці сніў,

Што сустрэнеш мяне,

Чыста  вымыеш заўтра кашулю?..

Мне пісала сястра:

«Прыязджай па вясне,

Калі хочаш пабачыць матулю?»

 

Помню… Восень была…

За бальнічным акном,

За вакном шалясцелі таполі.

Як на грудзі твае

Палажыў я вянок

І заплакаў глыбока ад болю…

 

 

Дзве слязінкі упалі

На матчыну скронь…

На сухотнае ўпалі аблічча…

Чуў твой голас: — Ідзі!

Майго сэрца не крой —

Цябе сцежкі да жыцця паклічуць!

 

Я маўклівы стаяў

Прад бальнічным акном…

Пасцілаліся сцені-карункі.

І здавалася мне

Што для смерці вянок

Быў апошнім маім падарункам.

 

І пайшоў я у свет,

Ў агнясветны прасцяг,—

Ў залатыя прасторы прадвесня,

Как душою гарэць

Ў бурным моры жыцця,

Беларусі дарыць свае песні!..

 

Расцвітала зара…

Дагарала ў гаі…

Ціха гаслі асеннія зоры,

Ты прыйшла, адышла,

І на сцежках страі…

І чаўны адплываюць ў прасторы.

 

А ці помніш? Ці не?

А ці помніш той дзень?

Залатыя зарніцы над краем?

Ты была для мяне

Песняй казак-надзей,

Маці, маці мая дарагая!

 

1927






Павлюк Трус. Мой жёлтый клён...

* * *

Мой жёлтый клён

Обветрился, промок,

Немая синь

Над озером упала!

Передо мной

Развёрнуто письмо -

Его, чтоб вспомнил,

Девушка прислала.

 

Ты пишешь мне,

Что и у вас весна,

И ветры грустные

Глядят в родник несмело…

Что, сонная ещё,

С сестрою ли одна

Идёшь с утра

За земляникой спелой.

 

Когда же после дел

Вдруг станет сердце ныть –

Заплачет зорями

Над хуторами вечер –

Бежишь туда,

Где плавают челны,

И долго-долго

Думаешь о встрече.

 

Стоишь одна…

Глядишь на дно реки,

А там у берега

Шумит камыш тревожно.

Ты рвёшь цветы,

Одна плетёшь венки

И на воду

Пускаешь осторожно…

………………….

Любил и я!...

Любил и я весну,

Любил до слёз,

Восторженно и нежно.

Ну а теперь,

Теперь её одну

Я выпью сердцем,

Но без страсти прежней.

 

Не знаю сам,

Не знаю, почему –

Быть может, только мне

Всё ясно в том вопросе?!

Как листья падают…

Возможно, потому

В красе осенних зорь

Поэты любят осень?

 

Не скажет клён,

Что под окном промок,

А синь давно

Над озером упала…

Передо мной

Развёрнуто письмо –

Его, чтоб вспомнил,

Девушка прислала.


* * *

Пажоўклы клён

Абветраў і абмок,

Нямая сінь

Над возерам упала!

Перада мной

Разгорнута пісьмо,

Што на ўспамін

Дзяўчына мне прыслала.

 

Ты пішаш мне,

Што ў вас цепер вясна,

І ветры журацца

Ў зацішку над крыніцай…

Што ты заспанаю,

З сястрою ці адна,

Да сонца йдзеш,

Ідзеш збіраць суніцы.

 

А ў вольны час,

Пачне як сэрца ныць –

Заплача зорамі

Над хутарамі вечар –

Бяжыш за млын,

Дзе плаваюць чаўны,

І доўга-доўга

Думаеш аб нечым?!

 

Стаіш адна…

Глядзіш на дно ракі,

А там у беразе

Шуміць аер з чаротам...

Ты кветкі рвеш,

Адна віеш вянкі

І ў ціхім сне

Пускаеш іх на воду…

………………

Любіў і я!..

Любіў калісь вясну,

Любіў да слёз,

Як матку, як дзяўчыну!..

Але цяпер,

Цяпер яе адну

Я сэрцам выпею

У кволых журавінах.

 

Не знаю сам,

Не ведаю, чаму, --

Ці можа толькі мне,

Мне аднаму здалося?!

Як лісце сыплецца…

Таму, вось, мо таму

Ў красе асенніх зор

Паэты любяць восень?

 

Не скажа й клён,

Что пад вакном абмок,

А сінь даўно

Над возерам упала…

Перада мной

Разгорнута пісьмо,

Што на ўспамін

Дзяўчына мне прыслала.

 

1926


 




Павлюк Трус. Года бегут...

* * *

Года бегут…

Дробят камней завалы…

А море бьёт…

Целуют волны дно…

Тебе, Кавказ,

Где гордо встали скалы,

Я из созвездий подарю венок.

 

Стою один…

Молчат в горах аулы;

Печаль в долинах

Каплями росы.

И плачет степь

Глухим вечерним гулом,

Вся в поцелуях девственной красы.

 

А там, где сон,

В небесной колыбели

Белеет в дымке

И в снегах Эльбрус…

Тебе, Кавказ,

Поэты песни пели —

Сегодня я

Аккордами делюсь!

 

Стою один…

Где сакли под горою

Узоры ткут

Из серой зыбкой мглы…

Где над обрывами

И в небе надо мною

Меж скал кружатся

Горные орлы.

 

Тебе, Кавказ,

Всё волшебство преданий

Дарили дни

Глубокой старины.

Там Пушкин, Лермонтов

В часы былых восстаний…

Твою красу прославили они.

 

Стою один

в молчании глубоком…

Крошатся скалы

Вечностью весны…

Я сердцем здесь,

А думы в синеоком

Краю родном,

Где Неман, где челны.

 

Где дарит синь

Озёрным гладям бусы

И прячется

На дне прохладных вод…

Где каждая криница

Беларуси

О молодости

Весело поёт.

 

Года бегут…

Дробят камней завалы…

А море бьёт…

Целуют волны дно…

Тебе, Кавказ,

Где гордо встали скалы,

Я из созвездий подарю венок!



* * *

Гады бягуць…
Гады каменні крышаць…
А мора б’е…
Цалуюць хвалі дно…
На скалах гордага
Каўказскага узвышша
Табе саўю сузорысты вянок!..

Стаю адзін…
Маўчаць ў гарах аулы;
Даліны журацца
Пад кроплямі расы.
І плача стэп
Глухім вячэрнім гулам
У пацалунках дзікае красы.

А там, дзе сон,
На цёмным небасхіле
Бялее ў шэрані
Аснежаны Эльбрус…
Табе, Каўказ,
Паэты спеў дарылі —
Сягоння й я
Акорды падару!..

Стаю адзін…
Дзе саклі пад гарою
Узоры ткуць
3 зыбучае імглы…
Дзе над абрывамі
Высока нада мною
Між скал віюцца
Горныя арлы.

Табе, Каўказ,
Чароўныя паданні
Складалі дні
Глыбокай старыны.
Там Пушкін, Лермантаў
Ў часы былых паўстанняў…

Тваю красу авеялі яны.

Стаю адзін…
Стаю, маўчу й дзіўлюся,
Як скалы крышацца
Пад вечнасцю вясны…
Я сэрцам тут,
А думы ў Беларусі,
На хвалях Нёману,
Дзе плаваюць чаўны.

Дзе сыпле сінь
Каралі на азёры
І тчэ дасэнь
На цёмнай глыбіні…
Дзе радасць-смех,
Як цвет асенніх зораў,
Дзе звонкі сум,
Як моладасць крыніц!..

Гады бягуць…
А дні каменні крышаць…
І мора б’е…
Цалуюць хвалі дно…
На скалах гордага
Каўказскага узвышша
Табе саўю сузорысты вянок!..

 

1926







Павлюк Трус. В купальскую ночь

* * *

В той купальской ночи

над просторами вод

белый клён целовался с калиною.

В час, когда задремали поля,

небосвод, —

я пришёл на свиданье с любимою.

Как дремали поля,

а в полях да туман,

ой, туман-молочай серебристый

всходы ржи поливал,

обволакивал стан, —

шли мы вместе долиною мглистой.

А в долине цветы

алым цветом цвели.

Ты веночки сплетала лучистые.

Золотился рассвет,

словно пламя, вдали,

как прошли мы долиною мглистою.

И пошли,

        и пошли

мы на вольный простор,

на просторы полей синеокие.

Песни девушек,

ой, да девичий задор,

уплывали,

        как эхо,

              далёкие.

То не роща шумела

вдали под горой,

не кукушка пророчила смело, —

в ту купальскую ночь,

на свиданье с тобой

ты о счастье так страстно мне пела.


* * *

У купальскую ноч

над прасторамi вод
цалавалiся явар з калiнаю.
Як драмалi палi,

засынаў небазвод, —
я спаткаўся з чароўнай дзяўчынаю…

Як драмалі палі,

а ў палёх ды туман,
ой, туман-малачай серабрысты
жыта-рунь паліваў

і кудзеліў твой стан, —
мы ступалі далінай імглістаю.

А ў даліне ў цішы

чырвань-кветкі цвілі…
Ты вяночкі пляла прамяністыя.
Залаціўся агнём

золак ранні ўдалі,
як мінулі даліну імглістую.

І пайшлі,

    і пайшлі

мы на вольны прасцяг,
у прасторы палёў сінявокія.
Толькі спевы дзяўчат,
ой, ды спевы жыцця
усплывалі

      далёка,

            далёка…

Не развесісты гай

гаманіў пад гарой,
не зязюля у полі кувала, —
у купальскую ноч

пры спатканні з табой
ты аб шчасці з запалам спявала.

 

1925




Максюшин полдник

Нет, не мышка,
не норушка
надкусила
пирожок.
И погрызена
ватрушка.
И рассыпан
творожок.
И следы зубов
на груше.
И на скатерти
компот…
Это полдник
у Максюши.
Есть такой мальчишка,
вот!


Павлюк Трус. Рассвет весны

Зарёй румяною разбужены просторы,

И снов таинственных уходит пелена.

Волнами льются песни, разговоры,

И колокольным звоном даль полна.

.

В краю весны, и алом, и свободном,

Где буря свой вчера справляла бал,

Жизнь плещется и пенится сегодня,

С земной груди смывает грусти вал.

 

И череда свидетелей-курганов,

Тех вольных стражей отзвучавших лет,

Выходит из редеющих туманов

Чарующей весны увидеть свет.

 

Лугов цветистых шёлковые дали

Пьют отзвуки и песни вешних грёз.

Шумят дубравы, прочь ушли печали,

И песня-гимн плывёт от гибких лоз.

 

В зелёной роще синь и смех разлиты,

Прозрачный мир приветствует весну.

А мести ветерок гнёт тонкие ракиты

И сказку вольности разносит он одну.


Золак вясны


Зара ружовая абуджвае далі
I сны таемныя скідае шыр-разгон;
Гамоняць, вольныя, спяваюць струны-хвалі
Жыцця бурлівага. Гудзе сталёвы звон.


На ўлонні тых жывых чырвоных гоняў,
Дзе ўчора бура нам спраўляла баль,
Жыццё хвалюецца і пеніцца сягоння,
З грудзей зямлі змывае смутак-жаль.


Мінулых дзён размытыя вадою
Дазорцы вольныя і сведкі — курганы
З туману цягнуцца, выходзяць грамадою
Пабачыць хараство чаруючай вясны.


Абшар лугоў квяцістых, кашміровых
Глытае водгулле і спеў маладняка...
Знікае смага-дым, прачнуліся дубровы,
I песня-гімн плыве ад лазняка.


Зялёны гай смяецца пад блакітам.
Празрыстым поглядам вітае рань-вясну,
А помсты вецярок гуляе на ракітах,
I казку вольнасці разносіць ён адну.

1924




Павлюк Трус. Весна

Весна! Весна!

В расцвете нивы,

Сады сияют белизной;

Кипучей радости приливы

Волнуют сердце переливом

В груди весенне-молодой.

 

И пью я в молодости милой

Бокалы полные до дна,

Что в детстве щедро подарила

Волшебно-светлая весна.

 

Она меня встречала рано,

Дарила зорь своих красу,

Как солнце плавало в тумане,

Да сосны плакали в лесу.

 

Она меня встречала в поле

С венком надежды и чудес,

Где песни буйные на воле

Легко взлетали до небес.

…………………

 

Весна в цвету!

В кустах цветенье,

Цветёт жасмин на дне души!

В ольховых рощах свет и тени,

И радость, и печаль в тиши.

 

А там в оврагах при долине,

Где вишен белая река,

Там песни слабые в низине

Колышут в такт вечерний иней,

Несут покой издалека.

 

И ловит сердце в замиранье

Аккорды жизни через край:

«Гора высокая в тумане,

А под горой зелёный гай» …

 

Засветит месяц над курганом,

Наденет сказочный убор,

Узором тонким, домотканым,

Укроет в синеве простор.

 

Рассыплет бусины с подола,

Подарит кружева росе, —

Где вербы наклонились долу

В своей чарующей красе.

 

А песня льётся над полями,

Души аккордами полна.

Воспоминаниями-снами

Былого полнится она.

 

И словно в светлых сказках детства

Живые образы встают…

…………………………….

Деревня в вишнях… По соседству

Уже ночлежники поют…

 

А там в тумане за горою

Вдруг колокольчик прозвенит,

И снова тихо. Над рекою,

Как вольный табор, где огни,

Сидят в одёжках самотканых

Мальчишки. Помню, в эти дни

Цвела фантазия пионом

И было весело всегда.

Сегодня в этом мире сонном

Так милы детские года!

 

 

Так милы

Сердцу дорогие

Ребячьих снов

Былые дни.

 

Их образы

Встают живые

В красе

Полночной тишины.

Они встают передо мною

На тропках

Нынешней весны,

Шумят, где в поле

Три сосны,

Чтоб отдохнуть

Я мог душою.

 

И там, где плакал я немало

И выпил боль души до дна,
Хочу, что вечно мне сияла

Прекрасно-светлая весна.

 

Весна! Весна!

В цветенье нивы,

Садов цветенье над водой.

Широкой радости приливы

Волнуют сердце переливом

В груди весенне-молодой!      


Вясна

Вясна!.. Вясна!..
У цвеце нівы…
Цвітуць асмуглыя сады;
Кіпучай радасці прылівы
Хвалююць сэрца пералівам
Ў грудзях вяснова-маладых!..

 

I п'ю я ў моладасці мілай
Кілішкі поўныя да дна,
Што мне ў маленстве падарыла
Чароўна-светлая вясна.

 

Яна сустрэла мяне рана
3 дарамі ласкавай зары,
Як сонца плавала ў тумане
Ды сосны плакалі ў бары.

 

Яна сустрэла мяне ў полі
3 вянкамі чараў і надзей,
Дзе песні буйныя на волі
Свабодна веялі з грудзей...
. . . . . . . . . . . . . . . .

 

Вясна ў цвяту!..
Цвітуць парэчкі,
Цвіце язмін на дне душы!..
Гаі альховыя над рэчкай
Смяюцца й журацца ў цішы.

 

А там у ярах пры даліне
У вішнях тонуць хутары,
Дзе спевы кволаю вятрынню
Калышуць змрок — вячэрні іней,
Плывуць спакойна з-пад гары.

 

I ловіць сэрца ў заміранні
Акорды жыцця цераз край:
"Гара высокая ў тумане,
А пад гарой зялёны гай"...

 

Узыйдзе месяц над курганам
У вянках прыгожасці і чар
I ўзорам тонкім, даматканым
Засцеле ў просіні абшар.

 

Рассыпле пацеркі з прыполу,
Заўе карункі на расе,
Дзе вербы хіляцца дадолу
Ў сваёй чаруючай красе.

 

А песня коціцца далінай
Ў акордах, поўных пачуцця!..
I ў сэрцы родзіць успаміны
Былых аповесцяў жыцця!..

 

Бы ў казках светлага дзяцінства,
Жывыя вобразы ўстаюць...
. . . . . . . . . . . . . . . .
У вішнях вёска... На гасцінцы
Чуваць начлежнікі пяюць...

 

А там ў тумане за гарою
Званок далёка празвініць,
I ціха зноў... Па-над ракою,
Як вольны табар пры агні,
Сядзяць у світках саматканых
Малыя хлопцы. Ў тыя дні
Цвіла фантазія півоняй.
Было так весела ўсягды, —
Таму вы й мілы мне сягоння,
Мае дзіцячыя гады!..

 

Так мілы
Сэрцу дарагія
Дзіцячых сноў
Былыя дні.


Як сведкі,
Вобразы жывыя,
Ў красе
Паўночнай цішыні
Вы ўстаяцё перада мною
На сцежках светлае вясны,
Шумяць, дзе ў полі
Тры сасны,
Каб адпачыць
Я мог душою.

 

I там, дзе плакаў я ці мала
I выпіў боль душы да дна,
Хачу, каб вечна красавала
Прыгожа-светлая вясна.

 

Вясна!.. Вясна!..
У цвеце нівы,
Цвітуць над возерам сады.
Шырокай радасці прылівы
Хвалююць сэрца пералівам
У грудзях вяснова-маладых!..

 

1926







Ложка и вилка

Говорила вилке ложка:
- Надо быть скромней немножко.
Зачерпнула раз – и в рот!
Ты же пятый оборот
Совершаешь со спагетти!
Над тобой смеются дети!

Разве можно этот ком
В рот отправить целиком?

Вилка ложке отвечала:
- Соверши-ка ты сначала
На тарелке со спагетти
Оборот, второй и третий!
Слишком много понимаешь,
Вот посмотрим, что поймаешь!


Павлюк Трус. Триптих

Павлюк Трус (Павел Адамович Трус), белорусский поэт, 1904-1929, фото из интернета

I

В слезах дождя осенняя дорога,

День моросит холодный над селом.

И тонут в золоте просторы за порогом,

Печальной осени овеяны крылом.

 

День моросит холодный над селом,

И тени робкие купаются в долине,

Печальной осени овеяны крылом.

Слезами в сердце песня не остынет.

 

И тени робкие купаются в долине,

В лугах плывут обветренным челном.

Слезами в сердце песня не остынет,

Не сникнет георгиной под окном!

 

II

Дрожит и стелется над рощей позолота,

Сочится просинь в облаках вдали,

И медленно кружатся над болотом

И в сонной выси тонут журавли.

 

 Сочится просинь в облаках вдали

И радостью на дне души светлеет.

И в сонной выси тонут журавли,

Где загрустили под дождём аллеи.

 

И радостью на дне души светлеет

Осенней клюквы алая печаль…

Где загрустили под дождём аллеи,

Там чары осени я с радостью встречал.

 

III

Рябины смуглые под месяцем в печали,

Завяли, плачут астры под окном.

И утонули песни, отзвучали,

Где листья жёлтым расстелились полотном.

 

Завяли, плачут астры под окном,

И алых лепестков там россыпь и смятенье,

Где листья жёлтым расстелились полотном.

На дне души красуется цветенье.

 

И алых лепестков там россыпь и смятенье

Узорами ложится на траве,

А в сердце зорями красуется цветенье,

И солнце нижет ожерелье в синеве.


Трыпціх

I

Тане ў слязах асенняя дарога,
Халодны дзень імжыць па-над сялом.
I патанулі ў золаце разлогі
Пад сумнай восені авеяным крылом.


Халодны дзень імжыць па-над сялом,
А цені кволыя купаюцца ў даліне,
Пад сумнай восені авеяным крылом
Слязьмі у сэрцы песня не астыне.


А цені кволыя купаюцца ў даліне,
У лузе плаваюць абветраным чаўном.
Слязьмі у сэрцы песня не астыне,
Не адцвіце вяргіняй пад акном!


II

Трымціць і сцелецца над гаем пазалота,
На хмарах просінь сочыцца ўдалі.
I ў соннай высі кружаць над балотам,
У шумавінні тонуць жураўлі.


На хмарах просінь сочыцца ўдалі,
На дне душы звіваецца у радасць.
I ў шумавінні тонуць жураўлі,
Дзе зажурыліся пад шэранню прысады.


На дне душы звіваецца у радасць
Журба пунсовая асенніх журавін...
Дзе зажурыліся пад шэранню прысады,
Там чары восені я ў радасці спавіў.


III

Пад месяц журацца асмуглыя рабіны,
Завялі й плачуць астры пад акном,
I патанулі песні ў шумавінні,
Дзе пасцілаецца лістота дываном.


Завялі й плачуць астры пад акном,
I долу сыплюцца пунсовыя пялёсткі,
Дзе пасцілаецца лістота дываном.
На дне душы красуе буйны росквіт.


I долу сыплюцца пунсовыя пялёсткі,
Узоры ткуць пад гаем на траве,
А ў сэрцы зорамі цвіце, красуе росквіт
I завіваецца ў каралі сонцавей.

1925






Павлюк Трус. Над озером

Озеро дремлет…

Вербы зелёные

стан наклонили

на сонную гладь,

древними снами,

покоем пленённые,

будут под звёздами спать.

 

Вдовы-берёзы

поникли, печальные,

смотрятся в зеркало

тёмной воды,

дивно сияют

волнами хрустальными,

стелют своих

отражений следы.

 

Юноша-месяц

плывёт над домами,

взглядом касается

водных глубин.

Светлые косы

спустились над снами,

тянутся к тихим

просторам равнин.

 

Звёзды сияют

над озером вольным,

чёлн синеву

принялся целовать,

плавно колышется

взмахом невольным

будит немую

застывшую гладь.


Над возерам

Возера дрэмле…       

Вербы зялёныя
стан пахілілі
на сонную гладзь,
ў постаці ціхай,
пад ночы апонаю,
сны старажытнасці сняць.


Ўдовы-бярозы
сваімі каралямі
горда глядзяцца
ў люстэрка вады;
ззяюць крыштальнымі,
дзіўнымі хвалямі,
сцелюць на воду
адбіткі-сляды.


Месяц-юнак,
круглаліцы, бялявы,
поглядам ніжа
азёрную глыб,
косы спусціўшы
на ўдумныя з’явы,
ціха плыве
над разлогам сяліб.


Зоры гараць
па-над возерам вольным,
човен цалуе
спакойную сінь,
плаўна калышацца
ўзмахам павольным,
будзіць нямую,
застыўшую плынь..



Павлюк Трус. Овраг холодный, на озёрах вьюги...

Овраг холодный...

На озёрах вьюги...

И в зыбком мареве

дома окутал сон.

А там снега,

и в этом снежном круге

склонились клёны

молча у окон.

 

Люблю зимой

когда цветут низины,

все в белом кружеве,

как в пору юных грёз...

Когда, заснежены,

в созвездии калины

молчат, печальные,

и царствует мороз....

 

Когда в полях

звон колокольный дальний,

а думы искрами

рассыплются в тиши...

И тихо скатятся,

чтоб неизвестной тайной

коснуться струн,

зыбучих струн души.


Сцежкі (урывак)

Халодны яр...
А на азёрах веі...
Ў зыбучай шэрані
заснулі хутары...
А там снягі,
і ў снегавых завеях
дадолу хіляцца
ля ставаў явары.


Люблю зіму…
Калі цвітуць нізіны,
цвітуць у занізях,
як маладосці дні...
Калі ў сузорнасці
аснежныя каліны
маўчаць і журацца
ў марознай цішыні...


Калі ў палях
звіняць далёка бомы,
а думы іскрамі
рассыплюцца ў цішы...
І ціха скоцяцца,
каб тайнай невядомай
ўжо дакрануцца струн,
зыбучых струн душы.

1926





Павлюк Трус. То не голос метели мятежной...

То не голос метели мятежной

И не рокот упрямого моря -

Это Неман разлился безбрежно

На родном белорусском просторе.

 

Слышу песни весны, половодья.

Не сдержать их стихийной свободы!

Упустило былое поводья,

Молодые разбужены воды.

 

И шумят, разгоняются льдины,

И ломаются берега кромки.

Так уносят в потоке едином

Волны жизни былого обломки.

 

О, бурливо-кипящие волны!

Вам ли гроз и пожаров бояться?

В мир зеркальный, свободою полный,

Мчусь я с вами, не в силах остаться.

 

В лодке быстрой, надеждой согретый

И веслом помогая кленовым,

Я отчалил туда, в море света,

Где и мир будет вольным и новым.


Паўлюк Трус

* * *

То не гул завірухі мяцежнай
І не рокаты ўпартага мора, –
Гэта Нёман разліўся бязьмежна
На грудзях Беларусі прасторнай.


Чую песні стыхіі-разводдзя,
Не стрымаць твае вольнае плыні!
Упусціла старое паводдзе,
Калі вір маладога нахлынуў.


І шумяць аграмадзіны-крыгі,
Разганяюцца ўдаль безупынна!..
Анямелі мінулага ўздрыгі
Ў хвалях жыцця магутна-няспынных.


О, бурліва-кіпучыя хвалі!..
Вам не страшны пажар навальніцы;
У прыгожа люстраныя далі
Разам з вамі і мне не спыніцца.


Адпіхнуўшы ад берага човен
І махаючы прысам кляновым,
Я плыву, – і надзеяю повен,
Што спаткаю сусвет вольна-новы!

1925







Из любовной лирики Павлюка Труса

* * *

Долины прячутся в тумане,
И в поле снежный перепляс.
Зачем же сердце я поранил
Случайным взглядом чёрных глаз?

Зачем попало сердце в сети,
Венок твоих холодных рук?
Тебя я на дороге встретил
Так, словно встретил я сестру.

Не думал я в надежде зыбкой,
Что разойдёмся я и ты.
Но ласковой твоей улыбкой
Мои раскрасились мечты.

А волны жизни их умчали,
Темнея где-то там вдали...
И дикие цветы увяли,
Воспоминаньем отцвели...

И только прячутся в тумане
Долины, снежный перепляс.
Зачем же сердце я поранил
Случайным взглядом чёрных глаз?

* * *
Даліны крыюцца туманам,
І поле ў ветразі завей…
Навошта сэрца я параніў
Чарнявым погладам вачэй?!

Навошта сэрца замарозіў
Вянком халодных тваіх рук?..
Цябе сустрэў я на дарозе,
Сустрэў, як родную сястру.

Не ведаў я, якія сцежкі
Нас так па-свойму развядуць.
Ты толькі ласкавай усмешкай
Мне падарыла краскі дум.

А іх жыццё імчала далей
На хвалях цёмных, як калі…
І кветкі дзікія завялі,
Ў душы ўспамінам адцвілі!..

І толькі крыюцца туманам
Даліны ў ветразі завей…
Навошта сэрца я параніў
Чарнявым погладам вачэй?!

* * *

Плакали ветры в дубраве израненной,
Шёлком в лугах были травы.
Помнишь ли первое наше свидание?
Плакали ветры в дубраве.

Песня лилась на просторе весенняя.
Места в груди было мало!.
Смело, предчувствуя дни обновления,
Песня свободно звучала.

Плакали ветры. Неслось причитание
К бору в смолистой оправе.
Помнишь ли осень и наше свидание?
Плакали ветры в дубраве…


* * *
Плакалі ветры ў дуброве параненай,
Плакалі ў лузе шаўковым.
Помніш ты першае наша спатканне?
Плакалі ветры ў дуброве.

Вольна кацілася песня вясновая.
Ёй у грудзях было цесна!..
Смела, свабодна да светлага, новага
Вольна кацілася песня!

Плакалі ветры, ў дуброве галосячы,
Плакаў і бор смуглабровы.
Помніш ты наша спатканне увосень?
Плакалі ветры ў дуброве...

* * *

Ты мне сказала на прощанье,
Как у криницы мы стояли:
- Не буду плакать я в печали, –
Ты мне сказала на прощанье.

- Не отцветут в душе зарницы,
Пусть расстаёмся мы в молчанье, -
Ты мне сказала на прощанье,
Когда стояли у криницы.

* * *
Ты ўжо сказала мне на ростань,
Як мы стаялі ля крыніцы:
- Не буду плакаць і журыцца, -
Ты ўжо сказала мне на ростань.

- Не адцвітуць ў душы зарніцы,
Хоць развітаемся папросту, –
Ты ўжо сказала мне на ростань,
Як мы стаялі ля крыніцы.

 






Аромат осенней грусти

* * *

Аромат осенней грусти

В тишине прозрачной сада.

Яблоня в полёт отпустит

Жёлтый лист – лети, так надо.

 

И темнеющею веткой

На прощание помашет.

В кроне опустевшей, редкой,

Что была пышней и краше,

 

Станет больше неба, света.

В ней поселится свобода.

Будут сны былого лета

Сыпать звёзды с небосвода.

 

 

 

 

* * *

Сжигаю листья, словно письма жгу:

Без сожаления о том, что отшумело.

И дым клубится медленно, несмело,

Причудливо закручиваясь в жгут.

 

А сад, как и остывшая зола,

Не сохранит тепла и аромата

Того, что было трепетным когда-то,

О чём не прозвонят колокола.

 

Сжигаю листья. Белою строкой,

В которой не прочесть уже ни слова,

Уходит дым. И я бросаю снова

В костёр былое щедрою рукой.

 




Летние этюды

* * *

На берегу медлительной реки

Желтеют ирисы утерянной короной,

А тополь с малахитовою кроной

Поднять её не может – нет руки.

 

Печалится прибрежная лоза,

Морщинку увидав на водной глади.

И в голубом изысканном наряде

На тонкой ветке дремлет стрекоза.

 

* * *

Недолговечно золото листвы,

Упавшей с вишни в середине лета.

Вчера сияло в кроне, но мертвы

И краски, и листва. Полураздета

 

Сегодня вишня. И в саду моём

Она дождям открыта, солнца взору.

По лёгкому весеннему декору

Мы с ней грустим, печалимся вдвоём.


 

* * *

Каждый раз, когда иду я мимо,

Роза тянет веткой: не спеши!

То, что в глубине моей души

Скрыто от других, для розы зримо.

 

Маленькая умная плутовка,

Красоту колючками прикрыв,

Понимает - нежности порыв

Иногда пытаюсь спрятать ловко.





В летнем зное

А бабочки кружатся над лавандой.

Нектар тому виною или страсть?

И воробьи отважною командой

Созревшей вишней лакомятся всласть.

 

Дожди опять обходят стороною,

И гром ворчит, подобно старику,

Что липы снова отдаются зною –

В который раз! – на нынешнем веку.

 

И выжаты до основанья тучи:

Ни капли влаги. Ветра жаркий пыл

Наполнил сад, и кажется, что лучше

Простых белил скрывает краски пыль.

 

И хочется душе, жарой согретой,

Избытком солнца утомлённой, ей,

Чтоб поскорее завершилось лето,

Пришёл черёд прохладных, нежных дней.

 



Котёнок и град

— Почему ты мне не рад? —

спрашивал котёнка град.

Я летел к тебе из тучи,

Думал, вместе будет лучше!

Поиграть хотел с тобой.

Да, шумел я, как прибой,

Радостно стучал по крыше.

Не могу играть я тише!

Почему ж ты испугался

И под дерево забрался?

— Град, но ты же забияка. —

отвечал котёнок — Драка —

Это так не хорошо!

Ты ударил — я ушёл.



Твой снег

Твой снег сегодня в городе моём.

Ему дорогу показали птицы –

Лететь на юг. И ближний водоём

Береговые потерял границы.

 

Тропинку, что вчера вела к реке,

Ищу напрасно, увязая в белом.

Есть снег и я, деревня вдалеке,

Как будто нарисованная мелом

 

На сером небе. Запах тишины

Напоминает запах карамели.

Я пробираюсь в сказочные сны

Деревьев, что недавно здесь шумели.

 

Ловлю снежинки тёплою рукой

И думаю о бренности мгновений.

А на душе и нежность, и покой

От этих неземных прикосновений.



Уехала. И снова отчий дом...

Уехала. И снова отчий дом

Стоит осиротевший и притихший.

Там ласточки не вьют гнездо под крышей

И ветер пробирается с трудом

Спать на чердак через окно фронтона,

Сбавляя громкий голос на полтона.

 

Там вишня перед зеркалом окна

Застыла обнажённая, немая,

Безмолвным звёздам в тишине внимая.

И смотрит в сад печальная луна,

Как на снегу сплелись ажуром тени

От погружённых в зимний сон растений.

 

Уехала. Но под работу спиц –

Одну из совершенных практик йоги –

Душа моя, преодолев тревоги,

Летит туда, где янтари синиц

Рассыпаны меж веток молчаливых –

Свидетелей весенних дней счастливых.



Ушедшим друзьям

                            … И медленный отлив друзей.

                                                         М. Волошин

 

Я не спешу. А время торопливо

Меняет вёсны на моей стезе.

И вот уже стою перед отливом

Судьбою мне дарованных друзей.

 

На берегу моём всё тише, тише,

Всё шире и пустынней полоса.

И лёгкий ветер памяти колышет

Знакомые слова и голоса.

 

Они живут и, птицами взлетая,

Кружатся рядом, вьются надо мной.

Так белых чаек неразлучна стая

И с берегом, и с небом, и с волной.

 

Не тешусь я надеждой о приливе –

Земной, увы, не бесконечен путь.

Но жизнь друзья нам делают счастливей,

Пусть даже их не в силах мы вернуть.



В облаках

Может, ангел, а может, Пегас

Утром в небе оставил крыло,

Чтобы день для бескрылых, для нас,

Начинался  легко и светло.

 

Мы с одним (эх, была не была!)

От земных оторвёмся оков,

И печалей холодная мгла

Разойдётся среди облаков.

 

Поднимаясь над  маревом лжи

И над  горькой росою обид,

Прошлых дней улетят  миражи

И погаснут среди Персеид.

 

Мы увидим с тобой с высоты,

Как ничтожны и ссоры, и страх,

Как обломки былой суеты

В августовских сгорают кострах.



Летнее

1.


Тонким шёлком дожди вышивают прилежно
По зелёной канве глянец старого сада.
И о пыли дорожной забыла ограда,
И глядят незабудки наивно и нежно.


И подумалось вдруг: дни уходят, как люди,
В темноту, где уже ни разлук, ни свиданий.
Где исчезли навек лепестки ожиданий
И растаяло эхо забытых прелюдий.


2.


Когда волной зелёной белопенной
В моём саду взметнётся розы куст,
Я, уколовшись о шипы, смиренно
Застыну перед ним. И с тихих уст


Слетит одно лишь радостное «Боже!».
И ароматом выдохнут цветы:
- И мы Его создания, и ты.
И наших встреч что может быть дороже?


3.


Memento mori. – мне в разгаре лета

Сказала вишня, уронив листок –

Всему земному свой отпущен срок,

И для всего есть время тьмы и света.

 

Пусть солнце и дожди играют с кроной,

И, как рубины, сочные плоды,

Но листопада жёлтые следы

Сквозят  уверенно среди листвы зелёной.







На одной волне

Л. Т.

Любимый столик, кофе, круассан –
Финал привычной городской прогулки.
А за окном – проспект весенний гулкий
И ярко-голубые небеса.

Как хорошо по улицам вдвоём
Бродить неспешно, говорить о многом
Простым обыденным или высоким слогом,
Порой молчать и думать о своём.

И улыбаться где-то в глубине,
Когда негаданно услышишь то же слово,
Что родилось в тебе и с губ слететь готово,
И понимать – мы на одной волне.





Где зимуют ласточки

Утро, около десяти. Идёт снег, первый и мокрый, в этой то ли зиме, то ли весне. В автобус на остановке, что рядом с больницей, входит старенький дедуля с костылём. Садится напротив. Один глаз у дедули заклеен специальным пластырем, во рту редкие прокуренные зубы. Старенькая чистая куртка, на голове тёмная вязаная шапка. Ясно - делал операцию по замене хрусталика. От старческой катаракты не убежишь; хорошо, что сейчас можно с помощью операции восстановить зрение.
Поставил на колени сумку с надписью сетевого магазина и стал перебирать в ней свои пожитки - пачку сигарет, чашку, тапки и рулон туалетной бумаги. Убедился, что ничего не забыл, поставил сумку себе под бок.
Достал видавший виды старенький мобильный телефон, набрал номер.
- Привет, ласточка моя! Как у тебя дела? Как здоровье? А я вот выписался из больницы, еду сейчас в автобусе домой. Да, и здесь снег идёт. Не волнуйся, ласточка, я буду осторожно идти. Вот сейчас доеду до метро, а потом на электричку. Скоро приеду, Жди! Пока, моя ласточка!

Возле станции метро он вышел, худой, согнувшийся под тяжестью лет. Я смотрела, как он осторожно идёт по мокрому снегу, как исчезает на спуске в метро его вязаная шапочка. Снег летел на город, дворники не успевали его убирать, на тротуарах было месиво из снега и воды. Я ехала дальше и думала об одном: только бы он не упал и счастливо добрался до дома. Было тепло и радостно за его ласточку, которая вместе с ним встречает очередную зиму.


Мона Лиза

Опять в Париже осень золотая.

Собрал все краски Люксембургский сад.

А в Лувре вновь у Моны Лизы стая

Туристов. И чужие голоса

 

Тревожат слух насмешливой сеньоры,

Надёжно укрываемой стеклом.

Ни пуля не пробьёт его, ни взоры,

Ни вспышки камер. Только об одном

 

Она мечтает здесь над суетою –

О тишине. Но благостный покой

Останется заветною мечтою,

Пока туристы к ней текут рекой.

 

И только лишь под ночи покрывалом,

Устав от селфи, шума, блеска глаз,

Она вздохнёт над опустевшим залом,

Как это в жизни делала не раз.

 

И лёгкой, всепрощающей улыбкой,

Хранящей свой неведомый секрет,

Идти к нам будет в этой жизни зыбкой

Из прошлого волшебный тихий свет.







Моему городу

Этот город, увязший в тумане,
Где всплывают фантомы машин
Между птицами зябнущих зданий,
Что намокли в белесой тиши,

Я люблю до сжимающей боли,
До горячих нечаянных слёз
И в печали осенней неволи
Растерявших богатство берёз,

И в пустынной кленовой аллее,
Где слезятся глаза фонарей,
А забавные белки смелее
Подбегают к ладони моей.  

В зыбком мареве уличных кружев
Тонут люди, дома и огни.
Гаснут звуки. Тогда почему же
Я люблю эти грустные дни?

Может, привкус неведомой тайны
В них сокрыт и зовёт за собой?
И мой путь в них, совсем не случайный,
Уготован когда-то судьбой?
  
Город мой! В дымке старых преданий
И в новейших историях лет
Знай, прекраснее наших свиданий
Для меня, твоей спутницы, нет.


Осень на острове

Здесь ещё позолочены тени

И высокий тростник молчалив.

Здесь запутался ветер осенний

В зеленеющих зарослях ив.

 

И воды тёмно-синее око

Ищет что-то среди облаков.

Здесь спокойно, светло, одиноко

И легко от кленовых оков.

   

Здесь кружится листва надо мною

И в дубах затаились века.

Здесь проходит печаль стороною,

Как бегущая рядом река.


Здесь засохшего дерева остов

Побелел без листвы и коры.

Но сияет мой солнечный остров,

Весь во власти осенней поры.









Абрикосы

Августа звёздные росы.

Дали туманом объяты.

Словно янтарь, абрикосы

Падают в заросли мяты.

 

Благословенное время

Радости сладкого лета –

С веток срывается бремя

Розово-жёлтого цвета.

 

Волны зелёные сада,

Томно жужжащие осы,

Вам от природы награда –

Солнечные абрикосы!







Сон ёжика

Ёжику приснился сон,

Будто одуванчик он,

Белый-белый, и пушистый,

И, как солнышко, лучистый.


Все иголки в две минуты

Превратились в парашюты.

С ними можно и взлететь –

Стоит только захотеть!


Полетать, конечно, надо

Над рекою и над садом,

Над домами и дорогой,

И совсем-совсем немного


Над встревоженною мамой,

Самой доброй, самой-самой.

Пусть за сына не боится –

Ведь полёт всего лишь снится!







Волнение

1.
Уже вторая движется волна,
А первая, почувствовав касание
Песков прибрежных, снова не вольна –

И нежность пережив, и угасание,

Уходит в океан, где в глубине
Теснятся охладевшие стремления…
Слова – пески прибрежные во мне –
Спят в ожиданье твоего волнения.

2.

Когда луной ведомая волна
Бежит к пескам прибрежным в час прилива,
Я в темноте слежу за ней ревниво:
Ну, почему ей всё - одной - сполна?


Ковром песчаным с ней на глубину
Уходит берег медленно, спокойно.
Но где же тот, который так достойно
Сумел бы встретить и мою волну?



Вечер с Хименесом

Опьянённая липовым цветом,

На закате душистого дня

Я встречаюсь с любимым поэтом.

Остальные, простите меня.

 

Прилетают весёлые птицы

В утомлённый души моей сад.

Я листаю тихонько страницы,

Где далёкой страны голоса.

 

Где колодец живёт белый-белый

И по крышам растёт желтоцвет,

Где Платеро мохнатый, несмелый,

Где сверчок начинает рассвет.

 

И душа возрождается снова,

Вся во власти вечерней поры

И высокого, дивного слова

Под медового ветра порыв.







Ласточка

В чёрном платочке – вдова не вдова –

Ласточка в сад мой вчера прилетела.

И оттеняла небес синева

Стройность её невесомого тела.

 

Помню далёкого детства года,

Как, появившись под нашею крышей,

Дети-птенцы из родного гнезда

В небо летели всё выше и выше.

 

Где эти птицы? Где детство моё?

Может быть, ласточкой этой явилось?

Видимо, вспомнила птица жильё,

Что ей однажды когда-то приснилось.







Вечер на озере

* * *

Заката пламенеющую страсть

Случайной туче не дано украсть.

Но не ревнива в озере вода,

Лишь только потемнеет иногда.

 

Пройдет печаль спокойною волной –

И вновь любви небесной и земной

На озеро прольётся яркий свет.

И страстью полыхнёт вода в ответ.


* * *

Закат над озером. Лучи

Неспешных волн ласкают струны.

Тростник темнеет, словно руны

При свете тающей свечи.

 

И доверяется воде,

Прильнув к спокойной глади, вечер.

И с обещанием о встрече

Уходит в ночь усталый день.


* * *

Свечу заката ветка тростника

Погасит в озере. И всё, что днём сияло,

Цвело и пело, тёмным покрывалом

Укроет ночи лёгкая рука.









Павлюк Трус. Падают снежинки...

Падают снежинки –

бриллианты-росы,

Падают, белеют

за моим окном…


Расчесали вишни

шёлковые косы,

Уронили долу

снеговой венок.


И угас в просторах

говор колокольный,

Отцвели, увяли

лепестки туги.

 

Кажется, что снова

я, пути невольник,

Еду в дом родимый

к близким, дорогим.


Раздвигает вечер

тонкие мерёжи,

На окне столетник

догорел во сне,


А в душе цветисто,

так легко, погоже,

Что из глаз улыбки

сыплются на снег.


Вновь зима чарует

снежными коврами

И грустят под снегом

сонный луг, река.


И приходит радость

тихими волнами,

Незаметно тает

острая тоска.


А снежинки сеют

мглу, туман безбрежный,

Падают, кружатся

за моим окном,


И цветёт на вишнях

праздник белоснежный,

На виски ложится

перед ранним сном.


Хочется навеять

тайны-небылицы

Звуками мелодий,

радостью без слов.


И застыли тени

у меня в светлице.

Засыпаю… Снится

милое село.


 .

Урывак з паэмы "Дзесяты падмурак"

.

Падаюць сняжынкі -
дыяменты-росы,
Падаюць бялюткі
за маім акном...

Расчасалі вішні
шоўкавыя косы
І ўранілі долу
снегавы вянок.

Дзесьці ў прасторах
празвінелі бомы,
Дацвілі пялёсткі
нечае тугі...

І здаецца зноўку -
еду я дадому
Пераведаць родных,
блізкіх, дарагіх.

Адхінае вечар
тонкія мярэжы,
На вакне альвасы
дагарэлі ў сне,

А ў душы квяцістасць,
і такая свежасць,
І з вачэй усмешкі
сыплюцца на снег.

Зноў зіма паслала
снежныя кілімы,
Зажурыла беллю
паплавы, лугі,

І прыходзіць радасць
у красе маўклівай.
Адплываюць хвілі
смутку і тугі...

А сняжынкі сеюць
кволую імглістасць,
Падаюць бялюткі
за маім акном,

І цвіце на вішнях
снежная ўрачыстасць,
Сцелецца на скронях
перад раннім сном.

Хочацца навеяць
казкі-таямніцы
Гукамі мелодый,
радасцю без слоў.

І застылі цені
у маёй святліцы,
Засынаю... Сніцца
роднае сяло.





Озорные радуги

Озорные радуги,

ласковое лето.

Спят мои учебники

за рекою где-то.

 

Там, в далёком городе,

отдыхают школы.

Я же – на каникулах,

озорной, весёлый.

 

Жизнь без расписания –

настоящий праздник!

Бабушка любуется:

как хорош проказник!

 

Лакомлюсь малиною,

вкусными блинами.

Лето соловьиное,

не прощайся с нами!

 

Пусть сияют радуги

над рекой и садом!

Пусть смеётся бабушка

озорная рядом!








Возвращение

Всё на круги своя возвращается в марте.

Возвращаются аисты в старые гнёзда,

Выверяя свой путь по таинственной карте,

Что открыта летящему сердцу и звёздам.

 

Возвращается веткам упругость былая,

И берёзовый сок, словно лакомство, сладкий.

Возвращаюсь и я в дом, где память живая,

Где скучают без мамы и вишни, и грядки.

 

Там отец не стучит топором возле бани

И соседи другие – намного моложе.

Там шиповник у дома шипами не ранит

И крыжовник в саду стал приветливым тоже.

 

Там рассвет мне покажет свои акварели,

И согреет закат золотистою шалью.

И весёлые, с неба летящие трели

Мне помогут проститься с моею печалью.







Пришло письмо почти из Пентагона...

Пришло письмо почти из Пентагона.

Полковник предлагает стать женой.

Не в штатах Алабама – Аризона,

А в Беларуси хочет жить со мной.

 

Он столько лет (а их прошло немало!)

Хранил от ЦРУ, считай – от всех,

Что любит нашу бульбочку и сало.

А для американца это грех.

 

Он сирота. Давно жену и сына

Похоронил и очень одинок.

Не утешают даже виски, вина

И женщин ослепительных венок.

 

Американки вусмерть надоели –

Корыстны, лживы, нет совсем души.

Он обо мне мечтает две недели.

Он знает, как славянки хороши.


Лишь я одна спасу его от горя,

Пойму, утешу, может, полюблю.

Я – тихий берег сказочного моря,

Что даст приют такому кораблю.

 

И лишь одним полковник озабочен:

Чтоб разгорелся страсти уголёк,

Пять тысяч долларов он просит очень-очень

Прислать на электронный кошелёк.

 

Мол, трудная минута наступила,

А через месяц будет просто рай.

Американский доллар – это сила!

Его полно, лопатой собирай!

 

Вот только срок наступит депозита,

Который ему должен Пентагон,

И в наше счастье будет дверь открыта.

А не пришлю – не будет ничего.







В минуту грусти

Снова грусти подкралась минута.

Снова я на родном берегу,

Там, где сад белой шалью окутан

И крылечко уснуло в снегу.

 

Ни следа, ни дорожки у дома.

Ни таблички «Живёт ветеран».

Там калитка до боли знакома

И открыт в доме на зиму кран,

 

Чтоб не лопнул, пустой, от мороза.

Перекрыты и газ, и вода.

Там застыла житейская проза.

Но я скоро приеду туда.

 

И захлопают радостно двери,

Занавески взлетят к небесам.

Жизнь вернётся!  И время поверит

Заведённым отцовским часам.







Школьные проблемы

Это знают все вокруг:
Мне компьютер – лучший друг!
Я пишу на нём программы.
Я крутой! Я самый-самый!

Мамочка, постой, не ойкай
Над моей вчерашней двойкой!
Ты не понимаешь, мама –
В школе странная программа:

Корни, суффиксы, приставки…
А учительские правки,
Что пестрят в моих тетрадках –
Это сорняки на грядках!

В интернете я профессор
И считаю, как процессор!
А блестящему уму
Корень, суффикс ни к чему!

Вот компьютерный язык –
Я к нему давно привык.
Там понятно всё и просто.
Только русский, словно остров,

Незнакомый, непонятный
И к тому же - необъятный!
Подскажи, родной язык,
Как освоить мне азы!


К картине В.М. Максимова "Всё в прошлом"

В полудрёме сидит, уронив на колени

Постаревшие руки, и грезит о том,

Что когда-то давно в платье цвета сирени

Звонким смехом своим будоражила дом.

 

И подвластными были не только прислуга

И породистый пёс, но случайный каприз

Выполняли родные и даже округа,

Посылая в окно ей сиреневый бриз.

 

Неужели ушло это всё, неужели?

Дом, похожий на призрак, заброшен давно.

Чай у дома прислуги. И вазочка Гжели.

И сирень. И чужие тепло и окно.

 

Всё былое – богатство и юность – исчезло.

Ароматом весенним наполнен мираж,

Где ещё не состарились платье и кресло,

Где еще молодые хозяйка и страж.










О грустном петушке

Петушок у дома бродит

Грустный, песен не заводит.

- Отчего молчишь, дружок?

- Потерял я сапожок…

- Не печалься! Всё в порядке –

Сапожок лежит на грядке!

Кто-то бегал, погляди-ка,

Там, где спелая клубника!







Августа тихие грозы...

Августа тихие грозы –

Знак уходящего лета.

И засыпают стрекозы

В ласке и нежности света.

 

Солнце в ладонях веранды

Нежится рыжим котёнком.

Дремлет букетик лаванды

В кружеве скатерти тонком.

 

Окна распахнуты, двери.

И занавески ленивы.

Сердце упрямо не верит

В радостей летних отливы.

 

Но опустевшие гнёзда

Зябнут под крыльями ночи.

И по слетающим звёздам

Время нам осень пророчит.


Среди громов, небесных вод...

Среди громов, небесных вод

Земная боль моя всё глуше.

Июль. И ливни хоровод

Затеяли у старой груши.

 

А радужный прозрачный мост

Ведёт над речкою и кручей

Туда, где сосны в полный рост

Стоят под грозовою тучей.

 

Сияет яблоня в саду

Не белым –  солнечным наливом.

Тянусь за веткою и жду,

Когда окатит торопливо

 

Меня прохладною водой,

Животворящей, неземною…

Июль. И ливни чередой.

И радость, и печаль со мною.


Июнь - и в городе медово...

Июнь – и в городе медово.

Но боль моя не стала сладкой.

И «доченька» – родное слово –

Шепчу сама себе украдкой.

 

А в памяти цветущей липы

Ещё хранятся, слава богу,

Мои нечаянные всхлипы

И камень, зацепивший ногу.

 

О, карамелька детской боли

Со вкусом горьковато-мятным!

Ты не растаяла в юдоли,

Где все потери безвозвратны.

 

Где я и память в доме отчем,

Как две давнишние подруги,

Сидим в обнимку и не ропщем,

Вдыхая аромат округи.








Я думала – мы выйдем в сад...

Памяти папы

Я думала – мы выйдем в сад
И ты на солнце будешь греться.
Сиял апрель. Но в небесах
Твоё остановили сердце.

И руки, два больших крыла,
Спокойно на груди лежали.
А яблоня твоя цвела
И понимала всё едва ли.

Тонуло время в тишине.
И детства маленькая птаха,
Закрыть глаза доверив мне,
Кружила над тобой без страха.



Детское. Переводы с белорусского

Переводы с белорусского

Кот и мышка


Повстречались кот и мышка.
- Здравствуй, дорогой братишка!
О такой приятной встрече
я мечтала каждый вечер!
Так давно в гостях была! -
мышь сказала.
 – Ну дела! –
Даже растерялся кот. –
У меня пустой живот.
Я бы съел тебя на ужин,
поохотившись к тому же.
Но гостей своих не ем.
Накормлю тебя я всем,
что люблю. Да вот колбаску
съел вчера я под завязку.
И сметанку всю из плошки
вылизал. Есть только крошки
от румяных сухарей.
Нравятся? Бери скорей!


Колючки


Думал я, что только злючки

Одеваются в колючки.

А шипы любимой розы?

Неужели для угрозы?

И крыжовник спелый, сладкий

Весь в колючках. Вот загадки!

Может, выросли колючки

Для того, чтоб знали ручки

Наших непослушных деток,

Что ломать не надо веток?



Тексты на белорусском

Кот і мышка


Мышку кот сустрэў у хаце.
– Добры дзень, кацюня, браце! –
Мышка мовіла – Дарэчы,
Рада гэтай я сустрэчы!
Можа, пазавеш у госці?
– Я не разумею штосці, –
Вельмі разгубіўся кот –
У мяне пусты жывот.
З`еў бы я цябе з ахвотай,
Каб сюды забегла ўпотай.
Але ж ты цяпер мой госць –
Пачастую я чым ёсць.
На хазяйскія каўбасы
Сам, прабач, я вельмі ласы.
А бялюткую смятанку
Я злізаў учора зранку.
Засталіся сухары.
Падабаюцца? Бяры!

Калючкі

Думаў я, што толькі злючкі
Маюць вострыя калючкі.
Але ў нашым садзе ружа
Падабаецца ўсім дужа.
І агрэст салодкі, смачны.
Ўсе яму за гэта ўдзячны.
Можа, гэтыя калючкі
Для таго, каб нашы ручкі
Не ламалі ў садзе кветак
І салодкіх, смачных ветак?






Ты бродишь по Лувру, а я - у реки...


Ты бродишь по Лувру, а я – у реки.

Любуюсь пейзажем, смотрю на полотна,

Которые осень развесила плотно

По двум берегам, что не так далеки.

 

Рука Леонардо касалась холста –

И краски ложились, и света капризы,

Чтоб вечную тайну его Моны Лизы

Скрывали в улыбке-загадке уста.

 

Кто мастер полотен, что рядом со мной?

Чья кисть рисовала деревья и воды,

Мосты, облака и причуды природы,

Которая что ни минута – иной

 

Становится в круге привычном, земном?

С любовью смотрю на прекрасную данность

И тихо шепчу я Творцу благодарность

За счастье быть рядом с его полотном.



На Тенерифе дождь и двадцать два...

На Тенерифе дождь и двадцать два.
У нас же только два, туман и влажно.
Но я по декабрю иду отважно,
И зонт спасает от дождя едва.

Всю ночь штормило и смывало след,
Оставленный случайным снегопадом.
Гремели ставни и казалось, рядом
Их кто-то тихо утешал в ответ.

И, принимая ветер перемен,
Качались и шумели ветки сада.
Деревья знали: впереди отрада –
И зимний сон, и тихий снежный плен.


В моём саду сегодня дождь и ветер...

В моём саду сегодня дождь и ветер,

И хризантем сиреневых печаль.

Но словно солнце, золотист и светел

Куст бархатцев. И пусть давно умчал

 

Сентябрь и журавлей, и бабье лето,

И облаков беспечных череду,

Пусть радуги цветут за морем где-то –

Сияет солнце у меня в саду.

 

И не беда, что зяблики, синицы

Выщипывают лепестки цветов.

Я не грущу. Пусть лакомятся птицы

И гасят солнце щедрое кустов.



Лондонский вечер

Из Английского дневника


В углу мольберт и кисть,
уставшая от пассов
на небольшом холсте –
там, в красном, на полу
сидит и смотрит вдаль
поклонница Пикассо,
не замечая нас
и лондонскую мглу.


А за окном
дождя не умолкают всхлипы,
но в доме тихий свет,
и как бы дождь ни лил,
не меркнет на стене
сюжет Филиппо Липпи –
принёс благую весть
Марии Гавриил.


Архангела крыло –
опорой полусферы,
что отделяет мир
от прошлых дней и бед.
И мы с тобой полны
любви, надежды, веры.
И лилии разлит
благоуханный след.



Мне снились розы Хэмптон Корта...

Их Английского дневника


Мне снились розы Хэмптон Корта,

Олени в парке, мост, река.

И лёгким на подъём эскортом

По небу плыли облака.

 

Дворец, свидетель встречи нашей,

В событий древнюю канву

Укутан был, и небо чашей

Выплёскивало синеву.

 

Газоны безупречной стрижкой

Гордились, зеленью маня.

И девочка с раскрытой книжкой

Была похожа на меня.              


Котомышиное

Ловлю мышей и отдаю коту,
Всё потому, что кот мышей не ловит.
Но обещал. И я на честном слове
Его ловила, только за версту

Он их обходит. Клялся – нюх пропал,
Глаза не видят, старость наступила,
А пармезан, что я вчера купила,
К нему случайно со стола упал.

И что в сметане лапы и усы,
Так в этом виновата только плошка –
Она сама придвинулась немножко,
Как и кусок румяной колбасы.

Мои претензии ему невмоготу.
Он так устал от частых подозрений!
Пришёл, улёгся грустный на колени.
И я уже сочувствую коту.


Ныряю в заросли космеи...


Ныряю в заросли космеи –

Там детство прячется в июле.

Там бабочки вчера уснули,

Но граммофончик ипомеи

 

Уже звучит в саду тенистом,

Заведен радостно и ловко

Обычной божею коровкой,

И солнце в синеве лучисто.

 

Ныряю в заросли космеи.

Над бело-розовой волною

Взлетает шмель, разбужен мною,

И недовольный – как посмели!


Ныряю в заросли космеи...



Давай закажем дождь на вечер...


Давай закажем дождь на вечер.

Пусть сад под тёплою волною,

Свидетель нашей первой встречи,

Увидит - снова ты со мною.

 

И пусть медовыми слезами,

Насквозь промокнув, липа плачет.

Она сегодня вместе с нами.

И дождь – сообщник, не иначе.

 

Пусть нервной сбивчивостью речи

Он будет так на нас похожим.

Поговорим  – и станет легче.

И станет мир другим. Но всё же

                           

Останется что было рядом –

И дом, и сад, и тень разлуки,

И ливень сладким водопадом,

И мятой пахнущие руки.



Английский дневник

В полёте

На крыльях самолёта над проливом
Лечу, касаясь белых облаков.
Ла-Манш течёт свободно и легко,
И ветряки вращаются лениво.

А до земли ни много и ни мало,
И пусть светлы, просторны небеса,
Но взлётная готова полоса,
И Англия лоскутным одеялом

Ложится под колёса торопливо.
И часто лоскуточек - изумруд,
А озеро вкраплением иль пруд –
Вода в них с малахитовым отливом.

Над Лондоном гудят, ревут моторы,
Под крыльями уже аэропорт.
Вверху остался облаков эскорт,
И по земле несётся лайнер скорый.

24.10.2017


В церкви Вестминстера


Здесь имена затёрты, сбиты
Толпой за многие года.
И чью-то жизнь закрыли плиты
Надёжно, крепко, навсегда.

Давно отбушевали страсти
И превратились в прах сердца.
Ни счастья, ни любви, ни власти –
Лишь плиты как печать конца.

И без сомнений и тревоги
По плитам бродят взад-вперёд
И сраму не имеют ноги.
Что ноги? Ноги – не народ.

7/06/2017


Лондонский дворик


Уютный дворик. Медленно круги
Вершит в фонтане золотая рыбка.
Здесь понимаешь, всё земное зыбко
И преходяще, как твои шаги.


На дне фонтана зеленеет ил,
К нему бежит, струясь, вода из чаши.
А на скамейке рядом жизни наши
Среди давно исчезнувших могил.


Надгробия заботливой рукой
Составлены под светлою стеною.
И розы, наслаждаясь тишиною,
Льют аромат в полуденный покой.


8/06/2017


Пивное братство


Конец недели. Лондонские пабы

Шумят весёлой и хмельной волной.

Когда на горизонте выходной,

То сильные становятся вдруг слабы.

 

За кружкой пива каждый друг и брат.

Здесь все равны и титулы напрасны.

Сердца открыты, искренни и ясны,

Как у небесных и священных врат.

 

И кажется, что дружбы крепче нет,

Что это братство будет вечно длиться.

Но после паба равнодушны лица

И друг и брат не поглядит вослед.


9/06/2017


На берегу Ла-Манша


Я помню берег,
столик наш,
скамейку с видом на Ла-Манш,
и чашку кофе,
греющую руки,
и чайки
любопытный взгляд,
мой легкомысленный наряд
и горький привкус
будущей разлуки,

прибоя
аккомпанемент,
слезы нечаянной момент,
в которой виноват,
конечно, ветер...
А где-то вдалеке
маяк -
так жизнь привычная моя,
домой показывает путь
в коротком лете.


4.06.2017


Красивый этюд. И по форме, и по содержанию.

И совсем не похожий на Вашу лирику, Надежда.

Или я что-то упустила в Вашем творчестве?

И ещё вопрос. Если не секрет, Ла-Манш - это фантазия или реальность?


С уважением.

Спасибо, Вера! А что не так в этом стихотворении, почему не похоже на мою лирику?

На днях я вернулась из 10-дневной поездки в Англию. Побывала в Лондоне, Кентербери, Оксфорде, Истборне, на Гринвичском меридиане... Вот неподалёку от Истборна край Англии, высокий белый берег, Ла-Манш у ног, там и согревались кофе, потому что очень сильный холодный ветер дул. :)


С уважением,

НБ

Edit 9404996e18fd01e87431c04e7f13d190fd7cfec15102e4a33b9b16cd6e6c761f Delete b8949b211367379886a61dd516964596a048b14e04e8323819d5ab6aa506af4f

Аромат декаданса...

Но хороший аромат, без пережима.

Может быть, потому, что присутствует Ла-Манш.

Можно только позавидовать таким путешествиям...



После отлива


На Темзе отлив.

На прибрежном газоне,

зеленом и теплом,

прилив горожан.

Похоже,

что мода на смуглых южан

на улицах Лондона

в этом сезоне.

 

Под солнцем палящим

река отступила,

но луж

голубые сияют глаза.

И дремлет

на влажном песке стрекоза,

и нота кофейная

в запахе ила.

 

Вальяжные утки

неспешно и чинно

по улице бродят,

забыв о воде.

И сэндвичи

смело берут у людей –

есть место фастфуду

и в кухне утиной.


14.07.2017


Тема: Re: После отлива (Надежда Буранова)

Автор: Евгений Иванов

Дата: 15-07-2017 | 18:02:47

Очень приятное стихотворение, живописное, насыщенное.

Простите великодушно за маленькую пародию, не удержался)))


После отлива.


На Темзе отлив,

На прибрежном газоне,

На неделю продли

Выходной в Альбионе...


Тишина и уют.

Но не требуй долива-

Все равно не дадут

Заключенному пива...



Спасибо за улыбку и оценку! Меня поразило, что в Лондоне газоны - "жилые" - люди на них загорают, спят, едят, работают на ноутах и просто наслаждаются солнцем. А из-за прилива можно не пройти по тротуару, по которому несколько часов назад спокойно шла. ;)



Кентерберийское настроение


День июньский длинный-длинный.

Скоростные поезда.

Трубы там, где есть камины.

В Темзе мутная вода.

 

Облака над черепицей

Старых крыш.  Полёт мостов.

Ах, как быстро время мчится

В прошлое! И не на сто –

 

А на двести, и на триста,

И на тысячу пятьсот

Лет залётного туриста

Поезд быстрый унесёт.

 

И собор Кентерберийский

В благородной красоте

Станет ощутимо близкой

Сказкой в сбывшейся мечте.

 

Галереи, переходы,

Прошлых жизней миражи.

Под готические своды

Уплывают витражи.

 

За аркадою клуатра

Небо, дворик и покой.

Жизнь – театр. И для театра

Выбран занавес такой.


16.07.2017


Мне снились розы Хэмптон Корта...


Мне снились розы Хэмптон Корта,

Олени в парке, мост, река.

И лёгким на подъём эскортом

По небу плыли облака.

 

Дворец, свидетель встречи нашей,

В событий древнюю канву

Укутан был, и небо чашей

Выплёскивало синеву.

 

Газоны безупречной стрижкой

Гордились, зеленью маня.

И девочка с раскрытой книжкой

Была похожа на меня.    


21.08.2017         


Лондонский вечер

В углу мольберт и кисть,
уставшая от пассов
на небольшом холсте –
там, в красном, на полу
сидит и смотрит вдаль
поклонница Пикассо,
не замечая нас
и лондонскую мглу.


А за окном
дождя не умолкают всхлипы,
но в доме тихий свет,
и как бы дождь ни лил,
не меркнет на стене
сюжет Филиппо Липпи –
принёс благую весть
Марии Гавриил.


Архангела крыло –
опорой полусферы,
что отделяет мир
от прошлых дней и бед.
И мы с тобой полны
любви, надежды, веры.
И лилии разлит
благоуханный след.


2.09.2017


В Оксфорде

Над Оксфордом приподняты кулисы,

И стол обеденный давно накрыт уже

В соборе колледжа, где около Алисы

Пригрелся Белый Кролик в витраже.

 

Пора экзаменов. На мантиях студентов

Цветок гвоздики розовой как знак

Того, что наступил черёд моментов

И оксфордская полнится казна.

 

Со стен глядят профессора, министры,

Науки и снобизма смешан дух.

Часы идут, степенны и не быстры,

И Кот Чеширский нежится в саду.


8.09.2017


Старый дом

На улице Лондона в шуме и гаме,

Где серый бетон у плеча, под ногами,

Есть дом, занесённый из прошлых столетий

И тёплый, как солнце, наивный, как дети.

 

А рядом рвут небо творения моды.

Но к ним равнодушны давно пешеходы.

И даже стоящему здесь светофору

Понятно, что даст он высотному фору.

 

Балконных цветов изумрудная пена

Уводит глаза из бетонного плена.

Старинный фонарь и колонны с декором

Глядят на бегущих прохожих с укором:

 

Куда вы спешите? Постойте немного!

Пусть окна в решетках и выглядят строго,

Прислушайтесь к звукам далёкого эха –

Я шлю вам привет и желаю успеха!


13.09.2017


На бывшем кладбище

За причудливой вязью ограды
Тихий парк, словно в прошлое мост,
Где остались и старый погост,
И надгробий печальные взгляды.


Здесь под кроной, корнями обвиты,
Собрались неожиданно, вдруг
В безысходный и траурный круг
Надмогильные серые плиты.


И ветвей узловатые вены
Будто эхо забытых имён.
А о тех, кто здесь был погребён,
Помнят только церковные стены.


5.03.2018





Весенние акварели


* * *

 

Весенний вечер. Сириус в окне.

Медведица ковшом висит над крышей.

А небо тёмной и огромной нишей

Даёт приют и звёздам, и луне.

 

В саду покой. Но силу из земли

Уже берут проснувшиеся корни,

И сок надеждой ветки яблонь полнит,

Что времена счастливые пришли.

 

* * *

 

Река, утратив панцирь ледяной

И захмелев от солнца и свободы,

Несёт свои стремительные воды,

Сверкая ослепительной волной.

 

Затоплен луг. Метёлки тростника

На отмелях качаются сухие.

И неподвластными речной стихии

Стоят в воде ивняк и облака.


* * *

 

В зелёной дымке тонут берега.

Деревья пьют тепло легко и жадно.

И жаворонки радостно и складно

Встречают солнце. Яркая дуга

 

Венчает луг и улиц кружева,

А первый гром весёлый и беспечный.

И в жизни круг, стремительный и вечный,

С небес весенних льётся синева.

 



Зимние мотивы 2


* * *


Декабрь. Метель. Под вишней воробьи

Резвятся, словно школьники-подростки,

И снег летит на их наряд неброский.

А до весны – почти как до любви.

 

Забытой гроздью дразнит виноград.

Сорвёшь – и обожжёт язык ледышка.

Зима. В саду и в сердце передышка.

А по весне – цветения парад.

 

Всему свой срок. И щедрая метель,

Накинув кружевную пелерину,

Спасает от смущения калину,

Застывшую в румяной наготе.


* * *


Вдали от шумной и родной столицы

Есть дом и сад. И вишня у окна.

Там вечерами я беру одна

Уроки у метели-кружевницы.

 

А утром любопытные синицы

Спешат проверить нежность полотна –

Глядят в окно, и на столе видна

Ажурная работа ученицы.



* * *

 

На окне герани,

за окном синицы.

Ткёт февраль полотна

снежной белизны.

Спят в саду деревья,

и влетают птицы

сквозь прохладу веток

в солнечные сны.

 

Не узнать им тайны

зимних сновидений –

в молчаливых кронах

дремлет синева.

И бегут на север

голубые тени,

а под снегом зреют

вешние слова.



* * *


Налетели свиристели на мою калину

И платок сорвали алый, унесли, воровки.

А февраль хоть и бывалый, но такой неловкий,

Всё старается согреть ей зябнущую спину.

 

То укутает средь ночи шалью из метели,

То откроет в полдень солнцу голубые ставни.

То заманит в гости ветер, ласковый и дальний,

И пытается утешить песнею капели.




Я грущу о тебе...

Я грущу о тебе
В этот вечер осенний.
Тихий свет янтаря
Угасает в окне.
Ты – одно из немногих
Моих воскресений,
Что дарованы свыше
Негаданно мне.

И когда на душе
Тяжело или смутно,
И, похоже, всё катится
В тартарары,
Мне достаточно встречи,
Хотя бы минутной,
С нашим летом далёким
Той счастливой поры.

Снова вырастут крылья,
На которых леталось,
И печалей моих
Уплывут облака.
Только надо для этого
Самую малость –
День сегодняшний
Прошлым
Окрасить слегка.



Мой сад в тумане уплывает в осень...

Мой сад в тумане уплывает в осень.
На вишнях – паутины тонкий плед.
Я остаюсь и не печалюсь вовсе,
Благословляя твой случайный след.

Я принимаю дней коротких данность.
И в сером небе вижу синеву.
И расцветает тихо благодарность
За этот день, в котором я живу.


* * *


Эту осень без бабьего лета
В белый саван одела зима.
Но мелодия желтого света
Заполняет дворы и дома.

Сыплют щедрой рукою березы
В первый снег невесомую медь.
И снежинок наивные слезы
Начинают капелью звенеть.


Обретение друга. 5. Испытание

Незаметно пролетели два года. Джек совсем освоился и в доме, и в своем дворе. Он знал все тропинки на пустыре за домами, куда обычно выводили гулять собак. Он помнил целый букет запахов и безошибочно мог определить, кто пробежал по тропинке перед ним. Всякий раз он старательно обнюхивал, словно изучал, кусты и траву. Для него это было равносильно чтению увлекательнейшей книги.

Хозяйка часто отпускала его без поводка, зная, что он никуда не убежит и никого не обидит. Нрав у собаки был ровный, спокойный, дружелюбный. Через дорогу находился магазин, и она часто, выведя Джека на прогулку, оставляла его на пустыре, а сама шла за продуктами. Джек приходил к магазину, садился в сторонке и ждал её, внимательно вглядываясь в выходивших оттуда людей.

В тот день всё было, как обычно. Он бежал рядом с хозяйкой, радуясь солнцу, теплу, свободе, тому, что она идёт рядом. На него нахлынуло такое веселье, что он вдруг рванул за проезжавшим автомобилем и с громким лаем помчался за ним. Другой автомобиль, идущий следом, увеличив скорость пошел на обгон… Даже не притормозил.

Хозяйка услышала рев мотора, набиравшего обороты, визг собаки, который показался ей бесконечным… Когда она прибежала, то увидела, что посреди дороги волчком вертится окровавленный шерстяной комок, а вокруг него стоит толпа.

– Нет, не жилец, – сказал один мужчина.

– Да, досталось собаке, – протянул другой.

Хозяйка подхватила Джека на руки и понесла в дом. Положила его на коврик, принесла воды, промыла перебитые лапы. Собака дрожала и откашливалась. А хозяйка сидела рядом и плакала. Ей тоже было больно. Она укоряла себя за беспечность, винила себя в случившемся. Что-то надо было делать, но что?

Утром хозяйка положила Джека в большую дорожную сумку и поехала в ветлечебницу. Там ей сказали, что обычно в таких случаях собаку усыпляют. Были повреждены задние лапы, а на передней порвано сухожилие. Можно ампутировать лапку, либо загипсовать, чтоб была прямая негнущаяся конечность. Несколько дней хозяйка ездила по разным врачам, но приговор везде был один – усыпить.  

Джек ничего не ел эти дни, только пил воду. Хозяйка клала ему на язык раздавленную таблетку обезболивающего, вливала в рот воду, чтоб он проглотил. Смазывала ему лапы. Днём она выносила его во двор и оставляла ненадолго на траве в тени дерева.

Джек лежал, беспомощный, тихий с печальными, полными боли глазами. Приходили его друзья – старая овчарка и лайка Ринго. Ринго садился рядом и не подпускал к нему никого. А старая овчарка зализывала ему перебитые лапы. Так они и сидели, пока хозяйка снова не уносила Джека в дом.

В доме была непривычная тишина. Все разговаривали шёпотом. И всякий раз, проходя мимо Джека, каждый старался погладить его, сказать что-то хорошее и ласковое.

Прошла неделя. Джек стал понемногу есть. И даже пытался подняться. Но ноги не держали его и он падал на коврик. Прошла ещё одна неделя. И вдруг Джек поднялся! Он держался ещё неуверенно, но ведь держался! С этого дня дом ожил. Все повеселели. Джек уже мог недолго погулять во дворе. Он шёл, прихрамывая, передвигаясь практически на трёх лапах и иногда опираясь на сустав передней перебитой лапы, подгибая безжизненно висевшую лапку внутрь.

Хозяйка бинтовала ему перебитую лапу, чтоб нежная кожа не тёрлась об асфальт. Самое страшное осталось в прошлом. И ещё больше любви и тепла стал ощущать Джек – он стал всеобщим любимцем двора. И когда он выходил, прихрамывая, на прогулку, у него непременно спрашивали:

– Как дела, Джек?

И Джек радостно вилял своим рыжим пушистым хвостом – всё отлично!



Обретение друга. 4. Новая жизнь

Новая жизнь нравилась Джеку. У него было главное, что нужно собаке – хозяин и дом. Налаживался и быт. Появились две плошки – одна для еды, а другая всегда стояла, наполненная водой. Ещё специально для него выделили большое мягкое полотенце, мыло и расческу.

Поначалу Джек не очень любил мыться и всячески старался избежать этой процедуры, но скоро он запомнил слова «мыть лапы» и после прогулки, даже не ожидая команды, шёл сразу в ванную комнату, запрыгивал в ванну и ждал, когда ему вымоют лапы и живот.

А с каким удовольствием он подставлял спину и бока, когда хозяйка вытирала его полотенцем и расчёсывала! Джек прогибался под расчёской, закрывал глаза, топал задними ногами, и на его аккуратной мордочке было написано блаженство. Шерсть его становилась пушистой, отчего казалось, что он увеличился в размерах.

Днём, когда взрослые были на работе, его выгуливали дети. Но он больше всего любил прогулки с хозяином и с хозяйкой и терпеливо ждал вечера, когда они возвращались домой. Как только открывалась входная дверь, он срывался со своего места и, радостно лая, бежал навстречу. Он, повизгивая, прыгал вокруг хозяйки, пока она раздевалась, пытался лизнуть её руки, лицо, а потом сопровождал её на кухню, идя на задних лапах и обхватив передними пакет, который несла она, и от которого шли вкусные запахи. На кухне он садился так, чтоб не мешать ей и смотрел влюбленными глазами, как она достает продукты и готовит еду.

Обычно хозяйка всегда расспрашивала детей, как прошёл день, что нового у них. И Джек внимательно слушал их рассказы. Однажды младший стал рассказывать, как Джек на улице испугался большой собаки. Но ведь это была неправда! Джек совсем не испугался, он только стал идти ближе к младшему. Вот поэтому Джек тут же стал громко лаять, глядя на него и не давая ему продолжить рассказ. Когда младший замолкал, Джек тут же прекращал лаять. Но стоило тому посмотреть на Джека и раскрыть рот, как снова поднимался лай.

– Вот видишь, – сказала мама младшему, – собака говорит, что ты сочиняешь, не было такого, правда, Джек?

Вообще младший был ещё тот озорник. Он прекрасно знал, что Джек очень любит сухарики. И однажды, когда Джек улёгся на живот, обхватив лапами желанный сухарик – что означало «моё!», младший опустился перед ним на четвереньки и стал всячески изображать, какой он голодный, как он хочет съесть этот сухарик. Он смотрел на сухарик, не отрывая глаз, чмокал языком, губами, облизывался, приближаясь всё ближе и ближе. В конце концов Джек не выдержал, встал и ушёл, оставив младшему сухарик.

– Как тебе не стыдно! – сказала хозяйка младшему. Вот теперь ешь сам этот сухарик! Джек тебе его уступил.

Младшему стало стыдно. Он взял сухарик, пошёл к Джеку и стал уговаривать его съесть. Но Джек так и не притронулся к сухарику.

В доме часто бывали гости. Тогда накрывали большой стол и ароматы всего, что было на столе дразнили Джека. Ему очень хотелось всё попробовать. Но он был воспитанным псом и к тому же хорошим психологом. Разглядывая гостей, он безошибочно выбирал самого мягкого по характеру. И когда все садились за стол, он подходил к этому человеку, клал свою красивую лисью мордочку ему на колени и закрывал глаза. Конечно же, гость тут же проникался самыми нежными чувствами к Джеку и доставал для него самые лакомые кусочки с общего блюда!

Джек знал, что хозяйка не одобряет такое его поведение. Поэтому, получив желанный кусочек, он прятался под столом возле ног любимого гостя и ждал, когда тот незаметно от неё протянет ему еще немножко лакомства. Тогда из-под края скатерти появлялась чёрная пуговка – влажный нос, зубы аккуратно, чтоб не царапнуть дающую руку, хватали добычу, голова пряталась под скатерть, и снова всё было пристойно.

А ещё у Джека во дворе появились друзья. Это была большая старая рыжая овчарка из соседнего подъезда и молодая лайка чёрной масти с белым пятном на груди. Овчарка была добрая и спокойная. Поприветствовав Джека вилянием хвоста, она шла дальше по своим делам. А вот лайка, которую звали Ринго, взяла Джека под свою опеку и всегда пресекала любые попытки других собак приблизиться к нему. Завидев, что какая-нибудь собака направляется к Джеку, Ринго тут же неслась наперерез, всем телом перекрывая подход, и выглядело это так, словно она защищает Джека.

Рано утром Джека всегда выгуливал хозяин. Джек любил эти часы, когда над землёй висел туман, когда было тихо и безлюдно, а мир был полон новых запахов. Хозяин снимал ошейник, и Джек мог свободно носиться по пустырю. В нём просыпался охотничий инстинкт. Он начинал рыть землю, почуяв крота, который за ночь насыпал небольшие террикончики земли, поднимал птиц, задремавших в траве, и просто летал, счастливый, радуясь новому дню.



Обретение друга. 3. Семья

Короткий осенний день близился к вечеру. Джек лежал в своём углу весь в ожидании – чутким носом он сразу, как пришёл в этот дом, уловил, что здесь есть ещё и другие жильцы, кроме неё. И вот теперь он ждал, когда же они придут, и кто это будет. Но главное – как они отнесутся к нему.

Дверь быстро распахнулась, и в дом вошли мальчишки. Джек напрягся – он помнил школьный двор, который был рядом с остановкой, где он неделю ждал хозяина, помнил камни, которыми бросались мальчишки. Неужели всё плохое вернётся? Ребята подошли к Джеку, прижавшемуся спиной к стене и стали рассматривать его.

– Ой, какой шерстяной, - сказал младший. – А можно его погладить?

– Можно, - ответила она.

– А глаза какие умные у него! – старший присел рядом с собакой и стал осторожно гладить её. К нему присоединился младший. Они гладили собаку своими тёплыми ладошками по очереди от головы до самого кончика хвоста. Потом младший сказал:

– Ты будешь наш шерстяной друг!

Джек перевёл дух – мальчишки оказались добрыми. Они искренне радовались знакомству с ним.  И как здорово, что их комната рядом! Можно будет наблюдать, как они живут, чем занимаются, и если позволят, приходить к ним. Джеку очень хотелось познакомиться и с их комнатой, и поближе разглядеть их книжки, игрушки, но он не решался покинуть своё место. Он помнил, что она определила его место здесь, в углу около вешалки. И он всячески старался показать ей, что он послушный и всё понимающий пёс.

Немного погодя он почувствовал, что за дверью появился ещё один человек. Он снова напрягся. Человек открыл дверь и сразу же их глаза встретились. Хозяин – определил Джек. Он встал, поджав хвост от неуверенности, ожидая, какой будет реакция человека, похоже, самого главного в этом доме.

– Привет! Ну, как тебе мой Джек? – она, улыбаясь, вышла навстречу.

– Красивый, - отвечал хозяин, – я думал, что он побольше. И окрас такой интересный – чёрный с рыжим. Умный, должно быть – вон какие глаза внимательные! И имя Джек очень ему подходит. Что ж, будем жить вместе!

Хозяин подошёл к собаке и провёл рукой по её спине. Джек тут же радостно поднял кверху свой пушистый роскошный хвост – страха как не бывало!

– Ты не представляешь, какой умный пёс. – говорила она. – Моментально понял, где его место, начинает понимать, когда его зовут по имени. А выходить на улицу боялся! Наверное, думал, что выгоняют. Бедняжка, сколько натерпелся он в своей жизни!

Они, разговаривая, ушли в другую комнату, а Джек снова улёгся на свой коврик. Уф, самое страшное позади, – подумал он, – кажется всё неплохо. И он спокойно задремал, уткнув нос в свой пушистый хвост.

А вечером она и хозяин вдвоём повели Джека на улицу. Он уже не сопротивлялся, как в первый раз, а радостно бежал рядом с хозяином, стараясь запомнить дорогу и виляя хвостом от удовольствия.



Обретение друга. 2. Дорога домой

Они ехали долго. Половину дороги он сидел в углу на задней площадке дребезжащего нервного троллейбуса, который постоянно дергался, что-то в нём щёлкало, стучало, шипело. Она прикрывала его собой от пассажиров. Люди входили и выходили. Ему видны были только их ноги. Но он прижался к её ногам и мелко дрожал.

Потом они добирались на автобусе. Автобус ехал плавно, без шума, людей в нём было немного, и она села, а он улёгся на пол возле неё. Всю дорогу он, успокоившись, дремал. Но на малейшее её движение он тут же открывал глаза.

Когда они приехали и вышли на улицу, он бежал за ней, оглядывал окрестности и ловил новые, не знакомые ему запахи.

Она открыла дверь дома и, легонько потянув за поводок, пустила его вперед. Но он вошёл и тут же сел на коврик возле двери, не зная, что будет дальше. Он понимал, что это её дом, что он здесь гость. Надолго ли?

Она сняла с него ошейник и показала на коврик за вешалкой в коридоре:

– Вот там твое место!

Он поднялся, прошёл в свой угол и свернулся в нём калачиком. Пока она ходила по дому, стучала на кухне посудой, он лежал и думал, что место очень даже неплохое. Мягкий коврик, полукруглая стена, повторяющая изгиб его тела, вешалка, на которой висит её плащ и создаёт ощущение укрытия, напротив комната, а налево ещё один коридор, там другие комнаты... Но это чужой дом, и дальше идти нельзя – его место здесь. В доме было солнечно, тепло, тихо. Он впервые расслабился после всех своих волнений и задремал.

Она принесла ему воды. Он поднялся и стал лакать. Она села рядом и гладила его по голове, по спине. Он был шелковистый, рыжий подшёрсток проглядывал сквозь блестящую чёрную шерсть, и рукам было тепло и ласково.

– Как же тебя зовут? – спросила она. 

 Она перебирала разные собачьи имена, которые знала, но ни на одно из них он не реагировал. И тогда она сказала:

– Ты будешь Джек. Джек. Понимаешь?

Продолжая гладить его, она повторяла только одно слово – Джек, Джек, Джек…

Затем она принесла ему сухарик и кусочек сыра. И после того, как он всё съел, надела снова на него ошейник, чтобы вывести на прогулку на улицу. Но он упёрся и не хотел вставать. Он не хотел на улицу. Он решил, что его выпроваживают из дома, что снова начнется бродячая жизнь, что снова он будет один, ничей. Он прижимался к стене, стараясь всем телом слиться с ней, только бы его не выгоняли, только бы оставили здесь!

– Не бойся, я тебя не брошу. – сказала она. – Мы идём гулять.

 Она взяла его на руки и вынесла из дома. А на улице она ходила с ним, то отпуская поводок на всю длину, то подтягивая его к себе, и всё время повторяла: Джек, Джек, Джек…



Колокольчики детства

Колокольчики детства… Они цветут в моём сердце уже много лет. Их нежный звон всегда со мной, он дарован мне на всю жизнь, как ветер, солнце, дожди.

Надинька – так звала меня бабушка. И я слышала в своём имени лёгкий и  ласковый перезвон колокольчиков – На-динь-ка! Колокольчики звенели с утра до вечера. И не только летом, когда мама привозила меня в деревню, но и зимой, когда бабушка приезжала к нам в гости.

Колокольчики звенели и в бабушкиных письмах, открытках. На-динь-ка! На-динь-ка! И столько счастья было в их перезвоне, столько радости и любви!

Давно уже нет бабушки, но при воспоминании о ней сразу раздается: На-динь-ка… И сильным красивым звоном отвечает большой колокол: Ан-на, Ан-на. Анна – так звали мою бабушку.

Бабушкин дом стоял на длинной извилистой улице, которая называлась просто и вкусно – Садовая. На одной стороне этой улицы были дома, а на другой, за оградой, начинался колхозный сад. От домов к саду шел спуск,  а в самом начале сада была длинная, похожая на большой и глубокий ручей, канава. Вода в ней всегда была чистая, теплая, и женщины часто полоскали в ней белье, стоя на деревянных мостках и ловко выбивая его праниками. Стук этих деревянных приспособлений отдавался эхом в глубине сада, и может быть, именно поэтому с деревьев срывались и падали в высокую траву яблоки сочной и сладкой малиновки, росшей неподалёку.

По берегам канавы росли осока, аир и огромные лопухи. Заходить в них мне, шестилетней городской девочке, было страшно, и только соседские мальчишки не боялись ни пиявок, ни оводов, ни высокой травы. Они плескались в воде, вырывали длинные побеги аира и с таким аппетитом жевали бело-розовые кончики их стеблей, что казалось, нет ничего на свете вкуснее.

На песчаном берегу канавы лежало много закрученных спиралью ракушек. Они были теплыми от солнца и, как мне казалось, полыми. Однажды я набрала целую банку этих симпатичных светло-коричневых ракушек. Принесла в дом и поставила в комнате, чтоб на другой день играть с ними. Но проснувшись утром, я увидела совершенно пустую банку! Оказалось, ее содержимое уползло кто куда! Так я узнала, что в этих симпатичных спиралевидных домиках живут существа – улитки.

Сад был особым, удивительным миром, где росли не только деревья, но и цветы. Вьюнки, ромашки, колокольчики были рассыпаны по всему саду. Над ними порхали яркие бабочки, летали стрекозы с прозрачными слюдяными крыльями. А выше, в кронах деревьев, зрели и наливались соком яблоки. Соседские мальчишки проторили тропинку к самой красивой и вкусной яблоне – малиновке. Её яблоки были, как в сказке «Гуси-лебеди» – румяные и блестящие, и вся яблоня была усыпана ими. Мы собирали яблоки, упавшие в траву и поэтому совершенно не боялись дедушки-сторожа. Он в жаркие дни дремал в своем шалаше в саду и не обращал на нас никакого внимания.

За садом начинался луг. Вот где было раздолье! Там можно было бегать, кричать, валяться в траве, вдыхая ее аромат и разглядывая букашек и облака. Особенно пряным был запах чабреца, который рос сиреневыми островками в этом зелёном море.

Однажды мой дядя стал собираться на рыбалку. Я удивилась, какая рыбалка, если речки в деревне нет? Он рассмеялся и взял нас с братом с собой.

Мы прошли сад, луг и вышли дальше к странному месту. Это тоже был луг. Но мокрый. Повсюду были большие, словно после дождя, лужи. Они были неглубокими и тёплыми, в них отражалось небо с белыми облаками, между которыми росли зелёные побеги травы.  Мужчины, закатав до колен брюки, стали ходить по этим лужам. При этом они тащили по лужам что-то вроде треугольной сети, натянутой на деревянные прутья. У неё было смешное название – топтуха. Наверное, потому что мужчины все время топтались с этой снастью в лужах, которые сразу же превращались в грязевое месиво. Разглядеть что-нибудь в таких лужах уже было невозможно. Протащив топтуху по нескольким лужам, они поднимали её и выбрасывали из сети рыбу. Рыба прыгала на траве, сверкала чешуёй, и все радовались улову.

Вечером бабушкина улица наполнялась звоном – пастух гнал домой стадо. Коровы, овцы, козы шли с повязанными на шеях колокольчиками, и каждый колокольчик звенел по-своему, так, чтобы хозяйка знала, когда ее любимица подойдет к дому.

У бабушки была корова. Когда бабушка садилась доить её, я приходила с кружкой в руке и подставляла кружку под вымя. Корова стояла спокойно, косясь на меня большим чёрным глазом, и упругие струи молока летели в кружку, взбивая пену. И ничего не было вкуснее парного молока с бабушкиным коржиком!

 Бабушка пекла коржи в большой белёной мелом печке на сковородке. Они были пышные, немного солоноватые и серые. Сейчас я понимаю, что мука была ржаная и не высшего сорта – именно такая мука сохраняет аромат и вкус зерна. И сколько я не пыталась потом воссоздать в выпечке вкус бабушкиных коржей, мне это не удалось, увы. Так и остались в памяти бабушкины коржики, вкусные, мягкие, пахнущие полем.

А поле было совсем рядом, за огородом, золотистое и тёплое. Оно было насквозь пронизано синими цветами васильков. Особенно красивым оно было, когда ветер колыхал рожь – тогда по полю шли настоящие волны и оно казалось солнечным морем. И так радостно было скользить по этому морю, раскинув руки,  ощущая ладонями слегка колючие колоски! И казалось тогда мне, что и колоски тихонько позванивают: На-динь-ка, На-динь-ка…  

 



Сколько ножек у сороконожки?

 
Мы считали ножки

У сороконожки.

 

Насчитали тридцать пять

И пошли считать опять

К нашему соседу Васе –

Он отличник в третьем классе

И считать умеет ножки

Даже у сороконожки.

 

Вася тут же стал считать

И сказал нам: тридцать пять!

 

Как же так? Должно быть ножек

Сорок у сороконожек!

А совсем не тридцать пять!

Мы решили сосчитать

Повнимательнее ножки

У другой сороконожки.

 

Вася мне сказал: смотри!

А у этой – сорок три!

 

Где решение задачи?

Ничего подсчёт не значит!

Видно,  все сороконожки –

Это много-много-ножки!



Партизанская мадонна. Семейная хроника.

Памяти брата моей бабушки

Михаила и его жены Клавдии

 

Она была не похожа на изящных и словно созданных из света мадонн Рафаэля. Небольшого ро­ста, с крепкими крестьянскими руками, привыкши­ми к любой работе по дому и в поле, она даже на последних месяцах беременности не оставляла сво­их привычных хлопот по хозяйству и ждала. Ждала, когда на свет появится их с Михаилом дитя. Они ча­сто гадали, кто это будет — мальчик или девочка. Михаилу, как всякому мужчине, хотелось, чтоб это был сын, продолжатель рода, фамилии. А Клавдия мечтала о девочке. Но кто бы там не шевелился у нее под сердцем, он был желанным и любимым.

Когда родилась девочка, они были рады ма­лышке и дали ей красивое имя Александра. Клавдия молилась о ее здоровье, о том, чтобы жизнь дочурки была безоблачной и счастливой.

Но нагрянула беда — война. Фашистская ар­мия продвигалась очень быстро по территории Бе­лоруссии, и однажды в деревне появились немецкие солдаты. Часть деревенских мужчин ушла на фронт с Красной армией, другие, как и Михаил, ушли в пар­тизаны. Но были и такие, кто остался и сотрудничал с оккупантами, поступив к ним на службу в поли­цию.

Однажды в дом, где оставалась Клавдия с ребенком, пришли немцы. Полицаи донесли им, что Михаил в партизанском отряде, и фашисты ста­ли требовать, чтоб она рассказала, где ее муж, где партизаны. Клавдия говорила, что ничего не знает о муже, что его давно не видела. С грудным ребенком на руках она умоляла, чтоб ей поверили. И тогда ей приказали стать к стене.

Фашист поднял автомат. Клавдия прижала к себе дочку, стараясь спрятать ее в ладонях, и закрыла глаза. Разорвав тишину, прозвучала автоматная оче­редь... И сразу же вслед за ней раздался громкий хо­хот немцев. Клавдия открыла глаза. Немцы стояли напротив и, указывая в ее сторону, что-то кричали на своем языке и хохотали. Они стреляли по контуру вокруг ее фигуры и находили это забавным...

Ничего не узнав от женщины, незваные го­сти ушли. А Клавдия после такого потрясения слег­ла и вскоре умерла. Александру взяла к себе бабуш­ка, которая заменила девочке мать.

Когда деревню освободили от фашистов, Михаил вернулся домой и вместе со своей матерью воспитывал дочку. Он так и не женился после войны, храня верность той, которую у него отняла война.




Не зря сегодня плакал дождь...

Памяти Юленьки


Не зря сегодня плакал дождь
И лилии в саду озябли.
Ты не придёшь, ты не придешь –
Пропел на ветке сливы зяблик.


Ты не придешь. На чудеса
Надеяться не надо боле.
Как равнодушны небеса
К людской неизмеримой боли…


В слезах намокшие цветы,
И сад притих под темной тучей.
Я помню, как мечтала ты
О жизни радостной и лучшей.


И верю: где-то высоко,
В садах божественного мая
Тебе свободно и легко
Летается, моя родная.




Забытый в книге лепесток тюльпана...

Забытый в книге лепесток тюльпана,

Случайный пленник молчаливых слов,

Ты как незатянувшаяся рана,

Как тайный знак моих далёких снов.

 

А где-то степь усыпана цветами,

Поёт весна под небом голубым.

И шепчут ароматными устами

Тюльпаны каждому, что он любим.



Не та стрижка

Вышла стрижка у кота,

Ну, совсем-совсем не та!

 

Мы старались очень-очень

Сделать шёрстку покороче.

 

Но вертелся кот, и вот –

Голые спина, живот…

 

Лишь на кончике хвоста

Шерсть по-прежнему густа.

 

А подстриженные лапки

Будто нарядились в тапки.

 

Даже мама не поймет,

Это пудель или кот?



Расплескалось небо в лужах...

Расплескалось небо в лужах,

Под ногами облака.

Сражены метель и стужа

Тонкой статью каблука.

 

И по небу, и под небом,

Окрыленная весной,

Я лечу в обнимку с Фебом,

А быть может, он – со мной.

 

Не зовите – не услышим,

Нам сегодня не до вас!

Золотой капелью крыши

Во дворе играют вальс.

 

И кружит весенний ветер

Стаю шумную грачей,

И поет о скором лете

Первый мартовский ручей



Мороженое

Мороженое! Мороженое привезли! Эта новость прилетала из той части города, что находилась на другом берегу реки. Вся детвора нашей тихой небольшой улицы приходила в неописуемый восторг.
Зажав в кулачках необходимые для счастья тринадцать копеек, мы бежали по плотине, перегородившей реку, по трем мостам, переброшенным через нее, к заветному киоску.
Голубой киоск находился напротив красных кирпичных корпусов старинной бумажной фабрики, доставшейся городу в наследство от князя Паскевича, и был единственным в городе, куда привозили мороженое. Возле киоска обычно уже стояла очередь из таких же возбужденных и радостных детей. Все ждали, когда продавщица по имени Фира, толстая и усатая, в белом халате, откроет окошко и начнет раздавать всем счастье за тринадцать копеек.
Сливочное мороженое было в больших алюминиевых бидонах. К ним прилагались пакеты с вкусными хрустящими стаканчиками. Стаканчики были вставлены друг в друга и лежали на прилавке аппетитными трубочками.
Фира брала в руки мерную стальную ложку, зачерпывала ею мороженое, накладывала его в стаканчик, а затем ставила стаканчик на весы. Сто граммов счастья становились еще более счастливыми, когда стаканчик трескался в ее руках, и тогда она брала второй стаканчик, вставляя в него мороженое в треснувшем. Каждый из нас мечтал, чтоб стаканчик в руках продавщицы треснул. И хотя эта мечта сбывалась не у всех, все были счастливы.
 Мы шли обратно, наслаждаясь сладкой прохладой во рту, хрустом стаканчика и завидовали Фире – она ведь могла, по нашим детским понятиям, есть все это в неограниченном количестве. Не зря же была такая большая и толстая!
Давно нет того киоска, где мы покупали свое детское счастье, так быстро тающее во рту, но есть город, река, мосты и навсегда оставшийся сладкий вкус детства.


Новогодняя история

Жизнь такая банальная проза,

Словно ёлка в гирляндах невзгод.

Увидала я Деда Мороза.

Пригласила встречать Новый год.

 

 Он стихами мне пел дифирамбы,

 Поднимал за бокалом бокал.

 Я влюбилась в хореи, и ямбы,

 И в его хрипловатый вокал.


 Сколько было надежды и веры

 В женском сердце, не знает никто!

 А наутро исчезли фужеры,

 Дед Мороз и ключи от авто...



Одной строфой-3

Предзимье


Еще цветет календула у дома
И графикой сквозит в тумане сад.
Но яблони ладонь уже знакома
Со снегом, что покинул небеса...


24.11.2015


На закате


В лучах закатных ласточка поёт.
И ароматом липы сад окутан.
Не торопись, счастливая минута,
Покинуть сердце бедное моё!

2015


О возрасте


А всё же, что ни говори,
Умеют врать календари!
Припишут нам такие годы,
Забыв, что дети мы природы!
И пусть десяток лет не третий,
Но мы, взрослея, те же дети! 

2022


Недоброму


Избыток желчи или злобы

Переполнял его. И чтобы

Не отравиться этим ядом,

Кусал он проходивших рядом.

2023





Минувшее оплакивая лето...

Минувшее оплакивая лето,
Над нами пролетели журавли.
Потом исчезли в солнечной дали,
В чужом краю, что за рекою где-то.

А плач остался и кружил над садом,
Звенел щемящей нотою в тиши.
И показалось - это плач души
О тех любимых, кто уже не рядом…


Из алычи варенье - словно мёд...

Из алычи варенье –
словно мёд.
И я колдую
над кипящим тазом,
который стал
большим янтарным глазом
и смотрит в август.
За окном в полёт
готовит белый аист
малышей
и солнце зреет в небе
желтой сливой.
Как мало надо,
чтобы стать счастливой,
чтоб свет и радость
вспыхнули в душе!


В бассейне

Вместе со всеми!
Вместе со всеми!
Будем сегодня
плескаться в бассейне!

Взяли мы куклу,
кота и барашка.
Правда, барашек боится,
бедняжка.

Но искупался он
всё же немножко,
воду потрогав
розовой ножкой.

Кот разбежался,
запрыгнул и вот –
мокрые спинка,
и хвост, и живот.

Шёрстка прилипла,
намокли усы,
и ни пушистости нет,
ни красы.

Кукла же рада
весёлой волне –
плавает рядом
легко на спине!

Ах, как хотели мы
вместе со всеми
плавать в саду
в нашем детском бассейне!

Но оказалось,
что наши зверюшки
только на суше
годятся в игрушки.


Я приеду в город...

Я приеду в город,
поделённый речкой
на две половины,
словно жизнь моя.
В первой – папа с мамой,
розы у крылечка,
яблоня путинка,
рядышком – скамья.

Под высокой кроной
яблони лучисто,
солнечные блики
свой ведут рассказ.
Там влюбиться можно
в графа Монте-Кристо
из любимой книжки,
что прочла не раз.

Во второй, за речкой, –
синяя ограда,
памятник гранитный
дремлет под сосной.
Ландыш, земляника –
тихая отрада
для ушедшей мамы
в этот мир лесной.

Я приеду в город,
где давно связала
обе половины
тёплой речки нить,
и пойду неспешно
прямо от вокзала,
чтоб, подобно речке,
всё соединить.


Лиловая элегия

И молча жду,— тоскуя и любя.
Александр Блок


Мне грустно без тебя.
Лиловая элегия
Звучит в моем саду.
Прохладен майский день.
Сегодня расцвела
в печали аквилегия,
поникла под окном
намокшая сирень.

И дождь, мой старый друг,
спокойно и размеренно
вполголоса твердит,
что жизнь – поток потерь,
что ты ушел навек…
Но все же я уверена –
однажды для меня
ты приоткроешь дверь.

Чтоб я смогла войти
в твой мир, такой таинственный,
неведомый другим,
и вновь обнять тебя,
мой добрый верный друг,
нечаянный, единственный.
И потому живу,–
тоскуя и любя.


Матрас

Только у нас!
Только у нас!
Есть
надувной
синий
матрас!

Утром и вечером,
ночью и днём
можем мы
радостно
прыгать
на нём!

Можем
лежать
на матрасном просторе
и представлять себе
синее
море.

Можем
любимые книжки
читать,
в куклы играть
и, конечно же, –
спать.

Только вот днём
спать
совсем неохота!
Это придумал
неправильный
кто-то!

Нет, никогда
не уснет
непоседа
на нашем матрасе
после
обеда!


Не случилось весною разлива...

Не случилось весною разлива,
И послушна река берегам.
Но все так же отцовская слива
Сбросит белое платье к ногам.

Отгудят работящие пчелы,
В майский мед превращая пыльцу.
А пока одуванчик веселый
Улыбается мне и отцу.

Он расцвел, нарушая порядок
Огородно-культурной среды,
Возле ровных, приглаженных грядок,
Где едва различимы ряды.

Там еще не проснулась морковка,
Только-только проклюнулся лук.
И шмели увиваются ловко
Возле к небу протянутых рук

Молодой и неопытной вишни.
Как невеста, она хороша.
Здесь тревоги, волненья не слышны.
Здесь живет моей мамы душа.


Танго

Змийность уст у женщин Леонардо
М. Волошин


Там страсть сменяется истомой,
Борьба перетекает в лень.
И змийность женщины, ведомой
Партнёром, уходящим в тень,

Заворожит. Угаснут звуки.
Мелодии прервется нить.
Но долго будут плечи, руки
Партнёрши в памяти скользить.

И ног певучая проворность,
И музыки любовный зной,
Сопротивленье и покорность –
Всё слито в женщине одной.

Она пленит мечтою сладкой,
Спокойно примет свой успех.
И змийность уст её загадкой
Навек останется для всех.


Такая вот опера

На днях решили мы с подругой приобщиться к культуре. А где она, эта культура, нынче? – спросите вы. Конечно же, в театре! Вот мы и выбрали оперный вариант культуры.
Подруга вооружилась биноклем, чтобы все рассмотреть до мелочей. Меня же интересовал крупный план. И хотелось вдобавок охватить все – и сцену, и зрителей, и оркестр. Поэтому мы и устроились на балконе. Сказал же поэт, что большое видится на расстоянье. А заодно и слышится.
И все бы увиделось, если б не сосед, который сидел чуть пониже наискосок! Внушительной внешности, с бутылкой то ли кваса, то ли колы, он ни минуты не мог провести в покое. Постоянно прикладываясь к этой самой бутылке, он что-то искал на сцене, в оркестровой яме, в партере. Наклоны его массивного туловища были непредсказуемы. Должно быть, у него пробка от бутылки упала вниз. Иного объяснения его телодвижениям я не нашла.
Спектакль был о жизни цыганского табора. На сцене стояли пустые телеги, а между ними ходили, не зная, чем заняться, цыгане и пели. Самый главный цыган, потому что сидел в центре и всех поучал под музыку, должен был, по идее, быть старым. Для этого ему приделали бороду. Но она была настолько фальшивая, что трудно было поверить в почтенный возраст моложавого и стройного вожака.
Потом появилась цыганка Земфира – героиня оперы. Молодая, красивая, и, как оказалось, неверная жена. По ночам она бегала от мужа к молодому цыгану и все время обнималась с ним на телеге и пела. Чем занимался ее муж в это время, никто не знает. Наверное, спал.
В программке было написано, что цыган молодой. И я верила написанному, пока они обнимались с Земфирой и она лежала на этом цыгане. За ее волосами и юбками цыгана не было видно. Но пассивный он был какой-то. Она его обнимала-миловала, а он лежал и вяло отвечал на ее поцелуи. Когда же он встал, чтоб пропеть Земфире свою песню, оказалось, что он весьма упитанный, с животиком, мужчина лет под пятьдесят. Вот тут-то и стало понятно, почему он такой спокойный – старый потому что!
А муж у Земфиры, Алеко, надо сказать, был настоящий красавец, молодой, стройный, с красивым голосом. Я бы от такого не побежала. Но, видно, у этой самой Земфиры что-то не так с головой, раз она променяла своего Алеко на этого молодого (как было написано в программке), но реально старого цыгана.
И вот бегает она к так называемому молодому цыгану, бегает, а муж, Алеко, значит, и не догадывается ни о чем. Так бы и не знал, если б Земфира сама не спела ему однажды:

Старый муж, грозный муж,
Ненавижу тебя,
Презираю тебя;
Я другого люблю,
Умираю любя.
Он свежее весны,
Жарче летнего дня…

Это ж надо! Такого красавца Алеко обозвать старым, а того, кто лежит с животом на телеге и еле шевелится – «нежнее весны, жарче летнего дня»! Чуден мир оперы!
Конечно, цыганская кровь взыграла у Алеко, обиделся он сильно, что стариком обозвала жена. Ну, и вдобавок к тому же, что призналась, где ночами шастает. Схватил он нож да и зарезал так называемого молодого цыгана. И тот упал в правом углу сцены. Но упал он неправильно. И хотя руку подложил под голову, нога одна вытянулась, а другая легла согнутой поверх, поза эта очевидно была неудобной. Потому что он должен был оставаться в таком положении до конца спектакля, а нога и рука у него явно устали от напряжения после первых же минут. Хотя роль, конечно, у него оказалась очень даже удобная – все поют, ходят, а он отдыхает. Отпел свое, значит.
Земфира поплакала над своим любовником и бросилась с кулаками к мужу. И в тот момент, когда она налетела на Алеко, мой сосед решил глотнуть то ли кваса, то ли колы, поднял бутылку и закрыл ею полсцены. А взбешенный Алеко за это время зарезал Земфиру. Я догадалась об этом, потому что услышала, как она пела: «Я умираю… я умираю… я умираю…»
Сосед опустил бутылку, и я увидела, что Земфира умерла в левом углу сцены и тоже стала отдыхать, как и ее любовник.
И вот лежат они так вдвоем по краям сцены, отдыхают, а на сцене собрались цыгане. Естественно, табор осудил Алеко за убийство жены и ее любовника. Они, хоть и цыгане, народ со своими нравами, но многие из них считали, что все можно было решить другим путем. А поэтому они с песнями изгнали Алеко из своего табора.
Спектакль закончился, мы шли с подругой по вечерней улице, обсуждали то, что увидели на сцене и услышали, и пришли к выводу, что искусство, сталкиваясь с реальной жизнью, может приобретать весьма причудливые формы. И что в опере все-таки главное – это музыка и голос. Они или есть, или их нет. А все остальное – это уж как получится.
В нашем случае и музыка, и голоса были.


Ольге Патрий

Зорко одно лишь сердце
Антуан де Сент-Экзюпери


Слушаю песню зоркого сердца
Маленькой ласточки и замираю.
Место, где можно душой отогреться,
Стало подобным небесному раю.

Голос взлетает. Сыплются трели
На изумленных, счастливых и зрячих.
Катятся слезы… А вы бы сумели
Выразить чувства как-то иначе?

Вы бы сумели песней пролиться
И рассказать о цветах, ароматах,
Если бы жили в тесной темнице,
Где ни восхода, ни дня, ни заката?

Маленькой женщины чуткие пальцы
Трогают клавиши фортепиано.
Вечер натянут на круглые пяльцы,
И вышивает нам меццо-сопрано

Дивный сюжет из любви, состраданья,
Краски у радуги взяв неземные.
После концерта, как после свиданья,
Все мы взлетели, все мы иные.

Сердце любовью наполнила птица,
Всех нас коснувшись своими крылами.
И опустела, исчезла темница –
Ласточка пела, парила над нами.


Ольга Патрий - поэтесса, певица, композитор, незрячая от рождения.


Жёлтых ваз негасимые свечи...

Жёлтых ваз негасимые свечи
Пеленою закрыл снегопад.
Я иду к месту памятной встречи
В мой любимый заснеженный сад.

Там когда-то хотела цыганка
Погадать по руке нам с тобой.
Но судьба – ещё та интриганка! –
Повелела сказать мне «отбой!»

И гадалка ушла без червонцев,
Прокричав нам, что вместе не быть.
Улыбалось весеннее солнце
И учило друг друга любить.

Сединою ли, снежной порошей
Занесло молодые года.
Но родною, любимой, хорошей
Остаюсь для тебя я всегда.


Февраль

Мороз на деревья накинул вуаль,
Цветут на снегу акварели.
На флейте хрустальной играет февраль,
И пробуют голос капели.

Предчувствием радости полон мой день,
А может быть, - скорой весною.
Ищу неустанно я, где же ты, где,
Какою тропинкой лесною

Идешь ты ко мне, мое счастье, мой свет?
Ищу на проспектах и в скверах.
И дарит мне много вернейших примет
Зимы уходящая эра.


Первый снег

Смотри, как нежен первый снег,
Как он идет, по-детски робок,
Касаясь каменных коробок,
Застывших в полуночном сне.

И словно белый мотылек,
Плененный непонятным светом,
К окну летящий ночью летом,
На наш призывный огонек

Летит снежинка. Тишина
И снег царят сегодня в мире.
И по недремлющей квартире
Проходит нежности волна.


Бродить пустынным берегом реки...

Бродить пустынным берегом реки
Среди знакомых старых тополей,
Которые сезону вопреки
Вполне довольны внешностью своей.

У них учиться в зеркало смотреть,
Без грусти принимать свой новый вид.
Пусть листьев на ветвях всего на треть –
В душе на осень не держать обид.

И принимать от времени дары.
Благодарить судьбу за каждый день.
И знать, что отраженье до поры
Как в зеркале, так и в речной воде.


Подарок осеннего сада...

Подарок осеннего сада,
Букет хризантем лиловых…
Как мало для счастья надо –
Смотреть на цветы и снова

Быть там, где озябли вишни,
И низкие звезды в дреме.
Где звуки, слова излишни,
Где бродит лишь память в доме.

Горчит ли печаль, хризантемы
Горчат ли своим ароматом –
Спасибо, мой сад! Я с теми,
С кем рядом была когда-то.


Подарок


Лике



Старая антоновка,
Щедрая душой,
Яблоками полнила
Звездный ковш большой.
Знала, умудренная
Чередою лет,
Как послать в сторонушку
Дальнюю привет.

Ветру полуночному –
Быстр он и крылат –
Передать доверила
Яблок аромат.
Попрошу подругу я:
Глянь на небеса!
Принимай подарочек,
Девица-краса!


Воробьи целуются в саду...

Воробьи целуются в саду.
Что им до надуманных приличий!
С завистью смотрю на них и жду,
Не проснется ли в тебе характер птичий.

Кажется, давно уже пора
Подойти, обнять, прильнуть устами.
Но – июль, все плавится, жара.
Ты в дремоте. Значит, «мы устали».


Летнее

Лето в моем саду
Бабочкой – прямо в руки.
И караси в пруду
Дремлют, забыв о щуке.

Полдень. Июль. Жара.
Лень подружилась с нами.
Значит, пришла пора
Снова готовить сани.

Спелой малины мед
Заворожил нам губы.
Но совершил полет
Вишни листок. На убыль

Солнечный день пошел –
Неумолимо время!
Лето. Вдвоем. Хорошо!
Но наготове стремя.

Пусть погуляет конь
Месяц-другой на покосе.
Рыжая грива – в ладонь!
Мы унесемся в осень.


Последняя колыбельная

Спи, сынок, мой милый мальчик.
Рядом с папой так спокойно…
Я тебе купила мячик,
О котором ты мечтал..
За горами, за морями
Дальние грохочут войны,
А вчера снаряд у дома,
Дома нашего упал…

За спиной у папы пламя,
За спиной у папы грохот,
За спиной, такой надежной,
Что тебя закрыла, - смерть…
Спи спокойно, милый мальчик.
Вместе с папой спи, мой кроха.
Будут ангелы над вами
Неземные песни петь.

Ты забудешь наше небо,
Дом и улицу, и взрывы,
Что гремят страшнее грома
Над родною стороной.
Ты забудешь Украину,
Где не быть уже счастливым,
Не играть в футбол с друзьями…

Спи, сыночек мой родной….

Из новостей: Донбасс. Отец выбежал во время обстрела и закрыл собой сына, игравшего во дворе с другими детьми, от летевшего снаряда. Они погибли оба. У мальчика скоро должен был быть день рождения, мальчик мечтал о подарке - футбольном мяче...


Сказка про маленькую лампочку

В одной небольшой картонной коробке жила-была маленькая лампочка. Вернее, она даже и не жила, а просто лежала. Потому что в коробке было темно и тихо, а вся жизнь происходила за пределами этих серых картонных стен.
Когда лампочка просыпалась, она слышала разные звуки, шумы, голоса. Ей очень хотелось увидеть тот другой мир, о котором она ничего не знала, но постоянная темнота в коробке убеждала её, что продолжается ночь, и лампочка снова засыпала.
Когда-то у нее была подружка – такая же лампочка. Лёжа в темноте, они иногда шептались, мечтали о том дне, когда смогут выбраться из коробки и начать другую, новую жизнь. Но в один из дней, подружка исчезла, и лампочка ничего не знала о ее судьбе.
Шло время. Маленькая лампочка уже смирилась с участью узницы. Но однажды кто-то открыл коробку. Лампочка почувствовала, как чьи-то тёплые руки бережно взяли её и куда-то понесли. Она увидела большую люстру, которая свешивалась с потолка в полутёмной комнате. Вот к этой-то люстре её и принесли.
Когда лампочку стали вкручивать в пластмассовый патрон люстры, у неё немного закружилась голова, но лампочка подумала, что это оттого, что она впервые вышла из долгой темноты. К радости своей она заметила в люстре еще несколько таких же лампочек, как она. «Наверное, и моя подружка здесь, – подумала лампочка. – Надо будет внимательнее приглядеться к соседкам.»
Раздался щелчок выключателя – и лампочки в люстре мгновенно вспыхнули, словно маленькие яркие солнышки. Наша лампочка сияла вместе со всеми. В комнате стало очень светло и уютно. Лампочка стала рассматривать цветы, которые росли на подоконниках, полки с книгами, малышей, игравших в какую-то непонятную для неё игру, рыжего пушистого котёнка, который бегал за клубком. Ей всё очень нравилось здесь. «Так вот она какая, жизнь! – восхитилась лампочка. – До чего же она интересная!»
Лампочка почувствовала себя нужной и причастной ко всему, что происходило в комнате. Ей нравилось излучать свет и быть маленьким солнышком, когда за окнами темно. И даже днем, когда было светло, и она отдыхала, так приятно было находиться в этом светлом мире!


Сказка о маленьком шиповнике

Возле одного большого и высокого дома вырос маленький куст шиповника. У него были тонкие и очень колючие ветки с красивыми зелеными листочками. Однажды маленькая девочка, которая жила в этом доме, решила потрогать листочки, но укололась и обиделась на кустик. «Ты - злючка-колючка! – сказала она шиповнику. – Я с тобой не дружу!»
Шиповник очень огорчился. Он так хотел иметь друзей! А все обходили его стороной. Даже задиристые воробьи, и те не садились на его ветки!
Прошел год. И снова наступила весна. Снова куст шиповника покрылся красивыми резными листочками. Но в один из дней среди яркой зелени вдруг раскрылся розовый цветок. Он был таким нежным, ароматным, что даже постоянно недовольный чем-то шмель перестал ворчать и присел на цветок. Он вдыхал аромат шиповника, который на солнце стал еще сильнее, и думал, что вот, наконец-то, нашлось место, где можно и отдохнуть от своих важных дел. Незаметно для себя шмель задремал.
Вскоре на запах цветка прилетели две подружки-пчелы. Увидев спящего шмеля, они стали летать над цветком и смеяться: «Смотрите, смотрите, дядюшка шмель превратил цветок в диван!» Они сели на соседние лепестки, потом перебрались на самую сердцевину цветка, покрытую желтой ароматной пыльцой и содержащую сладкий нектар. Угостившись цветочным нектаром и собрав пыльцу, они полетели домой в улей, радостно обсуждая встречу с прекрасным цветком.
Бабочка павлиний глаз издалека увидела на кусте шиповника что-то очень необычное и похожее на красивую розовую бабочку. Подлетев поближе, она поняла, что это цветок. От восхищения она так захлопала крыльями, что разбудила дядюшку шмеля. «Хорошо же я поспал здесь! – воскликнул шмель. – Завтра опять прилечу сюда!» Сделав несколько прощальных кругов над кустом шиповника, шмель улетел. А бабочка села на нежный лепесток цветка и стала лакомиться нектаром.
Маленький куст шиповника был очень доволен тем, что он приглянулся и шмелю, и пчелкам, и бабочке, что он оказался полезным для них. Но ему очень хотелось понравиться маленькой девочке, которая назвала его злючкой-колючкой.
Когда девочка вместе с мамой вышла на прогулку, она сразу заметила нарядный кустик шиповника. «Мама, мама, посмотри! – восхищенно сказала она – Какой красивый цветок кто-то обронил на этот колючий куст!» Девочка подошла поближе и стала рассматривать цветок. Оказалось, что этот цветок распустился на колючей ветке шиповника и что он вовсе не чужой для кустика. «Странно, - прошептала девочка – у злючки-колючки родился нежный цветок. Может, потому кустик такой колючий, что он защищает свой цветок, не желая, чтоб его сорвали?»
«Видишь, какая нежная душа может прятаться за колючками, - сказала, улыбаясь, мама. – Поэтому никогда не спеши, уколовшись, называть злючкой-колючкой того, кто тебя уколол!» «Я больше не буду, - ответила девочка. – Прости меня, шиповничек! Я люблю тебя!»
От этих слов маленький куст шиповника стал самым счастливым на свете и твердо решил, что когда придет следующая весна, он подарит своим друзьям много-много ароматных и нежных цветков.


Маленькое черное платье

Маленькое черное платье было легким и почти невесомым. Его сшили из юбки большого крепдешинового маминого платья для маленькой девочки. Время было трудное, послевоенное. Люди жили скромно и детям часто перешивали одежду взрослых, выкраивая из крепких, не износившихся кусков. Так было и с этим платьицем. Ничего, что на подоле была небольшая дырочка – мама аккуратно ее заштопала и, купив черной краски для ткани, вернула полинявшему крепдешину глубокий черный цвет.
Фасон платья выбрали простой: полукруглая кокетка спереди и на спине, к которой в виде колокольчика была пришита остальная ткань. Платье получилось нарядным. Расклешенное внизу, оно лежало мягкими складками возле колен девочки. А рукавчик был, конечно же, фонарик, пышный, собранный на резиночке. Девочка любила кружиться в этом платье. Она представляла себя в нем легким мотыльком, который мог взлететь при сильном порыве ветра высоко-высоко. Может быть, поэтому она придумала название фасону платья – «вольный покрой».
Платью очень нравилась эта веселая девочка с косичками и бантиками из блестящих атласных лент. Каждое утро, когда девочка собиралась в детский сад, платье, которое аккуратно лежало на спинке стула, с нетерпением ожидало, когда же девочка наденет его. Потом мама девочки спешила на работу, и малышка почти бежала за мамой, держась за руку, а платье трепетало, словно крылья мотылька.
Время пролетело незаметно, девочка выросла, уехала в другой город, но маленькое черное платье, как и детское название фасона, осталось в ее памяти. Она не знала, сохранилось ли ее любимое платье в родительском доме, и если сохранилось, то где оно могло быть.
А платье, сохраненное мамой, лежало в шкафу. Никто к нему не прикасался, никто не надевал его. Казалось, все забыли о нем.
Но пришли тяжелые дни. Мать состарилась, у нее часто болело сердце. И хотя дочка приезжала к ней каждый месяц на неделю, но этих семи дней, конечно же, было мало. И когда мать оставалась одна, она доставала маленькое черное платье дочурки, раскладывала его, разглаживая руками все складочки, и вспоминала, вспоминала свою девочку. Она вспоминала те дни, когда сама была молодой, быстрой, здоровой, когда казалось, что она никогда не состарится. А теперь вот уже каждый новый день дается с трудом.
Маленькое платье дарило женщине счастливые минуты и часы. Мысленно разговаривая с ним, она забывала о своем больном сердце, она сбрасывала десятки лет и возвращалась в те давно прожитые годы, когда утюгом, наполненным раскаленными углями, выглаживала для своей девочки нарядные ленты, когда заплетала светлые, выгоревшие на солнце косички…
Она вспоминала, как быстро выросла ее девочка, как уехала учиться в большой далекий город. Она укоряла себя за то, что много времени отдавала своей работе, и его совсем мало оставалось на дочку, за то, что всегда была сдержанной в проявлении своих чувств, что мало материнской ласки видела ее девочка.
Платьице очень любило, когда женщина разглаживала его своими маленькими теплыми ладонями. Оно умело слышать ее сердце, читать ее мысли. Оно льнуло к рукам женщины, пытаясь утешить и порадовать ее. Оно страдало от того, что не умело говорить, что столько добрых и нежных слов остаются вплетенными в тонкие нити крепдешина, прячутся в темной глубине ткани.
В один из дней платьице осиротело. Не стало любимых женских рук, к которым оно привыкло. Никто не достал его, не поговорил с ним. В доме было тихо и печально.
Платьице лежало в шкафу и ждало, ждало ту маленькую девочку, которую оно помнило. Ему надо было так много рассказать ей.
На следующий день рано утром она приехала – та, что когда-то была маленькой девочкой. Платьице слышало, как она плакала. Оно хотело утешить ее, но не могло – шкаф был закрыт.
Когда дочери понадобилось что-то достать из шкафа, она, открыв дверцу, сразу же увидела кусочек черного крепдешина, который лежал прямо на уровне глаз поверх белья, сложенного на полке. Молодая женщина развернула ткань – это было ее любимое платье «вольный покрой»! «Так вот оно где! – Подумала она. – Значит, мама берегла его всю жизнь и положила сюда для меня, чтобы я сразу увидела его.» Она уткнулась лицом в это маленькое платье, и платье почувствовало, какие горячие слезы были у нее на щеках. Оно стало утирать эти слезы, утешая, рассказывать ей о матери, о ее огромной любви к ней, о том, как часто они вместе вспоминали ее – маленькую девочку из тех далеких лет…
Сегодня черное платьице лежит в другом шкафу – у той самой повзрослевшей девочки, которая когда-то порхала в нем легким мотыльком. И часто, когда она достает его, разглаживает руками, они общаются втроем – мать, дочка и платье.


Котёнок и дождик

Котёнок был рыжий и пушистый. Когда он бегал по комнате, то казалось, что это бегает маленькое солнышко. И все в доме радовались ему. Он ещё многого не знал, потому что это была его первая весна. Кажется, совсем недавно за окном лежал снег, а сегодня – он проверял, когда сидел на подоконнике – снега нигде не было. Двор был серый и совсем не нравился котёнку.
Надо вздремнуть, - решил котёнок и устроился в уютном тёплом кресле. В нём обычно сидела хозяйка, когда вязала что-нибудь. Спицы в её руках мелькали так быстро, что котёнку казалось, хозяйка просто играет с ними. И тогда он начинал тоже играть. Он бегал за клубком, который катался по полу и ловил его своими мягкими, с маленькими коготками лапками.
Но только котёнок закрыл глаза, как кто-то постучал в окно: тук-тук! Котёнок открыл глаза и посмотрел - за окном никого не было. Только маленькая прозрачная капелька ползла по стеклу. Показалось, - решил котёнок – буду спать.
Тук-тук – послышалось снова. Тук-тук-тук! Интересно, - подумал котёнок, кто же там стучит? Он встал, потянулся, потом залез на спинку кресла и перебрался на подоконник. Всё стекло было покрыто капельками, которые, не в силах удержаться, сползали вниз.
- Ты кто? - cпросил котёнок.
- Я дождик, - ответили ему.
- А почему я тебя не вижу?
- Разве ты не видишь бегущие по стеклу капельки?
- Вижу! Так это ты и есть, дождик?
- Да! – ответил дождик. – А вот там, на небе, где я живу, моя мама. Её ещё называют тучей. Давай дружить!
- Давай, - ответил радостно котёнок и стал играть с дождиком. Он стучал лапкой по стеклу, а капельки, толкая друг дружку, старались убежать от котенка.
Прошло немного времени и мама-туча позвала дождик домой – им нужно было ещё сходить в гости к полю, которое жило за городом и давно уже поджидало их. А котёнок вернулся в своё кресло и думал, как хорошо, что у него теперь есть друг.


Отзвучали веселые трели...

Отзвучали веселые трели
Беззаботно порхающих птиц,
Отцвели в облаках акварели
Августовских далеких зарниц.

Золотистою охрою осень
На спокойной рисует воде,
На пустынном прибрежном откосе
Свой прозрачный, задумчивый день.

Вдалеке от людей и дороги,
Там, где дремлет скамья у пруда,
Клены радостно стелются в ноги.
А пройдешь по ковру – ни следа.

Там ничтожны и мелки заботы,
Там легко расстаешься с тоской.
Там не важно, откуда и кто ты –
Там во всем тишина и покой.

Нет ни звуков, ни слов, ни движений,
Даже ветер над гладью притих –
Только мелкая дрожь отражений,
Словно эхо волнений твоих.


Февральская песенка


Раскричались воробьи во дворе:
- Что творится на земле в феврале?!
Где метели, где снега, холода?
Значит, это не зима, господа!

И сомнений не должно больше быть –
Наступило время петь и любить!
Пусть услышит городской серый двор
Наш весенний и ликующий хор!

А с небес под вечер - снег да мороз!
Воробьиха в перья спрятала нос.
Да и самый разбитной воробей
Не желает песни петь, хоть убей!

О весне ты в феврале не кричи!
Нам объявят это время грачи!
Порезвись ты, воробей, при нуле,
Но не радуйся весне в феврале!


Туман

Затяжная и теплая осень ввела в заблуждение не только кусты сирени, но и побитые ночными заморозками цветы в саду – они решили, что наступила весна, и пора готовиться к цветению. Стали набухать почки, просыпаться цветы. Но где-то в середине декабря выдалось несколько морозных дней, выпал небольшой снег, и снова природа замерла.
Холодные дни сменялись теплыми, потом снова холодало, снег почти весь растаял, а солнце вообще забыло о нас. Жалкие островки снега на темной земле совершенно не способствовали праздничному предновогоднему настроению. Если бы не замерзшая наполовину река с безумцами-рыбаками, сидевшими на тонком полупрозрачном льду в ожидании улова, то можно было бы подумать, что осень все еще продолжается.
Дни стояли серые, безликие. Небо было затянуто пеленой облаков, сквозь которую иногда пробивался слабый солнечный свет. В последний день декабря солнце решило порадовать нас – оно выглянуло ближе к полудню, и мы решили после обеда прогуляться на другой берег реки. Там находился небольшой пляж, рядом с которым росли сосны. Нам хотелось принести в дом смолистую сосновую ветку, чтобы она своим ароматом создала ощущение праздника.
Дорога проходила по узкой длиной насыпи перегородившей реку. Нужно было пройти по двум мостам, под которыми бурлила и шумела зимняя вода. Она была желтоватого цвета и напоминала цвет светлого чешского пива. Под первым из мостов она и пенилась точно, как пиво. Пена собиралась в большие белые груды и упиралась, налезала на лежащий ниже по течению ледяной панцирь реки.
Возле второго моста, где течение реки было еще сильнее, ледяной слабый наст постоянно разбивался бурлящим потоком, прозрачные и хрупкие кусочки льда кружились, сталкивались, острые углы обламывались, и ближе к берегу собирались ледяные блины.
Там же, где река текла плавно, покров был молочно-белым, бугристым, и казалось, что мороз схватывал на лету маленькие волны, поднимаемые ветром. Они так и застыли – белыми неровными гребешками.
Вдоль всей насыпи с двух сторон росли высокие старые деревья, кроны которых почти смыкались вверху и создавали ощущение тоннеля.
Через полчаса неторопливой ходьбы мы вышли на левый пологий берег реки. Сквозь редкие сосны просвечивало низкое солнце. Неподалеку от берега сидели рыбаки с удочками. Было тихо, безветренно. Хорошо просматривался правый высокий берег, на котором расположился город с низкими деревянными домами и белой кирпичной, недавно построенной церковью. Правее большим серым пятном темнело старинное кладбище. Солнце подсвечивало тусклые, чуть рыжеватые заросли тростника, отчего те казались золотистыми, яркими. Вся долина реки была, как на ладони. Мы бродили по берегу среди деревьев, которые в жаркие летние дни укрывали от палящих лучей солнца любителей искупаться и позагорать.
Неожиданно на сосновых ветках на кончиках прохладных зеленых иголок стали появляться, словно от недавно прошедшего дождя, капли. Они были прозрачными и сверкающими. Когда же я повернула голову туда, где было солнце, я увидела, что между сосен появилась легкая дымка. И если бы не солнце, то ее можно было бы и не заметить – настолько она была слабой. Мы вышли к реке. Глазам предстала новая, неожиданно появившаяся картина – правый берег стал исчезать, Вся долина реки, вместе с тростником, рыбаками исчезала в белом мареве тумана. Стало неуютно, сыро, и мы поспешили обратно.
Мы возвращались той же дорогой, по которой пришли сюда. Но это уже была другая дорога. Справа наползал туман, поглощая все, что было на его пути. Исчез даже внушительных размеров остров со старыми дубами и понтонным мостом, ведущим к нему. А слева садилось солнце. Оно отражалось в холодной воде ослепительной, все время волнующейся дорожкой.
Туман надвигался очень быстро. Вот он перевалил через дорогу и стал заволакивать левую сторону. Через несколько минут мы снова шли по насыпи, окруженной темнеющими на молочном фоне деревьями. Воздух был влажный, тяжелый. Было трудно дышать. Каждый вдох обжигал холодом. Хотелось поскорее вырваться из этого плена.
Наконец, мы миновали последний мост и вышли на городскую площадь. Здесь уже было легче и светлее, можно было различать дома, людей. Пока мы шли к дому я мечтала, чтоб в новогоднюю ночь ударил мороз. Тогда вся эта влага превратится в роскошный иней.
Моя мечта сбылась! Утром, едва открыв глаза, я ощутила радость. В доме было необычайно светло. Как от прошедшего снегопада. Выглянула в окно – сад стоял сказкой в густом пушистом инее! Даже алые ягоды калины были покрыты тонкими белыми льдинками. Утро было прозрачное и тихое. Наступил новый год.


Прошу, исполни мой каприз...

Прошу, исполни мой каприз
На несколько минут –
Верни мне первой встречи бриз,
Дай робости приют.

Верни смущения волну
Из тех далеких дней.
Я так хочу побыть в плену
У юности моей!

Еще в неведении пусть
Спокоен сердца стук,
И не частит в волненье пульс,
И нет сомнений, мук.

Но есть предчувствие уже,
Предвосхищенья знак.
И так легко, тепло в душе.
И лучезарно так.


В зимнем городе

Оставьте сомненья, оставьте!
Я видела это сама:
На белом от соли асфальте
Кружила и злилась зима.

Был ветер и жгуч, и неистов,
Пытаясь сорвать все подряд –
Огней полуночных монисто
И белый убогий наряд.

Трепал он рекламные шали
И кроны безжизненных лип.
Стволы от ударов дрожали,
Смешались и шорох, и скрип.

Дома прижимались друг к другу,
Сливаясь у самых вершин.
Соленую, пыльную вьюгу
Рождало движенье машин,

В ночи проносившихся лихо.
Все было стихийно, не в лад.
А утром, спокойно и тихо,
В мой город пришел снегопад.


Счастливой встречи свет...

Моим друзьям

Счастливой встречи свет,
Не вспышка, не поток,
Вплетен ты в толщу лет,
Как нежный завиток.

Меня спасал не раз
Нечаянный твой луч.
Спасибо, что не гас,
Что солнцем из-за туч

Был на моем пути,
Прочь отгоняя зло,
Что помогал идти,
Что мне с тобой тепло.


В ожидании зимы

Январь. Зеленые поля.
В оврагах робкий снег.
О, не дразни меня, земля,
Мечтою о весне!

Цветок подснежника в душе
Напрасно не буди –
Ждут беззащитную мишень
Печали впереди.

Пусть дождь и вкрадчивый туман
Смущают все вокруг,
Вернется скоро к нам зима
С букетом белых вьюг.


Житейское

Кто победит сегодня в этом споре,
И кто свою докажет правоту?
Разбушевалось, расходилось море
Под серым небом в Клайпедском порту.

А берег принимает терпеливо
Порывы гнева, стоя на своем.
Вот так между приливом и отливом
И в штиль, и в шторм они всегда вдвоем.

О, как на них с тобою мы похожи!
Я – морю, ты же – берегу под стать.
То спорим до безумия, до дрожи,
То в мире и согласии опять.


Я снова здесь, где берег только мой...

Я снова здесь, где берег только мой,
И где желанье моря так понятно –
Коснуться пляжей шумною волной
И оживить холодной гальки пятна.

Врачуют сосны и балтийский йод
Асфальтом заколдованную душу.
И постепенно тает в сердце лёд,
Как пена волн, попавшая на сушу.

Ноябрь. И в дюнах жухлая трава
Покорна ветру, клонится всё ниже,
Как будто кто невидимый слова
Осенних дней на склон песчаный нижет.

А в сером небе стайка облаков
Зеркальным отраженьем гребней пенных.
И кажется, что души из оков
На время вышли, тягостных и бренных.


Сказка о маленькой оранжевой мышке

Много лет тому назад в семье, где росли двое малышей, потерялся один детский носочек. Но грустить второму, оставшемуся носочку, долго не пришлось. Поскольку он был красивого оранжевого цвета, мягкий и махровый, то мама решила сшить из него игрушку для детей.
Над игрушкой трудилась вся семья. Папа нарисовал на бумаге детали, из которых должна была состоять игрушка. Дети аккуратно вырезали их ножницами. Потом мама вырезала по этим выкройкам точно такие же детали из носочка и принялась шить. Были сшиты два маленьких ушка и небольшой продолговатый мешочек с заостренным концом. Дети набили его ватой, и мама пришила к нему ушки. А бабушка взяла небольшую шерстяную ниточку коричневого цвета и очень хитрым способом сделала из нее хвостик, который тут же и пришили. Затем малыши нашли две темные пуговички, и они сразу превратились в глазки. Так произошло чудо – на свет появилась маленькая оранжевая мышка! Она была такая теплая и ласковая, так хорошо умещалась на детской ладошке, что малыши по очереди брали ее в руки и не хотели отпускать.
Когда мышку принесли в детскую и представили другим игрушкам, она немножко растерялась. Все игрушки были сделаны на фабрике детских игрушек, яркие, большие, и очень строгие.
– Разве это игрушка? – Сразу спросил пластмассовый робот, покрытый серебристой краской. – У нее же нет заводного механизма!
– Конечно, это не игрушка! – Вторил ему автомобиль с антенной и мигающими разноцветными колесами. – У нее нет даже пульта управления и батарей!
– Да она и пикнуть не может! – Насмешливо сказал мобильный телефон, который был хотя и детским, игрушечным, но мог звенеть, когда на нем нажимали кнопки.
– А маленькая какая! – Воскликнули медвежонок и щенок. Они были сделаны из искусственного меха и поэтому были мягче и добрее других игрушек.
– И что из нее можно сделать? – Задумчиво пробормотал конструктор. – Никаких узлов для соединения!
Маленькая оранжевая мышка после такого приема совсем расстроилась и уже готова была заплакать. Но оказалось, что наступил вечер, и малыши стали готовиться ко сну.
– Чур, я буду сегодня спать с мышкой! – Сказал один малыш.
– Нет, я, я! – Закричал второй. – Я буду спать с мышкой!
– Дети, – сказала мама – давайте сделаем так: вы будете спать с мышкой по очереди. Сегодня – кто-нибудь один из вас, а завтра – другой. Договорились?
– Да! Договорились! – Ответили малыши.
Было решено, что самый младший малыш возьмет в этот вечер мышку с собой. Как же обрадовалась маленькая оранжевая мышка, когда оказалась в теплой детской ладошке! Она поняла, что для того, чтобы быть любимой, совсем не нужны ни заводной механизм, ни пульт управления, ни умение громко звенеть. Главное – уметь пробуждать в человеке нежность и желание быть вместе.


Сказка о маленьких бархатцах

Жил-был на свете старый-старый сад. Деревья в нем были толстые, высокие и, казалось, своими ветвями они поддерживали небо, чтобы оно не упало на землю.
Жизнь сада была простой и размеренной. Весной деревья просыпались от зимнего сна, ветки покрывались белым ароматным кружевом, над которым гудели трудолюбивые пчёлы, собирая нектар. Потом ветер своими нежными руками срывал лепестки и над садом кружилась метель из былых цветов. Затем появлялась листва, сад становился шумным, говорливым.
Летом и в начале осени созревали и наливались соком плоды – яблоки, груши. Осенний сад становился тише, задумчивей, ветки под тяжестью плодов опускались ниже, и спелые плоды падали на землю. Ветки же, освободившись от груза, снова тянулись к небу.
Когда опадали последние листья, сад замолкал, и ветер начинал навевать ему зимние сны. Из-за реки прилетала метель. Она кружилась над садом, укрывая землю белым ковром, и сад засыпал.
И так было всегда. Но однажды глубокой осенью подул вдруг теплый ветер, и потемневший от недавних заморозков кустик бархатцев, который рос под яблоней, подумал, что пришла весна. На его почти сухих ветках, давно отцветших и хранящих коробочки созревших семян, вдруг распустились маленькие ярко-жёлтые цветы. Казалось, что в сад заглянуло солнце.
Когда малыши вышли в сад на прогулку, они сразу увидели, что в саду случилось чудо, и побежали к цветам. Они так радовались друг другу – малыши и цветы! А потом малыши подумали, что цветы могут погибнуть от возможного заморозка. Они выкопали кустик с корнями и принесли в дом.
Мама, увидев цветы, тоже обрадовалась, заулыбалась. Она обрезала сухие ветки, корни и поставила цветы в вазу с водой. А семена цветов малыши сложили в конверт и отдали его маме, чтобы когда придет настоящая весна, посадить в саду много-много таких бархатцев.
В доме было тепло, светло, совсем не так, как в сыром саду. И цветы, отогревшись, наполнили дом пряным ароматом. В этом аромате была и сладость теплых летних дней, и горечь холодных осенних ночей, и свежесть утренних заморозков. Аромат был таким сильным, что даже старый пёс Джек, который давно уже утратил свой острый нюх и перестал удивляться чему-либо, поднялся со своего коврика и пришёл в комнату, где на столе благоухали цветы. Джек сел возле стола и стал задумчиво смотреть на букет. О чем он думал? Может быть, он вспоминал, как пахнет весной пробудившаяся земля, как интересно было ему читать эту новую книгу запахов и определять, где в траве пробежала мышь, а где ночевала птица?
И мама, и малыши, и цветы не знали, о чем думал Джек. Но всем им было хорошо и радостно. И хотя за окном стоял хмурый осенний день, в доме царило солнечное лето. И вернули его маленькие жёлтые бархатцы.


Ни письма, ни звонка...

Ни письма, ни звонка…
Привыкаю смиренно к потере.
И все уже друзей,
на земле остающихся, круг.
Тихо плачут дожди
в обезлюдевшем сумрачном сквере,
где листва облетела
под утро негаданно, вдруг.

Захватила врасплох
сердце боль невозвратной утраты.
Черной гостьей незваной
пришла и осталась беда.
Неразрывным узлом
вяжет память и дружбу, и даты,
чтоб остались со мной
до конца, навсегда. Навсегда.


Сказка про розовую чашечку

В одном теплом и уютном доме жила-была розовая чайная чашечка. Когда-то давным-давно она познакомилась и подружилась с таким же розовым блюдечком. И с тех пор они были неразлучны. Радость, переполнявшая чашечку, выплескивалась на блюдечко. А когда на душе у чашечки было грустно, грустило и блюдечко. Их так и называли – чайная пара.
Чашечка с блюдечком любили проводить время на кухне, особенно, когда хозяйка, устав от хлопот, присаживалась за стол и наливала крепкий ароматный чай в чашечку, а малыши, которые резвились в детской, старались не беспокоить маму.
Но однажды малыши решили поиграть в прятки и спрятались под кухонным столом. Они сидели тихо-тихо, скрытые длинной бахромой белой вязаной скатерти и ждали, что же будет дальше. Но скоро им надоело сидеть в таком заточении, и они стали толкать друг дружку и смеяться.
Розовое блюдечко, которое стояло рядом с подружкой чашечкой, захотело посмотреть, кто же там смеется. Оно стало тихонечко двигаться по столу. Вот оно подобралось уже к самому краю, наклонилось, чтоб посмотреть вниз и…. упало на пол, превратившись в множество мелких розовых осколков…
А что же наша розовая чашечка? Она была безутешна в своей печали. Слезы капали, не переставая, на скатерть. Когда хозяйка увидела это, она пожалела бедную чашечку и принесла ей другое блюдечко. Оно было белое, но розовый цветок на нем так напоминал чашечке ее любимое розовое блюдечко, что чашечка просто засияла от благодарности и радости – теперь у нее снова есть друг! Теперь она не одна!


Что просит яблоня у неба...

Что просит яблоня у неба,
Утратив и плоды, и листья?
Зачем к нему так тянет руки,
Когда оно закрылось тучей
И совершенно равнодушно
К тому, что замолчали птицы?

А может быть, ей просто снится
Тот летний день, когда послушно
Она тянулась ввысь, и лучшей
Казалась жизнь, и ветер звуки
Ронял, как солнечные кисти,
На зелень беззаботной кроны…


Уеду в деревню

Уеду в деревню. Там тихая осень
В окно по утрам осторожно стучится.
Взгляну – улыбнусь. Это семечек просит
Привыкшая к щедрой ладони синица.

Уеду в деревню. Там старенькой маме
Приснится мое босоногое лето.
Там ветер-воришка крадется дворами
И яблоню будет трясти до рассвета.

Уеду в деревню. Там спелые груши
Наполнены соком медовым, тягучим.
Там беды туманами тают, и глуше
Тревоги и боль. Там я буду везучим.

Уеду в деревню. Знакомой дорогой
К ближайшему лесу пойду за грибами.
Им кланяться буду я много-премного,
Чтоб лезли в корзину, любезные, сами.

Уеду в деревню. Пусть город мой плачет
Осенним дождем, неуютный и серый.
В деревне живется теплее, иначе.
Там радостью осень одарит без меры.



Плачут цветы

Памяти Владимира Георгиевского

На лепестках светло-желтых и алых
Бусы хрустальные так хороши!
Чистые слезы цветов запоздалых,
Ветер осенний, срывать не спеши!

В светлой печали цветут георгины.
Листья от яблонь намокли в пруду.
Вечером в небе, холодном и синем,
Ангел зажжет для кого-то звезду.

И устремится душа, словно птица,
В край, где блаженство и вечный покой…
Плачут цветы. Дождь упрямо стучится
В окна озябшей усталой рукой.


В твоем окне сегодня осень...

Наташеньке

В твоём окне сегодня осень.
И день загадочен и тих.
Как трудно всё, что в сердце носим,
Вместить в зажатый рифмой стих.

Нас греет свет далеких вёсен
И солнце пролетевших лет.
Так пусть же осень - наша осень
Хранит тебя от зла и бед.

Пусть долго бабье лето длится,
Пленяя цветом янтаря.
А если суждено пролиться
Слезам небесным, пусть заря

Ночные раздвигает тучи,
Лазурью плещет небосвод.
Пусть будет и теплей, и лучше
И новый день, и новый год.

... В твоем окне сегодня осень.
И дремлет роза на столе.
Пусть сбудется всё то, что просим
На этой суетной земле.


На дождь был жаркий август скуп...

На дождь был жаркий август скуп,
Но зрели грозди винограда,
И звездных вечеров прохлада
Касалась горьким дымом губ.

В костры летел былой декор
Садов и опустевших грядок,
И лета позднего упадок
Клубился, словно призрак гор.

Сгорало лето. И опять
Душа грустила по чему-то,
И гасла искрою минута,
Чтоб навсегда золою стать.


Здесь шепот акации сладок...

Здесь шепот акации сладок,
Жасмин ослепительно бел,
И пышный пион возле грядок
От ливня слегка захмелел.

Здесь дышит поэзией роза,
Едва развернув лепесток,
Пусть рядом зеленая проза
Морковных и луковых строк.

Здесь жук-носорог у порога
Хранит устрашающий вид,
Но все же растерян немного,
Под коврик залезть норовит.

Здесь даже ворчание грома
За теплой июльской рекой
Совсем затихает у дома,
В котором уют и покой.

Здесь в гости задумчивый вечер
Приходит желанным, как друг.
Здесь дышится радостней, легче.
Здесь все – мой спасительный круг.


Просто весна...

* * *

Покорна власти вешних вод
Апрельская земля.
И по реке пустились вброд
Березы, тополя.
Но от родимых берегов
Им не дано уйти,
И пению былых снегов
Внимают у плотин.

* * *

Найти пытаюсь острова,
Пески знакомых пляжей.
Но в вешних водах синева
И облака, и даже
Сбежавший от моих шагов
В сверкающие волны
Питомец теплых берегов –
Уж молодой, проворный.

* * *

Аромат сирени
В городе моем.
И воспет весенний
Вечер соловьем.
Лепестков вишневых
Полон Млечный Путь…
В облаках лиловых
Не могу уснуть.

* * *

Ловлю шмелей, влетевших в дом
Из солнечного сада.
Для них, обманутых окном,
Стеклянная преграда
Неодолима. И гудит
Сердитый мой приятель,
Не понимая: впереди
Свобода, я – спасатель!

* * *

Отгудели пчелы и шмели.
Бурные потоки отзвучали.
Лепестками вишни замели
Прошлые обиды и печали.
В песне той, что соловей поет,
На сады мелодию роняя,
Имя я услышала твое
Как еще один подарок мая.

* * *

У разлуки грустные глаза.
Потому, наверно, на перроне
На плечо мне села стрекоза,
Не боясь совсем моих ладоней.
Мы к вагону с нею шли вдвоем,
Но она при виде проводницы,
А быть может, вспомнив о своем,
Упорхнула ввысь, туда, где птицы.


Остался пепел...

Рите


Остался пепел…
Ты отдашь его
стене холодной, белой,
равнодушной.
Цветы рукой поправишь
непослушной.
Вернешься в дом.
А в доме – никого…

Ты будешь жить,
превозмогая боль,
там, где остались
смех родной и голос.
И белым-белым
станет темный волос.
А на губах
помаду сменит соль.


Появились в доме мыши...

Появились в доме мыши
На четвертом этаже.
Их никто-никто не слышал,
Но заметили уже.

Их никто-никто не встретил,
Ни больших, ни малышей.
Но рассказывали дети
О проделках тех мышей.

Если на столе печенье,
Эти мыши тут как тут!
Вмиг растащат угощенье
И немножко погрызут.

Разбросают в коридоре,
На диване, на ковре.
Ну а в детской просто горе –
Беспорядок, как в норе!

Здесь и фантик от конфеты,
Ломтик сыра и банан,
И кусочек от котлеты,
Даже с молоком стакан!

Ах, какие это муки –
Жить с мышами пятый день!
Их искали дружно внуки,
Только не нашли нигде.

Даже бабушка искала
За комодом, за плитой –
Всё напрасно, лишь устала.
Дедушка, весь занятой,

Оторвался от работы,
Помогал ей целый день.
Но ни с чем пришёл с охоты –
Не нашёл мышей нигде.

Что ж, придётся жить с мышами –
Так решила детвора.
Но прощаться с малышами
Наступила вдруг пора.

И уже не слышно смеха
Здесь гостивших малышей.
Папа вечером приехал,
Всех увёз – детей, мышей…


В Барселоне тепло и ясно...

Ю. Башкису


В Барселоне тепло и ясно.
В Минске – дождь и туман, и лужи.
Понимаю, что ждать напрасно
Здесь тебя, и февраль к тому же.

Пленник Гауди, заграницы,
Созерцаешь архитектуру,
А в лесу под Вильнюсом птицы
Принимают уже микстуру.

Им тоскливо сейчас без корма,
На ветвях еле держат лапы.
Разве это для певчих норма –
Жить зимою в лесу без папы?!

Кто им семечек даст с ладони?
Ждет орешков давно кедровка.
И хоть я человек посторонний,
Но и мне за тебя неловко.

Ждут и поползень, и синицы,
Даже ястреб, и тот в печали.
Возвращайся из-за границы,
Как бы там тепло не встречали!

Pentax тоже устал от съемки
Мест испанских, дворцов, фонтанов.
Так, глядишь, дойдет до поломки…
Извини, что пишу спонтанно.

Возвращайся! Аэродромы
Ждут тебя, разошлись туманы.
С Барселоной ноги знакомы.
Им свои тропинки желанны.


Зимние мотивы 1

Когда охвачен звёздной дрожью
Мой сад, утративший листву,
Когда ноябрь по бездорожью
Спешит навстречу волшебству,
Влача безликие недели,
Я знаю – за рекой для нас
С утра до вечера метели
Разучивают белый вальс.
И тает знак небесный, тайный,
Родившийся на том балу, –
Неторопливый, неслучайный
Снежинки первой поцелуй.

*
В сонном царстве белых крыш
И заснеженных тропинок,
Наблюдая поединок
Тьмы и света, ты не спишь.

За окном чернеет сад,
Вечный пленник звёздной дрожи,
Каждой клеточкою кожи
Ощущая небеса.

В лунном свете дом и снег.
Тишиною мир окутан.
Медленно идёт минута,
Как сомнамбула, во сне.

Под невидимой ногой
Заскрипела половица –
Ей, как и тебе, не спится.
Доброй ночи, дорогой!


Без тебя


В.Горбачеву

Тепло и запах молока
Забыл кувшин из темной глины.
В нем догорают георгины,
Едва касаясь ободка.

На лепестках играет свет,
Но солнце в комнате напрасно.
И гаснет день в печали ясной –
Тебя здесь нет. Тебя здесь нет…

И грусть не в силах превозмочь,
Уснут и дом, и георгины.
И будет звезд напев старинный
Мне утешеньем в эту ночь.


Осенний романс

Открою калитку в заброшенный сад -
Там осень шуршит кринолином.
И прошлых свиданий звучат голоса,
Сливаются в хоре едином.

Туманной тропинки теряется след,
И гаснет мелодия в гуще
Деревьев, склоненных под бременем лет,
Покорных метели грядущей.

Где лепет весенний, где радостный шум
Ветвей молодых, говорливых?
Я горечью листьев опавших дышу
И нас вспоминаю счастливых…


Поэт в деревне

...Почитаю стихотворения,
Чтоб создать уют и интим.

Будет слушать она восторженно,
Как умел я других любить…
Да руками всплеснёт встревоженно:
«Мне ж бурёнку пора доить!»

"Интим по-деревенски"
Сергей Тимшин(Мартовский)



Деревенская жизнь размеренна,
все по времени разлиновано.
Не читай стихи неумеренно
перед женщиной, что прикована
к огороду, к буренке с козами -
убежит из уюта, статная.
Не удержишь стихами, розами,
но зато пора благодатная
после дойки наступит вечером -
принесет молока с ватрушками,
будет слушать стихи доверчиво
и слова называть игрушками.
Мол, чудной ты, без бабы маешься,
подружился с какой-то музою
и словами с ней забавляешься,
вот и стала она обузою.
Не пускает с косой на травушку,
а пора уже сенокосная.
Потрудился бы ты на славушку,
для коровки, трава-то росная!
Да и крышу уже давно пора
починить, и забор шатается.
Нет, пожалуй что для двора
не годится кто рифмой мается.
Пусть умеет создать интим,
и в стихах все так разрисовано,
но надолго к нему уйти
как отважиться? Ох, рискованно!


Орешки

По дороге голубой
В эту среду
На свидание с тобой
Я поеду.

Выйдешь встретить у крыльца,
Чуть помешкав:
– Не пущу я молодца
Без орешков!

Только я лихой казак
И не промах!
Брошу в ноги свой рюкзак –
И в хоромах!

Пахнут кедровой смолой
Дом, светлица.
За столом я, удалой,
И девица.

Погощу до четверга
И без спешки.
Ох, вы, синие снега!
Ох, орешки!


Пусть дни опадают листвою прохладной...

Пусть дни опадают листвою прохладной,
Пусть солнце как редкий, нечаянный гость,
Мне сладкое бремя лозы виноградной,
Калины, костром полыхающей, горсть

Согреют озябшее сердце и душу,
Едва пригублю их живительный сок.
Октябрьского плена оков не разрушу,
Пройдя по безмолвию наискосок

Под легкий покров золотистой вуали,
На тихий девичник наивных берез.
Там краски свои на палитре смешали
И мудрая осень, и юный мороз.

Все так же тропинка бежит через поле,
Где инеем схвачен последний цветок.
Не в этом ли жухлом пустынном подоле
Смирения древний, забытый исток?


Катюшкины заботы

У Катюшки
на подушке
место заняли игрушки:
котик
и жираф,
и мишка,
и собачка,
и зайчишка.
Даже там, где одеяло,
места мало,
очень мало.
Там лежат
лошадка,
мышка,
кукла,
обезьянка,
книжка,
пряник,
яблоко,
конфета,
мячик,
папина газета.
Переполнена кровать –
уложила Катя спать
всех зверюшек,
всё, что было
в жизни дорого
и мило.
А потом сказала:
- Ой!
Где же спать теперь
самой?


Голубка белая в саду моем...

Голубка белая в саду моем
Среди цветов и зарослей укропа
Осваивает новый водоем -
Ведро с водою. Крыльями захлопав,

Летит к нему, садится на краю.
О, как вкусны глотки желанной влаги
В земном июльском, солнечном раю,
Не знающем ни страха, ни отваги!

Здесь нет врагов. И дружно у воды
Сидят стрекозы, бабочки и птицы.
Объяты зноем улицы, сады.
Листает время летние страницы...


Ветер северный в мае

Ветер северный в мае
к холодам, холодам.
Сад под белым
прозрачным нарядом.
Разжигаем костры –
пусть не тронет беда
тех, кто рядом цветет,
тех, кто рядом.

От мороза в ночи
поседеет трава,
но в дымящейся,
призрачной шали
будут тихо звучать
лепестки ли, слова
в благодарность,
что мы помешали.

Помешали зиме,
вдруг ворвавшейся к нам,
дотянуться
до самого сердца.
Разжигаем костры –
и сияет весна.
Будем греться, мой сад,
будем греться.


Ливень

Ну, здравствуй, ливень, мой веселый друг,
Неравнодушный к тополям, сирени!
От ласковых твоих прикосновений
Хмелеет все и буйствует вокруг.

Пусть в малахите липовых аллей
Зонты прохожих чередой вкраплений,
Я каблучками разбужу ступени,
На майском разомлевшие тепле,

И, потеряв десяток зим и лет,
Сбегу к тебе, забыв про все на свете…
И день мой будет радостен и светел
От нежности, дарованной земле.


Есть тайный знак в цветении сирени...

Есть тайный знак в цветении сирени,
В весенних ливнях и в разливах рек –
Так в череде прекрасных обновлений
Обязан возродиться человек.

Отбросить зим печальные оковы,
Наполнить сердце светом и теплом.
И встретить утро вместе с нежным, новым,
В душе расцветшим ласковым цветком.


Движений не делайте резких...

Движений не делайте резких –
Надежность, бесчувствие мнимы.
Апреля прозрачные фрески
Так хрупки, нежны и ранимы.

Цветут, беззащитные, рядом,
Доступные каждому глазу.
Но к ним прикасаться не надо –
Любите крылатую фразу

Березы в сережках весенних
И вербы пушистое слово.
Пусть это волненье растений
Привычно для вас и не ново –

Всмотритесь в цветок перелески
На теплой весенней поляне.
Движений не делайте резких:
Мы – часть этих фресок, земляне!


Просьба

Весна. Поэзия. На прозу
Нет времени, желанья, рук.
И пишет Дедушке Морозу
Письмо с одною просьбой внук.

Забыты детские капризы,
Когда, не зная высших сил,
Открытия шенгенской визы
В четыре года он просил.

Сейчас совсем другое время -
Пять лет. И есть о чем мечтать.
Компьютера отбросив бремя,
Ребенок захотел летать.

Где радость вы еще найдете?
Где есть свобода для души?
Конечно, в небе и в полете!
И внук с письмом уже спешит.

«Пришли мне крылья!» - Просьбу эту
Отправим срочно по весне.
Пока же юному поэту
Летать приходится во сне.


Апрельская метель

Ю. Башкису

Ах, твой апрель! Он так несносен!
Себя вдруг выдав за февраль,
Засыпал снегом ветки сосен,
Веселый выдумщик и враль.

Но ты сидишь и хмуришь брови:
Достали эти холода!
А город хлопья снега ловит
И утешает: не беда!

Ты не горюй, утихнут бури,
Пройдет печали полоса.
Волна сияющей лазури
Разбудит птичьи голоса.

И хлынет солнце, лопнут почки,
И зацветут сады опять.
И будут до рассвета дочки
Гулять. А ты не будешь спать.


Перелески

Дождя скользящей занавеской
Размыт сегодня город серый.
Сияют в доме перелески,
Так фиолетово, без меры.

И дух земли, и запах чащи,
И аромат былого снега
И дней весенних, настоящих –
Все в нежных лепестках, побегах.

Цветут, не зная непогоды,
Тобой принесены из леса,
В душе рождая счастья всходы.
И тает хмурая завеса.


Слушая Леонарда Коэна

Пусть нежно шепчет старый Коэн
О сладких тайнах бытия,
Ты в этот вечер будь спокоен –
Тебе верна останусь я.

Мы потанцуем с ним немного,
Но даже сотый поцелуй
Приму все той же недотрогой,
Мой милый, только не ревнуй.

Пусть в томном пенье бэк-вокала
Иным вдруг станет сердца стук.
Ах, как для счастья нужно мало –
Всего лишь приглушенный звук.

И голос, хрипловатый, низкий,
И ритм спокойный, без затей.
Я подпеваю по-английски
И таю в призрачной мечте...


Сны голубые февраля...

Сны голубые февраля
Продлить стараются метели,
Но облака и тополя
В лазурь небесную взлетели.

Пусть в легком инее рассвет,
И ты ворчишь, слегка простужен,
Но снова грезят о родстве
С высоким небом в полдень лужи.

И воробьи наперебой
Свое доказывают в споре
О том, кому из нас с тобой
Пить с медом чай горячий вскоре.


На горке

Почему я
в день морозный
озорной
и несерьёзный,
и визжу,
и хохочу?
- С горки снежной
я лечу!

Всё кругом сверкает,
мчится.
Я на санках,
словно птица!
Крыльев нет -
а я лечу!
И от радости
кричу-у-у!


Нежные стихи

Мак

Из зеленых створок
бабочкою алой
выпорхнуло чудо,
или просто - мак.
И моей печали
словно не бывало,
отступил куда-то
безнадежный мрак.

Я взяла в ладони
чудо, чтоб согреться,
и коснулась нежно
теплых лепестков.
Но шепнул мне ветер,
это чье-то сердце
вырвалось на волю
из земных оков.

Пусть оно сияет,
нас добром окутав!
Для души нет этой
красоты важней.
Да благословенна
будет та минута,
что и наше сердце
делает нежней!


О нежности

От нежности ночного снегопада
Заплачет утром яблоня в саду.
Вот так порою тайная отрада
Становится похожей на беду.

Для любящего сердца нет сомнений.
Оно - барометр чуткий для души:
От нежности твоих прикосновений
Моим слезам пролиться разрешит.

Морщинки твои

Над каждой морщинкой
работали годы,
чтоб я любоваться
могла вечерами,
и нежности светлые,
тихие всходы
считала мне данными свыше
дарами.

Морщинки у губ
от обид и ошибок,
досадных, нежданных
и свойственных многим.
Морщинки у глаз
от лукавых улыбок,
пусть ты и стараешься
выглядеть строгим.

Морщинки на лбу
от раздумий, вопросов,
которыми время
нещадно дразнило.
Морщинки от взлетов,
судьбы перекосов.
Морщинки твои…
Все в них дорого, мило.


Пиратские капризы

У бабушки-пиратки
Все валится из рук –
У бабушки-пиратки
Капризничает внук!

Не хочет есть котлеты,
Не хочет в детский сад.
Желает пистолеты,
Корабль и паруса!
Не хочет быть солдатом,
Пожарником, певцом.
Желает быть пиратом
С обветренным лицом!
Не хочет он рубашку
И брюки на ремне.
Желает он тельняшку
С дырою на спине!

У бабушки-пиратки
Сундук заветный есть.
Там спрятаны загадки,
Богатства там не счесть!
Старинные монеты,
Огромная серьга,
Косынка, пистолеты,
Два старых сапога,
Дырявая тельняшка,
Повязка «черный глаз»,
Простреленная пряжка
И шляпа в самый раз!

Такие вот сюрпризы
Таит в себе сундук.
Откроешь – и капризы
В момент забудет внук!


Еще душа полна осенних снов...

Еще душа полна осенних снов,
И первый снег доверчив и наивен,
Но тонкий лед у берега в заливе
Уже схватил забытое весло.

О, неизбежность этих зимних дней,
Когда к теплу я устремляюсь резво,
А сердце не пылает - сердце трезво,
И образ твой жемчужиной на дне…


Георгины

Еще звучит осенний гимн,
И мы подхватываем фразу
Последних алых георгин,
Изяществом пленивших вазу.

Но время сниться белым снам,
И горизонт прозрачно-розов,
И первый снег слетает к нам –
Предвестник утренних морозов.


Этот розовый сад...

Этот розовый сад
на осеннем закате
и смиренность
последних усталых цветов,
не скрывающих горечь
в своем аромате,
принимаю как счастье.
Не сможет никто
убедить мое сердце,
что песня печали
и скучна, и уныла,
причина тоски.
Пусть туманом затянуты
серые дали,
и метели, и холод забвенья
близки,

я ценю этот день
и негромкое слово
опадающих листьев,
пожухлой травы.
Да пребудет покой.
Но я верю, что снова
прозвучит по весне
светлый гимн синевы.
И набухшие почки
знакомого клена
утром лопнут неслышно,
даруя листву.
И я стану синицей,
веселой, влюбленной,
повинуясь весне,
своему естеству.


Секрет

Я не пил,
я не ел –
я серьезно
заболел.
Привели меня
к врачу:
– Что случилось?
Я молчу.
Осмотрел он
горло, нос,
новый
задает вопрос:
– Что болит
у пациента?
Я со страхом
жду момента:
вот сейчас случится,
вот!
Станет трогать он
живот
и узнает
все секреты!
… Я вчера
нашел конфеты:
и зефир,
и мармеладки.
Ах, какой был
вкусный,
сладкий
этот ароматный клад!
Там еще был
шоколад!
И орехи!
И печенье!
А сейчас от них –
мученье…
Лучше б я тот клад не ел!
Лучше б гриппом
заболел!
Может быть,
сказать все прямо,
повиниться
перед мамой?
Самому
раскрыть секрет
тех исчезнувших
конфет?


Еще сентябрь не тронул позолотой...

Еще сентябрь не тронул позолотой
Луга, леса, но в зелени берез
Уже звучит пронзительною нотой
Листок янтарный – признак светлых грез.

И песней новой и пока не спетой,
Что затаилась где-то в вышине,
Уже спешит в мой город бабье лето,
А если быть точнее, то - ко мне.

И, как всегда, врасплох меня застанет
Листвы притихшей сказочный пожар,
Когда зардеет в утреннем тумане
Знакомый клен, играя роль пажа.

И синеву прозрачной шали сбросив
На ветки полыхающих аллей,
Легко и просто королева Осень
Пройдет со мною вместе по земле.


Почему же?

Если лужи.
если лужи,
если лужи
во дворе,
почему же.
почему же
предлагают
детворе
посидеть
под крышей,
дома,
из окна
смотреть
на мир?
Дождь прошел.
Не слышно грома.
Почему же
из квартир
не пускают,
не пускают,
не пускают
детвору?
Почему
не разрешают
пробежаться
по двору,
расплескать
ногами
лужи,
накричаться
от души?
Ну, скажите,
почему же
лужи
так
не хороши?


Флоксы

Памяти мамы

Ты со мной и не со мною.
Но сквозь толщу зим и лет
флоксы теплою волною
от тебя несут привет.

Палисадник ароматом
наполняет до утра
дом, в котором я когда-то
испытала боль утрат.

Дом, в котором на портретах
свет любимых и родных.
Возле них таится где-то
детства солнечный родник.

И мелодией былого
для тоскующей души
утешительное слово
в мир мой флоксами спешит.


Пузыри

Мама, мама!
Посмотри!
Я
пускаю
пузыри!
Мыльные,
блестящие,
к солнышку
летящие!
Ах, как много
пузырей!
Ну, смотри,
смотри скорей!
Вот большой.
Он самый важный,
самый главный
и отважный.
Это - папа,
знаю я.
А за ним
летит
семья:
мама,
пузыри-детишки,
маленькие
шалунишки.
С пузырятами
беда!
Разлетелись
кто куда
и попрятались
в саду.
Даже я
их
не найду.


Липовый цвет

1.

Я отрываюсь от земли
Веселой маленькой синицей.
Июнь. И липы расцвели.
И голос твой ночами снится.

Пронизан солнцем каждый день,
Но мне милей пора заката,
Когда Пегас летит в узде
Из липового аромата.

И этой дивною порой,
Дарующей нектар медовый,
Ты - мой нечаянный герой,
Познавший легких рифм оковы.


2.

Мы могли бы, конечно, могли бы
Повстречаться на улочке старой,
Где томятся медовые липы,
И пройти заурядною парой.

О жаре поболтать, о погоде,
Выпить чашечку кофе с пирожным
Или что-то еще в этом роде…
Почему же тогда невозможным

Оказалось свидание наше
В древнем городе летней порою?
Быть не встреченным лучше и краше
Моему показалось герою.

Расставаться с неясными снами
Не готова душа, не готова.
И останется тайна меж нами
Для особого, главного слова.

3.

Охапки мяты на полу
И россыпь липового цвета.
Как ароматен поцелуй,
В июне сорванный у лета!

За сладкий и желанный плен,
За дни, наполненные светом,
Что я могу отдать взамен?
Лишь только собственное лето.

И отдаю. В который раз.
Спокойно, погрустив немного,
Избрав из всех прощальных фраз
Одну-единственную - С Богом!


Пробуждение

Не солнца луч –
всего лишь голос твой
откроет день мой
ласково и нежно,
и я проснусь,
поверю в волшебство
и улыбнусь
счастливо, безмятежно.

Не ветра вздох –
касание твое
наполнит день
волнением желанным,
и воробей
зальется соловьем,
пусть даже и с акцентом
иностранным.

Не летний зной –
сияние сердец
согреет дом,
прольется тихим светом,
и лип медовый,
золотой венец
в окошко бросит
молодое лето.


Юодкранте, берег черный...

Юодкранте, берег черный,
Пристань тихая моя!
Здесь раскрашивает волны
Прибалтийская заря.

На дорожке вдоль залива
Солнца теплые следы,
И травы зеленой грива
Разметалась у воды.

К элегантным парапетам
Прогуляюсь не спеша,
Легким эхом в ливне света
Отзовется каждый шаг.

И на синей глади стая
Невесомых мотыльков
Незаметно будет таять
В белой пене облаков.



Юодкранте переводится как "черный берег"


Родительский дом

Там, где мокнут под ливнями грядки.
Где сирень без ума после гроз,
Где антоновки яблоки сладки,
Где полно любопытных стрекоз,
Там трава вдоль тропинки согретой
Шелковиста под легкой ногой,
Там живет мое детское лето,
Там и мир совершенно другой.

Ни тревог, ни печалей, ни боли –
Все вишневая скрыла метель.
Там все проще, наивнее, что ли.
Есть заботы, да только не те,
Что на сердце лежат, словно тени,
Не впуская ни радость, ни свет.
Там теплом дышат старые стены,
И присутствуют те, кого нет…

Уезжая из райского сада,
Отрываюсь, как ветка, с трудом.
Ты – богатство мое и отрада,
Мой далекий родительский дом!



Весеннее

Еще и осень в памяти
лежит листвою бронзовой,
а я во власти замети
зеленой и березовой.

А я во власти нового,
неясного, возможного.
И лепета вишневого,
и таинства дорожного.

А я во власти вешнего,
наивного, желанного.
И облака нездешнего,
и ливня долгожданного.

Лети, стрела знакомая,
и в сердце бей без промаха!
И, нежностью ведомая,
Цвети, цвети, черемуха!


Мне бы зонтик кружевной...

Мне бы зонтик кружевной,
Кружевную шляпку!
Вот тогда бы милый мой
Взял меня в охапку
И унес бы далеко,
Где цветут ромашки,
Где летается легко,
Где живут букашки…
Ни зонта, ни шляпки нет –
Потерялись где-то.
Льет в ладони теплый свет
Молодое лето.


Дресс-код по-английски

Английская компания Nude House, специализирующаяся
на производстве программного обеспечения, начала поиск
соискательниц на должности веб-дизайнеров и разработчиков,
которые могли бы работать в обнаженном виде.

http://www.mignews.com/news/society/world/100411_72010_07113.html




Печалюсь я - в одежде столько лет
Писала на ассемблере программы.
И знал компьютер, что дотошней дамы
В отделе нашем не было и нет.

Машинный код и тот, который дресс,
Подвластны были мне, всегда одетой.
Но все же понимала я, что где-то
К таким, как я, утрачен интерес.

И вот сбылось! Туманный Альбион
Мне подарил признания надежду.
Я оставляю Минску всю одежду
И улетаю. Пусть встречает он!

Там программист востребован и гол,
Пусть нет кармана, чтоб хранить валюту,
Но к великобританскому уюту
Привыкнет сходу, позабыв про пол

Сидящих рядом в офисе коллег,
Нагих, но чопорных и по-английски чинных,
Что не скрывают мест своих причинных
И на работе избегают нег.


Серебряный апрель

О, мой серебряный апрель -
Берез изысканность лебяжья,
И нежность вербная, и даже
Седин любимых легкий хмель!

В сиянье солнечного дня
Купаюсь я не просто Евой,
Женой, подругой – королевой,
Едва коснешься ты меня.

Благословляю этот свет
И хрупкость утонченных теней
Неоперившихся растений,
И сладкий дым прошедших лет!


Хлеб

Ю. Евдокимовой

Из воды и муки,
И щепотки дрожжей
Замесила ты хлеб
Так легко и проворно.
И обычное тесто,
Духовке покорно,
Превращается в чудо
И хочет уже
Поскорее на стол,
Где податливый лён
Тонкой скатертью лёг,
Красоту отражая…

Пусть вкусивший
Того волшебства урожая
Будет счастлив тобой
И любим, и влюблён!


Котенок

Быть котенком
Очень просто,
Если маленького
Роста!

И за маминым
Клубком
Можно следовать
Легко!

Под столом
Пролезть несложно.
Под диваном –
Невозможно!

Но рукой,
Простите, - лапкой,
Этой ласковой
Царапкой

Наш котенок
Все достанет!
И нисколько
Не устанет!

А вчера,
Клубком ведомый,
Обмотал он
В нашем доме

Все, что мог,
И даже - слишком!
Вот такой у нас
Сынишка!


Он смотрел на меня свысока...

Он смотрел на меня свысока.
Подвергал мои чувства сомненью.
Я смущалась, краснела слегка.
Под его равнодушною сенью.

Как назло, сохранял он следы
Разудалой, беспечной соседки,
Не жалевшей из крана воды -
Их свидания были не редки.

Я мечтала, чтоб черт уволок
Хоть куда-нибудь эту красотку.
И чтоб был не запятнан милок,
Я взяла в руки краску и щетку.

Я тянулась к нему, как могла.
Отмывала, скоблила, белила.
Как метель, белоснежная мгла,
Надо мною в то утро кружила…

Он теперь, словно ватмана лист,
Безупречен, сияет, без пятен.
Он во всех отношениях чист.
И пусть холоден, все же приятен.

В этот белый волшебный силок
Попадаю с великой охотой.
И звучит мой родной потолок
Ежедневно высокою нотой.


Кот-охранник

Мыши
У кота
Спросили:
- Как живёшь ты,
Кот Василий?
И ответил
Грустно
Кот:
- Жизнь моя
Полна забот.
Я
Служу
В универсаме.
Я
Охранник
Главный самый.
Только нет
Работы
В нём.
Потому что
Днём с огнём
Не отыщешь
Там
Воришку.
Даже маленькую
Мышку!
Может,
Денежек
Найдёте –
За продуктами
Придёте?
Есть
И сыр,
И шоколад.
Приходите!
Буду рад!


Океан

Я
Вчера
Нырял
С дивана
Прямо
В волны
Океана!
Океан был
Северный,
На полу
Расстеленный.
Назывался
Ледовитый.
Был он вовсе
Не сердитый –
Теплый,
Мягкий,
Шерстяной.
Целый день
Играл
Со мной!
Я
Смеялся,
Кувыркался,
На волнах его
Качался!
Рядом
Плавали
Игрушки
И диванные
Подушки,
Книжки,
Краски,
Даже кресло,
А потом вдруг
Все
Исчезло!
Океан
Волной
Плеснул –
Я качнулся
И уснул…


В Паланге не сезон

Ю. Башкису


Туман

По улице пройдешь - и звук твоих шагов
Угаснет меж домов, сквозящих из тумана.
И, вглядываясь в холст холодного экрана,
Ни солнца не найдешь, ни пляжей - ничего.

Янтарное солнце

В Паланге не сезон. Но твой приезд не зря,
Пусть властвует туман на море и на пляже,
И солнце на постой в Музее янтаря
Устроилось давно, когда - не помнит даже.


Юрате и Каститис

Зимы холодная рука
Не в силах разорвать объятье
Прекрасной царственной Юрате
И молодого рыбака.


Эгле - королева ужей

Отпрянула красавица, дрожа.
Но не холодный март коснулся кожи -
Судьба в мужья послала ей ужа.
И станет он для Эгле всех дороже.


У моря

Задумчив берег. Сдержанны тона
Палитры зимней и октавы низкой.
И на прибрежных сонных валунах
Касание лежит волны балтийской.


Мост

У зимнего моста свои дела, заботы,
Но радует его случайный твой приход.
Пусть заполняет лед бетонные пролеты,
Он проведет тебя над гладью темных вод.


Весеннее волнение

Там гребни волн белеют, словно лед,
Лежащий на песках пустынных пляжей.
Но даже чайка в этом камуфляже
Весеннее волнение поймет...


Желание

Евгению Климовичу


Найти приют на краешке земли,
Тепло песка почувствовать ногами
И наблюдать, как, словно оригами,
Белеют паруса и корабли.

Вчитаться в иероглифы травы,
Легко бегущей к морю по откосам,
И к не решенным ранее вопросам
Искать ответы в песне синевы.

Благословить и шум волны, и день,
Дыханье ветра, солнечные блики.
Песчинкой в мир вернуться многоликий,
Оставив бремя бытия воде.


Гадание

http://fotki.yandex.ru/users/nadin-br/view/381427/?page=3


Кто гадает на гуще – я гадаю на пене,
На ее пузырьках, что дрожат зеркалами.
В них сокрыто все то, что случится меж нами.
И так хочется знать о любой перемене!

Приготовь же скорей ароматный напиток!
Пусть арабики дух уведет за собою.
Я пойму, что начертано будет судьбою,
И прочту, не дыша, этот пенистый свиток.

Я увижу, что ты не заметишь, и даже
Расшифрую тебе не известные коды.
Нагадаю счастливые долгие годы –
Я прочту его так, как мне сердце подскажет.


Подарок

Льняная нить
моей послушна воле,
крючок проворен.
В тонких кружевах
рождается
ромашковое поле,
и в узелки
попрятались слова.

Ты не найдешь
моих тревог, волнений,
когда расстелешь
скатерть на столе.
И лепестки
не разрешат сомнений –
люблю иль не люблю.
Не сожалей,

что не прочел
ажурное посланье,
а завари скорее
крепкий чай
и на его
спокойное дыханье
своим,
таким же теплым,
отвечай.


Зимний эскиз

На фото http://fotki.yandex.ru/users/knv1960/view/323208/?page=4

Мостик, натянутый тонкой струною.
Сонная речка в мареве белом.
Солнечный луч обрамлен тишиною,
Кажется робким, печальным, несмелым.

Зимние сны берегов молчаливых
Ветер не смеет дыханьем нарушить.
И облаками парящие ивы -
Словно вернулись ушедшие души…


Нида

Сосна в окне причудливым изгибом,
И небосвод спускается в залив.
Судьбе шепчу сердечное «спасибо!»
За счастье, что изведала вдали.

Вдали от равнодушного скольженья
По льду такой привычной суеты,
Где нет меня, есть только отраженья,
Принявшие похожие черты.

Наполнен парус розовым рассветом.
На берегу прохладная скамья
С застывшим в одиночестве поэтом
Печалится, что не присела я.

Следов моих не сохранит Парнида,
Где я бродила долго босиком.
Но чайкою приветливая Нида
Махнет мне, словно кружевным платком.

Далекий берег, узкая дорога,
Паром и крылья сбывшейся мечты…
Душа моя, девчонка-недотрога,
Так отчего же загрустила ты?


Среди снегов повеяло сиренью...

Среди снегов повеяло сиренью –
И словно нет ни боли, ни зимы.
По дому солнце гонится за тенью
Тех вечеров, что вспоминаем мы.

О, как всесильны чары аромата!
Как быстро время убегает вспять!
И чувства те, что вспыхнули когда-то,
За пядью отвоевывают пядь.

И снова нет ни страха, ни сомнений.
Душа еще наивна и смела.
И тот букет ликующей сирени
Метель минувших лет не замела…


Ворона

В день осенний
на перроне
очень холодно
вороне.
Говорят,
на юге где-то
и тепло, и хорошо.
Но ворона
без билета.
И опять
на юг ушел
скорый поезд
без вороны.
Только крикнули
вагоны:
"Прилетай!
Ведь ты же птица!"
Но ворона
не решится -
как оставить
свой перрон,
где полно
других ворон?!


Словно бабочка в янтаре...

Словно бабочка в янтаре –
Ни вздохнуть, ни взмахнуть крылом –
Замираю в своем октябре,
В ливне света, что напролом
Хлынул в мой опустевший сад,
На берез золотую скань…
Лета бабьего полоса –
Между жизнью и смертью грань.


В старом парке аккорды ступеней...

Автор фото Евгений Шишонок

В старом парке аккорды ступеней
Угасают в вечерней тиши,
И засыпать листвою осенней
Наше прошлое ветер спешит.

Замыкает ротонда аллею
Белоснежным прозрачным замком.
Я уже ни о чем не жалею,
Не печалюсь уже ни о ком.

И записок березовых ворох
Понапрасну пылится у ног.
Не прочесть мне их с тем, кто был дорог,
Кто понять эту музыку мог…


Всем привет! Я уехала в осень...

Всем привет! Я уехала в осень.
Скорый поезд покинет вокзал.
Будут ветки мохнатые сосен
Повторять то, что ты мне сказал.

Только я все равно не поверю.
На перроне оставлю печаль.
Желто-красное платье примерю
И накину багряную шаль.

Восхищенному взгляду соседа
Подмигну шаловливо в купе.
Будут чай и ночная беседа,
А потом затеряюсь в толпе.

Унесет в небо клин журавлиный,
Но щемящую светлую грусть
Сменят алые гроздья калины -
И я снова на землю вернусь.

Я по осени рыжей лисицей
Пробегу, в позолоте скользя,
И приеду туда, где ресницы
И глаза, без которых нельзя.




Ты только улыбнись!

Твоей улыбки свет
мою согреет осень,
пусть серых облаков
над нами долог путь.
Пусть дождик надоел,
и ветер так несносен,
я об одном прошу:
ты улыбнись чуть-чуть!

И сразу оживут
печальные аллеи,
и упадет каштан,
покатится к ногам.
И станет хмурый день
июльских дней милее,
а сердце уплывет
к далеким берегам.

Там тихо и светло.
Там юною наядой
плескаться целый день
смогу в твоих лучах.
Ты только улыбнись!
Мне большего не надо.
Ты только улыбнись,
чтоб запылал очаг.


Осеннее

Грусть моя окрашена
легкой позолотою –
бабье лето в городе,
скоро листопад.
В паутине след росы
невесомой нотою,
и высоких облаков
белоснежны па.

Не уйти от осени,
не сбежать от времени.
Расскажу рябине я
про печаль свою.
И хотя мы разного
с нею роду-племени,
только ей открою все
и не утаю.

Потому что горечи
вкус познали смолоду,
пусть причины разные,
разные пути.
Жаль, что не получится
побродить по городу
с нею, как с подругою,
от забот уйти…


Лицо Паневежиса

На фото
http://fotki.yandex.ru/users/jubass5/view/248660?page=0

Желая познакомиться,
Растаять и понежиться
На солнце Баниониса,
Улыбке Паневежиса,

Приходят, непохожие,
Приезжие и местные,
Обычные прохожие,
Простые, неизвестные.

И пусть во власти холода
Дрожит зимою улица –
Лицом прекрасным города,
Счастливые, любуются.

Герои фильмов помнятся.
И тихим эхом прошлого
Сердца людские полнятся
Для доброго, хорошего.


Среди дождей и роз...

Среди дождей и роз
у осени в плену
живет душа моя,
исполнена печали,
благословляя ту
далекую весну,
которую ветра
за горизонт умчали.

И не страшит закат
малиновым лучом,
пусть даже принесет
он заморозок первый.
Поблекшему листу
сорваться нипочем.
Озноб лишь оттого,
что стал немного нервный…


Грустит антоновка в саду...

Грустит антоновка в саду,
Плоды созревшие роняя.
Сентябрь. А сердце не в ладу
С календарем. И жаждет мая.

Платок зеленый кружевной
Изрядно выгорел в июле.
Ах, если б тот, что был весной,
Ветра осенние вернули!

Вернули свет далеких снов
И ливней золотые струны,
И шелест робких, нежных слов,
Что нашептал ей ветер юный...


В моей пустыне горький зной и дым...

В моей пустыне горький зной и дым.
В моей пустыне догорает лето.
Дожди проходят стороною, где-то,
И пылью покрываются следы.

В моей пустыне чахлая трава,
И засыпают на лету стрекозы.
Безмолвно лепестки роняют розы.
Поникших веток не слышны слова.

В моей пустыне гостем ураган,
Незванный, нежеланный и жестокий.
Добра и зла соседствуют истоки,
И друга посылая, и врага.


Старый дом

Занавескою ливень на темном окне.
И наличников серых сквозят кружева.
Но цветок за стеклом потянулся ко мне
И сказал, что душа в этом доме жива.

Пусть не помнят о краске углы и бока, -
Все ж струится, волнуется древний узор.
Украшая седое чело старика,
Серебром благородным сияет подзор.

Дом, обласканный крепкой мужскою рукой,
Был надежным приютом и в стужу, и в зной.
А вот выдался век непонятный такой –
И уходит в былое красавец резной.

В заколоченных окнах не дрогнет свеча –
Их глазницы давно безнадежно пусты.
Но остался и тихо пылает очаг
В тех, откуда глядят на прохожих цветы.


Июньское

* * *

Звезда в моем окне
далекою лампадой.
Светлеет небосвод
в вечерней тишине.
И дышит старый сад
жасмином и прохладой
и сны минувших лет
напоминает мне.

Еще горит огонь,
поддерживая силы,
но нет былых надежд
и радостей былых.
Любимые ушли.
Безмолвные могилы
от суеты мирской
оберегают их.


* * *

В доме солнце. И липовый цвет
снова дразнит своим ароматом.
Я забуду, и сколько мне лет,
и печаль, и что было когда-то.

Я девчонкою стану на день.
Убегу на свидание с речкой,
где кувшинки на теплой воде
в золотое сомкнутся колечко.

В лодке, скрытой под зеленью лоз,
помечтаю о счастье, о воле
и со стайкой беспечных стрекоз
улечу в голубое раздолье.


Платье для Катюшки

Я свяжу для тебя кружева
из любви и тепла, белой пряжи.
Я вплету в них такие слова,
что любой с восхищением скажет:

"Ты - принцесса! Нежнейший цветок!
Ты из снов чародея Морфея!"
Вот что сделают пряжи моток
и крючок, если бабушка - фея!

В белом платье порхай мотыльком
над букетом зеленых дорожек,
что коснуться мечтают тайком
твоих маленьких ласковых ножек!


День одуванчика

Качели

Утром хвастались
качели:
- Мы вчера опять
взлетели!
Прямо к солнцу!
В небеса!
Вот такие
чудеса!

Но песочница -
соседка,
словно добрая
наседка,
улыбнулась:
- Это дети
любят небо,
солнце, ветер.

И они,
на самом деле,
раскачали так
качели!

Полдник

Нет, не мышка,
не норушка
надкусила
пирожок.
И погрызена
ватрушка.
И рассыпан
творожок.
И следы зубов
на груше.
И на скатерти
компот…
Это полдник
у Максюши –
есть такой мальчишка.
Вот!

Одуванчики и дети

Ждут лужайки, ждут опушки
Ветра вешнего порыв.
Одуванчиков макушки
Тоже летной ждут поры.

Только ветер почему-то
Спит за облаком в тиши
И наполнить парашюты
Совершенно не спешит.

Мы оставили игрушки,
Поважнее дело есть
У Максюшки и Катюшки -
Одуванчиков не счесть!

Будет, будет нынче ветер!
На цветочки дуют дети!

Колыбельная

Одуванчики в траве
закрывают глазки.
Детям тоже спать пора.
До свиданья, день!
Будут сниться им всю ночь
и цветы, и сказки.
Колыбельную поет
под окном сирень.

Баю-баюшки-баю,
спят цветы, листочки.
Даже ветер-озорник
спит в саду ночном.
Засыпайте, малыши,
всем спокойной ночки.
Затихает до утра
вместе с вами дом.

Вешний дождик прибежал
по земле согретой
посмотреть через окно,
спят ли малыши.
Дождик-дождик! Приноси
поскорее лето!
Тихой музыкой в саду
до утра шурши!


За мужем, как за каменной стеной...

За мужем, как за каменной стеной,
Хотела жить. О слабости мечтала.
Но подшутил Всевышний надо мной -
Негаданно сама стеною стала.

Как развалить мне этот бастион,
Преодолеть досадную нелепость?
Ведь где-то есть на белом свете он,
Кому без боя отдала бы крепость.


Приди в мой сад...

Приди в мой сад, где белая сирень
Томится в ожидании свиданий,
И аромат неведомых преданий
Особой грустью наполняет день.

Приди в мой сад, где светел легкий сон
Застенчивых и белоснежных вишен.
Где соловей лишь потому не слышен,
Что для тебя хранит все трели он.

Приди в мой сад, где юная трава
Веснушки одуванчиков не прячет.
Здесь все слова звучат совсем иначе,
И не страшна зеленая молва.


Декор

Цветов неувядаемый букет
Смотрел в окно с настенного декора
И рассуждал: "Я проживу сто лет.
Цветы в саду умрут довольно скоро.

Им дождь и ветер вовсе не родня,
И солнце беспощадно и жестоко.
Условия получше у меня,
Хотя живу, пожалуй, однобоко.

Мной украшают мебель, и дома,
Порталы, арки, потолки и своды…»
В саду вздохнул сирени аромат:
«Несчастный, он - лишь копия природы…»


Половодье

Здесь старый мост заполнен рыбаками,
И острова исчезли без следа.
Здесь камыши в соседстве с облаками,
И над долиной властвует вода.

Здесь бродит аист в голубых протоках,
И льнет река к высоким тополям.
Здесь не жалеет ни тепла, ни сока
Для гибких лоз прибрежная земля.

Здесь время буйства вешнего в природе,
И ветер обнимает, словно друг.
Здесь торжество реки. Здесь половодье.
И новой жизни непрерывный круг.


Упало солнце на поляну...

Памяти В.Р. Кузнецова

Упало солнце на поляну —
И засверкали ветки ивы.
И я в лучах на время стану
Веселый, юный и счастливый.

В лесу прохладном и дремучем
Вмиг отогреюсь, засияю...
Я в этой жизни был везучим —
Прошел войну и сердцем знаю,

Что колокольчики, ромашки
И голубые песни сосен
Стреляют в душу без промашки,
Мою отодвигая осень...


Васильки

В.Р. Кузнецову

Удивлялись на деревне мужики:
"Глянь, опять Романыч тащит васильки!
Это ж где такое видано, скажи, -
За цветами мужику бродить во ржи?"

Папироской подымив, сказал сосед:
"Ты, Романыч, не такой у нас, как все.
На войне, поди, обстрелян был не раз,
А на вон какие нежности горазд!

Всем известно – ты мужик мастеровой.
У тебя цветок под кистью, как живой!
Одного я не возьму, пожалуй, в толк –
Как сдружились в доме кисть и молоток?"

И Романыч , улыбаясь, отвечал:
"Знай, душа моя – начало всех начал.
Повелела – и послушная рука
На холсте выводит песню василька.

И живет она, родимая, трудом.
Вместе с нею строил я вот этот дом.
Вместе с нею сыновей растил и сад.
Вместе с нею все дела идут на лад!"


Уходит дом...

Уходит дом. Слетают кружева
наличников, теряются в бурьяне.
И припадает тихая трава
к очередной неизлечимой ране.

Уходит дом. И в черноте глазниц
смирение с неласковой судьбою.
И нет под крышей ни птенцов, ни птиц.
Вот так и мы когда-нибудь с тобою...


Маленький хаос

J.B.



Весна за окном.
И поэтому снится
твой маленький хаос,
в котором синица
и дятел, и поползень,
трели и стук…
И кружится мир
возле ласковых рук.

Орехи и семечки –
вкусной заботой.
Ты птицами занят
и фотоохотой.
Бежишь с объективами
наперевес
к подружкам крылатым
в свой сказочный лес.

Но дятел ворчит,
что невежливо слишком
снимать джентльмена
с несвежей манишкой.
Не нужно его
отвлекать от хлопот!
Забот у него
без того полон рот!

Зато как позируют
щедро синицы!
Такой фотосессией
может гордиться
любая красавица –
вот он, успех!
Затмить красотой
умудряются всех.

Твой маленький хаос
царит над опушкой.
В нем гаечка вертится
милой резвушкой.
Весна! Просыпается
первый ручей.
И греются гнезда
для важных грачей.


Затеплю в храме тихую свечу...

Затеплю в храме тихую свечу,
Душой и сердцем обращаясь к Богу.
Благословлю и встречу, и дорогу,
Дарованные свыше. Помолчу.

Берез февральских мокнут кружева,
Наполнен день дождями и туманом.
И нищенка-зима в наряде рваном
Уже без сил, но все еще жива…

Друзья уходят, оставляя нам
Печалью светлой тронутые даты.
За ними - радость жизни, боль утраты.
И не с кем разделить все пополам…


Есть счастье в таинстве невстреч...

Есть счастье в таинстве невстреч,
Когда душа в плену иллюзий
Сама летит навстречу музе…
А впрочем, не об этом речь.

Жить вымыслом. Изведать страх
Утраты милого сюжета.
И трепетать во власти света
Другого, дальнего костра.

Благословляя сердца стук,
Лелеять легкую влюбленность
И отвергать определенность
И ваших глаз, и ваших рук…


Улицам старого Вильнюса

Таятся в каждой клеточке брусчатки
Тяжелые шаги былых веков.
Сегодня я оставлю отпечатки
Своей души и легких каблуков.

На улице прижмусь к стене спиною,
Чтоб уместился город в объектив,
И вдруг пойму: он был всегда со мною -
Изысканный готический мотив.

А отзвук щедрой пышности барокко
Пленял и уводил под небеса,
Когда на сердце было одиноко,
И темная царила полоса.

Дома и храмы, как и люди, тленны.
Но этот город временем храним.
Пульсируют старинных улиц вены,
И в сердце радость от свиданья с ним.


Ужутракис

Заброшенный парк.
В опустевшей аллее
вдали от дорог,
городской суеты
застенчиво мрамор
старинный белеет,
как будто стесняясь
своей наготы.

Диане сегодня
опять одиноко
под сенью листвы
и немых облаков.
Ее безупречно
уложенный локон —
свидетель давно
отзвучавших веков.

Здесь эхо балов,
что гремели когда-то,
под парусом белым
плывет в тишине.
И ветер качает
букет ароматов
свиданий былых
на озерной волне…


Репейник

На пустыре
вдруг повстречался мне
репейник
в благородной седине.

Он не цеплялся,
как в былые дни,
когда мы оставались
с ним одни.

На склоне лета,
меж высоких трав
он был настойчив,
молод и лукав.

Теперь же в инее,
грустя среди зимы,
он вспоминал,
какими были мы…


Этот снежный коктейль...

Этот снежный коктейль
обжигает, но жадно
я глотаю его
на пороге зимы.
Пусть в природе сейчас,
как у нас, все нескладно,
но есть солнце, метель
и, конечно же, - мы.

Исчезает в душе
горький привкус былого.
И на чистом листе
задремавших полей
хрупкой веткою пишется
новое слово
обо всем, что случится
еще на земле.


Клайпедскому трубочисту

Не горячись, друг мой.
не горячись!
Да, я люблю мужчин,
что ростом выше!
Недаром в Клайпеде
известный трубочист
взлетел над городом
и ждал меня на крыше.

Проворен он и черен,
словно бес,
но до чего ж хорош
и грациозен!
На ярком фоне
голубых небес
сидит в излюбленной
летящей позе.

Он далеко не баба
на метле –
изящный, элегантный,
работящий.
Увидишь – и становится
светлей.
Все потому – мужчина!
Настоящий!


Вечер. Доницетти. Ария

Una furtiva lagrima...


Вечер. Доницетти. Ария.
Дом забыл о суете.
На подстанции авария.
Полрайона в темноте.

Сотни ватт свечой пугливою
Заменяются вполне.
Ах, как просто быть счастливою,
Внемля радиоволне!

Героинею влюбленною
Ощутить блаженства миг.
Пусть слезою потаенною
Плачет где-то там жених.

Пусть заказывает снадобье,
За бокалом пьет бокал.
Мне же ничего не надобно –
Сердцем слушаю вокал.

Вечер. Доницетти. Ария.
Ты тоскуешь обо мне.
Вот поэтому авария
И свеча в моем окне...


Приходи поскорее сюда...

Приходи поскорее сюда,
Где желанны случайные гости,
Где над тоненькой корочкой льда
Замечтался оранжевый мостик.

Здесь не спросит прозрачная тишь,
Отчего на душе так уныло,
Почему ты сегодня грустишь.
И поймешь вдруг, что все уже было.

Но прошло. Горевать не резон.
Впереди светлых дней вереница.
Межсезонье – еще не сезон
И недолго, поверь мне, продлится.


Я уйду в кружева деревянных "оков"...

Я уйду в кружева
деревянных "оков",
откажусь
от бетонной "свободы".
Заберусь в эти книги
ушедших веков,
где историй –
на долгие годы.
Сквозь прозрачную вязь
постаревших страниц,
словно в кущах
небесного сада,
я увижу волшебных,
диковинных птиц,
ожерелья цветов.
И отрада
прибежит в мое сердце
веселой волной
от высокой светелки
и фриза.
Будут солнце и звезды
сиять надо мной,
над ажуром
резного карниза.


Ты не грусти, друг мой...

Ты не грусти, друг мой,
что солнце не приходит.
Смотри, как нежен свет
последних теплых дней.
Сейчас уже тона
сентябрьские не в моде.
Природа знает толк
в нарядах. Ей видней,
как выкрасить листву
и поле, и овраги,
где отбелить узор
и приглушить мотив.
Синеют облака,
тяжелые от влаги,
и не хотят никак
из октября уйти.


Какая дерзость - бегать по волнам...

«Какая дерзость – бегать по волнам
И хохотать, и обнажать колени!» –
Так думал берег Балтики осенний,
Вздыхал и все же радовался нам.

Какая дерзость – с морем в перепляс
Пойти на тихом и пустынном пляже,
Где никому никто уже не скажет
Ни слова, осуждающего нас.

Какая дерзость – не смирясь с судьбой,
Забыть о жизни дальней и прожитой
И выходить из пены Афродитой,
Благословляя море и прибой…


Шутка

Рука послушна сердцу – не рассудку.
И я пишу в песках, на склоне дюны
Послание тебе, мой спутник юный.
Но только ветер понимает шутку,
Которая мгновение хранится,
Гонимая песчаными волнами.
И снова остается между нами
Нетронутая, чистая страница.


Далекому берегу

Не покидай меня, прошу,
Волны пленительная фраза!
Не исчезайте, ветра шум
И море цвета хризопраза!

Пусть ослепительный зенит,
Как и песок, скользящий нежно,
Не вспомнит и не сохранит
Души моей порыв мятежный.

Пусть бархат дюны под ногой
И песня синяя залива
Забудут: я была другой –
Летящей, юной и счастливой.

Не покидай меня, прошу,
В дни самых горьких потрясений
Все, чем сегодня я дышу –
Далекий берег в день осенний!


В дюнах

И на песке растут цветы,
Питаясь утренней росою.
Но их не замечаешь ты –
Я впереди иду босою!

И пара туфелек в руке,
И пяток мерное движенье
На зыбком золотом песке,
И голо... головокруженье...



Льняное сияние

Полосой ли туман
над речушкою стелется,
cеребрится роса ли
в траве жемчугами, -
в путь-дорогу душа,
детства вечная пленница,
все зовет и зовет.
Не куда-нибудь – к маме.

Километры шоссе
как холмистая линия,
горизонт, облака
да гречишное поле.
Не вчера ли ребенком
простилась и с ними я,
и с порогом родным?
А теперь поневоле

возвращаюсь туда,
где листок подорожника,
лучший лекарь для ног,
избавлял от занозы,
где таинственной кистью
большого художника
рисовали на небе
мне радугу грозы…

И когда не могу
одолеть расстояние,
а душе тяжело
от тревог и разлуки,
утешает мне сердце
льняное сияние
полотенца,
что вышили мамины руки.

Прикоснусь – и уходят
дела бесконечные.
Так легко и светло
в мире переплетений!
Я уткнулась в ладони,
родные и вечные –
мама, детство и солнце.
Ни бурь. Ни смятений.


Разговорчики в алфавите, или Вкусная азбука

"Ах! - сказала буква А -
Как вкусны мои слова:
апельсин, арбуз, айва,
ананас! Я не права?"

"Будет хвастаться тебе! -
отвечала буква Б. -
Очень вкусные бананы,
бублики и баклажаны!"

Рассмеялась буква В:
"Вы прислушайтесь к молве -
всех важней, вкусней всегда
для людей была вода!"

Буква Г закрыла уши
и твердила: "Только груши
и грибы всего вкусней!"
Как теперь поспоришь с ней?

Заявила Д: "Отныне
буду есть я только дыни!
Даже сладкое драже
разлюбила я уже!"

"Если есть, то - ежевику! -
Е сказала. - Ни чернику,
ни бруснику, ни малину
вам не стоит брать в корзину!"

"Тот, кто пробовал, поймёт,
что всего вкуснее мёд!
Это мнение моё!" –
скромно отвечала Ё.

"Жаль, - сказала буква Ж, -
что не любят здесь драже!
Но клубничное желе
кто не любит на земле?!"

"Я люблю желе, зефир! -
З кричит на весь эфир. -
Землянику и арбуз!
У меня хороший вкус!"

И пропела: "Даже киски
любят йогурт и ириски.
А изюм, имбирь, инжир
покорили целый мир!"

"Как разнятся вкусы наши!
Я люблю котлеты, каши, -
прошептала буква К, -
клюкву, чашку киселька..."

Л, строга и непреклонна,
заявила, что лимона,
лайма, сладких леденцов
лучше нет, в конце концов!

"Как прожить без молока? -
улыбнулась М слегка. -
А мороженое, мед?
Это вкусно! Всяк поймет!"

Буква Н вскричала: "Нет!
Не хочу желе, конфет!
Мне милей всего один
сладкий-сладкий нектарин!"

О сказала: "Столько лет
ем я огурцы, омлет
и орехи обожаю!
Но другим не возражаю."

"Пироги и пастила -
эта пища мне мила, -
П промолвила несмело, -
и, конечно, - персик спелый."

"Только рыба, бурый рис,
рыжики, ранет, редис! -
Р в ответ категорично. -

Все родное мне привычно!"

С вздохнула: "Все же странно…
Для меня салат, сметана,
сливы, сырники – всегда
распрекрасная еда!"

"Так, я подведу итог! –
Т вскричала. – Лишь творог,
тыква, торт и сок томатный
всем желанны и приятны!"

"Погоди, - проснулась У, –
я чего-то не пойму.
Ну, скажите, чем плоха
Ароматная уха?"

"Нет, друзья, не в этом соль.
Финики, фундук, фасоль, –
Ф заметила, – вот это
вкусно, я читала где-то!"

"Ха, не верьте всем! Халва,
хлеб, хурма – вот те слова.
Вы вкуснее не видали!" –
Х воскликнула в запале.

"Просто цирк! - вскричала Ц. -
Вкус есть в огурцах, в яйце,
в цедре, в кабачках цуккини!
Кто тягаться может с ними?"

Ч мечтала: "Под черешней
хорошо порою вешней –
вся нарядная, в цвету.
Летом – сладкая во рту…"

Ш шептала: "Шоколадки
Замечательны и сладки…
А еще хорош шербет …
Вы о нем слыхали? Нет?"

Горячилась буква Щ:
"Не знавали вы борща!
А щавелевые щи
Так вкусны, что хоть пищи!"

Твердый знак Ъ и мягкий знак Ь
не найдут слова никак!
То ли память плоховата,
то ли вкуса маловато.

Буква Ы рыдала: "Эх,
я была бы лучше всех!
Не ходила бы с клюкой,
если б вкус был хоть какой!"

"Ваши знания - азы! -
показала Э язык. -
Есть понятие приправа.
Слава эстрагону! Слава!"

Эрудицию свою
показала буква Ю:
"Без изюма и урюка
Жизнь – мучение и скука! "

Буква Я стояла гордо,
заявляя очень твердо:
"Яблоки, язык в желе -
это вам не крем-брюле!"
.................................

Буквы спорили, кричали,
позабыли, кто в начале,
кто за кем, перемешались,
друг над другом потешались.

И не знают папы, мамы,
в азбуке кто вкусный самый.
Уважаемые дети!
кто нам правильно ответит?




Подорожник

Сколько ног, ножищ и ножек
Проходили здесь, представьте!
Но однажды подорожник
Взял и вырос на асфальте!

В городском движенье, гаме,
Где зачахли даже клены,
Так спокойно под ногами
Он сидел себе, зеленый!

А пока народ вопросы
Задавал: как, почему, мол,
Появились цветоносы –
Он цвести уже надумал!

Все судили и рядили,
Как взошло такое чудо?
Осторожно обходили,
Чтоб ему не сделать худо.

И асфальт проникся тоже
Чувством теплым. Словно тесто,
Мягким стал он в день погожий,
Уступая чуду место.


Золотая пурга

Юленьке Евдокимовой


Я однажды уйду.
И взметнется пурга золотая
за спиною моей,
только ты обо мне не тужи.
Посмотри – теплый ветер,
тропинку мою заметая,
взволновал на закате
колосья созревшие ржи.

Отцветут васильки
и засеют поля семенами.
Снова жито взойдет.
И продолжится жизнь на земле.
Золотая пурга
будет снова сиять между нами.
Так о чем горевать,
если хлеб и вино на столе?


Колобок

Я тебя, не чаяла,
а сумела -
из сусеков памяти
из-ме-ла !

Лика


По сусекам памяти
(не слаб'о!)
поскребла и выпекла
колобок!
Но как ни старалась я,
вышел куб!
Никуда не катится
и не люб.

Что же мне, красавице,
делать с ним?
Ни одним не нравится,
ни другим.
Нарисую что-нибудь
на боках.
Может, предложу кому
колобка.

Люди удивляются,
что за фрукт?
Никому не нравится
мой продукт!
Маялась я ноченьку
до зари,
а потом придумала:
в сухари

превращу несчастного
колобка!
Подрумяню, высушу,
но слегка!
Вдруг заглянет в гости кто
невзначай -
предложу к сухарикам
крепкий чай!

Посиди со мною, друг,
сладость есть:
мед, варенье в вазочке -
все не счесть.
Можно и вприкусочку,
можно - в чай.
Ну, а что с сухариком -
не серчай!

Вот смотрю в сусеки я -
вновь бело!
Намело для тортика,
намело!
Будет, будет праздничек,
не один!
А пока сухарики
поедим.


Уеду в осень не по делу...

Уеду в осень
не по делу,
а просто так –
каприз души.
Там на вино
снять изабеллу
никто в округе
не спешит.

Там солнце
задремало в ветках
усталых яблонь,
и скамья
грустит о лете,
о соседках,
с которыми
сидела я.

Там вместо пчел
снуют журчалки,
в цветах осенних
пьют нектар,
а грядки
и пусты, и жалки.
Но в баньке
есть горячий пар.

Там отчий дом,
родные стены.
В нем – и хранитель,
и музей.
В шкафу лежит
альбом толстенный,
где фото близких
и друзей.

Там никуда
уже не деться
от радости.
И в тишине
на цыпочках
по дому детство
идет, счастливое,
ко мне.


Секрет, или Кто шуршит на сеновале?

Кто шуршит на сеновале?
Догадаетесь едва ли!
Может быть под самой крышей
Весело резвятся мыши?
А быть может, это птица
Спать легла, и ей не спится?
Или это шустрый ёжик
Бегает, и топот ножек
Нас пугает? Неизвестно.
Но ужасно интересно!
Долго-долго мы гадали.
И однажды увидали,
Как выходит из ворот
Зверь, который там живет!
Мы подумали немножко
И решили – это кошка!
А не кот, совсем не кот!
Потому что из ворот,
Вслед за зверем вышли дети,
Первый и второй, и третий!
Белоснежные котята –
Симпатичные ребята!
Мама вывела их в свет.
Вот такой у нас секрет!


Уложен парус. Ветер спит...

Уложен парус.
Ветер спит.
И ночь –
мелодией печали.
Душа моя
уходит в скит
в далекой Прейле
на причале.

От суеты,
друзей и дел
я вслед за ней
ищу приюта.
Туманом белым
по воде
уйдет и боль моя,
и смута.

А утром –
чаек голоса,
и плеск волны,
и пробужденье…
Пришла
другая полоса.
И свет в душе.
И возрожденье.


В глубине покинутого сада...

В глубине покинутого сада
В кущах догорающего дня
О тебе одном поет цикада.
Для кого? Уже - не для меня.

И покрыты легкой звездной пылью
Ветки старых яблонь в вышине.
Наша встреча стала давней былью,
Но ни слова в песне обо мне...


Песок шептал морской волне...

Песок шептал морской волне:
"Приди ко мне, приди ко мне!
Я нежен и горяч, и юн,
И так похожи гребни дюн
На твой прекрасный силуэт..."
Волна сказала: "Ты - поэт,
Но чайки в море говорят,
Что очертаний дивный ряд -
Причуды ветра. Он игрив
И приласкал немало грив.
И, может быть, о табуне
Он думал, а не о волне,
Рисуя бег твоих полос,
Как пряди шелковых волос".


Ах, зачем во время звездопада...

Ах, зачем во время звездопада
загадать желание решила!
Прошептала имя... А цикада
рассказать секрет мой поспешила.

Не уснуть мне от ее "услуги",
трескотня в саду который вечер -
там цикада и ее подруги
о загаданной судачат встрече.


Каприз

Который день тебя зову
И не могу дозваться:
Хочу упасть с тобой в траву,
И лет чтоб – восемнадцать!

Взлетят ромашек мотыльки,
Периной станет клевер,
И от тепла моей руки
Уйдет обиды север.

А сердцем завладеет юг,
И васильковым бризом
Нас приласкает летний луг...
Смирись с моим капризом!


Из жизни лошади

Улететь туда, где степь,
Погулять на воле!
Да звенит стальная цепь,
Держит на приколе.

Ни свободы, ни подруг -
Вот такая доля!
И очерчен жизни круг
На квадрате поля.

Дождь ли, солнце - день за днём
По дуге граница...
И не сделать ход конём
В степь. Свобода - снится.


У старой плотины

Там, где берег обрывом и речка,
Не ходи по ночам, не ходи!
Там русалка нашепчет словечко –
И поселится смута в груди.

Возле старой забытой плотины
Прячет сладкие тайны туман –
В нем сокрыты былого картины,
В нем хранится печальный роман…

Жил над речкою, словно отшельник,
С говорливой общался водой
От муки побелевший ли мельник,
Или, может быть, просто седой.

И однажды, когда засияла
Над уснувшим оврагом луна,
Что-то странное вдруг прошептала,
А потом рассмеялась волна.

Но напрасно искал он, напрасно,
Кто плескался у дома в реке.
Образ девушки юной, прекрасной
На мгновенье мелькнул вдалеке.

Позабыла душа о покое,
Стали ночи желаннее дней.
Как забыть наважденье такое!
Стал печалиться мельник о ней.

Обошел все луга и протоки,
Заходил далеко в камыши,
Осмотрел даже берег высокий –
Все пустынно. Вокруг ни души.

И казалось, что все безнадежно,
И не встретить ее никогда,
Но сказал из реки кто-то нежно:
«Будь смелее! Иди же сюда!»

… Там, где берег обрывом и речка,
Не ходи по ночам, не ходи!
Там русалка нашепчет словечко –
И поселится смута в груди.


Подарок

Наяву или во сне,
Но случилось летом –
Выпал и не таял снег
За деревней где-то.

Оказалось – это ты
Тайно, спозаранку
Для меня созвал цветы
На одну полянку.

И снежинок кутерьма
В день июньский, жаркий –
Не метель и не зима,
А цветы-подарки.


Не спеши уходить, не спеши...

Не спеши уходить, не спеши,
задержись и оставь на пороге
груз сомнений. Пусть в новой дороге
он твоей не смущает души.

Промелькнет разноцветный лубок
дней, прошедших порою нескладно –
что ж, такой вот судьба-Ариадна
для тебя намотала клубок…

Лабиринтами встреч и разлук
ты идешь, этой ниточке веря.
Нет ни страха, ни чудища-зверя –
есть одно – притяжение рук.

Возвращайся к ладоням родным,
даже если темно и ненастно –
все в пути возвращенью подвластно,
все пронизано светом одним.


В Архангельском

J.B.

Там зелень плывет по аллее,
а небо идет под откос.
Не бойтесь, идите смелее!
Пусть смотрит с угрозою пёс,

заботливый спутник Дианы:
«Откуда пришли вы сюда?» –
все гости в усадьбе желанны.
Входите скорей, господа!

Сегодня дождливо, прохладно,
вы, видно, устали в пути,
озябли, промокли изрядно,
и капли летят в объектив...

Но мрамор, и нежен, и светел,
срывает дождя пелену.
Ненастья никто не заметил
в счастливом и теплом плену.


Я у судьбы-индейки...

Я у судьбы-индейки
Прошу совсем немного:
Тот уголок скамейки,
Где осень-недотрога

Забыла лист кленовый
В покинутой аллее.
Быть может, кто-то новый
Грустит и сожалеет

Теперь на этом месте,
И небо так же ясно…
Я знаю: ждать известий
Из прошлого напрасно.

А сердце, что когда-то
Томилось над загадкой,
Живет тем ароматом
И той же болью сладкой.


Мельница

Сердце мое, потаенная мельница!
Радости, горести сыплю горстями…
Все перемелется. Все перемелется:
День мой вчерашний с дурными вестями,

Слезы, восторги, полеты, стремления –
Все, чем живу, перетрешь жерновами.
Станут мукою тревоги, сомнения,
То, что прикрыто пустыми словами.

Денно и нощно в содружестве с Мельником
Жизнь мою сыплешь и сыплешь под ноги.
А остановишься – выстелют ельником
Несколько метров последней дороги…


Скользить по марту и ловить...

Скользить по марту и ловить
Восторг сверкающей капели,
И удивляться: неужели
Разорвана печали нить?!

Обрывки фраз, пустых речей,
Молчанья серые сугробы –
Зимы изношенные робы
Уносит радостный ручей.

И миг перерастает в час,
И счастье на подходе где-то.
Я поделюсь с тобой секретом –
Весна переменила нас!


Желтые тюльпаны

Голландское солнце цветет на столе -
Надежд и желаний примета.
Тюльпаны… Тюльпаны в моем хрустале.
Мелодия желтого света.

И пусть за окном обжигающий снег,
И холодно звездам на крыше –
Тюльпаны, тюльпаны поют о весне.
О счастье, о радости. Слышишь?

Сегодня так солнечно в сердце моем!
Нет места дождям и туманам.
Давай же тихонько с тобой подпоем
Сияющим в доме тюльпанам!


Ежеминутно, ежечасно...

Из света в сумрак переход
А. Блок


Ежеминутно, ежечасно,
в счастливый миг и в дни невзгод
вершится то, что не подвластно –
из света в сумрак переход.

И пусть кукушка жизнь пророчит,
печален дней привычный круг –
что если в той далекой ночи
я не найду тебя, мой друг?

Февраль. Снега. Потоки света.
Полет капели за окном…
Душа моя былым согрета
и помнит только об одном…


Письма тебе. День рождения ангела.


Сегодня день рождения нашего ангела-хранителя. Кто-то может возразить, что у ангелов не бывает дня рождения, но у нашего – есть!
Помнишь, как он заботился о нас, пока жил вместе с нами на земле, как оберегал нас от проблем, от бед, какими ласковыми именами называл нас? Такого самопожертвования, каким обладал он, я больше ни у кого не встречала. Порою, когда мы были далеко от дома, где жил наш ангел, нам казалось, что мы одиноки, но на самом деле он всегда был рядом. И тепло его крыльев согревало нас. Мы душою общались с ним, преодолевая земные расстояния.
Ангел жил в уютном и просторном доме, окна которого выходили в сад. Дом был полон солнечного света с утра до вечера – настолько удачным было расположение окон. Под окнами летом волновалась белая пена гортензий, а зимой лежал снег…
Кода-то очень давно весенним утром на автобусной остановке я нашла маленького рыжего щенка – он умещался на ладони. Принесла его домой и убежала на работу. Щенок нашел себе домик – тапочку. В ней он и поселился. Мы дали ему великолепное имя – Милорд, но поскольку он был очень маленький, то все стали называть его Милошкой.
Летом мы отвезли Милошку нашему ангелу. Как радовались они друг другу! Милошка рос, но оставался по-прежнему маленьким и изящным. Он не отходил от ангела ни на шаг, сопровождая его во время работы в саду, по дороге в магазин… А еще он любил, усевшись на стул, наблюдать, как ангел собирается идти в город, как надевает платье, заплетает и укладывает косу на голове, как подкрашивает губы… Милошка сидел, переминаясь лапками, и дрожал от нетерпения, от предвкушения радости – совместной прогулки…
Давно нет Милошки – его сбила машина прямо на глазах ангела, и ангел не сумел его спасти... После этого случая у ангела стало часто болеть сердце. Однажды, когда оно совсем остановилось, ангел покинул свой дом и переселился на небо. У ангелов так принято. Но мы не остались одни – он всегда рядом, пусть и незримо, но рядом. Ты чувствуешь тепло за спиной? Это он, наш ангел-хранитель... Мама...


Когда сползает по стеклу февраль...

Прозрачно-тонок осени эскиз...
Игорь Щеголев


Когда сползает по стеклу февраль
Дождливым затянувшимся капризом,
Когда тумана падает вуаль
На серый город – осени эскизом

Живет душа средь зимней тишины,
Перебирая в памяти былое.
Оно горчит и с привкусом вины,
Прозрачное, прохладное, хмельное.

И листья дней рассыпаны у ног –
Воспоминаний золотистый ворох…
И счастлив тот, кто их собрал, сберег,
Кто не забыл и аромат, и шорох.


Вечерний этюд

Любите, живопись, поэты!
Н. Заболоцкий

И.Щ.


Стихами растопить камин.
Согреть чертог и половицы.
Потом найти на карте вин
То, что привычно для столицы.

Нарезать тонко пармезан.
Присесть в плену тепла и света.
Прикрыть печальные глаза
И помечтать про то и это...

Поставить фильтр на объектив.
Отсечь ненужные потоки.
И с фотокамерой уйти,
Захлопнув вечер одинокий.


Я - дерево

Я такое дерево...
Григорий Поженян



Я – дерево. Мне лет немало.
И не слезает с веток-рук
Забавный маленький коала
По имени Максюшка – внук.

Я – дерево. Шатром созвучий
Над ним цветет моя душа,
И вряд ли кто сумеет лучше
Листвой шуметь для малыша.

Я – дерево. О жизни бренной
Не опечалюсь я, пока
Оберегаю сон Вселенной,
Лежащей на моих руках.


Под шум дождя не думать ни о чем...

Под шум дождя не думать ни о чем.
И блюзовые слушать переливы.
И понимать, что этот миг – счастливый,
И улыбаться за твоим плечом…

Под шум дождя пить красное вино,
Смотреть на мир сквозь магию бокала
И знать, что нам отпущено так мало…
И слезы прятать за твоей спиной.

Под шум дождя прожить другую жизнь.
Забыть и год, и век, и даже город…
Не знать и не загадывать, как скоро
В пустыню возвратятся миражи.


Каблук – гарпун не для кита...

Каблук – гарпун не для кита.
И мы – не на экваторе.
Вчера прибился капитан.
И следовал в фарватере.

Спросила я: «Куда плывем?»
А он: «До вашей гавани!»
Мы шли по городу вдвоём.
Но разве это – плаванье?

Сначала вёл себя, как паж.
Потом – весьма воинственно!
Хотел меня на абордаж
И называл единственной.

Мол, в разных плавал он морях,
Устал и жаждет пристани.
И время бросить якоря…
Стал вглядываться пристально.

Наговорил немало слов
Про счастье, кущи райские,
Что скорость столько-то узлов,
И пальмы ждут гавайские…

Бурлила, пенилась вода,
Всё меньше расстояние…
Каблук повыше – вот беда! –
Привлёк его внимание.


Всего лишь поцелуй руки...

Всего лишь поцелуй руки...
Так почему же сердцу больно,
Когда сливаются невольно
Две полноводные реки?

Всего лишь поцелуй руки...
Вечерний, запоздалый, странный.
Когда-то был такой желанный,
Но... Реки снова далеки.


Осенних дней прозрачную печать...

Осенних дней прозрачную печать
На сердца незатейливом конверте
Сломало ветром. Мастер круговерти
Заставил мир по-новому звучать.

И оказалось радостно, легко
Бродить, не помня горечь пораженья,
Среди шуршащих рыжих облаков
И наблюдать до головокруженья,

Как новый лист летит к моим ногам
Немыслимо изящным пируэтом,
И думать, что, наверное, Дега
Раскрасил бы свой танец желтым цветом…

Идти под шёпот, шорох тишины
По прошлым дням спокойно, без печали,
Благословляя их, и ждать иных,
И понимать, что всё ещё в начале.


Осыпаются дни. Глянешь в зеркало - осень...

J.B.


Осыпаются дни.
Глянешь в зеркало – осень.
Иней лёг на висках…
Половина пути…
И в московскую ночь
запах моря и сосен
из Балтийских краёв
утешеньем летит.

За холодным окном
зябнут плечи Марины.
Ей приносят цветы,
а накинуть бы шаль...
Вспоминаешь далёкого
детства картины,
и во сне открывает
секреты душа...

Ты впервые влюблён –
чувством нежным и странным
наполняется мир,
замыкаясь в кольцо...
И подарком судьбы,
дорогим и желанным,
возвращается в снах
той девчонки лицо.


Жилетка

Все просто, словно на бумаге:
Подвёл черту - считай, итог.
И я вчера в универмаге,
Едва переcтупив порог,

Увидела из ткани в клетку
Товар, что так необходим -
Простую тёплую жилетку
С кармашком мелким на груди.

Отрезав ценника отметку,
Сегодня вечером, в тиши
Я буду плакаться в жилетку
Легко и долго, от души.


Это даже не трудно вовсе...

Это даже не трудно вовсе.
Нужно только подняться над.
Я уйду от тебя в эту осень.
Ты подумаешь – променад.

Станет в доме под вечер гулко.
Глянешь в тёмный провал окна:
Затянулась уже прогулка…
Где-то бродит она одна…

Не одна! Со своей бедою.
Не к тебе возвращаюсь – в дом.
Дни осенние – чередою
Тихих клавиш до, ре, ми… до…


Дождь. Блестящий вагон...

С.Л.


Дождь. Блестящий вагон.
Вечер с ветром в союзе.
Пробивает осенняя
нервная дрожь.
Оторвавшись листком
от вчерашних иллюзий,
ты чего-то прекрасного
все-таки ждешь.

О, наивность души
и желание чуда!
Вы – как парус – по жизни
уносите в даль,
где светло и легко.
Но умчаться отсюда
не удастся тебе
никогда. Никогда...


Сны приходят совсем не те...

Сны приходят совсем не те.
Всё смешалось в них – боль и отрада.
Мне приснилась твоя метель
Посреди моего листопада.

Золотая на белом вязь,
Но дрожат от озноба рябины…
Осень нынче не задалась,
И горчат, осыпаясь, рубины…

Принесла я богатства горсть –
Нет ни радости мне, ни печали.
В доме холодно. В доме гость.
И не помню, как величали…


Однажды бомж найдёт мои стихи...

Однажды бомж
найдёт мои стихи,
копаясь утром
на помойке где-то,
и скажет:
"Вот она,
судьба поэта -
пропеть и пасть
средь мерзкой чепухи!"


Убежать не дано от осеннего плена...

Осень так осень...
J.B.


Убежать не дано
от осеннего плена.
Полыхает рябина
в окошке твоём.
«Что же, осень так осень», –
твердишь ты смиренно.
А попробуем встретить
ненастье вдвоём!

Впрочем, кто нагадал,
что грядет непогода,
что печальные дни
зарядят до зимы?
Пусть нельзя отменить
эту песню ухода,
но слова, и мотив к ней
придумаем мы.

Не грусти о тепле
и о солнечном лете.
Видишь, золото осень
бросает к ногам,
как монетку, согласно
старинной примете,
чтобы всё возвратилось
к своим берегам.


Я хотела бы жить где-нибудь на Ямайке...

(в ритме танго)

И враз женюсь! В трусах и в старой майке.
Александр Шведов,
http://www.poezia.ru/article.php?sid=64269


Я хотела бы жить
где-нибудь на Ямайке,
чтоб однажды заезжий
российский поэт,
в полинялых трусах
и заштопанной майке,
опрокинулся
вместе со мною в кювет.

Я хотела бы с ним
где-нибудь прислониться.
Пусть скучает далёкий
хорватский топчан!
Будет счастлив поэт
и захочет жениться.
Не беда, что на время
и притом сгоряча.

Будет помнить жасмин,
как летала одежда,
пестрый лифчик и юбка,
чей-то тапок шальной...
Где российский поэт,
там всегда есть надежда
стать уж если не музой,
то хотя бы женой!


Мысли на берегу

1.

Не укради и не убий.
Живи, обид не собирая.
И в поисках земного рая
Жены чужой не возлюби.

Прими и радость, и печаль
Спокойно и несуетливо,
Как берег волны в час прилива -
Внимай и не руби с плеча.

2.

Для смертных на земле
Нет общего лекала.
Одни живут во мгле,
Мерцая вполнакала.

Другим гореть дано,
Познать все краски света.
В итоге всё равно -
Их всех поглотит Лета...

3.

Летать во сне и наяву
Дано, увы, немногим.
Себе скажите: «Я живу!» -
И землю сдвинут ноги.

Она уйдёт, а под крыло
Ударит свежий ветер.
И станет радостно, светло
И так легко на свете.




На море шторм, а на душе покой...

На море шторм, а на душе покой.
И дом наполнен мягким лунным светом.
Немного жаль, что завершилось лето,
Но что поделать, коль расклад такой.

Уходит время. И твои следы
Уже не помнят ни залив, ни дюны.
И ты смакуешь этот вечер лунный,
Внимая песням ветра и воды...


Прохладные листья кувшинок...

Прохладные листья кувшинок –
Пристанище синих стрекоз,
Блестят в ожиданье пушинок,
Изящества хрупкого поз.

С беспечностью или отвагой
Крылатые феи снуют –
Обласканы солнцем и влагой,
На листьях находят приют.

На глади прибрежной, в затоне
Раскрыты, надежны, легки
Зеленые эти ладони
Заботливой тихой реки.


О мирном сосуществовании

Язык мой - враг мой. Но наше с ним мирное сосуществование - яркий пример того, как могут уживаться противники.


Янтарный чай июльских вечеров...

Янтарный чай июльских вечеров
Мы пьем с тобой в уездном городке
Среди ветвей Вламинка и Коро,
Прильнувших к солнцу, облакам, реке.

И водомерки в тихих берегах,
Изящества и грации полны,
Под голубую музыку Дега
Скользят на теплом зеркале волны.

В лучах закатных бронзовый песок.
Пустынны пляжи. Догорает день.
И детские глаза Анри Руссо
Цветут в деревьях, облаках, воде...



http://fotoplenka.ru/users/avokado/421734/


Ты нагрянешь дождем в мой заброшенный сад...

Налетела ты бурею в дебри души!
В ней давно совершились обвалы...
К. Случевский



Ты нагрянешь дождем
в мой заброшенный сад,
где пылятся слова
на зеленых страницах,
где давно не гостят
ни стрекозы, ни птицы,
и едва различимы
цветов голоса.

Ты наполнишь мой сад
шелестящей волной,
ароматами трав,
разговорами веток.
И вернется далекое,
светлое лето.
И покажется - снова
ты рядом со мной...


Милиции недавно подфартило...

Минчанка добровольно сдала целый арсенал
г-та "Обозреватель", №28, 11 июля 2008 г.



Милиции недавно подфартило:
Пришла гражданка в клинышках годэ,
А в сумочке - пять килограмм тротила
И три гранаты марки РГД.

Она легко, с завидною сноровкой
Дежурному сервировала стол
Одной малокалиберной винтовкой,
Патронами (их было ровно сто),

Винтовкою с оптическим прицелом
И пистолетом - полный арсенал!
Событием довольны были в целом
Милиция и, главное - она.

Когда ж закрылись рамки протокола,
И день клонился к вечеру уже,
Она сказала, видно, для прикола,
Что БТР остался в гараже.


Летнее

В. А.


Снимет летнее вино
Дней былых оковы –
Брошу в воду я венок,
Лёгкий, васильковый.

На ладони держит пруд
Невесомый мостик.
Ты заметишь поутру –
Побывали гости.

И закружится у ног
Яркою приметой
Путешественник-венок:
“Приходило лето!”


Вожди и голуби

На каждого лидера в небе есть птица,
А может, и две или три – как случится.
Из бронзы он вылит, стоит при параде –
Она прилетит и фигуру обгадит.

С живыми понятно – те в рамках культуры
Костюмчик почистят. А как же скульптуры?
Несут равнодушно привычное бремя,
Подставив плечо, а порою и темя.

И разницы нет – будь учёный, политик,
По-русски он мыслил, творил на иврите –
Бьют птицы по бронзе наводкой прямою.
И даже пусть завтра «удары» отмоют,

Вопрос остаётся пока что открытым:
Что с птицами делать? Ещё не забыты
И вестник библейский, и голубь Пикассо,
Голубки Венеры, что в шлеме у Марса,

И даже пылящийся в ящике где-то
Наказ прошлых лет самого Моссовета.
Ликуйте деревни, ликуйте, столицы –
Летят над землёй фестивальные птицы!

Глупы и неряшливы, плещутся в лужах.
Не страшен им дворник, не гонит их стужа.
Пернатые крысы нахальны, живучи.
И гадят везде, где представится случай.

Несут на себе отпечатки моментов
Плафоны, дворцы и ряды монументов.
Лишь тряпки рабочих спасают вождей
Да влажные крылья летящих дождей.


Июньское настроение

Июньский дождь, прямой и смелый,
Негаданно меня настиг.
И уронил на сердце белый,
Как лепесток жасмина, стих.

И стайке тоненьких акаций
Придал счастливый, влажный блеск,
Взметнув среди смущенных граций
Волны душистой сладкий всплеск.

Вот так возникнет между нами
Случайной нежности исток -
И вмиг, обласканный словами,
В душе распустится цветок.


Я с послом иностранной державы...

Я с послом иностранной державы
Часто в парке бегу по утрам.
Милый друг мой, конечно, вы правы:
Это время сгодилось бы нам.

Но пока же свободную квоту
Выбираем сполна я и он –
Как всегда, я бегу на работу,
У него, как всегда, моцион.

А потом будут кофе и визы,
И приёмы (посол как-никак!).
У меня же – сотрудниц капризы,
Хмурый шеф… Впрочем, это пустяк.

Равнодушная с виду охрана
Кормит уток в прохладном пруду
Не по-нашему – скупо и странно,
Доставая из кейса еду.

Я вчера им сказала: «Ребята!
Маскировка у вас никуда!
И для уток еды маловато.
Вам бы с удочкой лучше сюда.

С рыбаками смешаться несложно,
Нужен только рыбацкий прикид.»
И посол согласился: «Возможно.»
Так вот и разошлись без обид.

Мы с послом иностранной державы
Будем в парке теперь tet-a-tet
Познавать наши разные нравы,
Соблюдая суверенитет.


Я хотела бы жить на Куршской косе...

J.B.

Я хотела бы жить на Куршской косе,
Выйти замуж за рыжего рыбака.
По утрам закидывать в море сеть
И вытаскивать белые облака.

Я хотела бы жить в царстве тёплых дюн,
Провожать моё рыжее солнце в день.
Подставлять ладони слепому дождю,
Ревновать рыбака лишь к морской воде.

Я хотела бы жить, где хранит янтарь
Вкус прозрачной волны, свет далёких лет.
Принесла бы сердце своё на алтарь –
Только жить бы у моря, не зная бед.




Мужской романс

Д.Д.


Был мир во власти перемен.
Но ждал меня тот тихий плёс,
Где я попал в счастливый плен
Твоих волос, твоих волос…

Промчалась не одна зима,
Но отступал любой мороз,
Когда вдыхал я аромат
Твоих волос, твоих волос…

Прильнёт к щеке знакомый шёлк –
И разрешён любой вопрос.
Мне так легко, так хорошо
В плену волос, твоих волос…


Замуж невтерпёж уж...

Змейке замуж невтерпёж,
Но жених не уж, а ёж.
Змейка, в ужасе дрожа,
Хочет замуж за ужа:

Он и гладок, и пригож,
И не колется, как ёж.
Замоталась вся клубком:
«Уходи, колючий ком!»

И решил спокойно ёж:
«Не подходим, ну, так что ж?
Нету радости без лиха –
В девках заждалась ежиха!

Только странно, почему ж
Увивается там уж?»


И нежен, и юн, и прохладен... (Лике в День рождения)

Лике


И нежен, и юн, и прохладен.
Мы вместе лишь несколько дней.
Но все поменялось в укладе
Размеренной жизни моей.

Твой лепет – желанною песней.
Ты даже не просишь: «Внимай!»
Но как не плениться мне, если
В тебе моя молодость, май?

В тебе мои белые вишни,
Черёмухи сладкая боль.
И если не против Всевышний,
Подняться мне снова позволь

Над розовой пеной сирени,
Бегущей по саду волной,
Над домом, где скрыты ступени
Метелью, летящей за мной.

Позволь ненадолго влюбиться,
Как в юности – сходу и влёт.
И так же легко приземлиться,
Когда соловей отпоёт.

Не трону гаданьем ромашки –
Я знаю, что это каприз.
Стреляй же, амур, без промашки:
У сердца – весенний круиз!


Читаю иероглифы весны...

1.
Читаю иероглифы весны
в желтеющих среди листвы серёжках -
их солнца пыль припудрила немножко,
и контуры в движеньи не ясны.

Я ветру адресую свой упрёк -
хочу быть ученицею прилежной,
стать, как серёжки, ласковой и нежной,
а он мешает мне учить урок!

2.
Вишнёвая метель в моём саду –
И вновь душа смятением объята.
И снова я, как в юности когда-то,
С тобою, мой любимый, встречи жду.
Вишнёвая метель в моём саду…

3.
Весёлый ливень, улица и я.
И захмелевшее от счастья сердце.
Как хорошо, что никуда не деться
От этого земного бытия!





Обретение друга. 1. Встреча

Он устал. Устал от страха и неизвестности, от постоянного шума движущихся машин и мелькания незнакомых, спешащих куда-то людей. Устал от долгого ожидания и напряжённого, пристального вглядывания в подъехавший к остановке транспорт. У него стали слезиться глаза, и могло показаться, что он плачет. Но он не плакал. Он умел прятать в себе своё отчаяние.

Иногда он, лавируя между летящими машинами, перебегал на противоположную сторону улицы и сидел там на остановке. Он не помнил, сколько дней он здесь, в этой людской круговерти, которая затихала только вечером и давала ему вздремнуть ненадолго. Но даже и во сне он ждал и был чутким к любому движению рядом.

Время то сжималось, то растягивалось, как пружина. Он забыл о еде. Прохожие иногда доставали из своих пакетов колбасу, хлеб и отламывали ему кусочки, но он оставался равнодушными и к этим запахам, и к этому участию. Откуда-то появилась миска с водой. Воду он пил. И ждал.

Она увидела его, когда поливала цветы на окне. Рабочий день у неё начинался рано, и толпа на остановке напротив была постоянной и необходимой деталью в привычной картине утра. Скользнув по ней взглядом, она заметила, что сегодня в картине появился новый персонаж. Он явно нервничал, кого-то ждал и держался на расстоянии от людей. Она решила в обеденный перерыв пойти туда и получше рассмотреть его.

Он не обратил на неё никакого внимания – она была для него всего лишь частью толпы. И только. А она почему-то весь день потом думала о нём и, уходя домой, всё время оглядывалась и искала его глазами на той стороне улицы, где он оставался. Так продолжалось несколько дней. Пока не пришло решение – привести его в дом.

Утром, собираясь на работу, она взяла вместо одного два кусочка сыра, с которым любила пить чай. Он сидел в стороне от людей, исхудавший, с печальными глазами, и, как обычно, ждал. Она положила на траву рядом с ним сыр. Сыр был ароматный, с большими круглыми дырками и на солнце заблестел и заблагоухал ещё больше. Но он даже не взглянул ни на неё, ни на сыр. Он не шелохнулся. Только сделал судорожный глоток. Она отошла на несколько метров. Оглянулась. Он ел.  

В течение четырёх дней она брала с собой сыр для него. А он сидел на том же месте, надеясь, что она придёт. Но поскольку он знал, что такое достоинство, то оставался с виду равнодушным и не показывал ей, что ждал, и как он голоден.  

На пятый день он всё же решился показать, что доверяет ей. И когда она наклонилась, чтобы положить очередной ломтик сыра, он лёг на спину, подставив солнцу свой рыжий тёплый живот, раскинул лапы, и ей показалось, что он улыбается. Она погладила его по животу, не понимая ещё, что всё это значит. У неё не было опыта общения с собаками, но она почему-то совершенно не боялась его. Она знала, что завтра придёт сюда с поводком. 

Была суббота, выходной день, и она приехала на остановку часа на два позже обычного. Его не было… Она в растерянности стала оглядываться по сторонам – его не было! Стало больно и тоскливо. Она прошла по дорожке, присела на скамейку около парадного входа здания, не зная, что делать. И вдруг она увидела его! Он лежал под деревом, свернувшись калачиком, а рядом оставался нетронутым кусок мяса – видимо, сторожа, поделились с ним. Всем своим видом он показывал, что огорчён, и ей это напомнило обиду ребёнка. Он уже не ждал её, потеряв всякую надежду на встречу. Тогда она поднялась, подошла к нему и осторожно застегнула на нём ошейник.

Он встал, ещё не совсем понимая, что происходит. Она опять села на скамейку, а он продолжал стоять в какой-то неестественной и напряженной позе, оцепеневший, вытянув шею и наклонив голову. Так продолжалось несколько минут. И вдруг он ожил. Он подошёл к ней, стал лизать ей руки, колени своим горячим шершавым языком. Она склонилась над ним, гладила его голову, спину. И почему-то у неё были солёные щёки… Когда они уходили, он оглянулся на оставшуюся позади остановку, попытался вернуться, но потом передумал.







Пруд

Узкая, извилистая и песчаная улица напоминает русло пересыхающей реки. Жизнь постепенно уходит из её берегов, на которых стоят старые, обветшалые деревянные дома. Многие из них заколочены и смотрят на мир темными и печальными окнами. Молодёжь разлетелась из-под родных крыш в большие города, а старики в какой-то одному Богу ведомой очерёдности перемещаются на небольшое сельское кладбище.
Среди домов, одинаковых в своей заброшенности и опустошённости, этот дом кажется каким-то особенным и таинственным. Возможно, такое ощущение появляется из-за того, что дом стоит в глубине сада, и расстояние делает его ещё более одиноким. А может быть, причиной этому – неровный, спускающийся участок и близкие грунтовые воды, отчего яблони, окружающие дом, кривые, с причудливо изогнутыми ветвями. Они как бы балансируют в воздухе, стараясь удержать равновесие на склоне и цепляясь изо всех сил корнями за ускользающую почву.
Когда-то в этом доме размещалась сельская библиотека, но потом, она переехала в новый, открывшийся дом культуры, где были и кинозал, и танцевальный зал, и много других, необходимых для отдыха помещений. Освободившийся дом продали по невысокой цене семье военного, который демобилизовался и решил вернуться в родные края. Майор прошёл всю войну, дошёл до Берлина, а после возвращения на родину женился и продолжал военную службу. Он настолько привык жить по военным законам, что в обычной гражданской жизни растерялся, чувствовал себя неуверенно и никак не мог приспособиться к ней. Он не стал обустраивать дом, оставаясь равнодушным к нему, как к казарме, или месту временного пребывания. И дом отвечал ему тем же – он оставался холодным и чужим. В нём совершенно отсутствовало то, что называется добрым духом дома.
Майор много раз менял место работы, пока, наконец, не устроился в военизированную охрану на небольшом заводике. Ему выдали служебную форму, напоминавшую ту, к которой он привык за свои военные годы. Она и строгий режим проходной вернули ему былую уверенность и спокойствие. В жизни снова всё было чётко и ясно, всё по уставу.
Вырос и уехал сын. В доме стало еще холоднее, и даже лампочки по вечерам стали гореть тусклым, безжизненным светом. Жизнь превратилась в длинную цепочку дней, которые заполнялись службой, домашними хлопотами, чтением газет и военных мемуаров. Иногда майор по старой привычке писал конспекты статей, делал выписки из газет и книг. И казалось, ничто не может нарушить этот устоявшийся, размеренный и однообразный ритм.
Но был один уголок в дальнем конце сада, где поселился дух, не пожелавший жить в доме. Этот уголок жил своею жизнью, он радовал и согревал сердце майора, поскольку дух очень старался. И каждый день, в любое время года майор шёл туда, как к старому доброму другу.
Это было самое низкое место на участке, которое постоянно заливалось дождями и талыми водами. Много лет назад майор пригласил соседа-экскаваторщика, и тот, зачерпнув несколько раз ковшом, вырыл глубокую яму, которая тут же стала наполняться водой. Так появился пруд. Со временем он зарос камышом, разными водорослями, вода в нём стала прозрачной, живой. Дикие утки, которые опускались во время перелёта, принесли на своих лапах икринки, и в пруду стали водиться караси. А на берегу всё гуще и гуще становился куст калины, выросшей из нескольких тонких прутиков, посаженных майором.
Зимой пруд замерзал, и чтобы рыба не задохнулась и не погибла, майор пробивал лёд, подкармливал рыбёшек. И калина, румяная и лишённая горечи, пылала над белоснежным уснувшим миром. Весной вокруг пруда сияло жёлтое кольцо одуванчиков, и косить их было почему-то легко и радостно. Летом по слюдяной поверхности пруда бегали быстрые водомерки, в глубине лениво шевелила плавниками рыба, а около берега грелись в прозрачной и теплой воде наивные мальки и важные темные жуки. Лягушки откладывали на стеблях водорослей свои икринки, и через короткое время в воде гонялись друг за другом весёлые головастики. Иногда на камышах, разогревшись на солнце, висела и наблюдала за этой суетой парочка черных, блестящих ужей, а потом, выбрав момент, синхронно и грациозно уходила в воду.
Майор смастерил простую скамейку на берегу и подолгу сидел под калиной, наблюдая живой и теплый мир пруда, думал о чём-то своём.
Когда умерла жена, дом стал совсем неприветливым, а поскольку стояла тёплая весна, майор почти не заходил в него. Он каждый день ходил на кладбище и потом сидел у пруда. Цепочка дней разорвалась, и звеньев у майора оказалось всего 25. Столько дней он смог прожить без жены.
В холодном и пустом доме нет ничего, что напоминало бы майора. Разве что в старых растрескавшихся половицах живёт далёким эхом звук его шагов, да стены помнят его громкий командирский голос. И только пруд, в глубине которого затаился добрый и печальный дух, живёт своей ровной и спокойной жизнью.



Сиреневая война

Второй день льёт дождь. Сыро, зябко, всюду лужи. Влага и зеленое марево распускающейся листвы висят в воздухе. А я радуюсь. Радуюсь и тому, что весна пришла, и потому что накануне дождя, вечером, накопала на пустыре сирени и высадила её по краю детской площадки. Так я воюю с водителями, которые ставят там свои машины – на траве, под красивым молодым дубом. Кого-то отучила, вызвав ГАИ, кого-то предупреждала, убеждала, но они все равно лезут - уж больно местечко уютное для парковки своего железа приглядели.
А моя душа болит: на корнях дерева такая тяжесть, протёкшее масло... И вот решила посадить сирень. Это хорошо, что дождь не кончается – он ее поливает, и она легче перенесет пересадку.
Льёт дождь. Машины стоят на обочине, как и подобает. Победила?


Одной строфой-2


Жизнь

Как часто мы играем роли,
Забыв о зрителях и боли.
Сгораем искренне, без фальши,
Не думая, что будет дальше.
И верим до последней капли
Сюжету в жизненном спектакле...

01.11.2006

О лицедействе

Актёры все: и гений, и злодей,
И кто убог, и кто судьбой обласкан.
И даже мёртвый - тоже лицедей:
На нём последняя застыла маска...

06.01.08

О быте и не только

Жизнь прожить - не поле перейти.
Быт - как штампик в паспорте на чувство.
Знать и понимать, что по пути -
Это и уменье, и искусство.

19.03.08

Вино и хлеб

Сокрыты в таинстве вина и хлеба
Земная боль и безмятежность неба,
Причастность к чуду, сладкий привкус веры
И о грядущем светлые химеры.

04.04.08

Диалог с вазой

У вазы алой я вчера спросила:
«Скажи, в тебе лишь стеклодува сила?»
Она, искрясь, сверкнула на меня:
«Во мне дыхание и страсть огня!»

http://fotki.yandex.ru/users/nadin-br/view/73593/
07.05.08

Из жизни вазы

Когда резцом коснётся тонкой грани,
Цветок рисуя на стекле, рука,
И луч вспорхнёт с испугом мотылька,
Ты вдруг поймёшь: искусство тоже ранит.

12.05.08

Письмо

Души движение
продолжится
в руке,
и отражение
прекрасного –
в строке.

05.06.08

"Лев и солнце" Пиросмани

На цыпочках ступает лев.
Он грациозен, юн и светел.
И никого нет в целом свете -
Лишь он и солнце на земле.

11.08.08

Туман

Каприз осенний воплотился в день
И лег на гладь озерную туманом.
А мне казалось - в мире зыбком, странном
Печаль моя клубится на воде...

26.03.09

Вечер

День догорает в камышах,
Дымится на озёрной глади.
И строчкой лёгкою в тетради
О нём грустит моя душа...

22.04.09

Благодарю судьбу

Благодарю судьбу за то, что не сбылось.
Для сердца моего нет лучше утешенья.
Надеюсь. Верю. Жду. И счастьем предвкушенья
Крепка моей души невидимая ось.

6.07.09

Розовые сны

В лучах закатных розовые сны
Над озером листает тихий вечер.
А у склонившейся к воде сосны
Они об одиночестве, о встрече...

28.09.09

Цветку зефирантеса

Не вырваться их розовых оков
Душе моей. Над ней Природа властна.
И я тонуть безропотно согласна
В прозрачности цветочных лепестков....

1.03.2012

Сокрытое

Исток любви обычно скрыт от глаз.
Так до огранки прячется алмаз.
Но мастерство и зоркость ювелира
Способны привести в восторг полмира.

9.03.2012

Весеннее

Костер тюльпанов полыхал неслышно
Под майским солнцем. Призрачно-легки,
К нему слетали, покидая вишни,
Весенних снов наивных лепестки...

13.05.2012

За горизонт!

В сиреневых тонах и молодость, и дали,
Пусть осень за окном раскрыла рыжий зонт.
Маршрут известен нам. Давай, нажмем педали!
В сиреневую жизнь махнем - за горизонт!

24.09.2013


Осень

Притихло все. И золотой волной
Осенних трав, окутанных туманом,
На языке родном, таком желанном,
Мой милый край общается со мной...

17.10.2013


Была...

Памяти мамы


В тот день был привкус пустоты.
Не ладились дела.
А вечером сказали, ты...
Была... Уже - была.

Вагон. Озябшие цветы.
Мельканье фонарей.
Как долог путь туда, где ты
Ждала меня... Скорей!

Старался поезд боль мою
Не расплескать в пути.
Который год тебя молю:
Прости меня, прости...


В метро

О возрасте уместно ли? А впрочем,
Она и не скрывала, что года…
Я подойти вдруг захотела. Очень.
И ей сказать: «Вы хороши, мадам!»

Вся в белом. Мотыльком – букет фиалок.
В другой руке стихов изящный том.
Час пик. Метро. И места очень мало.
Но рядом с нею не сидел никто.

Одна. В кольце из восхищённых взглядов.
Как белый ангел в суете земной,
Сидела женщина. О возрасте не надо -
У ангелов счет времени иной.


Масленичное

Наш роман так похож.
на немое кино:
море страсти, молчанье,
тапёром – CD.
Ты приходишь на запах
горячих блинов
и на кухне со мной
до рассвета сидишь.

Ни к чему мне любовный
вершить приворот,
если в доме есть масло,
плита и мука.
О, как нежен к блинам
этот чувственный рот!
Как прекрасна
держащая вилку рука!

Я поставлю варенье,
сметану, икру –
что тебе по душе,
выбирай, дорогой!
Ритуал за столом
переходит в игру.
В ней ты ловкий, изящный,
немного другой.

Мы с тобою плывём
по счастливым волнам,
и пусть ближе и ближе
прощания час,
но растёт благодарность
горячим блинам,
что свели и согрели
нечаянно нас.


Женский день 8 марта

Намедни, в снежной находясь нирване,
я мыслью опечалилась одной:
зачем 8 Марта - выходной
и женский день, как в деревенской бане?

Необъясним размах такого жеста.
Смысл торжества почти неуловим.
Но как одна из лучших половин
я утверждаю: КАЖДЫЙ день мой – женский!

В любой из них ловить твои восторги
готова я и принимать цветы,
пусть днями напролёт в работе ты
и даже одеваешься в Мосторге.

Но почему-то и мимозы ветки,
и дифирамбы только в этот день.
Похоже, что тобою правит тень
соперницы - далёкой Клары Цеткин.


Мартовский снегопад

Снег за окном… Нежданная нирвана.
На ветках – снег, на стёклах окон – дождь.
В наушниках – охрипший Челентано.
С ним словно по Италии идёшь.

Мир за окном светлее и светлее,
Хозяйничает небо на земле.
И кажется летящим Колизеем
Аллея заснежённых тополей.

Как сладко знать, что на подходе где-то
Уже весна! И пусть белым-бело,
Зелёный чай глотаешь, словно лето,
И расправляешь лёгкое крыло.


Памяти Виктора Очир-Гаряева (frank)

Печальных дней вериги.
Исход зимы.
Ты стал строками книги.
Но рядом мы.

Пусть белой пеленою
Укрыта степь.
Твоя весна со мною.
И на листе.

Послушные страницы.
Знакомый слог.
В движенье травы, птицы.
А ты – как бог:

Пластично, мягко слово
В устах творца.
Его звучанье ново,
И нет конца

Фантазии поэта.
Властитель слов,
Ты в мире звука, света,
Волшебных снов...


Слово о Франке


Обрезают тополя...

На исходе февраля –
Плановое дело –
Обрезают тополя
Весело, умело.

Солнце брызгами в лицо
Или срезы – соком?
Старый тополь молодцом
Держится. Высоко

Руки-ветки распростёр,
Не достать пилою.
Кто же хочет на костёр,
А потом – золою?

Разговоры, громкий смех –
Справились с задачей!
И, мечтавший о весне,
Тополь тихо плачет...


Как трудно вымолвить “je vouz…”...

Как трудно вымолвить “je vouz…”,
Гордыни разорвать оковы
И словом насладиться новым
Не мысленно, а наяву…

Как трудно вымолвить “je vouz…”,
Признаться в тайне сокровенной,
Пульсировать, сбиваясь, веной
Пред тем, которого зову…

Как трудно вымолвить “je vouz…”,
Расстаться с маскою холодной…
Насмешливою и свободной,
Живу. Наверное, живу…


Ещё в краях далёких лето...

Ещё в краях далёких лето.
Ещё деревья видят сны.
А я ищу в изгибах веток
Предвосхищение весны.

И пусть неласков город зимний,
В лицо бросая дождь и снег,
Но в шелесте упругих линий
Я слышу песню о весне.

Раскачивает ветер кроны,
И небо выше и ясней.
Ещё февраль. Но льются звоны
О новой жизни – о весне.


Рассвета розовый глоток...

Рассвета розовый глоток,
И обжигающий, и сладкий,
Подарит жизнь – и всё в порядке.
И день пружинист, как виток.

Февраль. Морзянкою капель
Звенит об улетевших стужах.
И воробьи резвятся в лужах,
Наполнив брызгами купель.

Ручьи. Машины. По волнам
Бегу, не Грант, но всё же – Фрези.
В руке букетик нежных фрезий,
А на душе – весна. Весна!


Отбросить опыт и поверить в март...

Отбросить опыт и поверить в март.
По лужам января пройти беспечно
С улыбкой леонардовской и вечной.
Открыть в себе, как в древности Декарт,

Рефлекс на свет, на хрупкий ломтик льда,
На нежный ветер и хмельные ветки.
Присесть в углу согревшейся беседки.
Забыть, что скоро грянут холода.

На пару дней принять зимы каприз.
Взлететь под облака, решив – так надо.
А после без обиды рухнуть вниз,
Февральского дождавшись снегопада.


В январе за окном...

В январе за окном
то дожди, то туман.
Я горячим вином
угощаю, зима!

Белый лён на столе,
аромат пирога...
Расстилай по земле
поскорее снега!

Распуши на окне
снежных веток узор –
пусть они в тишине
мой порадуют взор.

Пусть Медведица звёзд
сыпанёт из ковша,
пусть ударит мороз,
чтоб скрипел каждый шаг.

Я по снегу пройду,
по ночной синеве
и снежинку-звезду
унесу в рукаве.


Мой серый, мой декабрьский день...

Мой серый, мой декабрьский день!
Ты инеем слетаешь с веток,
Щепоткой нежности и света,
На неулыбчивых людей,

Благословляю твой приход
И тусклый свет, и всплеск ненастья!
Они - предвестниками счастья
И волшебства из года в год.

Настанет радостный момент!
Ещё зима играет гаммы,
Но скоро зазвучит снегами
Её старинный инструмент.


Японцы! Не туда идём!

Японцы создали дышащего андроида-"женщину".
(из газет)


Век технологий и прогресса.
И ловок робот. Всё путём.
А я живу на грани стресса:
Японцы! Не туда идём!

Один знакомый мне биолог
Вчера открыл на мир глаза:
"Век мужиков, увы, не долог.
Исчезнут как подвид, - сказал,-

Но чтоб о них осталась память,
Как о реликте - на века,
Японцев надобно направить
На производство мужика!

Пусть будет он из силикона
(тут Церетели может спать),
Но по теперешним канонам
Пора уже макет создать.

И, управляемый программой,
Послушный, нежный, заводной,
Востребован он будет дамой
И, можешь верить, не одной!

Помыть полы, убрать посуду,
Да мало ли еще чего!
Но главное - что дети будут
Рождаться даже без него!"


Не грусти, не сожалей – не надо...

Не жалею, не зову, не плачу...
С. Есенин


Не грусти, не сожалей – не надо.
Позвони и просто позови.
И тогда спокойным снегопадом
Я пройду над городом твоим.

И уже не будет одиноко
В окруженье мягкой тишины.
Отголоском сладкого барокко
Светлые к тебе слетятся сны.

Миражом забытых очертаний
Постучится в окна старый сад.
И в душе, усталой от скитаний,
Зазвучат родные голоса.

И простится всё, и всё воскреснет.
Позвони и просто позови –
Белоснежною, знакомой песней
Я взлечу над городом твоим…



Вчера мы с Музой вспоминали АС'а...

Вчера мы с Музой
вспоминали АС'а:
о чём двум дамам
говорить за чаем?
Конечно, о поэтах,
ловеласах,
о том, что нынче
как-то мы мельчаем:

дела и мужики,
и даже рыба,
и реки мельче,
и ручьи короче…
Хотя порой
встречается и глыба
по всем параметрам.
И даже – очень!

Такую встретишь –
столбенеешь в шоке.
Вот взять, к примеру,
хоть того же AC'а.
Да это ж – после брюквы
артишоки!
И по словам он –
мастер экстра-класса.

Живёт себе
поэтом в третьем Риме,
не где-нибудь,
а прямо на Ходынке,
не понаслышке зная
об экстриме
и о цене поэзии
на рынке.

И счастлив он
на крутизне Олимпа,
цветут глаза на лбу
от стука сердца,
когда приедет вдруг
в столицу нимфа,
с которою дано
душе согреться.

Сегодня с Музою
опять сидим за чаем:
вино всё бродит, бродит –
не созрело.
Мы день рожденья АС'а
отмечаем.
Хотя, конечно,
без вина – не дело…


Что слово?

Что слово?
Плеск волны в реке?
Слезы дорожка на щеке?
Опавший лепесток?

В какой
таится глубине
оно, живущее во мне?
Какой несёт поток

и звук, и смысл,
и чувств печать,
и свойство дивное молчать,
о многом говоря?

А может, ветер,
старый вор,
срывает таинства декор,
как солнца луч – заря?

Что слово?
Не ответил ты,
срывая с губ моих
цветы…


Падал снег...

Падал снег
печалью белой,
падал снег...
О тебе
мне сердце пело
в белом сне.

Наваждением,
капризом,
неземной,
прилетал ты
белым бризом,
был со мной...

Падал снег,
кружил, не таял
до утра,
белым пухом
заметая
боль утрат...


... а смерти нет - есть жизни плен...

… а смерти нет –
есть жизни плен.
И ветер,
что срывает листья,
и осени
повадка лисья,
и мы –
во власти перемен.

Пусть в сердце
царствует зима,
но утром
расцветает ирис
лишь потому,
что вы приснились.
И хочется
сойти с ума.

И снова бредить
сентябрём,
бродить
нездешними садами,
всё время думать
об адаме
и чувствовать себя
"ребром".

И понимать,
что никогда
уже не вырваться
из плена.
Принять
необходимость тлена.
Как мелочь,
не считать года.


Клён и дворник

Мы в русле времени
несёмся, не вольны.
Притихла и сирень
в смирении зелёном…
Но лишь забрезжит день,
как на тропу войны
выходит дворник – он
готов сражаться с клёном.

По веткам бьёт его
колючею метлой,
сбивая жёлтый лист,
на верх глядит с досадой.
А там и в серый день
лучисто и светло,
и солнце на ветвях,
в круженье листопада.

Когда ж последний лист
покинет свой приют
и плавно упадёт
у дома на дорогу,
метла взметнётся ввысь,
как праздничный салют,
и дворник скажет вслед:
«Ну, вот и слава Богу!»


У окна

В.А.


Отполированы до блеска
Каштаны теплою рукой,
И за прозрачной занавеской
Осенний стелется покой.

Сквозь дымку тонкого каприза
Желтеют сонные дома.
И, словно молчаливый призрак,
Бредет за окнами туман.

И шаловливо, лёгкой фразой
Летают, вьются васильки
Над хрупкой и прохладной вазой -
Былого лета мотыльки.








Льнёт короткая юбчонка...

Ой, это ж наше лето, бабы,
присело тихо у реки!
Подпёрло щеку: "А вот кабы
да если б наши мужики..."
Ольга Пахомова


Льнёт короткая юбчонка.
Остановка. Ровно восемь.
Где же, где же мужичонка,
Чтобы с ним, как в омут, - в осень?

Чтоб любви его раздолье
Закружило в бабьем лете,
Чтоб светился на подоле
Лист кленовый, как билетик...

Чтобы спел мне баритоном,
(впрочем, может и фальцетом)
Про любовь, про то, как тонем,
И на время стал поэтом.

Ах, как я тонуть могла бы
Всей душой и телом даже!
Только помогите, бабы:
Где мужчина, кто подскажет?...


Прозрачен лес сентябрьский, звонкий...

Алесе


Прозрачен лес сентябрьский, звонкий,
И вереск призрачно-лилов.
Пегас, послушный амазонке,
Бредёт среди осенних снов.

На разноцветный холст картины
Летит, кружась, притихший свет,
И тонкой нитью паутины
Запутывает время след.

Полян брусничных многоточье
Сквозит последнею строкой,
И с хрустом конь копытом топчет
Сухой валежник и покой…


Ах, какая дурная случилась примета...

Памяти В. О.-Г.


Ах, какая дурная случилась примета:
Журавли оторвались от стаи,
Пролетев полдороги всего лишь до лета,
И отстали, отстали, отстали…

Словно в небо взлетевшие тихие росы,
Облаков невесомые стаи.
Разноцветных тюльпанов не радует россыпь.
Травы шепчут: отстали, отстали…

Ты в степи, ты во власти весеннего света,
Но уже оторвался от стаи…
И сбылась в день морозный нежданно примета –
Ты взлетел. Мы – на время – отстали.


Гасит вечер яркие герани...

Гасит вечер
яркие герани,
ароматом
заменяя цвет.
Время лечит,
но сначала ранит.
Для чего?
Кто сможет дать ответ?

Приглушённым
отраженьем боли
в нас живёт
незримая печаль,
прорываясь к миру
из неволи
тихим светом
робкого луча.

Пусть размыты
и неясны грани –
ты душой
почувствуешь исток.
Время лечит,
но сначала ранит,
оторвав от сердца
лепесток…


Памяти Петра Боровикова

шагреневый срывая календарь,
мы покидаем хрупкий мир вещей.

Пётр Боровиков


Всё проходит.
И царь Соломон в этом прав.
Пребываешь ли в радости,
в горе -
всё проходит. И время,
как воды Днепра,
возвращается
в памяти море.

Всё проходит.
Но так же летают стрижи,
наслаждаясь
свободой и светом.
На Успение
в сон превращается жизнь,
и встречается небо
с поэтом.

Всё проходит.
И гаснет несбывшийся день.
Словно солнце,
усталое сердце
растворяется ночью
в недвижной воде
неземных и холодных
венеций…


Сказка для N.

Ах, как тоскуют корни,
Отнятые от сада,
Яблоней на балконе,
На этаже тридцатом…

А. Вознесенский


За тридевятым морем,
Там, где песок прибрежный
В радости или в горе
Стелется в ноги нежно,
Там, в тридесятом царстве,
Где мимолётны тени,
После далёких странствий
Утром среди растений
Вдруг появился новый
Нежный цветок, и ветер,
Юный и бестолковый,
Тут же запел о лете.
Стал увиваться лихо,
Райским сулил блаженством,
А напоследок тихо
Сравнивал с совершенством…
Полдень с горячим пылом
Долго твердил о счастье,
Что было б очень мило
Вместе с цветком отчасти
Жар разделить небесный…
Вкрадчиво летний вечер,
Как ловелас известный,
Что-то шептал о встрече…
Слышал цветок? Едва ли.
Там, в тридесятом царстве
Снятся родные дали
После нелёгких странствий.


Невысказанных фраз увядшие букеты...

Невысказанных фраз
увядшие букеты...
По дому бродит август
рассеянным лучом.
Я у него вчера
спросила, где ты. Где ты?
Он, тихо угасая,
склонился над плечом.

Несбывшихся надежд
печальные сонеты.
И проседью в берёзах
струится жёлтый свет.
У них спросила я
сегодня, где ты. Где ты?
И первый лист слетел
мне на ладонь в ответ…


Медовый Спас

Медовый Спас. И, выложены горкой,
Льют соты аромат цветущих трав.
А пчеловод, от суеты устав,
Жужжанию толпы внимает горько.

Кружатся представители народа,
Гудят, с утра до вечера снуют,
Чтоб сот бетонно-каменных уют
Дополнить баночкой душистой мёда.

Расплавлен город, и ручьём янтарным
Тягуче льётся, убегает мёд…
Но кто из покупателей поймёт
Пчелиный труд и будет благодарным?

Медовый дух и радостен, и сладок.
И ульем растревоженным - базар.
Нектар полей он принял за товар,
Назначив цену древней из загадок.


Ты ручьём ушёл из-под ладоней...

Скользит улитка
к руке ластясь щекотно
Её ли вспомнят?
Frank
Прикосновение


Ты ручьём ушёл из-под ладоней,
Нежностью смутив прикосновений.
Кто теперь их так же тихо тронет,
Зачарует ласкою мгновений?

Нам с тобой не суждено расстаться.
Пробегает тёплою волною,
Плещется в моих ладонях, пальцах
Памяти ручей - и ты со мною…


На винограднике луна...

На винограднике луна
старинною монетой.
В саду покой и тишина -
там задремало лето.

И грезят капельки росы
в прохладных листьях мяты
о тёплом следе ног босых.
И зреют ароматы.

В них обжигаясь поутру,
взлетаю, словно птица.
И новый день - мой новый круг -
в полёте светлом длится...


Купальская ночь

Спит моё сердце,
а ветер и дождь
спорят всю ночь
за окном до рассвета.
В травы купальские
падает лето
вишнями спелыми...
Ты не придёшь.

Я не гадаю.
Плывут по реке
чьи-то венки.
Где же мой, васильковый?
Сердце сковали
молчанья оковы,
и не мечтается мне
о цветке

дивном, пылающем
в темной глуши,
в чаще лесной
недоступно и гордо -
ты не придёшь,
и печальным аккордом
имя твоё
угасает в тиши...


Ты оставишь у моря ночные следы...

..я любил, соловьёнок, в безлюдье тумана
затихание мира и голос воды.
Х.Р. Хименес


Лике


Ты оставишь у моря
ночные следы
и печали смахнёшь
так легко и небрежно...
Ты услышишь под звёздами
ветер прибрежный,
затихание мира
и голос воды...


И дыханье сирени
из дальних краёв
растревожит тебя,
нашептав о знакомом…
И покажется берег
родительским домом,
охраняющим
светлое детство твоё...


Когда уйду я за пределы круга...

Когда уйду я за пределы круга,
И мир проснётся утром без меня,
Всё так же ливень солнечный упруго
Врываться будет в суматоху дня.

И липы расцветут, даря усладу,
Медовым ароматом пчёл маня.
И под мостами из весёлых радуг
Река сверкнёт волною... Без меня.

Когда ж весна вернётся в те пределы,
И вновь ручьи беспечно зазвенят,
Доверит им, смеясь, кораблик белый
Малыш голубоглазый, весь в меня.


Упало камнем слово "никогда"...

Упало камнем слово «никогда» -
И ничего не изменилось в мире,
Лишь дрогнула в реке моей вода.
Потом пошли круги - всё шире, шире…

Когда же к берегу спокойною волной
Пришло моей печали отраженье,
Он даже не заметил, что со мной,
Привычное почувствовав скольженье.


Памяти Ирины Сидоренко

Когда уходит человек
Трагически из этой жизни,
Я застываю в укоризне
К тому, кто тайно по канве
Узор ведёт за шагом шаг,
Вплетая радости и горе,
Кто знает, что предстанет вскоре
Пред Ним ещё одна душа.

Ужель смириться и принять
Как Божий промысел утрату?
И помня горестную дату,
Тот страшный миг не проклинать?
Застыло слово на губах –
До срока вышита картина…
Сюжетом – жизнь твоя, Ирина.
А мастерицею – судьба.

И стынет слово на губах...


Гроза. Эскиз

Неотвратимостью
заворожив,
пришла гроза
в холодном блеске молний.
И васильки беспечные
во ржи
ныряли
в набегающие волны

Упала капля,
а потом ещё –
рождался ливень
радостно и просто.
И под зелёным
глянцевым плащом
стоял отважный
тополёк-подросток.


Елене Камбуровой

Cплетенье музыки и слов.
И платья чёрного аскеза.
Святая обнажённость среза
Души. А может, - ремесло?

Артист, слуга и лицедей,
Хозяин сцены и момента,
Сегодня бог в аплодисментах.
А завтра – всё, как у людей.

И вновь концерт. В нём голос твой
Пронзает тишину партера.
И сцены маленькая terra.
Льёт вдохновенья торжество.


Звучала музыка...

Звучала музыка –
и зарождалось слово.
Так зреет жемчуг
на песчаном дне
под створкою
молчания морского.
Так зреет солнце
в утреннем окне.

Звучала музыка –
и наливалось соком,
потом срывалось
с изумлённых губ,
созревшее,
то слово о высоком
и замерзало
на твоём снегу…


Однажды молодой топор...

Однажды молодой топор
затеял с мужиками спор,
что может речку переплыть.
А те кричат: "Не может быть!
В реке не плавать топору!
Ступай-ка лучше ко двору -
там много накопилось дел!
Рубить, стучать - вот твой удел!"

Да где там! На решенья скор
всегда упрямый был топор.
Пошел на речку (вот каприз!),
ну, и конечно, сразу вниз
своей железной головой…
В песке опомнился: живой!
Кругом вода, одна вода.
Решил всплывать. Но вот беда:

схватили сетью рыбаки
и вытянули из реки.
«Да я бы сам! - кричал топор. –
Не нужен мне такой позор!
В воде я просто невесом,
как самый настоящий сом!»
И вновь помчался во всю прыть
на берег – речку переплыть.

...Который вечер мужики
сидят, нахмурясь, у реки –
ждут, не покажется ль топор.
Всё плавает он. До сих пор.
Мораль: уж если ты топор,
руби дрова во весь опор!


Ты знаешь, так же вертится Земля...

Ты знаешь,
так же вертится Земля.
И ветреник-апрель
побил рекорды
в Европе по жаре.
А здесь, в прохладе дня,
весна берёт
несмелые аккорды.

И в доме холодно.
И даже рыжий кот,
боёв недавних
зализавший шрамы,
погодой недоволен,
хмур и вот
на солнце
у оконной дремлет рамы…

А лестница
знакомых ждёт шагов.
И цикламен фонариком
несмело
цветёт, Китай напомнив.
Для кого?
И вишня облетает
грустью белой...


Жизнь – по правилам игра?

Жизнь – по правилам игра?
Иль без правил?
Накопил, создал, собрал
И … оставил.
Кисть в руке или перо –
Суть не в этом.
Выберет судьба зеро,
Вспыхнет светом
Незнакомый коридор –
И в дорогу.
Суета земная – вздор.
В гости к Богу
Приведет тебя стезя
Неземная.
Он и скажет – льзя-нельзя
В двери рая.
И – решением – расклад
По итогам.
Выбор скромный – рай и ад
Есть у Бога.
Там возни с пропиской нет,
Примут сходу.
Там другой, короче, свет.
Всем в угоду.


Позови...

Памяти В. О.-Г.


Позови, - я прошу, – позови!
Стынет день в ожидании слова...
Слышишь, как по весне соловьи
С хрипотцой распеваются снова?...

А в степи хороводят цветы,
И поют ароматами травы
Вдалеке от забот, маеты -
На другой стороне переправы.

Вишне белый наряд ни к чему -
Ей бы чёрного платья оковы...
И берёзки к окну твоему
Наклонились – печальные вдовы...


Благословен твой первый крик...

СОЛНЫШКУ

Благословен твой первый крик.
Благословенны боль и муки,
И материнский светлый лик,
И те заботливые руки,
Что встретили своим теплом
Тебя, рванувшегося к свету.
Благословенны день и дом,
Познавшие минуту эту.

Пусть ангел бережно хранит
Тебя, отгородив крылами,
От бед, печалей и обид
И светлыми пленяет снами.
А если испытаний час
Придёт к тебе однажды утром –
Пусть жизни тёплая свеча
Горит в тебе светло и мудро.


Я помню ног смущенных жест... (Попытка анализа)

Влечение в нежности рук,
Смущенье в сплетении ног…
А. Надежный



Интродукция.

Я помню ног смущенных жест -
скрещение (или сплетенье?)...
О, сколько их, смущенных мест,
скрывали утренние тени!

Я помню туфельки, пальто,
детали нижнего наряда...
Но всё не то, совсем не то -
ни имени (увы!), ни взгляда

не помню... Может, занемог?
Иль заигрался до упаду?
Сплетение смущенных ног
ты мне оставила в награду.

Я не сумел их расплести,
весенними увлекшись снами.
Прости, любимая, прости!
Бывает и такое с нами...

1.
Весна и ноги.
Тема эта
так вдохновенна
для поэта.
А вот когда зима
со стужей,
ужели ноги
были хуже?
Смотреть на то,
что видно сразу,
удобно лишь
простому глазу.
К чему фантазии
и тайны
средь чащи ног,
чужих, случайных?
А помечтать о ножке
зимней,
под шубку спрятанной
богиней -
вот где раздолье
для поэта!
В сокрытом
много больше света,
чем в том,
что лицезреют люди -
оно
воображенье будит...

2.
Вчера я слышала,
как возмущались боги:
"Адам увидел в Еве
только ноги!
Ни голова, ни стан,
ни рук движенье,
лишь две ноги -
и головокруженье!
И совершенно очевидно,
братья,
зачем Юдашкин предлагает
платья,
скрывающие
от мужского взгляда
источник наслаждения -
преграда
в моделях макси
вызывает в муже
полёт воображения.
К тому же,
удерживая тайну
до поры,
способна
примитивнейший порыв
украсить так искусно,
так изящно,
что и в мужчине,
даже самом зряшном,
наметится
божественный просвет,
и из Адама
вырастет поэт. "

3.
М. Галину

Какая ранняя
весна!
Ручьи хмельные
отжурчали...
Поэт же, как всегда
в печали -
он в Пранаяме.
Цель ясна.
Поскольку ноги
у любимой
вдруг обнажились,
как газон,
сопротивляться
не резон.
Но, притворяясь
херувимом,
кричит он нервно ей:
"Уйди!"
Когда ж она
проходит мимо,
поэзия
неумолимо
в его рождается
груди.
Да, он - поэт.
А что с поэта
возьмешь? Ну, разве -
мадригал.
Пусть ты Одиллия,
Одетта -
воспета будет
лишь нога!



Ты в сон мой пришла на рассвете...

Все равно уходит каждый
На свою звезду.
Х. Р. Хименес


Маме


Ты в сон мой пришла на рассвете,
Когда еще солнце дремало.
Был сон удивительно светел,
Но длился отчаянно мало.

Слова унесло половодье
Своей необъятной стремниной.
И в звёздном твоем приходе
Разлука казалась мнимой.

Ты рядом со мною снова
Дышала теплом и светом…
И пусть растаяло слово,
Я помню, что было лето.

В знакомом твоем наряде
Был цвет васильков и луга.
И столько любви во взгляде…
Когда же звездная вьюга

Тебя далеко умчала –
К планете твоей туманной,
Ты песней во мне звучала
Знакомой, родной, желанной…


Половодье

Нахлынуло
рассудку вопреки
всенних чувств
шальное половодье –
и мы с тобою,
словно две реки,
береговые
сбросили поводья.

Нахлынуло…
Стремительно вода
уносит все отжившее,
пустое –
с тобой мы накопили
столько льда!
Но стоит ли об этом?
Нет - не стоит.

Нахлынуло…
И радостно в груди.
Захвачены
размахом и простором,
не чувствуем,
что ветер холодит,
и небо отражается
укором…


Минувших дней пожухлая трава...

Минувших дней пожухлая трава
Таит в себе начало жизни новой.
Как нелегко единственное слово
Сказать, отбросив лишние слова!

И, прорастая из прошедших лет,
Тянувшихся печальною зимою,
Вдруг осознать, что снова ты со мною
И тихой нежностью взойти в ответ…


Случайной нежности обман...

Случайной нежности обман,
Как отсвет пасмурного утра
Александр Надёжный


Случайной нежности обман,
Как отсвет пасмурного утра

И вновь задумчиво и мудро
Глядит в моё окно зима.

И перламутра тихий свет
На шее ниткою прохладной...
День начинается нескладно –
Тебя в нём нет. Тебя в нём нет…

Тебя-в нём-нет – стучит капель.
И небо теплое на крыше.
И нежностью, летящей свыше –
Синицы тоненькая трель.


Немного о курортном изыске

На солнечном пляже в июне...
А. Вертинский


На солнечном пляже в июле,
Где жаркий песок под ногой,
Меня вы случайно спугнули,
Когда я лежала нагой.

«Мадам, - вы сказали при этом, -
Не стоит пугаться, мадам!
Песок вперемешку с поэтом
Бывает горяч иногда!»

…Плыл вечер в дурмане магнолий,
Песок серебрила луна.
Звучали стихи… Оттого ли
Была я немного пьяна?

В шампанском цвели ананасы,
И слышался устрицы писк:
«Поэты – всегда ловеласы
И любят курортный изыск!»


За окном твоим - ночь морозная...

A.


За окном твоим –
ночь морозная,
горностаем снег
вокруг звонницы,
а на нём звезда
несерьезная
светлым поводом
для бессонницы.

Подмигнёт слегка,
пересмешница,
и с душой твоей,
как с подругою:
«Что страдаешь ты,
словно грешница?
Отчего замерла
пичугою?»

Как расскажешь ей
о сомнениях,
о несбывшемся
и утраченном,
о тревогах
и о волнениях –
ей ли знать, что нельзя
иначе нам?


Когда над спицами склонясь...

Маме

Когда над спицами склонясь,
Уйдешь ты в мир хитросплетений,
Его не потревожат тени
Печальных дум, и сердца вязь
Отрадным сделает узор
И рук тепло добавит к пряже,
А светлая душа подскажет,
Чем удивить сторонний взор.

Не счесть мне петель, что тобой
Провязаны в тиши вечерней.
И я с прилежностью дочерней
За образец беру любой
Твой маленький шедевр. И спиц
Живет веселое движенье.
И в каждом взлете – отраженье
И наших душ, и наших лиц.


02.2006г.


Мы – осколочки сути земной...

Мы – осколочки сути земной.
Океаном обточены грани.
Но друг друга сознательно раним
И, страдая, казнимся виной
Мы, осколочки сути земной…

Мы – божественной силы порыв.
Наши души наполнены светом.
И храним в глубине своей где-то,
Словно тени, иные миры
Мы, божественной силы порыв…


Водно-земные страсти

На реке русалка плачет:
«Потеря-я-я-лся, не ина-а-аче,
домовё-ё-ёнок в Пи-и-и-тере!
Вы его не ви-и-идели-и-и?»

За компанию белуга
заревела от испуга:
«Нет ужаснее годины!
Где же, где ты, наш родимый!»

Приплывали осетры,
предлагали ей икры.
Говорили: «Посмотри.
и слезу свою утри –

может, где-то твой любимый
спит за печкой, невредимый.
Так что нечего реветь –
надо лучше посмотреть!»

Представительный тунец
зазывал с ним под венец:
«Домовёнка хоть и жалко,
обвенчаемся, русалка!»

Приползал почтенный рак,
Предлагал законный брак:
«Мы с тобой на дне реки
будем жить, как голубки!

Что тебе твой домовёнок!
Только вылез из пеленок!
Он ни озера, ни речки
не изведал из-за печки!

Нет в нём опыта и силы!
Всех достоинств – что красивый!
Знать, попёрся на Неву,
чтоб увидеть наяву,

хороша ли там водица.
Ну, куда такой годится?
Вон, сидит на берегу –
ни му-му и ни гу-гу!»

Улыбнулась дева-рыба:
«Милый рак! Тебе спасибо
за клешню, за щедрость сердца!
Но хочу я наглядеться

на того, кто из-за печки
шепчет жаркие словечки!
А как гости на порог –
тут же испечет пирог!

Всё решит сиюминутно,
с ним тепло, светло, уютно!
А что молод – не беда:
как вода, бегут года!»

И от слёзок - ни следа.


Я - зеркало, в котором - Ты

Я – зеркало, в котором ты
среди случайных отражений
своих не встретишь поражений.
Я – зеркало,
в котором –
Ты.

Я – зеркало, в котором ты
исполнен мужества и воли,
не знаешь горечи и боли.
Я – зеркало,
в котором –
Ты.

Я – зеркало, в котором ты
такой же юный и прекрасный,
годам прошедшим не подвластный.
Я – зеркало,
в котором –
Ты.

Я – зеркало, в котором ты
всё тот же нежный, лучший самый…
И лишь за тенью амальгамы
другие
спрятаны
черты.

Я – зеркало, в котором – Ты.


Январское настроение

С поэтом соглашусь вполне,
Он ошибается едва ли –
Хранится истина в вине,
Мерцающем в моем бокале.

Лениво подставляет грань
Хрусталь лучу хмельного света –
И радуг тающих игра
Летит веселым сгустком лета.

Январь. Стихи. Вино. И дождь.
Лозы пьянящая свобода.
И ты чудес, как в детстве, ждёшь
От нового, очередного года...


Мой друг! Какой же Вы прозаик!...

Ах, Надежда, неужели
Вы так любите метели?
Влад Каганов


Мой друг! Какой же Вы прозаик!
К тому же - и любитель нег.
Попробуйте с разбегу - в снег,
В круженье ледяных мозаик!

Солидный возраст? Все к чертям!
Периной мягкою - сугробы.
В них серебро высокой пробы.
Но голову не очертя

Вы грустно смотрите в окно:
Как много снега навалило...
Ужель кому-то это мило?...
Заносы, пробуксовка...
Но

"Под голубыми небесами..." -
Воспел поэт морозный день.
И Вы, отбросив прозу, лень,
Садитесь с ненаглядной в сани!

Работа? Есть в ней перерыв -
Суббота или воскресенье.
Он для души - само спасенье.
Любите зимние пиры!


Мы умеем хранить зелень терпкую лета...

М. Л.


Мы умеем хранить
зелень терпкую лета,
словно хрупкую вазу.
И даже – нежней.
И цветут в торжестве
отраженного света
розы серые влажных,
задумчивых дней.

Не случилась зима.
Нам ли плакать об этом?
Чёрной графикой город
в туманном бреду,
но зёленой волной
в сердце плещется лето,
и весёлые радуги
к солнцу ведут.

Пусть деревья листвой
отшумели, отпели,
золотистой позёмки
закончился бал.
Пусть ещё впереди
щебетанье капели,
мы – хранители лета.
Такая судьба.


Нечаянная радость снегирей...

Г.


Нечаянная радость снегирей
Застыла ожерельем невесомым
В твоём саду, покинутом и сонном,
На ветках яблонь в снежном январе.

Деревья спят и грезят о весне,
О теплом солнце и хмельной метели -
О лепестках, что весело летели
Совсем недавно, словно первый снег…

И тает отголоском тихим трель –
Деревья помнят, как звенели птицы…
И часто яблоням озябшим снится,
Как ты идешь сквозь вешнюю метель.


Вечер. Кружится пластинка...

Вечер. Кружится пластинка.
Пью горячее вино.
Молодого Хампердинка
Я не слушала давно.

Голос радостный и чистый
Эхом улетевших дней -
Это "Велосипедисты"
Кружат в комнате моей.

Для кого-то незадача -
ОРВИ, озноб, кровать.
Для меня - сама удача:
Хампердинку подпевать,

Предаваться сладкой неге,
Вальсу попадая в такт,
И мечтать, мечтать о снеге
И благодарить антракт,

Уготованный природой,
Наслаждаться тишиной
И негаданной свободой,
И мелодией хмельной...


Ах, этот Грин! Надежды алый парус...

Ах, этот Грин! Надежды алый парус
теперь со мной и вечером, и днем...
И знаю точно: с ним я не состарюсь,
пока горит он радостным огнем.

Зарей на горизонте пламенея,
он начинает мой обычный день -
и детской веры маленькая фея
меня спасает в грусти и в беде.

Там, где конец, мне видится начало.
И курс назначен верный кораблю.
Прошу лишь об одном - чтоб отвечало
мне море глаз твоих: люблю, люблю,
люблю...


Пришла зима...

Который месяц не могу взлететь.
Желанья и действительность в раздоре.
И о любви, подобно Айседоре,
Мне в легком танце не дано пропеть…

И вяжется узорная кайма
Печальною и кроткой кружевницей.
Вплетаются дома, деревья, лица
И первый снег. Зима. Пришла зима...


Когда в душе твоей разлад...

А.П.


Когда в душе твоей разлад,
и света нет - одна лишь смута,
а день - нашествием преград,
знай, есть счастливая минута.

Ты только вспомни не спеша
себя ребёнком босоногим.
Как просветленная душа
носилась берегом отлогим...

И брызги солнца на лице,
и легкость лодок на причале...
И в утомленном мудреце
улыбкой сменятся печали.


Есть народная примета...

Есть народная примета
(я сама открыла это!):
если на ночь
ежедневно
Саши Чёрного стихи
потреблять
десертной ложкой,
то наутро
хоть немножко
станут несомненно лучше
и французские духи,
и работа,
и квартира,
и привычный ломтик сыра…
Вы не верите?
Прочтите
Саши Чёрного стихи!


Земным мадоннам

Вы все немножечко мадонны:
Пусть по земле, не в облаках,
В своём желанье непреклонны,
Детей несёте на руках
В жестокий мир. И есть в надежде
С любовью смешанная боль
И вера, что не так, как прежде,
Их встретит вечная юдоль.
А материнства свет пробудит
В ней благосклонность и привет.
И восхищенно будут люди
Благословлять мадонны след.


Межсезонье

Розой влажною на плече
Твой туманный и серый город.
Но зачем он, скажи, зачем,
Если холод меж нами, холод?

Электрички пустой вагон –
Эта маленькая причуда –
За пятнадцать минут всего
Нас домчит в никуда ниоткуда.

Расставаясь, уйдешь в туман,
Обронив на ходу резонно,
Что еще не пришла зима.
Межсезонье у нас. Межсезонье…


Предрешено...

Но было все предрешено.
ГЕНРИЕТТА


Предрешено... Похоже.
Надеждой тешусь зыбкой,
что мирозданье всё же
оформлено с ошибкой.

И мне одной, конечно,
погрешностью досталась
боль новизны сердечной -
божественная шалость.


Уже вторая движется волна...

Уже вторая движется волна,
А первая, почувствовав касание
Песков прибрежных, снова не вольна –
И нежность пережив, и угасание,
Уходит в океан, где в глубине
Теснятся охладевшие стремления…
Слова – пески прибрежные во мне –
Спят в ожиданье твоего волнения.


Минскому туману

Дело не в прописке:
Место – это случай.
Но туманы в Минске
Лондонских покруче.

В ноябре пробьётся
В города и веси
Робкий лучик солнца
Среди мутной взвеси.

Словно чай на травах,
Облако дурмана,
Пью тебя, отрава
Минского тумана.

Знаю, есть другие –
Дымною загадкой,
Сетью ностальгии,
Горьковато-сладкой…

Мой туман попроще –
Нам ли до мистралей!
В нём поля и рощи,
Запах магистралей,

Прелесть мокрых листьев
На асфальте сером
И рябины кисти
Чахлые по скверам,

Хризантем последних
Тихая небрежность…
Мой туман – посредник
В споре горечь-нежность.


Весна в душе. И потому...

Весна в душе. И потому
Ноябрь веселым кружит мартом.
А ведь вчера метель с азартом
Мне объясняла, что к чему.

И укоризненно вослед
Шептали нищенки-березы:
«Ты вешние оплатишь грёзы
Червонной россыпью монет…»

Но знаю я наперечет
Все горести осенней страсти.
Пусть впереди зимы напасти –
Я оплатить сумею счет.


Цепочкою случайных совпадений...

Цепочкою случайных совпадений
Мы связаны. И больше не дано.
И где-то в глубине моих владений
Лежит одно упавшее звено.

И постепенно, осыпаясь в море,
Уходят дни и звенья, и песок.
И серебрится в радости ли, в горе
С пульсирующей жилкою висок.

И счастливы мы нашею невстречей,
Прекрасной, как далекие миры.
И день для нас один. И тот же вечер.
Но параллельность эта - до поры.

Приблизимся и разойдемся снова,
Не задолжав друг другу ни гроша,
Но осознав – в начале было слово.
А уж потом за ним пошла душа...


Свадьба сына

В шорохе листопада -
Отзвуки летних ливней.
Белою грустью сада
Ляжет на землю иней.

Радостная рябина
Горечь умело спрячет.
Кто же на свадьбе сына
Не веселится – плачет?

Белая нежность пары
В центре хмельного круга.
«Горько!» - обычай старый.
Слаще вина подруга.

Мальчик уходит мужем
В мир неизвестный, зыбкий
Из-под крыла. К чему же
«Горько!» кричу с улыбкой?

...В шорохе листопада -
Отзвуки летних ливней.
Белою грустью сада
Ляжет на землю иней.


Горькой вечерней влагой...

Горькой вечерней влагой
Город пропитан серый.
Осень печальной сагой
Входит в пустые скверы.

Заворожив прохожих,
Тополь грустит кларнетом.
Лоджии, словно ложи,
Полнятся слабым светом.

Тихо в партере. Ветер,
Как режиссер, в смятенье.
Листьями на паркете
Зрителей скрыты тени.

Аплодисментов эхо -
Шорохом листопада.
Действо - всегда потеха
Слуха, души и взгляда.

В грустном сквозит улыбка,
Пусть со слезами, с болью.
Всё эфемерно, зыбко.
Даже не жизнью - ролью...




Именины

Яблоки, горстка рябины
И сладкая пыль корицы –
Нынче мои именины,
В духовке пирог томится

И обретает румянец.
А в доме осенним светом
Наводится теплый глянец,
И в раме окна – букетом –

Желтые листья клёна,
Хмельного в какой-то мере…
Смотрю на тебя влюблённо
В тихой надежде и вере.


По случаю отъезда Л.Т.

Мы у судьбы немного просим:
Здоровья и душевных сил.
Я без тебя вторую осень,
И на двоих – лишь неба синь.

Свой крест неся поодиночке,
Храним приветливость лица.
Пусть сами матери – всё дочки
От колыбели до конца.

Сгибаемся под тяжким грузом
И слёзы прячем – вечный «чи-и-из»...
А станет легче – сразу к музам,
И радость творчества - как приз.

Душа усталая воскреснет
При встрече - время не унять.
Твой голос и стихи, и песни
Услышу я весной опять.

...Стучат каштаны в нашем парке,
Осеннюю взрывая тишь.
И кажется, навстречу яркой
Ты бабочкой ко мне летишь...


Гость

Ниточки паутин
в жемчуге фонарей...
Ты на моём пути
встретился в сентябре.

Голову кружит лист,
падая на плечо.
Осени вокализ
дождь не пропел ещё.

Клёнов шальная медь -
бабьего лета свет.
Мне бы с тобой взлететь,
сбросив десяток лет!

Горечью на губах
вспыхнет рябины гроздь.
Видно, права судьба:
ты в моём сердце - гость...


Поверю и птице, и зверю...

Поверю и птице, и зверю,
что жизнь начинается в марте.
И даже в весеннем азарте
весёлые крылья примерю.

И птицей взлечу на рассвете,
сумев с притяженьем расстаться.
А завтра в разделе сенсаций
об этом прочтёшь ты в газете.

Слегка улыбнешься: "Ох, пресса!
Каких только сказок не скажет!
Икар не сподобился даже,
а тут в небесах - поэтесса!"

Земным, трезвомыслящим мужем
отбросишь в сторонку газету,
забыв про сенсацию эту,
и спросишь: "Ну, что там на ужин?"


Шутиха

Неприметною и тихою
Я приду к тебе под вечер.
А потом взорвусь шутихою,
Чтоб запомнил ты о встрече.

Всплеск огня, игры, движения
Осень выдержит твоя ли?
У хмельного отражения
Удивлённо спросишь: я ли?

Не остудит иней холодом
Твоё утро невесомое.
Улыбнёшься ясно, молодо
И застынешь – где весёлая?…



Шутиха: 1. Женская форма сущ. шут
2. Разновидность фейерверка (устаревш.)


Когда стихами трубадур...

На стихи Томас Кэмпион (1567-1620)
«Лицо любимой - дивный Сад…»,
перевод А. Лукьянова


Когда стихами трубадур
ласкает слух прекрасной даме,
ужель рекой, зажатой льдами,
она останется? И шнур,

держащий талию в узде,
а сердце в белоснежной клетке,
ужель соврет, что слишком редки
его удары? Жалок день,

в котором нет томлений, нег,
не знающий любовных песен.
Он никому не интересен,
как прошлогодний серый снег.


Я живу в этом мире, где песнею - ты...

Я живу в этом мире,
где песнею - ты,
не хожу по земле,
а лечу.
Я пьянею от радости
и красоты
и сияю,
подобно лучу.

Разливаюсь рекою
на сонных лугах,
будоражу
стихийной волной.
А потом возвращаюсь
в твои берега
каждый раз
незнакомой, иной.

Словно ангел,
спасаю тебя от беды,
незаметно
подставив крыло.
На печалях твоих
я сажаю сады,
чтоб весна
в них входила светло.


Мираж - причудливый излом...

Мираж – причудливый излом
Желания в пустыне.
Обрадуешься: повезло!
Но тут же пыл остынет.

Ни дать, ни взять. Напрасно ты
Протягиваешь руку –
Нет естества у пустоты.
Она подобна звуку:

Проходит, опьянив на миг
Волною ощущений.
Но сущности ты не постиг,
Не зная воплощений.

Вот так потешится душа
Видением однажды,
Сама себе обман верша
В плену духовной жажды.


И жизнь летела...

Сентябрьским утром
чаек стая
сияла в солнечных лучах.
А на каштанах
лист зачах,
кружился,
ржавчиной слетая...

И жизнь летела.
Шорох шин
вбирал мозаику движенья,
и дождь
упрятать отраженья
в асфальт сверкающий
спешил.


В ритме танго закружится лист...

В ритме танго закружится лист,
и услышат притихшие птицы,
как поёт неустанно солист -
дождь, а ветер листает страницы

на пюпитрах бульваров. И в такт -
молчаливых прохожих скольженье.
Ясных дней непременный антракт
ненадолго. И вновь - продолженье...


Я дождём осторожным пройду за окном...

Я тебя не встревожу ничуть...
А. Фет



Я дождём осторожным
пройду за окном,
затеряюсь
в листве линялой…
Я тебя не встревожу
ни духом, ни сном,
даже толикой,
самою малой.

Ляжет вечер у ног твоих
ласковым псом,
одиночества рану
залижет.
Звёзд осенних спокойный,
мерцающий сонм
ночь умело,
как бисер, нанижет.

А когда ты проснёшься
одна в тишине,
посреди
безголосой Вселенной,
твоё сердце напомнит
в тот час обо мне
и к себе позовет.
Непременно…


Ещё не слышно осени дыханья...

Я пережил свои желанья…
А. С. Пушкин


Ещё не слышно осени дыханья,
И страсть сквозит в рябиновом огне,
А я пережила свои желанья.
Иль это только показалось мне?

Быть может, это - слабости минута,
Души усталой преходящий сон?
Затихло всё. И кажется, как будто
По мне промчалось жизни колесо.

Придавлено к земле немое тело.
Сменился равнодушием покой.
О, Боже, сделай так, чтоб я взлетела,
Коснись меня прощающей рукой!


Когда заполнит день палящая жара...

Когда заполнит день
палящая жара,
и обожжет тебя
дыханьем ветер,
я, изучив прогноз,
решу: пришла пора
прохладой поделиться
в этом лете.

Я подарю тебе
прозрачный океан,
на горизонте
уходящий в небо.
Там затерялся
сказочный Буян,
где ты, возможно,
даже в мыслях не был.

Я подарю тебе
прохладу облаков
и легкий шелест
голубого бриза.
И невесомость
призрачных оков
волною набежавшего
каприза...


Памяти М. Таривердиева

Семь нот всего у Музыканта.
И алфавит – у подлеца,
Что телеграмму дал с Почтамта
От иностранного лица.

И разрастаясь, и смелея,
Вползает в окруженье слух,
Что музыка Франсиса Лея...
Французский в ней замечен дух.

...Семь нот всего. И нет защиты
От подлости. Ты сделал шаг –
И словно пулями, прошиты
Насквозь и сердце, и душа.

Жива цианистая зависть,
Ей ни по чем убить талант.
Семь нот мелодией остались
В миру. Прости нас, Музыкант…


Информация к размышлению:
_________________________

"Сразу же после выхода фильма поползли слухи, что музыка к песне «Я прошу, хоть ненадолго...» подозрительно напоминает «Историю любви» Франсиса Лея. И вот спустя месяц после премьеры телеграмма: «Москва. Союз композиторов СССР. Хренникову. Поздравляю успехом моей музыки вашем фильме. Франсис Лей». Эта телеграмма подтверждала, что Таривердиев использовал мелодию известного французского композитора. Проще говоря, украл ее. У композитора начались проблемы: коллеги перестали с ним общаться, его музыку отказывались транслировать по радио и телевидению. Поговаривали, что советское правительство было вынуждено заплатить Франции 100 000 долларов компенсации. Отстаивая свое имя, Таривердиев вышел на самого Франсиса Лея, тот искренне удивился звонку и назвал историю с телеграммой провокацией"
_________________________

15 августа Микаэлу Таривердиеву исполнилось бы 75 лет...


Упасть, созрев, освобождая ветку...

Созрея, падай.
Пусть смерть предстанет счастьем,
Участью плодов.
Франк



Упасть, созрев,
освобождая ветку
от тяжести
и покидая небо...
Таков удел,
увы, совсем не редкий.
Но я хочу иного.
Мне бы, мне бы...

Взлететь туда,
где превратятся в крылья
мои так много
сделавшие руки,
где тлена нет,
упадка и бессилья,
где нет с тобой,
единственным,
разлуки...

А может быть, упасть
кусочком лета
к ногам твоим,
зимы дождавшись снежной,
последним яблоком,
шафранным сгустком света
и плотью удивить
душистой, нежной...


Август. Срывается яблоком лето...

Всё, что было в душе, всё как будто опять потерялось...
Н. Заболоцкий


Август. Срывается яблоком лето.
Падает ночью на гулкую крышу.
И ариозо цикадою спето.
Только тебя я не слышу. Не слышу...

Белое эхо в душе одинокой.
Дождь осторожный под окнами бродит.
Падают яблоки. Рано. До срока.
Что-то не ладится. Даже в природе.

Жажду созвучия. Самую малость.
Чтобы взметнуться мелодией в небо.
Только созвучие то потерялось
В прошлом, названье которому - небыль.


Зима

Бог сегодня в стеклянных покоях,
а попросту - льет.
И на стеблях бессильных
цветы тяжелеют.
В каждом небо, стеклянный покой,
где Всевышний живет,
и алмазы в бутонах
последних светлеют.

Присмотрись к этой розе -
в ней тихо мерцает душа,
тоже роза,
печальная и дождевая.
осторожно встряхни -
и прозрачный цветок не спеша
упадет,
увяданье и грусть проливая.

Почему же душа моя
грустью, как роза полна,
если счастьем вода
детворе голоногой?
Льет. Сегодня мы зрители.
Гонит куда-то волна
позабытый кораблик
в канаве пологой.

Воробьи, словно школьники,
стайкой рассыпались вдруг
по плющу
с тем же шумом веселым и гамом.
Льет. И желоб поет водосточный,
бурлит, и вокруг
все внимает дождливым
и радостным гаммам.

В почернелых акациях
осени прячется лик -
позолота,
служившая прежде нарядом.
А за церковью радугой
выгнулся солнечный блик,
умирая своим семицветием
рядом.

Дождевая роза


Зима
Бог сегдня в стеклянных покоях. Говоря проще, льет, Платеро. Льет. И последние, забытые осенью цветы, цепляясь за бессильные стебли, тяжелеют алмазами. В каждом - небо, стеклянный покой, бог. Присмотрись к этой розе - в ней мерцает еще одна, дождевая, и если встряхнуть - видишь? - падает прозрачный цветок, душа этой розы, увядшей и грустной, совсем как моя.
А вода ведь радостна, как солнце. Иначе не гоняла бы под ней голоногая детвора, - взгляни, как они раскраснелись, и до чего счастливы. И с тем же гамом рассыпаются по плющу воробьи, мгновенной стайкой, - школьники, как шутит Дарбон, твой лекарь.
Льет. Мы остаемся дома. Сегодня мы с тобой зрители. Смотри, как бурлит водосточный желоб, как отмылись акации, совсем уже черные и все еще чуть золотые. Видишь, в канаве снялся с якоря детский кораблик, задержанный вчера бурьяном. И скорей взгляни, при беглом проблеске солнца, какая красивая радуга встает из-за церкви и смутным семицветием умирает с нами рядом.



Она и мы

Черный поезд,
выстекленный солнцем,
пролетел
по насыпи высокой
мимо желтой
немолчной пшеницы,
маками кровавыми,
как соком,
сбрызнутой.
И, голубым туманом
солнце и цветы
на миг окутав,
одарил видением
нежданно -
золотой головкою
минутной,
скрытою
под чернотой вуали
и задумавшейся
в беглой скромной раме:
Кем быть можем
я в своей печали
и Платеро?
Ну, конечно, - нами…


Она и мы

Платеро, вот и увез ее – куда? – тот черный, выстекленный солнцем поезд на высокой насыпи, что ушел, прочертив белые облака, на север.
Мы стояли с тобой внизу, в желтой немолчной пшенице, кроваво забрызганной июльскими маками, уже увенчанными пепельной коронкой. И клубы голубого дыма, - помнишь? – затуманив на миг солнце и цветы, бесплодно уплыли в небытие…
Мимолетная золотая головка под черной вуалью! Как сновидение в беглой раме окна.
Наверно, она подумала: «Кем они могут быть – этот траурный человек и серебряный ослик?»
А кем еще мы должны быть? Нами… верно, Платеро?
пер. А Гелескула


Белые розы в сумраке сада...

Белые розы в сумраке сада,
Нежности тающей миг…
Легким капризом взлетают цикада,
Первые звезды и Григ.

Август. Росой обжигающей звуки.
Время привычно горчит…
Белые клавиши нашей разлуки
Перебираю в ночи.


Я выбрала белую краску для лета...

Я выбрала белую краску
для лета -
в ней пена гортензий,
невинность листа,
кайма кружевная
речного моста
и нежность
летящего в облаке света.

Я выбрала белую краску
для лета -
в ней звук одиночества
и тишины.
сияние гребня
бегущей волны
и "любит-не-любит" -
ромашкой - примета.

Я выбрала белую краску
для лета.
И ждет с нетерпеньем
упругость холста,
когда нарисую
родные места.
Но жаль - мои кисти
утеряны где-то...


Отпустил мое сердце...

Отпустил мое сердце,
словно фокусник - птицу:
никуда ей не деться,
все равно возвратится.

И оно полетело
мимо рук посторонних,
не нарушив пределов
притяженья ладони.

Свод родного запястья
на арене - магнитом.
И минута - для счастья
над горячим софитом.

Бег магических линий -
полосой для посадки...
Сон закончился синий,
вдохновенный и сладкий.


"Песнь" полевого сверчка

Запев ее, в сумерках,
робкий, неровный,
то пробует тон,
то умолкнет в тиши.
И кажется, будто
прелестный, любовный
бубенчика голос
навстречу спешит

высокому небу,
где первые звезды –
пространству и времени
верный отсчет.
И, песней пронизан,
колеблется воздух.
Она, выправляясь,
несмело растет.

А под фиолетовым,
ласковым бризом
цветок полуночный
раскрыться спешит.
И песня сверчка –
утонченным капризом
небесных лугов,
их чудесной души.

Притихшие, длятся часы,
и крестьянин
к высокому небу
стремится во сне.
Влюбленностью тихою
мир осиянен.
Дыханье полей –
будто весть о весне,

о юности. Ветер
волнует колосья.
В них – зелень луны.
И, как отзвук стихий,
летит пополуночи
многоголосье –
то песню свою
завели петухи.

А песня сверчка
затерялась, умолкла…
Но вдруг на рассвете,
от звезд опьянев,
когда затуманились
сонные окна,
и тихо луна
опустилась к земле,

она зазвучала
таинственно, звонко.
В ней – самозабвенная,
пылкая страсть.
И темные тучи
в сиреневой кромке
день тянут из моря,
как древняя снасть…




"Песнь" полевого сверчка
Наши с Платеро ночные дороги сдружили нас с песней сверчка.
Запев ее, в сумерках, робок, глух и неровен. Песня пробует тон и, вслушиваясь, учится у самой себя, но потихоньку начинает расти, выправляется, словно попадая в лад пространству и времени. И с первыми звездами в зеленом и прозрачном небе вдруг наливается вся певучей прелестью одинокого бубенца.
Свежо набегает фиолетовый бриз, ночь раскрывает последние свои цветы, и бродит равниной чистая и чудесная душа синих лугов, нераздельно земных и небесных. И песня сверчка ликует, заволакивает поле, это голос самой темноты. Он не сбивается уже, не смолкает. Словно выплескиваясь из себя, каждый звук двоится, дробится в себе подобные, в братство темных кристаллов.
Притихшие, проходят часы. На земле мир, и спит крестьянин, высоко в глубине сна различая небо. Где-то у ограды, среди вьюнков, смотрит заворожено, глаза в глаза влюбленность. Бобовые поля дают о себе знать мягким ароматом, и весточка пахнет, как в ранней юности, открытой и одинокой. И зеленые от луны колосья, волнуясь, дышат ветром пополуночи – первых, вторых, третьих петухов… Песня сверчка изнемогла от звонкости, заглохла, затерялась…
Вот она! О, пенье сверчка на рассвете, когда Платеро и я, продрогшие, торопимся домой по белым от росы тропинкам! Сонно опускается розовая луна. И песня, уже пьяная от луны, одурманенная звездами, темна, таинственна, самозабвенна. Это час, когда траурные тучи, грустно обведенные сиреневым, вытягивают из моря день, медленно и долго…


Колодец

Глубоким, прохладным и темно-зеленым
Округлое слово вращалось, сверля.
Колодец. И тихо глазам удивленным
Открыла великую тайну земля.

Смоковницы корни опутали камни.
Чуть ниже синеет цветка аромат.
И ласточки кров, еле видимый, дальний,
В глубинном чертоге. Порою она

Не знает, где небо – там бисером звезды
Качаются в зыбкой и лунной воде,
Когда в час вечерний, таинственный, поздний
Душой в глубину устремляется день.

А вверх, лабиринтом волшебного сада
Взлетает великий, неведомый дух.
И если я кинусь туда – значит, надо,
Мне надо поймать, непременно, звезду…



Колодец, Х. Р. Хименес, Платеро и я

Колодец… Какое гулкое слово, Платеро, какое оно глубокое, прохладное, темно-зеленое! Округлое звучание словно вращается, сверля землю навстречу холодной воде.
Вглядись. Каменная закраина украшена и расколота смоковницей. Внутри, где еще достает рука, расцвел в позеленелых камнях синий цветок с ярким запахом. Еще ниже свила гнездо ласточка. А дальше, в замершей тени, зеленый чертог и тихое озеро, которое встречает брошенный камень сердитым гулом. И в конце – небо.
(Находит ночь, и там, на дне, загорается луна в зыбком бисере звезд. Как тихо! Жизнь ушла дорогами в темные дали. Душа уходит колодцем в темную глубь. Взгляд теряется в ней, он уже по ту сторону сумерек. И кажется, что выходит из колодезной бездны великий дух ночи, хранитель земных тайн. Глухой, загадочный лабиринт, непроглядный сад, завороженный и завораживающий!)
- Платеро, если однажды я кинусь в этот колодец, то, поверь, не для того, чтобы умереть, а чтоб поймать звезду.
Платеро, томясь жаждой и нетерпением, возвысил голос. Из колодца, перепуганная, суматошно и бесшумно вылетела ласточка.


Омытый ливнем, угасает день...

Омытый ливнем, угасает день
Средь белой пены вымокших гортензий,
Что у крыльца поникли без претензий
К небесной влаге. Розовеет тень

На западе - заката полоса
Окрасила края тяжелой тучи.
И рокот грома, влажный и тягучий,
Вплетается в земные голоса.

От птичьей трели вздрагивает лист,
Роняя в каплях изумрудных звуки.
И, неизбежность осознав разлуки,
В притихшей кроне прячется солист.

Наполнит сердце светлая печаль –
Я о тебе подумаю. И снова
Единственного ожидаю слова.
И вновь надежды теплится свеча.


Аромат времени

1. Улица

Молодые мужики,
Крепкие, весёлые,
Обживали улицу –
Строили дома.
Кажется, еще вчера
Были новоселами,
Но оглянешься назад –
Не одна зима

Над садами пронеслась,
На висках негаданно
Задержалась, а весна -
Как далекий сон.
И все чаще в тех домах
Холодно, и ладаном
Пахнет время. И бежит
Жизни колесо

Вдоль заборов, что в тени
Прячутся под вишнями,
По тропинкам, где вчера
Был оставлен след…
Заколочены дома
И стоят неслышными,
Бережно храня печать
Радостей и бед…


2. Отец

С каждым годом все больше сутулится
Мой отец. Но пока жив-здоров.
Опустела, состарилась улица –
Двадцать шесть погрустневших дворов.

Там стоит тишина за порогами,
И хозяев отыщешь с трудом –
Обложило нещадно налогами
Время каждый знакомый мне дом.

Двадцать пять мужиков - дань неслабая.
Но стучат молотки, топоры –
Все работы освоены бабами,
Словно в годы военной поры.

Ну, а если, бывает, не справиться,
И мужская сноровка нужна,
То приходит седая красавица,
Разрумянившись, будто княжна,

Попросить об услуге. Работником
Быть приходится часто отцу.
Печником ли, жестянщиком, плотником –
Не пристало скучать молодцу.

Пусть порою накладно и хлопотно:
Все ж девятый десяток – не смех.
Но спокойно, легко и безропотно –
Мужиком. За соседей. За всех.


3. Вишня

Бабе Вале вишня
Показалась лишней
Да к тому ж – высокой.
Никакого проку!
И решеньем мудрым
Как-то ранним утром
Полетела крона
Вниз, к траве зеленой.
Воробьи в смятенье:
Щиплет угощенье
Баба Валя внукам.
Ах, какая мука
Видеть, сколько тонет
Косточек в бидоне!
Оборвать листочки
На ликер для дочки
Подошла соседка –
Оголилась ветка.
Дед Степан исправно
(он тут самый главный!)
Нарубил поленьев,
Чтоб под воскресенье
В бане было жару,
Радости и пару.
Важно, как наседки,
Шествуют соседки
С тазиками в баню –
Все по расписанью…

И совсем не лишней
Оказалась вишня.


4. Комод

До чего же спокойны вещи!
Рядом с ними всегда уютно.
Их руки и наши руки
Встречаются поминутно.
Х. Р. Хименес


Тени мягче, длиннее.
День спокойно уходит.
И салфетка белеет
На дубовом комоде.

Закружило ненастье
В сорок первом лихое.
И над Волгою мастер
Где-то в вечном покое…

Смертью храбрых… Разлуки
Нет печальней на свете.
Прикоснусь – мои руки
Руки дедовы встретят.

И в тепле древесины
Мне почудится разум –
Столько ласки и силы
Она выплеснет разом!

Нет в ней боли, страданий –
Только доброе длится.
В ней семейных преданий
Оживает страница…

5. Соседки

Словно листья осенние с ветки,
Улетели одна за другой
Две старушки, подружки-соседки...
В опустевших домах под ногой
Не скрипят по утрам половицы.
Васька-кот превратился в бомжа.
Только звезды да тихие птицы
Их дома и сады сторожат…

Так устроено - за листопадом,
Белых снов начинается власть.
Все проходит. Поэтому надо
Нам когда-то на землю упасть.
Оторваться легко и без боли,
Завершив до предзимья дела
И дорогу свою по юдоли,
Ту, что к этому дню привела.


Не ве... и снова - в пустоту...

Не вешай трубку - всё равно
заполнить вечер больше нечем...
Олег Блажко


Не ве...
и снова - в пустоту
мой монолог.
Я жаждал диа...
Но удержать
тебя не мог,
и ты, как ливень,
проходила
над высохшей моей землей,
мгновенной влагой
наполняя...
С тобой,
обычной и земной,
я ждал... чего?
Ты знала - рая...

Не ве...
Гудки... молчанья ад...
И - пустота
в притихшем доме...
Мне утро скажет:
Ты богат -
ведь у тебя остался номер!


Кто сказал "ведут дороги в Рим"...

Георгиевскому


Кто сказал "ведут дороги в Рим",
если есть одна дорога - к сердцу?
В нем откроешь маленькую дверцу
и услышишь: "Ты неповторим!"

Памяти короткая верста
приведет тебя к родному дому,
в мир, до боли близкий и знакомый,
в юности счастливые места...

Сгинут суматоха, дребедень,
липы околдуют сладким медом,
и, твоим обласканный приходом,
жаром полыхнет июльский день.


Я искала тебя среди сказок и песен...

Я искала тебя
среди сказок и песен,
под медовыми липами,
на облаках,
но они отвечали –
твой путь не известен.
И тогда я решила
спросить у цветка.

Он расцвёл на лугу,
напоив всю округу
ароматом нездешних,
диковинных мест,
и с улыбкой сказал,
что нашёл ты подругу,
променяв на неё
всех друзей и невест.

И теперь с ней вдвоём
ты в плену наважденья
изучаешь цветенья
хмельные миры,
пьёшь душистый нектар,
став рабом наслажденья
и отринув иные –
земные пиры.

И, счастливым шмелём
погружаясь в глубины,
у цветов созерцаешь
изысканный лик,
обращаясь к своей
дорогой и любимой –
«фотокамера» или, шутя,
«цифровик».


Летний дожль

С босоножками в руке
Я бегу по улице.
Гром рокочет вдалеке:
Свод небесный хмурится.

По асфальту - не беда! –
Бурными потоками
Теплая бежит вода.
Зычно водостоками

Дождь хохочет молодой,
Летний да отчаянный.
Окатил меня водой
Вроде бы нечаянно.

Пяток розовых следы
Лижет, словно сладости.
И шалеют от воды,
Преисполнясь радости,

Ноги – мчатся во всю прыть,
Лишены величия…
Эй, прохожий! Хватит ныть
Под зонтом приличия!


Я травою взметнусь упругою...

Д. Д.


Я травою взметнусь
упругою
на асфальте.
Не дрогнет улица –
лишь замрет
онемевшей округою,
если ты упадешь,
и сбудется

непонятное всем
случайное…
И застынет улыбка
белая…
Я тянуться начну
отчаянно,
поднимая тебя,
неумелая…

И, пресыщенные
спектаклями,
равнодушно пройдут
прохожие.
Но слетят
солеными каплями
мои слезы,
на дождь похожие...

И, водою живой
разбуженный,
пробиваясь сквозь
невозможное,
застучит метроном
натруженный –
твое сердце
неосторожное…


Сегодня я игристая...

Сегодня я игристая,
Шальная, полусладкая,
Забавная, пушистая,
Холеная и гладкая.

Ты скажешь «Наваждение!»
Но дело посерьезнее –
Сегодня день рождения,
И время слишком позднее…

Все гости – в изобилии –
Довольные и сытые,
А я кружусь, счастливая,
Хмельною карменситою.

А завтра – снова трезвою,
Серьезною и строгою,
Стремительною, резвою,
Все той же – недотрогою


Мобильная женщина

Сеть накинул на меня
И живешь довольным –
Знаешь каждый мой полет,
Знаешь каждый шаг.
Сделал голос мой и смех
Близким, подневольным.
Но не хочет плен принять
Дерзкая душа.

Недоступность – вот предел.
Не прорвешься к тайне.
Отключаю телефон.
Ты прости меня.
Обязуюсь прибегать
К этой мере крайней
Очень редко. Может быть,
Только на полдня.


Мой путь земной порою тяжек...

Мой путь земной порою тяжек
И даже лёгок иногда.
Средь торжества многоэтажек
Бегут, летят мои года.

Здесь возле каменных коробок
Цветет, волнуется сирень,
И одуванчик так же робок,
И так же лучезарен день,

Как в жизни прошлой и далекой –
Там детство прячется в саду,
И куст калины одинокой,
И водомерки на пруду,

Но скорость времени иная…
Остановиться бы, вдохнуть
Всю свежесть солнечного мая,
Чтоб счастье распирало грудь.

Чтоб груз моих десятилетий
Растаял, как весенний снег,
И пусть все так же солнце светит,
О, время, свой замедли бег!

Дай мне спокойно оглядеться
Почувствовать дыханье дня.
Пусть аромат и сказки детства
От суеты хранят меня.


Заливают дожди сирень ...

Заливают дожди сирень,
Ветки мокрые ниже, ниже…
И прохладною бусинкой нижет
Время тихий июньский день.

Теплый плед и бокал вина.
Неужели начало лета?
Я с тобой разминулась где-то.
И хмельная горчит вина.

Летней грусти привычен блюз.
В полумраке молчит пространство.
И реликвию – постоянство –
Бережет непростой союз.

Постоянство печальных рук.
Постоянство неясной боли.
Постоянство моей неволи.
Постоянство напрасных мук.


Роль

Снова день мой, как на сцене, прожит.
Завтра роль свою сыграю точно так.
Об одном прошу: Дай силы, Боже,
Не сорвать объявленный спектакль.


Прикосновение

Согрешила совсем немного –
Прикоснулась к тебе невольно.
Кто же знал, что ты – недотрога,
И тебе от нежности больно?

Так цветок незнакомый, редкий,
Расцветая в приствольном круге,
Вдруг коснется коры – и ветки
Затрепещут, а ствол в испуге

Отшатнется от странной воли,
Поразившей в одно мгновенье.
И порывом неясной боли
Затаится в нем прикосновенье.

Прикосновение


Я раскрыла окно – голубая река...

Растворил я окно…
К. Р.



Я раскрыла окно – голубая река
лепестки подхватила сомнений,
а по дому прошел, опьяняя слегка,
аромат полусонной сирени.

И ночного дождя пел сверкающий след
и срывался под тяжестью света.
И казалось, что нет ни печалей, ни бед –
всё былое растаяло где-то…


Что ты в письмах мне оставишь?...

Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов…
В них есть запах, в них есть прелесть
Умирающих цветов.

М Волошин


Что ты в письмах мне оставишь,
Не обычных – электронных?
Смайлик? Легкий шелест клавиш?
Пару файлов прикрепленных?

Или – золотою рыбкой
По волнам веселых строчек
С ослепительной улыбкой –
Солнца маленький кусочек?

Полон тайн почтовый ящик.
В нем слова, порывы, даты –
Прошлых дней и настоящих
Сообщения-фрегаты.

В нем разложены охапки
Чувств, желаний и волнений
В незатейливые папки
Важности и настроений.

И, перебирая в грусти
Снов несбывшихся преданья,
В папку их душа отпустит
С надписью «Для увяданья».


Не моей ли грустью затянулись дали?...

Не мои ли страсти
Поднимают бурю?
Я. Полонский


Не моей ли грустью
затянулись дали?
По вишневым кронам
пробежала дрожь.
Лепестки кружились,
тихо опадали,
и казался белым
осторожный дождь.

Облетала нежность,
обнажая ветки.
Теплыми ручьями
пряталась в траве…
Не мои ли слезы
на листочках редких
вышивали майский
дождик по канве?...


Далёкой нежности лучи ...

В.


На стихи *****

Далёкой нежности лучи,
И ласка слов, и строгость рифмы –
И позади сомнений рифы,
И сердце радостно стучит.

И запоздалая весна
Вином в крови неспешно бродит,
И боль желанная приходит
И тихо тает в светлых снах.

И робкий лепет за окном
Листвы застенчиво-зелёной
Душе, ознобом утомлённой,
Напомнит только об одном…


Лике. Хочешь, я стану камнем ...

Лике


Хочешь, я стану камнем,
Теплым, на пыльной дороге,
Чтобы доверить смогла мне
Ты усталые ноги?

Хочешь, я стану вишней,
Белой, в слепящей неге,
Чтобы под кроной пышной
Ты мечтала о снеге?

Хочешь, я стану мифом,
Тайною наважденья,
Чтобы украсить тихо
День твоего рожденья?

Но через дни и ночи
Вьется желания лента:
"Аленький бы цветочек
Мне из Арменикенда..."


Ревность

А я с надтреснутым испугом
Венецианского стекла
Молюсь, чтоб вновь ты притекла
В мой кубок светлым полукругом.

Игорь Щеголев



Еще ладонь твоя тепла,
Но я – всего лишь друг.
Венецианского стекла
Надтреснутый испуг

Застыл в душе. Как превозмочь
Таинственную боль?
Есть я. Есть ты. И даже ночь -
Для разобщенных воль.

Есть ты. Есть он. И высших сфер
Пронзительный излом.
Нас осыпает Люцифер -
Как почестями – злом.

Но, прорывая суету
Ожесточенных фраз,
Я вновь молюсь за чистоту
И цельность тонких ваз...


Одуванчики косить - странная забава...

Одуванчики косить –
странная забава.
Не держала я косы
никогда в руках.
Вот и мучаюсь теперь:
слева или справа
замахнуться острием?
Не пойму никак!

Одуванчики косить…
Да побойся Бога!
Солнце яркое в траве
можно ли под нож?!
Но смеешься ты в ответ,
что косьба – предлогом.
Как еще меня к себе
в мае зазовешь?


Расцветает вишня...

Виктору


Расцветает вишня
у тебя в саду.
Буду третьей лишней –
всё равно приду!

Пусть она невеста,
и фата, как снег –
мне уступит место
в твоём сладком сне!

Будет, осыпаясь
в золоте лучей,
видеть – отсыпаюсь
на твоём плече!

И росой заплачут
нежные листы,
если эту дачу
мне подаришь ты…

Может, поспешила
я прийти в твой сад?
Может, согрешила,
если сад не рад?

Лучше я девичник
соберу на чай:
дача, я и вишня.
Ну, а ты – прощай!


Глоток весны – и я уже хмельная...

Глоток весны – и я уже хмельная.
И безрассудство – весело, горохом.
Сойти с ума вот так – в начале мая,
Забавно и, наверное, неплохо.

И просто так, обрадовавшись свету,
Тянуться к небу веткою сирени,
Потом цвести, а на подходе к лету
Стать строгою. С умом. И без сомнений.

И, урожай с полей души снимая,
Припоминать беспечные проказы
Пьянящего, насмешливого мая
И первых гроз запальчивые фразы.


В этом городе сосны упираются в небо...

В этом городе сосны
упираются в небо,
в этом городе сказки –
с печальным концом,
и на стопку,
накрытую ломтиком хлеба,
горожане взирают
с безучастным лицом…

И сидит вороньё,
наблюдая за нами,
чтобы сразу слететься
на нечаянный пир…
Здесь былые страдания
кажутся снами,
и в пределах ограды
умещается мир…


Весенних дней круговорот...

1.
Весенних дней круговорот,
Как всё земное, неизбежен.
И куст жасмина у ворот
Опять по-юношески нежен.

Зелёный кружится туман,
Плывет по улице рекою.
Я стану юною сама,
Лишь прикоснусь к нему рукою…

2.
Рецепт мне выписал апрель
на маленьком листочке:
на завтрак - солнце, птичья трель,
березовые почки.

Подумать о тебе в обед,
прогуливаясь в парке,
и дать молчания обет,
уподобясь Петрарке.

А вечером читать стихи,
томиться тишиною -
вот все лекарства от стихий,
бушующих весною.


Оковы долга и смирение души ....

Не думать, не любить и не мечтать...
Фируза

Молчи, скрывайся и таи
И чувства, и мечты свои...
Ф. Тютчев


Оковы долга и смирение души
в отчаянье отвергнуть не спеши.

Любить, мечтать и думать - жизни суть.
Люби! Мечтай! Но и не обессудь

себя, коль сердце прячешь в глубине –
любовь сокрытая прекраснее вдвойне!

Она - цветок изнеженный в ночи.
Вдыхая аромат его, молчи.

К чему слова? Горька блаженства сласть.
Но лишь тебе любви покорна власть


Кулич пасхальный невесом ...

Кулич пасхальный невесом –
В нём радость рук, месивших тесто,
В нём для всего найдётся место:
В нём курага, изюма сонм.

В нём чувства вешнего подъём,
В нём бродит свет души, как дрожжи,
И хрустом корочки до дрожи
Он восхищает. Светлым днём

Зовётся это Воскресенье.
И в праздник ясны небеса.
И нам дарованы спасенье
И жизнь. И это – чудеса!


После концерта

– Ну, как прошел концерт?
– Да впечатленье странно:
великолепный хор,
и звуков чистота,
но тенора башмак
на платье у сопрано –
и словно под ногой
и песня, и мечта...

Шуршащая латынь
напевов из Бурана,
любовный баритон,
томление стихов,
но тенора башмак
на платье у сопрано –
как темная печать
болезненных оков...

Метался дирижер,
и тремоло в регистре
взлетало к потолку
и осыпалось вниз,
и танцевал огонь,
разбрасывая искры,
проснувшихся страстей
безудержный каприз.

Виолончелей ряд
пел грустно и туманно
грудными голосами,
и сердце билось в такт,
но тенора башмак
на платье у сопрано
гармонию взорвал.
И было все не так…


На конкурсе Бекар-2006 эти стихи заняли первое место в номинации Поэзия.Юмор (http://bekar.info/2006_results.htm)


Любви неразделенной участь ...

Любви неразделенной участь –
Судьбы обычные тенета.
Мы в них живем, блаженно мучась,
Взлетая строчками сонета.

Но кто для нас придумал роли
И перепутал назначенье?
Живешь Лаурой ты без боли,
А рядом – я, подобно тени,

Петраркою в обличье женском.
За что, скажи, такая милость –
Пленяться взглядом, словом, жестом
И знать, что встреча не случилась?

Я заполняю день стихами,
В которых ты живешь и дышишь.
И одиночество стихает,
И зов несбывшегося тише...


Розовый ветер. Апрель...

Игорю Щеголеву


Розовый ветер. Апрель.
Фрески березовой рощи.
И на душе – акварель.
Сердце ликует, не ропщет.

Есть, без сомнения – есть
Счастье весенней стихии:
Ангелом добрая весть
Явится деве Марии.

Нежится в детских руках
Верба пушистым букетом,
Рвется на волю река
И наполняется светом.

Пусть на палитре весны
Красок пока что немного –
Яркие кружатся сны
Предвосхищеньем земного.

Будет цветенья порыв,
Летнего ливня бравада…
Будут, как прежде, миры
Ждать своего листопада.


Мужчина с прошлым Дон Жуана...

Мужчина с прошлым Дон Жуана...
Чеботаева Татьяна


Мужчина с прошлым Дон Жуана
И в старости неисправим.
И мы порою, как ни странно,
Робеем снова перед ним.

В его глазах - боязнь инфаркта,
Тахикардия ... Весь букет.
К тому же новый страх - фальстарта...
Он - Дон Жуан? Теперь уж - нет.

Мужчина с прошлым Дон Жуана -
Изысканность манер и слов,
И страсти нежное пиано.
А форте время унесло...


Есть где-то дом, а в доме - солнцем - счастье...

Насте


Есть где-то дом,
а в доме – солнцем – счастье.
Ему вставать, порою,
так непросто.
Но если ласково
окликнуть: «Настя!»,
оно взойдет,
пусть маленького роста.

И вспыхнет свет,
и засмеются глазки,
и ножек стук
разбудит половицы,
и под подушку
спрячет утро сказки,
чтоб ночью вновь
они могли присниться.

Есть где-то дом.
В нем так легко согреться
от детских рук –
кольцом – на взрослой шее,
от маленького,
радостного сердца,
что с каждым днем
растет и хорошеет.


Весенний дождь

Наполнив день томленьем странным,
В берёзах пробуждая дрожь,
По-тициановски желанным
С небес весенний падал дождь.

И, обнажённая, внимая
Всем телом золотой воде,
Земля - прекрасная Даная -
Благословляла этот день.


Весна рисует акварели ...

Весна рисует акварели.
В них краски неба и земли.
Цвет белый легкие метели
Прилежно в марте намели.

Разлив реки волнует снова,
Дразня стихией вешних вод.
И сердце вновь любить готово,
И водят чувства хоровод...


Рождение дождя

Туманом полнились аллеи,
А влажных веток голоса
Летели в небо, и смелее
Дышала влаги полоса.

И неуверенные – так ли? –
Стремились осторожно вниз,
Смущаясь, маленькие капли –
Весны нечаянный каприз.

Потом - все радостней и чаще...
И, наконец, войдя в азарт,
Дождем пролились настоящим.
И, удивленный, таял март.


Как странно ...

И думать, думать об одном….
А. С. Пушкин


Как странно – думать об одном,
Писать стихи, томясь словами,
Встречаться, не встречаясь, с вами
И мир очерчивать окном.

Как странно – видеть параллель
И вдохновений, и желаний.
И замечать различий грани,
Души иной заслышав трель.

Как странно – узнавать мотив
И, сердцем выверяя фразу,
Понять, принять (пусть и не сразу),
Благословить ее – лети!


Мы бремя дней смиренно тащим ...

Мы бремя дней смиренно тащим,
Восторг утратив и азарт.
Но только вдруг ручьем хрустящим
Нас позовет однажды март –

И, позабыв про все на свете,
Спешим проверить ломкость льда
И радуемся, словно дети,
Когда покажется вода.

И не заботит нас нисколько,
Что выглядим забавно мы,
В ручье шагая по осколкам
Последних дней былой зимы.


О розе, соловье и попугае. Притча

Коль есть на свете сад –
В нем должен быть искус.
Так, много лет назад,
И был посажен куст.

Мне скажут, может быть:
«Подумаешь, дела!»
Скорей ловите нить –
Там роза расцвела!

Сиреневый бутон
Был девственен и чист.
И вторить ему в тон
Был приглашен солист.

Изящный соловей
Был скромен и несмел,
Но голубых кровей
И превосходно пел.

И лишь взойдет луна,
Божественный мотив
Поил всех до пьяна
И тем сбивал с пути.

А в клетке на окне
Жил старый попугай.
И как-то в тишине
Изрек он : «Ни фига!

И я могу пр-р-ропеть
Хоть сор-р-рок сер-р-ренад,
Лишь дайте улететь
К цветку в тот р-р-райский сад!

Я знаю много слов
о счастье и любви,
И это р-р-ремесло
Живет в моей кр-р-рови».

И только так сказал –
Разрушился полон,
Свободы час настал –
Певец из клетки вон!

Где соловей в саду
Боготворил цветок,
Племянник какаду
Раскрыл и свой роток.

Зазубрины из фраз,
И пестрый яркий фрак…
И вот –в который раз! –
Услышал мир "Дур-р-рак!"

От ужаса бутон
Осыпал лепестки –
Подобный моветон
Не вынес. И с тоски

Заплакал соловей.
А старый попугай
Кричал среди ветвей:
«Дур-р-рак!» и «Ни фига!».






Я выберу краску ...

Я выберу краску
и сделаю мир
похожим на сказку,
и ты в ней – кумир.
Дожди ли, метели –
не всё ли равно?
К своей акварели
добавлю вино,
чтоб солнце лучилось,
и пела лоза,
и чудо случилось
у нас на глазах.
Чтоб ожили звуки
усталой души,
и вспомнили руки,
как мы хороши.

Придумаю славный,
красивый сюжет
высокий и плавный,
а на вираже,
когда замирают
любые слова,
и губы не знают,
что песня жива,
услышу от мира:
«Вольна ты парить
и даже кумира
себе сотворить,
но счастьем играя
беспечно в саду,
изгнанницы рая
узнаешь беду».


О розах с грустью

Застенчивость тона –
Сиреневый, редкий.
Упругость бутона
На срезанной ветке.

Земной недотроги
Прохладная нежность.
Пусть контуры строги,
Сквозит неизбежность

Пьянящей свободы
И буйства расцвета
В капризе природы,
Желаний и света.

Невольников роли
Заложницам плена
Даются без боли
Печального тлена.

Мы рады цветенью,
Не вспомнив ни разу,
Что срезанной тенью
Наполнили вазу...


Сиреневый вереск, хрустальная ваза ...

Сиреневый вереск.
Хрустальная ваза.
Соцветий сухих
Осыпается фраза.

О светлой поляне
Знакомые строчки,
Коснувшись руки,
Превращаются в точки.

В них спят тишина
И спокойствие чащи,
И скрытая горечь
Забот настоящих.

А может быть, просто
Сиреневый ветер
В них сладкие сны
Сохраняет о лете.

Сиреневый вереск.
Хрустальная ваза.
Соцветий сухих
Сокровенная фраза…


Всё - суета и тлен...

Всё – суета
и тлен.
Сомнения
напрасны.
Весны холодной
плен.
И купол неба
ясный.
И трезвость
до глубин.
И тонкий лёд
на сердце.
И в прошлом –
ты любил.
Я не могу
согреться…


Люблю, когда, ломая лёд ...


Люблю, когда, ломая лёд,
Река противится покою,
И ветра вешнего полёт
Сравним с Божественной рукою,
Которая дарует нам
Минуты радости и неги,
И пробуждает птичий гам,
И веток новые побеги.
Мне так легко, так хорошо
Мечтать, забыв о вьюгах прежних,

Когда влечёт своей душой

Наивный маленький подснежник

О, как хочу рекою стать
И вкус почувствовать свободы,
И половодьем наверстать
В покое прожитые годы!
Но берега высок предел.
И, наслаждаясь ветром шалым,
Я понимаю: мой удел –
Принадлежать глазам усталым
И в них любовью возрождать
Весенний свет былых желаний

И дней счастливых тихо ждать

Заложницей воспоминаний.

 



Мелодия

1.

Забуду ли переплетенье
Твоей мелодии во мне
С весенним радостным смятеньем
Моей души? Так мало дней

Отпущено для этой песни,
И я лелею каждый миг,
Не думая, что будет, если
Ты грянешь в сердце напрямик…


2.

Мы сердцем часто попадаем в такт
Мелодии неведомой и таем.
И календарь ускоренно листаем...
И лишь потом поймем, что все не так,
и медным был - не золотым! - пятак...

3.

Когда проходит страсть, и угасает пыл,
А сердцем правит музыка метели,
Я думаю: неужто, в самом деле,
Нам время оставляет только пыль?...


Солнце в дом заглянуло раннее ...

Солнце в дом заглянуло раннее
И легло на моём плече…
Мне приснилось твоё дыхание
На исходе зимних ночей.

Ветер южный встречает звонница.
Знаю – это пришла весна.
И тобою всё утро полнится,
Пусть пока ещё - только в снах.


Еще вчера капель сверкала смехом ...

Еще вчера капель сверкала смехом,
И солнцем будоражила зима,
А нынче грустным отголоском – эхом
Повис над серым городом туман.

Размыто все, печально, приглушенно.
Не помнит след намокшее крыльцо.
И капли тихо на стекле оконном
Рисуют незнакомое лицо…


Душа моя – приют нетленной боли ...

Душа моя – приют нетленной боли:
Утрачены родная плоть и кровь.
Но покоряясь небу и юдоли,
Я воскрешаю милый образ вновь.

Огонь свечи спокоен и целебен
Для душ израненных и бренных тел.
Сегодня, мама, служится молебен
В твой день рождения. И где-то в высоте,

Где ангелы поют и херувимы,
И тают боль утраты и печаль,
С тобою мы опять неразделимы
И в свете прилетевшего луча

Теряют строгость и светлеют лики,
А на душе легко и хорошо.
И осторожно солнечные блики
С Божественным играют Малышом...


Сверкает мир по прихоти небес ...

Сверкает мир по прихоти небес,
Переписавших набело страницы
Последних дней зимы. И дремлет лес.
И сновидений тают вереницы.

Среди снегов, в мелькании берёз
Несётся поезд мой весне навстречу.
И в перестуке радостном колёс
Я вдруг сердцебиение замечу.

И солнце ярким пульсом зачастит
Из-за стволов, бегущих вдоль дороги.
И будет дым рассеянно нести
Вслед за составом все мои тревоги…


Февраль (И все-таки немного жаль ...)

И все-таки немного жаль
Тех песен, что снега напели,
Что завершается февраль
Под радостный трезвон капели.

Что мне уже не суждено
В тебя, как в первый раз, влюбиться.
И что Всевышним не дано
Мне петь, как звонкая синица.

Что не сумею на лету
Узнать тебя в метели белой
И недоступности черту
Переломить рукой несмелой…


К тебе я в сон закрался ...

К тебе я в сон закрался,
чтобы найти, притихшая вода,
твоих глубин невиданные клады.
Х. Р. Хименес



К тебе я в сон закрался,
одной мечтой гонимый –
узнать чужие тайны.
И больше ничего.
Но сил не рассчитал я.
Подхваченный стремниной,
был выброшен на берег,
в молчание снегов.

Твой сон шумел рекою.
В ней солнце отражалось,
и смешивались краски
несбывшегося дня.
Но я не разглядел там
себя. Какая жалость,
что места не нашлось
в той сказке для меня!


Поведу плечом - цветастая шаль...

Поведу плечом –
цветастая шаль
полетит к ногам.
Да, Бог с ней,
не жаль!

Ты подхватишь
мой букет
на лету –
и тебя я в этот танец
вплету!

И опомниться не дам –
закружу!
По моим следам
идти
прикажу!

Кто насмешница?
Улыбка?
Душа ль?
Ах, зачем ты подхватил
мою шаль!...


Живи! И больше ничего ...

Живи!
И больше ничего
Не стану я просить
у Бога.
И пусть другая
у порога
тебя встречает.
Что с того?

Такая мелочь
для меня –
несовпадение
в пространстве!
Есть счастье
в этом постоянстве –
тобою жить
день ото дня.

Живи мечтой
в стихах моих,
несбывшейся,
высокой, ясной,
наполнив музыкой
прекрасной,
смятением
и грустью
стих.


Вечер мой не будет одиноким ...

Вечер мой не будет одиноким,
Даже если рядом – ни души.
И твои перебирая строки,
Память в сердце радость ворошит.

Так тепло, надежно и уютно
Мне с тобой у этого костра,
Пусть порой воспоминанье смутно,
И печаль знакома, как сестра –

Я с улыбкой коротаю время,
Повторяя наизусть слова.
И легко их сладостное бремя.
Я из них сплетаю кружева.


Скрипнет снег под каблуком ...

Морозу

Скрипнет снег под каблуком –
Улыбнусь.
Ты со мною не знаком –
Ну, и пусть!

Расцветет румянец щёк –
Не морозь!
И не вместе мы еще –
И не врозь!

Недотрогою стою –
Не шути!
Как же силу мне твою
Обойти?

Пробирает до глубин
Твой огонь.
Не хочу, чтоб ты любил!
Только тронь!

И спасением – метро.
Догоняй!
Подмигну тебе хитро –
Не пеняй!

Разошлись у нас пути –
Не вернусь!
Легким инеем взлетит
Наша грусть...


Случайный разговор

– У тебя слеза?
– Нет. Это ветер,
холодно, усталые глаза…
– Здесь тепло,
я ветра не заметил…
– Так о чем же ты
хотел сказать?

… В зимнем сердце тихая позёмка
Чуть припорошила гололёд.
Двое рядом говорят негромко,
И снежинками слова – в полёт.

Замерзаю от чужого снега –
Он летит, колючий, злой, в лицо
И берет негаданно с разбега
Моё сердце в черное кольцо.


Расставание

Дай, Джим, на счастье лапу мне…
С. Есенин


Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Ты видишь – я опять в дороге
И, задержавшись на пороге,
Стою в вечерней тишине.

Задумчив сад. Печален дом.
Темнеют лозы винограда.
Прощай, мой друг, но так уж надо,
И отрываюсь я с трудом

От детства, от отцовских рук
И от тебя, мой уголёчек,
От рыжих над глазами точек…
Мерцают звёзды. Лунный круг

Спокоен. Что с него возьмёшь –
Он равнодушен и бесстрастен
И грусти нашей не подвластен.
А под рукой – собачья дрожь.

Любовью, долгом ли давно
Напополам разбито сердце.
И от разлуки нам согреться
Поможет нежности вино.


Я живу в измерении детства ...

Я живу в измерении детства
Среди старых берез, тополей -
Спит река подо льдом по соседству,
На шиповнике гроздь снегирей

В изумлении ярком застыла,
Мир наполнен звучаньем снегов,
За спиною – дыхание тыла …
Я для счастья уже ничего

Не хочу. И пусть снова оставлю
Тихий скрип половиц, образа –
Отчий дом, где ресницами ставни
Не закроют окошки-глаза,

Будет ждать напролет дни и ночи,
Одиночество скрасив отцу.
Нет дороги светлей и короче,
Чем дорога к родному крыльцу.

Я уеду, чтоб вновь возвратиться
К заповедным и чистым ключам
Не птенцом, а веселою птицей,
Грусть оставив бессонным ночам.


Бессонница

Луна великим дирижером
Над миром властвует в ночи.
И пение снегов звучит,
И звезды вторят тихим хором.

В тот час, когда свободны души
От плена задремавших сфер,
Одна из призрачных химер
Пришла гармонию нарушить.

И мне тревожно и не спится,
Ловлю бессонницы крыло –
Она сквозь тонкое стекло
Проникла в дом незримой птицей

Листать с жестоким упоеньем
Назад мой скромный календарь,
Небрежно стряхивая гарь
С того, что было вдохновеньем…

В разладе с миром ли, с собою
Душа томится до утра
И грустный перечень утрат
Пытается назвать судьбою.


Прелесть разлуки

Когда вы любите человека, вам всегда хочется,
чтобы он ушел, чтобы о нем помечтать.
Ушел подальше, чтобы помечтать подольше.

Из воспоминаний М. Цветаевой о М. Волошине,
«Живое о живом»


Мне остается думать о тебе,
Читать стихи, не замечая рифмы,
И кораблем, наткнувшимся на рифы,
Предаться провидению – судьбе.

В разлуке есть отрадного виток:
С собой мы откровеннее и чище,
И память нам услужливо отыщет
Все мелочи и подведет итог.

И незачем желать, чтоб ты ушел.
Потом – дождавшись – в опустевшем доме
Лишь о тебе одном мечтать в истоме…
Вот почему в разлуке хорошо.


Белые бабочки

Фиалковой ночи густеет туман.
Дорогу заполнили отзвуки, тени,
Усталость, травы придорожной дурман.
И бабочек белых прекрасно смятенье.

Фуражка. Сигара. Таможенный пост.
Вопрос в темноте: «При себе что везёте?»
Ответ мой, как звон колокольчика, прост:
«Да вот, мотыльков белокрылых в полёте…»

Таможенный щуп равнодушен и скор
В суме переметной пустой ли, в обозе.
С души не взимается пошлинный сбор –
Её провиант незатейлив, бесхозен.

Бреду по дороге почти налегке,
Движенья и ночи счастливый невольник.
И мальвовый отсвет – крылом вдалеке,
За темной стеною пустой колокольни.




Белые бабочки

Густеет, уже затуманиваясь, фиалковая ночь. Зеленые и мальвовые отсветы смутно теплятся за колокольней. Дорога поднимается, полная теней, колокольчиков, запаха трав и отзвука песен, усталости и нетерпения. Вдруг темная фигура, высветив угольком сигары грубое лицо под фуражкой таможенника, выходит из хибарки, затерянной в мешках угля. Платеро пугается.
- При себе что-нибудь есть?
- -Да вот… Белые бабочки…
Он целится в корзину железным щупом, и я не сопротивляюсь. Открываю переметную сумку – пусто. И духовный провиант, незатейливый и ничей, минует пошлинные сборы…


Ночной вокзал, мой тихий плёс ...

Ночной вокзал, мой тихий плёс,
К тебе волной прибита.
В руках – Хименес, рядом – пёс
Приметами транзита.

Рекламы яркая строка
В окне порхает птицей,
И тёплая лежит рука
На краешке страницы.

Серёжка дремлет у плеча,
Дыханию подвластна,
И полуночная печаль
Спокойна и прекрасна.

Ночной вокзал, в ряду стихий
Тебя сравню с отливом
И буду лучшие стихи
Читать неторопливо.

И женский голос прозвучит
Таинственно и сладко,
Когда услышу я в ночи
Призывное «посадка».


Не зима, не весна, а безвременью ода ...

Не зима, не весна, а безвременью ода –
Равнодушный и стылый январь.
И невнятно бубнит за окошком природа –
Недовольный седой пономарь.

Или, может быть, все прозаичнее, проще –
Я не слышу тебя. Вот беда!
А душа, не смирившись с молчанием, ропщет,
Разобраться пытаясь в следах.

Наши взрослые игры сложны и занятны,
Пусть лежит на поверхности ключ.
И приходит ответом ненужным и смятым
Неуверенный солнечный луч…


Желанья тайного мираж ...

Желанья тайного мираж
Нам дарит вечер лунный.
Я – королева, ты – мой паж,
Неискушенный, юный.

По правилам какой игры
Слова, движенья, страсти
Смущают зыбкие миры
Служения и власти?

Мираж уходит без следа,
Гоним лучом рассветным.
И вкус запретного плода –
Воспоминаньем светлым…


Зимний сон

Сквозь оконные глазницы…
Георгиевский



Сквозь оконные глазницы
Солнце в дом вошло несмело...
Почему, не знаю, снится
Вишня мне в наряде белом.

Не в снегу – в цвету весеннем.
И пускай трещат морозы,
Миг весны, как стих, – спасенье
От житейской зимней прозы.

Вздрогнут сонные ресницы,
Под лучом по-детски ясным –
В сказке той, что тихо снится,
Мы над временем не властны.

Мы не властны над словами,
Что звучат совсем иначе.
И мое прощанье с вами
Ничего уже не значит…



Даная, или Сцены из жизни соседей

1.

У меня сосед читает мифы,
А потом рассказывает мне.
И хотя мы в прошлом были скифы,
Понимаем Грецию вполне.
А вчера он (где нашёл – не знаю)
Притащил картину и сказал:
Хочешь, подарю тебе «Данаю» –
У неё такие же глаза,
Как твои. Ну, не сосед – повеса:
Любит женщин, пиво и стихи.
Говорит, что родственник Зевеса,
И отсюда все его грехи.
Ты, - сказал он ласково, напевно, -
Так же пропадаешь у плиты,
Как одна аргосская царевна
В подземелье у отца. Скоты!
Заточили девку в одиночку,
Пусть из бронзы – всё равно беда:
Оградили от соблазнов дочку.
Только Зевс был парень – хоть куда!
Красотой пленённый неземною,
Он не долго думал и проник,
Притворившись сущностью иною –
Золотым дождём. Любви родник
Оживил Данаю. Но прислуга
В это время тоже не спала –
Собирала золото, хапуга,
Потому как жадная была.
А художник (Тицианом звали)
На холсте сюжетик написал.
Ты повесь картину эту в зале
И, глядишь, случатся чудеса
И с тобой такие же, к примеру –
Кто-нибудь на кухню да придёт.
Только не теряй надежду, веру –
И тогда что хошь произойдёт!
…Я люблю, пою-кормлю соседа -
Как рассказчик он незаменим.
Завтра будет новая беседа,
Потому – не хлебом же одним…

2.

Мой сосед вчера унес «Данаю».
Видно, покупателя нашел.
Что мне делать, я уже не знаю,
Ведь никто на кухню не пришел,
Словно Зевс, негаданно и ярко.
Что ж теперь мне в девках вековать?
Правда, есть еще два-три подарка
От соседа, что уж тут скрывать?
Всё картины, но о жизни давней –
Пастухи, пастушки и стада,
Много голых, с перспективой дальней.
Я краснею прямо от стыда.
Об одной картине знаю только
Очень привлекательный сюжет,
Правда, разные о ней есть в книгах толки,
И об авторе известий тоже нет.
Мне сосед о ней сказал однажды:
Видишь, как бывает иногда –
Путник умирал один от жажды
Там, где молоко дают стада.
И одна молочница простая,
Добрая – такая же, как ты
Подошла к нему, а он растаял,
Лишь увидел губ её цветы.
И, забыв о молоке и хлебе,
Он, как Зевс, пленился красотой
И в стогу, как будто был на небе,
С ней нашел отраду. Золотой
День стоял, такой же, как и нынче,
В общем, был сюжет почти что наш.
И хоть я, конечно, не да Винчи,
Принеси-ка всё же карандаш
И разденься – будешь мне натурой.
Я решил тебя изобразить!
Это ж грех – с такою вот фактурой
У плиты день ото дня скользить!
… Я люблю, пою-кормлю соседа.
Как художник он натуралист.
Мне приятны и его беседа,
И с моей фактурой белый лист.

3.

Мне сосед сказал сегодня прямо:
Трубадуром я намерен стать!
Ты ж – прекрасная по всем аспектам дама,
И должна в моих стихах блистать!
Что же я, неблагодарный, что ли?
Ты меня вскормила, словно мать,
И теперь я не могу без боли
В сердце твою ласку принимать.
А пока ты жаришь отбивную,
Расскажу, что вычитал я днём,
Только кружку принеси пивную,
Вот хлебну пивка, и мы начнём.
…Было на земле такое время,
Называлось Средние века.
И жило в них трубадуров племя –
Мужики валяли дурака:
Не работали нигде, но песни пели
Дамам сердца про любовь, цветы
И не вылезали из постели –
В общем, то, о чём мечтаешь ты.
Как там отбивная, не сгорела?
Ты убавь немного огонёк.
Ах, какой бы ты успех имела,
Если б пожила там хоть денёк!
Представляешь – вечер, воздух влажен,
Под балконом стонет трубадур
От любви к тебе силён, отважен.
А когда уйдёт на перекур,
Тут же явится другой влюблённый,
Чтобы усладить твой тонкий слух.
В Средние века привыкли жёны
Выбирать, как минимум, из двух.
Где там мясо? Подавай, не мучай –
За едой продолжим разговор.
Значит, так. Один известен случай,
(А для дамы это был позор):
Вышла дама замуж, чин по чину.
Вся, как есть, замужняя жена.
И отвергла певчего мужчину –
Трубадура вежливо она.
Он стал как бы ей теперь не нужен
Для любовных и иных утех,
Ну, короче, наслаждалась мужем.
Только трубадур был не из тех,
Кто смирится навсегда с отказом.
Не таких он дамочек видал! –
Не моргнув при этом даже глазом,
В суд районный жалобу подал.
И ареопаг, не без причины,
Рассмотрел её в кратчайший срок
(заседали там одни мужчины
и решили преподать урок
дамам всем, которые считают,
будто муж – препятствие в любви).
Суд решил, что узы не мешают,
Одарить другого, коль в крови
У него горит огонь желанья,
И любви от дамы жаждет он.
А замужество – не основанье
Для отказа. Вот и весь закон!
Так что ты не жди, словно, Даная,
Зевса там или ещё кого.
Кстати, неплохая отбивная,
Да и пиво – тоже ничего!
…Я люблю, пою-кормлю соседа.
Понимаю пыл его вполне.
И, наверно, неспроста беседа –
Трубадурить завтра будет мне!

4.

Мой сосед вчера решил жениться.
И что удивительно – на мне.
Это только в песнях говорится
Про любовь и вздохи при луне.
В жизни настоящей всё весомо.
Страсти созревают у плиты.
Надо только, чтобы хромосомой
От соседа отличалась ты.
И обед умела приготовить,
И мужской послушать монолог,
И рубашку выгладить на совесть,
И испечь по праздникам пирог.
Сколько я поила и кормила!
Сколько посвятила вечеров
Своему соседу! У горнила –
У плиты – стояла, будь здоров!
О картинах, трубадурах, мифах
Мне сосед напевно говорил.
О Данае и о предках-скифах…
И себя вдруг Зевсом возомнил!
Ты, - сказал, - Даная от рожденья.
Жалко, Тициан тебя не знал!
Он тогда бы на свое творенье
Прилепил бы настоящий нал!
Чтобы дождь – так непременно злато!
Чтоб во всем – сплошной натурализм!
Вот и я к тебе хочу крылато,
Словно Зевс. Такой вот конформизм!
Ты согласна быть женой? Готова?
День-другой подумай и скажи.
Знаешь, я читал Козьму Пруткова.
Очень интересный был мужик!
Умный. Но ошибся почему-то,
Утверждая (книжки не соврут!),
Что не для какой-нибудь Анюты
Делается пушечный салют.
Я тебе такой салют устрою,
Если только скажешь слово «Да!»,
Что не снился городу-герою
В день его рожденья никогда!
Тысячи огней взметнутся в небо,
Только стань женою – не шучу!
Будешь на Олимпе, словно Геба,
Подносить мне все, что захочу.
… Я люблю, пою-кормлю соседа.
В шутках тоже понимаю соль.
И пусть я совсем не привереда,
Но замужество – моя мозоль.

5.

Мой сосед вчера пришел с букетом
Белых, с тонкой прозеленью, роз
И сказал: Что медлишь ты с ответом?
Я к тебе давно уже прирос!
Но твои сомненья понимая.
Жду я окончания поста,
Чтобы золотым дождем, Даная,
В жизнь твою войти. И пусть с листа
Нового начнется сказка наша.
Будем жить, как боги, пить вино.
Кстати, где моя большая чаша
Из нефрита? Что-то я давно
Не видал ее. Ужель разбила?
Ну, да Бог с ней! Новую куплю.
Знаешь, есть в тебе такая сила,
Что она любому кораблю
Паруса надует. Я – не каждый.
Вкус мой тонок. Да тебе ль не знать!
Ты – родник, спасающий от жажды.
Ты добра, заботлива, как мать.
Хочешь, поделюсь с тобой секретом –
Старый Рембрандт мне его открыл –
Это души наполняют светом
Нашу жизнь, картины. Гаснет пыл,
Стынут звезды в мировом пространстве –
Все проходит. Что ж, таков удел.
Об одном, пусть кратком, постоянстве
Я бы день и ночь молил, радел –
Твоего огня, твоей улыбки.
Ты пойми, все остальное – пыль.
Видишь, мир сейчас довольно зыбкий –
Небыль вмиг перерастает в быль.
Что казалось нам невероятным,
Исполняется, как чудеса.
Ты поверь признаниям невнятным,
И мои обдумай словеса.
Понимаю, что, наверно, сложно
Будет жить со мною – я эстет.
Но с твоим терпением – возможно.
Мы ж давно с тобою tet-a-tet.
… Я люблю, пою-кормлю соседа,
Но таким увидела впервой.
Мне приятны он и его кредо,
И слова. И сам он – как родной.



Мои цветы грустят о лете ...

Мои цветы грустят о лете
На подоконниках зимой.
Но вдруг, по только им одной
Какой-то ведомой примете
Весну почувствовав, ответят,
Взлетев зеленою волной –
И я не знаю, что со мной…
Мои цветы надеждой светят.


Прозрачный мир полутонов ...

Прозрачный мир полутонов
Зима дарила неустанно,
И мне казалось, что давно
Тебя я знаю, только странно:

Не назову твоих примет –
Ни цвета глаз, ни даже роста.
Так вспышки ослепляет свет,
И рассмотреть тогда непросто

Все, что на миг скрывает блик.
И красок зримое смятенье
Уводит долгожданный лик
За грань невыразимой тени,

И зыбкий образ дразнит нас
Своей непостижимой тайной.
Но я ищу – в который раз!-
Тебя за вспышкою случайной.


Снежный обман

Белыми метелями,
Снежною рекой
Сердцу было велено
Обрести покой.

Я закрылась ставнями
От любви лучей
И в душе оставила
Несколько свечей –

Пусть тревожат бликами
Тихий окоем.
Станут лица ликами –
В святости живем.

Но однажды вьюгою
(Верь или не верь) –
Силою упругою
Распахнется дверь,

И взметнется молодо
Голубой огонь.
И спасут от холода
Теплая ладонь

Да твое дыхание,
Да капели смех…
Если б знать заранее,
Что обманет снег!


Лечу под зонтиком в метели ...

Лечу под зонтиком в метели,
Витрин сверкает хоровод.
Пройдут последние недели –
И завершится старый год.

И в затуманенном бокале
Взыграет сладкое вино,
И дрогнут свечи на рояле,
Когда откроешь ты окно.

И новой жизни дуновенье
Пройдет по дому в этот час,
И шторы легкое волненье
Коснется осторожно нас.

Все будет: радости, печали,
Сиянье радуг под дождем…
И пусть полжизни за плечами –
Грустить не будем, подождем!


Я себя настрою зимним камертоном ...

Я себя настрою
зимним камертоном
на мороз и ветер,
солнце и снега.
И за камышами
по речным затонам
я пойду по водам
в спящих берегах.

Встрепенется рыба
в полынье пугливо,
белой тишиною
отзовется день.
Над уснувшей речкой
дремлющая ива
на берег отбросит
голубую тень...


Зимний этюд

На окне – фиалок
хоровод лиловый,
за окном – снежинок
бесконечный бег.
Примеряют в парке
белые обновы
сосны, как девчонки,
и ложится снег
шубкой-горностаем
на тропинки-змейки,
на прохладный бархат
изумрудных плеч.
И хранят надежно
тихие скамейки
маленькие тайны
наших странных встреч.


Придорожный цветок

Дороги пыльной невесомо бремя
Для мягкого и слабого цветка.
Он на своем посту в любое время
Бесхитростно стоит. И коротка

Его весна, что воскрешает нашу.
Пусть жить ему совсем немного дней,
Он капельке дождя подставил чашу,
И утром птица прилетает к ней.

И ветреная бабочка порхает
Над ним, легка, нарядна, весела.
Дыханье чистое его узнает
Издалека и прилетит пчела.

Нетронутой сияя чистотою,
Он согревает сердце день за днём.
И я живу несбыточной мечтою –
Свою весну однажды встретить в нём.

И слабую надежду я лелею –
Судьба ему бессмертье разрешит.
Я осени отдам всё, что имею,
За бесконечный свет его души.



Х. Р. Хименес, Платеро
Придорожный цветок

Как чист и чудесен, Платеро, этот цветок при дороге! Проходят орды - быки, козы, кони, люди, - а он, такой мягкий и слабый, стоит по-прежнему прямо, светлый и стройный, на своем одиноком бугорке, в своей нетронутой чистоте.
День за днем, когда мы вначале подъема сворачивали напрямик, ты видел его на весеннем посту. Он уже обзавелся птицей, которая при виде нас улетает (зачем?); иногда его крохотный кубок светится каплей дождя; он уже терпит поборы пчелы и нарядную ветреность бабочки.
Жить ему считанные дни, Платеро, но помнить о нем надо вечно. Его жизнь - как день твоей весны, как весна моей жизни…Что только не отдал бы я осени, Платеро, взамен этого дивного цветка, чтоб день за днем его весна, бесхитростно и бесконечно, воскрешала нашу!


Земное бытие закончится однажды ...

Земное бытие
закончится однажды.
Оставив дом, друзей,
любимые стихи,
и я уйду туда,
куда приходит каждый,
чтобы держать ответ
пред Богом за грехи.
Я расскажу Ему
о том, что жизнью было,
прощенья попрошу
за каждый грешный миг.
Лишь не раскаюсь в том,
что я тебя любила,
какой бы суд меня
за это ни постиг.


Помню город сказкой в дивном инее ...

Помню город сказкой в дивном инее.
Было небо, как твои глаза.
Ты тогда назвал меня по имени.
По-особому, не так, как все, сказал…

Мы с тобой по тем же ходим улицам,
Не встречаясь в суматохе дней.
Развела - злодейка или умница? -
Нас судьба. Конечно, ей видней.

Но осталась в сердце память нежная
О годах беспечных, молодых.
В них зима, далекая и снежная,
Бережно хранит твои следы.


Вечерняя грусть

Лике


Дни после новолуния. Взошел
Несмелый месяц, утонченный, юный.
К земле струится темно-синий шелк.
Звучат в душе неведомые струны.

Я посмотрю на небо в этот час.
И ты посмотришь. Там сольются взгляды.
И грусти вспыхнет тихая свеча:
Ах, почему ты далеко, не рядом...

И хризантем белеющих букет
Наполнит вечер горечью разлуки.
Сложив ладони, я прижму к щеке
Тоскующие по объятьям руки.


Твоя улыбка

Печальным эхом снегопада
Капель звучала за окном.
Твоя улыбка – мне награда –
Влетела в загрустивший дом.

Так неожиданно и ярко
Раскрасила полутона,
И щедрой радостью подарка
Была наполнена она.

Снега притихшие запели,
Подвластны светлому лучу.
И сквозь мелодию капели
К тебе с восторгом я лечу.


Моему папе

Помолюсь и за здравие свечи
Чудотворцу зажгу Николаю.
Понимаю, что папа не вечен.
Я ему долгой жизни желаю.

Пробегая заснеженным садом,
Запах детства вдохну позабытый
И почувствую радостно – рядом
Двери дома родного открыты,

И цветут васильки (слава Богу!)
На пороге. И снова девчонкой
Стану я дорогому чертогу
И душою, ранимой и тонкой.

И для старости будет отсрочка,
И глаза – васильками в букете.
Потому что приехала дочка.
Потому что есть папа на свете!


Синица

Открыта дверца клетки.
Иль это только снится?
Шумят деревьев ветки,
Но глупая синица

Сидит внутри несмело.
Что проку от свободы?
Полет забыло тело,
Пока летели годы.

А может быть, как прежде, –
К мечте! Через окошко!
Но там уже – в надежде –
Сидит, скучая, кошка…


Оберег

За окном снежинок бег
Тише, невесомей…
Колокольчик-оберег
Появился в доме.
Он, веселый и живой,
Вмиг зальется смехом,
Лишь заденешь головой.
И улыбки эхом
Разлетаются кругом,
И светлеют лица
Всех, кого встречает дом.
И живой водицей –
Легким звоном угостит
Их дружочек медный.
Кто обижен, тот простит,
Добрым станет вредный.
Под удар подставлю лоб,
Улыбнусь счастливо,
Я хочу, звучало чтоб
Нежным переливом
Все вокруг, и ты, и я.
И устроит праздник
Нам хозяин бытия –
Оберег-проказник.


Дождь осенний город опрокинул ...

Я хочу быть тихим и строгим…
С. Есенин



Дождь осенний город опрокинул.
В зеркалах – смятение огней.
И привычно подставляет спину
Череда холодных серых дней.

Рабская покорность или разум?
Может, просто форма бытия?
Как-то неожиданно и сразу
Захотела тихой быть и я.

Принимать и просто, и смиренно
От судьбы случайные дары.
Знать, что все изменчиво и тленно.
И дано на время, до поры.

Жить, не пламенея и не мучась.
Ждать, как пахарь, урожайный год.
И благословлять любую участь –
От спокойных дней и до невзгод.

И уйти однажды незаметно
Легким ветром в утренней тиши.
Облаком растаять в небе светлом –
Временном приюте для души.


Метель

В холодном хрустале
застыли хризантемы,
а за окном метель
расправила крыло.
А за окном – зима
как продолженье темы
о том, что все проходит,
что время замело
метелью дней своих
и радости, и беды,
и жизни колесо
не повернется вспять,
и поражений груз,
и взлеты, и победы
оставив позади.
И кажется опять,
что с белого листа
начнутся непременно
и новый день, и год,
и новые дела,
что к лучшему ведет
любая перемена,
и что для нас двоих
метель всю ночь мела.


Хризантемы позднее цветенье

Хризантемы позднее цветенье
В равнодушном и пустом саду,
Где в тумане старых яблонь тени
Что-то шепчут странное в бреду.

Для кого горчит прохладой нега
Белоснежных призрачных цветов,
Если завтра скроют шапки снега
Страсти всплеск и таинство кустов?

Высоко, спокойно и надменно
В гордом одиночестве душа
Осенью взлетает непременно.
И никто не должен ей мешать.


Мужское отрезвленье

Мужское отрезвленье – не измена.
Николоз Бараташвили



Что в этом мире вечно,
неизменно?
Приходит время,
чтоб собрать дары…
Мужское отрезвленье –
не измена.

И кругом голова –
лишь до поры.

И шар земной
замедлит бег однажды.
Сквозь призму холода
пройдет вчерашний сон
и упадет, как снег,
последний, влажный
под времени
слепое колесо.

Всё, чем дышал, чем жил,
вдруг станет чуждым.
И удивишься,
как влекло тогда
всё, что теперь
постыло и без нужды?
И почему вином
была вода?...


Гармонии порыва не нарушу ...

АСу

Буран надежды нежно тешит душу...
АС


Гармонии порыва не нарушу,
В нём всё переплелось - буран и нежность:
Буран надежды нежно тешит душу…
Надежда здесь – почти что неизбежность.

Так тешит лист, стремительный и яркий,
Летящий незатейливым приветом,
Отправленным без адреса, без марки,
Простым незапечатанным конвертом

Из осени в день грустный, непогожий,
Когда дождями схвачен город серый.
И, получив его, спешит прохожий,
Исполненный любви, надежды, веры…


Вышли мы все из народа?

Не хвались отцом –
хвались сыном-молодцом (посл.)



Вышли мы все из народа?
Полноте врать, господа, –
Кровь голубая, порода
Снова берут города!

Даже в забытой деревне
У облетевших ворот
Скоро появится древний
Герб, прославляющий род.

Нынче совсем уж не редки
Эти вопросы в быту:
Где наши корни? Кто предки?
Ищем хотя бы черту

Неких фамильных талантов,
Смотримся в профиль, анфас.
Хочется нам аксельбантов,
Титулов, прочих прикрас.

Глянешь вокруг – все дворяне,
Графы, бароны, князья…
Где вы, простые миряне?
Где вы, простые друзья?

Все, от чего отказались
В годы "советских оков",
Простолюдинам на зависть
Вытащим из сундуков!

Честью гордимся условной,
Не заслужив эту честь,
И со своей "родословной"
В "общество" думаем влезть.

Делаем важные лица
Сами по сути - никто…
Предками можно хвалиться.
Нами же будет ли кто?...


Она была полураздета ...

Она была полураздета…
А. Рембо


Она была полураздета
вечерней тихою порой.
И я пленялся той игрой –
неосторожной – тьмы и света,
что возникала незаметно
(о, этот пламенный камин!).
И белой кожи цвёл жасмин.
И пел огонь. И снилось лето.

Она была полураздета…


Что с синоптиков возьмешь ...

Что с синоптиков возьмешь –
С них и взятки гладки.
Не сказали «будет дождь», -
Предрекли «осадки».
В ожиданье снега я
Шлепаю по улице.
Плачет осень пегая,
Пешеходы хмурятся.
Светофор мигнул хитро
И смущенно-красный
На углу возле метро
Мой порыв напрасный
Вмиг сумел остановить
В двух шагах от счастья…
Дождь разматывает нить
Серого ненастья.
Жду, когда зеленый свет
Мне покажет оптика.
И обиды больше нет
На слова синоптика.


Моей души осеннюю усталость ...

Моей души осеннюю усталость
За благосклонность ты не принимай.
И если в ней тепло еще осталось,
Не обольщайся – не наступит май.

Счастливых дней моих умчался поезд,
И, словно дым, развеялся роман.
Уже зима седую пишет повесть,
Листы бросая в утренний туман.

Застыло все в тревожном ожиданье,
Покрылись пеплом угли от костра.
Закончилось последнее свиданье,
И в сердце боль уже не так остра.


Я уеду от тебя с томиком Хименеса ...

Я уеду от тебя
с томиком Хименеса,
прихватив твои слова –
маленький листок.
В это утро ничего
в жизни не изменится,
потому что будешь ты
рядом, между строк.

А когда июльский день
тихо спать уляжется,
почитаю не спеша
о счастливых снах.
Мотылек влетит в окно,
и на миг покажется –
это кружится твоя
белая весна.


Ты помнишь ли прозрачные аллеи ...

Ты помнишь ли прозрачные аллеи
В пустынном парке, в кронах желтый свет?
Там незаметно клены повзрослели,
Пройдя сквозь листопад минувших лет.

Там каждый шаг уводит от сомнений,
И ясностью пронизаны слова.
Там лист кружится песнею осенней,
И безупречна неба синева.

На тихом солнце нежатся каштаны,
И день воспоминаньями согрет.
И все, как прежде. И уже не странно,
Что я одна. Тебя здесь больше нет…


Каждый раз приходила несмело ...

Каждый раз приходила несмело
И тихонько стелила постель,
А сегодня с утра налетела,
Закружила шальную метель

И, как фурия, гневно сверкнула,
Загремела и стихла. Гроза?!
А к полудню легко упорхнула
И оставила город в слезах.

И под вечер от ветра оваций
Зашумели деревья, дома –
Так с набором лихих декораций
Заглянула в мой город зима.


Я уйду под лед, как река ...

Я уйду под лед, как река,
Чтоб не видеть твою ложь.
По касательной – облака,
По касательной – снег, дождь

И улыбки твоей свет,
Мой любимый, смешной шут.
Позовешь, а меня - нет,
Даже если рядом дышу.

Но с небес оранжевый шар,
Пробиваясь сквозь мой лед,
Принесет голубой жар
И взорвет тишину вод.

И тогда на простор – вся!
Половодье начнет пир!
И, свободы парус неся,
В обновленный вернусь мир!


Ах, если б знать ...

Ах, если б знать,
когда я упаду
на суетной,
изъезженной дороге!
Но знаю точно –
сразу среди многих
найдешь ты в небе
новую звезду.
Ах, если б знать,
когда я упаду…

Ах, если б знать,
в созвездии каком
с тобою встретимся,
преодолев преграды!
Но знаю точно –
оба будем рады,
пусть станет облик
нов и незнаком.
Ах, если б знать,
в созвездии каком...


Виртуальное

Мне нравится, что вы больны не мной…
М. Цветаева



Мне нравится приятельское «ты»,
Размеренность, невозмутимость слога.
И так приятно помечтать немного
У той, обоим ведомой черты.
Мне нравится приятельское «ты».

Мне нравится встречаться в ранний час
И находить для этого причины,
И думать, что меня Вы приручили,
И уходить с улыбкою от Вас.
Мне нравится встречаться в ранний час.

Мне нравится, что Вы совсем другой,
Что Вы – герой не моего романа,
Что Вы – мираж на плоскости экрана,
И Вам я не скажу «мой дорогой».
Мне нравится, что Вы совсем другой.

Спасибо за спокойный, ровный свет,
За сдержанность, за чистоту нейтрали,
За то, что мимоходом обретали
Мы с Вами то, чему названья нет.
Спасибо за спокойный, ровный свет.


Одной строфой-1

Апрельская метель

Апрельская метель –
и города гравюра
застыла за окном.
Деревья в белом сне.
Апрельская метель –
всего лишь увертюра,
ниспосланная свыше,
к опере-весне.

Цветение каштанов

Среди асфальта и бетона
торжественно
и не спеша
цветет
в прозрачных
майских кронах
каштанов
нежная душа.

Майский эскиз

Дождь майский пролетел
над скошенной травой,
продляя стеблям жизнь
цепочкою мгновений,
и устремились ввысь,
за влажной синевой,
земные облака
проснувшейся сирени…


Осенние цветы

Цветов осенних
утреннюю дрожь
унять пылающим
не удается кленам.
И астры на газоне,
словно брошь
на платье выцветшем,
но все еще зеленом.

Печать осени

Я в осени люблю
спокойствия печать.
Когда коснется губ
туман иль мелкий дождик, -
раскрасит тишину
невидимый художник,
и станет грустный дождь
сонатою звучать.

Ноябрь

Ноябрь смывает
осени следы,
и серый город,
как бармен прилежный,
несет коктейль
из ветра и воды
холодною рукой
со щедростью
безбрежной.

Зимнее утро

За окном - деревня,
белая от снега,
и в морозной дымке -
солнца апельсин.
В комнате витает
утренняя нега,
и смеется звонко
из кроватки сын.

Янтарь

В застывшем взмахе крыльев мотылька
Хранит янтарь последнее движенье,
Стремление взлететь, преграду и смятенье,
И солнца свет, идущий сквозь века.

Вязание

Скользила нить
меж пальцами услужливо,
стальной крючок
был деловит и точен.
И белой пеной
волновалось кружево,
и был клубком
котенок озабочен.

К гравюре Аидо Хиросига
Ласточки и камелии под снегом

На ветки
камелии
ласточки
сели.
Время
замедлило
бег…
На ветках
камелии
перышки
белые –
это
падает
снег…

Коллекция бабочек

Ещё в агонии трепещут, бьются крылья,
Но свет уже померк, удушлив хлороформ…
И смерть как апогей внезапного бессилья
Пленяет красотой застывших легких форм.

Кошки-мышки

Кошки-мышки – взрослые забавы!
Завтра – снова кошкой. Вот беда!
Смилуйся, - молю я, - Боже правый!
Разреши быть мышкой иногда!

Размышления у Медного всадника

Мне истину
на невских берегах
явил нежданно
Медный всадник Фальконе:
с опорой
на поверженных врагах
власть устоит
на вздыбленном коне.

Автопортрет

О том, что не сбылось,
что проку горевать?
Живу сейчас и здесь.
Девиз: memento mori!
И все же в глубине
надеюсь я: как знать,
быть может, и придет
несбывшееся вскоре…

О надежде

Есть аксиома.
И сомнению
она никем
не подвергается.
Надежда,
по определению,
к любви и вере
прилагается.

Спор

Любовь с Судьбою выясняли как-то –
Важнее кто. И вывели де-факто:
Проходит все. И не надежно стремя.
Их слушало и улыбалось Время...

Разочарование. Считалочка для взрослых

Разочарование:
Раз – очарование.
Два – уже симпатия.
Ну, а три – апатия.




Время видеть

Нам не познать несчастия другого...
Ирина Сидоренко


Нам не познать несчастия другого,
пока такое же обходит нас.
Но прозреваем, лишь наступит час
утраты близкого и дорогого...

Конгруэнтность

Но там, где дважды центр стальной иглой пронзен,
Кто хоть отчасти сможет повторить
Единство полное очерченного круга?
Игорь Щеголев


Есть в конгруэнтности печальное звено –
ей повторить былое не дано.
НО
несовпадения все меньше остается,
когда лучом любви дуга ведется.

Воспоминания детства

Нет целительнее средства,
чем воспоминанья детства.
Нет в них бед, печальных лет -
только свет. Волшебный свет.

Кем быть

Никто не знает, сколько нам дано
Жить на земле и наслаждаться светом.
И, в сущности, должно быть все равно:
Художником ты был или поэтом, -
Быть Человеком важно заодно.

Предопределенность

Как чудно сознавать, что есть на свете ты...
Лика


Как чудно сознавать, что есть на свете ты,
и чувствовать твой смех, улыбку и дыхание
и понимать, что ТАМ продумано заранее,
КТО станет для меня мелодией мечты...

Так надо...

Считать года - напрасная затея.
Бодрит нам душу августа прохлада.
И лист, на солнце радостно желтея,
Готовится в полет. Так надо...


Капля грусти

Это даже не грусть -
это просто скучающий вечер
постучался в окно,
одинокий и грустный, к тебе.
Может, стоит впустить?
И вдвоем станет радостней, легче.
И опять зазвучит
что когда-то умолкло в судьбе...

Гала

Гала... Спасибо скажем ей.
Без чувства, страсти и напора
любимой не было бы дней
счастливых. Как и Сальвадора.

Обреченность

Процентов на восемьдесят мы лишь черви,
а на девяносто пять – мы обезьяны.
Ирина Сидоренко


Как просто - проползти червём,
соседям скорчив рожи!
А мы мучительно живем
в тисках нам данной кожи..

Прозрение

Настанет день,
и просветленным взглядом
на мир привычный
ты посмотришь вдруг
и радостно заметишь:
вот он, рядом –
реальный, добрый
и любимый друг!

Звезда и ландыш

Прохладу ландыша,
изысканности
власть
звезда
взяла себе.
Чтобы с небес
упасть.
Туда,
к тропе лесной,
где ландыш
цвёл
весной...

О дворниках, листьях и чести

Возможно, потому, что улицу местИ
у нас давно и прочно не в честИ,
все дворники в порыве тихой мЕсти
метут листву, не думая о чЕсти.

В глазах любимых...

В глазах любимых так мечтаем мы
увидеть радуги и сладкие туманы.
В них счастье и сияние желанны.
Но только бы в них не было зимы!

Предрешенность

Мы строим планы,
подводя итоги...
Но всё за нас
уже решили боги.
И смотришь на меня
лишь потому ты,
что срок настал
божественной минуты.

Ожог

Еще преданье осени свежо,
Но ждать тепла наивно и напрасно.
И первый снег почувствовал ожог,
С кустом калины повстречавшись красной.

Подобострастный

Подобострастно гнулся он, как мог,
Входя к начальству в кабинет вопросом.
И не заметил, как однажды носом
Случайно зацепился за порог.
И занемог.

Весеннее

Весна. Апрель. Тревожит землю плуг.
И лопаются почки на побегах.
И крокусов сиреневый испуг
Сквозит из-под нагрянувшего снега.



Догорает октябрь ...

Догорает октябрь.
Вихрем схвачены ноты
угасающей песни,
и вечен мотив.
Мы с разлукой осенней
свели свои счеты
и, как листья,
навстречу
друг другу
летим.

Телефонных звонков
все желаннее трели.
И не важно, какие
кружатся слова –
разноцветной листвой
и дождем
акварели
продолжает
художник-октябрь
рисовать.


Влечу к тебе веселой птицей ...

Влечу к тебе веселой птицей,
Крылом печаль смахну небрежно.
А ты решишь, что это снится,
Что это – сказка ночи снежной.

Но солнце радостно и резко,
Акценты расставляя мудро,
Сорвет ночную занавеску
И скажет: «Наступило утро!»


Осенний снегопад

На мягких кошачьих лапах
Пришел снегопад в октябре.
И листьев осенних запах
Стал резче в моем дворе.

Аккорды заснеженных елей
Спокойны, как утренний сон.
И тихая дробь капели
Срывается с крыш в унисон.

Прохладны и сдержанны краски.
И мир удивительно чист.
И радостным эхом из сказки
Летит догорающий лист.

Октябрь 2003 г.


Мы говорили о тебе ...

Мы говорили о тебе
в осеннем парке.
И шуршали
деревьев сброшенные шали
под каблуками
при ходьбе…

Каштаны глянцево в траве
у ног, упавшие,
темнели.
И тихие
кружились ели,
в холодной тая синеве.

О, лета бабьего дурман!
Полеты и души,
и тела…
Как много
я вчера хотела,
поверив в сказочный обман!


Не просто женщина, а скерцо ...

Л. Л.


Не просто женщина, а скерцо –
Всю жизнь бегом и не иначе.
И твое маленькое сердце
Смеется, и грустит, и плачет,
Как птичка, что не знает воли,
Но целый мир в себе вмещает.
И все – наружу. Кроме боли.
И всем поет. И всех прощает.


Одиночество

Эти темные дни
Как дурное пророчество -
Тускло светят огни,
И вокруг одиночество,
Словно черный паук,
Паутину развесило…
Мне без ласковых рук
В моем доме невесело.
Дышит омут зеркал
Бесконечною тайною.
Изменился накал
Дней пустых, и случайною
Мне улыбкой луна
Улыбнется за шторою,
И опять я одна.
Только встречею скорою,
Как надеждой, живу,
Дни считая за месяцы.
Но когда на яву
Я услышу на лестнице
Звук шагов дорогих –
Все изменится в омуте,
И от счастья круги
Разойдутся по комнате.
Заблестят зеркала,
Отражая до донышка,
Как тебя я ждала,
Мое жаркое солнышко!


Пропажа

Обнаружила пропажу –
Потеряла десять лет!
Дней перемотала пряжу –
Этого отрезка нет!

Кто-то тихо и незримо
Взял и вырезал его.
Проходили люди мимо,
Не заметив ничего.

… Было все привычно, чинно.
Ехала через вокзал.
Мне в автобусе мужчина
Просто «Девушка!», - сказал –

«Передайте на билетик!»
Боже правый, это – мне?!
Как он даму не заметил
Ясным днем, не при луне?

Добежала до работы,
Посмотрелась в зеркала –
Ни морщинки, ни заботы –
Красной девицей была!

И взяла меня кручина –
Потерять бы двадцать лет!
Только где же тот мужчина,
Передавший на билет?...


В желтом городе сны золотые ...

В желтом городе сны золотые
Навевают осенние дни.
В них опять мы с тобой молодые,
В них опять мы с тобою одни.

И пылятся ненужные платья
У подножия юных берез.
Легкомысленны ветра объятья,
А у нас все надолго, всерьез.

А у нас продолжается лето,
И смущенно краснеет заря,
И тепло от янтарного света
Догорающего октября.


Беспечен Рембрандт ...

Беспечен Рембрандт. Он, судьбой обласканный,
Наполнен счастьем, радостью и светом.
А на коленях – невесомость Саскии.
И кажется, что вечным будет лето.

Пьянит вино, тепло любимой женщины…
О, если б знать, что временны награды!
Что ненадолго почести обещаны,
И дом – мечта самой Шехерезады –

Уйдет в небытие вслед за подругою.
Друзья, ученики исчезнут где-то.
И сам себе – хозяином, прислугою.
И весь во власти света. Только света.


Опомнились клёны ...

Опомнились клёны –
и ярким багрянцем
взлетела
осенняя страсть.
И листья безумным
охвачены танцем
в стремленье последнем –
упасть.

Ах, бабьего лета
простые забавы,
и взлёт, и цветенье души!
Здесь нет виноватых –
здесь шалости правы,
и сердце
влюблённо спешит.

Закат расплескал
от смущения краски –
стал розовым
свет тишины …
Читаю с восторгом
октябрьские сказки,
листаю
осенние сны.


Крест

Мой дух стремится ввысь.
И вертикалью смелой
отмечен путь его
во внеземные дали.
А на земле живёт
лишь оболочка – тело,
всё приближаясь к ней
чертой горизонтали.

И образом креста –
магическою метой
отмечена вся жизнь
моя. Но знают сферы,
что в христианстве суть
пересеченье это
надежда и любовь,
и ясный символ веры.


Осенних снов закончится цветенье ...

Осенних снов
закончится цветенье,
дождь унесет
опавшие листы.
И старый сад
коснется грустной тенью
моей души
и спросит, где же ты?

Я промолчу,
не зная, что ответить.
Начну шутить,
что память подвела,
что помню дождь
и всё о прошлом лете,
о том, какие
сделаны дела…

Но о тебе
глаза мои не помнят,
не помнят губы, руки…
А цветы,
кричат своими листьями
из комнат,
что к ним недавно
прикасался ты.

Что был, дышал,
смеялся, и вертелось
счастливой жизни
нашей колесо…
Но дверь туда,
где так свободно пелось,
теперь закрыта прочно
на засов.

Там нет тебя.
Осенних листьев заметь
следы твои укрыла –
не найти.
Так почему же
бабочкою память
в холодный вечер
в дом ко мне летит?


Голубою волною ведома ...

Голубою волною ведома,
Уплываю на миг от забот,
Представляя, как нежится дома
На диване с газетою кот.
Он пушистый и ласковый очень,
На коленях мурлыкать готов,
Но работой своей озабочен
Пуще важных соседских котов.
Лукоморье и цепи, и сказки –
Все при нем. И учености свет
Излучают хитрющие глазки.
А когда, начитавшись газет,
Он, играя усами и спинкой,
Заскользит под ладошку мою,
Я растаю наивной снежинкой
Или облачком где-то в раю.


Ты – боль моя ...

Ты – боль моя,
мой тяжкий крест,
который этой болью ценен.
А я, как бабочка,
на сцене
порхаю,
только бы окрест
никто из зрителей не ведал,
как тяжело
махать крылом....
Но в сердце –
память о былом.
И каждый взлёт –
моя победа.


Все сомненья отбросив ...

Все сомненья отбросив,
Улечу за тобой
В эту тихую осень,
В небосвод голубой.

Запах яблок и дыма…
Отчего же грущу?
Я с тобою, любимый,
Свое лето ищу.

Тает клин журавлиный,
Совершая полет.
Горечь поздней рябины
Превращается в мед.

Нежность ясного света.
Иней первых седин.
Эхом бабьего лета –
Я одна, ты один…


Ты помнишь сад...

Ты помнишь сад
той ночью соловьиной
(теперь туда
дорогу не найти)
и нежность,
что обрушилась лавиной,
сметая все преграды
на пути,
и мой порыв,
и налетевший ветер,
смятенье веток, мыслей,
наших рук,
и как следил за нами,
прост и светел,
на яблоне созревший
лунный круг?
…Забытый сад
хранит былые тени,
растерянность твою
и мой полет…
И соловей – свидетель
тех видений –
о нежности
который год поет.


Голодаю ...

Годами голодаю по тебе…
И. Сельвинский



Казалось бы, с чего, с какой кручины
Годами голодаю по тебе.
Куда ни гляну – гроздьями мужчины.
Так почему же сохну я в мольбе
Все о тебе, любимый и желанный,
Но не доступный глазу и руке?
И глохнет мой молебен непрестанный
В твоем таком далеком далеке.
Я о тебе одном – и сном, и духом.
О, этот голод! Жестче всех диет!
И пусть сентябрь звенит порой над ухом
О том, что в мире тебя просто нет,
Я не поверю облетевшим листьям.
И пусть твердит рябиновая дрожь,
Как самую надежную из истин,
Что ты меня не знаешь и не ждешь, –
Я буду ждать голодною волчицей
Тебя, мой несравненный образец.
И если встрече суждено случиться,
Сломаю самый острый свой резец.
Не укушу, пусть вся изголодалась –
Я сохраню достоинство и честь.
Хотя могла бы небольшую малость
В конце концов чего-нибудь поесть.


Концерт

Сопрано и скрипка. И гулкие своды.
И нежности легкий каприз.
Немного полета. Немного свободы.
Но все это рушится вниз…

Органом придавлено хрупкое счастье –
Всей мощью возносится Бах.
И сердце, как ваза – на мелкие части.
И горький вопрос на губах…


Мне от осени много не надо ...

Мне от осени много не надо:
Только синее небо в глаза
Да тяжелую гроздь винограда,
Что несет грациозно лоза,
Да листвы опадающей эхо
Чтоб меня поджидало в саду,
Да прилив беззаботного смеха,
Когда в гости к тебе я приду...


Ох, и времечко нынче отрадное!...

Ох, и времечко нынче отрадное!
Я его поджидала давно –
Буду ставить вино виноградное,
Чтоб играло-бродило оно.

А когда постепенно уляжется
Этот солнечной страсти порыв,
В доме столько подружек окажется,
Что о семьях своих позабыв,

Прибегут дегустировать вечером
Молодое вино, чтоб затем
В разговоре, порой опрометчивом,
Обсудить море платьев и тем.

А когда разбегутся, сердешные,
По домам, и я рухну в кровать,
Их проблемы, святые и грешные,
Будут вместе с вином волновать.


Перед разлукой

Я стала просыпаться рано.
И в ожидании разлуки
Следить за утренним туманом
И слушать дом, печали звуки.

И мысленно перебирая
В цепочке дней минувших звенья,
Я покидаю стены рая
И снова пробую сомненья

На вкус, как черную рябину:
Ни горечи, ни сладкой ноты,
И сока лишь наполовину,
И привкус вяжущий заботы.

Я знаю – будет терпеливым
Мой старый дом до новой встречи,
И без меня дозреют сливы,
И опадут. И станет легче

Ветвям усталым. Их сплетенье
Осенний ветер не нарушит.
И будут призрачные тени
Бродить по дому, словно души…

А в жизни дальней за рекою,
Когда нечаянно взгрустнется,
Вдруг кто-то легкою рукою,
Незримый, головы коснется.


Заморозок

Как холодно в ночи,
как ясно…
На травах зреет
первый иней.
И сердце кажется
пустыней.
И все цветение
напрасно…

А утром
робкими лучами
коснется солнце
осторожно,
чтоб разбудить
(ужель возможно?)
цветы,
застывшие в печали…


День без тебя

День без тебя –
и пожелтели клёны,
и лето – миражом,
а осень – явью.
И солнца луч,
растерянный и сонный,
стучит несмело
в голубую ставню.

День без тебя –
и поменялись краски,
и время тянется,
и звуки тише.
День без тебя –
и я опять вне сказки,
которую судьба
спокойно пишет…


Цепочкою случайных совпадений ...

Цепочкою случайных совпадений
Мы связаны. И больше не дано.
И где-то в глубине моих владений
Лежит одно упавшее звено.

И постепенно, осыпаясь, в море
Уходят дни, и звенья, и песок…
И серебрится в радости ли, в горе
С пульсирующей жилкою висок.

И счастливы мы нашею невстречей,
Прекрасной, как далекие миры.
И день для нас один. И тот же вечер.
Но параллельность эта - до поры.

Мы встретимся и разойдемся снова,
Не задолжав друг другу ни гроша,
Но осознав – в начале было слово.
А уж потом за ним пошла душа.


Борей

Слова мешают понимать друг друга.
Давай с тобою просто помолчим,
Не выходя из заданного круга.
Для этого немало есть причин.

Твоя рука поверх моей ладони
Расскажет больше самых важных слов,
И не нарушит говор посторонний
Своим журчанием осенних снов.

И музыка придет порывом ветра,
Чтоб возродить угасшей страсти пыл,
А наших чувств изысканное ретро –
Хотя и звездная, но все же пыль.

И наша молчаливая беседа
На уровне божественной души
Легка, и даже сердце-непоседа
Сегодня совершенно не спешит.

И город за окном такой, как прежде:
С каскадом улиц, листьев, фонарей.
Но нет в нем места крохотной надежде –
В нем безраздельно властвует борей.


Ты слушала орган ...

Наташе


Ты слушала орган и смахивала слезы,
Смущая всех вокруг открытостью души.
Сияли витражи, и уносились грезы.
А я молила время: «Сегодня не спеши!»

И было все равно: токкаты или фуги
Возносят к небесам. И строгий органист
Старался для тебя – приехавшей подруги,
И в звуках воскрешал обычный нотный лист.

Ты музыкой жила, а я – короткой встречей.
Звучали в унисон органу две души.
И нежностью дышал и пел осенний вечер.
А я молила время: «Сегодня не спеши!».


Сентябрь

Бросает золото к ногам
Сентябрь. И розовое утро
Хранит по сонным берегам
Следы ночного перламутра.
А в полдень в яркой синеве
Клин исчезает журавлиный,
И вышивает по канве
Из серебристой паутины
Пейзажи дивной красоты
Неторопливая природа.
И наслаждаются цветы
Теплом последним. Время года
Зовется осенью не зря –
Под сенью нежности и света
В прозрачном воздухе парят
И тихо тают краски лета.


Стрекозы. Бабочки. Цветы...

Стрекозы. Бабочки. Цветы.
И солнце – тихим светом.
Ну вот и осень, – скажешь ты.
А я отвечу: Лето!

Пусть дышит по утрам река
Прохладой и туманом,
Но в полдень тают облака
Причудливым обманом.

Пусть легким росчерком пера
Записки пишет осень,
Но согревает вечера
Все то, что в сердце носим.

И даже светлая печаль,
Что затаилась где-то,
Мне тихо шепчет по ночам,
Что с нами лето. Лето.


Цветку лотоса

Никогда не надо слушать, что говорят цветы.
Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом.
Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я
не умел ему радоваться.
Антуан де Сент-Экзюпери, Маленький принц


Когда прорвется нежность из глубин
цветком несмелым лотоса наружу,
я с удивленьем странным обнаружу,
что я не жил, не жаждал, не любил…

Так душу беззащитностью смутив,
цветет на водной глади Совершенство,
даруя нам и радость, и блаженство,
и новой жизни сладостный мотив.


Вечер. Сыр. Вино.

Все разошлись. Молчит квартира.
Застыло время на часах.
И я смотрю сквозь ломтик сыра,
Как в телескоп, на небеса.

Вино качается в бокале,
Сползая маслянисто вниз.
И звезды поздние устали
И опустились на карниз.

И тишина пушистой шалью
Легла на плечи. И луна
Струится светлою печалью
На скатерть прямо из окна.

О, эта сладкая нирвана,
Когда все гости – за порог,
И спинка мягкая дивана –
Прибежищем усталых ног!

И кажется, что в центре мира
Остались только мы втроем:
Вино и я, и ломтик сыра.
И рамкой – звездный окоем.


Осенний вечер

Ленту алую заката
День осенний мне подарит,
И весь вечер, как когда-то,
Снова буду я в ударе.
Станут легкими движенья,
Позабудутся печали,
Ярко вспыхнут отраженья
В замечтавшемся бокале.
Зашуршат шелками листья,
Снова станет восемнадцать,
И рябиновые кисти
Будут за окном смеяться.
А когда в притихшем доме
Снизойдет покой на сердце,
Я в тепле твоих ладоней,
Как ребенок, буду греться.


Боярышник

Боярышник, боярышник -
Осенняя краса!
А у соседской барышни
Да русая коса,
А у соседской барышни
Да рыжий-рыжий кот.
Он, ласково мурлыкая,
При барышне живет.
Ноги ее касается
Пушистым животом,
А барышня-красавица
Мечтает лишь о том,
Когда герой появится
На белом скакуне,
И некогда красавице
Подумать обо мне.
А я горю желанием
Быть рыжим и с хвостом.
Лежал бы на диване я
С пушистым животом
Иль на коленях барышни…
Свершитесь, чудеса!
Боярышник, боярышник –
Осенняя краса!


Возвращение

Французский шансон в задремавшем вагоне,
И чай недопитый качается в такт.
Бегу, а во след - ни слезы, ни погони,
И только колеса рефреном: вот так!
Вот так! Возвращается все в одночасье
На круги своя, но спасибо судьбе
За это короткое летнее счастье,
Что было подарено мне и тебе.


Рассеется печаль ...

Редеет облаков летучая гряда…
А. С. Пушкин


Рассеется печаль.
И выгоревший луг
забудет обо мне,
об отшумевшем лете.
И о тебе скажу
я очень просто – друг.
А имя унесет
в края степные ветер.

И полетит, кружась
листвою, череда
моих привычных дней…
Но вдруг однажды где-то
знакомых облаков
летучая гряда

напомнит о тебе
высоким чистым светом.


Уходит лето тихо, осторожно ...

Уходит лето
тихо, осторожно,
а я считаю,
сколько же их было…
И с этой арифметикою
сложной
мне без тебя не справиться,
мой милый.

Смущением
охвачены рябины:
«И бабье лето в счет?»
Не знаю даже.
Смотрю с надеждой
в памяти глубины –
быть может, мне она
ответ подскажет?

Но память
равнодушною водою
уходит
под моим печальным взглядом.
А ты смеешься
над моей бедою:
«Считай года,
что мы с тобою рядом!»


Когда душа летит в зенит ...

Когда душа летит в зенит
С надеждой робкой отогреться,
И колокольчиком звенит
Биение родного сердца,

Я поднимаю из глубин,
Как жемчуг, и любовь, и нежность
И вновь хочу, чтоб ты любил
Мою и ветреность, и снежность,

Моих печалей облака,
Мои восходы и закаты.
И чтобы шли издалека,
Как волны, радости накаты…

Чтоб на песках счастливых лет
Под шепот мой, а может, - моря
Мы не нарушили обет
И избежали зла и горя.

И чтобы сохранил нас Бог,
Посильное даруя бремя.
И чтоб следы от наших ног
Еще не скоро смыло время.


Августовский эскиз

В малиннике пустом
хозяйничает ветер,
и что-то ищет дождь.
А сполохи зарниц –
небесная печаль
об уходящем лете –
взлетают, словно крылья
неведомых жар-птиц.


Не судьба загадывать желание ...

Не судьба загадывать желание,
Не судьба – на небе облака.
Звездопад, объявленный заранее,
Для других исполнится пока.

Обжигает утренними росами
Август ноги, и, терзая слух,
Начинает старыми вопросами
Новый день проснувшийся петух.

И туманом грусти занавешено
Тихое окошко до зари.
Почему же сердце бьется бешено,
Заключая с разумом пари?

Разве не к тебе уеду вскоре я,
Чтобы все, как прежде, - на двоих?
Голубое облако цикория
Спрячет тайны светлых снов моих...


Утром брошусь в море я...

Утром брошусь в море я
синего цикория,
чтоб проститься с летом
в августовский день.
И дохнет полынью
нежно акватория,
и волной накатит
сладостная лень.
Я в траве высокой
затаюсь отшельницей,
сосчитаю медленно
в небе облака.
Перемелет сердце
ветреною мельницей
все, что накопила
времени река –
все обиды, радости,
встречи, расставания,
все, что было в памяти
от путей-дорог.
Из муки внимания
и непонимания
сотворю слоеный
сказочный пирог.
Подсушу на солнышке
до хрустящей корочки.
Угощайся, милая, -
предложу себе.
И среди цикория
буду на пригорочке
радоваться солнцу,
лету и судьбе.


Я об одном прошу: позволь ...

Я об одном прошу: позволь
Быть рядом в трудную минуту
И разделить с тобою боль,
И заменить покоем смуту

В твоей душе. И пусть порыв
Мой неожиданный и странный
Тебе поможет до поры
Другой забыть и боль, и раны, -

До той поры, когда ты сам
Почувствуешь – вернулась сила.
И удивишься чудесам,
Забыв, о чем же я просила…


Одиночество вдвоём

Одиночество вдвоём –
хуже омута:
и бездонно, и темно,
и надежды нет.
Но по-прежнему светла
наша комната –
это прошлое хранит
дней счастливых свет.

Одиночество вдвоём.
И привычно мы
о погоде говорим,
о своих делах.
И пристёгнуты с тобой,
горемычные.
Упряжь старая, крепки
наши удила.

Кто возница? Столько лет
За спиной сидит,
Только мы с тобой бежим –
не оглянемся.
Одиночество стучит,
сердце ли в груди –
так вот парою навек
и останемся.


Август

Тихий август. Полыхают розы,
Но слабеет солнечный огонь.
И садятся хрупкие стрекозы
На мою раскрытую ладонь.

Так легко, спокойно, невесомо,
Словно души близких наяву,
Разузнав, что я сегодня дома,
Посмотреть решили, как живу.


Власть остановки

Оглянулся.
Неужели
это – платье
цвета гжели?
Оглянулась.
Не иначе
твой костюмчик –
от Версаче.

По асфальту –
шины, шины…
Ты – мужчина
без машины?
Мы во власти
остановки:
я волнуюсь,
ты неловкий.

Что же нас
остановило?
Улыбнулся –
очень мило.
"Разрешите?" –
Шаг навстречу.
Что же я
теперь отвечу?

"Извините"?
"Разрешаю"?
Как же долго
я решаю!



Уходишь ты


Так незаметно покидали
Иные праведники свет,
Что их друзья не различали,
Ушло дыханье или нет.
И мы расстанемся бесшумно…
Джон Донн



Ни лишних слов.
Ни суеты.
Уходишь ты.
Уходишь ты…
А я, как берег
у воды, -
храню следы.
Твои следы…
В душе покой
и тишина.
И только легкая
волна
все ближе, ближе
к тем следам…
И я отдам.
Я их отдам…
И белой пеною
песок
волна покроет,
как висок…
Ни лишних слов.
Ни суеты.
Уходишь ты.
Уходишь ты…


Антония

Где ирисы цветут,
ручей разлился
и затопил их красоту
водою.
А для Антонии нарядной
умудрился
в воскресный день
стать истинной бедою.

Как перейти ручей,
она не знала:
на камнях грязь
и здесь, и там – повсюду.
Когда плутовка
мой восторг поймала,
веснушки расцвели,
подобны чуду.

Я предложил Платеро
дивной ноше.
Она же так легко
расхохоталась,
вскочила на него,
сверкнув (о, Боже!)
коленками,
и только шаль осталась

на берегу в траве…
Запахло солнцем,
цветами, и влюбленностью,
и счастьем.
И показалось,
ослик не вернется.
Ревниво
я пытался докричаться…

Счастливый конь,
гордись своею ношей –
звучал Шекспир
над золотистым смехом.
Ах, ослик,
мой дружочек нехороший!
Зачем меня оставил
с грустным эхом?




Антония
Ручей так разлился, что желтые ирисы по берегам, его бессменный золотой убор, затонули поодиночке, и красоту их лепесток за лепестком, смыло водой…
Где же перейти Антонилье, да еще в воскресном наряде? Намощенные камни увязли в грязи. Девушка двинулась было вверх по ручью, к тополиной гряде, взглянуть, не удастся ли там. Не удалось… Тогда я учтиво предложил ей Платеро.
Едва я заговорил, Антонилья вспыхнула, опалив румянами рой наивных веснушек, обметавших ее серые глаза. Потом, припав к тополиному стволу, расхохоталась. И наконец, решилась – бросила на траву розовый нитяной платок и с разбегу легко, как борзая, вскочила на Платеро, свесив по обе стороны крепкие ноги, которые с нежданной зрелостью округлили грубую вязку полосатых бело-розовых чулок.
Платеро мгновенно подумал и врос точным прыжком в откос другого берега. Теперь, когда ручей отделял меня от румянца Антонильи, смуглая чертовка вонзила каблучки, и Платеро затрусил по лугу в серебре и золоте ее смеха.
Пахло ирисами, солнцем и водой, влюбленностью. Как венок колючих роз, тугой стих, доверенный Шекспиром Клеопатре, оплел мои мысли:
O happy horse, to bear the weight of Antony! *
- Платеро! – крикнул я наконец, яростно срывая голос…

* «Счастливый конь, гордись своею ношей!» (Шекспир. Антоний и Клеопатра. Перевод О. Румера.)


Крыжовник

Опять меня крыжовник поцарапал,
Когда я стала ветки ворошить –
Он прикрывал своей колючей лапой
Такую сладость в глубине души!

Вот так и ты – лишь прикоснусь к глубинам,
Уколешь острым взглядом иль словцом,
Забыв о воркованьи голубином.
И я колючим схвачена кольцом!


Солнцем выжжена степь ...

Виктору



Солнцем выжжена степь.
Где роскошные травы?
Где цветения буйного
сладкий дурман?
Я не смею перечить,
конечно, вы правы –
все проходит, и близок
забвенья туман.

Все проходит. И птицы
Объявят нам осень.
Грустный крик журавлей
донесется с небес.
Мы вдогонку последние
радости бросим.
и замрем в ожидании
новых чудес.

И укроет зима
отгоревшие страсти
на просторах степных,
чтобы завтра опять
мы, как птицы, купались
в чарующей власти
пробудившихся трав
и учились летать.


Рождение стиха

Когда погаснет день,
и смолкнут птицы,
и заповедный
возродится час,
и станет в одиночестве
томиться
душа
великой тайною прикрас,
и старый сад
во сне прошепчет слово,
и лунный свет
меж веток зазвучит,
я о тебе подумаю –
и снова
взойдет звезда волшебная
в ночи...

Цветов земных
незримое смятенье
порывом ветра
принесется в дом,
и зашумят
проснувшиеся
тени,
и музыкой
поведают о том,
что есть еще
душа
на белом свете,
другая,
но созвучная моей,
и мне,
завороженной,
тихо светит.
И я взлечу,
чтоб прикоснуться
к ней.

И рифмы легкой
плавное круженье
так просто и привычно
завершит
стихами
полуночными
движенье
томившейся
прикрасами
души.


Мимо кладбища

Там всегда распахнуты ворота
Так гостеприимно, широко,
Словно ждут желанного кого-то
В этом странном мире над рекой.

И поют невидимые птицы
В зелени акаций лишь о том,
Что ушедший день не повторится,
А земля и небо – лучший дом.

Небо – для души, земля – для тела.
И, спускаясь каждый раз к реке,
Я прошу, чтоб время не летело.
Пусть еще побудут вдалеке

Для меня закрытыми ворота,
Не меняя дней моих расклад,
Ведь еще всего пол-оборота
Показал мой главный циферблат.

Я еще не все сказать успела.
Я еще не все понять смогла.
...За оградой звонко птица пела,
И зеленая струилась мгла.


Пропадаю, сладкая ...

Пропадаю, сладкая,
в городке уездном
по соседству с грядками,
занявшись полезным.
Счастье одиночества.
Аромат варенья.
Ягодное творчество.
Зрелые сомненья.
Лето сад наполнило
солнцем и росою.
Я сегодня вспомнила,
как ходить босою
по траве холодной
и дрожать от счастья,
юной и свободной,
не деля на части
день такой тягучий,
светлый и медовый,
улыбаться туче
и мечте бредовой,
знать, что дождь желанный –
счастью не помеха,
в пелене туманной
захлебнувшись смехом.


Распахнута душа...

Распахнута душа
окном в июльский вечер.
И в доме тишина
роняет слабый звук.
И тянутся часы
до таинства – до встречи
на уровне миров.
Не глаз. Не губ. Не рук.

Неведомый огонь
горит в моем камине.
И чей-то легкий шаг
я слышу у двери.
Я жду. Сейчас меня
отрадное обнимет.
И о любви иной
со мной заговорит.


После дождя

Мы спим, и наше тело –
это якорь,
душой заброшенный
в подводный сумрак жизни.
Х. Р. Хименес


Луна взошла над влажным садом,
Над зеленью, дождем примятой.
Запахло звездами и мятой.
И счастье было где-то рядом.

И оживали в спящем доме
Деревьев молчаливых тени.
И мир загадочных видений
Рождался в сладостной истоме.

И среди звездных многоточий
Крыло бессонницы летело.
И тихо погружалось тело,
Как якорь, в мир прозрачной ночи.


Ожидание дождя

Ходят тучи,
но по кругу,
и напрасна
листьев дрожь –
потерял
свою подругу
где-то за рекою
дождь.

Каждый день
ворчит
громами,
и несут издалека
над притихшими
домами
влагу
ветер и река.

Солнце жаркое
в зените,
все размыто,
как в дыму…
Я прошу вас:
помогите
милую
найти ему!

Яркой радугою
мостик
расцветает
на лугу.
Если дождь
заглянет в гости –
я подругой
быть смогу!

Пусть обнимет,
приласкает,
скажет
теплые слова –
не страшна теперь
людская
мне, отчаянной,
молва.

Выбегу
ему навстречу –
я ждала,
что ты придешь!
И уйду
на целый вечер
безрассудно
в летний дождь.


Четки

Из слов твоих
составлю четки.
И вечерами в тишине
твой голос,
радостный и четкий,
подвластен будет
только мне.
И сердцем
выберу я сразу
незавершенную,
но так
знакомую обоим
фразу,
потом –
какой-нибудь пустяк,
потом
опять вернусь в начало,
где узнавания
печать
нам непременно
отмечала
слова,
которые звучать
теперь
хотели бы иначе,
но слово –
странный воробей –
не улетело,
что-то значит,
и я взяла его
себе.
Как сладостно
былыми снами
играть
и выбирать слова,
что навсегда
остались с нами.
И пусть, конечно,
не нова
идея
четок,
но не скрою –
люблю
тихонько ворошить
я в одиночестве
порою
костер
негаснущий
души.


Отчий дом

Я уеду туда, где разливы,
Где поют, умирая, снега,
Где я стану свободной, счастливой,
Как река, позабыв берега.

Там живется спокойнее, тише.
И душа, как затопленный луг,
Отдохнет, чтобы летом повыше
Были травы хмельные вокруг.

Я уеду туда, где на крыше
Собираются звезды в ночи,
Где мне будет даровано свыше
Счастье – самый родной из мужчин.

Там скрипят половицы от боли
Отпевания горьких утрат.
И расписаны лучшие роли
Среди тех, кто остался. Богат

Этот мир на разлуки и встречи,
Но одна из них главная – дом.
Он меня, согревая, излечит
И настроит на верное «до».

Чтобы в голосе не было фальши
Вплоть до самых высоких октав.
Чтоб рекой полноводною дальше
Мне бежать, его силу впитав.


Белым вальсом коснется земли ...

Белым вальсом коснётся земли
И закружит мой город метель.
На-та-ли, На-та-ли, На-та-ли –
Запоёт удивлённо капель.

И откроет упавший платок
Беззащитную линию плеч
И на шее смешной завиток…
Дивный образ твой будут беречь

На страницах полёты пера -
Силуэты, волнение слов.
Отзвенели балы, вечера,
Унося самый светлый из снов –

Натали. Но в кружении лет
Сердце тихо и сладко болит,
Вспоминая, как песню, твой след,
Натали, Натали, Натали…


Обречена на память о тебе ...

Обречена
на память о тебе,
связав так легкомысленно
однажды
тебя с дождём.
Банально
о судьбе
здесь говорить.
Так почему же
каждый
пришедший в город
тёплый летний дождь –
от слабого
до грозового ливня –
мне говорит,
что это ты идёшь,
и по стеклу
выстукивает имя?
А липы,
источая аромат,
пытаются увлечь
грядущим медом…
И знаю я:
никто не виноват.
Я счастлива дождём –
твоим приходом.


К 10-ой симфонии Д. Шостаковича

Дотошные любители деталей
в симфонии Десятой сосчитали
глазами любопытными своими,
во сколько нот вложил Маэстро имя
любимой женщины. И партию валторны,

со всех сторон исследуя проворно,


https://news.day.az/culture/1303694.html - Большая статья о 10-ой симфонии Дмитрия Шостаковича.
связали с чувствами к талантливой Эльмире.
Вот так пять нот теперь в подлунном мире,
где всё имеет смысл и всё конечно,
хранят мелодию души одной.
Навечно.

P.S.
https://news.day.az/culture/1303694.html -большая статья об отражении образа Эльмиры Назимовой  в Десятой симфонии Дмитрия Шостаковича.


Потерялась душа, и никто не заметил ...

Потерялась душа,
и никто не заметил,
не окликнул меня,
не сказал о пропаже.
Но её, как игрушку,
в песочницу дети
притащили откуда-то,
черную, в саже.
Говорят, на обочине
где-то лежала
среди старых,
уже отслуживших
покрышек
и тихонько скулила,
никуда не бежала,
всё надеялась –
вдруг её кто-то услышит.
Я домой принесла
и отмыла беднягу.
Как сказать, что привыкло
к бездушию тело?
А она без меня –
ни минуты, ни шагу
и глядит, как ребёнок,
и стремится несмело
свой приют обрести...
Устоять невозможно.
Значит, вместе опять
будем жить, как и прежде –
от бессонниц страдая
и болезненно-сложно,
и в какой-то неясной
и робкой надежде…


Белела скатерть тонкая ажуром ...

Белела скатерть тонкая ажуром,
И чай дымился радостно, маня.
И под спокойным низким абажуром
Ты тихо околдовывал меня.

Следила ночь за нашим разговором,
И были безупречно хороши,
Переплетясь причудливым узором,
Две наши просветленные души…

Но утро равнодушною лавиной
Сметало напрочь таинство речей,
И каждый оставался половиной.
Далекой. Недоступною. Ничьей.


Сыну

Проснуться в ужасе от пустоты,
От лёгкости – почти забытой – тела
И радостно увидеть – рядом ты,
Мой самый славный, мой птенец несмелый,
С кем десять лун дышала и жила,
Кому глазами отдавала краски,
Кому и телом, и душой была,
Кому читала и стихи, и сказки.

…Я становлюсь на цыпочки – обнять,
Поцеловать иначе невозможно.
И колется щека. Но я опять
С тобою и нежна, и осторожна,
Мой сын, мой мальчик, жизнь и плоть моя.
И нет тебя роднее и дороже,
Хотя, признаюсь грусти не тая,
К другой уйдёшь ты женщине. И всё же
Останется связующая нить –
Мои глаза и губы с песней новой
В тебе, в твоём обличьи будут жить,
И к новой жизни буду я готовой.


Благополучно, незаметно ...

Благополучно, незаметно,
Вдали от прежней суеты
Я перешла в другое лето,
И только невские мосты –
Свидетели моей печали
Со мной делили каждый шаг,
И волны прошлое качали
Размеренно и не спеша.
И радостно, легко и просто
Сияло солнце в куполах,
И память обветшалой рострой
Спокойно рядышком плыла.
И белым облаком собора
Играло небо в синеве,
И припадал усталый город
Губами жаркими к Неве.
И на Таврическую снова
Душа вела, как старый друг,
К подножью башни Иванова,
И оживали рядом вдруг
Знакомые до боли тени,
И где-то около плеча
Средь сонма сладостных видений
Печали таяла свеча.


Я светлый луч ищу в соборе ...

Девушка пела в церковном хоре...
А. Блок



Я светлый луч ищу в соборе,
Где много лет тому назад
Она одна звучала в хоре,
И платье пело, и гроза
Казалась тихой и далёкой,
И ангелы слетали вниз
К плечу измученного Блока.
И золотом расшитых риз
Не видел он – лишь платье пело,
И белым облаком печаль
Плыла под куполом несмело.
И каждый сердцем отвечал
Той песне сладостно-знакомой.
И свято верил в чудеса.
И голос, верою ведомый,
Летел, как света полоса.


Пять часов до юности ...

Наташе


Пять часов до юности
поездом неспешным.
Два билета в сумочке,
чтоб туда-обратно.
Ты моё желание
назовёшь потешным.
Скажешь, что свидание
маловероятно.
Только я, упрямая,
выйду на рассвете,
и вокзал сообщником
станет непременно,
а вдогонку бросится
загулявший ветер
и начнёт нашёптывать
мне о жизни бренной.
Поиграет струнами
он души-гитары
и наполнит песнею
сердце незаметно.
А весёлый машинист
и совсем не старый
увезёт в далёкое
молодое лето.
В этом южном городе
будет всё знакомо,
и глазами карими
юность улыбнётся.
В этом южном городе
полчаса до дома,
и подругой молодость
светлая зовётся.


Лето

На асфальте – ландыши,
васильки, пионы –
продают старушки
лето по рублю.
Я скажу тебе опять
неопределённо:
может быть, когда-нибудь
я и полюблю
знойные проспекты,
листопад в июле,
выгоревший ситец
неба в вышине
и внезапных градин
ледяные пули
и потоки ливней,
и неон в окне.

А пока – на волю
радостною птицей
из бетонной клетки,
чтобы в ранний час
на лугах медвяных
чистых рос напиться,
глазки незабудок
встретить у плеча.
За стогами солнце
спрячется под вечер,
и речной прохладой
сменится жара,
и кувшинок желтых
маленькие свечи
на воде качаться
будут до утра.

И высокий берег
к ночи станет ниже,
устремится небо
к медленной воде,
и миры созвездий
станут ярче, ближе,
и в тумане белом
растворится день.
И волнами счастье
к берегу прикатит,
лёгкое, земное,
зримо, наяву.
На песке оставив
и года, и платье,
я девчонкой прежней
в лето уплыву.


Скажи мне снова о любви ...

Скажи мне снова о любви
Полунамеком, полуфразой,
Чтобы огонь в моей крови
Зажегся тихо и не сразу.
Чтоб, ровным пламенем горя,
Я стала для тебя лампадой
И на закате октября,
Когда осеннею прохладой
Наполнен сад, когда вокруг
Грустят дома, деревья, птицы,
Я стала лучшей из подруг
И чтоб опять могла влюбиться
В тебя, как много лет назад,
И стать любимою исконной.
И чтоб опять глаза в глаза,
Как в час молитвы пред иконой.


Когда Всевышний женщину ваял ...

Когда Всевышний женщину ваял...
Вадим Соколов


Когда Всевышний женщину ваял,
Адам был холоден, ленив и вял.
Да и попробуй проявить активность,
Когда ребро изъяли! Позитивность
Сей операции увидел он не сразу,
Ведь Бог вложил в него ребенка разум.
И лишь когда, размешивая глину,
Всевышний вылепил бедро и спину,
Когда к ребру приставил грудь, живот,
Почувствовал Адам, что вскоре оживет
Не только в снах – в натуре, наконец,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Но волею Судьбы (ведь Ева – часть Адама!)
Все тайное о нем прознала эта дама…
Вот потому, адамы, мягкой глины ком
Вас держит в тонусе и под каблуком!


В дороге

В летящих мимо городах
Оставлю все заботы.
Мне ласточек на проводах
Возвышенные ноты
Вернут мелодию тех лет,
Где липой пахнут грозы,
Где помнят детства легкий след
Тропинки и березы.
И прикоснется тихо грусть -
Наперсница вагонов.
И сброшу я житейский груз
В пространство перегонов.



Ты простишь мне промахи ...

Ты простишь мне промахи,
Счастье невпопад.
Лепестки черемухи,
Словно снегопад,
Полетят над улицей
Среди бела дня.
Назовешь ты умницей
Глупую, меня.
Назовешь красавицей,
Девочкой своей.
Чтоб тебе понравиться,
Стану я добрей.
Стану переменчивой,
Как весенний день.
Солнцем буду вечером,
В полдень, словно тень,
Окружу прохладою,
Свежестью маня,
Чтоб судьбы наградою
Ты назвал меня.


Наступило время собирать ...

Наступило время собирать.
Что же близких и друзей уносят годы?
Как же собирать, коль умирать
Нам велит простой закон природы?
Я пожну плоды своих трудов,
Будет горьким вкус моих ошибок,
И в тумане сером городов
Cлед мой станет призрачен и зыбок.
Пережив и дружбу и любовь,
Я уйду в песок дождем весенним,
Чтобы в океан вернуться вновь
Ручейком надежды на спасенье.


Смычка возвышенный полет ...

Смычка возвышенный полет
Над телом скрипки утонченной –
И дождь в саду поспешно льет
Вдогонку молнии точеной.

Раскаты грома далеки.
И солнце рвется через тучи.
И продолжением руки –
Смычок над деревом певучим.

Касанием души и струн
Скрипач уводит в мир мятежный.
И полон музыки, и юн
Над темной скрипкой профиль нежный.


Полнолуние

У зимы не просила совета –
И белели снега простыней,
И в сиянии лунного света
Ты губами искал на спине
Темной родинки светлое эхо
И, конечно же, – не находил.
И качались от нашего смеха
В небе звезды, и пело в груди
Полнолуние. Крыльями – руки.
Мы над миром летали в ночи…
И казалось, для нашей разлуки
Никогда не найдется причин.


В Михайловском

Июнь. Дожди. Поникли травы.
Девичий силуэт в аллее…
Ужели Керн? Ах, нет, Вы правы –
Туман причудливо белеет…

Прохладой дышит ветер влажный
Над Соротью, и пахнет лугом.
И мир забыт многоэтажный.
И голова, и сердце – кругом.

И мы живем былыми снами,
Тем, что давно уже воспето.
И всё, что происходит с нами –
Всего лишь пушкинское лето!


Я проснусь от запаха сирени ...

Я проснусь от запаха сирени
И с кусочком солнца на щеке.
В тишине, босая, выйду в сени
И спущусь тропинкою к реке,
Чтоб голубоглазою наядой
Поплескаться в ласковой воде.
Разве много человеку надо,
Чтобы радостью наполнить день?
Нужно только знать, что ты любима,
Что здоровы мама и отец,
Что кому-то ты необходима,
Что сиренью пахнет, наконец.


Этюды Черни

Полумрак вечерний
(сказочное средство!)
и этюды Черни
возвращают детство.
За стеною тонкой
невесомы звуки –
это у ребенка
маленькие руки,
как мои когда-то,
робки и несмелы,
следуют по тактам,
и порхает белым
птенчиком страница,
и привычны гаммы,
и склонились лица
девочки и мамы
над тетрадкой нотной…
О, как сладко бремя
жизни беззаботной!
Но – рекою время.
И – бесповоротно.


Река

Зарастает река островами -
Вот и новая отмель тянется.
Я однажды расстанусь с вами.
Что же после меня останется?

Будет утро таким же розовым,
И дожди небеса прополощут,
И наполнятся светом березовым,
Пробудившись, весенние рощи.

И продолжится жизнь. Непременно.
Будет добрая сказка рассказана
Моим внукам. И белая пена,
Что когда-то была мною связана,

Ляжет скатертью в теплый вечер
На столе, и веселые гости
Будут рады приветливой встрече
И меня упомянут в тосте.

Зарастает река островами,
Но не может унять течение.
Я однажды расстанусь с вами.
Разве это имеет значение?


Песня русалки

Я увлеку тебя на дно,
Где кораблей лежат обломки,
Где ищут древнее вино
Адама юные потомки.

Я покажу тебе, где скат
Парит лениво и свободно,
Где гасит розовый закат
Волна улыбкою холодной.

Я подарю тебе взамен
Снегов жемчужин мириады.
И будет пение сирен
Земной прекрасней серенады.

В моих коралловых садах
Другая жизнь, другие сказки,
И дарит вечная вода
Свои чарующие ласки.

Я увлеку тебя на дно,
Где кораблей лежат обломки,
Где ищут древнее вино
Адама юные потомки…


Весеннее утро

Отцветали каштаны, бушевала сирень,
Ветер сыпал на город цветами.
И прозрачной прохладой наполненный день
Расставался со сладкими снами.

И, разбуженный солнечным первым лучом,
Исполняя весеннее скерцо,
Воробей открывал своим звонким ключом
В новый мир потаённую дверцу.


К картине Яна Вермеера «Служанка с кувшином молока»

Кувшин держала тёплая рука,
И утро тихо в комнату вливалось
Под мягкий звук парного молока,
И сердце лёгкой грустью наполнялось.
И плакала смятенная душа
О том, что не сбылось, что всё напрасно...
А молоко струилось не спеша,
Так просто, выразительно и ясно.


Весенний вечер

Вечерний воздух влажен и тяжёл –
В нём буйного цветенья ароматы,
В нём дождь, который непрерывно шёл,
В нём затаились гулкие раскаты

Громов весенних. Запахи земли
Щекочут ноздри, будоража странным.
Как будто мы, нездешние, пришли
В прекрасный мир и стали в нём желанны,

Естественны, как ветер, облака,
Как снегопад черёмухи под утро.
И жизни полноводная река
Нас принимает радостно и мудро.

Вдыхая вечер, я не тороплю
Шагов усталых мерное теченье
И понимаю, что опять люблю.
Не в этом ли весны предназначенье?


Петух

Прошлым летом у соседки
Жил да был один петух.
Негодяй, конечно, редкий:
Он орал один за двух.

И не только на рассвете
Или предрекая дождь.
Нет! Когда меня заметит,
Закричит и вгонит в дрожь.

Он следил за мною рьяно:
С кем пошла, когда, куда.
Притаится за бурьяном
Или там, где лебеда,

И готов сидеть в дозоре,
Чтоб узнать, когда приду.
Не петух, а просто горе!
И однажды на беду

Я под тихою луною
Возвращалась по росе.
Вдруг – петух передо мною!
Закричал: «Смотрите, все,

Как босая, в платье мокром
Возвращается домой!»
А соседи – сразу к окнам…
Что тут было, Боже мой!

И созрела мысль под вечер
(Не уйти мне от греха!),
Что при следующей встрече
Я поймаю петуха.

Он, конечно, парень старый,
Прожил много зим и лет.
Не годится на отвары,
Не подходит для котлет

Из-за возрастной усушки.
Только я не загрущу –
Ощипаю для подушки
И на волю отпущу.

Так и сделала – с позором
Отпустила, пусть орет.
Он теперь немым укором
Ходит около ворот.


Подари мне свой дождь...

В. О.-Г.


Подари мне свой дождь.
Я печальные звуки
из него уберу,
чтобы ты не грустил.
Подари мне свой дождь,
свои тёплые руки,
а заботы на волю,
как птиц, отпусти.

Подари мне свой дождь.
Он тихонько расскажет
о тебе, о весне,
о твоих соловьях…
В светлой песне дождя
не заметишь ты даже,
что мелодию эту
придумала я.

Подари мне свой дождь.
Пусть он дивными снами
околдует нежданно,
хотя бы на миг.
Всё, что было вчера, -
это было не с нами.
А сегодня твой дождь
нас обоих настиг.


Просыпаться на рассвете...

Просыпаться на рассвете
Оттого, что радость душит…
А. Ахматова


Просыпаться на рассвете
лишь с одной мечтою странной –
в незнакомом океане
покачаться на волне
чьей-то прилетевшей фразы,
удивительно желанной,
и весь день потом звучащей
тихой песнею во мне…


Сирень

О, как застенчива сирень
В холодном и дождливом мае!
Весны капризы принимает,
Мечтая подарить нам день,

Когда волной накроет скверы,
Дворы и мокрые дома
Блаженства розовый туман.
И город изумрудно-серый,

Где ярких зонтиков цветы
Пестрят над толпами прохожих
В своей безликости похожих,
Проснётся вдруг от красоты

И буйства её дивной пены
На листьях, вымытых дождём…
Вот так и мы цветенья ждём
В желаньи счастья неизменны.