Геннадий Семенченко


В глубине твоей души...

В глубине

Твоей души –

Непростивший свет свечи,

А во мне, как ни греши,

Отдыхают палачи.

Отработали они,

Отсекая от любви

То ли ночи, то ли дни

Под сопрано се ля ви.

Такова выходит жизнь:

Всё по новой, а не вспять –

Вечно бегай, ворошись,

Ночь приходит – и опять:

Сколько память ни души,

Обступает, словно храм,

И под куполом в тиши

Крестят звоны

По утрам.



Год рожденья отца...

Год рожденья отца –

Восемьсот девяностый,

В двадцать первом живу, но отца не старше,

Будто с временем прошлым я меряюсь ростом,

Как связной трех веков –

Древно древо наше.

Вера в истину тоже стареет со мной

И все реже и реже чернит бумагу.

Остается любовь, словно свет за стеной -

Обойти не могу,

Но назад –

Ни шагу!


Я – слуга Двух господ...

Я – слуга

Двух господ

В этой странной любви,

Словно вечная тень

По ночам я маячу.

Позови! Не зови!

Не зови! Позови!

И слова визави,

Как трофеи припрячу!

Сколько песен осталось? –

Созвучья лови,

Как весенние звоны

Сосулек карнизных,

Как шуршание

Голеньких веток капризных

Каждый день,
Каждый час –

Визави…

Визави…



Без ветра роща - как глухая...

Без ветра
Роща - как глухая,
А в тучах - скрытая угроза,
И лишь надеждой полыхает
Рябина, ждущая мороза.
А довод снега крыть мне нечем,
Вчера явился, пороша тут,
И ягоды на белом вече
Все за меня уже решают.
Воротником прикрыв затылок,
Согнувшись, словно кочерга, я,
Уже какую из развилок,
Перехожу, к весне шагая!
И выбрал путь в конце дороги,
Где видно образа свеченье,
И хоть слова мои продрогли -
Прощанья путь
Есть путь прощенья


Я выдыхаюсь на одном стихотворении...

Я выдыхаюсь
На одном
Стихотворении ночном,
И не хватает даже дня,
Чтоб отпустило в жизнь меня.
А если все же решено,
Что это трудное – ОНО,
Не обольщайся! – говорю
И жду ещё одну зарю.
А в новом свете все не так,
Как будто повернул пятак,
Как будто со свету да в тень,
Как будто день уже не день,
Раз пылью оказался пыл,
Но я и это
Переплыл.


Все чаще выбываю из игры...

Все чаще
Выбываю из игры.
Все без меня: и травмы и, пенальти.
Не глядя вниз, уже иду с горы,
Чтоб слабый след оставить на асфальте
И осознать, что жизнь как приговор
За грех отца и матери счастливый.
Ума и чувства завершаю спор
Среди берез, а не в тени оливы.
Тем более пора решать бином
Мяча и гор, любви и обнищанья
Души, ещё живущей напролом
И под дождем над плитами прощанья.
Смирясь, уже теряю высоту,
Где эхо повторяло: «Девы, где вы?»
Смотреть в себя труднее на свету
И видеть сердцем,
Кто остался слева.


Целый день - заходящее солнце...

Целый день –
Заходящее солнце.
Целый год –
Опаданье листвы,
А в душе, не засохшей до донца,
До сих пор слышен голос травы,
Освещавшей зеленой улыбкой
И палатку, и склон у пруда,
Слышен плеск, заполуночно зыбкий -
С нами так говорила вода.
Даже небо такое густое
От сиянья взволнованных звезд,
Запускало их в ночь без простоя
Феерверком на вест и на ост.
Мы потом столько лет не трезвели,
Отворяя по-белому дверь,
У планеты взаймы брали хмели,
Не считая шампанских потерь.
Тише!.. Кажется, снег заметает
И палатку, и звёзды во мне,
И цветную иконку,
Где дева святая
Проступает
На белой
Стене.


В чудо поверить сегодня пришлось...

В чудо поверить
Сегодня пришлось:
В сердце зимы, наконец, потеплело.
Может быть, правильно сдвинулась ось
Существованья души, а не тела.
Мучило холодом, едко ползло,
Дуло из щели от слова раскола.
Но повезло мне метелям назло,
Освободился от их произвола.
Малое семя еще прорастет.
Свойство надежды - вспорхнула из пепла.
Светом рассвета замажу просчет.
Надо помочь ей, чтоб верой
Окрепла.


Сочная степь, за травою тропинки не прячь...

Сочная степь,
За травою тропинки не прячь.
Камешек в сторону. Глиняный берег. И лето.
Резвый кузнечик пришельца привествует вскачь.
Старый валун не растратил по жизни все это.
Чтобы почувствовать счастье родной стороны -
Миг возвращенья сюда сквозь три четверти века,
Пахнет подвяленой воблинкой с давней страны,
Той, что лепила в поту из меня человека.
На подоконнике мамой полита герань,
Как я вошел сюда, если и дома-то нету?
Тысячезначная формула детства и грань
Плоти моей, как на божьей руке точка света.
Так не бывает? Тогда меня тоже здесь нет,
Для оцифрованных веком ведь я неприроден,
Знаю, как трудно в ладонях спасти этот свет,
Он мной не предан ещё
И не продан.


Сколько же можно на чистое поле смотреть...

Сколько же можно
На чистое поле смотреть,
Снежное поле неспящей полночной страницы?
На половину бы, даже хотя бы на треть,
Пусть бы на строчку притихшей душою пролиться.
Просится всякое, всякого я не хочу,
Что ни придет в эту снежь, не подходит для сердца,
Я отступлю пока, дальней тоской подсвечу,
Чтобы словам моим было на что опереться.
Может быть, жизнь оскудела на донышке дел,
Ждет лепестковой метели и щедрости мая?
Может, колодец любви навсегда обмелел,
Будто пустое ведро из него вынимаю?
Господи, шатко метет по странице метель,
Утренний свет приближая, и дарит прозренье:
Будет февраль, будет март и спаситель-апрель,
За понедельником сразу взойдет
Воскресение.


Нет, не уходит даже из терций...

Нет, не уходит
Даже из терций.
Что же ты ищешь ее в ширпотребе!
Любовь доживёт с тобой, как твое сердце,
Если она прописалась на небе.
Значит, искать ее надо по звездам,
Близким и дальним в ночном фиолете.
Хоть небосвод поименно распродан,
Как пустота в лотерейном билете.
Если же пересекутся орбиты,
Грешное с праведным, ближнее с дальним,
Мы будем звездами, мы будем квиты,
Прикосновение будет фатальным.
Мы пролетим мимо кратеров лунных,
Пеплом остынем и ляжем во млечность,
Где миллиарды таких же безумных
Стелят собою дорогу
На вечность.


Забывать - такая есть работа...

Забывать –
Такая есть работа
Не для рук - для сердца и души.
Был короткий шаг до поворота…
Только ангел плакал: «Не спеши!»
Мягкое крыло, и теплый голос
Так на мамин голос был похож.
На плече остался русый волос,
Как родня моих седых волос.
Прожил жизнь не робко и не шибко,
До утра ждала меня кровать.
За одну случайную ошибку
Полвселенной надо отдавать.
От надежд осталась пепла горстка.
Жизнь не по спирали - по кольцу.
Вот вчера на старом перекрестке
Отхлестала осень по лицу.
Кажется, она и правит миром,
Но я веру в лето берегу.
Я найду свои ориентиры
Даже на последнем
Берегу.

01.01.14


Тает осень. Тучи нависают...

Тает осень.
Тучи нависают,
Брюхами по воздуху скользя,
Будто думы посбивались в стаи,
И от них избавиться нельзя.
А одна от неба отколоться
Попыталась, чувствуя вину,
Но лишь тень в бессонницы колодец
Тихо заглянула в глубину.
А взамен - по-летнему трескучи
Птичья память, солнечный озноб.
Только снова нависает туча,
Тяжеля рукой подпертый лоб.
Посерела голая страница,
Принимая правду на себя,
Лишь надежда еще будет длиться,
Мой рукав и душу
Теребя.


Такие плоские часы...

Такие плоские часы,
Такое выпуклое время:
Вчера - по шарикам росы,
А завтра в мыслях –
ногу в стремя.
И между завтра и вчера –
Душераздел и мостик шатче,
И каждый шаг уже пора
Считать и щупать по-кошачьи,
Решая: быть или не быть,
Переступить или помедлить
И, уходя, не уходить,
Раздав остаток
Междометий.


Я сделал так или не так...

Я сделал так
Или не так,
Когда был выбор?
Шутя подбрасывал пятак,
Рискуя, либо
Плевал на «решки» и «орлы»
Под суток ропот,
Приобретал из-под золы
Алмазный опыт.
А вот в любви не рисковал,
Когда убого
Зубцы я вписывал в овал,
Войдя с порога.
И вот забрасываю зонд
В судьбу все ниже,
Но не шлагбаум - горизонт
На счастье
Вижу.


Отключили меня от любви и тепла...

Отключили меня
От любви и тепла.
Дайте в трубы горячую кровь.
Согревала Луна, и она уплыла.
Сердце к новому дню подготовь.
А когда по-хозяйски войдет этот день
И по-трезвому глянет в глаза,
Станет резче упавшая на душу тень,
Заслоняя собой образа,
Те, что я для себя создавал по ночам
Из обрывков судьбы между строк,
Над которыми памяти тлеет свеча,
Завершая
Последний урок.


За полночь. Проспект притихший дремлет.

За полночь.
Проспект притихший дремлет.
В темных окнах шевелятся сны.
Где-то Солнце объезжает Землю,
А у нас и звезды не видны.
Жизни путь и так ведет к погосту,
Выдал Бог нам, каждому одну,
Но, рискуя ею, – в клочья воздух -
Рокер убивает тишину.
И вцепилась в руль судьба крутая,
Ею он, как сатаной, гоним.
Ангелы так тихо подлетают,
Ты бы, «рокко», присмотрелся к ним.
Дети спали - хоть стреляй из пушки,
Ты ведь и на них пошел войной.
А едва уснувшая старушка
Уши затыкает простыней.
Что тебе и жезл, и непогода!
Кто ты в маске, бог или дебил?
Даже подвиг продолженья рода
Попросту кому-то
Перебил.


Дооктябрилась природа, клянчит дни у ноября...

Дооктябрилась природа,
Клянчит дни у ноября,
Пошутила редким снегом на пороге у зимы,
Горяча на сером фоне, ветры путала не зря,
Срисовала листья осень, где тогда гуляли мы.
И меня слегка задела поздним солнечным мазком,
До сих пор не гаснет пламя, хоть руками потуши.
Я стою у пресноморья, грею пальцы над виском,
Проявляя нестыковки сердца, неба и души.
Поздновато переставить, переклеить жизни фон,
А тем более лопатой рыть фундамент для дворца,
И шумит башка порою, как трофейный патефон.
И толкутся в листьях строчки
У просевшего крыльца.




Во сне разбушевалась "Камасутра"...

Во сне
Разбушевалась «Камасутра»,
Не поздновата ль эта канитель?
Крепчает ветер, подметает мусор,
Чтоб снег упал на чистую постель.
И столько мыслей, блекнущих от света,
Приют нашли в бессонной голове.
Вопросы вверх ногами без ответа,
Ответы – в опадающей листве
За стеклами, над хоженой дорожкой,
На сквозняках, где замерли дома.
Я поднимусь, еще живой немножко:
Весна спешит, раз близится зима.
Всклокоченный, я выйду, как из леса,
Найду себя в работе и вине.
Я выловил испуганного беса
Не под ребром,
А в полной седине.


Ну, наконец, я волен быть собой...

* * *

Ну, наконец,
Я волен быть собой,
Упрячу боль за простыню заката.
Благодарю судьбу за этот сбой
И не пойду стопами Герострата.
Я, к счастью, не научен разрушать,
Крепки отца и матери науки,
Хотя под Богом мучилась душа,
Когда в святое упирались руки!
И вот теперь я все решаю сам.
Придет восход. Зачем терзатьcя всуе!
Пускай пройдется память по басам
И звуки незлобиво дорисует.
Приговорен я вечно жить любя
До седины от юркого мальчишки.
Вот соберу на память для себя
Тобой в сердцах
Разбросанные фишки.


С травой степной общались мы на "Вы"...

С травой степной
Общались мы на «Вы»,
Еще дышала сыростью планета.
Мы подписали договор любви
На чистом небе в ранний час рассвета.
Бессрочный! Заверяйте в небесах!
Эй, кто там есть, двоих благо-сло-ви-те!..
На звездных мы отметили часах
Наш новый шаг светло и деловито.
И вот сейчас распутываю нить,
Чтоб дотянуться до ее начала.
Пустое дело. Начало саднить
В груди, как у прощального причала.
А память заблудилась в мелочах,
И даже абрис дней уже не точен.
Тащи ее на согнутых плечах,
Шагай под дождь
Осенних многоточий...


Я старость на себя пока не примерял...

Я старость на себя
Пока не примерял.
Не подойдет? Ну, значит, так и надо.
Вот жизнь уже тесна, сменить бы матерьял
И медленно осесть под пальмой без торнадо.
И медленно дышать, как дышит океан,
Когда ночной отлив поделится секретом,
Что было под водой, ракушка и стакан,
Щербленый, но еще полезный для поэта.
И торопливый краб, застигнутый врасплох,
Как я врасплох застигнут той любовью.
Какой переполох! В крови переполох.
Забыл я натянуть одёжину воловью.
Теперь скажу себе: прими осенний мрак,
Как время перемен, и сотвори прощенье
Из веток без листвы или вороньих «Карк…»,
Из пены и воды на луже без теченья.
А снегом заметет придуманный приют,
Исчезнут до весны ущербные раздумья,
Я руку подниму: Я жив еще! Я тут,
Под вещей белизной
Страниц и полнолунья!


Козни ветра осеннего...

Козни
Ветра осеннего –
Раскачались весы,
У дороги рассеянной
Нет прямой полосы,
Нет в душе равновесия,
Хоть и путь недалек,
Стая туч занавесила
Робкий твой огонек.
Но душа моя зрячая
Распознает окно,
Груз обиды упрячу я,
Свет добавлю свой,
но
Что-то сдавит в заплечности,
Прогибая мне стать,
И тогда уж до вечности
Просветления
Ждать.


Времени бег ощущаю острей...

Времени бег
Ощущаю острей.
Как ни старайся и как ни дыши,
Только сметает порою борей
Старую песнь: обода-голыши.
Там же припев у рассветной воды,
Где притаились в тиши камыши.
Время уходит, оставив следы
На вЫворотке
Души.


Понимаю тебя, принимаю...

Понимаю тебя,
Принимаю.
Проходи, вот вторые ключи.
Твой гербарий остался от мая.
Мокрым посохом осень стучит.
А зима вновь разляжется снегом.
Это лето мелькнуло – и нет!
Нападу на тебя печенегом -
Пополам разломаем ранет.
Полистаем последние фото,
Полетаем, где нет нас вдвоем,
Все равно без бумажного флота,
Нашей памяти спит водоем.
Мне бы только смолчать у порога,
А тебе не тревожить года.
И тогда будет лета немного
В декабре, январе
И всегда…


Едва-едва шевелится листва...

Едва-едва
Шевелится листва,
И замер день, как будто ждет исхода.
Забывшая об осени погода
Лениво плавит мысли и слова.
Не нужно, сердце, меленько дрожать,
Свой оборот Земля не остановит,
В цвета заката чуть добавит крови,
Вдруг капнувшей с кухонного ножа.
Лишь потерпеть немного духоту,
Ведь лето напоследок для порядка
Раздать себя решило без остатка,
Оставив след в душе, как след тату.
Противиться жаре я не хочу.
Зима придет, пушистая, большая.
Чуть-чуть любви пока не помешает,
Дай Бог, чтоб это
Было по плечу.


Пережду с дождями ветры я...

Пережду
С дождями ветры я,
Абрис вычислю земной.
Есть господня геометрия –
И она всегда со мной.
Очерчу в душе истомленной
Профиль тот, в какой влюблен.
С новой радостью оскоминной
Облака расчертит клен.
А на фоне неба ясного -
Нежность блузки на ветру
Нарисую иво-ясенно,
Налюбуюсь
И сотру.


Так и осталась надорванной память моя...

Так и осталась надорванной
Память моя.
Не повторить уже давние тропки шитья.
Сколько ни пробуй, а надо ли это сейчас?
Шоу шумит по ТV. Да и глаз – не алмаз.
В старую стёжку попасть не сумела игла.
Криво по следу оборванной нити легла,
Не захотела мой пройденный путь повторить,
Все потому, что из сердца протянута нить.
Все потому, что не крутится божее вспять,
Как ни строчи-перетачивай время опять,
Тот да не тот на упрямой строке поворот,
Тот да не тот перестёженный вновь огород.
Ты повторилась, да только душою не та,
Будто бы хламом чердачным она занята,
Будто все то, что читалось и пелось вдвоем,
Дымом печным навсегда уплыло в окоем.
Ну, и не надо в сегодня тащить с чердака
В новые песни, где новая гнется строка,
Рваные простыни старых-престарых обид,
Сшить их – пустое.
Да что это будет за вид!


изменено 25.07.13


Нет в памяти ни Франций. ни Курил...

Нет в памяти
Ни Франций, ни Курил,
И Африка здесь не пылит песками.
Вот пепельница, значит, я курил,
Делясь душой с ночными облаками.
И что-то сладко пахнущее есть
У памяти, меняющей обличье,
Как душу окрыляющая весть
Или душа, взлетевшая по-птичьи,
И то ли лунный, то ли звездный свет,
Божественно не омраченный тенью,
И нет обид, и боли тоже нет,
Где от любви растет
Стихотворенье.


Я - раб себя

Я – раб себя.
Я вырваться хочу,
На прошлое пытаясь опереться,
Но, как Икар, недолго пролечу,
Взломав орбиту с центром возле сердца.
Перо к перу я складывал любя,
И каждый день дарил мне провиденье.
Я на полет рассчитывал себя,
А получилась
Формула паденья.


Напрягайся, душа...

Напрягайся, душа,
Если знаешь, что вечер суров.
Багровеет светило, ныряя за позднюю тучу.
Собирай свет костров, за полвека согревших мой кров
Под сентябрьскими звездами. Вспомни, но долго не мучай!
Проникай сквозь года, мою бестию, может, найдешь.
Даже ладана запах бессмертен, а мы - не навеки.
Даже привкус слезы неизбывен и в чём-то хорош -
Я дождинку сниму языком, тронув тёплые веки.
А еще вспоминай проходную туда и сюда.
Так и щёлкало время, пока борода отрастала.
Небеса бороздила на крыльях крупинка труда -
Не убили тебя матерщина и визги металла.
Напрягайся, душа, ведь без этого пресен мой быт,
Потрудись, как заря. Понимаю: и боль, и усталость.
Бесконечностью мира я, бренный, пока не убит,
Хотя сколько там песен
Для верных мне сердцем
Осталось?!


Схема киевских метропутей...

Схема киевских
Метропутей -
Паучок на стене шестилапый.
Я на ножке его жду вестей,
Талым снегом у входа обляпан.
Ты придешь, я уверен …пока…
Тут девчонка играет на скрипке,
Но щенком подвывает тоска
Без твоей плутоватой улыбки.
И зачем я приехал сюда?
Потрусить бородой перед прошлым?
Вот уже нынче Стикса вода
Подмочила мне ночью подошвы.
Я не знаю, какая звезда
Уведет меня в лоно созвездий.
Не придешь - я успею тогда
На еще одну станцию
Съездить.


Я тоже магистр...

Я тоже магистр.
Черной шляпы квадрат
И мантия с красным обводом
Мне были б к лицу и к плечам в аккурат:
Науку топтал до восхода,
Науку любви - провозвестницу дел.
Я истину в черном квадрате,
Как свет озаренья, давно разглядел,
Ни часа впустую не тратя.
А званий других получить не успел,
И путь мой, как формула, ясен:
По небу ночному скользит скорый мел,
Но я и на это
Согласен.


Неужели сойдет этот снег...

Неужели
Сойдет этот снег
И расправится плоть человечья?
Перепуганный выйдет побег,
И души растворятся увечья.
По-другому посмотрим на высь,
Кто как может, взлетим над дурманом,
Кто не с нами, то хоть разогнись,
Уже поздно скорее, чем рано.
Без сирени гадальной тоска,
Без миндальной пурги абрикосов.
Солнце смотрит на все свысока –
В полдень прямо,
А вечером – косо.


Блочный дом - бетонный улей...

Блочный дом –
Бетонный улей,
Не обиженный теплом.
А снежинки, словно пули,
Бьют по стеклам за окном.
Пробивают. В душу целят.
Разворот блокнота чист.
Вьюга белит,
белит,
белит
До полуночи мой лист.
Но у глаз ладонью узкой
Память проведет опять.
Как по-русски скажет русский:
«Ведь не век же зимовать!»
И снежинки вдруг растают
От касания пера.
Прорастет строка витая
И продлится
До утра.


Вести...вести...

Вести…вести…
Газеты, ТВ.
Человека слаба оболочка.
Надо памятник ставить вдове
Там, где боги бессильны, и точка!
А стервятники празднуют мор,
Торжествует, шурша, серпентарий,
Человеки, отбросив позор,
Совершенствуют иструментарий.
Зла скопилось на щедрой Земле!
Строчки…строчки… Не меряно сора.
С кровью свет замерцал на столе -
Отраженье окна монитора.
Но вот солнце скользит по стене,
Первый луч забавляется нами.
На рассвете привиделось мне:
Шар земной
Перевязан бинтами.


Ночь подсвечена иконно...

Ночь
Подсвечена иконно.
Стих мелькнул - и был таков.
Что-то очень неспокойно
В государстве облаков.
То собрались в виде строчек,
То распались на клочки,
А о чем они стрекочут,
Может, знают чудаки.
На Земле моей тревожной
С поллитровкой или без
Разобрать бывает сложно
Отражение небес.
На тропинке многоточий,
На зазубринах воды
Проступают среди ночи
Чьи-то лунные следы.
А соседу, знать, не спится -
Курит, голову задрав,
Ждет, когда проснутся птицы,
Рассуждая: прав – не прав.
- Дед, ты что, считаешь тучи
Иль колдуешь на словах?
- Подбираю, где мне лучше
Поселиться
В небесах.


Был осликом, потом ослом...

Был осликом,
Потом ослом -
Всегда навьючен.
Судьба брала меня на слом
Там, где покруче.
Путь напророчила звезда:
Друзья – по коням!
А я дочитывал года,
Глаза суконя.
Не вышел из меня пророк
И лох не вышел,
Комочек сердца не сберег -
Любовью выжат.
И вот, кряхтя, ползут арба
И вечный ослик
Туда, где делится судьба
На «до»
И "после".


Сегодня как-то по другому...

Сегодня
Как-то по другому
Стучится в сердце тишина.
Ушла, набившая оскому
Строка из жизни, как вина.
А бледный свет, меняя тени,
С ночных подмостков не сходя,
Перебирает суть явлений,
Когда нет снега и дождя,
Уводит мысли от покоя
И просит их ценить на вес,
Толкнуть уставшею рукою
Притихший колокол небес,
И между строчками простои
Заполнить былью лет и зим -
Хоть прошлого порой не стоим,
Мы все
На памяти стоим.


Звездой рассветной я был узнан...

Звездой рассветной
Я был узнан
(Над краем неба прижилась):
Все тот же бабник, тот же "узник",
Все тот же умник отродясь.
Еще любим, как полунищий,
Еще востребован, как мат,
И только память стала нишей,
Где я и счастлив, и богат,
И нет вопросов к мирозданью,
И легче справиться с тоской,
И душит жаркое дыханье
На танцплощадке городской.
Еще бесчинство новых линий
И старых формул по ночам,
И каждый день горяч и длинен
Легко стекает по плечам,
И делится все без остатка –
Все получается! Лови!
И соловьи вещают сладко
С высоких веточек
Любви.


Я чувствую: время уходит...

Я чувствую:
Время уходит
Под грохот чужой электрички,
Безвинным капризом погоды,
Ворчаньем уже по привычке,
Осколком стекла от бутылки
И рыбой, упавшей на сушу,
Уже миновал все развилки,
Пора ремонтировать душу.
Сплыло, отошло, отлетело,
Растаяло памятью сонной,
Но чувствую древнее тело
И жажду любви воскрешенной.
И так до последнего вздоха
Будь право на свет и на шепот.
Стихами чумная эпоха
Пытается душу
Заштопать.


Я клятву выцарапал в сердце...

Я клятву
Выцарапал в сердце:
Не видеть, не иметь, не знать,
Но просит душу опереться
Угрюмая кошачья стать.
Псевдоевроидной породы
Шагает вслед ко мне домой,
Приблудный, в кипень непогоды,
Как будто чувствует: я свой!
Я оглянусь – он скажет «Мяу!»,
Остановлюсь, и он замрет.
Смертей кошачьих разве мало
Познал и я, и весь мой род?!
А он идет искать защиты,
На лапе кровь и на боку,
Но ранки в сердце не зашиты,
Мной не забыты на веку.
Смотрю: «Куда тебя я дену?
Зеленка, ватка… Что еще?»
Халат в зацепках я надену,
Еда и прочее не в счет,
Когда во взгляде вертикальном,
В пружинной грации спины,
Как в начертании наскальном,
Бесстрашье рыцаря войны.
Пред ним я - на краю Вселенной,
Сам подуставший от борьбы,
А он любви обыкновенной
Как будто просит у судьбы.
Темнеют памяти затоны,
Ушли в глубины голоса.
Но вновь чужой или бездомный
С надеждой смотрит
Мне в глаза.


Комарам здесь рай - полигоны лбов...

Комарам здесь рай -
Полигоны лбов,
И крапива в друзья нам рядится.
Обнесут наш мирок вертикаль столбов
Да еще сотня метров рабицы,
Мы в него возьмем
Только пару звезд,
Облака с дождем переменчивым,
На промокшей ветке - печальный дрозд…
Кроме солнца добавить нечего.
А в самом дому пахло б деревом
И зимой дымком от гудящих дров,
Когда все еще не потеряно
После небом подаренных нам шатров.
Чьи-то ульи стояли, прогнувшись в ряд,
Как уснувшая хитро рептилия,
А у нас был мед, то ли мед, то ли яд,
Было: я ли ты или ты ли я?..
Еще наст хрустит, еще спит осот,
Но под солнцем пар просыпается.
Может, слепим забор из пчелиных сот -
Я же знаю:
Тебе понравится!


Закружи меня, снег, закружи...

Закружи меня, снег,
закружи,
Помети по сусекам души.
Я сегодня, так чудится мне,
Словно голубь, примерзший к зиме.
Но душа не во мне – в ней живу
В темноте, на свету, наяву,
Для стихов, для друзей, для Нее,
Потому и молчит воронье.
Пусть проспит оно темень и свет,
Промолчит наше «Да!» или «Нет!».
Там, за снегом, звезда не видна,
А вина моя в ней, как война.
Но по белому – новая суть,
С первой буквы продолжится путь.
Закружи меня, снег, закружи,
Чтоб опять – виражи,
Виражи…


Вот и отозвался "переходный возраст"...

Вот и отозвался
«Переходный» возраст –
Думал, не достанет лет еще пяток,
Но ложатся тени сАженного роста
Поперек дороги с неба на восток.
Это значит: вечер. Это значит: мало
Остается круга в солнечных часах,
И амбиций стружки с Кушки до Ямала
Заблудились нынче в снежных волосах.
Год - уже не вечность. Домелькает этот,
Бликами по стенам память расплескав,
Он, как остальные, не нашел ответов
Или просто прячет истину в рукав.
На восьмой ступени дроби десятичной
Алгебра и форум формулу найдут:
«Переходный возраст» – это очень лично,
Хоть рюкзак наспинный воздухом надут.
Я – туда, где ива и у дома тополь.
Время оглянулось, будто буква «я»,
На холме днепровском.
Никополь-акрополь…
Это по секрету -
ижица моя.


Идут с рыбалки трое пацанов...

Идут с рыбалки
Трое пацанов.
В кульке на всех, похоже, три малявки.
О, редкий сон, пронявший до основ,
Как хлеба запах с придорожной лавки.
Вернись еще, какой-нибудь трофей,
Из памяти, не блекнущей с годами,
Грянь репродуктор и пропой Орфей
В бескарточной уже весенней гамме
Судьбы рожденье в латаных штанах,
Едва-едва надевшей оперенье…
И в горле ком. И музыка одна
Благословит звонком на переменье,
Дающее нам право быть собой
За дверью класса, на крыле свободы.
А если в жизни приключится сбой,
Прими как прихоть
Мартовской погоды.


Ни дом, ни город, ни тебя...

Ни дом,
Ни город,
Ни тебя
Своим бессоньем не прославил я,
И лишь в углу моем, скребя,
Живет мышиное тщеславие.
Еще шуршит черновиком,
Обжив стопу макулатурную:
Но точка ру и точка ком
Пренебрегут подножной урною!
И где-то высветится вздох
Моей души и бормотание,
Души, где ищет место мох,
Но высыхает от братания
Измученных и парных строк,
Всегда готовых к удалению.
Нажму «делит»,
Словно курок,
Нацелясь
На любовь последнюю.


Я горел для тебя...

Я горел для тебя,
Но опять подгорели стихи,
А без них не понять, а пинать преклоненного сможешь.
Я себе говорю: пока улицы сонно тихи,
Переспи эту ночь, пережди. И грядущие тоже!
А потом снова душу, примятую сном, натруди,
Ведь она невесома, как в вечность ушедшие лица.
Невесомость, наверно, – когда нет ни строчки в груди,
И не знает душа, где наутро она приземлится.
А еще говорю: в свою память пока не ходи,
Уходящее солнце сегодня уже не согреет.
Только вверх посмотри: горний свет высоко впереди,
И не хочется верить, что сущность болит и стареет.
Я с собой говорю, препарируя мир мой в ночи.
Он меняет цвета, будто нет среди звезд постоянства,
Но смиренность приняв, положу я на паперть ключи
От всего, что изведал, от кротости до вольтерьянства.
И тогда, словно свет, сквозь мозаику вспыхнут стихи,
Без фальшивых признаний. Я крест вознесу без обмана.
И поверю в себя, в обновляющий вектор стихий,
В неподкупность вершин
И всемирную честь океана.


Меня никто не сможет здесь отнять... (У памяти такое не отнять)

У памяти
Такое не отнять:
Еще не слышно болтовни сорочьей,
Речушки не разобранная гать
И старый пень с колечками пророчеств.
Здесь толща жизни пройденной видна,
Следы грехов стирают покаянья,
И лики близких выплывут со дна
И зарябятся утренним дыханьем.
Я бормочу, созвучия поймав,
Как стайку рыбок в свой сачок из детства,
Где топлых веток илистый наплав
И рыбаков рассветное соседство.
Проветрив мир, ленивый ветер стих.
Вселенной вторит шум кроветворенья,
Не заглушая вновь рожденный стих,
Прошедший тест
На вслух проговоренье.


Когда лучи пронизывают лес...

Когда лучи
Пронизывают лес,
Беру на веру я,
Беру на вес,
Что приобрел по жизни до заката:
Чуть-чуть друзей, влюбленность и харчи.
В портал судьбы вставляю кирпичи
И накрываю крышей в три наката,
Чтоб защититься от дурных вестей,
От тех, что ближе, хворей и смертей,
И шаг за шагом выверяю тропы.
Хотя зачем они мне – в никуда,
Когда зовуще булькает бурда,
Приправленная
Крошевом укропа.


Солнце захотело убедиться...

Солнце
Захотело убедиться,
Что я жив и радуюсь теплу.
И сквозь листья рыжие ресницы
Протянулись к моему столу,
Что собрал я из "бэушных" досок
Не под крышей - щедрая пора,
И коснулись вечностью раскосо
Чашки кофе, стали топора.
В тех лучах и шепот, и бряцанье.
Только смысла в этом не пойму:
Утвержденье или отрицанье
Истин, близких сердцу
И уму?


Спайки земли раздвигает лук...

Спайки земли
Раздвигает лук.
Каждый решает свои задачи.
Слушаю: может, ничтожный звук
Это движение обозначит.
Но вот и птиц поднимает восток,
Звуков рассветных - по самую крышу.
Птицы – понятно, а что росток?
Думает: я и его услышу?
Что там он просит? Тепла и воды?
Или на глуби корней соучастья?
Мне комариной хватает орды
В этом разрыве себя на части.
В этом бесчинстве весенних кантат,
Стройно и странно смыкающих своды
Над homo sa…, взявшем жизнь напрокат
У обнаженной
И щедрой природы.


Тут жильцы единой комнаты...

Тут жильцы
Единой комнаты
И одна на всех кровать!
Что-то створки окон сомкнуты,
И старушки не видать.
Унесло куда-то за небо
С перекопанной земли.
Все вокруг созвездья заняты -
Это дальше, чем вдали!
Горемычная мистерия –
Не с кем усом ворожить.
Здесь кошачая империя
Приказала долго жить.
Как на вече длиннохвостовом,
Порасселись под окном.
И любовь была здесь островом,
А теперь вдруг стала дном.
Шел бы дальше озабоченный
Хворью, словом и жратвой.
Сорок бед мне напророчены,
И кружат над головой.
Но как в душу и на плечи мне
Всплачет ближняя гроза,
Так слезятся человечием
Кошек
Сиротоглаза.


Чтоб легче пелось и слагалось...

Чтоб легче пелось
И cлагалось,
Ложилось небом на алтарь,
Позволь себе такую шалость –
Поэзо-музыки словарь.
И распальцовка здесь другая -
Перебегая гриф, дави -
И струны, предостерегая,
Распишут сагу о любви.
Взойдет божественно и сладко
Влюбленный в скрипочку фагот,
Переведется без осадка
В стихотворение из нот.
Еще мычание тромбона
С утра уйдет за поворот.
Перевожу одно в другое,
Потом опять
Наоборот.


Снег уже весною дышит..

Снег
Уже весною дышит,
Губ касается едва.
Пробиваются сквозь крыши
Потеплевшие слова.
Что разобрано на части,
Нам бы склеить по весне.
Эти строки, как причастье,
Но с крючками на блесне.
Испытал я рыбью долю
И по-рачьи стерегусь,
Пробиваю щель на волю:
Там не лучше - ну, и пусть!
Что-то теплое в подбрюшье
Оживает поутру,
И себе я до удушья,
И тебе безбожно вру.
Снова в сердце перебои
Не тревожней, а светлей.
Я - лишь небо над тобою,
Долька памяти
Моей.


Я ничего не успеваю...

Я
Ничего не успеваю,
На Божью милость уповаю:
Вдруг день удвоится, и ночь
Шепнет: «Себя не обесточь,
Сумей щекой к зиме прижаться,
Еще успеешь отлежаться,
Копнув копытом, словно конь,
Центурионь, оксюморонь,
Ломая слово на колене,
Не думай о чужинском плене,
Ищи свои копье и щит,
Хоть небо над тобой трещит,
Хоть от тебя уже устали
Те, кто не выплавлен из стали,
А лишь на кончике свечи
Закалены. И у печи…»
Я ничего не успеваю,
Порой собакой завываю,
Или как может выть метель.
И долго ждет меня постель.
А если в дом заходит память,
Стихи тогда не горлопанят,
А шепотом мотают нить,
Чтоб наших мертвых не будить.
Когда же с ними мне придется
Сойтись, как ведра у колодца,
Я удивлю их бородой
И угощу живой водой.
Останется мое богатство –
Стихов бессмысленное братство,
И чей-то взгляд, скользя по ним,
Не будет долог
И раним.


Капает с крыши, как будто бы - дождь...

Капает с крыши,
Как будто бы – дождь.
Тают остатки декабрьского снега.
Не получилось взять душу с разбега,
Снеже, я знаю, ты снова придешь,
Ляжешь на пахоту с кромкой жнивья,
Мерзлые травы шубейкой укроешь
Местного вольнонебесного кроя,
Только обманчива шуба твоя.
Можешь приспать под вороньим крылом,
Путь переврешь или планы забелишь,
В сердце кому-то надуешь метели,
Между словами сквознешь напролом.
Но зазвенит, словно первый звонок,
Вдруг у заблудших в душе колокольчик,
Будто откликнутся носики почек
На прошлогодний апрельский манок.
Сколько там капелек до холодов?
Самое время подумать о Боге.
Не сохранились следы на пороге.
Может, и не было
Этих следов...


Опять мой день умчался в никуда.

Опять мой день
Умчался в никуда,
И ничего в остатке не приснится.
Так долго ждет, белея от стыда,
В ночи моя открытая страница.
Начну клевать подобно воробью
По буковке от слова и до слова.
Так защищусь от тех, кого люблю,
Как будто жизнь я размечаю снова.
Ну, вот уже и абрисы видны
И чье-то проникающее око,
И водяные знаки тишины
Пророчествуют мудро и глубОко.
Да это бОль-трава взошла со дна!
Всю жизнь свою как на ладони вижу,
На ней перебираю семена -
И зерна доброты к себе приближу.
А первый свет на краешке Земли
Согреет их, презрев мою усталость,
И прорастет в строке эскиз Дали,
Чтоб для других
Хоть что-нибудь осталось.


Наступление сумерек - свитки неясных теней...

Наступление сумерек –
Свитки неясных теней.
То ль тревога в душе,
То ли зоркость она потеряла.
Для решений не время,
Вопросы под вечер плотней,
А ответов не видно
На смазанном фоне астрала.
Как пришельцев глаза,
Светят окна и фары машин –
Прослезившийся город
Нахохлился, будто ворона.
В этот сумрачный час
Можно душу отдать за гроши
Заскучавшему в лодке
Скупому на милость Харону.
Но еще один шаг
Я готов совершить до зари,
Приближая к глазам
Черно-белое царство былого,
Где все живы еще,
Где ясней над Землей фонари
И начало пути
Моего незаслонного
Слова.


Ну, вот и выбрал время помолчать...

Ну, вот и выбрал время
Помолчать,
Сорвать с тропинки ржавую печать
И заглянуть в глаза ночной воде,
Ладонь ко рту – и звезды в бороде.
Тростинкой на куски разбить Луну,
Забыть свою победу и вину,
И каждый шорох в легком ветерке
На человечьем грубом языке
Пересказать.
А кто меня поймет?
Ведь там и взлет, и прерванный полет,
И стон, и шепот в стыни полутьмы,
Когда, сойдя с ума,
Здесь были мы.
И снова успокоилась вода.
Луна себя собрАла, как вдова.
В конце моей тропы, чтоб стать видней
Другая тропка
Потянулась к ней.


Еще лечу я по земле...

Еще лечу я
По земле,
А не по вертикали.
Спешу, как баба на метле,
Растрачивая калий.
Не постигаю:
Что почем?
Где альфа? Где омега?
Не поспеваю
За лучом,
За моросью, за снегом.
Все за меня решает высь -
По всей судьбы предметам.
Притормози, остановись.
Пришло и сникло лето.
Траву преподнеси руке,
Как миллиардный лишний.
И только - пыль на каблуке
Еще
От смысла жизни.


Всего пять-шесть часов темно...

Всего
Пять-шесть часов темно,
И лишь Луны ломоть
В июня узкое окно
Уткнется до рассвета,
Посмотрит, раз ему дано,
Порнометражное кино,
Где растворили дух и плоть
Два человека.
Пять-шесть часов,
Пока темно,
Между собою заодно
Теснятся звезды на экране,
Как точки в черном домино,
Надеждою тиранят:
Что не окончим ночь войной,
Когда разруха за спиной
И память, как пиранья.
Ну, упрекай меня, вели -
Задув свечу, я замолчу
К утру застывшим воском
Дождусь: над темечком Земли,
Скользнув по голому плечу,
Засветится
Полоска.


До корки арбузной - еще три серпатых луны

До корки арбузной -
Еще три серпатых луны.
В младенчестве лето разгрохоталось дождями.
И мы, как зеленые нитки, в теплынь вплетены
И верим, что рай не вверху, а сегодня под нами.
Крапленые жизнью забыли мы говор знамен,
Ни левых, ни правых подхватов нам нынче не надо.
Включаю, как старую запись: я снова влюблен
Под шепот прощенья и правду ночного торнадо.
Растает свеченье и тихо забудется вновь,
Останется диакордин, подкрепляемый тростью.
А ты – бесконечна, толкаешь уставшую кровь,
Как сердце мое, бескорыстна, как чиж на погосте.
До корки арбузной еще три серпатых луны,
До алого сока, бегущего по подбородку.
И ни перед кем не останется сладкой вины.
Прерву эту исповедь:
Вновь перегрел сковородку.

02.06.10


За лапку привязан к забору...

За лапку привязан к забору,
Но ты не наказан судьбой:
Сейчас я свободу тебе подарю от разбойных мальчишек.
Взлететь бы и мне, но сегодня друзья по беде мы с тобой
И схожи в своем трепыхании, но ничего не попишешь.
Раз так получилось, дружище, лети в небеса без меня,
Крылатые створки стократно прочитанной книги захлопну.
На дым сигаретный я, духом слепец, каждодневно менял
С утра родникового воздуха жбан и рассвета полотна.
А ты прилетай, я по сломанным перьям узнАю тебя,
Не будет крылатому счастью ни зависти, ни укоризны.
Теперь я свободу душе моей дам, пусть летит к голубям,
Но только вернется пока еще
В дом своей жизни.


В ночи всплакнул трамвай на повороте...

В ночи всплакнул
Трамвай на повороте
На колее, которой лет и лет,
Однообразной преданный работе
Все дребезжит, что будущего нет,
Еще, скрипя, стареющему служит,
Хоть на боках несет реклам оброк,
Меня со стужи перевозит в лужи
Вдоль после снега выбитых дорог.
Притихли звуки с ночью сопредельно.
Напомнил остановку автомат.
И тишина… Она жила отдельно,
Хоть громыхал колесами "примат",
Сшивая стыло рельсы с небесами,
Железная душа была нема.
Гремел трамвай, приветствуя глазами
Еще живые
Старые дома.


Гранитных глыб рассветные объятья...

Гранитных глыб
Рассветные объятья.
Воды зеленоватые глаза
Удивлены, что вырос тут опять я,
Как дважды тридцать лет тому назад.
Я улетал и прилетел песчинкой
На рваных крыльях ветра перемен,
Теперь займусь на берегу починкой
Снастей, еще не убранных с колен.
Сегодня я свое покинул время
На произвол затурканной судьбы,
Как будто вновь поверил в повторенья
Минут и лет на донце ворожбы.
И здесь останусь, вот мой дом рожденья,
Открытый всем неоскверненный храм
Безмолвного в душе богослуженья
Здесь, у воды из детства,
По утрам.


Места и времени нет для разбега...

Места и времени
Нет для разбега,
Сердцем осилю последний подъем.
Вновь набросало мне пОд ноги снега,
Белый, как саван, души окоем.
Белые в нем коченеют деревья.
Сколько насело на них мотыльков!
Так и сбываются горе-поверья:
Злато разыщешь - придешь без портков.
Что в этом снеге посмеет родиться,
Если под ним даже думы тихи?
Будто пустая белеет страница,
Околевают слова и стихи.
Это - от глупости и раздвоенья,
Это - от трещины в нашей стене.
Странные все-таки есть совпаденья:
Холод над миром
И холод во мне.


Был первый взгляд - души переполох...

Был первый взгляд –
Души переполох,
Последний – совершилась Божья воля.
Я для тебя не более чем вздох,
Чем колосок заброшенного поля.
И все-таки я голосую «За!»,
Хотя потом, от памяти немея,
Пойму, что ты случилась, как гроза,
На полпути
Под взглядом Гименея.


И я скажу себе: хочу!

И я скажу себе:
Хочу!
Как будто потушить свечу,
Как будто разорвать парчу,
Хочу во всем
Неповторенья,
Воды хрустальной и огня,
Под полночь - с крыльями коня,
Чтоб чувства хлынули в меня,
Как будто
Армия спасенья,
Как будто выше нет чудес,
Чем мотыльковая на вес
Твоя рука, чтоб я воскрес
И прорастал
Душой и телом.
И я хочу, чтоб не забыл
Мой дух невенчаную быль,
Чтоб старовековая пыль,
Как позолота,
Отлетела.
Отлипла,
Как былая боль,
И море растворило соль,
И чтоб ждала меня Ассоль,
Как ожидает ветра парус.
Пока еще себе шепчу:
Хочу свечу, хочу парчу,
На стороне любви хочу
Стоять,
Когда совсем
Состарюсь.


Январская оттепель - неба враньё...

Январская оттепель –
Неба вранье -
В кармане мороз и метели.
Трудилось на мусоре днем воронье,
И окна в дому запотели.
Когда же тот март, еще лучше – апрель?
Проснутся речушек сувои.
Под крышею дома гнездится капель
На сутки, а, может, на двое,
А после нагрянет зима, умудрясь
Все выбелить вновь до ухода.
И мы еще будем поругивать грязь,
А не круголесицу года.
Хоть с крыши "снотворные" капли тихи,
Бессонница дух подкосила.
Беспомощно отсыревают стихи,
Любовью согреться
Не в силах.


Нынче ветер крепко дерибанит...

Нынче ветер
Крепко дерибанит,
У деревьев жизнь, как у людей,
Стынут под суровыми дубами
Пуговицы рыжих желудей.
Прочесала начисто уборы,
С листьями закончила игру,
Осень, стишив веток проговоры,
Властвует в лесу и на юру.
В каждый срок своя метаморфоза,
То пурга проснется, то гроза.
Гнется обнаженная береза
То вперед по ветру, то назад.
Только шапки сосен сановито
Да шатры еловых пирамид
Смотрят: ветви разметала свита,
Будто бы веселая
На вид.


Ноль часов восемнадцать минут

Ноль часов
Восемнадцать минут.
Пока я придумывал день приходящий,
С налипшим снегом скифское колесо
Перекатилось, поскрипывая, за пОлночь.
Пока я отыскивал тропку в стихах
На зрячем экране к тебе, чужейной,
Закончились сутки, как еще одна жизнь,
И поздно душе звать тебя на помощь.
И через «сегодня» пройдет колея.
Увижу ли я, навсегда близорукий,
Какой это день наступает с конца,
Если по снегу считать дорогу?
Вот и заглядываю во «вчера»,
В блокноты, которых уже килограммы!
А колесо прокатилось опять по мне,
Не раздавило,
И слава Богу!


Крылья как будто прибиты гвоздем...

Крылья как будто
Прибиты гвоздем.
Мне б улететь, прилететь, принести
С поздним, от лета отставшим дождем
Не воскрешенное мною «Прости!».
Гвоздь – это острое слово «Прощай!»
Разом под шляпку - в последнюю дверь.
Друже, зайди, раздели со мной чай
И просто так моим "сказкам" поверь.
Тысячелетней проникнись бедой -
Окаменело в сосуде вино.
Не разбавляется камень водой,
Только теперь все равно,
Все равно…


Шоу подвечерних улиц...

Шоу
Подвечерних улиц:
Благодать, не благодать.
Маски плачут и смеются,
Лиц уже не разгадать.
И, как под рубанком стружка,
Все спешат в свой непокой,
Даже божия старушка
С булкой хлеба под рукой.
Все летят горизонтально
Кто в любовь, кто в маету
Каждый в маске театральной -
Правда блекнет на свету.
И без маски – неприлично.
Луч заката прихотлив.
Я иду в толпе столичной,
Маску маской
Заслонив.


Ворох слов не шевелился...

Ворох слов
Не шевелился.
Ветер выдохся и снег
Залепил мою страницу так, что буквам места нет.
Но с ноябрьских задворок други-дружки визави -
Эти буквы, словно с горки, с песней съехали к любви.
Это – щебет. Это – стая. Замер старый брат-сверчок.
И тогда почти оттаял на странице пятачок,
Сквозь который потеплело - снеговата полоса.
Сквозь который залетела
С лета жаркого
Оса.


Неясно речь притягивает слух...

Неясно речь
Притягивает слух.
Негромкий говор обступил в дороге -
О том, о сем... А где-то на пороге
Осталась ночь, считавшая до двух.
И дух печи заносится в вагон,
И дух недодымившего кострища.
И достается спертой духотище
От тех, кто кислородом заражён.
Сезон окончен. Выбит на руках
Узор лопат – суровое барокко.
Проносится ноябрь мимо окон
В березовых обшарпанных
Портках.


Уже за мной полуобжитый стан.

Уже за мной
Полуобжитый стан.
Я ухожу вдоль полосы разлуки.
Еще есть тень и свет. Еще есть звуки,
Размытые, как осенью туман.
Я ухожу. Еще живой пока.
Не я уже. Пустая оболочка.
И весь мой мир в одну сошелся точку,
Жестокую, как острие штыка.
Я задыхаюсь, памятью дыша.
Я всюду упираюсь в это жало.
И, может, сердце двигаться устало,
А бьется лишь бесплотная душа.
Моя молитва. В ней ищи ответ.
Я знаю, что еще ты смотришь в спину,
Пока сойдет на нет
Последний свет
Тебя боготворившего
Мужчины.


Что за птичка к лопате подходит рискованно?

Что за птичка
К лопате подходит рискованно?
Погуляла бы в поле большом и в лесу!
Перепалка картошки с ведром оцинкованным –
Значит, осень уже на носу.
Слава Богу, дождями квадраты не зАлиты,
Все свободней они от стеблей.
Пусть потом отдыхают уставшие зА лето
Соток шесть Ойкуменки твоей.
Заселяли чем попадя строчками ровными,
Воскрешая клочок за клочком,
А в другой стороне - мельтешня электронами:
Точка стих, точка лох, точка ком.
Но порвать эту связь двух сторон не получится,
Электричка их вяжет узлом,
И до первой звезды я от первого лучика
Подключаю «инет» в чернозем.
Вот я будто накаркал: на дождь собирается
Стайка туч над районной рекой,
Накрываю картошку и ставлю знак равенства
Меж землей
И судьбою такой.


Меня, искомый "икс", определяя...

Меня,
Искомый «икс», определяя,
Опять дробят и множат нуль на нуль.
Один ответ воздушней баттерфляя,
Другой, как приговор, колючий куль.
Отсюда и на жизнь двойная квота,
А действие к решению одно:
Большой судьбы себе не наработал,
Делить судьбёнку дошлую дано
И вдоль, и поперек, или по кругу,
Но по душе, как режется арбуз.
Я должен промолчать об этом другу,
Не разделенным оставляя груз.
И вновь передышать, когда не спится,
С бессонницей дружить, как со зверьем,
Меж трех зеркал переумножить лица,
Что поросли давным-давно быльем.
Но никогда не мучиться виною,
Я только жертва, сколочек в стогу,
Двуликое, распятое, больное -
Корить такое счастье
Не могу.


Я выбирал из прочих бед любовь...

Я выбирал
Из прочих бед любовь,
Вулкан, внутри творящий катастрофу,
Я шел ослепший, жертвуя собой,
И каждый раз как будто на Голгофу,
Чтоб искупить подлунные грехи
В своем малометражном «халифате»,
А распинать за каждые стихи
Моей любви
гвоздей в дому не хватит.
Любовь из прочих бед я выбирал,
Я умирал под вьюгою разлуки
На плахе лета.
Я терял штурвал,
Когда сердец сливались перестуки.
Потом другими занят был тиран –
Стрелок крылатый в солнечной одежде,
Но стрел неиссякаемый колчан
Мне подавал смертельную надежду.
Я выбирал любовь из прочих бед,
Потерь на поле боя не считая.
Сухарь трофейный заменял обед,
И слепла математика простая.
Когда ж душа покой вдруг обрела,
Как молния, влетев на свет квартиры,
Меня задела все-таки стрела,
И я теряю вновь
Ориентиры.


Душа не тонет, значит, не стареет...

Душа не тонет,
Значит, не стареет.
Таков закон. Прости мне, Архимед!
Все, что давно в ней вздернуто на рее,
Пора стереть с герба своих побед.
Вот и тружусь ночами по старинке,
Геральдика иная тут нужна.
Оставлю только родины тропинки
И пару звезд, повисших у окна.
И вдруг приму вселенское вращенье,
Как бег волны, как вальс наедине.
Теперь пора мне попросить прощенья
У вечности
С иконкой на стене


Осень

Закрывают
Гнезда осы,
Воздух греется в одежде,
И слетают с неба перья,
И шаманят на воде.
Ветер косит и уносит
Каждый вечер по надежде,
Каждый вечер по доверью,
Каждый вечер по звезде.
Но является другое,
Не разменянное в жизни:
Зренье сердца резче стало,
И не лезет в душу гнус.
Я гною в себе изгоя
И задраиваю «измы»,
Лишь от памяти устало
Под развалинами
Гнусь.


Ночь на полке плацкартной...

Ночь на полке плацкартной,
Всего только ночь,
И ударит волна айвазовскою синью,
И напомнит мне, как я просил:
Напророчь
Мне стихи,
из души выдув пыль нафталинью.
Наше лето уходит с приходом тепла,
Лучше ждать его, снег отгребая лопатой,
И не будем кривить пред собой зеркала
И в своей пустоте делать жизнь виноватой.
Мне б нырнуть из неверия черной скалы
В глубину неизбывной с горчинкою веры
Без оплаты за риск, даже без похвалы,
Как за вечностью из Карадажской пещеры.
Размечтался! Вздохни и умерь свою прыть,
Даже день, даже час прославляй троекратно.
В беззаботную молодость мне бы купить
Два последних билета –
Туда и обратно.


Семьдесят восемь оборотов

«Бал в негритянском районе»

Куда ты торопишься,
Старая пластинка?
Это было полвека назад,
А я не успел вытереть с тебя пыль,
И ты хрипло заговорила в набедренном ритме,
Потом вонзила в меня звук трубы
С истошным наслаждением
Возврата юного солнца,
Пацанов и девчонок,
Соучастницы-Луны,
Говора в камнях днепровской волны
Под чужие танцы,
Под грохот барабанов
Где-то в негритянском
Районе.


«Джозеф»

От губ твоих
Сто тысяч труб
Торить начнут себе дорогу,
Они сомкнут сто тысяч губ,
В неистовстве угодных Богу.
Торжественно и в унисон
Земным неистощимым звукам
Твой выдох будет унесен
И возвращен к своим излукам.
Еще вольются в этот ход
Вослед кларнетов параллели,
Забудется, который год,
Не вспомнится, как постарели
Моя любовь, моя судьба -
Ложатся горечью под нёбо,
Потом останется труба -
Одна, высокая,
Как небо.


«Голландские ветряные мельницы»

Июльские лучи
Не прячут головы
Пред сумраком небесного мольберта.
Трепещет стрекоза на стебельке травы,
Нашла себе в цветах убежище от ветра.
Как туч края ясны в преддверии грозы!
Мы можем видеть их, и осязать, и слушать,
А тонкий звук времен от крыльев стрекозы
Сильней, чем треск и гром, заламывают душу...
Я знаю, что с грозою сердце обрело:
Иной гармонии оплавок после бури.
У стрекозы моей надломлено крыло,
Но музыка кружит.
Она уже в лазури.


Слово вылепил не для утех...

Слово вылепил
Не для утех,
Начинил неразменной любовью,
В нем и моря девчоночий смех,
И в раздумьях заката надбровье.
А потом – снова слайды впотьмах,
Там, где правит бессонница жезлом,
Взмах – и годы, еще один взмах -
И оплавится слово железом.
Это память живет, вороша
Все, что вряд ли уже пригодится,
Вот и мечется нынче душа,
Как птенцов потерявшая птица.
Осыпается дней конфетти.
Сколько звезд я на небе истратил!
Дважды в жизнь невозможно войти,
Я уже –
На веревочном трапе…


Не скрывая своей седины...

Не скрывая
Своей седины
И не прячась в застенках квартиры,
Добреду я до смысла войны
И до глупости краткого мира.
И уже никого не виня,
С добротой сверю стороны света,
Обойду предающих меня
По неровному краю планеты,
Посижу на осколке горы,
Как у холмика старой могилы,
Над березовым свитком коры
Прошепчу откровенье вполсилы.
Обращенное к небу лицо
Примет солнце и ливень покорно,
И надежд золотое кольцо
Надо мной засияет соборно.
А под ним среди вишенных рощ,
Где гармония звуков и линий,
Мне подарит и веру, и мощь
Обнаженное тело
Богини.


Вновь подступило: вдруг свет над блокнотом.

Вновь подступило:
Вдруг свет над блокнотом.
Тополь за окнами разволновался.
Это вцепилась последнею нотой
Память о нашем светающем вальсе.
Что-то сплетали мы в ритме друг другу,
Воздух тонул в баритоне и альте,
Мчалась вселенная наша по кругу
На отсыревшем безлюдном асфальте.
Этой еще не проснувшейся ранью -
Исповедь пальцами, а не словами,
Мы расплавляли неровным дыханьем
Тонкую льдинку пространства меж нами…
Только пора мне к себе возвратиться,
Помолодев от макушки до пяток.
Дальняя память - ударилась птица
С лету в стекло:
Черно-бел отпечаток.


Щебеталки, щебетухи в том апреле...

Щебеталки, щебетухи
В том апреле
Прилетали, как сороки, пролетели.
В том апреле было много всяких всячин,
Он любовью, словно шляпою, маячил.
Не вместил его я в сердце нонпарелью,
Сам светился от побегов акварелью,
Раздышался после зимнего престолья
Мегаполиса в объятьях мегаполья,
Где по жилам потянулись к небу соки
По березовой свече и по осоке,
От ступней моих до поднятых ладоней,
Будто перед перелетом и погоней.
И в апреле, подморозком донимая,
На пороге распустившегося мая,
Растревожили, достали до печенки
Щебеталки, щебетухи,
Щебечонки.


Новый лифт не заманит меня...

Новый лифт
Не заманит меня,
В нем за кнопкой свободы нет,
В нем четыре стены – броня,
А зачем быть душе в броне?
Шаг за шагом какой-то бес
Принуждает меня идти.
Прошагал этажи небес,
Примеряя высь по пути.
Попрощался внизу с ленцой,
Высота просто бьет под дых.
Тут я с ветром - лицо в лицо,
Здесь и Солнце в ряду родных.
А внизу все старо до дыр.
Мне понятней полет стрижа,
Если я плыву в этот мир
С двадцать пятого
Этажа.


Курсор завис на главной строчке...

Курсор
Завис на главной строчке,
Как светофор от заморочки
Сломался, и запретный свет
Забыл за мой ночной билет,
Пропахший запахом сирени,
В страну-мираж неповторений,
Где тропок вытоптанных нет
И целый мир за точкой net.
И вот, пока строка зависла,
Я нервно складываю числа
И, словно щелкаю кешь`ю,
Перебираю жизнь свою.
По дням? Так память ведь убога!
Пусть по годам – их тоже много,
И трудно все тянуть за нить,
Хотя еще трудней забыть,
Прозреть, сложить, а что-то вычесть,
Взглянуть с изнанки на величесть,
Понять неспешной бородой
Под перевернутой звездой,
Что наша жизнь на тропке узкой
Не подлежит
Перезагрузке.


*величесть - моя форма.


"Пастушья сумка" манит пастуха...

«Пастушья сумка»
Манит пастуха.
Ему бы в степь скорей, где запах травный,
Из рук не выпуская кнут державный -
Пугать коров. Потом вскипит уха.
Перчено стих коснется в ней стиха.
Слова из лужи - миска карасей,
Пока работой заняты коровы,
Пастух, как фавн, выуживает слово
С пересеченьем острых новостей
Для птиц степных - упрошенных гостей
И прилетевших стайкою на звук
Все освистать, все обкричать, обкаркать
И улететь, а ты ищи на карте
Среди степи упрятанный бамбук
Нехитрой удочки с приманкой из разлук,
И лужу-озерцо, где все еще тихи
Любовь и ненависть, пока их не затронешь,
Где слово то поймаешь, то уронишь,
Где пастуху средь прочей чепухи -
Стеречь коров
И выпасать стихи.


"Апрельский дождь внезапен, как туннель...

Апрельский дождь
Внезапен, как туннель.
Была жара, в которую не веришь.
И капли, как щадящая шрапнель,
Бьют в темечко и пригибают вереск.
Не спрятаться за тучу, не взлететь,
Чтоб там, где ясно, сблизить наши свечи.
Русалинке, в мою попавшей сеть,
Я рукавами защищаю плечи.
Пасхальный день. И вербы непокой.
Разбужена излучина немая.
И ручеек твою с моей щекой
Студено, как припай,
Соединяет.


Приходи, посидим там, где звезды, как груши...

Приходи, посидим
Там, где звезды, как груши,
Поболтаем ногами на краешке мира,
На просвет этим звездам дадим свои души,
Ощутив на губах дуновенье эфира.
Пронырял я тебя, переплыл, передумал,
Знаю, где глубина, а где – рифом по днищу,
За спиною, намаявшись, дремлет фортуна,
Мы не будим ее, и не ждем, и не ищем
В расписанье путей в незнакомые царства
Или зА полог, дышащий тайной постели.
Узелкам бы на памяти не развязаться,
Чтобы наши сердца
Разойтись не сумели.


Что-то нынче по-детски смотрю я в окно...

Что-то нынче по-детски
Смотрю я в окно,
И дорога, чем дальше, становится уже.
Отойти б от него, не выглядывать, но
Отворяются створки спасенья наружу –
Заросла былью быль. У порога горбыль.
За спиной полумрак. За калиткой булыжник.
И бормочет подвода, съезжая на пыль
Самой милой обочины с отсветом рыжим.
Голошумная улица. Хрумкий базар.
Понадкусывать яблоки. Где тут послаще?
С пацанами я ловок – голодный хазар –
Ущипну себя: - Где я сейчас? В настоящем?
Вон и чарка, и борщ, и перченая снедь,
Отойди от окна, что еще тебе надо!
Но доносится церковки старая медь
И стеною стоит тополей колоннада.
Где тот чип, что во мне неизбывно хранит
Код любви, защищающий детскую душу,
И бормочет подвода, и стонет гранит...
Дал мне Бог столько лет
Это слышать и слушать.


Моя музыка-3. Э. Григ. "Шествие троллей"

Они приходят
И уходят,
Разбередив покой деревьев,
Звук приближенья нарастает,
Кроша дремоту на свету.
Дрожа от северного ветра
В небесно скроенных одежках,
С насмешкой смотрят на уродцев
С названьем странным: Человек.
Они приходят и уходят,
И любопытство, и тревогу
Посеют в душах преклоненных,
Уверовавших в чудеса.
То добродушны, то опасны,
Они с собой берут блаженных,
Им трудно выжить в этом мире
Без поклонения людей.
Как время все переменило!
Но те же древние наряды
И час урочный неизменен –
Чу, топот и лесная речь.
Они приходят и уходят,
Но век сегодняшний тревожен,
Им стало страшно нынче видеть
След человека
На пути.


Моя музыка-1,2

1. Р. Кочанте, «Аве Мария» (из мюзикла «Notredam de Paris)

Аве Мария!
Так отважно
Ты высоко, а я внизу.
Там стонет колокол протяжно,
И звук вливается в слезу.
И заколдованно возносит
Воспоминание одно
О тонкой девочке курносой,
Глядящей из дому в окно.
И растворяется виденье,
Взрослеют лица и судьба,
Тысячелетья от рожденья
Играю твоего раба.
Уже я невесом в оправе
Прозревшего, как вечность, дня,
А это утреннее «Аве…»
Безумным сделает
Меня.

2. П. Чайковский, симфония №5. Часть первая.

Так начинается.
Как ветер,
Сны собирая по пути,
Встает, едва качая ветви,
Чтоб, отогревшись, перейти
В грозу, когда слетятся души,
Лишившись неотвязных нош.
Ты, музыка, покой разрушишь
И вихрем вздыблено взойдешь.
Хотя б на миг добавишь веры,
Что не последний мой восход
Сотрет за тополем химеры
И пустит луч по стыни вод,
Которые дрожать устали.
Тревожно в тишине уму.
И вот я нематериален
И глух к невечному всему.
И снова утро брезжит тускло,
И к туче лунный диск приник.
Под ними гладью дышит русло,
А в глубине
Дрожит родник.


Между Сциллой и Харибдой не плыву, а пролетаю...

Между Сциллой и Харибдой
Не плыву, а пролетаю,
А со мною только память, вот и все мое добро.
Я не слева и не справа, цветом крыльев я не в стае,
Но служить устало ветру может каждое перо.
Что оставил я любимым - пару ласточек под крышей,
И бездомных тройку кошек-попрошаек за окном.
И кому все это надо - поднимать созвездья выше
И разглядывать оттуда не решаемый бином?!
Но, опять собой рискуя, как в полете, я - в раздумьях,
Как в раздумьях, я - в полете мимо древних берегов,
И хоть скорое паденье предсказала мне ведунья,
Я друзей вмещаю в сердце и не понятых врагов.
Ну, а может, обойдется, и потоком восходящим
Напрягутся в лёте крылья без неправды и бравад.
Между Сциллой и Харибдой я сегодня настоящий,
С тихой речки стартовавший
Тыщу лет тому назад.


Что это? Ведь пора порош...

Что это?
Ведь пора порош...
Любовь, ошибка или шалость?
Что ты бормочешь: «…ош, хорош…»
Какого неба нахлебалась,
Какой дышала анашой,
Чтоб долететь поближе к раю?
А я с подветренной душой
Тебя к сединам примеряю,
И вальс последний – стон-бостон,
И снова губ рабовладенье,
И древних слов притихший звон
Звучит, как словопреступленье.
Осталась в памяти корнях
Продевясиловая сила.
Я сдался возрасту на днях,
А ты меня
Превозносила.

Изменен первый стих 13.03.09


До сих пор не погасло свечение...

До сих пор
Не погасло свечение –
Наших душ недолет, перелет.
Не собьет меня встречным течением,
Но и плыть мне оно не дает.
Образ твой оживает иконкою,
Словно тянет меня за строку.
Слов заиленных ниточку тонкую
Протяну к твоему роднику.
Откружиться, пропеть и опомниться,
Только поздно нам руслом кривить.
Что-то долго молчит наша звонница,
Будто временем сорвана нить.
Пусть когда-то рассветом не понятый
Над собою взращу я траву,
Нашей речкой, струящейся по небу,
Я плыву к тебе и
Не плыву.


Хоть жизнь учил, как рудокоп...

Хоть жизнь учил,
Как рудокоп,
Один урок я не усвоил:
Как выплывать, когда потоп
И глохнет слово в общем вое.
А кто-то в лодке метко бьёт
Веслом по борту и по пальцам,
Пока волной не оторвёт
Последнего неандертальца
От века веры... А вода -
По площадям и дождь по окнам,
И столько истин города,
Спасаясь, превратили в кокон!
А на вопрос о небесах -
Лишь неответов целый ворох:
Рассыпанные на весах,
Уже намокли хлеб и порох,
А, значит, нечего делить.
Земле Прихода дожидаться?
Мне лбом, уйдя в палеолит,
К стеклу б холодному прижаться
И все учить, учить урок
Под шум дождя и ветра шелест,
Где капли бьют о козырек,
Как будто голуби cлетелись,
Устав мирить и ворковать,
Носить заблудшим крохи солнца.
Склевать бы все от А до ЯТЬ -
Что им, небесным,
Остается!

Изменена первая строка 28.02.09


Мне кажется - уже пора...

Мне кажется -
Уже пора
Мои стихи-поминовенье
Начать с пружин сердцебиенья
И окунания пера
В ушедший век. Смежу глаза,
Чтоб словом по слову бессонно
Скользила память воспаленно,
Как по слезе скользит слеза.
Миротворили образа
Моих родных. Прости мне, Боже,
Что жмут шагреневою кожей
Стихающие голоса.
Приближу их. Вплотную. Здесь
Дымок плиты, доска порога...
Убога старая дорога -
Ее благословляю днесь.
И вижу, будто сквозь пролом,
Кого любил еще живыми,
Кто пролетел с одним крылом
Пути, не ставшие
Кривыми.


Ты была, пророчица, права...

Ты была,
Пророчица, права:
Наших душ настанет разорение!
Только бы дойти до Воскресения,
Чтоб тропу открыла нам трава,
Чтоб в тепле церковного вина
Закачались вербовые котики,
В перекличке куполов и готики
Ожила б симфония одна.
Я же, смыв дорожной пыли грим,
От любви уставший пилигрим,
Причащусь под хоры-песнопения,
Выпрошу для нас двоих спасение
От нее, в которой
Мы горим.


Я просто устал...

Я просто устал.
Не гадай мне на звездах.
Не нужно пророчеств и горьких приправ.
Одна только ночь. И подножка. И воздух
Лицо оплеснет первобытностью трав.
А там подойду к переулку Крутому,
Который ни громче, ни круче не став,
Меня заведет по ресницы в истому,
И вытрет с дороги глаза о рукав.
Наверное, вспомнит меня этот "улок",
В днепровское море впадая судьбой,
Из домиков память – из давних шкатулок –
Мне в душу ворвется наперебой.
Он плакал дождями, слезился ручьями,
Пока я года, как червонцы, менял,
Меня уводил от провалов ночами,
Пакуя в дорогу любви арсенал.
Я ею доныне, как шрамами, мечен,
На долгой струне доиграю с листа.
Я остро почувствую там, что не вечен,
Но что появился на свет -
Неспроста.


г. Никополь, пер. Крутой в старом городе.


За окном коченеют дубы...

За окном
Коченеют дубы,
Потирают столетние лбы.
Белизна. Седина. Cinema
По TV. Это значит: зима.
Этот карлик с названием день
Протянул долговязую тень,
А ночная зверушка тоски
Беспокойно тревожит виски
И шаманит под мой полусон:
То ли вьюги напев, то ли стон,
А потом я люблю под упор,
И шампанит меня до сих пор...
За окном коченеют дубы,
Потирают столетние лбы,
А окно это где-то во мне
Приоткрылось во сне о весне.
Ох, январь, поиграйся в метель,
Мы на мусорник вынесем ель.
Лишь одно согревает мой дух:
Месяц... месяц...
Считаю до двух.


Вы ищете меня в моем же сне...

Вы ищете меня
В моем же сне,
Где кипятком лишь накрывают ужин
На том столе, что помнит о войне,
И век там перед вами безоружен.
Хотите ли войти в его вчера?
На вашем фоне даже память резче,
В ней зачерпну я кружкой из ведра
И сухарем заем, раз больше нечем.
Я пережду ваш гомон и размах,
Для вас предметы мельче оригами:
Диван с высокой спинкой в зеркалах
И стол с кривыми тощими ногами.
Сметете, что осталось после вас,
А старый Голод, разгрызая ветки,
Урчит:
- Проснитесь! Вдруг, неровен час...
Как это можно
Выбросить объедки?!


Пелись песни за веселым столом...

Пелись песни
За веселым столом,
Разрумяненно дымились бочки
Пней картофельных на блюде одном,
Где по кругу чесноки и лучки.
А гостей-то – от стены до стены!
А друзей-то – от окна до дверей.
И широкие плескались штаны,
И на ямб не обижался хорей.
Что случилось? Что-то часто трясет,
И друзья, устав, рычат, как враги.
И на грядки наступает осот,
И в словах порой не видно ни зги,
Будто стелется вселенский туман.
Не ощупать - мы откуда-куда?
Зашиваю самый нужный карман,
Все равно в нем - только в ливень вода.
В новом форуме ни бе я, ни ме,
Хоть не скажут на меня: «Вертопрах!».
Зона риска, и не больше, ни ме...
Тектонический разлом
В головах.


Ты - мой фетиш, последний талисман...

Ты – мой фетиш,
Последний талисман,
Созданье духа древней ворожеи,
Сменяешь в доме ведро на туман
И сладко виснешь у меня на шее.
Не уходя, прощаешься порой,
Клянешься так, чтоб я тебе не верил,
Играя в жизнь на Первый и Второй,
Находку хочешь превратить в потерю.
Слова: не так, и так, и вновь не так –
С ума сойти от россыпи жемчужной!
С мужами я восстану, как Спартак,
Но сдамся вдруг на милость безоружной.
Меж нами вновь затоптана межа.
Коснусь тебя щекою после бритвы.
Пришел на стук крошащего ножа
И занимаю стул
На поле битвы.


Перевернул песочные часы...

Перевернул
Песочные часы -
Песчинку жизни бросил на весы,
Пять пресловутых с шорохом минут,
И эти мИнут, будто подмигнут,
Уйдут под ливни линий в пустоту –
Лучей от звезд, а может, вещих струн,
Но дни мои, творящие в поту,
Отодвигают от меня Канун.
А я тут, словно старый стеклодув,
Уйду в себя, не надолго уйду в
Горнило для языческих часов
Из дум немых и говорящих слов,
Сожму по центру узкий поясок,
Чтоб тек песок, помедленнее тек.
Пусть кто-то в небе трогает струну –
Я жизнь свою
Вверх дном переверну.


Опять всклокоченное море вдалеке...

Опять
Всклокоченное море вдалеке
Решает с берегом извечную задачу
От черной глубины, где иногда я прячу
То, что передоверил избранной строке,
До пены на мели, где азбука понятна,
Хоть речь не вслух пока еще невнятна,
И вдруг составилась, как пазлы на песке.
И вот вся наша жизнь –
Предолгий первый класс,
Затертый в ней букварь взрослеющих картинок,
И подписи имен.
О, сколько же тут вас
На стороне любви из разных половинок!
А так - ныряй, всплывай, настраивай компАс,
Но время не гони с восхода до поминок,
Все небом решено давным-давно за нас,
Чаинок.


Отчего так мало света?

Отчего
Так мало света?
Туч нависла череда.
Может, оборвались где-то
В толще сердца провода?
Сделан шаг конем, как пешкой,
И назад уже нельзя.
Не улыбкой, а усмешкой
Подморозило глаза.
Нет разбега, нет размаха,
Даже ветер стыло сник,
Я втянул, как черепаха,
Шею в стойку-воротник.
Снеголесье, голобродье
Мне припишут впереди,
Как нескоро половодье,
Да и то в чужой груди!
А итог моих исканий -
Шелест листьев, а не речь.
От коротких замыканий
Нужно душу
Уберечь.


Что ни век - одно и то же...

"Что ни век - все те же нравы..."
Булат Окуджава

Что ни век -
Одно и то же:
Слов "священная" война.
И куда ты смотришь, Боже,
Не твоя ли тут вина?
Кто там битый?
Кто не битый?
Всех бы на зиму в Тайшет!
Хренология событий -
Для истории фуршет.
Приоткроет фолианты
Век грядущий, скуксив зев:
- Да... не мирятся атланты! -
И захлопнет, оборзев:
То ли пили много, или
Брага с дурью там была,
То ли вновь не поделили
Шкуру драного козла.
Каждый думал, что спасется,
И орал навеселе:
За орбиту возле Солнца
И за место
На Земле!


Вот снова кипарис свою верхушку точит...

Вот снова кипарис
Свою верхушку точит
О низкий Млечный путь, решая все за нас.
Есть странная межа меж тишиною ночи
И немотою звезд в судьбы урочный час.
Ни шага за межу, пока правописанье
Глаголов неземных не явится вокруг.
Еще ласкает речь и дорого касанье
Шершавых пальчиков намаявшихся рук.
А я на той меже в кепчонке козырькатой
Еще спешу-бегу, и дел невпроворот,
А путь к Реке времен глыбастый и покатый
Пускай меня еще немножко подождет.
Хоть угасает мысль в окрошке звездной крошки:
Какую ищем суть в небесной ворожбе?
Но адский запах с кухни жареной картошки
От звездных мыслей утром уведет к тебе.
А если вдруг свою орбиту я открою,
От легких зеленей останется жнивьё.
Я пролечу вблизи, как малый астероид,
Чтоб снова прочитать
Дыхание твое.


Опять люблю раскольно, как во сне...

Опять люблю
Раскольно, как во сне,
До тени, в такт живущей на стене,
До жилки, голубеющей к утру -
Господь создал великую игру!
Порой теряя привязь или связь,
Последний раз душе своей дивясь,
Я продышу на сердце у тебя
Окошко в рай.
Небес не теребя,
Я волю дам целованным рукам,
Я попаду в их ласковый капкан,
Поверю в занебесье и волшбу,
На вход в окошко наложу табу.
И стану думать, добирая сил,
Что кто-то мне по дружбе положил
Под голову волшебную траву,
Раз так люблю во сне,
Как наяву.


Если нужно опереться...

Если нужно
Опереться,
Вот - рука, ведь путь покат.
Заходи же прямо в сердце,
Раздвигая мой закат.
Пусть косится, съехав набок,
Стопка вымученных дел,
От себя ко мне ты как бы
Перейдешь словораздел.
Нам сегодня эмпиреи
Так подходят в масть и в тон!
Вот уже и вечереет
Рыбой пахнущий затон.
Все здесь вечно и стыдливо,
Мягок свет у ложа дня.
Опустила ветви ива
Прямо с неба на меня.
Может, выпрыгнет на сушу
Долгожданная строка.
Не входи лишь громко в душу
«После третьего
Звонка».


изм. 07.10.08
изм. 09.10.08


Пора не защищаться, а молчать...

Пора не
Защищаться, а молчать.
Ни слова вслух! А душу не жалеть!
С какого-то причастного плеча
Мой стихопробиваемый жилет.
Жужжит строка, не спрашивая:
«ЖЖИТЬ!» -
Пусть невпопад, и вновь идти на круг.
Но мне б лоскут на сердце полоЖИТЬ
От панциря для рыцарских кольчуг.
Не воин я. Ни блика от вождя!
Стихи не склеят даже карту «Русь»,
Но знаю, что любимые следят
За тем, как я взлетаю и сажусь.
И мне достанет воздуха и сил,
Когда дорога встанет на дыбы,
Над клевером отеческих могил
Увидеть ясный свет своей судьбы.
Прошедшим он скользнет по седине,
Когда начнет по-взрослому снеЖИТЬ.
И высветится пахота во мне,
Чтоб я по буквам
Память мог слоЖИТЬ.


Изменено 03.10.08


Всплывет из памяти щупак...

Всплывет
Из памяти щупак,
И схватит поперек наживку,
И под вишневую наливку
Напомнит брюху натощак,
Как пахнет углями уха.
Тут с пряным привкусом заката
Твои глаза.
Самозахвата
Мы ждем, не ведая греха.
Мы нынче влиты в окоем,
Как две пылинки Назарета.
Мы переплыли день с рассвета
И эту ночь переплывем.
Перед душой душа в долгу,
Им не нужны уже отмычки.
И вскрик последней электрички
Оставит нас
На берегу.



Сентябрьским солнцем избалован...

Сентябрьским
Солнцем избалован
Мог быть сегодня небосвод,
Но холодно в гнездовье слова,
И неуместен перевод
С июльских языков на осень,
С горячей кожи на озноб.
Давай забудем все, отбросим,
Натянем козырьки на лоб,
Чтоб глаз друг друга не стыдиться
И наших душ не выдавать,
Вдруг осознавших,
Что граница
Проходит не
Через кровать.


Ну, что с того, что борода...



К своему семидесятилетию!

Ну, что с того,
Что - борода и лысый купол!
Еще течет моя вода, и кровь - не скупо.
Несет меня моя река, понятно, к морю,
Я в лодке памяти пока там попросторю.
Не растерять бы, что во мне, во время шторма,
Оно в душе моей на дне, и мне покорно.
Им только с другом поделюсь, давно ушедшим,
Пусть в этом мире назовусь
Я сумасшедшим.


"В меня хотят закапать жизнь..."

В меня хотят
Закапать жизнь,
Чтоб снова поступь сделать бравой.
Сестренку слушаюсь: ложись
И покачай рукою правой!
Но вот игла вошла легко
В почти непуганую вену,
И капилляров рококо
Предощутило перемену.
Вливайся, жизнь, держи рубеж,
Ведь здесь проложена граница,
За ней уже другой падеж,
Когда бессмысленно молиться.
И даже если божья знать
Нам начертает путь по-птичьи,
Падеж последний нужно знать:
Подательный –
Во всем величье.


Доживал за окнами трамвай...

Доживал
Под окнами трамвай,
Дребезжал железом и стеклом.
Рельсы сняты, значит, забывай
Молодое время, старый дом.
Забывай, раздавшийся проспект,
Запах сосен, чистых, как гроза.
Подступили монстры. Гасят свет
Их остекленевшие глаза.
Забывай! Напоминаю зря -
Вспомнить все равно ведь недосуг.
Утренняя прячется заря,
Солнечный раскатывая круг.
Забывай, как тысячью стаккат
От любви хмелели соловьи.
Только за асфальтами закат
Зажигает факелы свои.
Там еще деревья и вода,
Свет сродни блеснувшему ножу.
И моя рыжеет борода,
Если в тот закат
Я ухожу.

31.08.08


"Весеннее солнце"

По картине художника Германа Гольда.
Масло. 1999 год.


Кто-то в небе
Затеял уборку,
А старик, подпираясь клюкой,
Скрипло стронул парадную створку,
А к другой приклонился щекой.
Старость, видно, такой и бывает -
Взять бы силы у солнца, чтоб жить.
Обо всем забывает, кивает
Всем подряд, а дышать – ненасыть.
Год какой или век он отметил?
Столько веры в весенней воде!
Заблудился теплеющий ветер
В патриаршей
Его бороде.

Поэтическая реминисценция.
Последнее стихотворение цикла


"На бабушкином стуле"

По картине художника Германа Гольда
Масло. 1977 год.


Девочка
На бабушкином стуле.
Шарфик из молочной кисеи.
Вы, наверно, бабушка, уснули,
И во сне Вам плещут соловьи.
А свернувшись легкою улиткой,
Воплощенье рода и весны,
Внучка в мыслях вышла за калитку -
Стены ей и старый двор тесны.
В грезах ни опасности, ни страха,
Для запретов – поздняя пора.
В сквозняке полощется рубаха
Мальчика соседского двора.
Свет небесный падает отвесно.
Скрипнул стул. Теперь ни шагу за…
И лукаво смотрят в неизвестность
Темные еврейские
Глаза.


Поэтическая реминисценция.
Фактически на картине - мальчик, сын художника.


"Рафаэль"

Портрет кисти художника Германа Гольда.
Масло. 1990 год.

Его чело
Закрыто челкой,
А жаль – там вечности печать.
Переключателем пощелкай -
Веками вспять. С чего начать?
Со слова-полузвука в гамме,
С листа – к незримому ростку,
Чтобы увидеть в мальчугане
Уже вселенскую тоску!
Поймешь, что мера здесь другая,
На фоне охру не туши.
И взгляд пытливый достигает
Потемок донышка души.
Ты ль выйдешь в зиму по пороше,
Ты ль втонешь в осень с хворью туч,
Но на твое лицо отброшен
Уже рождающийся
Луч.


Поэтическая реминисценция


"Пусть каждый видит то..."

Пусть каждый видит то,
На что способен
Истратить уголек своей души.
Пусть я еще в премудростях утробен,
Когда в ночи пишу свои стиши.
Не угодил? Не понят? Не истрачен,
Как спичка перед вздыбленным огнем?
Я просто ночью выгляжу иначе,
И ничего не прячу так, как днем,
То зрячим становлюсь, то снова слепну,
Себя же за распахнутость коря.
По локти руки не втыкайте в Этну
И сердце
Не затрагивайте зря.


"Я устал задавать этой жизни вопросы..."

Я устал задавать
Этой жизни вопросы –
Нагрузил целый воз, вот и мой арсенал.
Переправы водой да землей перевозы -
Только оси напрасно в душе истирал.
Где кончается детство? Под старость, наверно.
Что такое любовь? До сих пор не пойму.
Может, все, что я делал – неверно, галерно.
А над книгой не легче, когда – по уму.
Тяжелела поклажа моя год за годом.
Помню заповедь: «Сын, этот груз не тревожь!
На дорогу смотри под своим небосводом,
А ответов не жди, в них - и правда, и ложь.»
Не отвеченный катится воз, не решенный.
Раз не понял за жизнь, то куда уж теперь!
Я лечебную дозу заел корнишоном
И страницу толкнул,
Как скрипучую дверь.


"Деревянные шашка и кольт..."

Деревянные
Шашка и кольт,
Вот и все с лаптем хлеба в неделю,
Но они нашу рваную голь
Научить воевать не сумели.
Были души добры, как у птиц,
Были мышцы пусты, как у мошек.
И сдавали мы Аустерлиц
Пацанам за добычу из крошек.
Там, наверно, и зрели слова,
Прорастали былинкою тонкой,
Засевала в ночи сон-трава
Отворенную душу мальчонка.
Еще память не трогала нас.
Все вживую – любовь и отметки.
Я сегодня иду в первый класс,
Словно яблоком
Падаю с ветки.


Дораб. 08.07.08 22-40
В комментариях сохранилось старое название
по первой строчке убранной строфы.


"Не ждать сегодня нА море погоды..."

Не ждать сегодня
На море погоды.
Опять качает норд свои права.
Прижмитесь к тихим бухтам, мореходы,
Еще не все остыли там слова..
Пусть царствует ветрище на дороге,
Потом швырнет свой рваный флаг в кювет.
Тогда я и возникну на пороге,
Не помня ссор и не считая лет.
И от благих вестей ломиться будут
И палуба моя и тайный трюм.
И ты поймешь, что есть, моя заблуда,
Слова, порою слаще, чем изюм.
А если небо станет вновь угрюмым,
Бери пример у перелетных стай,
Летай, как НЛО над Эрзерумом,
Но вовремя к порогу
Прилетай.


"За век мы стали нравами похожи..."

За век мы стали
Нравами похожи.
Кипим, как чайники, потом, как моль, тихи.
Что не сбылось, шагреневою кожей
Выдавливает из меня стихи.
Теперь наш путь точнее предрекаем -
На цвет и запах чувствуем беду.
И я себя за то лишь упрекаю,
Что до сих пор с развилки не сойду.
Но раз ты терпишь, я чего-то стою,
Не вороши листву истлевших дней.
Любовь еще на равных с высотою,
Но только тени от нее
Длинней.


Костел

Он острием
Вонзился в небо
По-вековому, по-мужски.
Осилить взглядом это мне бы,
Глядящему из-под руки.
В игольное вставляю ушко
Нить веры этой или той?
А церковь – матушка-матУшка -
С холма сияет
Добротой.

Висбаден, Германия


"Над плавнями бродят грозы..."

Над плавнями
Бродят грозы,
Тянут подводы ничьи.
Для фарса, а, может, для позы
Гремят по-разбойничьи.
У нас с тобой все прекрасно,
Другая погода, не та.
Под лодкой лишь чуточку страшно.
Она перевернута.
А в щель меж бортом и землею,
В прореху с грозой межи –
Молнии все шальнее
Просунуть хотят ножи.
От вспышек мы будто незряче
Скорбим о залитом огне.
Чем громче удар и ярче,
Тем льнешь ты тесней
Ко мне.


"А птицам - рай, пока все спят..."

А птицам – рай,
Пока все спят,
Хотя Земля почти проснулась,
Как будто за ночь повернулась
Другим бочком. И мы до пят
Открыты комарам и Богу,
Отверсты в укрощенном сне.
Тебя, скупую недотрогу,
Прижму к себе еще тесней.
И первый лучик тонкой тростью
Будить нас будет не спеша.
Пускай друг к другу ходят в гости
Твоя душа,
Моя душа.


"Я фокуса от фикуса не ждал..."

Я фокуса
От фикуса не ждал.
Он был в углу бессменно у порога,
И листьев темноглянцевый овал
Меня не замечал или не трогал.
А ты вошла, (так надо) не стуча,
Спиной к двери прижалась и смотрела
На фикус, как спасительный причал,
Когда нужна защита от обстрела
Заждавшихся и не наивных губ
И пальцев, по плечам уже скользнувших.
Так наступленье золоченых труб
Разбудит не проснувшиеся души,
Еще в полет их пустит слов кальян,
По небу однокомнатной державы,
А, отдыхая от воздушных ям,
Ты лист возьмешь ладошкою шершавой.
Потом уйдешь, чтобы входить опять,
Пока последний раз протрешь от пыли
Нахальный лист, коснувшийся тебя
И не забывший запах этой были.
Твой свет хранит оживший фикус мой,
Он более, чем мой, хоть у порога.
Как человек - великий мой немой,
Мне преподавший
Истину от Бога.


"Я здесь еще. И ты пришла сюда..."

Я здесь еще.
И ты пришла сюда
Из памяти, из боли безответной.
Воркует горлица,
И ежится вода –
Благословенный рай Земли рассветной.
Я подбираю музыку и цвет
К тебе, входящей в странное пространство,
Где нет стыда, где узится просвет
Меж нами, потерявшими убранство
Из вороха медового травы,
Из листьев приклонившегося клена.
Еще я путаю на «Ты» или на «Вы»,
Еще дышу дыханьем воспаленным.
Не знаю, что останется в груди
Под натиском лишь точки мирозданья.
Не растворяйся вновь,
Не уходи
На пике
Сумасшедшего свиданья!


"Сорочье выострить перо..."

Сорочье
Выострить перо
И пальцем придушить мобильник,
Переключиться на добро,
Как будто повернуть рубильник,
В конце тропы себя найти
Благословенным и не колким,
И камни вычистить с пути,
И слов
Лежалые иголки.


"В каком это веке..."

В каком это веке
Внедрен в человеке
Бессмертно-всеведущий чип?
Хоть жизни длиннее,
Луна цепенеет
И звездная дымка горчит.
Я сон этот помню,
Где Солнцу я - ровня,
А чаща шумит в синема.
Шуршит под ногами
Истраченный камень,
И небо проткнули дома.
Земля еще может!
Но кто ей поможет
Отбросить линялый хитон?
Давайте на волю
К последнему полю
Рванем, раздвигая бетон!
От смога здесь душно,
Так дружно-послушно
Весной умирает листва.
Начало дороги,
И клен колченогий
Напутствия
Шепчет слова.


"Дергать верховодку у плотины..."

Дергать
Верховодку у плотины,
В корень зреть берез и ветерков,
Но густеет в мире паутина
Интервиртуальных пауков.
Мечется, в пространстве утопая,
В ней курсор – приблизь и удали.
Мы к той паутине прилипаем,
Распластав себя на полземли.
Заманить кого-то лесосекой?
Слушать в полдень, как гудит оса?
У Земли теперь для человеков -
Новые магнитопояса.
Может, и заждался луг недальний,
Съежившись рассветною порой,
Только нас на бичи и под пальмы
Тянет net, разжаривая кровь.
Полетал, счастливым притворился,
Вдалеке хоть кожей прирастай,
Душу душит небо, где родился,
Словно хромосомы
Птичьих стай.



"По-колдовски ты варишь борщ..."

По-колдовски
Ты варишь борщ,
Крошишь, как молишься над словом,
И морк, и брюк, и прочий хвощ…
Не суп это, скажу, перловый.
И не процеженки ухи,
И не овсяница, как мыло…
Когда б я так писал стихи,
То что б тогда
Со мною было?!


"Что-то в памяти стало неярко..."

Что-то в памяти
Стало неярко,
Будто смотрится слайд сквозь слюду.
Подсвечите* мне старым огарком –
Может, битую правду найду.
Подниму я ее виновато,
Из прошедшего пепла борьбы,
Ту, которую ложью когда-то
Называл под гипнозом
Судьбы.

*авторское


"До рассвета, встревожась, кукушка..."

До рассвета,
Встревожась, кукушка
Перебрала положенный срок
На какую-то звонкую двушку,
А потом повторила урок
Полуночнику в час полнолунья.
Я в тумане стою до бровей.
Так богат я сегодня, кукунья,
Горькой щедростью песни твоей.
А ведь тайну удумали люди,
Принимая, как Божий билет,
Ту дороженьку, где не разбудят,
Где царит не подаренный свет.
Это здесь! Далеко ли? Не близко!
Вон, за тополем и за звездой.
Защищенный от вечного риска,
Этот путь не зовите бедой.
Все вращается в звездном корыте,
Будто дымкою смазана ось.
Не ворчите на жизнь, не корите –
За нее ведь платить
Не пришлось!


"Вот и выждался сезон для детворы..."

«И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?»
Николай Рубцов

Вот и выждался
Сезон для детворы,
И доступной стала солнцу высота.
Засмеялись и забегали дворы,
Снова на аттракционах – суета.
До морозов спит отцовская пешня,
Санки тоже с нею рядышком легли.
И кружится прямо в небе малышня,
Осмелев над горизонтами Земли.
Я - прохожий, я - случайный. Просто так,
Ретровзгляд куда-то в детство и полет.
Помню, как все покупалось за пятак.
И шумит во мне вращенье, и живет.
Только что это? Нездешний разговор:
«Где-то что-то на ходу оборвалось…»,
Здравым смыслам и весне наперекор
«Обломалась или выскочила ось».
Что ты только что сказал? Не городи!
Ты разносишь этот бред с бесовских крыш!
Но такая тишина в моей груди,
Что и слов случайных не перекроишь.
Тишина, как будто сердце не стучит,
Совмещая в этот миг и день, и ночь.
Только ветер в полусмехе нарочит,
Только птицы разлюбились во всю мочь.
Где-то черное торнадо! Где-то сель!
Это просто запределье поворота…
Разве может закруШиться карусель,
Если столько в ней
Веселого народа?


"Пасхальный вечер. Пробок нет..."

Пасхальный вечер.
Пробок нет.
Святейше празднует столица.
Я тороплюсь на basni.net –
По заголовкам прокатиться,
Увидеть речь, услышать звон,
Когда душа неутолима,
Принять молебен в унисон
С дыханьем Иерусалима.
И лишь потом, переступив
Через пристроченные строчки,
Пойти за ширью по степи
До приднепровской оторочки,
Найти тот город и тот дом,
Где куличи томила мама,
Где теплой памяти фантом
Оконная очертит рама.
А я взгляну из-за плеча -
От прошлого куда мне деться! -
И отломлю от кулича,
Чтоб отпостившись, разговеться.
И возвращусь в экранный свет,
Не разрушая постоянство,
Мне вновь подарит internet
Стовиртуальное пространство,
Где в запасхальном озерце
Прямоугольное оконце
Мерцает светом на лице,
И правда плавает
На донце.


Из книги "Зимові яблука"

Дощ травневий.
Блискавиці.
Гуркотіння аж до зір.
За поріг простяг правицю
Всім громам наперекір.
Спалахнуло раптом серце
Чимось вищим від заграв.
На долоню я озерце,
Наче срібло, назбирав.
Не розхлюпуючи, ніжно
Тим дитятком теплих злив,
Що з життям моїм суміжне,
Іншу руку змолодив.
І струмки до ліктя... й нижче...
Прокотились по мені,
Змили до кореневища
Всю пилюку клопітні.
Ось воно - з хмарин і з даху
Срібло плідної води.
І грозою руки пахнуть,
Хоч насіння
В них клади!


"В глаза смотри, моя беда!"

В глаза смотри,
Моя беда!
Под сумерки растают лица.
Пускай волнуется вода –
Ни обойти, ни подступиться!
Ну, брызги пролетят насквозь –
Какой же вред бесплотным душам?
Луна качнет ночную ось
И ухо выставит подслушать.
А нам-то нечего скрывать,
Мы даже солнца не боимся.
Пустынный берег – нам кровать,
Мы любящими притворимся.
У нас у каждого свой дом,
Мы холодны и не ранимы.
По дну рассвета побредем -
Со встречных тропок
Пилигримы.


"Река в разливе. Берег - не рубеж..."

Река в разливе.
Берег – не рубеж.
Я продолжаю ленинское дело.
Кричу соседу: «Колбасы нарежь
И за тот век по сто налей нам белой!»
Я весь пропитан верой в торжество,
И даже больше - верою той мечен.
Забыть разлив и КаПэСэС-ствО?
Я бы забыл, да заменить мне нечем.
Пусть я безбожник, но уже с ленцой,
Пусть я за рав… Кого и с кем – не знаю.
Как пыль ни приукрашивай пыльцой,
Плесни водой – и снова грязь лепная.
Жизнь уложил, как бревна, день ко дню.
Трудились гордо города и веси!
О, как я трудно веру хороню,
Ту, на которой
Негде крест повесить!


"Облака нынче выгнулись косо..."

Облака
Нынче выгнулись косо,
Повело их в коротком тепле.
Ветер мчит лепестки абрикосов,
Словно в осень, по зябкой земле.
Может, память резка в застаканье –
С нашим прошлым устроил пикник
И шагаю к тебе с покаяньем,
До ушей натянув воротник.
Помнишь, я без вины извинился?
Что еще я тебе задолжал:
Теплоход, отошедший от пирса?
Или поезд, забывший вокзал?
Я вернуть ничего не успею,
Но в глаза хоть на миг загляни!
Говорят, ничего в них не спеет,
Никогда не стареют они…
Вот и больше не будет помину.
Может, станет теплей среди дня.
Да и ветер теперь дует в спину -
Лепестки
Обгоняют меня.


"Код судьбы, как он есть, изначален..."

Код судьбы,
Как он есть, изначален
И конечен, как все на Земле.
Вот сегодня я крепко причален
К Черной метке на белой золе.
Все сгорело, как поле сухое,
Белый пепел гоняют ветра,
И квадрат пустоты сухостоя,
Cловно черная в небе дыра.
Там звезда догорела когда-то,
И ее незатейливый свет
Все летит мне в лицо виновато,
Хоть ее просто-напросто нет.
А потом к Белой метке на черном,
Я, светлея душой, подойду
В этот раз бесконечно прощенным
В невозможно далеком году.
Это завтра... А будет ли завтра?
Ты войдешь в наши правду и ложь,
Раскопаешь во мне динозавра
И уже никогда
Не уйдешь!


"Я топором обрубываю кол..."

Я топором
Обрубываю кол.
По делу все, но вот какой прикол:
В кривом ходу прижался древожор,
Когда его помиловал топор.
С друзьями он способен все задрать,
И стол, и деревянную кровать,
Которую слепил я из сосны,
Чтоб ночью певчие слетали сны,
И потолок, под коим я один
Пою под нос, как старый муэдзин,
И все зову, молюсь или пишу,
Настойчивую память ворошу.
А шкодника прозвали: короед.
Когда б корой он праздновал обед!
А то взобрался на чужой порог
И ждет, когда я новое построю.
Его накрыть бы холмиком-корою,
А я никак
Убить его не смог!


"В этом году не цветет эхинопсис..."

В этом году
Не цветет эхинопсис*.
То - хоть из крана туши!
Тяжко потерю любви переносит
В мякоти толстой души.
А без любви ничего не родится:
На небе взломан лед,
Но без нее прилетевшая птица
Даже гнезда не вьет.
Что ж ты, хозяйка, взойди из потемок!
Что-то случилось в судьбе?
Колкое чудо, как руки ребенок,
Тянет иголки
К тебе.

*кактус


"Видишь, травы стали выше..."

Видишь,
Травы стали выше!
Хватит нам уже на «бы».
Разве ты меня не слышишь
За полслова от судьбы?
Разве «если бы» спасает?
Разве «было бы» ясней?
У тебя душа босая,
И тебе непросто с ней.
А мой шепот слишком громок,
Им тебя приворожу,
Ты открыта, как ребенок,
И готова к грабежу.
То ль рядочком, то ли клином
Для тебя свяжу слова.
Станешь пухом тополиным -
Закружится голова,
Как от хворости кессонной, -
Рассмеются воробьи,
Станем оба невесомы
На задворинке любви,
Там, где строчки, прирастая,
Щебеча наперебой,
Пролетают птичьей стаей
Между небом
И тобой.


"Звезды холодные, будто и нет в них..."

Звезды холодные,
Будто и нет в них,
Как в стужу в печи, огня.
Тоже мне август:
Примазался к летним
И эвтаназит меня!
Взошел бы рассвет,
Словно парус на рее,
А то Богу душу отдам.
Меня без тебя –
Ничто не согреет,
Даже граненый грамм,
Хоть и горилка,
И русская водка
Верней «Антилопы-Гну».
Краешек неба
До подбородка
Ближе к утру
Натяну.


"Ох, этот въедливый туман..."

Ох, этот
Въедливый туман,
Как ластик, вычистил контрасты,
Как будто мир вокруг распластан
И смотрится сквозь целлофан.
Грехов не видно и разлук
На этом подиуме странном,
И тайное не станет явным
Там, где притишен свет. И звук.
А я пока что на виду,
Но проживу с фата-морганой,
Когда опять в клочки туманов
И сам невольно
Попаду.


"Косточки нас подружили бараньи..."

Косточки
Нас подружили бараньи,
Гладкие, круглые, в жменю зажаты.
В «алчик» играем?
В «алчик» играем?
То ли гроза, то ли битвы раскаты.
Лавочка, стенка из камня и глины.
Мы к ним, как бурей, войною приперты.
В «алчик» играем? Худющие спины.
Это теперь мне - до спазма аорты.
Махачкала. Больно память гнездится
Там, где не плавится тень от сарая.
Память – такая спасенная птица
С русско-нерусским:
В «алчик» играем?


"Я знаю, что (!) мне предстоит..."

Я знаю,
Что (!) мне предстоит
На этом стихо-словосплаве.
Я знаю, Кто (!) меня простит
Когда-нибудь на Переправе,
А тут все наперекосяк,
Успеть бы вывернуться споро!
Вверху - сучки, внизу – топляк,
И нет опоры для упора.
Такой завал! Трещит кора,
Скрипят придавленные бревна.
А, может, мне уже пора
Дойти до устья тихо-ровно,
Не связывать, не разнимать –
Лишь бы не выглядеть убого.
А слов столетних сыромять
Плывет, как битая
Порогом.


"Я искал тебя, ту..."

Я искал тебя ту,
Что осталась в назойливых снах,
Поднимал тебя ввысь десятью притяженьями пальцев.
Это было тогда в четырех безоконных стенах
Нашей странной любви, не прописанной в душах скитальцев,
Нас лепили слова, что не знали еще словарей,
Я не вспомню их смысл, в темноте на молитву похожих,
Не искавших спокойствия и золотых алтарей
И ушедших в себя даже от полуночных прохожих.
Я искал тебя ту,
Что осталась в далекой весне,
Занесенную ворохом лет и альбомною пылью,
А еще помню тот, до сих пор не растаявший снег,
Сквозь него наши души дорогу друг к другу забыли.
И теперь в долгой памяти медленно тонет мираж,
Хоть и снится порой рук твоих колдовское касанье.
У любви той - такОй векового забвения стаж,
Что забыл я тех слов и свеченье, и
Правописанье.


"Птицы с юга летят..."

Птицы с юга летят,
И редеет уставшая стая.
Разве путник забудет, где ждет прошлогодний порог?
Птицы смотрят на нас, до насупленных туч доставая,
Разлетаются здесь, на развилках небесных дорог.
Вот и все хорошо. Эта груша да старая хата.
Только чуть подгнила, сиротливо свисает стреха,
Не забывшая запах гнезда. Хата не виновата
В том, что листьев и трав не проснутся уже вороха.
А другие гнездовья – венчанье дороги вчерашней:
Где-то пусто, а где-то веленьем цыганки-судьбы
Терпкий запах дымка, забродивший над запахом пашни,
Запах жизни,
расставившей всем верстовые столбы.
И не будем об осени, а о зиме-то тем более.
Птичий щебет и детский – великая вздрогнет струна,
Ей молчать невозможно,
привольно вздохнется на воле ей,
И в подол соберет всех уставших с дороги
Весна.


Уличный мольберт

Кисти
Вновь поднаторели –
Краска, краска и вода.
Воркованье акварели.
Голубиная орда.
Это мирное начало –
Крылья лягут по бокам.
Небо щедро притачало,
Синий цвет к моим мазкам,
Хлеба выкрошу горбушку,
Помечтав о кюрасо.
Вот присел мне на макушку
Белый голубь PicassО.
На брусчатом лоне мира
Не пойму я, стоя тут:
Почему, где нету мира,
Тоже голуби
Живут?


"Мы шли на шторм. Не смыло нас волною..."

Мы шли на шторм.
Не смыло нас волною.
И так вся жизнь: сплошные чудеса!
Лишь потому, что ты еще со мною,
Не падают на Землю небеса.
Пока придет пора исчезновенья,
И лед стечет, и в пыль сойдет трава,
На вес любви принять бы все мгновенья,
Когда во имя веры и спасенья
В благодаренье сходятся слова.
Сливаются, как солнечные капли
Внезапно потеплевшего дождя.
А ты, как будто в платьице на Капри -
Я на тебя смотрю, не отходя.
И тени туч светлеют в этом свете,
Не оставляют на небе следа.
У ног о вечной жизни на планете
Вздыхает
Нам покорная вода.


"За жизни торг прикину сальдо..."

За жизни торг
Прикину сальдо:
Доход за минусом расход.
В доходе ты и Эсмеральда,
В расходе все, чем дом живет.
Но остается много. Очень!
Забота и порой сто грамм,
Стихотворений тамагочи
С постельной прозой пополам.
И ворох выцветших рецептов,
И старый друг - радикулит,
И жизнь, цепляющая цепко
За все, что помнит
И болит.


"Опять весна у входа в город."

Опять весна
У входа в город.
Загаженный протаял снег.
Вполне промозглая погода,
И настроение - вполне:
Прилипло что-то, не отлипнет
От застоявшейся души.
Для дворовых собак элитный
Район в раздолбанной глуши.
Отстали шорханья оваций,
И оды ободов подвод,
Где голь простуженных акаций
Ловила в сети небосвод.
Вода течет, и время длится,
И жизнь в метаниях на треть,
А память - терпкая кислица -
Не даст спокойно
Умереть.


"А ведь было..."

А ведь было:
Земля без женщин – вагон багажный!
Такой себе геологический мезозой.
Мужчин, правда, тоже не было, но это не важно.
Ой, небо, небо, не подмигивай мне звездой.
Все ты, ясное, видишь, запоминаешь надолго,
От тебя никуда не спрячешься, не зароешься в стог.
В узелок завязывались влюбленные Днепр и Волга,
А что получилось? Не вслух же, прости меня, Бог!
Ради них и любви я спокойно отказывался от хлеба,
Ничего не скопил, из купюр себе склеп не слепил,
Но где бы я ни был, без любимых я просто бы не был,
Даже колючим бессмертником где-то в сухой степи.
Тем, что еще осталось, как мудростью убеленный,
Снова расшаркиваю душу, не спрашивая совета.
Семь женщин, в которых всегда останусь влюбленным,
Это, прости меня, Боже, -
Семь чудес света.

14 февраля 2008 года. День Валентина.


"Слова найдут такую связь..."

Слова найдут
Такую связь,
Что станут мыслями предметы,
И я услышу, не дивясь,
Их безоглядные ответы.
Потом, сойдясь в одном ряду,
Задышат будущим и бывшим.
Построчно я свой путь найду
По каплям-буквам не остывшим
И сам дорогу покроплю -
Простится, может, святотатство,
А Бог накажет, я стерплю
Священное
Рукоприкладство.


изменено 14.02.2008


"Наступает ниоткуда..."

Наступает
Ниоткуда,
В плен берет со всех сторон,
Чудо трав и света чудо -
Летний снег – оксюморон.
Залепил глаза и губы -
Се-ля-вью от се-ля-ви…
Боже, он меня погубит,
Этот снег моей любви!
Всепланетный, всепогодный,
Перепутал времена,
Для зимы он не пригодный,
Но поймет его одна,
Та, что спросит: «Милый, ШТО там,
Разве все еще зима?»
«Небо, милая, заштопать
Ты попробуй-ка сама,
Чтобы снова с моря пена
Добегала до щеки
И покалывали спину
Молодые
Колоски!»


"Опять talk show и попса..."

Опять talk show
И попса –
С откоса грохот колеса,
И проясняется сюжет:
Подставил палец – пальца нет.
В программе – умный и умней
Перебирают стопки дней,
До самой шаткой добрались.
Куда ты влез, котяра, брысь!
Тебе бы вискас да вода,
А телевизор – ерунда!
Вон подмываешь селяву
После ночного рандеву.
Потом уляжешься, мурчишь,
Зачем ты на пол сбросил «мышь»?
А я не против и не за -
Блином слипаются глаза.
Но колесо-таки летит!
Мельчают речи, как петит,
Полночи - в спицах колеса,
И сексуальнеет
Попса.


"Благословляя, говорила..."

Благословляя,
Говорила,
Мне шарф поправив на груди:
«До края хрупкого обрыва
На полсудьбы не доходи.
За ползаката, полрассвета,
За полдыханья удержись,
Пока тревожная примета
Еще не обагрила высь.
Попросит мудрости отвага,
Я звезды так расположу,
Что за полслова, за полшага
Ты вдруг почувствуешь межу.
Пусть не поверишь ты вначале,
Что солнце вовремя взошло,
Еще б с души твоей печали
Переложить
Мне на крыло!»


доработано 06.02.2008


"Я учусь принимать тишину..."

Я учусь
Принимать тишину,
Слышать в небе за шорохом стаи.
Мы себя понимать перестали -
Суета каждый день на кону.
Тишина – на руке стрекоза,
На глазах распускание почек.
Тишина – это все, что ты хочешь
На рассвете мне тихо сказать.
Отражение божьей слезы -
Это слово нездешнего ряда.
Тишина - это место разряда
Не пролившейся ливнем грозы.
Это трудные строчки во мне,
Плавка мысли на гребне задачи
Тишина для меня - это значит
Быть с душой своей наедине.
Так по льду не походишь гурьбой,
Если он неизведанно тонок.
Тишина – это спящий котенок,
Как всегда, между мной
И тобой.


"Мы, может быть, начнем весну..."

Мы, может быть,
Начнем весну,
Пусть не цветком, и не побегом,
Пусть альфа выдастся омегой,
И май вдруг клюнет на блесну.
И не выглядывай в окно,
Пока еще метет пороша,
И больше слов о нехорошем
Не слушай в комнатном кино.
Мы отойдем, как от перил,
Где от речей двоится Янус,
И возмутится Нострадамус:
«Такого я не говорил!».
В TV-экране нет стыда,
Но не бывает вечным вечер.
Весна пришла б уже сюда,
Соединила б наши плечи.
А то придумаем Десну*,
Где на лужайке конь гарцует,
Притянем за уши весну
И в оба глаза
Расцелуем.

*Приток Днепра с устьем выше Киева


"Мне говорили, что ангел-хранитель..."

Мне говорили,
Что ангел-хранитель
С часа рождения, с первого дня
Может быть сном, защитившим обитель,
Может быть светом любивших меня.
Вдруг накренилась дорога косая -
Катится к пропасти c дном или без…
Ангел, меня беззаветно спасая,
Мчится опасности наперерез.
Крылья намокли, потом обгорели:
«Боже, как тяжко у вас на Земле!
Горько дожди переходят в метели,
Трудно увидеть нас в белой золе…»
Ангел-хранитель мой, кто твой хозяин?
Кто еще смог бы так долго хранить
Столько любви своей, не разрезая,
Как пуповину, небесную нить!
Слеплен ты Богом из млечных туманов.
Колко тревога засела в груди.
Ангел мой добрый, нашептанный мамой,
Не подведи меня,
Не подведи!


13.01.2008


"Между нами безграничность неба..."

Между нами
Безграничность неба
И окаменелые века.
Там, я помню, как я был востребо-
ван тобой, как в засуху река.
А теперь меж нами пыль и камни.
Но приходят все-таки дожди.
Прорастая, вдруг чеканит память
Золотую арфу на груди.
Струны там дыхания касались.
И сейчас я слышу в тишине
Нелюбившим до сих пор - на зависть
Музыку, живущую во мне.
Лишь теперь скажу тебе, царице,
В этой жизни я не одинок,
Пьяный мед и сладости с корицей
Твой напоминают мне силок.
Обойдя содом и камарилью,
Каждый век прошу: «Благослови,
Господи, неси меня на крыльях
В сторону несбывшейся
Любви!»


"Приснилось мне? Привиделось? Не знаю."

Приснилось мне?
Привиделось? Не знаю.
Метель мела. И сквозь ее заслон
Летел скворец из грозового мая,
И только мною мог он быть спасен!
Не верите? Я сам себе не верю.
Открыл я двери – может, залетит
Моя по-птичьи давняя потеря,
Меняя геометрию орбит.
И в маленьком пространстве потеплело.
Придавленный причудою своей,
Я вспомнил солнцем тронутое тело
За пологом приспущенных ветвей,
Еще свое движение вампира,
Танцующую жилку визави…
О, как он пел, скворец былого мира,
Провозглашая вести о любви!
Живем порою памяти в угоду,
Гляжу в метель на мятую траву.
Полет ко мне скворца сквозь непогоду.
Он прилетел. А значит,
Я живу!


"Слова вновь по-птичьи распелись..."

Cлова
Вновь по-птичьи распелись,
Вспорхнув с пожелтевших страниц.
От первых стихов недоспелых
Светало у наших лиц.
А буквы садились в рядочек,
Как ласточки на проводах,
И не было места для точек
В бессонных моих чехардах.
Менялась судьба, как погода.
Слова - что в теплынь воробьи,
Под щебет от года до года
Несли напряженье любви.
И с губ не смывала ванили
Дождинок слепая вода.
Но первые строки роднили,
Решая за нас
Навсегда.


"Курсор - на начало страницы..."

Курсор -
На начало страницы.
Отсюда, пожалуй, начнем:
У памяти – тоже бойницы,
Ей натиск молвы нипочем.
Иное там солнце в зените,
В стенах, где порою темно,
Высокие щели в граните
Цветами закрылись давно.
Сойду по расшатанным датам,
Над прошлым замыслюсь в тиши.
О, сколько червоного злата
Хранит подземелье души!
И краски, и запах акаций...
В груди чей-то голос болит.
Для сердца опасно спускаться,
И я нажимаю
«Delete».


Вновь ты со мной, всепогодное чудо...

Вновь ты со мной,
Всепогодное чудо.
Южное лето в горсти.
Ты - ни отсюда, и ты - ни оттуда,
Ты - ниоткуда. Прости!
Дождь на ресницах оставил алмазы –
Россыпь коротких карат.
Путь к тебе, в пальчиках принятый сразу,
Станет тропинкой утрат.
Что теперь? Боже! Весна или осень?
Сбиты часов пояса.
Серьги твои меня к скифам уносят –
Два золотых колеса.
Это последнее пьяное небо
Вновь прислонилось к плечу.
Золото катится. Золота мне бы!
Завтра я
НЕ захочу!


"Пиано и форте..."

Пиано и форте.
Пиано и форте.
Лето на выдохе. Запах апорта.
Шар биллиардный не падает в лузу.
Как удержаться на краешке блюза?
Плавят нас медленно томные танцы.
Вы отдыхайте сегодня, испанцы.
Это - дыхание. Это - прощение.
Это - касание. Это - крещение.
Пиано и форте. Пиано и форте.
Вот уже осень наснежила корты.
Ангел, безумица, аборигенка,
Ты уже там, где бушует фламенко.
Не дотанцуем с тобой до весны.
Руки мои тебе, видно, тесны.
Музыка в сердце - и пусто, и пьяно.
Форте. Пиано.
Форте. Пиано.


"Рука - на стол. Другой подперся.

Рука - на стол,
Другой подперся.
Трудись полночи, голова!
О ногу сонный кот потерся.
Ложатся строчки, как дрова,
Корявые, торчат сучками
И в ребра тычутся, а я,
Едва дыша черновиками,
Забыл, куда летит Земля.
А на фига мне это нужно,
Орбиты, вечность и т.п.?
Из прошлого вернулись дружно
Друзья и недруги. В толпе
Такой (о, как их много!),
В траве такой поди найди,
Кого бы встретил у порога
И, как хмельной, прижал к груди.
Трава засыплется порошей,
Земля вращается едва.
Трещит от памяти проросшей
Арбузной коркой
Голова.


"Влюбленно гладит берега..."

Влюбленно
Гладит берега
И пьет, и солнцем не напьется
Раскрепощенная река,
Как долгий путник из колодца.
И только тени все длинней,
А мы - по щиколотки в ней,
Пока она еще ласкает
Над кромкой прожитого дня
Тебя, не прячась, и меня,
И мы друг друга.
Неприкаян
Подглядывает вербы куст,
Как в поцелуях тонет пара,
И крылышки, где берег пуст,
В сусальном
Золоте загара.


дораб. 3.01.08


"Не свидимся. Ты знаешь, брат..."

Не свидимся.
Ты знаешь, брат,
Зима у нас, и звезды млечны,
А у тебя в миллион карат
Они спускаются на плечи.
Ты, ворот расстегнув, глядишь,
На пересоленные волны.
А тут река твоя, и тишь,
И берег хрусталями полный.
Поверь мне, брат, здесь нелегко.
Живу трудом, а не пиаром.
Цен облупилось рококо,
Лишь дух могил родных – задаром.
Да, может быть, утешит суть,
Что без границ над нами небо.
Хотя тебя, брат, не вернуть
И украинским
Черным хлебом.

Изменено 15.02.2008


"Завтра ясное небо..."

"Светит нам Кассиопея.
Ночь. Палатка на двоих".
Из раннего


Завтра ясное небо
Подарит нам ночь,
Погуляем по улицам вечных Медведиц,
Забредем в переулки созвездия Дев
И светившей нам в юности Кассиопеи.
Далеко Южный крест. Нам туда не дойти,
А летать в небесах мы научимся позже.
Но куда ни зайдем, мы увидим свой сад,
Нас влюбленных, быть может, оттуда увидят.
И не нужно искать - мы с рассветом придем,
Звездный свет разглядеть можно будет на лицах.
Млечный путь нам укажет дорогу домой,
Лишь бы в небе мы не
Потеряли друг друга.


"Снегом пахнет чистая бумага..."

Снегом пахнет
Чистая бумага,
Бел-бела, простор и западня.
От зимы к зиме четыре шага,
До зимы всего четыре дня.
Я сейчас придумываю сказки:
Треск мороза и заметов плен.
Где метелей старые завязки?
Ангельского пуха - до колен!
За порог – и никакой мороки,
Хоть на небо белое ложись.
Ты по снегу делала уроки,
На сугробе рисовал я жизнь.
Я старался с трепетностью мага
От тебя и от себя тайком.
Снег идет, ложится на бумагу,
И опять бело
Под ночником.


"Электромагнит, и булавки. и кнопки..."

Электромагнит,
И булавки, и кнопки –
Прилипли друг к другу – и нет возраженья.
Такое к тебе у меня притяженье!
И к парковой лавочке тянутся попки...
И вдруг отскочили булавки и кнопки.
- Да ты же мне все о себе рассказала!
О, время троллейбуса, время вокзала!
- Зачем же тогда я сюда приезжала?
- По глупости ты перепутала фазы.
И кто же он? Мне не хватало заразы!
Комедия просто. Адью! Ля финита…
Серьезное свойство
Электромагнита.


"Я назвал тебя в шутку (м) Ундиной..."

Я назвал тебя в шутку
(м) Ундиной.*
Понимаю, ты злишься, любя.
Как пешня принимается льдиной,
«Принимаю огонь на себя».
Но словами не бей без разбора
И осколками льда не трещи.
Над угольями всякого вздора
Наварила бы вкусные щи,
Затолкла бы обжаренным салом.
Я тут кое-что молча припас -
Причаститься бы нам не мешало
Да по рюмочке выпить за нас.
Кто так громко взыскует причастья?
В донном иле проснутся лини.
Не спугни нашу рыбину счастья
Возле кромки моей
Полыньи.

*УНДИНЫ (от лат. unda - волна) - женские духи воды. Это красавицы с роскошными волосами, которые стараются выйти замуж за смертных мужчин, потому что, родив ребенка в таком браке, они обретают бессмертную душу.


"В тот час, когда все рушится вокруг..."

В тот час,
Когда все рушится вокруг, -
Снимает маски жизни лицедейство.
Еще вчерашний друг - уже не друг.
И ничего в запасе, только детство.
Все поезда направлены туда,
Все травы и все звезды в этом крае,
Еще быстра днепровская вода
На краешке мальчишеского рая.
Без наших пряток берег мудр и тих.
Мы веселей стрекоз и мошек разных.
Я тех, кого, возможно, нет в живых,
Там приглашу к себе на этот праздник.
Я постараюсь вспомнить имена,
На старом доме углем их озвучу.
Я знаю, что жива еще стена,
Которую всегда
Обходят тучи.


"Ты знаешь, я позднюю осень приму в этот раз..."

Ты знаешь,
Я позднюю осень приму в этот раз,
Пусть тающим снегом остудит забывшихся нас,
Пусть краткой метелью ударит меня по щекам
И снова ручьями стечет по ярам и яркам.
Но этого хватит, чтоб все оценить и понять,
Что лишь на себя за сентябрьство надо пенять.
И если ты скажешь в глаза: «Дорогой дуралей!»,
Приму это как дуновенье с прогретых полей.
Потом с морозцом напылит белизною метла,
И вихрь напомнит о будущем из-за угла,
Оставив тепла на какую-то малую треть.
В четыре ладони должны мы
Себя отогреть.



"Не дуйся попусту на дождь..."

Не дуйся
Попусту на дождь.
Все оцени и подытожь.
Пока не снег, а лишь дожди,
В моей душе их пережди.
Мы в ней поместимся вдвоем
И по тропинке в сад войдем,
Где яблони, сплетя вигвам,
Дорогу заступили нам
И просят их перенести,
Как мотылька в своей горсти,
В уют подветренной стены
Из непрогретой стороны.
А ты со мной поговори
О том, как яблок фонари
Почти у самого лица
Еще покачиваются.


"Углы страниц затерлись в этой книжке..."

Углы страниц
Затерлись в этой книжке.
Пора бы взять с чернильницей перо
И написать: «Любимой от мальчишки!»
И подписать: «Заплаканный Пьеро».
Как нынешнему веку, лет мне ныне.
Любви я не испытывал больней.
И вот опять пришел к своей Мальвине,
Чтоб до седин не расставаться с ней,
Девчонкой этой – выдумкой капризной,
А там, у стенки, – старое трюмо,
И бородач взирает с укоризной
На пацана, порвавшего письмо.
Клочки наш век уносит, словно ветер,
В глаза как будто брызнуло песком,
А в зеркале, отворотясь от света,
Мой бородач заплакал
За стеклом.


"Перехожу на новую страницу..."

Перехожу
На новую страницу,
Как из метели прилетаю в Ниццу.
Потрогав не холодные слова,
Кладу меж ними лист, как в жернова.
И в той давильне, знаю, непременно
Войдет мне в сердце, словно внутривенно
Все, что слова успеют намолоть,
Нещадно душу выжав, а не плоть.
Они, сойдясь, порою обвиняют,
Опять меня напишут, а не я их,
Зажгут мне свет или объявят мат.
Я выпадаю крошевом бумаг
В квадрат моей ночной Тмутаракани
Под еле слышный шорох тараканий,
И душу тянут новые слова,
И все не остывают
Жернова.

доработано 05.12.2007


"Дождались. По самой высшей ставке..."

Дождались.
По самой высшей ставке
Счет за лето, кажется, готов.
Что не отцвело, согнулось в давке
Танковой атаки холодов.
Говорят, и хуже было прежде.
Замерзала в ноябре слеза.
На щенка, дрожащего в подъезде,
Наезжают траком небеса,
На тебя, прибившуюся к лету,
На меня, не ждущего весны.
Прикрепи мне скрепкою к ответу
С нашей тропки
Веточку сосны.


Лечебная гимнастика

Раскинуть руки
И убрать лордоз,
Чтоб жизнь продлить с начальных положений.
Харон, закрой на время перевоз,
Мне нужно отработать цепь движений.
Без одолжений телу и душе
Хрустеть хребтом – растяжки, повороты...
Я лег. Я приготовился уже,
Чтоб меньше было у тебя работы.
Не наседай, меня рукой маня,
В полупустой своей качайся лодке,
Я буду гнуть себя в начале дня,
Чтоб удивился ты
Моей походке.


"Твои па-де-труа и антраша..."

Твои па-де-труа
И антраша.
Таков расклад. Ты на виду двусветно.
Когда болит всего одна душа,
В толпе, ты знаешь, это не заметно.
Тебя толкнет нечаянно любой,
Но ты на сцене, и твое движенье
Придумано не здесь и не тобой,
И первый взлет, и даже пораженье.
Живешь? Танцуй, пока хватает сил,
А после - чай с листочками мелиссы.
Ты ничего у жизни не просил -
И вот уходишь
За ее кулисы.


"Никогда на меня не кричи..."

Никогда
На меня не кричи,
Помолчи и поплачь, если горько,
«Непоняток » своих кирпичи
Под матрац не укладывай в койку.
Я хочу тебе только добра,
Расставайся с погодною дурью.
Разве я виноват, что вчера
Мы попали в магнитную бурю?
Да! Я правду сказал прямиком
И еще извинился не сразу,
Будто в спешке задел рукавом
И разбил нашу старую вазу.
Это ль повод – дождями слезить?
Это ль время глядеть в заоконье?
Там и любят, и спят, чтобы жить,
Чтобы дел высота терриконья
Не пугала своей чернотой...
Нужно жить, значит, будем, умея…
Мы с тобой не за тою чертой,
Где душа подземелья немее.
Вот и все. Затихает гроза,
Редкий сполох подсветит слезинку.
Нам приснится под ветром лоза,
Покаянная песнь под сурдинку.
Ты поверила! Славься Господь!
Это калька творенья земного:
Как там, нЕпогодь иль непогОдь? -
Повелась от Адама и Ноя,
Но Астарта тебя отвела
От войны и согрела загрудно.
Ну, вот видишь, ты снова мила,
Улыбнуться ко сну
Разве трудно?


Коктебель в октябре

Карадажит.
Сложили шезлонги.
Собирает бумажки ветер.
И лучей золотые пролонги
Подсветили весь день – как вечер.
И подстывшая тень разлуки
Протянулась куда-то в зиму.
Замирают кафешек звуки,
Здесь гремевшие одержимо.
Ну, сложили, раз мало света.
Чайки стонут в пустых каменьях.
Только как же там бабье лето,
Словно в форточку дуновенье?
Это ж малая вспышка смысла
Шелушинкою на загаре
За стеной, где нет ветра, зависла,
Задержалась на этой паре,
Задержалась и вспышка веры,
Затихая на вышней гамме,
И стихов дорогие галеры
Все качаются
Под берегами.


"Ты заметила , птицы уже не поют..."

Ты заметила,
Птицы уже не поют.
Тридцать первое августа - лета затылок.
Дописали мы книгу мою и твою,
И последнее слово еще не остыло.
Мы спешили пройти этот странный рубеж,
Изомлев от жары, и просили прохлады,
Вот оранжевый цвет поменяли на беж,
А теперь приближению снега не рады
И молчим, словно терпкую съели хурму.
Нам бы вновь возвратиться в сгоревшее лето.
Мы оставили все откровенья ему
И молчим, приписав аберрации света
Не размытый, двойной, в полный рост силуэт
Возле рук, возле глаз, а в ночи возле сердца.
Уповать ли на этот - всего только! - свет,
Если возле него
Ни сойтись,
Ни согреться?


"Как всегда, встает в четыре тридцать..."

Как всегда,
Встает в четыре тридцать
Чуть передремавшая душа.
Завершить свой круг и раствориться
Самый час, встревожено дыша.
Время «Ч» - твердят нам эскулапы.
Час общенья с Богом напрямик.
Ты возьми себя, дружище, в лапы,
Сколько раз прошел ты этот пик!
Небо не жалеет назиданий,
Звездами доверчиво лучась.
Между ТЕМ и ЭТИМ мирозданьем
Быть связным ты можешь
В этот час.


"Уже не с каждым годом..."

Уже не с каждым годом,
С каждым днем
Я становлюсь приближенней к созвездьям,
Но - голос твой: «Уже светло, подъем!»,
А это – замечательные вести.
Еще блины с улыбкой – хорошо!
Ты у печи, и даже щеки в тесте.
Я Рубикон пока не перешел,
Раз утро есть, и наши души вместе.
А час настанет - проводи в полет,
Туда, где в звездах города и веси.
Мой светлячок неярко оживет,
Найдя Земли и неба
Равновесье.


"Время гнет сухой ковыль..."

Время гнет
Сухой ковыль,
Пыль несет дорогой вечной.
Это небыль или быль –
Наша пыль?..
В ней частичка от меня
В этой жизни перетечной,
Горстка пепла из огня
Изо дня...
То с листа, а то с холста,
Вихрем с узкого порога,
Словно с позднего куста,
Поднята...
Это крыльев чьих-то взмах.
Звезды – тоже пыль у Бога!
Все осядет на весах...
В небесах.


Стриптизерша

Рассыпав дождь,
Легко исчезла туча,
И по стеклу вагонного окна
Стекают капли наискось ползуче
И падают слезой в стакан вина.
Я совместил сегодня два пространства:
Мир за окном и небо над столом,
Я уезжаю от непостоянства,
Тебя оставив разбираться в нем.
Куда я мчусь? Очнуться бы! О чем я?
Фон музыкальный для меня затих,
А дымный зал, улыбкой освещенный,
Заблещет для поклонников твоих.
Сухим вином с дождем не обопьешься.
Когда остынет эта суета,
Ты, как змея, коварно обовьешься
В душе вокруг упрямого шеста.
Сойду на паперть мокрого перрона
И на обратный путь куплю билет.
Я возвращусь, уже приговоренный,
С твоим клеймом на сердце:
"Нет!"


"Впадаем в древности порою..."

Впадаем
В древности порою
От первобытных пастухов
До перепахивавших Трою
Словозачинщиков стихов.
На электронные страницы
Заходят, как к себе домой,
Саркофаважные царицы,
С осанкой вечности немой.
И с императорского трона,
Перешагнув пустыни лет,
Сюда спускаются нероны,
Плечами заслоняя
Свет.


"Опускается ночь молодая..."

Опускается
Ночь молодая.
Что еще мы, упрямые, ждем?
Вот, настойчиво нас ожидая,
Пахнет свежая простынь дождем.
И придумывать правду не надо,
Все так просто, как рябь на воде.
Вспоминай, как ломает преграды
Запах лука на сковороде.
Мы найдем, чем под полночь согреться.
Только словом в душе подсвети.
Все таможни открою я в сердце,
Проходи, ты устала
В пути.


"Вот и лета последний месяц..."

Вот и лета
Последний месяц.
Не был я или был влюблен?
Размечтавшийся старый месяц
Зацепился рогами за клен.
Как-то странно утихли желанья,
Будто снега сюда намело.
Мы раздали друг другу званья:
Ты – плутовка, а я – трепло.
Ну, раздали, а сажу стерли,
Проведя по щеке рукой.
«До свиданья!» - застряло в горле.
Ты - такая, и я - такой.
Почему ты молчишь, как немая?
Я уже никуда не спешу.
Я вопросов тебе наломаю.
Я ответов себе
Накрошу.


"Будто медленно тонет остывший закат..."

Будто медленно тонет
Остывший закат.
Оборону твою словом стишенным рушу.
Приходи каждый день, будем вместе искать
В темном небе пути к нашим тлеющим душам.
А рукав к рукаву – плюс на минус пошел,
Букву буквой тесним, шов на шов набегает.
Наша формула:"Так себе плюс хорошо».
Каждый раз ты – моя. Каждый раз ты - чужая.
А когда затеряемся в небе пустом,
Нас искать, может, будут за таинством круга,
Как искали мы след, как искали фантом,
Чтобы дольше могли мы
Касаться друг друга.


"Дексалгин. Внутримышечно - десять."

Дексалгин.
Внутримышечно – десять.
Предуктал и крутой аспирин.
Лишь сейчас я узнал, сколько весят
Пирамиды из «Ватр» и «Прим».*
По служебным ступеням все выше.
«Космос». «Честерфилд». Свой кабинет.
Управленческим воздухом дышим,
Тем, которого, кажется, нет.
Впереди еще много ступеней.
«Винстон». «Мальборо». Есть разговор.
Мы крепки. Мы из тех поколений,
Что трудились до крови из пор.
Мы считали, что век несгибаем.
Знали разве что шепот ангин.
Повторяю, вперед забегая:
Аспирин. Предуктал. Дексалгин.
Сколько я бы тогда сэкономил?
Сотен …надцать умножить на …ять.
Не гоните меня, мои кони,
Столько денег
Уже не поднять.


*Сигареты без фильтра


"Куда тороплюсь я в такую погоду?"

Куда тороплюсь я
В такую погоду?
Промозгло под небом и в сердце серо.
Туда, повинуясь вселенскому коду,
Где сойка кричит и роняет перо.
Продымлен весь город авто и пиаром,
Галдит от пиковых мастей до червей,
А ты надели меня, Господи, даром
Великое видеть в травинке твоей.
Прильнет ко мне яблоня в платьице бальном.
Я здесь мальчуган, и любовник, и вождь.
А верба ко мне обратится вербально -
Ветвями по небу напишет
Про дождь.


"Так тихо, будто бы пуста..."

Так тихо,
Будто бы пуста
Вселенной выпитая чаша,
И по теченью лодка наша
Плывет, как музыка с листа.
И звуков за звеном звено
Течет цепочка золотая,
И тишина вокруг, светая,
Ее примерила давно.
Пока еще щека к щеке,
Пока еще ладонь в ладони,
И на рассвете чьи-то кони
Дрожат, чтоб вырваться к реке.
Мы подплывем к шатру куста.
Какое ханское везенье –
Звезды последней откровенье,
Но - взмах скользнувшего хвоста!
А я-то думал, что смогу
Русалку приручить словами,
И вот с горящими губами
Один стою
На берегу.


"Мы говорим теперь по Интернету..."

Мы говорим теперь
По Интернету.
Нас будто ветер разбросал по свету,
И только наша память мотыльком
Во мне гнездится после точки com.
Когда она со мной, мы будто рядом -
От слова пополняется зарядом,
Находит место теплое в груди,
Не зная, что случится впереди.
Но вы пишите, строчками светая.
Слова любимых – музыка святая.
И лишь все то, что было и прошло
На крылышках
Запишется светло.


Все чаще и чаще меня обгоняет толпа..."

Все чаще и чаще
Меня обгоняет толпа.
Уносит разлУКИ, раздОРЫ, любви разоренье
И прочие уки и оры… О! Столпотворенье,
Как будто в сей миг оборвется людская тропа.
А надо добыть, дотащить, оправдаться (зачем?),
И тайно молиться, и тихо искать примиренья.
А я, пропустив их, останусь полуденной тенью,
Которая с облаком вместе растает совсем.
И верить-не верить в переселение душ?
Эй, кто там мою подберет, как слепого котенка?
Просторное сердце бы ей, а не просто котомку,
В которой не звезды, а мусор от яблок и груш.
А этим словам, если смогут надеть переплет,
Не ждать ничего, ни забвения, ни коронаций,
Останутся в качестве формулы реинкарнаций,
И кто-то помыслит, как я,
И, как я, проживет.


"Слишком долго смотрел я на небо..."

Слишком долго
Смотрел я на небо,
Словно вечность на улице не был.
Я смотрел в эту тучную бездну,
У которой ни крышки, ни дна.
Мне казалось, что я улетаю,
Облака перьевые листаю.
Путь искать в никуда бесполезно.
А Земля? Где-то мчится она,
До сих пор со спины не снимая
Сохранившихся идолов майя,
Скифских баб и забытых погостов,
А еще полумесяц и крест.
Я взлетел, озирая дорогу,
То ли к звездам летел, то ли к Богу,
Боль и память оставил так просто,
Будто родом с неведомых мест.
Слишком долго смотрел я на небо,
Я забыл, где я был или не был,
Улетел я и все же вернулся
Из глуши, где ни ночи и дня.
Что вы руку мне дружески жмете,
Разве вы еще где-то живете?
То ли бездны я взглядом коснулся,
То ли нет ни Земли,
Ни меня.


"Лепестков абрикосовых снится метелища..."

Лепестков абрикосовых
Снится метелища,
Только кто-то рукой закрывает мне свет.
Ни у нас на Земле, ни на небе святеющем,
Ни в душе у меня равновесия нет.
Это блик. Это сон. Изоблудная студия.
Вот еще один день я швырнул на весы.
Что со мной? Я не жду от любви правосудия,
Так пощады не ждут от нависшей косы.
Пропущу мимо сердца главу пробуждения,
Как ленивый читатель щепотку страниц,
Но святой ритуал моего каждодения -
Перед вздрогом ресниц опускаюсь я ниц.
Лепестки мимо глаз, мимо сердца метелятся,
Между явью и сном пролетая черту.
Перебудется все, перейдет, перемелется…
Хоть на миг равновесие
Я обрету.


"Так странно заново звучит..."

Так странно
Заново звучит
Склоненное над нами небо.
Хоть по слогам его учи –
Любовью дышит, а не хлебом.
И нарастает в колосках
К июньской туче устремленье -
Мы это поле на руках
Перенесем туда, где тенью
Так щедр патриарший клен
За нашей улицей прошедшей.
Мне кажется, что я влюблен
В тебя опять, как сумасшедший.
Вокруг, ты видишь, - новый мир,
Нас призывающий к смиренью.
Судьба – бездарный поводырь,
Не распознала озаренья.
С вокзальным гонгом навсегда,
Предвидя горечь и невзгоды,
Ушла, как сточная вода,
Тень ослепительной свободы.
А ты, остыв от колосков,
Вдруг вспоминаешь так не к месту
Наш опрометчивый раскол
Без оправданья
И протеста.


"Ты рассмотри себя вблизи..."

Ты рассмотри
Себя вблизи,
Листай от самого рожденья,
От ноты «до» до ноты «си»,
До слез души, до прободенья
Воспоминаньями ее,
Себя познавшую так рано.
Порой кружится над Землей,
Молчаньем зажимая рану.
Ты рассмотри себя вблизи –
Мерцающее отраженье,
И бодрый дух изобрази
На фоне предостереженья.
Заглядывать не стоит за...
Взгляд упирается в камею,
Ведь только исказит слеза,
Чего коснуться
Не посмею.


"Не надо испытывать..."

Не надо
Испытывать
Правду мою,
Тянуть, надрывать, ковыряться с изнанки.
Она – как смеюсь я, как плАчу, как пью,
Зато для лжеца – ядовитей поганки.
И все же не рухнут над ним небеса,
А правде моей строить крепости нечем.
Я просто живу и не прячу глаза
За скорбно и здравно горящие свечи.
Не надо испытывать веру мою.
Без веры смогу ли войти я в жилище?
Я только не верю тому «соловью»,
Что голосом кочета путь к ней отыщет.
Я ГЛАВНОМУ душу отдам игроку
На корте созвездий, и вечном, и строгом.
Пройдя сквозь неверие, я обреку
Себя на иные слова перед Богом.
Не надо испытывать совесть мою,
Как пешку, не стройте меня для парада.
Не надо! Все было уже – deja vu,
НЕ НАДО!!
Не нАдо!
Не надо.
не надо...


"Я летаю, догоняю стаю..."

Я летаю,
Догоняю стаю,
Догораю, таю в январе,
С молодыми крыльями взрастаю,
Оставляю след на их пере.
А потом слова сомкну устало,
Будто приземлился после гроз.
Сколько б ни летал, мне ветра мало,
А до звезд я просто не дорос.
Вновь лечу и глупо, и отчаянно.
Чуть-чуть выше – и уже в золе...
Вы летать не можете?
Печально!
Как же Вы живете
На Земле?


"Есть типаж для любых натюрмортов..."

Есть типаж
Для любых натюрмортов
В тех кульках,
что несешь ты в наш скит.
У тебя протестует аорта,
Отдуваясь за мой аппетит.
Ты готовишь, как будто рисуешь,
Будто молишься у алтаря,
И творишь превращенье не всуе,
И украсишь творенье не зря.
Пусть оно еще раз повторится,
И добавится свежий мазок,
Снова будешь у печки молиться,
Как на ветре степной колосок.
Рядом яблоки с запахом лета,
Это наши - и свет, и елей.
Тянет душу колодезность эта
Стать рабом
Тихой веры твоей.


"Слова, слова - влюбленные скворцы..."

Слова, слова -
Влюбленные скворцы.
Затихли под начальственною тенью.
Вломились цифр бездушные столбцы
И технофраз пустое мельтешенье.
А слово боли? Стихни, потерпи,
Вином созрей в таврическом сосуде.
Не бойся, если где-нибудь в степи
Тебя вдруг ветер северный осудит.
Окончу день и цифры уложу,
Они мне не чужие, пахнут хлебом,
Я их в границах совести держу,
Но дух мой рядом и в помине не был.
Он есть в душе, где потайная дверь,
Куда войти пока никто не может.
Там я себя прочитываю строже,
Но не теряю
Веру от потерь.


Перед дорогой, пастушок..."

Перед дорогой,
Пастушок*,
Давай с тобой на посошок
За свет, за май, за мошек разных,
За умирающий наш праздник
Труда для всех, труда во имя!
Здесь поживу я, нелюдимя,
Подальше от nuclear station**,
От варварской civilisation.
Хотел тут что-нибудь построить,
Покуда небосвод сухой,
Хоть Форум, хоть ворота Трои,
А ты уселся под стрехой,
Такая маленькая птичка,
Ни ласточка и ни синичка,
Ни воробей с его прыг-скок,
А шут коровий – «пастушок».
С подругой дней на карауле
В не к месту сотканном гнезде…
И вот – ни мысли о гвозде.
Хлебну-ка я киндзмараули!
Жизнь повторяется везде,
Пока нейтроном
Не спугнули.


* белая трясогузка, пастушок – диалект, бегают возле стада коров, склевывая насекомых.
** атомная станция

26.04 – 02.05.2007


"Плачет ребенок..."

Плачет ребенок
На всю катушку
То ли обиженно, то ли упрямо.
Может, забрала себе игрушку
Самая вредная в мире мама
Или не так завязала шарфик,
Или еще чертинадцать "или"…
Так разоралось дитя, что шавки,
За кем бежали – уже забыли.
Рвется ему лишь понятная правда
В люд торопящийся, в мир без обложек.
Бабка, к несчастью присевшая рядом,
Все валидол распечатать не может.
С лавочки встал я, гудят перепонки.
Офис... работа... башка меж колонок:
Шеф, да к чему же нас драить так громко,
Мы же не шавки,
А вы не ребенок!


"Да правда ли это, что всё еще живы..."

Да правда ли это,
Что всё еще живы
Ушедшие нАвек земнО и астрально
Мои дорогие, как мир, старожилы,
А память моя, словно жизнь, материальна?
А память моя – сучковатая вишня,
Живет на земле, где я век уже не был,
Но ветер в листве так отчетливо слышен,
Как шепот молитвы над ломтиком хлеба.
Такие, как здесь, там трава и соцветья,
Такие, как там, здесь парящие птицы,
И только реки бесконечной безлетье
Во мне где-то длится,
И длится, и длится…


"От веры в правду - два кола...!

1.
От веры в правду –
Два кола.
От веры в Бога –
Вера в небыль.
Зато звонят колокола,
В миру расшатывая небо.
А истина всегда проста:
Читай кладбищенские плиты.
Отцы бы верили в Христа,
Когда бы не были
Убиты.

2.
Пора!
Я не предал отцов –
Крупье станков, ди-джей летучек.*
В распевках утренних резцов
Под нос мычал «Бесаме мучо».
О, сколько было виражей!
На жизнь свою я делал ставки.
Потом рулоном чертежей
На рынке застилал прилавки.
И все не гнусь, и все тянусь,
За солнцем следуя покорно.
За «завтра» на ночь помолюсь –
Я сыт «сегоднями»
По горло.

* оперативное производственное совещание


"Жить не получилось ламинарно..."

Жить
Не получилось ламинарно.
В сердце, как на облацех, - борьба.
Счастье с болью вывела попарно
Эта турбулентная судьба.
И за мной по кромке прошлой жизни -
Выдох с неба забивает дых -
Движутся они без укоризны
В кованых наручниках одних.
Спутники мои, какого черта,
Вы вцепились хворью и строкой,
И сигналы подает аорта,
Отзываясь вмиг на непокой!
Я давно такой отдался доле,
Прораставшей в хрупком пареньке,
А теперь присел бы перед полем,
Да опять клубится
Вдалеке.


"Отцветет ипомея..."

Отцветает
Космея,
Отшумит виноград.*
Объясню, как сумею.
Вспомнить прошлое рад:
Прозвучавший так голо,
Первый шепот: «Люби!»,
Слышать этот же голос
Чуть с хрипинкой в моби,
Не набивший оскому,
Не предавший души…
И слоняться по дому,
И просить: не туши
Неприкаянной кнопкой
Давний наш разговор
В том, приправленном водкой
Мираже без опор.
Вот и лодка–любвище,
Будто сбросила гнет
И все дальше вверх днищем.
В нашу память
Плывет.


"Задышало подворье..."

Задышало
Подворье.
Оглянулась трава:
Где ты там лукоморье?
Тут своя мурава.
Все не сохнет, простыла
Прошлогодняя прель.
Пригревает затылок
Моложавый апрель.
И над будущей грядкой
Мерно руки снуют.
Бойко выбилась прядка,
Вдруг ожившая тут.
Подгоняют приметы
И в косынке весна -
Будет в щедрости света
Жизнь яснее видна.
Помогу я натужно,
И поладим на том,
Чтобы овощи дружно
Переехали в дом.
Помидоры багровы,
Огурцы-крепыши.
Только взглядом суровым
Теплый свет не туши.
Не воздену под бровью
Ни злобу, ни протест.
С перемешанной кровью
Я прошел этот тест.
Если А вдруг обидит,
Я не выпущу Б,
Как в созвучьях Овидий,
Покопаюсь в себе:
Что в душе или в теле?
Мне подскажет «ку-ку…»,
Сколько будет апрелей
У меня
На веку.


"Семьсот шестьдесят, а вчера - семьсот сорок..."

Семьсот шестьдесят,
А вчера - семьсот сорок, *
Но дождь не кончается, будто назло,
И падает в лужи с небесных оборок.
Твое притяженье меня занесло
По курсу на солнце настроенной стрелки -
Жду стука весенних сапожек твоих.
Приди, прилети в запланетной тарелке,
Ведь дождь обречен да и ветер затих.
Мне трудно поверить, что ты услыхала
Мой шепот, слетавший - за горизонт,
Но ты прилетела, земною вдруг стала,
Сложить уже можно
Твой маленький зонт.


*показания барометра


Концерт для скрипки без оркестра

Не жду уже
Цветных симфоний -
Мне б только звука пируэт.
Оставь пока на белом фоне
Мой профиль - черный силуэт.
И очерти одноголосо
Тень на заброшенном крыльце,
Потом срывайся, как с откоса,
И плачь в подаренном кольце,
И отступи, пролейся мимо,
Судьбу нам не переиначь,
Мелодией невыносимой
Над нашим домом не маячь.
Ты над душой моей всевластна,
Все повернуть способна вспять,
Тобой мучительно обласкан, -
Стихай! - молю тебя опять.
Ты, Муза-музыка, - оттуда,
Где явственно в луче зрачка,
Как завершение этюда, -
Смыканье с тучами
Смычка.


"Похолодало. Паутина кружев..."

Похолодало.
Паутина кружев.
И на мороз надулись воробьи.
Стою, наверно, на вчерашней луже
Разбрасывая булки жеребьи.*
А мелюзга, нахохлившись сначала,
За крошки зачирикала взахлеб.
Кричали, помню, чайки у причала,
Меня своим признавшие за хлеб.
Я приглашал их сесть ко мне на плечи
И сыпал, как факир из рукава.
Махнул рукой – и разлетелось вече,
Швырнул кусок – толкутся, как слова
В моей душе: и жадно, и пугливо,
Друг к другу жмутся, и опять – отскок...
Я булку разбросал и сиротливо
Хотел уйти в себя наискосок.
Хотел уйти, но сзади – человече! -
С дырявиной на выцветшем плаще,
Дешевой водкой был уже отмечен,
И ничего – в котомке на плече.
Он будто вырос за моей спиною,
Пересидевший ночь в своей норе.
Я принял взгляд, что сыт моей виною,
И казнь души
По утренней поре.


*Даль .... жеребьи или жеребья мн.... Искрошив хлеб на жеребья…


"Путь преподать, а не предать..."

Путь преподать,
А не предать,
Но повернет судьба ворота,
И потеряет благодать
Тот человек из Кериота.
Остановиться бы… но нет!
Уже несет его теченье
На рифы сквозь лампадный свет,
Чтоб искупить предназначенье.
Оплачен дорого протест,
Уже слова – что камни в спину...
И не понадобился крест,
Лишь ветка прочная
Осины.


"Браво, мир беспросветных дворняжек..."

Браво, мир
Беспросветных дворняжек
И драчливых бездомных котов!
В нем служить их никто не обяжет,
Лишь обед в нем для них не готов.
Благо - лето! И запахи хлеба
Пробиваются мимо стекла.
Дождь окончился. Выжато небо,
И упало ничком в зеркала.
Проплывут королевские доги,
Бультерьеры и прочий народ -
Убирайся, дворняга, с дороги,
Брысь, котяра, не твой огород!
Не ласкает их нынче, не мучит
И не кормит чужая рука.
И собака шагает по тучам,
И обходят коты
Облака.


На даче - свобода от информации...

На даче – свобода
От информации, кроме старых газет,
На даче ни крика, ни блефа, ни жульничества попросту нет.
Когда говорите, что это – изнанка израненного мира, вы правы.
Об этом же - расшумевшийся шмель и шуршащие травы.
С молотком спустился по лестнице (апчхи!) от стрехи,
Что я увидел с высоты, раз потянуло (апчхи!) до завтрака на стихи?
Затурканные уже соседние домики и сонные домищи, гулявшие до утра?
Тополь, покачивающий трезубцем, и кучевое облако, словно гора?
И не ложатся в ячейки слова под ямб, амфибрахий или прочий хорей,
Я не наседаю на них, как в кутерьме мегаполиса: «Скорей да скорей!»
Слова – залетевшие горлицы, «во-дич-ки…во-дич-ки…» над ухом кричат,
А я отвечаю им: «Во-до-чки…во-доч-ки… мне бы!» – это наш чат.
Нет, я не пьяница, просто - прохлада и просто в избытке с листвы – кислород.
Просто, завидуя нам, в чужой разговор, подняв хохолок, вмешивается удод.
А к вечеру все подобьЮ и покрашу, в строчки свои загляну.
Черновики и газеты пошли на растопку души и костра, все уже на кону.
Проверяю: не осталось ли в ячейках и в золе не затушенного огня,
И бродячая собака в благодарность за кость
До станции проводит меня.


"То завоеван, то дарим..."

То завоеван,
То дарим,
Кому-то, может, не угоден,
Уже в развалинах мой Рим,
И вход для каждого свободен.
Но я стою настороже,
Чтоб заходили все с любовью,
Пока он - Рим, пока над ним
Есть вертикаль к моей душе
С той высоты, где я уже
Себе пристанище
Готовлю.


Она

Он только взглядом
Профиля касался.
Он допивал прощальное вино.
Он сам себе сегодня показался
Оборвышем у входа в казино.
Как будто бы навек любви лишенный.
Уже напрасно ждущий похвалы.
Вдоль торжества плывут чужие жены,
И так пахуче ломятся столы!
Он подойдет и звездно, и убого,
Он подберет полночные слова.
Что попросить? Попросит он немного:
Притронуться к парижу рукава.
Не у нее попросит, а у Бога,
Не посчитайте блажью этот зов:
Взглянуть в глаза хотя бы у порога
Под говор отъезжающих тузов.
И подобрав случайное затишье,
Введя ее в закат своих стихий,
Удерживая шепот от задышья,
Доверит ей внезапные стихи.
Что было в них, поэт уже не помнит,
Но чей-то перст поцарствовал в строке,
Раз не забылся номер телефонный
И поцелуй неспешный
На щеке.


Что ни делал я - все не так..."



Что ни делал я –
Все не так.
Что ни слово – крупинка хлебная.
Потеряли мы свой пятак
Под рассвет в воскресенье вербное.
Ветки с котиками – дотла!
Объяснила судьбу уклончиво,
Так ты гордо тогда ушла,
Словно счастье твое не кончилось.
Те года не совсем видны.
Помню имя, не помню отчества.
Уцепился за рог Луны,
Чтоб увидеть твое
Одиночество.


"Сложилось так бревенчато..."

Сложилось так бревенчато,
Метелями развенчана,
Душа летала по лесу, царапая стволы.
Тебе сказать ей нечего,
Судьбою все отмечено:
Когда над словом праздновать, когда сдвигать столы
Веселью в тон иль горести,
Не думая о повести,
В которой ты всю жизнь хотел о жизни рассказать,
Но будничные новости
Сорили бестолковости,
Из них запас не сделаешь, ни дать уже, ни взять.
Но есть к такому случаю
В запаснике все лучшее –
Надежда залежалая и веры корнишон
С рассола негорючего
Да водочка гремучая -
Принял к любому случаю – вот и вопрос решен!
Еще слова поправишь ты,
Еще судьбу направишь ты,
И поплывет под вербами ванильная строка,
Но будто сжались клавиши,
Как будто вжались клавиши,
Почувствовав, как целится
Упасть на них рука...


"Вьезжаю в небо..."

Въезжаю в небо
Выстывшего марта.
Весенних туч не выстоявший фронт.
Стекло все в брызгах, словно перфокарта -
По каплям расшифрую горизонт.
Пока его перечитаю вчуже,
Луч продырявит щелку в облаках,
И засияет платина на лужах,
И снова порыжеет на висках.
А театральный занавес могучий
Полотна явит с пышностью зари.
Художник сцены дорисует тучи,
Подсвеченные солнцем изнутри.
Подъем окончен. Остывайте шины.
Здесь воздух чище. Дышится легко.
А небо то, в которое спешил я,
Опять неизмеримо
Далеко.


"Рисую родословную свою..."

Рисую
Родословную свою.
О древо, не дающее мне тени!
Гнездо уже себе я не совью
Среди его пустых переплетений.
Я даже почкой не могу припасть
К его пра-веткам восходящей кроны.
На ней никак не прорастает власть,
Куда ни глянь – не видно там короны.
Зато полно бывает воронья,
Когда простится дерево с грачами.
Но, слава Богу, веточка твоя
Еще моей касается
Ночами.


"Я вернулся в этот город..."

Я вернулся в этот город,
памятью томим.
Приземлился журавленком
в парке перед ним.
Громко плачет грампластинка,
дух разбередив,
Перед вальсом никнут пальмы
африк и мальдив.
«В городском саду играет
духовой оркестр»,
Бьется звуками живыми
в прибыль и реестр
И скользит в журнальном блеске
бизнес-полосы...
Что услышать могут души
в гомоне попсы?
Мчатся …чели-карусели,
девочка, ты тут?
Только бабушкой не дразнят -
бабушкой зовут.
Между нынешним и прошлым -
шаткие весы,
Долетает до сегодня
ветер от косы.
А меня узнать не можешь,
все же – борода!
Разбежалась по планете
пацанов орда.
Проросли уже над кем-то
дерево и крест.
«На скамейке, где сидишь ты,
нет свободных мест».


"Обрывки музыки и ветер..."

Обрывки музыки
И ветер.
Грохочет дождь по козырьку.
И пустота на целом свете –
Не помещается в строку.
Добавь дыханья, «Камасутра»,
Убавь нагроможденье лет,
А то покажется под утро,
Что света белого и нет.
Кого молить? У нас нет права.
Небес пустынны закрома,
Раз в январе пришла по травам
К нам вавилонская зима.
И поделом! Я не в обиде.
Все перевезено руно.
Но вот смотрю, себя лишь видя,
Я в почерневшее
Окно.


"А о любви не пишется давно..."

А о любви
Не пишется давно.
Она, как луч, приходит и уходит,
Но жизнь мою никак не распогодит,
Улыбкой лунной осветив окно.
Как в дом к себе, она заходит в сны,
Мой свет настольный книжкою прикроет
И платьице вчерашнего покроя
На табуретку сложит у стены.
Смирившись вдруг с моею сединой,
Как будто целой жизни не хватило,
Она с укором смотрит мне в затылок
И незаметно управляет
Мной.


"Вот и снег в ноябре..."

Вот и снег в ноябре
Вперемежку с дождем.
Нам приелась, наверное, наша обитель.
На глухой стороне голосуем вдвоем,
Может, нас подберет полуночный водитель.
Увезет за озябший наш город, за ночь.
Мы сегодня не будем скупиться на гривни.
Мы уехать хотим от безумия прочь
И покаяться молча, друг друга невинней.
А когда облака опускались с небес,
Принимала любовь очертанья химеры,
Это хуже, чем бурей обломанный лес,
Где стоишь средь ветвей без дороги и веры.
А теперь просветленье над нами взойдет,
Нам останется только вокруг оглядеться.
Пусть водитель безумных еще подождет,
Только стоит недешево
Сердце плюс сердце.


"Мы не в мире. Мы не в ссоре..."

Мы не в мире.
Мы не в ссоре.
Мы – галерные рабы.
Ветер. Тучи. Волны. Море.
Колебания судьбы.
Эхо вздоха. Отсвет зыбок.
Пару слов через плечо.
Фотокопия улыбок,
Не сказавших ни о чем.
А потом – лишь дуновенье,
Но крива еще вода,
И альбомное мгновенье
Растянулось на года.
И болтается галера
Из любви да из беды.
Тучи. Волны. Море. Вера –
Горизонт
Светлей воды.


"Придется думать о весне..."

Придется
Думать о весне -
Во мне каштан свечу затеплит.
Но завтра снега белый пепел
Еще свободу даст лыжне.
Пойдем на торжище весны,
Торя две строчки через поле,
Посадим капсулки фасоли
И роз шеренгу вдоль стены.
Еще б кинзу и сельдерей -
О, этот запах-провокатор!
Еще пустить бы в ход секатор,
Прощелкать волком меж ветвей.
Скосить траву иль пожалеть?
Но вот скулеж прогнозов грозных!
На Шпицбергене ведь морозы,
А что тут ветру долететь!
Да будет так еще крошить,
Ломая двадцать или тридцать!
И полушубок пригодится
Для согревания души
Да водка теплая - елей -
Уговорит она, родная.
Выглядываю из окна я
Теплынь в пушинках
Тополей.


"Нам надолго уходить нельзя..."

Нам надолго
Уходить нельзя –
Быстро забываются развилки,
В тропку превращается стезя,
Память - в нитку привисочной жилки.
Постучит ночами, попечет,
Может, и кольнет неоднократно.
На асфальте «зебра»: нечет-чет,
Да пути неведомы
Обратно.


"Лет моих грядущих убыванье..."

Лет моих грядущих
убыванье –
Шрамы от житейских заковык.
Есть целебный воздух -
забыванье,
А я к гари в памяти привык.
Этой жгучей горечи доверься,
Входит пусть, как соль земли в траву.
Как в лесу озонном колет сердце,
Так я этой памятью живу.
И когда степные километры
Приближают край земли ко мне,
Солнце и все ласковые ветры
На твоей лишь бродят стороне.
И тогда становится мне ясным,
Что куда бы я ни колесил,
Забыванье -
все это напрасно,
Не вернуться
Мне не хватит
Сил.


"Пускаем в луже корабли..."

Вариант - 1

Пускаем
В луже корабли,
Я и сосед-босота.
Раскинулись на полземли
Осотовых шесть соток.
И хрен, и прочая мухрень –
Кто от нее спасется!
За домом с крышей набекрень
Убежище от солнца.
Из камешков мы строим порт,
За нами джунгли-травы.
Эй, капитан, - на левый борт!
А ты, второй, - на правый!
А где-то на другом конце
Планеты-огорода
Бурьян испуганный - в кольце,
Окончена свобода!
Кого под корень подберет,
Кого снесет под шляпу,
Ну, чей там настает черед?
СапА теперь не сАпа!
И откликаются на шурх
Колокола и будят.
Кто знал, что колоколен дух
Доныне слышен будет,
Как будто в памяти пристал
Без горькой по стакану
Ко мне, постигшему металл,
И к другу.
Капитану.


Вариант - 2 (От 29.06.2007)

Пускаем
В луже корабли,
Я и сосед-босота.
Раскинулись на полземли
С осотом пару соток.
И хрен, и прочая мухрень –
Кто от нее спасется!
За домом с крышей набекрень
Убежище от солнца.
Из камешков мы строим порт,
За нами джунгли-травы.
Один корабль - на левый борт!
Второй - давай, на правый!
Толкаем палочками в штиль,
Колотим шторм и дуем.
Полметра – как полсотни миль.
Он – в тропиках, во льду – я.
Плывем вдоль лета и зимы.
Я - капитан, он тоже,
И с другом говорливы мы,
Как воробьи на дождик…
Как звать? Не помню. Где живет?
Не знаю. Да и жив ли?
Когда б, минуя поворот,
Мы прошлым дорожили!
Плотней становится туман.
На жизнь так мало права.
Ушел налево капитан,
А я ушел
Направо.


"Я на линию жизни гляжу..."

Я на линию жизни
гляжу,
Сам себе на вчера погадаю.
Всю ли правду стихами скажу,
Если их не сотру без следа я?
Хоть претит полуправды возня,
В моем сердце не будет открытий.
Говорите, стихи, за меня,
Но не все обо мне
Говорите.


"Я не ждал от тебя письма..."

Я не ждал
От тебя письма,
Все тогда перетерли в ступе.
Строк петляющая тесьма -
Их в душе нелегко распутать.
Кто из нас был в том веке прав?
Старый тополь судьею не был.
Не сложили из поздних трав
Мы гнездо под уснувшим небом.
Ни одной звезды не зажгли
В полутьме на чужом вокзале.
Лишь едва мерцает вдали,
Что в сегодня с собой не взяли.
Понимали мы: все - дотла,
И кострище под снегом сгинет.
Не оглядываясь, ушла,
Как и дОлжно
Уйти богине.



вар.2


"Не решим теорему дождя..."

Не решим
Теорему дождя,
Исходя из бинома осени,
Не разбросим горсть желудят,
Не увидим сегодня просини.
От остатков нам не уйти:
Не сложеньиЦа – вычитаньиЩа.
Дождь умножить на снег в пути -
Станет стыло нам без пристанища.
Мы ответы найдем по весне -
Всех влюбленных без прав
проблематика.
Приходи ко мне хоть во сне.
Вот такая у нас
Математика.


"Опять открылось мне..."

«Я подошла к хранилищу огня...»
Людмила Некрасовская

Опять открылось мне
Хранилище зеркал,
И памяти витраж с моим лицом дробится.
Я в отраженьях глаз далекий свет искал –
Взошли передо мной мои былые лица.
Я в заполночь иду, осколками шурша,
И с каждым шагом вглубь, я становлюсь моложе,
Здесь было трудно мне, а тут моя душа
Вдруг сбросила с себя шагреневую кожу.
Я медленно иду, и только так пойму:
Как много я терял, дорогу пробивая.
Мне в памяти бродить несносно потому,
Что медленно душа от боли убывает.
Вдоль галереи лиц пройду еще не раз,
И знаю, взгляд во взгляд еще добро добудет.
В хранилище зеркал светло от света глаз.
Я в них останусь жить,
Когда меня не будет.


"Все пропускаю через капилляры..."


Борису Михайловичу Тодурову -
выдающемуся украинскому кардиохирургу

Все пропускаю
Через капилляры.
И даже эту малую строку.
В них столько прикипевшего нагара
Уже скопилось на моем веку!
То вдруг судьбы воспламенится древо,
То связка слов пылает на столе,
А в памяти так много отгорело,
Что огонек хоронится в золе.
Все пропускаю: боли и раздоры, -
Еще дымится уголек измен, -
И пустоту, сковавшую мой город
В коварной тишине миллирентген.
И ко всему всегда я был причастен
Душой от ледников и до сахар.
И так живу, и очень болен счастьем,
Как будто темень рушу светом фар.
Я подойду и к вашему порогу,
Не разминувшись с дружеской рукой,
Я до сих пор ищу свою дорогу,
Сжимая сердце
С вырванной чекой.


"Все начиналось на рассвете..."

Все начиналось
На рассвете
Под замолкание цикад.
Надрыв остался на билете,
А здесь в разгаре листопад -
За окнами моей квартиры,
Куда придти не можешь ты.
Я вышел в осень - бренность мира,
Как ощущенье пустоты...
А начиналось летом сонным
Мелодией, теснящей грудь,
Хватило ей всего полтона,
Чтоб наши души не спугнуть
И не нарушить отраженье
На зеркалах небесных сфер,
И это встречное движенье
За колыханием портьер.
Все начиналось и кончалось,
Как в урне смятый черновик.
Ты слышишь, как все замолчало
На весь не всплывший материк
Любви случайной. Нет в ней боли.
Нам отыграл скворец-альтист
Да пойманный еще тобою
В блокноте спит медовый лист.
Под ним следы моей работы -
Бороздки слов из-под руки,
Как будто помнит лета ноты
Скупая пахота строки.
Да что я: лето все да лето!
Не знаю, будет ли оно…
Ну, вот и снег дает ответы
На все, что не заметено.
Я бросил птицам хлеба корку
И написал не о любви,
Когда затеяли разборку
На тротуаре воробьи.
Застыл. Строки простое сальто
Позволить я себе могу.
Мои стихи – осколки смальты
На свежевыпавшем
Снегу.


"Черпни из этого колодца..."

Черпни
Из этого колодца,
Я главным словом подсвечу,
В тебя душа моя вольется,
Пей, сколько хочешь, я плачу,
Плачу бессонными ночами
И перебоями в груди.
Здесь можно все начать сначала,
В последний раз не проходи!
Остаться тут – нужна отвага,
Смотри, какая глубина!
За век спасительную влагу,
Тебе не вычерпать до дна.
А если не по вкусу будет
Питья щемящее родство,
Колодец пусть тебя забудет,
Но камень хоть не брось
В него.


"Хранит Христос царя и скомороха..."

Хранит Христос
Царя и скомороха.
Свое вещает с высоты Аллах.
Не знаю я, что хорошо, что плохо,
Когда так млечно полночью в глазах.
Так высоко не забираться мне бы!
Есть Бог иль нет? Един иль не един?
Но делится непостижимость неба,
Как делится на дольки мандарин.
Сошел с небес ясноголовый Кришна.
Ну, где еще какой придуман Бог?
Скажите так, чтоб людям было слышно,
Откуда длань сошла на Ваш порог!
И на планете станет сразу тише,
Не порохом запахнет, а жнивьем,
Как будто под одной сойдемся крышей
Здесь, на Земле,
Где мы пока живем.


"Наше скромное застолье..."

Наше скромное
Застолье,
Да не наши тут ключи.
Тайно светятся уголья
В остывающей печи.
Где-то ветер бьет калиткой.
След подушки на щеке -
Ты свернулась, как улитка,
Не в своем полумирке.
Заметелит наши дали.
Ну, хоть время привяжи!
Мы на праздник опоздали,
Опоздали мы на жизнь.
Не согреть прикосновеньем
Ни еще, и ни уже.
Может, мне стихотвореньем
Протопить
В твоей душе?


"Вот и есть на все ответы..."

Вот и есть
На все ответы.
Дряхло горбятся леса.
Паутинкой бабье лето
Улетело в небеса.
Лишь ворон толпится вече,
Воздух резкий, аж под дых.
Вряд ли здесь кого-то встречу,
Хоть с собою на двоих.
Сердцу света захотелось
Пусть бы в зимнем серебре!
Натыкаюсь я на серость
В бесконечном ноябре.
Спрятал месяц этот солнце,
Снегу выстелил кровать,
Ничего не остается –
Только строчки
рифмовать...


"В ноябрьском храме..."

В ноябрьском храме,
В осенней молитве
Послушно идет нескончаемый дождь.
Мелодия капель в рассеянном ритме,
Как стоны травы, как протяжная дрожь.
Бескрайняя музыка – сфер отраженье –
Течет по журчащему руслу ручья.
Она возникала еще до рожденья,
До первой молитвы
И до бытия.


"Ты - туда, а я уже оттуда..."

Ты – туда,
А я уже оттуда.
Встречный свет не ослепил глаза.
Ох, моя зануда и заблуда,
Раздели-тел наших-полоса.
Прошепталось незачем: "Родная!",
Промелькнулось, пальчиком грозя.
Между нами полоса двойная,
Нам ее пересекать нельзя.
Встретимся – и воздух станет вязким,
Памятью дышать нам нелегко.
Только встречи трудная развязка,
Видно, бесконечно
Далеко.


"Где вы, девочки-нимфетки?.."

Где вы,
Девочки-"нимфетки"?
Пары кончились, и мы
Бутербродим по проспекту
В ожидании зимы.
Рассыпал профессор "измы",
Формул целый зоосад,
И научным коммунизмом
Завершился листопад.
Оголили ветры ветки
И летят порожняком.
Значит, скоро на проспекте
Скрипнет снег
Под сапожком...


"Вишневые улочки..."

Вишневые улочки –
На тротуары ступеньки,
Дощатые двери
с каким-то подобьем замка…
«Не укради!» - от столицы до деревеньки
И «Не убий!» -
колокольная медь высока!
К чему ностальгия –
уже ничего не изменишь.
Решетки на окна
и двери стальные на вход.
А может, спасаясь от шорохов и шевелений,
И спальню замкнем, и на кухню придумаем код?
Куда эта поступь совсем еще юного века?
По мудрости вверх,
а по духу – все вниз, в никуда.
Мы души свои зарешетили
от человека,
Наверно, надолго.
Скорее всего,
Навсегда.


"Я не помнил ни имени предка, ни дат..."

Я не помнил
Ни имени предка, ни дат,
Я не знал Митридата, не жил здесь, я не был.
Я еще был прозрачной молекулой неба,
Проскользившей по склону горы Митридат.
И не думал никто, что ее назовут
Этим именем царским на память потомкам.
Я еще был ничтожной ворсинкой котомки
Винодела, случайно прожившего тут.
Я еще был пылинкой, упавшей в следы
Пастуха, приручившего скифские ветры,
Я бы мог быть кровинкой богини Деметры,
В равной мере и каплей днепровской воды.
А сегодня я взглядом раскопки бурю,
Докажите теперь мне, что я не отсюда!
Вот смотрю и смотрю на рисунок сосуда,
Будто завтра Деметре
Его подарю.

.


Над головой сиреневый инжир..."

Над головой
Сиреневый инжир.
В земле, а не в горшке гуляет пальма.
Сегодня я бессовестный транжир
На берегу крутом, хоть и не дальнем.
Здесь кипарис, как памятник, торчит
И скорбно в небе шевелит главою.
Memento mori – воздух чуть горчит,
Как бобик, вздрагивая от прибоя.
Над горизонтом кто-то серп вознес,
К нему бы молот – было бы «на славу»!
Салфетка. Строчки. И больной вопрос:
«Куда же мы наводим
Переправу?»


"Жираф жует листву..."

Жираф жует листву,
Сорвав с высокой кроны.
Я для него пигмей. Он видит все окрест.
И только не хвата-ет царственной короны,
Но вот порой совсем не царственно он ест.
Попробуй положить еду у ног высоких -
Покинет «короля» его надменный дух,
Ведь шея у него (О, жаркие востоки!)
В приниженном ключе короче стройных двух.
Как миникаланча у неба на пороге,
Но вот какой изъян, хоть несравненна стать:
Чтоб лакомство принять, расставить нужно ноги
И лишь потом (пардон!)
Губами доставать.


КОМЕТА №1950

Вот и близится
прямая –
Завершаю марафон
С той страны, где Первомаи –
Под счастливый патефон,
С той, где черный репродуктор
Наши головы кропил,
С той, где вывески «Продукты» -
На развес и на распыл,
Где с пластинки «Рио-рита»
Оставляла без ума,
С той, где - песенка "Лолита"
И бесхлебная зима.
С той, которой я гордился
(Исчезающий фантом),
С той, где все-таки родился
И влюбился за углом.
Уплыла моя комета –
Бесшабашная страна,
Как-то стало меньше света,
Будто выросла стена.
И под ней – десятилетья
То ли правды, то ли лжи,
Безопасней – междометья,
Выдыхай и не дрожи!
Где-то светятся ворота,
В небе – тоже города,
А пока что повороты,
Повороты...
В никуда.


"Перегретая печка..."

Перегретая печка.
Слов моих недолет.
Чуть колеблется свечка.
Ветер в крыше поет.
Лучше выйду на воздух.
Загуляла Луна.
Подсчитаю все звезды,
И моя там одна.
Мне подсветит Медведица.
Я умою с ковша
Перегретое сердце.
Посветлеет
Душа


"Поезд будто раздвигает небо..."

Поезд
Будто раздвигает небо.
Фонари метнулись в дождь и тьму.
Я не за любовью, не за хлебом,
Мне побыть бы где-то одному.
Под колесный говор - озаренье,
Ложечка звенит, а я - в тиши,
Где совсем иное измеренье
В параллелях мира и души.
В вертикалях миллионолетий
Этот столик, эта простыня,
А дождя ноябрьские плети,
Благо, нынче
Обойдут меня..


"Мы от солнца пьяны слегка..."

Мы от солнца
Пьяны слегка,
Кожей воздух и брызги ловим.
На весь день - рабы лежака
С многовекторным изголовьем.
Нам бы вновь не пророчить вздор,
Навсегда помириться с верой,
Нам зарыть бы старый топор,
Забросать его галькой серой.
Зонтик. Небо. Но столько «бы»
Раскопали мы здесь, на пляже!
А чего мы еще рабы,
Промолчим. Никому
Не скажем.


"Не ищите меня..."

Не ищите меня
В Гефсиманском саду -
Я в саду, где уже деревца побелели.
Не ищите меня, если я вдруг уйду,
Я найду вас, когда задохнутся метели.
Возвращусь убежденным, что был здесь не зря,
Хоть уйду, будто сдамся кому-то на милость.
Возвращусь я, ни горсточки не растеряв
Из того, что за тысячи лет накопилось.
Я несу в себе тяжесть базальтовых плит,
В назиданье оставленных Форумом римским.
Так божественно кто-то средь них говорит -
Мне бы русским вот так, да еще украинским!
Я несу миллионы нечитаных книг…
Это все на плечо, на плечо да на душу.
А добавить столетья, хоть каждое – миг,
Тыщи лет, словно волны, дразнящие сушу.
Но когда я уйду - не возьму ничего.
Что тут брать! Мы - мальки в шаровидной запруде!
Я забросил ремень своих дел на плечо,
А уйду, ничего на Земле
Не убудет.


"Растаяли присутствия приметы..."

Растаяли
Присутствия приметы.
Висят уже бесхозные ключи.
И как бы вдруг состарились предметы,
В которых "джинн" обиженно молчит.
Во всем еще улыбка и походка,
Но замолчала дачная кровать!
Вон писем туго связанная стопка
Замучилась в камине дотлевать.
Лишь пламени мелькнувшее свеченье
Блеснет в бокале с отшумевшим «брют»,
И вещи, потерявшие значенье,
Свой главный смысл
Снова обретут.


"Две стороны..."

Две стороны.
Вершина – это я.
Они от Бога, то есть – Бытия,
А третья сторона? Она – струна.
То «До» болит, то «Ре» лишает сна.
А то как будто плачет клавесин,
И царствует в высоком тоне «Си».
Но если я покину наш редут,
Две стороны на третью упадут,
И просто будет линия одна
От пункта «Б» порой до пункта «А»,
От пункта «А» порой до пункта «Б»,
Что не решает ничего
В судьбе.


"Посидим у воды..."

Посидим у воды,
Как полжизни назад.
Как смола, каберне прикипело к стаканам.
Не поверить никак, что уже звездопад,
Что уже снегопад под удушье органа.
Я напомню тебе лунный диск над водой,
По нему было впору лупить колотушкой,
И меня, исколовшего грудь бородой,
И тебя, теребящей волос завитушку.
Много было всего на неровном пути -
От мгновенного взгляда до горькой морщинки.
Нам осталось по лунной дорожке уйти,
Потому что верней
Не найти нам тропинки.


"Я думал, обойду беду..."

Я думал,
Обойду беду,
Как на пути каменьев груду.
На тихой станции сойду
И для души покой добуду.
Себе приручено я лгал,
Но всё ложилось белой нитью.
Мир без тебя – чужой вокзал
Или пустое общежитье.
Невыносима пустота,
И образ твой – фата-моргана,
Ведь ты давно уже не та,
А мне не выйти
Из обмана.


Под стук колес напился чаю..."

Под стук колес
Напился чаю.
Блокнот листаю наугад.
Я снова по тебе скучаю
Светло, как тыщу лет назад.
Мы уготовили прощанье,
Поверив глупой ворожбе.
Не путь, а память возвращает
Меня к непонятой тебе.
Хотя к чему уже все это?
Другие клены и река.
Ведь я вхожу в чужое лето,
В чужие сны и облака...
Сосед мой - круглый, как болванчик.
Моя душа, как в неглиже...
- Налить вам крепкого стаканчик?
- Да нет, напился я
уже.


Да! Путь, который вижу, не пройду..."

Да!
Путь, который вижу, не пройду.
Тогда зачем я выхожу в дорогу?
Не знаю, что там словом на роду
Бог написал. Зачем я нужен Богу:
Чтоб что-то на скрижалях изменить,
Как щепку в ручейке вернуть к истоку?
Но я прошу движение продлить
Не на век, нет! Не скоро. Не высОко.
Пусть в небесах парит себе орел.
Свободу бы теперь аборигена!
И, может, я бы больше приобрел,
Когда залез бы
В бочку Диогена.


"В душе не прибрано и голо..."


В душе
Не прибрано и голо,
Как будто пробежал табун.
Ты наступи себе на горло,
На горло песни, как трибун. (1)
Пусть не услышат те, кто рядом
Твой стон, похожий на протест,
Пусть не покажется им адом
Твой стихотворный манифест.
Перемолчи, перебезумствуй
И душу вычисти до дна,
Но не вытаптывай до хруста,
Пусть будет ложем не Прокруста
Для тех, кому нужна
Она.


(1) – автор призвал на помощь В. Маяковского


"Холоднее становится утром..."

Холоднее
Становится утром.
Ты куда, мое лето, спешишь
По дробленым глазкам перламутра,
Только шорохом трогая тишь?
Отгуляв, ты ступаешь, босое,
Слабо радуешь, но и не злишь,
И речною косой полосою
Посеревший качаешь камыш.
В солнце нет уже тех откровений,
Успокоиться сердцу вели.
И расходятся где-то две тени,
Хоть сходиться им надо
Вдали.


"Все совершилось. Так предрешено..."

Все совершилось.
Так предрешено,
Но я не жду прицельного болида.
Хочу, чтоб поднялось морское дно,
Где, может, сохранилась Атлантида.
Хочу, чтоб встала крепостью стена
Пред пулей, устремленною Дантесом.
Хочу глотнуть столетнего вина
Из глиняных сосудов Херсонеса.
Да мало ли чего еще хочу –
Войны зачатье обезглавить миром,
А если это мне не по плечу,
Пусть Бог отметит благовонным мирром
Главу того, кто пробует судьбу
Разворошить, вернуть в ее предтечье,
Спасти, влюбить, влюбиться, снять табу
И покорить
Эллинское наречье.


"Когда затихнет звук..."

Когда затихнет звук
От сказанного слова,
Скользнув по соли набережных плит,
Я повторюсь под шорох моря снова,
А суть потом молчание продлит.
На это слово никогда табу нет,
Оно, как продолженье губ и рук,
Соединять и примирять нас будет,
Опять оставив протяженный звук,
Уже волною в небо уносящий,
Люблюбопытный, ласковый, земной.
Он на все пробы чистый, настоящий,
Разученный давно тобой и мной.
А дальше как, никто тут не подскажет.
Нам видно много, но уже с кормы.
Вот у молчанья постоим на страже.
О чем молчим,
Ведь знаем только
Мы.


"Откуда вы слетели, снегири..."

Откуда вы слетели,
Снегири,
Когда июль, и солнце плавит плавни?
Твой голос! Говори же, говори
О нашем снеге, как о самом главном!
Тепло нам было там, среди снегов,
Теплей, чем тут, где прячемся от зноя.
Молитвенник. Пристанище стихов
Я положу на плоскость аналоя.
Стихи во имя... Господи! Аминь!
В том январе с ума сошли мы оба.
Такая в наших душах снегиринь -
Вокруг июль, а мы стоим
В сугробах!


ГАЛЕРЕЯ-МЕТРО

1.

И я не знал,
С чего начать.
Так много темного начала.
На лбу меж складочек печать,
Что безысходность источала.
Потом разгладилось, потом
Как будто в небе посветлело,
И светом скованный фантом
Растаял в воздухе несмело.
За шторками усталых век
Спит грешница или святая?
Девчонка, женщина, вовек
Я тайн твоих
Не прочитаю.





2.

Ты так похожа
На нее,
И это – мне уже подарок:
Свечи, все видевшей, огарок,
На дальнем плане воронье
Я дорисую,
Но ухмылку,
Когда вздохнула льном кровать,
И на виске живую жилку
Я не сумею
Передать.



3.

Зачем я взглядом
Проникаю
В твои усталые глаза,
Такая даль сквозит, такая
В них отшумевшая гроза.
Лишь в уголках остались тучи
И дальних сполохов испуг.
Пятиминутный мой попутчик,
Тебя не трогающий круг,
Чтоб суть увидеть, начертил я,
Не расплескав чужой секрет,
Лишь тайным светом озарился
Твой незатейливый портрет.
В границах круга вижу душу:
Она болит не по годам.
Я ничего в ней не нарушу,
Лишь строчкой
Правду передам.




4.

Ты вроде
Не похож на мота.
С утра ухожен и не пьян,
Но на губах, сведенных плотно,
Души отметился изъян.
И знаю я, видавший виды,
Как искажают шарм лица
Невозвращенные обиды
Или победа подлеца.
Еще в глазах я вижу лица,
За ними ветер, дождь косой...
Ты можешь просто раздвоиться
Сегодня
Любящей душой.



5.

Да разве были мы
Знакомы,
Что взгляда не отводишь ты?
Какая терпкая истома
В груди средь этой маяты!
И путь наш по глазам я вижу,
Тебя вели ко мне века.
Нам предназначено быть ближе:
Твоя рука – моя рука,
Но ты напротив, на сиденье,
А нам бы перышко к перу!
Ты можешь стать моею тенью
И ввечеру, и поутру.
Ты можешь сжечь, поднять цунами…
Но здесь - к разлуке поезда:
Спешащий люд встал между нами,
И ты исчезла ...
Навсегда.


"Есть код моей души..."

Есть код моей души.
Он все решает:
Кто друг, кто так… Привет из далека!
И вдруг на миг пустынно зависает
Не встреченная в воздухе рука.
Ты смотришь вниз на разнотравье сада,
А я все больше озираю высь,
Не потому ли два прощеных взгляда
Безумно параллельно разошлись.
Кусочек хлеба в старый мед макаю
И словно вновь кормлю тебя с руки,
Теперь в тебя я словом проникаю,
Хоть мы так бесконечно далеки.
Но ты учись для позднего ответа
Из яда приготавливать елей.
Пока – июнь. Всего начало лета.
Мой код несут
Пушинки тополей.


Это - строчки? Это - клочья..."

Это - строчки?
Это - клочья
Перечитанных газет!
Точки…точки…многоточья…
Нужных слов пока что нет,
Не заштопанных, заглавных,
Что порой лишают сна,
По которым врядли плавно
Перекатится Луна.
Тех, что будут жечь и мучить,
А иначе для чего
Пулеметы авторучек
И «сократово»
Чело?


"Я ждал. Я дождь не принимал..."

Я ждал.
Я дождь не принимал.
Я тасовал приметы.
Все! К черту угольный отвал –
Весна в начале лета!
Что перемокло, подсуши,
Уйди от "плебисцита",
Очисти уголки души
От крошек антрацита.
А все, что вновь произрастет
На почве искупленья,
Оплатит прошлогодний счет
Ожившего растенья.
Уже на подступах страда
В ромашках и тимьяне.
Пора! Входи, моя беда
В цветочном
Сарафане.



18 мая 2006 года

Ну, вот и жизнь
На новом рубеже.
Такой рывок!
Такое ускорение!
Раскрытый смысл в мелькающем стриже,
И не вернуться больше в повторение.
Ни на кого не нужно уповать.
Я сам себе создал перпетум мобиле,
И раскалилась докрасна тетрадь,
Как будто рвусь в лауреаты Нобеля.
И так доступна логика дождя,
Но недоступна логика рождения.
Софиты оживут, ко мне сойдя...
Все! Вечность или миг
До пробуждения?


"И вновь живу я с голого листа..."

И вновь живу я
С голого листа.
В душе опять такая простота!
Предметы льнут к руке наперебой,
Чтоб я их взял на чистый лист с собой.
На спинке стула брюки и пиджак.
Поблескивает начатый „Жан-Жак”.
На ломтики порезана кета.
В ногах калачик спящего кота.
Стихи. Блокнот раскрытый. Что еще?
Бретелька, оголившая плечо.
Ночной листок, скользнувший по стеклу.
Две сцепленных сережки
На полу.


"И небо разорвало путы..."

И небо
Разорвало путы.
Взмахнул над тучами факир.
Такое солнце после смуты,
Как будто вновь родился мир!
И мнится пунш, волна, гетера,
И луг расчесан на пробор.
И снова вырастает вера,
Как из кирпичиков собор.
Движенье крови скоротечно,
Но жизнь не сгинет под золой.
И я спокоен! Может, вечно
Пребудет солнце
Над Землей.


"Сегодня все, что создано во мне..."

Сегодня все,
Что создано во мне
И зрением, и слухом, и касаньем,
Вдруг там же отстоялось, как на дне,
И временем, и прошлым расстояньем.
Исчез момент на грани «Да» и «Нет».
Так странно, если прошлое безлико.
Когда же впереди увижу свет,
Я отличу фасоль от повилики
И, суть предмета взяв из пустоты,
Лукавства распознаю я приметы,
На лицах близких разделю черты,
Как блики стылой осени и лета.
Я оценю доверчивое «Да»
И даже «Нет» еще понять сумею.
Пусть говорят, что время, как вода –
Я в прошлом зерна отделю от плевел.
Мой предок их растил, сортировал,
Теперь моя душа в такой работе.
Посадочный оставлю материал
Меж двух зеркал,
Поставленных напротив.


"Учил старательно уроки..."

Учил
Старательно уроки.
Звонок последний за спиной.
И ненаписанные строки,
Как долг, пусть числятся за мной.
Я и сейчас – отставший школьник,
Дождусь, когда сойдет роса,
Пройду уроки сосен вольных,
С трудом вращая небеса.
Ведь лишь на них я прочитаю,
Когда вглядеться хватит сил:
Не то учу, не то листаю
И не у тех стою
Могил.


"Где-то сосны и паланги..."

Где-то сосны
И паланги.
Отражаемся в природе.
Белый аист – птичий ангел
На соседнем огороде.
Где-то пальмы и мальорки,
Мне б туда смотаться, отче!
Белый аист на пригорке
Брать с собой меня не хочет.
Средиземными морями
Я пока не избалован.
Я иными жив мирами,
ОтлюбИм и отцелован.
Только что-то все смелее
Оторвавшийся от стаи,
Ликом ангельским белея,
МОЙ крылатый прилетает.
Ну, а птичий c важным ходом
Гордо двигал головою
Шел пустынным огородом,
Сиротливою
Травою.


"Как нынче звездно!.."

Как нынче звездно!
Землю обогнув,
Вернется день из Кубы, из Торонто.
Цветным стеклом безумный стеклодув
Украсит донца туч над горизонтом.
Как мегаполис, рассиялась высь.
Ищу звезду, что правду напророчит.
Мой день, навечно не остановись
На стороне Земли напротив ночи.
Пусть я еще над компом повишу,
Пусть рюмки нам еще украсят ужин.
Не для себя на паперти прошу,
Я женщине моей, как воздух, нужен.
Лишь посереют утром небеса,
Когда душа нагая, без покрова,
Любимые тревожные глаза,
Как счастье, у лица
Увижу снова.


Бессонница, ну что ты хочешь?.."

Бессонница,
Ну что ты хочешь?
Считай уже, твоя взяла:
Опять столкнулись среди ночи
Фронт холода и фронт тепла.
Порывисто - мне в душу ветер.
Скрестились молнии в борьбе.
Опять трудней всего на свете
Врубаться в память о себе.
Опять важней всего на свете
Весь этот невозвратный путь –
Чужому глазу неприметен
Меж скал
“Забудь!”
И “Не забудь!”


"Настанет мой черед, когда рассвет..."

Настанет мой черед,
Когда рассвет,
Над этой частью мира пролетая,
Последний раз мне передаст привет:
«Ты лишь перо, что уронила стая».
Да, ни гнездо, ни песню не совью.
И, кажется, уже не вижу смысла
Опять переиначить жизнь свою,
Пусть на плече прогнулось коромысло.
Там, за спиною, память тяжела,
А впереди, наверное, не легче.
Моя минута, ты пришла, ушла.
То тут, то там уравновесить нечем.
Ночные тени отряхну с лица,
Осталась мне последняя прямая.
Какой рассвет по счету от конца
Моей судьбы? На линии луча
Под небо птицу
Солнце поднимает!


"И небо прозрачно, и полдень в разгаре..."

И небо прозрачно,
И полдень в разгаре.
Так радостно плещется в нем стрекоза.
И травы вздымаются, как на опаре,
И майским теплом зеленеют глаза.
Вдали ото всех, под безлюдным навесом,
Знакомые взглядом и словом простым,
Мы выбрали Землю, мы выбрали место,
Где все, что случится, друг другу простим.
Случайны ладони твои, как погоны,
Решительны тайные тропы руки.
Мы дышим, как будто устав от погони,
Едва лишь касаясь
Щекою щеки.


ЧУДАКИ

Он лепил
Из глины чудаков,
Просто дня не мыслил без чудачеств.
Вылепит чумазых чумаков –
Шапки набок и усы казачьи.
Возведет на сломанном возу
Деда с тощим дьяволом в обнимку.
Пастушка посадит на козу
И к руке приставит хворостинку...
Где могила?
Все трава... трава...
Вся земля здесь братскою зовется.
С чудаков стирает пыль вдова –
В каждом тихо-тихо
Сердце бьется.


"Так было долго-долго..."

Так было
Долго-долго.
Было прежде.
В пальтишке, подпоясанном тесьмой,
Она всегда сидела у подъезда,
Когда жильцы с работы шли домой.
В ней было все смешным и немудрящим,
И грустным, как осин осенних вязь.
Кивнет в ответ усталым и спешащим
Так низко-низко, словно не скупясь.
И вот ее не стало. Все обычно.
Кто вспомнил. Кто заметил. Кто и нет.
И, никого не удручая лично,
В ее окне не зажигался свет.
Потом другие въехали и дружно
Снесли на мусор ветхий бабий хлам.
Холодный ветер, вороша ненужность,
Вдруг карточку швырнул к моим ногам.
Знакомый взгляд, по-девичьи мятежный,
В плену коротких рыженьких ресниц.
А рядом кто-то в форменной одежде
С очерченными ромбами петлиц...
Хранится эта карточка чужая
С моими в тесном ящике стола.
Она, как лист осины, небольшая,
А столько места
В сердце заняла.


"Молитесь, может, вам поможет Бог..."

Молитесь, может,
Вам поможет Бог.
Шарахаться не нужно безрассудно.
На левый борт. Потом на правый борт.
Опасный градус проверяет судно.
Но есть компАс у каждого в груди.
О наш корабль, ты отрок или витязь?
Что впереди? Смотрящий, разгляди
И передай хоть знаками, что видишь,
Ты слышишь, ветер мы несем с собой,
Цвета еще неясного рассвета,
И тучи, увлеченные борьбой,
И море, опьяневшее от ветра.
Когда-нибудь отыщется земля,
Куда пойдет, качающийся прежде,
Выравниваясь, корпус корабля
По курсу между
Верой и надеждой.


"Не нужно мне галактики иной..."

Не нужно мне
Галактики иной,
Там нет любви, наивной от природы.
Не простирайтесь крылья надо мной,
Хоть вы и белой ангельской породы.
Не обещайте вечность и покой
Среди олив под звуки пресной лютни,
Мне нужен запах сена над рекой
И сонный берег, райских кущ уютней,
Рассвет, когда горит одна звезда,
Шлепок, где рыбка скинется на глади.
Лет через сто заглянете сюда
В своем хитонно-облачном наряде.
А, может, через тысячу…Бог весть!
Блажен, кто верует еще с ковчега Ноя.
Я тоже верю, верую, ведь есть
Во что мне верить:
В царствие Земное!


"Мы забрели в непуганый ивняк..."

Мы забрели
В непуганый ивняк.
Клочок песка и муравьиный трафик.
Под ветками наш тайный особняк,
И своды расчертил способный график.
Воздушных арок ивовый нахлест
И ложе под сквозящими лучами.
Наш синий купол.
Солнечный форпост.
И сговор между
Четырьмя плечами.


"Я в этом сне себя не узнавал..."

Я в этом сне
Себя не узнавал.
Где седина? Откуда эта свежесть?
Чуть-чуть светал щеки твоей овал,
Мой удивленный взгляд любя и нежа.
Как зеркало в полнеба, был рассвет,
И отражались там Адам и Ева,
Твой каждый выдох нес в себе ответ,
Мне надышала ты, где сердце, слева.
И вдруг – тепло, теплее, горячо...
И пробуждалась варварская сила.
Так пахло степью голое плечо,
И лодочкой рука твоя скользила.
Не надо вслух. Не надо о любви.
Не замирай на нашей лодке с краю,
Печатью губ меня благослови –
Сегодня так близка
Дорога к Раю.


"Нас так замучила зима..."

Нас так
Замучила зима,
Ступает валенками ватными,
Заглядывает за дома,
А c нею дворники с лопатами.
Не в свой попала огород,
Где март уже слезит свечами,
Как странница не в свой приход
Внесла усталость и печали.
Бродяжка, гонит тебя всяк,
Зачем заглядываешь в окна?
И пасмы серые висят,
И чудо-валенки промокли.
Уйди-ка в стужу, в небеса.
Нам солнце нужно, а не тучи!
В апрель с надеждой все спешат,
Устав искать
Хоть малый лучик.



"Иду под высокими крышами города..."

Иду
Под высокими крышами города,
С которых сползает подтаявший снег.
Сегодня душа острым словом распорота,
И шапку спасать настроения нет.
То грохнуло сзади, то спереди ахнуло,
А я ничего не прошу у судьбы,
Не нужно мне было так глупо-распахнуто
Искать, у кого твердокаменней лбы.
Какой-то безумец, во мне поселившись,
Все время толкает меня на рожон:
Еще один шаг непродуманно лишний-
Да буду ли случаем убережен?
И вот распинаю я нервные клетки,
Хоть супергерой мне совсем не родня.
Такая отчаянность русской рулетки
И навеселе не искала меня.
Я тешу себя сумасшедшей игрою,
Хоть знаю: испытывать Бога грешно.
А если вдруг снежная глыба накроет –
Так было заранее
Предрешено.


"Вновь полуодета весна..."



Вновь полуодета
Весна, как путана.
И новый побег под сиренью зачат.
И встали упруго соцветья каштана,
Завистливо глядя на стайки девчат.
За каждой улыбкой сквозит ветерками,
За каждой походкой шуршит сеновал.
Я каждые плечи прижал бы руками,
Я б каждые груди расцеловал!
Я каждому уху шепнул бы такое,
Что вспыхнули б очи, меня погубя.
Не нужно сегодня мне в жизни покоя!..
А в зеркало глянул
И вспомнил себя.


"Отец затыкал удивленные рты нам..."

Отец затыкал
Удивленные рты нам,
А в уши нашептывал правду о "боге" -
О боге во френче, и наши аорты
Стучали сильнее в недетской тревоге.
Мы жили на уровне птичьего страха
До самого пика двадцатого века,
Созвучными были и слово, и плаха,
И речь была идолом для имярека.
Но с верой мы были счастливей италий,
Толпа по команде читала и пела.
Помечены веком - такими остались:
И с травмою духа,
И с тремоло тела.


Клянусь, что так я думал прежде..."

"Не хлебом единым..."

Клянусь,
Что так я думал прежде:
И оставаясь без гроша,
Не достиженьем, а надеждой
Живет в поэзии душа.
В ночной феерике горбата,
И днем так мало места ей.
Она ль по-детски виновата,
Что мир становится тесней?
И так болит она, пустая,
Когда без пользы и следа
Прозрачная надежда тает
Обломком мартовского льда,
Когда слова, соприкасаясь,
Звучат надтреснутостью дек.
Клянусь, я думал так. И каюсь:
Не только словом...
Человек.



"Земля и вечность..."

Земля и вечность.
Как постигнуть сущность?
Вот кто-то шепчет на ухо мне: «Бог!»,
А я стыкую прошлое с грядущим,
Где стык – лишь миг, пролог и эпилог.
И звездный ветер или ветер с моря
Нас не сметет отсюда никуда.
Не вторя ничему, ни с кем не споря,
Мы будем в этой вечности всегда.
Не будет места склокам и обидам,
Она сама на все найдет ответ.
Когда оттуда мир смогу увидеть,
Я расскажу, был прав я
Или нет.


"Все улеглось..."

Все улеглось,
Но я ищу в себе
Какой-то звук, затерянный на донце,
Где было столько маминого солнца,
Где А и Б сидели на трубе.
Упрямый луч, пророчащий жару, –
Не спрятать глаз под тонкой простынею,
И звякает посуда за стеною,
И жарится картошка на жиру.
А сон – обрывки старого кино,
Мельканье спиц, подбитые подметки.
И смех соседки нашей - тощей тетки,
Ей лет за двадцать, говорят, давно.
И кряж на пресноводном берегу
Улегся в воду сонным крокодилом.
Я мчал туда, где в воду уходила
Гранитная кольчуга. На бегу
Разматывал запутанную снасть.
И миром заповедным окруженный,
И счастьем вечно жить вооруженный,
В прохладной глади детства отраженный,
К воде Днепра
Губами мог припасть.


"Прикосновение - и рушится стена..."

Прикосновение –
И рушится стена,
Воздвигнутая строгими словами.
И снова свет, мерцающий над нами.
И вновь, как боль, забытая вина.
Прикосновение –
и вновь опалены
Два наших сердца памятью несытой,
Она кричит: “Я вами не убита!..”
Она встает у рухнувшей стены,
Беспомощная, грешная, нагая,
С невысохшими каплями в глазах,
Но что-то в ней, как ветер в парусах,
Уже бурлит и стонет, подгоняя...
Теперь опять у моего окна,
К стеклу прижавшись лунными ночами,
Чуть вздрагивая бледными плечами,
Стучится память,
На двоих –
Одна.


"Еще мороз мне щеки иссечет..."

Еще мороз
Мне щеки иссечет,
Но знак весны увидел неспроста я.
Она свой тайный начинает счет,
Вокруг стволов чернеющих светая.
Еще мальчишки с санками гурьбой
И далеки грачей горластых стаи,
Но я сегодня виделся с тобой –
Сегодня снег вокруг меня
Растает.


"От домостройных заморочек..."


1.
От домостройных
заморочек
Уселся гордо в стороне,
Но каждый хищный коготочек
Уже соскучился по мне.
Я часто слышу блеф невнятный,
К людскому рыку я привык,
Порой мурлыканье понятней,
Чем человеческий язык.
В судьбе моей небезупречной
Я восполняю в сонме дел
Твоей любовью бесконечной
У Homo Sapiens пробел.
От света жмуришься спросонок,
Неприспособленный к борьбе
Мой невзрослеющий ребенок,
Доверю душу
Лишь тебе.

2.
Он перенял
Привычки предков:
В прыжке сверхточное решенье
И хватку лапкой за жилетку,
Когда зовет на подношенье.
Но иногда его глазами
Я на себя, земного, гляну:
Шуршишь, бурчишь, не спишь ночами
И допиваешь валерьяну!
Кряхтя, ложишься недовольный
И вскакиваешь, как безумный,
Закомплексованный, не вольный,
Не звездный, даже и не лунный.
Да, милый Муро, я пасую,
Не Дон Кихот я и не Робин,
Жизнь проживу, наверно, всуе –
На шкаф запрыгнуть
Не способен.


"Монета не хотела отрываться..."

Монета
Не хотела отрываться
От теплых рук и падать в черноту
Черней, чем в шопе купленная вакса
За горсть монет, блиставших на свету.
Потом ждала, чтоб выпасть в услуженье,
Не ведая в темнице до сих пор,
Что выдумал ее уничиженье
Талантливый и ловкий режиссер.
А было: и каталась, и летала,
Не выбирая тех, кому служить,
Пусть за себя купить умела мало,
Но зной-таки давала пережить.
Стакан воды хрустящей пузырями
И кваса леденящего бокал...
Вчера ж легла под нищими дверями –
Никто ее уже и не искал.
Лишь буркнув что-то вроде междометья,
Какой-то хмырь поставил сверху «boot»,
Но, может быть, ее через столетье
Вдруг антиквариатом
Назовут.


"А завтра, я знаю, ты..."

А завтра, я знаю,
Ты станешь чужою -
Обычною каплей в холодной реке.
Уходишь глазами, уходишь душою.
Уже не со мною, уже вдалеке.
И музыка наша окончится завтра
Последним аккордом в четыре руки.
Нырнут черепки адресов виновато
На дно
убегающей в память реки.


"Мой лист бумаги нынче, словно остров..."

Мой лист бумаги нынче,
словно остров -
Здесь есть и певчий дрозд, и каракурт.
И словом строчки обоюдоострой
Не ранить и не раниться бы тут.
Ссутулившись, корпит ночной порою
Под лампою волшебной Алладин.
Здесь можно за минуту храм построить,
А утром оказаться у руин.
Мой путь непредсказуем, но не ложен,
На нем я чье-то сердце отомкну,
На расстояньи выдоха проложен,
И звезды отодвинули Луну,
Поcледних слов дождутся терпеливо.
Пока рассветных красок в небе нет,
Я строки уложу миролюбиво
И потушу на небе
Лишний свет.


"И это все, что мне осталось..."

И это все,
Что мне осталось.
Сжигаю душу в стороне,
Чтоб даже ты не догадалась,
Какая боль досталась мне.
Прости! Уймется это пламя,
Не выест никому глаза.
На пепелище встанет память,
Как в плавнях дикая лоза.
Она упорно прорастает,
Хоть каждый год сжигай ее,
И перед снегом черной стаей
В золе гребется воронье.
Еще притихнет боль тупая.
Светлеет на ветвях кора.
Растет трава и наступает
На пепелище
От костра


"Маленький город..."

Маленький город.
Дом за сиренью
В светлых колоннах высоких ракит.
Палец к губам прижимая в смятенье,
Девочка-память сквозь годы глядит.
Я у калитки. Крошу сигарету.
Смыты следы равнодушным дождем.
Женщина, девочка, было ли это?
Было, раз есть на земле этот дом!
Я не зайду.
Воскресить не посмею
Терпкость утраты на милых губах.
Сын твой пускает воздушного змея
В наших, наверно, еще
Облаках.


"Сыта уже по горло электричка..."

Сыта уже
По горло электричка.
Толпа нас развернула и свела.
Считаю остановки по привычке
До той, где просто выжмут из котла.
А ты... Кто ты? Прости меня! Ну, что ты!
Неловко «визави» я принимал
И сбился, как безграмотный, со счета,
Попав под твой беззвучный трибунал.
Хоть локоть в спину мне воткнул верзила,
Твое тепло, как медовуху пью.
Ты так меня без слов приговорила,
Что я проехал
Станцию свою.


"От ветра упало дерево..."

От ветра
Упало дерево.
Кажется, очень старое.
Что тут поделать,
ветреной
Выдалась эта ночь.
Набок упало дерево,
И я держу его за руки.
Оно умирает медленно,
А я не могу
Помочь.


"Зло-не-зло смеялись хлопцы надо мной..."

Зло-не-зло смеялись
Хлопцы надо мной.
Заступили долговязого стеной.
Предводитель этот едкий, как чеснок,
На весь двор кричал мне:
“Маменькин сынок!”
И к земле голубке крылья придавил,
Оттолкнул меня плечом что было сил,
Затянул на тонкой лапке бечеву,
Удивить хотел веселую братву.
А голубка (красный глаз ее горит)
Не смирилась, бьется грудкой о гранит,
Хрипло молит, долговязого кляня,
О спасенье только слабого меня.
– Отпусти, ты слышишь, дылда, отпусти!
Чей-то чуб уже кипит в моей горсти.
И летят худые локти напролом
В эту стенку между слабостью и злом.
... Через даль такую (где тот берег мой?)
Через горы стольких лет ко мне домой
Прилетела та голубка – стук да стук
Переломленною лапкой по столу.
Залетела прямо в душу, прижилась.
Ну, откуда ты сегодня тут взялась?
Слышишь, в сердце с перебоем перебой? -
Что же делать в этом мире
Мне с тобой?


"Ты научила, женщина, меня..."

Ты научила,
Женщина, меня
Уголья слов брать прямо из огня.
И, обжигаясь, я прошу с тех пор:
– Не погаси единственный костер!
Я без него, наверно, проживу,
Топтать асфальты буду и траву,
Но что, как школьник
на доске мелком,
Я напишу
Холодным угольком?


"Стою без веры, как во мгле..."

Стою без веры,
Как во мгле,
Ищу в себе себя иного,
Ничейный на своей земле
Под небом купола святого.
Здесь что ни лик – моя вина,
Что шел дорогою другою,
Смотрю я вглубь, за письмена
Старославянского покроя.
Я не дышал дымком кадил,
Свечу не ставил Магдалине.
За звезды в мыслях уходил,
А к Богу не пришел доныне.
Не постигая миражи,
Не смог свой путь переиначить,
Но я по заповедям жил,
А это все же что-то значит.
Душой сочувствовал бомжу
И богомолке у порога.
В последний час я одолжу
Хоть жест прощения
У Бога.


"Как же холодно мне..."

Как же холодно мне,
И бреду в никуда я,
На дорогу гляжу
из-под стылых бровей,
И снежинки на них оседают,
не тая,
Словно нет во мне жизни
Без ласки твоей.
Вдруг – комочком земли
в соли редкого снега
Мертвый голубь,
и крылья изгибом бровИ –
Так в пути замерзают,
Так падают с неба,
Так уходят
Из самой великой
Любви.


"Вот и все..."

Вот и все.
Заметет наши тропки сугробами,
И деревья так холодно будут скрипеть.
За примерзшими в парке к ограде воротами
Будет сторож ходить, как сибирский медведь.
Отпусти мою душу, и я твою выпущу,
Пусть, когда потеплеет, слетятся опять.
Или на зиму лягут они топорищами
И разучатся после морозов летать?
Сколько лет проживем,
старых веток не трогая?
Нас, наверно, всю жизнь разделять будет снег!
Лишь во сне мы пройдемся одною дорогою
Мимо тех, кто нас любит еще,
Мимо всех.


ГАДАНИЕ

Ровесница.
Две складочки у рта -
Да можно ли так верить в провиденье!
А, может, бледной тени суета
Вдруг вызовет судьбу на откровенье?
Комок золы бумажной.
Шаткий свет.
И многозначны очертанья тени...
Голубушка, найдешь ли ты ответ
Среди неповоротливых сомнений?
Вон там, похоже, пряди на ветру
И профиль незнакомый и печальный.
Я потушу свечу и все сотру.
Зачем ты веришь в сказку так отчаянно?
Тринадцатый заполуночный час.
Еще звенят торжественно бокалы.
А для тебя, на миг забывшей нас,
И музыка, и говор
Вполнакала.


"Ты не верь, что душой я старею..."

Ты не верь,
Что душой я старею.
Просто в сердце вцепилось репье.
Вновь меня освещает и греет
Восходящее солнце твое.
Осветив наши близкие кроны,
Обогнув черной пахоты клин,
Поднимается лучик знакомый,
Мой целитель
и мой властелин.
Встанет выше над лесом и пашней,
Над бескрайней тревогой земной –
Свет мой завтрашний,
Свет мой вчерашний,
Все минуты мои,
До одной.


"Круши, кроши асфальт над головою..."

Круши,
Кроши асфальт над головою,
Травинка бесшабашная моя.
Такие же, как ты, на перегное
Cебя не будут прочить в кумовья.
Но, как решетку разводя руками,
Ищи свой выход к светлой полосе.
Пробей асфальта надмогильный камень
И окажись в доутренней росе.
Пробей, пробейся, перебей оковы...
Хотя прости... уже смотрю скорбя:
Вся жизнь твоя трудна, как это слово,
Потом каблук наступит
На тебя.


"Я каждый день учусь писать стихи..."

Я каждый день
Учусь писать стихи.
Порой твержу: «Займись полезным делом -
Подбей на даче козырек стрехи
И не страдай построчным переделом!
Потом до первых петухов сиди,
Вращай слова от хлеба и до Феба
И жди, когда хоть щелочка в груди
Откроет сердце для подсказки
С неба»


"Создай меня..."

Создай меня
Из образов своих
И оживи горячими руками.
Наш мир не будет тесен для двоих,
Мы вместе уберем с дороги камень.
Но если же, создав меня, поймешь,
Что вышло вдруг не то, что было надо,
Не принимай, как не приемлют ложь,
И уничтожь
Одним остывшим взглядом


"Я напишу надревно и наскально..."

Я напишу
Надревно и наскально,
Как будто повесть главную свою,
Я подниму три слова вертикально
Для всех живущих:
«Я тебя люблю!»
Три слова здесь, на всех листках блокнота,
Взамен пометок важных и стихов.
Сильней огня души моей работа,
Честнее, чем пророчества волхвов.
И нет словам языческим замены -
Как пламени следы на них видны!
Кому еще в границах Ойкумены
Они в сей час, в сей миг посвящены?!
Бессмертные! Живут без переводов.
Всесильные, когда стоят подряд.
На языке затерянных народов
Они о том же вечно говорят.
О, как живуча слов тугая завязь!
Смотрю в глаза, не каясь, не виня.
А ты потом попробуй, расставаясь,
Стереть, замазать, вытравить
Меня!


СНЕЖНЫЙ ЭТЮД

Мой монолог
Был сумрачен и колок,
А ты - по ветке кулачком шутя.
И сыпкий пласт, свалившийся с иголок,
Накрыл меня, как глупое дитя.
Твои глаза от хохота искрились.
И столько слов! Как ловкой белки бег…
Ты досмеялась, кажется,
Добилась:
В груди моей
Вдруг растопился снег.


"Не надо ни рая, ни ада..."

Не надо ни рая,
Ни ада, ни между...
Оттуда кажусь только точкой скользящей.
Гоняюсь за фата-морганой надежды
То догом, а то собачонком скулящим.
И всюду раздетые нордами ветви,
На краешке чьей-то души убываю.
Вопросы земле задаю, а ответы
Она не дает, уже полуживая.
На самой верхушке противостоянья
Декабрьской ночи, скучая по свету,
Я жду потепления, как подаянья,
И грежу шмелиным
И горличьим летом.


"Здесь ночью небо - васильково поле..."

Здесь ночью небо-
Васильково поле.
Вселенная прозрачнее стекла.
Не спится мне от глупости и боли,
В которые душа моя стекла.
Не прогибайся, выдержи мой стержень,
Не превращайся в брошенную нить!
Сиюминутной слабостью повержен –
К утру я должен верить и любить,
Чтоб не пришлось кому-то за порогом
Искать меня в Сатурновом кольце.
Ты спишь, и не увидишь, слава Богу,
Растерянности на моем лице.
Я запрокинул голову, как будто
Не звездный дождь, а капли на меня.
В конце концов, придет же это утро,
Пустынную бессонницу гоня.
Уйдут косые строчки звездопада
И в никуда ведущий Млечный путь.
Что думать о длине его! Не надо!
Иначе трудно
Заново вдохнуть.


" Я стих спасал..."

Я стих спасал.
Я шел на все уловки.
Схитрил там синим.
Красным выжег тут.
И понял вдруг:
цветные подмалевки
Его уже от смерти не спасут.
Но что-то в нем настойчиво светилось.
Душа еще не ведала того.
Оно на муку мне или на милость
Метало стрелы света своего.
Оно на грани было между белым
И черным,
разрываясь пополам.
К нему рванулся я и оробелым
К благополучным отступил словам.
Но разве память мне простит такое?
Там темная, тут светлая стена.
И мама делит выцветшей рукою
Тот хлеб, что нам оставила война.
... И прежние слова заговорили,
Сметя благополучных ровный строй,
И так трещали в этой схватке крылья,
Такие незаметные порой!
Так вот как жизнь дарована мне эта!
Неумолимой памяти рентген.
В ее лучах мелькают силуэты
И тени на экранах этих стен.
Ступив за грань без красок и покрова,
Я понял, что нам завещала мать:
Узнавшим цену хлеба из половы,
Себя на черно-белом
Испытать.



    © Все права защищены


"Наша поздняя ссылка - декабрьский лес..."

Наша поздняя ссылка –
Декабрьский лес.
Друг у друга мы просим пощады.
Нам оставили край потемневших небес
Снежных крон круговые аркады.
Не поможет никто, хоть зови не зови.
Мы идем и звеним кандалами,
Мы идем и звеним кандалами любви,
Добровольно надетыми нами.
Мимо сомкнутых стражей –
сосен-колонн
Мы идем и на муки согласны.
И никто не поймет, услыхав этот звон:
То ли счастливы мы,
То ль несчастны.


"Я верую, что так решил Всевышний..."

Я верую,
Что так решил Всевышний.
Я жертвую.
Еще один гамбит!
Я вновь рожден.
А тот, во мне проживший,
Наверняка тобою был убит.
И, как всегда, вначале было слово.
Потом глаза нашли твои глаза.
Я счастлив был от сладкого улова –
Пять пальчиков, покорных, как лоза,
Пять проводков доверчивых под током.
Я помню щек рождественский накал.
Потом разряд…
И ты была под боком,
И тихий ток сквозь сердце протекал.
А утром луч, сменивший свет настольный,
Среди зимы высвечивал тебя,
Торжествовал и двигался продольно,
Меня приподнимая
И губя.


ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Я срезал
последние грозди
сирени.
Печали твои
станут завтра
о них разбиваться.
А куст потемнел
мне в ответ,
как от жесткой мигрени,
как человек,
разучившийся
улыбаться.
А куст потускнел,
пылью ветра
себя пеленая.
Кому-то любовь,
а ему ждать грядущего
раннего грома,
чтоб снова вошла
в его руки и сердце
сила земная,
чтоб снова цвести
до среза ножом,
до облома.
Но, Боже,
как вышло:
средь бабьего лета,
когда все припевы
о скорой лыжне
и метели,
у срезов моих те же ветви
вдруг подняли
(что за примета?)
Две жаркие грозди.
И руки к ним
будто взлетели,
но вдруг отступили.
О юная осень
и жажда!
Мое ослепленье,
воспрявшая радость
разбега...
Осенние грозди –
за целую вечность
однажды.
И вы их, прошу,
не ломайте,
Не троньте
До снега.


МАКУХА


Принес отец
макуху –
Полкруга с морозцом,
По совести делили
Добытое отцом.
Ему кусок побольше –
До самого утра
Нагорбился, чтоб скатерть
Опять была добра.
Такой же и братану –
Ему чуть свет тащить
Сушняк, чтоб нашей печке
Теплее надымить.
Еще сестренке надо
Краюшку отколоть,
А то куда-то в душу
Перетекла вся плоть.
И вот (по росту, что ли?)
И мой черед настал:
Досталась мне краюха,
А мне б и круг был мал.
И, в пол уткнув колени,
С усердьем воробья
Все крошки из-под камня
Мизинцем выгреб я.
А маме – что осталось.
Последнею брала
Посоленный слезою
Кусок с того стола.
Брала, кусая губы,
Брала, чтоб тоже жить,
Брала, чтоб к нашим долькам
Свою переложить...
Полкруга в черных точках
Колючей шелухи –
Удушливая память,
Мой воздух и стихи,
Полсолнца на восходе,
И ночью пол-луны...
Той горькой половиной
Мы были спасены.
... Как в стишенном предгрозье
Вдруг налетает шквал,
Ударит что-то в сердце,
Чтоб я не забывал
Над краешком пахучим
Сдавивший горло ком:
Отец ломал макуху
На камне
Кулаком.


"Зачем над морем рук твоих разлет?.."

Зачем над морем
Рук твоих разлет?
Волна такой отваги не оценит,
Лишь нахлобучив гребень в белой пене,
Тебя, девчонку тонкую, собьет.
О рыцарь в платьице, прилипшем у колен,
Верховная в тебе с рожденья сила.
Девятый вал лишь взглядом осветила,
А он, склонив чело, сдается в плен.
Ты хрупкая,
ты храбрая.
Ты в чем-то
Сродни сосне, проросшей на скале.
Конечно же, такая вот девчонка
Когда-нибудь спасет нас
На Земле!


"Уже осина без листвы..."

Уже осина
Без листвы.
Ей неуютно и неловко.
Над ней зеленые иголки
На фоне стылой синевы.
Раздуют ветры звуки фуги,
И ветви распушит сосна.
Ей с высоты не только вьюги,
Весна, наверное,
Видна.


ПЕРЕПЛЕТЧИК


Книги рвутся, отец.
Зачитали их люди.
Голой лампочки свет над твоей ворожбой.
Немудреный набор переплетных орудий –
Вот и крылья раскрылись у книги чужой.
Будто бури трепали растрепанный томик.
Словно солнце прошло по шпалерам страниц.
Сколько книг в этом худеньком глиняном доме,
Сколько ветра и света на крыльях у птиц!
Точно с нитью суровой, нет с памятью сладу.
Вязь цыганской иглы вновь и вновь у лица.
Разлетятся и на руки где-то присядут
Стайки стареньких книг
В переплетах отца.


"Ноябрь. Туман повис..."

Ноябрь.
Туман повис.
Продрог я.
Прочти, простуженный Борей,
Стихотворение дороги
И многоточье фонарей,
Продуй, проветри от застоя
И душу, и ночной проспект,
Чтоб уяснить, чего я стою
И где на все искать ответ.
Ко сну от будних заморочек
Огни машин: тире-тире...
С планетой двигаюсь к заре
И жизнь читаю
Между строчек.


"Если я отступил..."

Если я отступил,
Стала воля травою.
Во вьюнке лишь узнаю я совесть мою,
Что, цепляясь за сердце,
слабеет со мною,
А опоры ей, словно скупясь, не даю.
Только ухает глухо
предсердие духа,
Умирать не желает,
гнездясь полевей.
Я услышал, как тихо
сказал мне на ухо
Дон Кихот:
- Не иди по дороге моей.


"Ты говоришь: уже влюбиться поздно..."

Ты говоришь:
Уже влюбиться поздно.
Ах, эта свадьба!
Сладкая напасть...
Метелинки – спустившиеся звезды –
Никак на землю не могли упасть.
И девочка с косою старомодной
Их закружила так, что, ошалев,
Они за ней летели в танце звездном
Под раскаленных раструбов напев.
Вини, вини меня в непостоянстве.
О этот вальс в снегу!
Руки толчок...
И накренился в мировом пространстве
Двора оторопевший пятачок.
Какой-то вихрь от света на ресницах,
Сединки смяв, меня врасплох застиг.
С девчонкой той душа моя кружится,
Как будто звездной стала
В этот миг.


Царица ты и в профиль, и анфас -(Недотрога)

Царица ты
И в профиль, и анфас.
Мое везенье или катастрофа?
Что в этот день соединило нас
У царственных фонтанов Петергофа?
Потом чужого города накал,
Дворцы, и храмы, и опять дорога.
Тебя на целый век я обогнал,
Ну, что с тобой мне делать, недотрога?
А ты, на миг свой пальчик пригубя,
Естественная, как сама природа,
Все лепестки вдруг сбросила с себя,
Как мак, внесенный в спальню с огорода.
Дыханье чаще в наших голосах,
Как исповедь уже, прикосновенье.
Я не увижу день в твоих глазах,
За веками снующий светотенью.
А времени все так легко отнять!
Из времени, как маг, тебя я вызвал.
И где-то у фонтанов ты опять,
Прекрасная,
Вся в золоте и брызгах.


"Провожаю тебя..."

Провожаю тебя
В город первой любви.
Вот еще пять минут.
Пять минут Vis-a-Vis...
Я стою на умолкшем перроне ночном.
- Возвращайся!
Мы жизнь свою снова начнем
И уедем скитальцами в степь от промзон,
В никуда, просто так, за чужой горизонт,
Или в шорох волны под прикрытьем горы,
Или в душный сосняк, где поют комары.
Возвращайся дорогой, какая прямей,
Видишь, тень вдруг легла параллельно моей!
Обтекает меня того города свет,
И так будет недолгие
Тысячу лет.


"Перед грозой так тихо в роще..."

Перед грозой
Так тихо в роще
И туго, словно в тетиве.
Лишь где-то с краю листья ропщут
И воздух бродит по траве.
Но, разомлевший от покоя,
Приняв надвинувшийся шквал,
Орешник гибкою рукою
Вдруг неподвижность разорвал,
И двинулись толпою сосны
Через бугор, через рубеж,
Как будто рвался воздух постный
С сопротивлением и без.
И путь опять непредрекаем:
Где передел и где предел?
Лишь сухостой был обтекаем –
Он приспособиться
Сумел.


"Я - дерево..."

Я дерево.
Я приютить готово
Всех заплутавших в собственном лесу.
Вы ж, не найдя спасительного слова,
Идете с топорами на весу.
Кору срубите, ствол переломите,
Раз я так нужен вашему костру,
Но хоть обрубок, вняв моей молитве,
Полуживым оставьте на корню.
Я все прощу.
И вера в пласт глубокий
Мой флаг весенний в небе развернет.
И грай грачиный над золой безокой
В моих ветвях
Окончит перелет.


"Без одежек сутулится ива..."

Без одежек
Сутулится ива.
Первый снег.
Он, наивный и чистый,
Неуверенно, неторопливо
Покрывает опавшие листья.
Бело-белое пух-покрывало
Расстелил он под нею, плакучей,
Только ей же теплее не стало –
Он холодный такой и колючий!
Ну, зачем ей такое участье?
Подрастет до июньской отметки.
Теплый дождик, ослепший от счастья,
Целовать будет
Гибкие ветки.


"Что вдруг обрушилось во мне..."

Что вдруг обрушилось
во мне,
И что возвел я на руинах,
Когда, напрягшись в полусне,
Я стыд сознания отринул?
И кем подобран антураж?
Клочок луны, землетрясенье...
И все неистовей коллаж,
И все беспамятней паренье
Над обнаженностью наяд,
Но, даже падая, не струшу.
Я пробуждению не рад
И укротить не в силах
Душу.



СНЫ


1.

Окутала
Мой берег туча,
И шторм съедает полосу.
Подмытая прибоем круча
Подрагивает навесу.
Вцепясь, развешиваю маты:
Зачем я в эту влез игру?
И руки - стертые канаты,
Казалось, лопнут на ветру.
Но подлый холодок подкожный
Меж двух проклюнувшихся крыл
Вдруг отступил.
И осторожно
Я вслед за чайкой воспарил.
А незнакомая мне птица
Звала к спасительной меже.
Я глянул вниз,
но приземлиться
Мне было некуда
Уже.



2

Воздушно
Надо мною наклонилась,
Лежащим под звездою на спине,
И всем богам языческим на милость
На запланетном обожгла огне.
В любви недоучившийся заочник,
Рукою обведя лица овал,
Так, словно теплый пригубив источник,
Два яблока созревших целовал,
А после все, доступное мне сразу,
И, растворясь в космической тиши,
Как будто вдруг переступивший разум,
Соединял в пробирке
Две души.



3.

Горели окна.
Полыхали двери.
И дым, густой, тяжелый, как смола,
Плодил толпу изогнутых феерий
На месте отстрелявшего стекла.
Остался путь из жизни в неизвестность,
Короче, чем слепой полет стрелы,
Единственный, беспомощно отвесный,
Спасающий от собственной золы.
Лишь мельком взгляд успел запомнить землю,
И, как болид, я по небу поплыл,
Соря огнем, чужим планетам внемля
И шороху клубящихся светил.
Горел от недосказанного слова,
В котором дальний колокольный бой.
Кусочек, видно, пламени земного,
Чтоб ЕЙ светить,
Я захватил с собой.



4.

Как перед бурей -
гладь такая.
По мелководью я иду,
От грязных будней отвыкаю
И не предчувствую беду.
Бесцелен путь и незавиден.
И Запад скрылся, и Восток.
И берег мой уже не виден –
Среди воды я одинок.
Непонимания, укоры –
Я все забыл на берегу.
Куда б ни двинулся, опоры
Уже найти я не могу.
А в памяти все те же лица.
Я все простил им по пути.
Уже и рад бы возвратиться,
Но как мне море
Перейти?





ПОЭТ



1.
Когда-нибудь
Найду свободный час
И, взяв стихи любимого поэта,
На полотне вражду теней и света
Бессонной кистью напишу для вас.
Карминное нечеткое пятно,
Туманное вращение Вселенной,
А в глубине такой обыкновенный
Крикун-скворец, присевший на окно.
Тяжелый след. Прилипчивая грязь
Под небосводом ветреным и красным
И точка яркая, чтоб толковать о разном,
Протягивая в будущее связь.
Я вижу там движенье синевы
Над хаосом осыпанного цвета.
И трещина по центру –
боль поэта
На сером фоне
Суетной молвы.


2.
антитест


«...березовым веселым языком.»
Сергей ЕСЕНИН

Словами правил,
Правил не приемля –
Летучими мышами в темноте
Слова сновали, огибая Землю,
К бумаге липли. Все не те, не те.
Он проходил по гульбищам сражений
И по разрухе, где кипел разврат,
Сквозь тыщи лет шагал он, как блаженный,
Чтоб отыскать, кто все же виноват.
А, не найдя, хоть видел все воочию,
Поставив точку ручкой, как штыком,
Читал себе написанное ночью
Прокуренным,
Прозвездным языком.


"Затуманилась поздняя осень..."

Затуманилась
Поздняя осень.
Свет задумчивый, как от свечей.
Друг у друга тепла еще просим
Там, где дышит озябший ручей.
Все торжественней стало и тише.
Может, кто-нибудь шепот услышит,
Разнесет под знакомые крыши,
Где ничья ты
И я cам
Ничей.


"Ты просто очумела, голова..."

Ты просто очумела
голова!
Весь день такой – бездарностью помечен.
Пришли ко мне на костылях слова,
Как будто кто-то их перекалечил.
Я попытался втиснуть их в строку,
Хотел прижать друг к другу их плечами,
Но всюду угловатости торчали,
Как в бодро-боевом: «ку-ка-ре-ку!».
Я бросил все. Дождусь другого дня,
Когда душе вдруг станет неуютно.
На встречный ветер сменится попутный,
И громче станет
Сердце у меня.


"На сердце отметка..."

На сердце отметка:
вишневая ветка,
Как мама, стучала под ветром в окно:
«Уже налетался во снах малолетка!
Друзья твои ждут за сараем давно».
А мне было нужно в компании дружной,
Чтоб девочка Л., как петунья цвела,
Когда не горячий, еще безоружный
Луч солнца вдруг выглянет из-за угла.
И Л., словно кошка, коснется немножко -
Гляди, за игрою героем я стал.
И Л. узнавал я в двойных плодоножках,
И даже во сне с этой буквой летал.
Внизу – табуретка, наверх – табуретка.
И брызгал сок вишни, спелей, чем вино.
Ни девочки той, солнцеглазой соседки,
Ни ветки, ни дерева
Нету давно.


"Ты, море. соскучилось..."

Ты, море,
Соскучилось, видно, за мною,
Раз манишь меня, охладев на ветрах,
О чем ты бормочешь фривольной волною,
Дробящейся на полуночных вихрах?
Сегодня и небо не кажется штольней,
Пускает неспешно по краю ладью.
Я выберу берег пустынный и вольный –
Лишь так я почувствую вечность твою.
У стоп твоих, море, я выберу камень,
Обтесанный долгим терпеньем твоим.
Подружится миг мой с твоими веками,
Как с пыльной дорогой седой пилигрим.
А будем прощаться – притихшей волною
Яви мне, что ждет за последней горой,
Ночной глубиною и сонной луною
Хоть капельку тайны своей
Мне открой.


"Я - нем..."

Я - нем.
И никаких проблем!
Я ем, дышу.
Ну, что еще там?
И мысли разбрелись по сотам.
Ни слов. Ни строчек. Ни фонем.
Наверно, просто я устал,
Стал тенью сонного растенья.
И нет в душе землетрясенья.
Металл не бьется о металл.
Нет, нет! Здесь нет твоей вины.
Не отвечай. К чему перечить!
Лишь руки положи на плечи,
Не нарушая тишины.
Все это временно, как штиль,
Как немота перед грозою.
Скольжу куда-то к мезозою,
Хотя уже зажжен фитиль.
Тряхнет ленивая кровать,
И мысли вдруг придут в движенье,
И краткий миг опустошенья
Я не успею
Осознать.


"Не оставь меня нечаянно..."

Не оставь меня нечаянно,
в нерешимости виня,
Без любви твоей отчаянной я – как факел без огня.
Я – как речка без течения, мертвым илом зарасту.
Бить не пробуй отречением, словно птицу на лету.
Все уладится, устроится, дождь прольется на золу,
Принесем травы на Троицу и расстелем на полу.
Как здесь будет пахнуть мятою, если я гнездо совью!
Этой мятою примятою
Память выстелю
Свою.


"Вновь предгрозье в душе..."

Вновь
Предгрозье в душе -
Для нее есть работа.
Отошел ото всех,
А там шепчут: «Иуда!
Он не смотрит в глаза,
Зафиксировал что-то!..»
А я просто живу
В ожидании чуда.
Вы простите меня,
Я ненадолго с тучей,
Как скворец, поиграюсь
И спрячусь на круче
Или с ветром сольюсь
Я напевом плакучим,
Или песню услышу,
Что душу замучит.
Отсверкало, отбухало, отбушевало,
Улеглось где-то в сердце,
Как спелая брага.
Улыбаюсь опять
Как ни в чем не бывало.
Стала легче душа,
Тяжелее
Бумага.


Аисты

АИСТЫ

Молчаливы
Эти птицы.
Свой прилет не возвещают.
Свой отлет не возвещают.
О беде своей молчат.
Щебетать им не годится,
Им любить и плакать молча,
Крылья светом отороча,
Молча нежить аистят.
И когда в груди тревожно,
Прилетает черный аист,
Прилетает белый аист,
Лба касаются крылом.
Замираю.
Разве можно
Вслух сказать хотя бы слово,
Прошептать хотя бы слово
Перед этим алтарем!
Утро бодро хлопнет дверью,
Затрепещут в окнах крылья,
Затрепещут в небе крылья
Черно-белого огня.
Сам себе я не поверю,
Что два аиста молчали,
На руках моих молчали
И учили жить
Меня.


КИСТЬ САРЬЯНА

Все было
Ярче, резче и щедрей.
Природа вновь беспомощно роняла
Последнюю листву оригинала.
А мир просил Сарьяна:
– Обогрей
И желтый лист – он упадет багряным,
И крону темную – засветится она,
И этот сад – он вздрогнет с полусна,
И, может быть, земля забудет раны.
А в приглушенной глубине аллей
Двумя штрихами, краткими, как лето,
Сведи двоих, не оставляй просвета,
Чтоб стало им в саду твоем теплей...
Но вот ушел художник от холста,
Оставив нас, причастных к откровенью:
Планета и недымна, и чиста –
Здесь продолжалось
мира сотворенье.


РЯБИНА

Не заманивай в снег –
не заманишь,
Не заглядывай в очи так ясно,
Ну, зачем ты мне душу ранишь,
И напрасно, опять напрасно?
Заслепишь, ослепишь навеки,
Если я прикоснусь губами.
Во спасенье прищурил веки,
Будто гибельный свет обрамил.
Густокрасной кистью на белом -
Эта россыпь последних ягод.
Только сердце вдруг оробело,
Не хвалиться ему отвагой.
Ударяет мне ветер в спину,
Белых птиц пригоняет стаю.
Как же рано краснеет рябина
И так поздно она
Дозревает!


"Лучи, как легкие ресницы..."

Лучи,
Как легкие ресницы,
Склоняет август надо мной.
И тень звенит и золотится
Под свежепахнущей копной.
И высечен под небом кречет –
Его победа вознесла.
И вылиты из меди плечи,
Устало ждущие крыла.
Лишь ветерком скользнет по коже
Пронзительная благодать,
И к ночи кречет крылья сложит,
Устав парить и побеждать.
Потом в нечетком силуэте
Замкнется все в лучах косых.
И станет пусто на планете
До новых
августов моих.


ПОРТРЕТ




По памяти
Я рисовал портрет.
Я исказил твои черты, наверно.
Прости мне этот бледный и неверный,
Баюкающий душу свет.
Мне надоели резкие мазки.
Глаза и сердце вновь боюсь изранить.
Где прядки, словно ночь,
я с замираньем
Вдруг положил белила на виски.
Чуть холодней нарисовал уста,
Размыл ко мне стремящуюся руку.
И лишь глаза –
я помню эту муку –
Взошли живыми
На небе
Холста.


"Мы все идем по лестнице одной..."

Мы все идем
По лестнице одной,
И с каждым шагом ощутимей небо.
Собьет кого-то лопнувшей струной.
Не доиграл. Не доискался. Недо-
Любил. Не был... Сожители Земли,
Здесь нет перил, лишь облачные пущи.
Последняя ступень пока вдали,
Нам не видна
За спинами идущих.